Десять дней которые потрясли мир

      На трибуну поднялся изможденный, оборванный, красноречивый солдат. Он протестовал против той статьи наказа, в которой говорится, что дезертиры лишаются земельного надела. Сначала его встретили шиканьем и свистом, но под конец его простые и трогательные слова заставили всех замолчать: "Несчастный солдат, насильно загнанный в окопную мясорубку, весь бессмысленный ужас которой вы сами признаете в декрете о мире,- кричал он,- встретил революцию как весть о мире и свободе. Мир? Правительство Керенского заставило его снова наступать, идти в Галицию, убивать и погибать. Он умолял о мире, а Терещенко только смеялся... Свобода? При Керенском он увидел, что его комитеты разгоняются, его газеты закрываются, ораторов его партии сажают в тюрьму... А дома, в родной деревне, помещики борются с земельными комитетами и сажают за решетку его товарищей... В Петрограде буржуазия в союзе с немцами саботировала снабжение армии продовольствием, одеждой и боеприпасами... Солдат сидел в окопах голый и босый. Кто заставил его дезертировать? Правительство Керенского, которое вы свергли!" Под конец ему даже аплодировали. Но тут выступил с горячей речью другой солдат: "Правительство Керенского - не ширма, за которой может укрываться такое грязное дело, как дезертирство! Дезертир это негодяй, который бежит домой и покидает товарищей, умирающих в окопах! Каждый дезертир - предатель и должен быть наказан..." Шум, крики: "Довольно! Тише!". Каменев поспешно предлагает передать вопрос на рассмотрение правительства 4. В 2 часа 30 минут ночи наступило напряженное молчание. Каменев читает декрет об образовании правительства:
      "Образовать для управления страной впредь до созыва Учредительного собрания временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом Народных Комиссаров 5.
      Заведование отдельными отраслями государственной жизни поручается комиссиям, состав которых должен обеспечить проведение в жизнь провозглашенной съездом программы, в тесном единении с массовыми организациями рабочих, работниц, матросов, солдат, крестьян и служащих. Правительственная пласть принадлежит коллегии председателей этих комиссий, т. е. Совету Народных Комиссаров.
      Контроль над деятельностью народных комиссаров и право смещения их принадлежит Всероссийскому съезду Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и его Центральному Исполнительному Комитету...".
      В зале тишина; затем, при чтении списка народных комиссаров, взрывы аплодисментов после каждого имени, особенно Ленина и Троцкого.
      "...Председатель Совета - Владимир Ульянов (Ленин);
      Народный комиссар по внутренним делам - А. И. Рыков;.
      Земледелия - В. П. Милютин;
      Труда - А. Г. Шляпников;
      По делам военным и морским - комитет в составе: В. А. Овсеенко (Антонов), Н. В. Крыленко и П. Е. Дыбенко;.
      По делам торговли и промышленности - В. П. Ногин;
      Народного просвещения - А. В. Луначарский;
      Финансов - И. И. Скворцов (Степанов);
      По делам иностранным - Л. Д. Бронштейн (Троцкий);
      Юстиции - Г. И. Оппоков (Ломов);
      По делам продовольствия - И. А. Теодорович;
      Почт и телеграфа - Н. П. Авилов (Глебов);
      Председатель по делам национальностей - И. В. Джугашвили (Сталин).
      Пост народного комиссара по делам железнодорожным временно остается незамещенным".
      Вдоль стен зала тянулась линия штыков; штыки торчали и над стульями делегатов. Военно-революционный комитет вооружил всех. Большевизм вооружался для решительного боя с Керенским, звуки труб которого уже доносились с юго-востока... Никто не хотел уходить домой. Наоборот, в зал пробирались все новые и новые сотни людей. Огромное помещение было битком набито солдатами с суровыми лицами и рабочими. Долгими часами стояли они здесь, неутомимо внимая ораторам. Тяжелый, спертый воздух был полон табачного дыма; пахло потом, человеческим дыханием и грязной одеждой.
      Авилов из редакции "Новой Жизни" говорил от имени социал-демократов интернационалистов и оставшихся меныневиков-интернационалистов. У него было молодое тонкое лицо; его изящный сюртук резко дисгармонировал с окружающей обстановкой.
