- Занятно, - прошептал он. - Чертовски занятно! Если я не ошибаюсь, здесь шестьдесят градусов.
      Матвей вскочил на ноги, достал из стола большой медный транспортир и приложил его к рейсшине.
      Он не ошибся. Линия, соединившая Хрустальный с Марианской впадиной, шла под углом шестьдесят градусов к линии, проведённой между впадиной и Хирбетским нагорьем.
      Не понять такого ясного указания мог бы разве что человек, начисто позабывший геометрию. Шестьдесят градусов. Правильный треугольник?
      Не мешкая ни секунды, Матвей принялся вычерчивать его на карте, и скоро две красные линии, вышедшие из Хирбета и Марианы, сомкнулись за Северным полюсом в Ледовитом океане.
      Неужели они оставили вымпел на дне океана? Да ещё Северного Ледовитого?
      Несколько минут Матвей простоял на коленях, глядя на древний материк, вот уже миллиарды лет не поддающийся ни клокочущей под ним грозной стихии огня, ни штурмующей его берега и не менее грозной водной стихии.
      Что говорить, будь он, Матвей Белов, жителем какого-нибудь Канопуса или Ориона и явись он на Землю хоть двадцать миллионов, хоть двадцать тысяч лет назад, вряд ли удалось бы ему отыскать более надежное хранилище для вымпела, чем Азиатский материк...
      Но где? В какой именно точке Азии?
      Ещё и ещё раз взгляд его останавливался то на одной, то на другой вершине красного треугольника, вычерченного на карте. Неужели всё-таки в океане? Попробуй доберись туда!
      А если не в океане?..
      Уже под утро Матвей после долгих раздумий начал помечать что-то в центре треугольника, бормоча при этом: "Высота, она же медиана, она же биссектриса..."
      Потом медленно поднялся с карты, посмотрел на часы, которые показывали без четверти пять, подошел к телефону и, отчаянно махнув рукой, набрал номер.
      С минуту никто не подходил. Потом в трубке раздался сонный сердитый голос.
      - Майечка, привет! - весело сказал Матвей. - У тебя есть карта Азии?..
      - Ты что, с ума сошел? - разозлилась Майя.
      - Возможно! Но я хочу, чтобы ты раньше всех узнала: вымпел находится в трехстах сорока километрах от Красноярска!
      Глава вторая
      В ШЕСТОЙ ДЕНЬ ПЯТОЙ ЛУНЫ...
      Кто бы мог подумать, что самое трудное ещё только начинается?
      Возиться в лаборатории, охотиться за пирамидами, ломать голову, глядя на карту, - всё это было детскими игрушками по сравнению с тем, что они затеяли теперь.
      Матвей, рассеянно шагавший по обочине лётного поля, посмотрел на самолёт, которого, словно младенца из соски, поили два огромных автозаправщика, казавшихся просто малютками рядом с крылатым великаном.
      Скоро "ТУ" поднимется, ляжет на курс и доставит его, Матвея Белова, в Красноярск. Заварил кашу - теперь, будь любезен, расхлёбывай!
      Есть такая старая поговорка: "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить". Бывают же счастливцы, у которых хоть на бумаге всё получается гладко! А что делать, если даже на бумаге получается чёрт знает что?..
      Если ищешь центр треугольника, начерченного на листе ватмана, то размер найденной точки - какие-нибудь десятые доли миллиметра.
      Если геодезисты, разбивающие площадку для парка, ищут точку, находящуюся в центре известного им треугольника, в вершинах которого они могут установить свои инструменты с трубами-дальномерами, то они уже находят не точку. Потому что найти точку в этом случае невозможно. Любой прибор - даже самый верный дает небольшие ошибки. Земля не совсем ровная. Воздух, через который геодезист смотрит на веху, не совсем прозрачный.
      Вместо точки получается что-то вроде чайного блюдечка. Впрочем, для разбивки парка большая точность и не требуется.
