Время карликов

– Авантюра! – произносил он обычно после третьей кружки и уезжал домой.

То же самое сказала Эльжбета, когда Виктор объявил ей о своем согласии участвовать в пробеге. Только она имела в виду совсем иное.

– Ты просто хочешь от меня сбежать, – повторяла она.

– Кстати, Тугрик тоже едет, – обрадовал ее Подрезов.

Действительно, если вице-президент пригласил для участия в пробеге друга, то Виктор решил взять и своего товарища.

Перед погрузкой на паром, отправляющийся в Данию, была пресс-конференция. Потом тележурналисты беседовали с водителями, а Подрезов прощался с Эльжбетой.

– Когда ты вернешься? – спрашивала она уже в сотый раз.

И, как и прежде, Виктор пожимал плечами и отвечал:

– Месяц-полтора. Может быть, больше.

Они поцеловались у кабины, полька долго не хотела снимать руки с его шеи, но когда Подрезов уже ставил ногу на подножку, он в последний раз обернулся и увидел Лену, стоявшую в толпе в десяти метрах от него. Он помахал ей рукой, девушка сделала было пару шагов к машине, но вновь остановилась. И тогда Виктор подошел к ней сам. Дернул за кончик синего шейного платка и сказал:

– Прощайте.

– До свидания, – поправила его Лена и покраснела.

И тут же стала совсем пунцовой, достала что-то из кармана и, зажав в кулаке, протянула Подрезову. Он подставил ладонь.

– Пусть будет у Вас, как талисман. Мне он помогал.

Виктор посмотрел на то, что лежало в его руке. Маленький кулончик на дешевой цепочке – медвежонок с кольцами на груди, символ московской Олимпиады.

– Помните, на празднике закрытия Олимпиады запустили в небо такого же, только огромного и надувного. Я в экране телевизора видела слезы на глазах женщин, сидящих на стадионе, и плакала тоже. Когда трансляция закончилась, вышла на балкон и стала ждать, когда прилетит мишка. Мой папа укрыл меня одеялом и стоял рядом. Так я и уснула у него на руках.

– Виктор! – раздался крик Юханссена.

Подрезов помахал ему рукой, показывая, что уже готов сесть в машину, и почти не услышал, как Лена прошептала:

– Мишку я проспала, но Вы-то хоть прилетайте.

Тут загремела музыка, все замахали руками и флагами. Водители, прощаясь с родной страной, нажали на клаксоны, а девушка, обхватив Виктора за шею, прикоснулась губами к его щеке.

– Спасибо Вам за все.

– Да ладно! – махнул рукой Подрезов и через несколько секунд уже сидел в кабине.

– Ну, ты себе красавиц отхватил! – позавидовал Магнус, повернув ключ зажигания. – Поделился бы.

Но русский напарник не слушал его. Он покрутил головой, но девушка куда-то пропала. Мелькнула на мгновенье Эльжбета, стоящая рядом с Вальтером. Полька теперь заправляла свою машину только на его станции. Оба махали руками и улыбались. Но, когда въехали на палубу парома, в последний раз взглянув на берег, Виктор увидел, кто-то в толпе помахал синим шейным платком. Или ему только почудилось то, что захотелось увидеть. Подрезов разжал ладонь, посмотрел на кулончик, затем протянул руку, чтобы повесить его над приборной доской, задумался и просунул голову в узкое кольцо дешевой цепочки.

2

– Наша первая потеря, – вздохнул Свен, – а так хотелось бы…

– Я отремонтирую, – сказал ему Виктор.

Он только что осмотрел разбитый грузовик. Повреждения, конечно, серьезные, но не смертельные.

– Нет, – покачал головой Юханссен, – восстановить, конечно, можно, но только в мастерской. И то для этого неделя нужна, а мы не можем терять времени.

На самом деле ему очень хотелось бы, чтобы до Кейптауна добрались все шесть автомобилей. Но до него еще полторы тысячи километров, и неизвестно, что может случиться с остальными. Тот, кто составлял маршрут, скорее всего, искал дороги на карте, ориентируясь на всемирно известные африканские достопримечательности: пустыню Сахару, берег Скелетов, пустыню Калахари. Но самое трудное было пройти джунгли Экваториальной Африки. И тем не менее, и они, и берег Скелетов остались позади, и маршрут свернул в сторону гигантского болота Окаванго в Ботсване, чтобы выйти на плато пустыни Калахари, когда случилась такая неудача. На простом, в общем-то, участке потерять автомобиль.