      "Мы должны отдать себе ясный отчет в том, что происходит и куда мы идем... Та легкость, с которой удалось свалить коалиционное правительство, объясняется не тем, что левая демократия очень сильна, а исключительно тем, что это правительство не могло дать народу ни хлеба, ни мира. И левая часть демократии сможет удержаться только в том случае, если она сможет разрешить обе эти задачи.
      Может ли она дать народу хлеб? Хлеба в стране очень мало. Большинство крестьянской массы не пойдет за вами, потому что вы не можете дать крестьянам машины, в которых крестьяне так нуждаются. Топлива и других предметов первой необходимости почти невозможно достать...
      Так же трудно, и даже еще труднее, добиться мира. Правительства союзных держав отказались говорить даже со Скобелевым, а предложения мирной конференции, исходящего от вас, они не примут ни в коем случае. Вас не признает ни Лондон, ни Париж, ни Берлин.
      Пока нельзя рассчитывать на активную поддержку пролетариата союзных стран, ибо он в своем большинстве пока очень далек от революционной борьбы. Вспомните, что союзной демократии не удалось даже созвать Стокгольмскую конференцию. Что же до германской социал-демократии, то я только что говорил с нашим стокгольмским делегатом товарищем Гольденбергом. Представители крайней левой заявляют ему, что во время войны революция в Германии невозможна..." Выкрики с мест становились все более частыми и озлобленными, но Авилов продолжал:
      "Будет ли русская армия разбита немцами, так что австро-германская и англо-французская коалиция помирятся за наш счет, заключим ли мы сепаратный мир с Германией, в результате все равно получится полная изоляция России.
      Я только что узнал, что союзные послы собираются уезжать и что по всем городам России организованы комитеты спасения родины и революции...
      Ни одна партия не может в одиночку справиться с такими невероятными трудностями. Только настоящее большинство народа, поддерживающее правительство социалистической коалиции, может завершить дело революции..."
      Затем он огласил резолюцию обеих фракций:
      "Признавая, что для спасения завоеваний революции необходимо немедленное образование правительства, опирающегося на революционную демократию, организованную в Советах рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, признавая, далее, что задачей этого правительства является: скорейшее достижение демократического мира, передача земли в распоряжение земельных комитетов, организация контроля над производством и созыв в назначенный срок Учред. собрания, съезд постановляет: выбрать временный исполнит, комитет для создания правительства по соглашению с теми группами революционной демократии, которые действуют на съезде".
      Спокойные и холодные рассуждения Авилова привели делегатов в некоторое смущение, несмотря на весь их революционный энтузиазм. К концу речи крики и свист смолкли, а когда Авилов кончил говорить, кое-где даже раздались аплодисменты.
      За Авиловым последовал Карелин, тоже молодой и бесстрашный, в искренности которого никто не сомневался, и притом представитель партии левых эсеров, т. е. партии Марии Спиридоновой, единственной партии, последовавшей за большевиками, той партии, которая вела за собой революционное крестьянство *.
      "Наша партия отказалась войти в Совет Народных Комиссаров, потому что мы не хотим навсегда порвать с той частью революционной армии, которая ушла со съезда. Такой разрыв лишил бы нас возможности быть посредниками между большевиками и другими демократическими группами. А именно такое посредничество и является в настоящий момент нашей основной обязанностью. Мы не можем поддерживать никакого правительства, кроме правительства социалистической коалиции...
      Кроме того, мы протестуем против деспотического поведения большевиков. Наши комиссары прогнаны со своих постов. Вчера запрещен наш единственный печатный орган "Знамя Труда".
      Городская дума создает для борьбы с вами могущественный Комитет спасения родины и революции. Вы уже изолированы. Ни одна демократическая группа не поддерживает вашего правительства..."
      На трибуну поднялся уверенный и владеющий собой Троцкий. На его губах блуждала саркастическая улыбка, почти насмешка. Он говорил звенящим голосом, и огромная толпа подалась вперед, прислушиваясь к его словам.
      "Все эти соображения об опасности изоляции нашей партии не новы. Накануне восстания нам тоже пророчили неминуемый провал. Против нас были решительно все; Военно-революционному комитету оказала поддержку только фракция левых эсеров. Но каким же образом нам все-таки удалось почти без кровопролития сбросить Временное правительство?.. Этот факт является самым ярким доказательством того, что мы не были изолированы. В действительности изолированным оказалось Временное правительство; были изолированы демократические партии, идущие против нас, они и сейчас изолированы и навсегда порвали с пролетариатом!