      Но когда надо "разбивать", как говорят строители, треугольник в полтора материка, тут уж чайным блюдцем не отделаешься. По самым оптимистическим подсчетам геодезистов, центр треугольника, который был нужен Матвею, представлял собой "точку" диаметром километров сто.
      Это на бумаге, где на площади чуть побольше половины почтовой открытки умещается весь Байкал. Что же будет там, на "оврагах"?
      Погружённый в эти раздумья, Матвей бродил в отдалении от многочисленных пассажиров, ожидающих посадки. А следом за ним неутомимо шагал Серёгин, которого главный редактор наотрез отказался посылать снова в Сибирь, да еще с Беловым (Тарасюк улетел в Красноярск двумя днями раньше).
      - Матвей, а Матвей, - в десятый раз повторил Серёгин, - а как ты думаешь, откуда они прилетели? Я думаю, с Фаэтона!
      - С Фаэтона, - машинально повторил Белов.
      - Вот именно! - обрадовался Серёгин. - С той самой десятой планеты, что крутилась между Юпитером и Марсом, а потом рассыпалась на астероиды... Да подожди ты минуточку, не топай, как на параде! - Он крепко ухватил Матвея за локоть. - Это очень важно! Ведь ты сейчас улетишь, а потом тебя ищи-свищи!
      - Так не на Фаэтон же! - остановившись, сказал Белов.
      Серёгин заулыбался: наконец-то ему удалось завладеть вниманием Матвея!
      - У меня есть доказательства, что Фаэтон был на самом деле!
      И, торопясь, чтобы успеть, пока не объявят посадку, Леонид Серёгин стал рассказывать Матвею об одной старинной карте неба...
      В самом начале нашей эры мусаваратский астроном Альдамак составил карту звёздного неба. На ней значилось девятьсот семьдесят семь звезд. Но главным сокровищем для современных ученых оказалась не эта карта, а так называемые "Пояснения" к ней.
      Альдамак писал, что звёзды - далекие солнца. Что не Солнце вертится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Что у звёзд непременно есть свои земли со своими людьми - крестьянами, астрономами и царями...
      Последнее замечание древнего учёного и привело к печальным последствиям.
      Царь Мусаварата часто прибегал к советам Альдамака, прежде чем начать войну или обложить народ новым налогом. Ведь Альдамак считался лучшим астрономом и предсказателем будущего. Поэтому царь готов был простить мудрецу его слова о других солнцах и других землях.
      Но утверждения, что есть и другие владыки, - этого он простить не мог. Этак подданные ещё начнут думать, что можно заменить его, владыку Мусаварата, каким-нибудь другим царём!
      Пришлось сослать мудреца в дальние каменоломни, а его богохульное сочинение предать проклятию и повелеть уничтожить.
      И всё-таки одну копию "Пояснений" Альдамака почти через две тысячи лет удалось разыскать. Трактат древнего ученого отличался строгостью и точностью. Первая страница начиналась так...
      Туг Серёгин достал записную книжку и прочёл:
      - "В шестой день пятой луны первого года династии Аманиренас снова появилось восточнее Рыбы третье ночное светило после Луны и Венеры - Таира..."
      Эта фраза сама по себе не вызвала бы никаких толков. Можно было предполагать, что речь идет о Юпитере... Но каково было удивление астрономов, когда буквально на следующей странице "Пояснений" они наткнулись на знак Юпитера.
      В чём дело? Разве Юпитер - это не Таира? Какое же ещё светило может быть третьим после Луны и Венеры?
      Попытались отыскать фразу, в которой одновременно встретились бы "Юпитер" и "Таира". Такой фразы не нашли.
      Тогда учёные решили, что в рукопись вкралась ошибка при переписке.
      И в самом деле - разве есть хоть одно древнее сочинение, в которое многочисленные переписчики не внесли бы какой-нибудь путаницы? На том дело и заглохло...
