Как и обещал, он сразу направил ее наверх. Даже позвонил и предупредил, что она идет. Я был рад, что пять сотен Джеффри не пропали совсем уж даром. А еще за сотню он проводил бы Киру до моего номера.
      Я неудержимо улыбался идиотской улыбкой, когда открыл дверь.
      – Что?
      – Ты – это «что», – сказал я, втянув Киру за руку в комнату и пинком захлопнув дверь.
      Я продолжал целовать Киру, пока ее дыхание не сделалось моим, пока я не опьянел от него. И хотя я наверняка буду помнить этот поцелуй и после смерти, он не был каким-то сверхсексуальным. Это был поцелуй радости, облегчения; поцелуй, намекавший на отсутствие в моей жизни любви. И когда наши губы наконец разъединились, Кира опустила голову.
      – Что такое? – Я пальцем приподнял ее подбородок.
      Она молча плакала. Блестящие слезы стекали по матовой коже к уголкам рта, и Кира слизывала их, водя языком то вправо, то влево. Мне не нужно было спрашивать, о чем она плачет. Если бы у меня хватило мужества, я бы тоже заплакал.
      – Я начинаю влюбляться в тебя, дядя Дилан. А вчера вечером мне было страшно. Тебя окружала стена, построенная специально, чтобы не подпустить меня.
      – Стена была, но не я ее построил.
      – Не понимаю.
      И я рассказал ей обо всем. Пришлось. У меня и мысли не было утаить это от нее, хотя я понимал, что мою готовность поверить худшему о ней она могла расценить как предательство. Я объяснил, что мое неверие в нее говорит больше о моей жизни, чем о ее. Она даже не вздрогнула.
      – Как думаешь, он солгал или перепутал? – спросила она.
      – Точно сказать не могу.
      – Преподаватель Курто, – смеясь, сказала Кира, – должно быть, чуть в обморок не упала, когда ты сказал, что хочешь использовать мои рисунки для своей следующей книги.
      – Пришлось бы вызывать «скорую».
      Кира игриво шлепнула меня. Я снова притянул ее к себе, и мы упали на кровать. Когда мы оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, она улыбалась мне и в ее черных глазах играл озорной огонек
      – Что теперь? – спросил я.
      – Стоила бы я те полторы сотни, которые, как сказал портье, за меня давали?
      – Больше.
      Раздался стук в дверь. Принесли мое охлажденное шампанское. Я прогнал официанта огромными чаевыми и толчком в плечо. Шампанское я открыл, как полагается, держа пробку и медленно поворачивая бутылку. Кира уже подставила пустой бокал, который я и наполнил – на один дюйм шампанским, на пять дюймов белой пеной. Сам я бокалом пренебрег и чокнулся бутылкой.
      – И на сколько больше я бы стоила? – с напускной скромностью спросила Кира.
      – Опять за свое? – Я безуспешно попытался усмехнуться. – Не знаю, на доллар с четвертью, может быть.
      Она стукнула меня по руке, на этот раз менее игриво. Охнув, я потер ушибленное место.
      – Ладно, я скажу тебе, на сколько больше ты стоишь. Ты стоишь остатка моей жизни. Если бы я думал, что есть шанс получить твое согласие, я бы попросил тебя выйти за меня замуж.
      Ее лицо сделалось абсолютно непроницаемым. Она поняла, что я не шучу.
      – Мне бы этого хотелось, – прошептала она, обвивая меня руками и ногами. – Предложи мне.
      – Но я достаточно стар, чтобы…
      – … сделать меня счастливой.
      – А как же школа?
      – Я внезапно потеряла всякий интерес к Риверсборо. Спроси меня, Дилан.
      – Ты выйдешь за меня замуж?
      – Да.
      В этот момент я не думал о любви или о будущем, о детях и белом штакетнике. Я вспомнил фильм «День, когда Земля остановилась». Там есть сцена, в которой Майкл Ренни и Патрисия Нил застревают вместе в темном лифте, когда на всей Земле на полчаса отключают электроэнергию. И в эти полчаса, когда вся остальная планета предается панике, между Ренни и Нил, людьми в самом прямом смысле слова из разных миров, возникает нерушимая, не объяснимая словами связь. Даже ребенком, еще ничего не понимающим в любви и человеческих отношениях, я проникся силой этой связи, родившейся в темном лифте. Забавно, о чем только не подумаешь.