      Нам говорят о необходимости коалиции. Возможна только одна коалиция коалиция с рабочими, солдатами и беднейшим крестьянством. И честь осуществления этой коалиции принадлежит нашей партии... Какую коалицию имеет в виду Авилов? Коалицию с теми, кто поддерживал правительство измены народу? Коалиция не всегда увеличивает силы. Например, могли бы мы организовать восстание, если бы в наших рядах находились Дан и Авксентьев?" Взрывы смеха.
      "Авксентьев давал мало хлеба. Но разве коалиция с оборонцами даст больше? Когда надо выбирать между крестьянами и Авксентьевым, который арестовывал земельные комитеты, мы выбираем крестьян! Наша революция останется классической в истории...
      Нас обвиняют в отказе от соглашения с другими демократическими партиями. Но мы ли виновны в этом? Или, быть может, виновно, как думает Карелин, "недоразумение"? Нет, товарищи. Когда в самом разгаре революции партия, еще окутанная пороховым дымом, приходит и говорит: "Вот власть, берите ее!", а те, кому эта власть предлагается, переходят в стан врагов, то это не недоразумение... это - объявление беспощадной войны! И объявили эту войну не мы...
      Авилов грозит, что если мы останемся "изолированными", то наши усилия добиться мира останутся безуспешными. Повторяю, я не вижу, каким образом коалиция со Скобелевым или даже с Терещенко может помочь нам добиться мира. Авилов пытается запугать нас опасностью мира за счет России. На это я отвечаю, что если Европа и впредь будет возглавляться империалистической буржуазией, то революционная Россия все равно неизбежно погибнет...
      Одно из двух: либо русская революция вызовет революционное движение в Европе, либо европейские державы задушат русскую революцию!"
      Делегаты бурно аплодировали, они горели дерзанием, чувствуя себя борцами за все человечество. И с этих пор во всех действиях восставших масс появилась и осталась навсегда какая-то осознанная и твердая решимость.
      Но и другая сторона уже начинала вступать в борьбу. Каменев дал слово представителю союза железнодорожников. То был коренастый человек с жестким лицом, не скрывавший своей непримиримой враждебности. Его речь подействовала на собрание, как разорвавшаяся бомба.
      "Я прошу слова от имени сильнейшей организации в России и заявляю вам: Викжель (Викжель - Всероссийский исполнительный комитет союза железнодорожных рабочих и служащих.- Ред.) поручил мне довести до вашего сведения решение нашего союза по вопросу об организации власти. Центральный комитет безусловно отказывается поддерживать большевиков, если они и впредь останутся во вражде со всей русской демократией". В зале поднимается страшный шум.
      "В 1905 г. и в корниловские дни железнодорожные рабочие показали себя лучшими защитниками революции. Но вы не пригласили нас на свой съезд". Крики: "Вас не пригласил старый ЦИК!" Оратор не слушает и продолжает: "Мы не признаем этого съезда законным: после ухода меньшевиков и эсеров здесь не осталось необходимого кворума... Наш союз поддерживает старый ЦИК и заявляет, что съезд не имеет права избрания нового ЦИК...
      Власть должна быть социалистической и революционной властью, ответственной перед авторитетными органами всей революционной демократии. Впредь до создания такой власти союз железнодорожников, отказываясь перевозить контрреволюционные отряды, направляемые в Петроград, в то же время воспрещает своим членам исполнять какие бы то ни было приказания, не утвержденные Викжелем. Викжель берет в свои руки все управление российскими железными дорогами".
      Конец этой речи почти потонул в яростной буре общего негодования. Но все-таки это был тяжелый удар. Чтобы убедиться в этом, достаточно было поглядеть на озабоченные лица членов президиума. Каменев кратко ответил, что никаких сомнений в правомочности съезда не может быть, так как, несмотря на уход меньшевиков и эсеров, на съезде осталось даже больше членов, чем требует.кворум, установленный старым ЦИК...
      Затем подавляющим большинством голосов был избран Совет Народных Комиссаров.