      - Но теперь, - Серёгин понизил голос, - теперь, когда я смотрю на всё это глазами человека космической эры (у Белова дрогнули уголки губ), я спрашиваю, Матвей: а что, если переписчик не ошибся? Слушай, Матвей! Я сам проверил, как это пишется - "Юпитер" и "Таира". Иероглифы не похожи совершенно. Перепутать их просто невозможно! Так почему же не предположить, что в нашем небе и вправду была когда-то планета ярче Юпитера?.. Фаэтон! Загляни в Новосибирск, будь человеком! Есть там великий дока по части астрономических древностей профессор Файзуллин, поговори с ним!
      ...Как всякий, кто имеет отношение к астрономии, Матвей Белов слышал когда-то об этой истории. О "Пояснениях" Альдамака и об ошибке переписчика. И никаких сомнений в том, что история эта ломаного гроша не стоит, никогда у него не возникало. Не возникло их и теперь. Матвею не хотелось огорчать Серёгина, но времени было в обрез, и ему пришлось сделать это.
      Однако журналист не обиделся. Он достал из кармана другую записную книжку, порылся в ней и с чувством прочел:
      - "Заученное с чужих слов, да ещё произнесенных с университетской кафедры, сидит в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне".
      Убеждённость Серёгина показалась Матвею забавной. Он спросил:
      - Но почему ты всё-таки решил, что на Землю прилетали с Фаэтона, если даже Фаэтон - это "Таира"?
      Серёгин задумался, но ненадолго.
      - А откуда же ещё? На Марсе-то людей как будто нет...
      "Пассажиров рейса номер четыре Москва - Красноярск, просят пройти на посадку!" - раздался издалека рокочущий голос громкоговорителя.
      Матвей оглянулся. Они с Серёгиным забрались довольно далеко.
      Матвей обнял Серёгина, ласково похлопал его по спине и побежал к самолету.
      Глава третья
      ПРИСТУПИТЬ К РАСКОПКАМ!
      - А ну слезай, не бойся! - закричал Тарасюк, завидев Матвея Белова на верхней ступеньке высоченного трапа.
      И когда Белов окончательно спустился с неба на землю, сообщил уже не так громко:
      - Чёрта с два!
      В переводе на научный язык это означало, что двухдневные розыски Григория в учёных красноярских сферах не добавили ни единой крупицы цемента в построенное из рыхлого песка догадок геометрическое основание нынешней экспедиции.
      Поскольку Матвей никак не прореагировал на краткий по форме, хоть и достаточно насыщенный содержанием доклад, Тарасюк счёл полезным добавить:
      - Если не считать четырех палеолитических барельефов... Их нашли красноярские школьники на скалах на одном из енисейских островов, километрах в ста двадцати к западу от Темирбаша.
      По дороге, в машине, Матвей сперва пересмотрел все до единой фотографии барельефов - смутных, едва заметных выбоин, в которых только с большой натяжкой можно было признать силуэты животных - не то лошадей, не то оленей.
      Бурные воды многих тысяч паводков, лютые сибирские морозы и хлёсткие ветры сгладили поверхность утесов, слизали с неё пуды камня, до неузнаваемости изменив очертания барельефов.
      - Не Саммили! - высказался наконец Матвей.
      - Не Саммили, - согласился Тарасюк.
      - Здесь всё или ещё есть?
      - Пока всё...
      - И сколько им лет?
      Тарасюк пожал плечами.
      - Ну, примерно?
      - Говорят, седьмой - десятый век...
      - До?
      - Да нет, понимаешь ли... Нашей эры.
      - Доказательства?
      - Слабые...
      Друзья вели свой неторопливый разговор, а между тем новенькие, с иголочки, улицы резко оборвались и по обе стороны шоссе замелькали деревья. Смолистый дух леса наполнил машину.
      Потом хвойные стены раздвинулись, и впереди открылось небольшое лётное поле: укатанная взлетная полоса, бревенчатый домик аэровокзала, медлительная вертушка локатора.
      А за лётным полем - совсем близко, рукой подать - начинали громоздиться горы. Сперва - пониже, с отлогими боками, отчётливо зазубренными зеленой тайгой. Дальше - всё выше и круче.