Свен смотрел на друга, потом опустил глаза на крутящегося под ногами Тугрика и сказал то, что от него ожидал услышать Подрезов.

– Ну ладно. Сейчас машину вытащат. То, что возможно, сделаем все вместе. Потом переночуем и дальше. А ты уж постарайся. Если за пару-тройку дней не управишься, свяжись со мной по спутниковому, а я уж с местными властями, чтобы забрали тебя отсюда. Если верить карте, то неподалеку город какой-то.

Он развернул карту, долго всматривался, отбиваясь от надоедавших мошек, потом нашел маленькую точку и показал Виктору:

– Город Цау. Миль сто отсюда. Может быть, ходовую подправим, поменяем колеса и дотянем тебя до этого Цау?

Но руководитель пробега и сам не верил в то, что говорил. К работе подключились даже водители, и хотя все понимали, что починить наскоро машину возможно, общее мнение высказал Магнус:

– Быстро не получится. На буксир если и возьмем, то через пару километров машина и вовсе развалится.

Тогда Юханссен объявил, что русский останется здесь для ремонта. Успеет, значит, догонит всех, нет – бросит машину здесь и доберется до Кейптауна раньше остальных.

Развели костер, но это только для дыма и для того, чтобы отпугнуть хищников. Виктор взобрался на невысокий, поросший кустарником холм и огляделся. Солнце садилось в долину, усеянную холмами, покрытыми редким лесом. Между холмами уже лежала тьма, и казалось, что там глубокие черные озера. Ветер шевелил верхушки кустов и высоких, обожженных горячим воздухом трав; вокруг было пустынно и тихо. Лишь на фоне красного неба одиноко темнел ствол колчанового дерева. Эти необычные деревья, высушенные стволы которых заканчиваются изогнутыми кверху широкими ветвями, уже встречались на пути. Их достаточно много было в Намибии, где местные племена Койсан делали из пустых ветвей колчаны для своих стрел. Но здесь в Ботсване Виктор увидел его впервые. А ведь именно здесь появились первые люди в Южной Африке. Но многочисленные племена сан были вытеснены тысячу лет назад воинственными Тсвана, и сейчас остатки первых поселенцев можно встретить разве что в Калахари. Сама же пустыня занимает большую часть территории страны, располагаясь на высоком плато, покрытом жесткими травами и почти безлистными кустарниками. Только ближе к югу начинаются пески, барханы и дюны. Севернее Калахари – огромный болотистый край – Окаванго, гиблые места поопасней пустыни. Здесь в гигантском изобилии обитают крокодилы, львы и леопарды. Хищников здесь немногим меньше, чем в остальной Африке.

Прошу извинить рассказчика. Я специально отвлекся, чтобы показать, какое болото старательно огибал караван, сегодня здесь предполагался ночлег, а Подрезову захотелось вдруг задержаться еще на несколько дней.

Виктор начал спускаться с холма, увидел посланного за ним проводника и помахал рукой: все в порядке. Проводника взяли еще в Намибии в Гобабисе, когда до границы с Ботсваной оставалось меньше ста километров. Он уверял, что он сам Тсвана и потому хорошо знает свою страну и язык. По карте он не умел ориентироваться совершенно, просто сидел в кабине головной машины и показывал: туда, потом сюда. Потому-то, наверное, второй грузовик и слетел с обрыва.

Тугрик залаял и бросился к кустам, а проводник обратно к костру. Но вместо льва или леопарда из-за веток выскочил чернокожий мальчик лет двенадцати. Он, видимо, испугался собаки, а Тугрику понравилось, что его хоть кто-то боится. Мальчик замер, прижав руки к груди, и старался не дышать. Виктор подошел ближе и погладил собаку. Пес завилял хвостом, и тогда Подрезов сказал пацану:

– Погладь и ты.

Он произнес это по-русски: все равно не поймет – мальчик, наверное, и английского не знает. Но тот не менял позы, лишь оторвал от груди одну руку и протянул ладонь белому человеку.

– Цвей цвей! [5]

На его ладони что-то лежало. И это что-то было похоже на небольшой камушек. Но когда Виктор осторожно взял его двумя пальцами, он понял, что это металл. Неровный, словно оплавленный кусок свинца или меди.

– Цвей цвей! – повторил мальчик.