      Избрание нового ЦИК, нового парламента Российской республики, заняло не больше четверти часа. Троцкий огласил результаты: сто членов, из них семьдесят большевиков... Что до крестьян и ушедших со съезда партий, то для них оставлены свободные места. "Мы с радостью примем в правительство все партии и группы, которые примут нашу программу",- так заключил Троцкий свое сообщение.
      Тотчас же после этого II Всероссийский съезд Советов был закрыт, чтобы его делегаты могли поскорее разъехаться по всем уголкам России и рассказать о происшедших великих событиях...
      Было почти семь часов утра, когда мы разбудили спящих кондукторов и вагоновожатых в стоящих перед Смольным трамваях. Эти трамваи были присланы союзом трамвайных рабочих для доставки делегатов по домам. Атмосфера в переполненных вагонах, мне показалось, была уже не так радостна и беззаботна, как в прошлую ночь. Очень многие имели сильно встревоженный вид. Может быть, в душе они говорили: "Ну, вот мы и стали хозяевами... Как-то нам удастся провести свою волю?.."
      Около нашего дома мы были задержаны и тщательно обысканы патрулем вооруженных обывателей. Думская прокламация делала свое дело...
      Хозяйка услыхала нас и выбежала навстречу в розовом шелковом капоте.
      "Домовый комитет снова требует, чтобы вы дежурили наравне с прочими мужчинами!"
      "А для чего нужны эти дежурства?"
      "Надо же защищать женщин и детей".
      "От кого?"
      "От разбойников и громил".
      "А если придет комиссар от Военно-революционного комитета и будет искать оружие?"
      "Да, они все себя так называют... Да и потом не все ли это равно?"
      Я официально заявил, что консул воспретил всем американским гражданам иметь при себе оружие в тех районах, где проживает русская интеллигенция...
      Глава VI. Комитет спасения
      Пятница, 9 ноября (27 октября)...
      "Новочеркасск. 8 ноября (26 октября).
      Ввиду выступления большевиков с попытками низвержения Временного Правительства и захвата власти в Петрограде и в других местах Войсковое Правительство, считая такой захват власти большевиками преступным и совершенно недопустимым, окажет в тесном союзе с правительствами других казачьих войск полную поддержку существующему коалиционному Временному правительству. Ввиду чрезвычайных обстоятельств и прекращения сообщения с центральной государственной властью Войсковое Правительство временно, впредь до восстановления власти Временного Правительства и порядка в России, с 25 сего октября приняло на себя полноту исполнительной государственной власти в Донской области.
      Председатель Войскового Правительства Войсковой атаман Каледин".
      Приказ министра-председателя Керенского, номеченный Гатчиной:
      "Объявляю, что я, министр-председатель Временного Правительства а Верховный Главнокомандующий всеми вооруженными силами Российской Республики, прибыл сегодня во главе войск фронта, преданных родине.
      Приказываю всем частям Петроградского военного округа, по неразумию и заблуждению примкнувшим к шайке изменников родины и революции, вернуться, не медля ни часу, к исполнению своего долга.
      Приказ этот нрочесть во всех ротах, командах и эскадронах.
      Министр-председатель Временного Правительства и Верховный Главнокомандующий Л. Керенский".
      Телеграмма Керенского командующему Северным фронтом:
      "Город Гатчина взят войсками, верными правительству, и занят без кровопролития.
      Роты кронштадтцев, семеновцев и измайловцев и моряки сдали беспрекословно оружие и присоединились к войскам Правительства.
      Предписываю всем назначенным в путь эшелонам быстро
      продвигаться вперед.
      От военно-революционного комитета войска получили приказание отступить...".
      Гатчина, находящаяся километрах в тридцати к юго-западу от Петрограда, была взята ночью. Части двух упомянутых полков (не моряки), блуждавшие по окрестностям без командиров, были действительно окружены казаками и сложили оружие. Но к правительственным войскам они не присоединились. В этот самый момент целые толпы этих солдат, растерянных и пристыженных, находились в Смольном и пытались объясниться. Они не знали, что казаки так близко... Они пытались войти с казаками в переговоры...
      ,На революционном фронте явно господствовала полнейшая неразбериха. Гарнизоны всех маленьких городков, лежащих к югу от Петрограда, резко и безнадежно раскололись на две или, точнее, на три части: высшее командование за неимением ничего лучшего было на стороне Керенского, большинство солдат стояло за Советы, а все прочие мучились сомнениями и колебаниями.