      - Страна! - с гордостью первооткрывателя торжественно сказал Тарасюк, выйдя из машины.
      Матвей промолчал.
      Почему-то люди больше всего боятся того, что ждёт их впереди, хотя чаще следовало бы опасаться того, что находится сзади.
      Когда, к примеру, говорят, что в недалёком будущем ракеты станут обычным пассажирским транспортом, делается как-то не по себе. Вспоминается барон Мюнхаузен верхом на ядре. Или ведьма на помеле. И забывается, что вчера ещё на реактивных самолетах поднимались к небу лишь самые отчаянные храбрецы, а сегодня реактивная авиация возит бабушек в гости к внукам...
      Именно в силу этих причин и предрассудков мушкетеры с удовольствием разглядывали маленький, по-стрекозьему четырёхкрылый самолётик, уютно прикорнувший на зелёном газончике лётного поля. Его даже не хотелось называть самолётом - это был аэроплан. Тара-сюку он казался почти одушевлённым существом, и во всяком случае - гораздо более симпатичным, чем любая многоместная машина.
      Всю беспочвенность своего влечения к архаике они ощутили в полной мере уже на взлете. "Чёртов кукурузник", как немедленно окрестил Тарасюк ни в чём не повинную машину, одновременно обругав ни в чём не повинный злак, с самого начала повел себя подобно необъезженному коню на манеже. То вставал на дыбы, то вдруг подбрасывал круп, то начинал метаться из стороны в сторону. Причем в отличие от манежа здесь нельзя было ни остановить коня, ни соскочить с него.
      - Неравномерный нагрев атмосферы! - пояснял Матвей, мужественно сцепив челюсти и упершись пятками в противоположное сиденье, в то время как "кукурузник" с ускорением девять целых восемьдесят одна сотая метра на секунду в квадрате проваливался в очередные тартарары.
      - Вертикальные токи! - бормотал Григорий, стараясь не раскрывать рта.
      Только над самым Темирбашем болтанка стихла, и оцепенелым взглядам мушкетёров предстал старинный горнозаводский городок - собственно, даже не один городок, а целое семейство больших и малых скоплений домов и домиков, окрашенных в весёлые, светлые цвета - песочный, абрикосовый, светло-зелёный. Между посёлками торчало несколько обшитых досками башенок - шахтных копров, дымили трубы из ярко-красного и белого кирпича. В самой середке небольшого плато темнела круглая ямина с крутыми бортами. По её дну ползли грузовики.
      Своенравные прыжки "кукурузника" оказались как бы увертюрой ко всему дальнейшему.
      - Закон максимального свинства! - в сердцах сказал Тарасюк главному инженеру Темирбашского горно-металлургического комбината, когда тот развернул перед ними полотнище, из которого с успехом можно было выкроить экран кинотеатра средней руки. Всю карту густейшим образом покрывали условные обозначения "погашенных" и действующих шахт, самых разнообразных сооружений, жилых зданий, транспортных, электрических и всяких иных коммуникаций. Только очень дошлый чёрт не сломил бы себе ногу в этом хаосе давно обжитого людьми куска земли.
      Темирбашский прииск существовал чуть ли не с петровских времен... А сколько веков до того брали здесь люди лежавшую на самой поверхности медную руду, а ещё раньше твёрдый блестящий кремень, сказать не мог никто.
      Матвей удрученно смотрел на полотнище. На круглом плато, зажатом между сопками, двести с лишним лет возникали то там, то тут каменоломни, шахтёнки, заводики, отвалы, груды всяческого мусора, а потом образовался кратер этого карьера под стать хорошему лунному цирку.
      И сколько раз всё это было перерыто и перелопачено! Что тут могло сохраниться?
      Восьмикилометровая площадка между сопками... Лучшего места для знака не нашлось бы и "двадцать тысяч лет назад. Но если знак и поставили, то, наверное, не одна сотня лет прошла с тех пор, как пропали его последние следы. Обломки знака давным-давно смешались с камнем, нагромождённым здесь повсюду, или расплавились в печи, попав туда вместе с рудой.