      – Где ты? – прервала поток моего сознания Кира.
      – Застрял в лифте.
      Объяснить свои слова мне так и не удалось. Откинувшись, Кира выключила свет. Глотнув шампанского, поцеловала меня, влив часть вина мне в рот. Я проглотил слюну. Снимая с меня рубашку, она снова с нежностью поцеловала меня. Прошлась языком по волосам у меня на груди. Ухватила губами сосок, принялась сосать его, сначала тихонько, потом все сильнее и сильнее. Я прижал ее голову, ее губы к своей груди. Маленькая ладошка скользнула по моему животу, Кира расстегнула ремень и пуговицу. После некоторых усилий брюки и трусы упали на пол.
      Кира прикусила мой сосок. Сделала глоток шампанского, на этот раз прямо из бутылки, и встала на колени. Взяла в рот мой член – меня охватила слабость. Воздействие ее горячего дыхания и холодного вина на мою кожу оказалось настолько ошеломляющим, что у меня подогнулись колени. Но я сдержался. Я хотел оказаться внутри нее, обнимать ее, а не стоять над ней. Однако надвигающийся оргазм не позволил мне проделать это медленно и без суеты. Я поднял Киру, одновременно срывая с нее черную шелковую блузку. Пуговицы полетели во все стороны, рикошетом отскакивая от стен и окон, как многочисленные «колеса». Бюстгальтера, в котором всегда путаешься, по счастью, не оказалось.
      Присосавшись к ее груди, я стянул с Киры трусики. Она отбросила их движением ног, когда я увлек ее на кровать. Я поцеловал Киру, красные от помады губы были сухи от возбуждения. Ее язык протиснулся сквозь мои зубы. Нащупав мой член, Кира приняла меня. Ее влагалище было невероятно влажным от возбуждения, таким влажным, что внутрь Киры вполне могла скользнуть и моя душа. Кира впилась в мою нижнюю губу, и я, ощутив вкус крови, за десять восхитительных секунд простился с сорока годами одиночества.
      Я ничего не видел в темноте, кроме смутных очертаний. Но представил, что вижу ее улыбку. То, что я ее представил, значения не имело. Я знал, что доставил Кире удовольствие, и внезапно это стало для меня самым важным.
      Мы лежали, неторопливо допивая шампанское, хихикая от нежданной радости, когда услышали звуки пожарных сирен в городе и на холмах, окружающих Риверсборо. Мы не обратили на них особого внимания, но когда небольшая бригада пожарных машин проехала мимо гостиницы, мы все же отвлеклись, удивившись суматохе.
      – Это не школа горит? – встревоженно спросила Кира.
      – Не думаю. Сирены удаляются в противоположном от школы направлении. Ты живешь в кампусе или в городе?
      – Конечно, – откликнулась она, – ты же не знаешь, где моя квартира.
      – И твоего номера телефона не знаю.
      – Если ты еще раз попросишь моей руки, я, может, и скажу тебе.
      – Ты уже один раз согласилась, и я не собираюсь давать тебе возможность передумать. У меня есть другие способы убедить тебя.
      И с этими словами я принялся стремительно впитывать языком ее вкус и дурманить свою голову ароматом жасмина в снегу.
      Когда я проснулся, было еще темно. Наведавшись в ванную комнату, я не находил себе места от переполнявшей меня панической и нервной энергии. Развернул телевизор от кровати и нажал кнопку на пульте. Приглушив звук, я торопливо переключался с канала на канал. На одном из местных каналов я заметил графическое изображение пожарной машины и немного прибавил звук:
      – … пятнадцать добровольных пожарных команд, некоторые даже из такого отдаленного района, как Блу-Скай-Лейк, пришли на помощь пожарным Риверсборо, старавшимся обуздать бушующее пламя. К сожалению, пока их усилия успехом не увенчались. А сейчас прямое включение, с последними новостями с места события Линда Ди Корона.