      Военно-революционный комитет спешно назначил командующим обороной Петрограда честолюбивого кадрового капитана Муравьева *, того самого Муравьева, который летом создавал "батальоны смерти" и,.говорят, однажды заявил правительству, что оно "слишком церемонится с большевиками: ах надо просто стереть в порошок". Это был человек военной складки, преклонявшийся перед силой и смелостью. Возможно, что его преклонение было вполне искренним.
      Выйдя утром на улицу, я увидел на стене по обе стороны нашего подъезда два новых приказа Военно-революционного комитета о том, что все лавки и магазины должны быть открыты, как всегда, а все пустующие помещения сданы в распоряжение комитета.
      Уже тридцать шесть часов большевики были отрезаны от русской провинции и от всего внешнего мира. Железнодорожники и телеграфисты отказывались передавать их депеши, почтовые чиновники не принимали от них почты. Только царскосельская правительственная радиостанция каждые полчаса посылала на все четыре стороны света бюллетени и заявления. Комиссары Военно-революционного комитета мчались в поездах по всей стране наперегонки с комиссарами городской думы. На фронт вылетели два аэроплана с агитационным материалом.
      Но волна восстания охватывала Россию с быстротой, превышающей человеческие средства сообщения. Гельсингфорсский Совет вынес резолюцию о поддержке; в Киеве большевики захватили арсенал и телеграф, откуда их выбили делегаты казачьего съезда, заседавшего тут же в городе; в Казани Военно-революционный комитет арестовал штаб местного гарнизона и комиссара Временного правительства; из Красноярска, в Сибири, пришла весть, что Советы захватили органы городского самоуправления; в Москве, где положение осложнялось забастовкой кожевников, с одной стороны, и угрозой общего локаута - с другой, Совет подавляющим большинством высказался за поддержку выступления петроградских большевиков... Здесь уже действовал Военно-революционный комитет.
      Повсюду происходило одно и то же. Рядовые солдаты и промышленные рабочие почти поголовно поддерживали Советы; офицеры, юнкера и мелкая буржуазия, точно так же как представители буржуазии - кадеты и умеренные социалисты, стояли за Временное правительство. Во всех городах формировались и готовились к гражданской войне комитеты спасения родины и революции...
      Огромная Россия распадалась. Этот процесс начался еще в 1905 г. Мартовская революция ускорила его и, породив вначале смутную надежду на новый порядок, кончила тем, что сохранила давно изжитые формы старого режима. Теперь же большевики в одну ночь разрушили все эти формы, и они исчезли, как дым. Старой России не стало. Бесформенное общество растаяло, потекло лавой в первозданный жар, и из бурного моря пламени выплыла могучая и безжалостная классовая борьба, а вместе с ней еще хрупкие, медленно застывающие ядра новых образований.
      В Петрограде шестнадцать министерств бастовали под руководством двух министерств, созданных августовским однородным социалистическим правительством,- министерств труда и продовольствия.
      В это серое, холодное утро "горсточка большевиков" была, казалось, так одинока, как только можно быть одиноким на свете. Море вражды бушевало вокруг них . Прижатый к стене, Военно-революционный комитет нанес ответный удар, отчаянно защищая свою жизнь. "De l'audace, encore de l'audace, et toujours de l'audace!" ("Смелость, еще раз смелость и всегда смелость!" (франц.) Знаменитое восклицание Дантона в речи 2 сентября 1792 г. в Законодательном собрании Франции о военной опасности и защите революции от нашествия контрреволюционной коалиции Пруссии и Австрии.- Ред.) В пять часов утра в типографию городского самоуправления явились красногвардейцы, конфисковали тысячи экземпляров думского воззвания-протеста и закрыли официальный орган думы "Вестник городского самоуправления". Все буржуазные газеты были сброшены с печатных машин, в том числе и газета старого ЦИК "Голос Солдата", которая, однако, переменив это название на "Солдатский Голос", появилась в ста тысячах экземпляров, сея вокруг себя ярость и негодование:
      "Люди, нанесшие свой предательский удар ночью, люди, закрывшие газеты, недолго удержат страну во мраке. Страна узнает истину! Она оценит вас, господа большевики! Мы все увидим это!"