      Но... назвался груздем, полезай в кузов.
      - Приступить к раскопкам! - скомандовал Тарасюк, когда главный инженер оставил их вдвоём.
      ...Ох и непростые это были раскопки, хоть и велись они не в привычном для археолога "поле", а в большом светлом кабинете, куда им принесли все карты и планы местности, начиная со времен царя Гороха!
      Два дня Григорий и Матвей вытирали локтями и коленями пыль со старых бумаг и холстов. Знака не было. Справедливости ради следует добавить, что не было и планов за целые десятилетия.
      От семнадцатого века вообще не сохранилось ни единого документа, о чем, впрочем, Тарасюка предупредили ещё в областном архиве. А ведь именно тогда поставлен был в Темирбаше первый завод и отлит первый колокол...
      Когда Григорий с помощью Матвея докатил последний рулон до стенки, не без труда поднял его и прислонил в углу, рабочий день в управлении комбината уже закончился. Было тихо.
      Держа в одной руке пиджак, Тарасюк с размаху хлопнул по нему другой рукой и скрылся от Матвея за тучей серой пыли. Матвей оглушительно чихнул и попятился к двери.
      Григорий набросил пиджак на широкие плечи, щелчком сбил с лацкана приставшую нитку и невозмутимо последовал за Матвеем.
      Глава четвертая
      ОТЕЦ АРСЕНТИЙ НЕСЁТ СВОЙ КРЕСТ
      Разумеется, это было чистейшей авантюрой - на четвёртый день после прибытия в Темирбаш мчаться сломя голову в Шайтанову падь!
      Но, с другой стороны, что прикажете делать, если три главные надежды рухнули в первые же три дня?
      О крушении первой, главной надежды - на геологические и топографические документы - мы уже рассказали.
      Вторая возлагалась на лесничего. Вместо классического, кряжистого, заросшего бородой старца он оказался длинноруким и длинноногим молодым человеком, студентом-заочником Ленинградского лесного института и мастером конного спорта. Тем не менее тайгу здешнюю парень знал насквозь, вырос тут и должность получил, можно сказать, по наследству от отца. По словам лесничего, во всём районе никаких загадочных предметов размером более метра заведомо не существовало. За предметы меньших размеров он, будучи человеком честным и точным, ручаться не пожелал.
      Третья главная надежда - председатель Темирбашского клуба туристов (тут уж самый настоящий старик - и кряжистый, и с бородой, - шестидесятитрёхлетний пенсионер, бывший паровозный машинист) сперва решил, что его разыгрывают. А когда уверился, что разговор идёт всерьёз, извиняющимся тоном проговорил:
      - Разве что в гражданскую, когда я в партизаны уходил, побывали здесь ваши марсиане, да тогда же и отчалили, ничего нам на память не оставив.
      После крушения всех этих надежд не мудрено было пуститься в авантюры. Тем более, что в самом названии местности Матвею и Григорию чудилось нечто космическое.
      Может быть, всё-таки Тарасюк уговорил бы Матвея остаться в городе, если б не масло, подлитое в огонь ответственным секретарём городской газеты "Красный горняк".
      Этот самый ответственный секретарь, невероятно рыжий юноша, прежде всего выложил Тарасюку и Матвею всё, что он думал о проблемах посещения нашей планеты гостями из космоса в прошлом, настоящем и будущем. А затем ознакомил их с помещенной полгода назад в "Красном горняке" статьей-боевиком одного известного в республике литератора. Известный литератор утверждал со свойственной ему категоричностью, что не только имя, но и происхождение пади ("огромной, воронкообразной, с пологими краями экзогенной впадины") связано с падением метеорита, который, в свою очередь, мог быть, так сказать, и не совсем обычным метеоритом...
      Матвей впился в статью, как клещ, а Тарасюк тем временем постарался объяснить ответственному секретарю ситуацию.
      Все обычные источники информации исчерпаны. Требуются принципиально свежие идеи...