      Линда Ди Корона, стоящая на фоне пожарной машины, не успела даже заговорить, когда титр внизу экрана сказал все, что мне нужно было знать. Горел лыжный курорт в Сайклон-Ридже. Учитывая присутствие женщины, спящей в моей постели, я не собирался ставить под сомнение возможность совпадения, но пожар в Сайклон-Ридже казался слишком уж удобным. Выключив телевизор, я несколько минут походил по комнате, попытался читать и, наконец, погрузился в прерывистый сон.
      Не помню, на котором звонке я снял трубку, но был рад, что он не потревожил крепко спящую Киру.
      – Клейн? – Это был Макклу.
      – А кого ты ожидал услышать, канцлера Бисмарка? Боже, Макклу, сейчас полтретьего ночи.
      – Он и книги пишет, и время может назвать. Я знаю, сколько сейчас времени. Я только хотел сказать тебе, что вернусь через несколько часов и нам придется пошевеливаться.
      – Что такое? – встревожился я. – Что-то плохое насчет Зака?
      – Успокойся, Клейн. Я только установил явную связь между всеми действующими лицами. Похоже, что детектив Калипарри подрабатывал частным детективом для одного юриста, которого мы оба с тобой знаем.
      – Для Джеффри!
      – Для него, для кого же еще. Сегодня днем я поговорил с вдовой Калипарри. Из того, что мне удалось собрать в кучу, ясно, что твой брат не сразу отказался браться за дело Валенсии Джонс, как все, видимо, думают. Когда Зак попросил его взять это дело, твой брат нанял Калипарри навести справки. Но дело выглядело дохлым. Я хочу сказать, что она действительно кажется виновной, как грех, и фамильное древо подгадило. Поэтому Калипарри, должно быть, посоветовал Джеффри за дело не браться. Потом, – Макклу остановился, чтобы прокашляться, – по словам вдовы Калипарри, он несколько дней назад предпринял новую поездку в Риверсборо. Это было сразу после исчезновения твоего племянника.
      – Черт!
      – Мы должны как следует осмотреть те здания в Сайк…
      – Даже и не мечтай, – перебил его я. – Они опережают нас на два шага. – Я запел на мотив «London Bridge*: – Сайклон-Ридж горит-догорает, горит-догорает, горит-догорает, мой детектив.
      – Черт!
      – И я того же мнения.
      – Между прочим, – сказал он, – это означает, что мы подобрались близко, очень близко. Девушке ты что-нибудь рассказал?
      – Эта девушка – не наша проблема. И это – хорошая новость. Расскажу, когда увидимся. Встретить тебя в аэропорту?
      – Нет, не стоит рисковать.
      – Послушай, Джон, я знаю, это звучит дико, но, по-моему, нам не стоит больше встречаться в наших номерах. Не знаю точно, но, мне кажется, нашим кротом как раз может быть наш портье.
      – Тогда где?
      Я задумался. Трудно выбрать надежное место встречи, когда не слишком хорошо представляешь себе местность.
      – Мужской туалет в кофейне «Манхэттен-Корт». Заходи туда каждые несколько часов. Кофе там хороший, стишата плохие, но ничего, переживешь.
      – Каждые несколько часов? – удивился он. – А чем ты будешь завтра занят?
      – Получением разрешения на брак. – Я повесил трубку.
      Теперь я окончательно проснулся. Всмотрелся в Кирино лицо. Она вроде бы улыбалась мне.
      – Все в порядке, Дилан?
      – Конечно, – солгал я. Поцеловал ее в уголок глаза и гладил по волосам, пока она не заснула.
      Чтобы скоротать время, я пошел принять душ. Через несколько минут я услышал, как заворочалась в комнате Кира. Выругав себя за лишний шум, я все же прикинул, какие удовольствия таятся в примирении с ней. Бреясь, я уже больше ничего не слышал и решил, что она снова уснула. Я засмеялся своему отражению в зеркале и поклялся все равно с ней помириться.
      Выйдя из ванной комнаты, я замер. Снова это чувство, будто в темноте притаился незваный гость. На этот раз я был в этом уверен. В свете, падавшем из ванной комнаты, я уловил едва заметное отражение человека в зеркале над комодом. Человек пытался спрятаться в углу, и его тело частично было скрыто тенями и шторами. Но я узнал это лицо: портье. Бросил взгляд на кровать. Пусто.