Тугрик, видя, что на хозяина никто не бросается и не кусает, тут же вилял хвостом и даже пытался встать на задние лапы, чтобы разглядеть, что это тот рассматривает с таким увлечением.

Подошел осмелевший проводник, и Подрезов показал ему металлический комок.

– Цвей цвей! – умоляюще просил мальчик.

– Что он хочет?

– Он говорит, купите, – перевел проводник.

– А что это?

Знаток местной территории и языка удивленно посмотрел на глупого европейца и ответил тихо, оглянувшись на костер:

– Это – золото.

Мальчик жалобно заглядывал в лица Виктора и проводника, даже Тугрику в морду.

Подрезову стало жалко его, и он, достав из кармана бумажник, вынул оттуда несколько долларовых купюр. Пусть пацан возьмет сам, сколько нужно. А самородок, если, конечно, это действительно золото, весил около пятидесяти граммов или чуть больше.

– Пула, пула, – сказал мальчик, отводя руку с деньгами.

– Он просит местную валюту, – объяснил проводник.

Но юный продавец самородков вдруг молча показал на шею Виктора. Так он и стоял, пока Подрезов с переводчиком соображали, что к чему. Наконец, знаток местных нравов и обычаев догадался.

– Он хочет обменять золото на Ваш кулон.

Подрезов потрогал висящего на цепочке медвежонка и покачал головой. Но паренек продолжал стоять с протянутой рукой, указывая на понравившуюся ему вещь. Так когда-то бронзовые Ильичи, разбросанные по городам и весям, показывали путь советскому народу в светлое будущее. Проводник достал из кармана рубашки несколько скомканных грязных купюр, протянул их пацаненку, а сам другой рукой выдернул из веера Подрезова пятьдесят долларов.

– Хо сиаме! [6] – сказал он мальчику, сунул ему в руку свои бумажки и подтолкнул его к кустарнику, из которого тот недавно выскочил.

Юный тсвана попятился, а проводник выдернул из руки Виктора еще одну банкноту. На этот раз улов был помельче – всего двадцатка.

– Спроси, где он живет, – приказал Подрезов.

Но мальчик, ответив несколькими короткими фразами, скрылся в кустарнике. Проводник тоже поразился такой прыти и только руками развел, предварительно сунув доллары в карман, аккуратно застегнув его на пуговицу.

– Мальчик сказал, день пути отсюда. Камень, то есть золото, – поправился переводчик, – ему дал отец, чтобы он обменял его на деньги или на ценную вещь.

– А зачем им деньги?

Проводник пожал плечами.

– Думаю, что кто-нибудь из их деревни иногда посещает город, чтобы купить что-нибудь ценное. Например…

Специалист по местным нравам надолго задумался, вспоминая, что может представлять ценность в этой глуши.

– Например… – повторил он, наморщил лоб и, наконец, вспомнил, – виски, например.

– Конечно, – кивнул головой Подрезов, – или гаванские сигары.

Но проводник-тсвана и сам уже смеялся, поняв, что сморозил несусветную чушь.

3

В полдень раздалась трель спутникового телефона.

– Виктор, – услышал Подрезов голос Свена, – я в Цау обо всем договорился: за тобой вышлют джип. Бросай все и догоняй нас. Мы тебя в Ганзи дождемся, а если нет, то в Габороне. А лучше всего отдохни денек-другой в столице и вылетай в Кейптаун, а к тому времени и мы туда доберемся. О'кей?

– А машина? – переспросил Подрезов.

– Оставь ее. Сейчас она дешевле металлолома.

Виктор обещал перезвонить через час. Но связался с другом тут же.

– Я, пожалуй, отдохну здесь. А джип отзови: сам доберусь до Цау.

Открытый «Вранглер» все же подъехал к месту аварии. Только это было уже вечером. Из джипа вылез плотный человек, оказавшийся мэром городка. Он несколько раз обошел поврежденную машину, а потом обратился к Подрезову, ковыряющемуся в механизме гидроусилителя руля.

– Когда закончите?

– Завтра к вечеру буду у Вас.

Мэр помялся, посмотрел в сторону заката, вздохнул и, наконец, решился:

– Ваш босс связывался со мной, сказал, что грузовик ему не нужен.

– И что?

– Он мне пригодится, – улыбнулся мэр, – у меня есть десять тысяч долларов.

– Нет!

– Пятнадцать!