      - Понял! - отрапортовал ответственный секретарь.
      Он молниеносно натянул пёстрый пиджак с ромбиком университетского значка и скрылся за дверью.
      Тарасюк подошел к окну и раскрыл его. Оттуда раздался громоподобный треск отъезжающего мотоцикла.
      - Современный интеллигент, - с одобрением сказал Тарасюк. - Вот собака, глушители снял!
      Дороги к Шайтановой пади не было, и весь путь - двадцать восемь километров - мушкетеры проделали пешком. После чего, удостоверившись в полном отсутствии таинственных явлений природы или цивилизации в уютной ложбинке между тремя сопками, Тарасюк присел на розоватый валун и зло пнул его изрядно стоптанным каблуком:
      - Шах и мат! Если только твой знак - не то, что находится подо мной...
      Белов критически сощурился.
      - Если бы вот так, вместе с твоей фигурой, можно было бы призадуматься. А без неё... Доставай колбасу! - и поплёлся к бегущему шагах в десяти ручейку за водой.
      Тарасюк захватил ртом край принесенного Матвеем котелка и начал запрокидывать его над головой. Слышалось только глуховатое бульканье. Григорий поставил котелок, отёр губы и сказал:
      - Ещё.
      Матвей снова отправился к ручейку.
      От второго котелка ему тоже ничего не досталось, от третьего - самая чуточка.
      Матвей аккуратно сполоснул край помятого алюминиевого сосуда, проделавшего с Григорием не одну тысячу километров, и напился. На донышке ещё осталось немножко воды.
      Тарасюк скептически хмыкнул и не глядя допил остаток.
      После хлеба с колбасой и воды из ручейка надо было укладываться на захваченные с собой гостиничные одеяла и спать. Ибо, как справедливо уверял Григорий накануне, требуя, чтобы выход в Шайтанову падь был назначен не позже чем на половину четвёртого ночи, сделать пятьдесят шесть километров за одни сутки - задача, непосильная даже для Портоса. Особенно если прибавить к первым двадцати восьми километрам ещё добрый десяток, нахоженный по пади и не очень приспособленным для пеших прогулок склонам окрестных сопок.
      К счастью для мушкетеров, ночью дождя не было. Тарасюк проснулся в половине восьмого, достал карманный томик стихов Гейне и, не вставая, читал до половины девятого. Только после этого он растолкал спавшего без задних ног Матвея.
      В гостиницу вернулись, когда на улицах давно горели фонари.
      Дежурная, выдавая ключ от комнаты, сообщила, что товарищей учёных искал один молодой - рыжий, и один пожилой товарищ. Сказали, завтра зайдут ещё.
      Тарасюк согласно кивнул. Раз зайдут ещё, чего же расспрашивать? Матвей, который от усталости не мог раскрыть рта, поплёлся на второй этаж в номер.
      Тарасюк, как всегда, проснулся в половине восьмого. В дверь деликатно стучали. Матвей сидел на кровати, шептал: "Сейчас, сейчас..." - и, не попадая ногами в туфли, пытался надеть задом наперед штаны.
      Со скоростью фокусника Тарасюк натянул на себя ковбойку, прыгнул в брюки, рванулся к двери и распахнул её.
      Слегка подталкиваемый в спину рыжеволосым ответственным секретарем, в номер протиснулся необъятной ширины, могучий мужчина неопределённого возраста (может, пятьдесят, а может, и все семьдесят), с благодушнейшей иссиня-багровой физиономией, такого же цвета носом, толстыми губами и ясными голубыми глазками. Под мышкой мужчина держал небольшой свёрток.
      Он снял круглую бархатную тюбетейку, обнажив объемистый, без единого волоска, коричневый от загара череп, положил свёрток на стул и, протянув Тарасюку широкопалую лапищу, представился:
      - Бывший священник храма Святого Дамиана отец Арсентий, а ныне пенсионер Митрофанов Арсентий Фомич...