      Загнав ужас как можно глубже, я попытался придумать, чем воспользоваться в качестве оружия. Решил, что смогу одолеть этого парня в углу, но предположил, что у него не хватило бы смелости проникнуть ко мне в номер в одиночку. И снова я оказался прав. Слева от себя я услышал приглушенный голос – Кира! Я всегда буду думать, что она пыталась предостеречь меня, но никогда не узнаю точно. Ее сдавленные крики внезапно оборвались.
      Сделав вид, будто что-то забыл в ванной, я шагнул назад и стал закрывать дверь. Действовал я недостаточно быстро. Дверь толкнули – я потерял равновесие. Крепкий кулак, метивший мне в челюсть, попал в плечо. От удара я растянулся на выложенном плиткой полу и стукнулся виском об одну из чугунных львиных лап, на которых стояла ванна. Оглушенный, я попытался встать, но у владельца крепкого кулака были другие планы.
      Я успел разглядеть его, прежде чем хуком слева он врезал мне по ребрам. Парень был выше меня, примерно шесть футов два дюйма, блондин, сложен как футбольный полузащитник. Одетый в блестящий костюм из лайкры, которая рельефно обрисовывала его мускулатуру, он двигался, казалось, без малейшего усилия. Я догадался, что это тот самый пижон-лыжник, который, по словам Макклу, следил за мной в аэропорту. Я запомнил, что он улыбнулся, прежде чем попытался костяшками пальцев прорубить проход в моей грудной клетке. Всегда приятно видеть человека, который с удовольствием выполняет свою работу.
      Я облокотился, чтобы блокировать его удар, но лишь перенаправил его в самое слабое место. Он пришелся в солнечное сплетение, и мое тело распрощалось с мыслью о том, чтобы подняться. Я никак не мог выдохнуть, а когда выдохнул – никак не мог вдохнуть. Я катался по полу, пытаясь заставить себя дышать. Каким-то образом мне это удалось, но каким – не спрашивайте.
      Пижон-лыжник прекратил мои конвульсии, схватив меня за горло, и это привлекло мое внимание. В тот момент я был абсолютно готов умереть. Не знаю, что заставило меня сделать то, что я сделал потом – может, во мне заговорил Бруклин, – но я улыбнулся в ответ и постарался плюнуть ему в лицо. Это парню не очень понравилось.
      Затем, видя, что особой угрозы я не представляю, в ванную комнату вошел портье. Помню, он покачал головой, глядя на меня, и проговорил:
      – Ну и болван. Ладно, пора спать.
      Да, пора. Свет померк на всей земле, совсем как в «Дне, когда Земля остановилась».
      Ты понимаешь, что пропал, когда не можешь решить, какую часть тела ампутировать первой. Я проголосовал за гильотину: отрубаешь голову, и все тело умирает. Чего мелочиться? С пола я поднялся, но устоять на ногах оказалось трудновато. Земля снова завертелась. Доковыляв до раковины, полной холодной воды, я сунул туда голову. Не скажу, что я почувствовал себя лучше. Скажем так: я почувствовал себя чуть менее мерзко. Вынув голову из воды, увидел, что вода окрасилась в розоватый цвет. Взгляд в зеркало объяснил мне почему. Мое лицо было покрыто неровными царапинами, в основном не очень глубокими, но некоторые кровоточили.
      Увидев эти царапины, я испугался за себя, но еще больше за Киру. Я почувствовал подступающую к горлу тошноту, когда попытался разубедить себя в том, что увижу в комнате. С Кирой все в порядке, сказал я себе. Они просто избили ее, чтобы заставить меня отступить, прекратить поиски Зака. Или, может, они просто нагрубили ей, чтобы показать, что могут добраться и до меня. Лгал я плохо, особенно себе. Я прочел слишком много книг с подобным сюжетом. Реймонд Чандлер использовал его в одном своем рассказе еще до того, как придумал Филипа Марлоу. Я использовал его в книжке «В Милуоки в стикбол не играют».