      В первом часу дня мы шли вниз по Невскому. Перед думой вся улица была забита толпой. То там, то здесь попадался красногвардеец или матрос с винтовкой и примкнутым штыком. На каждого из них напирало не меньше сотни мужчин и женщин - конторщики, студенты, лавочники, чиновники. Все эти люди потрясали кулаками, изрыгая проклятия и угрозы. На ступеньках стояли бойскауты и офицеры и раздавали экземпляры "Солдатского Голоса". Рабочий с красной повязкой на рукаве и с револьвером в руке стоял, дрожа от гнева и возбуждения, среди враждебной толпы и требовал, чтобы ему отдали газеты... Думается мне, история никогда не видала ничего подобного. На одной стороне - горсточка вооруженных рабочих и солдат, олицетворяющих победоносное восстание и глубоко беспомощных; на другой стороне - разъяренная толпа, состоящая из таких же людей, какие в полдень заполняют тротуары Пятой авеню *, толпа, которая издевалась, проклинала и кри.-чала: "Предатели! Провокаторы! Опричники!"
      Двери охранялись студентами и офицерами. На их рукавах были белые повязки с красной надписью "Милиция Комитета общественной безопасности". Полдюжины бойскаутов сновало взад и вперед. Внутри здания все кишело народом. По лестнице спускался капитан Гомберг. "Они хотят распустить думу! - сказал он.Сейчас у головы сидит большевистский комиссар..." Когда мы поднялись наверх, то увидели Рязанова, быстро уходившего прочь. Он явился сюда требовать от думы признания Совета Народных Комиссаров, и городской голова ответил ему решительным отказом.
      Во всех думских помещениях кричала, шумела и жестикулировала огромная толпа - чиновники, интеллигенты, журналисты, иностранные корреспонденты, французские и английские офицеры... Городской инженер торжествующе указывал на них. "Все посольства признают думу единственной правомочной властью,- заявлял он.- Что до этих большевиков, то они просто разбойники и грабители, и вообще их конец - это вопрос нескольких часов! Вся Россия - за нас..."
      В Александровском зале шло громадное по числу .присутствовавших расширенное заседание Комитета спасения. Председательствовал Филипповский, а на трибуне ораторствовал все тот же Скобелев. Под шум аплодисментов он перечислял организации, вновь примкнувшие к Комитету спасения: исполком крестьянских Советов, старый ЦИК, Центральный армейский комитет, Центрофлот, меньшевистская, эсеровская и фронтовая группы съезда Советов, центральные комитеты меньшевистской, эсеровской и народно-социалистической партий, группа "Единство", крестьянский союз, кооперативы, земства, городские самоуправления, почтово-телеграфный союз, Вик-жель, Совет Российской республики, Союз Союзов (См. "Вступительные замечания и пояснения".- Дж. Рид.), Торгово-промышленный союз...
      "...Власть Советов,- говорил он,- это не власть демократии, а диктатура, и притом не диктатура пролетариата, а диктатура против пролетариата. Всякий, кто жил и живет революционным воодушевлением, должен встать теперь вместе с нами на защиту революции...
      Задачей дня является не только обезврежение безответственных демагогов, но и борьба с контрреволюцией... Если верны слухи, утверждающие, будто бы в провинции находятся генералы, которые хотят воспользоваться происходящими событиями и идти на Петроград с контрреволюционными целями, то это только лишний раз доказывает, что мы обязаны создать крепкое демократическое правительство. Иначе за беспорядками слева последуют беспорядки справа...
      Петроградский гарнизон не может оставаться равнодушным, когда на улицах арестуют граждан, покупающих "Голос Солдата", и мальчиков-газетчиков, продающих "Рабочую Газету"^...
      Время резолюций прошло... Пусть те, кто потерял веру ,в революцию, отойдут в сторону... Чтобы восстановить единую демократическую.. власть, необходимо снова поднять престиж революции...
      Поклянемся же,, товарищи, что революция будет спасена, яли мы погибнем вместе с ней!.."
      Собрание встало и покрыло эту речь громом аплодисментов. Все глаза сверкали. В зале не было видно ни одного пролетария...
      Слово взял Вайнштейн:
      "Мы должны сохранять спокойствие и воздерживаться от каких-либо действий, пока общественное мнение решительно не сплотится вокруг Комитета спасения. Только тогда мы сможем перейти от обороны к нападению...".