      Потом, тяжело сопя, подошёл к Матвею, пожал ему руку, возвратился на прежнее место, бочком сел на стул возле своего свёртка и вопросительно посмотрел снизу вверх на сопровождающего.
      Ответственный секретарь, внимательно и серьёзно наблюдавший с порога за передвижениями подопечного, подсел к столу, вынул из кармана большой клеёнчатый блокнот, развернул его на исписанной до половины странице, положил на неё авторучку и коротко распорядился:
      - Поехали!
      Бывший отец Арсентий скрипнул стулом, кашлянул в квадратный кулак и, полностью понимая торжественность момента, рокочущим басом возгласил:
      - А было то в зиму одна тысяча девятьсот двадцать...
      Отличнейшие сани, прикрытые медвежьей шкурой, занесло на повороте, отчего сам повелитель всея Темирбашской тайги его благородие штаб-ротмистр Выгузов, продолжая двигаться, согласно законам механики, по инерции, вылетел из саней и, чуть не врезавшись в здоровенный кедр, зарылся по пояс (считая от шапки) в сугроб.
      Это происшествие несколько задержало штаб-ротмистра, и в рудник он прибыл позднее, чем рассчитывал.
      Здоровенную глыбу совсем белого металла уже почти освободили от скорлупы медного колчедана, и теперь темирбашские мужики, согнанные выгузовскими бандитами на рудник "для отбытия повинности отечеству", не без интереса рассматривали находку.
      Едва издали раздался зычный крик "р-р-р-рразойдись", как возле блестящей глыбы сразу стало пусто. Повелитель Темирбашской тайги подъехал к чуду, стащил с руки меховую варежку и, достав из-под шубы лорнет, вперил взор в диковинный самородок. Серебро? Платина?
      О самородках подобного вида штаб-ротмистр никогда не слыхал. Остроконечная блестящая штуковина, повыше человека ростом, с прямыми, сходящимися наверху гранями...
      Выгузов выпростал из-под медвежьей шкуры ногу и турнул возницу в спину. Сани послушно сдвинулись вперёд и подъехали вплотную. Штаб-ротмистр наклонился с лорнетом к странному самородку, чтобы получше разглядеть его... И вдруг ручка лорнета рванулась у него из пальцев, и всё оптическое сооружение, единственное на четыреста верст в округе, пристало к блестящей штуковине.
      Несколько секунд повелитель остолбенело соображал, что же случилось. Затем он попробовал получить свою драгоценность обратно. С некоторым усилием это ему удалось.
      Оторвав лорнет от гладкой матовой поверхности глыбы, Выгузов понял, в чём дело. В этом проклятом Темирбаше не нашлось ювелиров, и оправу ротмистрового лорнета пришлось отковать из железа, - старая сломалась ещё месяц назад, когда за ним гнались красные партизаны.
      Значит, не драгоценность? А просто железо, только почему-то магнитное и не заржавевшее ни капли.
      Выгузов поразмышлял и велел сгонять лошадей, сбивать помост, везти находку на завод. Диво-то оно, конечно, диво... Да железо в здешней тайге тоже под ногами не валяется, и наконечники для казацких пик из него получатся получше, чем из меди!
      Порох и свинец, захваченные бандой летом, кончались, и надо было вооружаться чем придется - хоть ножами из обручей от пивных бочек. Потому и решил штаб-ротмистр пустить рудник и завод...
      А на следующий день повелитель приказал позвать к себе местного священника, слава об учёности которого дошла и до банды.
      ... - Изволите ещё, отец Арсентий? - Штаб-ротмистр напил из тёмной бутылки в стопку.
      - Благодарствуйте! - Черноволосый молодой батюшка помялся, но стопку пододвинул. - Пожалуй, последнюю. Что же до необыкновенного предмета, обнаруженного в заводе, господин ротмистр, то в божьей воле посылать нам различнейшие дива. Метеоры, например...
      - Ладно, отец Арсентий! Откуда ни взялся подарочек, возблагодарим господа... И не словом токмо, но и делом! Завтра же, честное благородное, прикажу кузнецу отковать из этой штуковины крест для вас. Господь да простит нам наши прегрешения!..