      Я застыл, руки приклеились к раковине. Я не мог заставить себя посмотреть на то, что, как я знал, увижу в комнате. Не важно, в какие игры я играл, не важно, какой тактический ход должен был сделать, сдвинуться с места я не мог. А затем, как по сценарию, я услышал в отдалении звук сирены. Разумеется, они все время действуют по сценарию. Теперь, если я хочу выжить, мне ничего не остается, как бежать.
      Свадьбы не будет. Не будет невесты. Не будет попойки в «Ржавом шпигате», не будет Макклу, который расплачется посреди своего тоста в честь жениха и невесты. Не будет никого, кто поднимет нас на стульях в тот момент, когда клезмер-оркестр – тот, что знает какие-нибудь народные японские песни, – грянет хору. Не будет смущенных сродственников, пытающихся примирить суши с маринованной селедкой. Не будет смеха над нелепыми подарками. Не будет ни поцелуя у алтаря, ни разбитых бокалов, ни слов «мазель товс» – «возрадуйтесь», ни пожеланий счастья на японском. Кира была мертва.
      Я не стал задерживаться на ней взглядом. Она ушла в лучший мир. С кровати, головой вниз, свисало только ее тело. Я знал, что обнаружит полиция. Мою кожу и кровь у нее под ногтями. Мою сперму в ее влагалище. Они могут прочесать ее лобковые волосы и найти мои. Она будет в синяках, может, в порезах, чтобы показать, что борьба была нешуточная. Копы найдут пустую бутылку из-под шампанского и, возможно, подброшенные наркотики. Я заметил, что плачу, прощаясь с ней.
      Я побежал в номер Макклу. По пути моя скорбь сменилась отвращением к себе. Я не только добился того, что Киру убили, но и сотворил из себя наиглупейшего и идеальнейшего подозреваемого. Когда полиция начнет расследовать это преступление, то увидит по моему поведению, что я за кем-то следил. Официантка Сандра заявит, что я все утро расспрашивал ее о Кире. Она с чистой совестью заявит, что отвечала мне, потому что испугалась меня и мое поведение показалось ей параноидным – что-то там про мужчин, которые меня преследуют. Деньги она взяла, только чтобы не разозлить меня. Парень в магазине одежды скажет, что я купил одежду для маскировки – «В таком наряде да еще с этими очками вас и родная мать не узнает» – и повел себя странно, велев отослать старую одежду в Саунд-Хилл. Кассирша вспомнит мою неадекватную реакцию в ответ на простое требование пить кофе из соответствующей емкости. Студенты припомнят, что видели, как я торчал около всех аудиторий, где в тот день занималась Кира, кто-нибудь вспомнит, что видел, как я шел за ней. Ну а в качестве piece de resistance преподаватель Джейн Курто перескажет мою довольно нескладную историю о желании использовать рисунки Киры для своей следующей книги. По-видимому, я вел себя иррационально, как одержимый, как параноик. Психоаналитики будут теоретизировать, что я был глубоко уязвлен своим недавним провалом в Голливуде, трагической смертью отца и исчезновением любимого племянника:
      «Когда мистер Клейн обнаружил, что между его племянником и этой девушкой ранее существовали отношения, мисс Ватанабэ превратилась для него в навязчивую идею: пошатнувшаяся психика обусловила веру мистера Клейна в то, что мисс Ватанабэ каким-то образом виновата в исчезновении его племянника. Когда навязчивая идея превратилась в одержимость, параноидная мания мистера Клейна стала нарастать, пока не сменилась уверенностью в том, что мисс Ватанабэ не только ответственна за исчезновение его племянника, но и должна в конце концов понести наказание за свои действия».
      На мне не было ничего, кроме гостиничного банного полотенца. Я и сам не понимал, почему бегу в номер Макклу, не знал я и что буду делать, когда туда попаду. Но о способности Макклу предчувствовать события ходили легенды, и, как говорили мне его старые приятели, Джонни видел неприятность, поджидающую за углом, еще до того, как они видели этот угол. Я знал, что Макклу там нет, но молился, чтобы он припрятал где-нибудь запасной ключ. Я цеплялся за соломинку. Даже соломинка представляется прекрасной альтернативой пропитанному кровью полотенцу.