      Представитель Викжеля заявляет, что пославшая его организация берет на себя инициативу создания нового правительства. Ее делегаты уже отправились в Смольный для соответствующих переговоров... Начался горячий спор: допускать ли большевиков в новое правительство? Мартов считал, что их надо допустить; в конце концов, доказывал он, большевики представляют очень важную политическую партию. Мнения разделились: правое крыло меньшевиков и эсеров, а также народные социалисты, кооператоры и представители буржуазии решительно возражали...
      "Они предали .Россию! - говорил один из ораторов.- Они начали гражданскую войну и открыли фронт перед немцами! Большевики должны быть беспощадно раздавлены..."
      Скобелев высказался за исключение как большевиков, так и кадетов.
      Мы разговорились с одним молодым эсером, который в свое время вместе с большевиками ушел с Демократического совещания. Это было в ту ночь, когда Церетели и другие соглашатели навязали русской демократии коалиционную политику.
      "Вы здесь?" - спросил я его.
      В его глазах вспыхнул огонь. "Да! - воскликнул он;- В среду ночью я вместе со своими партийными товарищами ушел со съезда. Не для того я двадцать лет рисковал жизнью, чтобы теперь подчиниться тирании темных людей. Их методы нетерпимы. Но они не подумали о крестьянах... Когда поднимется крестьянство, их конец1 станет вопросом минуты!"
      "Но крестьяне - выступят ли они? Разве декрет о земле ее удовлетворил крестьян? Чего же им еще желать?"
      "Ах, этот декрет о земле! - в бешенстве закричал : он.- А знаете вы, что такое этот декрет о земле? Это наш декрет, целиком эсеровская программа! Моя партия выработала основы этой политики после самого тщательного -исследования крестьянских требований! Это неслыханно..."
      "Но если это ваша собственная политика, то против чего же вы возражаете? Если таковы желания крестьянства, >то с какой же стати оно будет выступать против?"
      "Как же вы не понимаете! Разве вам не ясно, что крестьяне немедленно поймут, что это просто обман, что эти узурпаторы обокрали нашу эсеровскую программу?"
      Я спросил его: "Верно ли, что Каледин двигается к северу?".
      Он кивнул головой и стал потирать руки с каким-то ожесточенным удовлетворением. "Совершенно верно!.. Теперь вы видите/что натворили эти большевики. Они подняли против нас контрреволюцию. Революция погибла. Погибла революция".
      "Но ведь вы будете защищать революцию?"
      "Конечно, мы будем защищать ее до последней кайли крови! Но сотрудничать с большевиками мы ни в коем случав не станем..."
      "Ну, а если Каледин подступит к Петрограду, а большевики встанут на защиту города. Разве вы не присоединитесь к ним?"
      "Разумеется, нет! Мы тоже будем защищать город, но только не вместе с большевиками! Каледин - враг революции, но и большевики - такие же ее враги".
      "Кого же вы предпочитаете - Каледина или большевиков?" "Да не в этом дело! - нетерпеливо крикнул он.- Я говорю вам, революция погибла. И виноваты в этом большевики. Но послушайте, зачем нам толковать об этом? Керенский идет... Послезавтра мы перейдем в наступление... Смольный уже послал к нам делегатов с предложением сформировать новое правительство. Но теперь они в наших руках: они абсолютно бессильны... Мы не будем сотрудничать..."
      На улице раздался выстрел. Мы побежали к окнам. Красногвардеец, окончательно выведенный из себя нападками толпы, выстрелил и ранил в руку какую-то девушку. Мы видели, как ее посадили на извозчика, окруженного взволнованной толпой; до нас доносились ее крики. Вдруг из-за угла Михайловского проспекта появился броневик. Его пулеметы поворачивались из стороны в сторону. Толпа немедленно обратилась в бегство. Как обычно бывает в этих случаях в Петрограде, люди ложились на землю, прятались в канавах и за телефонными столбами. Броневик подъехал к дверям думы. Из его башенки высунулся человек и потребовал, чтобы ему отдали "Солдатский Голос". Бойскауты засмеялись ему в лицо и юркнули в подъезд. Автомобиль нерешительно покружился около дома и двинулся вверх по Невскому. Люди, лежавшие на мостовой, встали и начали отряхиваться...