      Банда Выгузова убралась из Темирбаша, как только просохли дороги, а к осени уже перестала существовать. Но обет свой штаб-ротмистр успел выполнить...
      На этом месте рассказ бывшего отца Арсентия был прерван истинным чудом: кандидат исторических наук Григорий Тарасюк и кандидат физико-математических наук Матвей Белов одновременно почувствовали, как непонятная, но тем не менее непреоборимая сила приподняла их тела и бросила к стулу, на котором сидел рассказчик. Руки учёных сами собой, совершенно непроизвольно протянулись к свертку, схватили его, содрали обёрточную бумагу и извлекли на свет божий тяжёлый блестящий крест из белого металла.
      ...А на следующий день крест был доставлен специальным самолётом в Новосибирск - в Институт металловедения.
      Металловеды приступили к исследованию - самому детальному, какое только возможно.
      К удивлению Тарасюка. Белов не стал торчать в лаборатории. Сказал, что у него неотложное дело в обсерватории, и умчался.
      Профессор Файзуллин, конечно же, знал "Пояснения" Альдамака. И никогда не сомневался в том, что "звезда Таира" - плод досадной ошибки.
      - Нет такой звезды - Таира, нет, нет и нет! Это я вам говорю абсолютно точно. Такая звезда не упоминается ни в одной книге.
      - Из одной, положим, мы с вами знаем о ней, - возразил Матвей.
      - Одна ласточка ещё не делает весны! - любезно улыбнулся профессор.
      - Но свидетельствует о том, что весна существует, - очень серьёзно сказал Матвей. - Не было бы вёсен - не было бы и ласточек. Ни единой ласточки!
      - Сдаюсь! - снова улыбнулся профессор. - Но какое это имеет отношение к звезде Таира?
      - Самое непосредственное. Легче всего считать непонятное недоразумением. Как справедливо заметил один молодой товарищ, заученные с чужих слов истины сидят в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне... Труднее найти непонятному объяснение.
      Файзуллин пожал плечами, снова прочитал текст.
      - И всё-таки я продолжаю думать, что это какое-то странное недоразумение. Обыкновенные звёзды не исчезают с небосвода миллиарды лет. Природа не торопится... Право же, не стоит ломать голову.
      - Нет, стоит! - упрямо сказал Белов. - Послушайте, профессор, у меня к вам маленькая просьба. Верите вы в звезду Таиру или нет, но попытка - не пытка. Понаблюдайте, пожалуйста, за окрестностями созвездия Рыбы. Вдруг наткнётесь на что-нибудь подозрительное! Очень прошу вас! Обещаете?
      Прошёл день, и химики сообщили, что крест изготовлен из стали чрезвычайно жаропрочной и кислотоупорной стали.
      Затем металловеды определили, что металл, из которого сделан крест, был когда-то выплавлен под вакуумом.
      Затем радиохимики установили, что изотопный состав металла вполне схож с составами обычных "земных" высококачественных сталей.
      Всё это не давало ровно никакого ответа на вопрос о цели, которой могли руководствоваться неизвестные существа, оставив стальной знак на нашей планете в центре треугольника, построенного на карте Матвеем Беловым.
      Матвей понимал, что находится на верном пути. Что ход его рассуждений верен. Что он нащупал первую ниточку мыслей тех, кто думал о будущих жителях Земли десятки тысяч лет назад.
      Но что дальше? О чём говорит этот кусок стали? На что указывала стальная пирамида, из которой он выкован?
      Почему она находилась именно здесь, а не в другом месте? Что означала? Какой смысл хотели вложить в эту странную посылку те, кто оставил её людям Земли? Есть в этой "посылке" содержание или это снова только веха в цепочке следов, как Хирбетская пирамида, как пирамида у Перламутрового озера?
      На что указывает эта веха? Куда ведут эти следы?
      Ещё месяц продолжались поиски у Темирбаша. Но других остатков стальной пирамиды больше не было.