      И когда ручка под моей рукой повернулась, я подумал, что Макклу еще раз оправдал свою легендарную репутацию. При других обстоятельствах я, может быть, даже вошел бы с большей осторожностью, но сегодня утром осторожность в меню не значилась. Я ворвался в номер без колебаний. Там все было перевернуто вверх дном, как в комнате Зака или в доме Калипарри. Еще одно доказательство в пользу предчувствий Макклу. Я натянул, какую смог найти, одежду и пару тесных мне туфель Джона.
      Пробежав в конец коридора, я спустился по пожарной лестнице. Снег валил, как не знаю что, ветер чуть не сдул меня с последней секции лестницы. Я спрыгнул в сугроб. Отряхиваясь, услышал, как у входа в гостиницу завывают сирены. Подумал было, не воспользоваться ли машиной, которую я взял напрокат, но в такую метель уехать быстро и далеко мне бы не удалось. И поэтому я двинулся пешком в свете пасмурной зари. Мне нужно было несколько часов. Требовалось уплатить кое-какие долги. Если понадобится, буду прятаться за хлопья снега.

      Поздняя не по сезону метель и смятение, вызванное пожаром в Сайклон-Ридже, были мне на руку. По платному телефону я вызвал такси, попросив, чтобы оно подхватило меня по дороге и отвезло в аэропорт. Из-за летящего снега водитель смог разглядеть мое поцарапанное лицо, только когда я сел на заднее сиденье и мы уже ехали полным ходом. Это был лысый мужчина, около шестидесяти, его внешний вид говорил о том, что единственная физическая нагрузка, которую он себе позволяет, – прогулка до пончиковой и обратно. Он жевал незажженный окурок сигары, за правым ухом у него торчал желтый карандаш. Мужчина этот напомнил мне моего отца.
      В зеркало заднего обзора я увидел, как его тусклые карие глаза расширились и заблестели, когда он увидел мое лицо. Прочитав его имя на правах, я как можно сильнее уперся согнутым пальцем в спинку водительского сиденья.
      – Жена, дети есть, Милтон? – спросил я голосом, полным холодного любопытства.
      – Двое взрослых детей и трое внуков. Жена умерла.
      – Моя тоже… Значит, так…
      Это привлекло внимание водителя, как я и хотел. Он принялся лихорадочно жевать сигару.
      – Послушай, Милтон, – заговорил я, нажимая на спинку сиденья, – мы можем разобраться с применением силы, а можем полюбовно. На сегодня применения силы с меня уже хватит. Как насчет полюбовно?
      – Мне нравится, когда решают полюбовно.
      – Отлично. Вези меня к границе.
      Я заставил его отдать мне пальто и кепку, лежавшие на переднем сиденье. Взяв двадцать долларов, я поклялся вернуть ему вещи и деньги, деньги с процентами. Он сказал, что в этом нет необходимости. Когда мы отъехали от Риверсборо на несколько миль, я перестал давить на спинку винилового сиденья и сделал вид, что убираю несуществующий пистолет в карман.
      – Остановись, – приказал я. – Мне надо отлить.
      Тут он начал здорово потеть, и мне было очень неприятно все это с ним проделывать, но положение у меня было аховое.
      – Прошу вас, мистер, не уби…
      – Успокойся и остановись.
      Он сделал, как я сказал. Выйдя из машины, я отошел достаточно далеко, чтобы Милтон уверился – я не смогу его догнать или пристрелить. Я смотрел и ждал, укрывшись за кучей камней и надеясь, что он ухватится за возможность сбежать от свихнувшегося убийцы, каким я себя перед ним изобразил. Как любой разумный человек, он воспользовался моментом. Задние габаритные огни его старой «импалы» мотались, как сумасшедшие, когда он припустил по обледеневшей дороге. Теперь ему нужно было только сказать копам, что я направился к границе.
      Минут через десять я притормозил полуприцеп, направлявшийся в город. Водителю я сказал, что мой джип застрял в снегу на въезде на шоссе в полумиле от того места, где он меня подобрал. Похоже, водитель вполне мне поверил. Свое поврежденное лицо я надежно замаскировал поднятым воротником рубашки Макклу и капюшоном пальто Милтона. Все шло прекрасно, пока водитель не включил радио.