Виктор вытер руки о комбинезон и полез в карман за сигаретами, а мэр полез в кабину.

– Какой у Вас хороший карабин, – раздался его голос, – за сколько продадите?

– Я не торгую, – разозлился Подрезов.

И Тугрик тоже лаял, охраняя имущество фирмы. Но мэр, готовый купить все, что попадется ему на глаза, не унимался.

– У меня с собой в сумке-холодильнике виски и пиво. И пара банок хороших кейптаунских анчоусов.

Не будучи хорошим психологом, не станешь мэром даже такого маленького городка, как Цау. Начали с пива, а когда заканчивали допивать литровую бутылку местного «Джонни Уокера», глава администрации вернулся к тому, зачем он, собственно, и приехал.

– Ну, двадцать тысяч, – упрашивал он, – у меня и денег-то таких нет. В долг возьму у родственников, – врал он и не краснел, потому что после пива и виски давно уже стал лиловым.

– Хотите, я деньги в Вашу фирму отправлю, а Вам за содействие здесь участок земли выделю.

– А что я с ним буду делать? – поинтересовался Виктор. – Огурцы выращивать и солить?

– Какие огурцы? – не понял мэр. – У нас тут всякие полезные ископаемые.

Он оглянулся на своего шофера, прилегшего отдохнуть в тени джипа, и хоть тот все равно не мог услышать, а услышал бы, не понял бы английской речи, продолжил шепотом:

– Здесь даже золото есть. Там, – мэр махнул рукой в сторону севера, – среди болот протекают реки, все дно которых покрыто золотым песком и самородками.

– Что же Вы его не добываете? – усмехнулся Подрезов.

– Я на государственной службе, – опечалился мэр, – а так бы взял лопату в руки, пару больших мешков…

Но лопаты рядом не было, и потому слуга народа поднес ко рту бутылку и вылил в себя остатки виски.

– Хорошо, – согласился Виктор, – двадцать тысяч Вы переведете в Швецию, а на меня оформите участок и лицензию на право добычи драгоценных металлов.

А что еще мог сказать оставшийся наедине с чужим континентом человек, у которого ни дома, ни семьи и которого никто не ждет, а лучший друг – вот он, рядом, виляет хвостом и преданно заглядывает в глаза.

4

Мелкий африканский чиновник, сдавший в аренду кусок никому не нужного болота, все-таки честнее, чем большие российские начальники, торгующие своей Родиной оптом и в розницу. Мэр не обманул, он даже отвез Подрезова в Габороне. В столице Виктор зарегистрировал предприятие, оплатил лицензию на добычу золота. Правда, чиновник в министерстве финансов, оформляющий разрешение, переглянулся с мэром – ведь всей Ботсване известно: золота в стране нет. И потому в лицензии зафиксировали право на поиск, добычу и продажу драгоценных камней и металлов. Алмазы в Ботсване действительно добывают, только на юге, а если этому сумасшедшему шведу охота копаться в болоте, то пусть этим и занимается.

Накопления, которые Виктор держал на счету в шведском банке «Postgirot», растаяли мгновенно. На остатки Подрезов приобрел резиновую лодку «Зодиак» с мотором, лопаты, кирки и много других мелочей, которые должны ему пригодиться для жизни в гибельном для европейца крае.

Участок он не выбирал, мэр городка расстелил на столе карту и ткнул пальцем:

– Вот здесь на берегу притока Окаванго есть деревня, севернее ее оба берега до самого слияния двух рек – твои.

Мэр не скрывал своей радости: перед его домом стоял отремонтированный огромный грузовик, на котором его люди будут отправлять кукурузу и сорго в соседнюю Намибию, где случаются постоянные засухи, а потому урожаи там более чем скудные. Ему не терпелось начать свой бизнес, и потому Подрезова он довез до какой-то речушки, где вещи перегрузили в лодку, трое местных жителей сели на ящики – они должны были выполнять роль проводников, а если потребуется идти пешком, то и носильщиков.

Мэр, напутствуя нового золотодобытчика, сообщил, что деревня, в которую он отправляется, находится в глухом месте, и люди там… Здесь он надолго задумался, но Виктор подсказал:

– Дикие?

Но собеседник его обиделся:

– Вы, европейцы, привыкли считать нас дикарями, забывая при этом, что первые люди появились именно в Африке. Деревня, действительно, не очень цивилизованная…

Признав это, мэр засопел и объяснил:

– Налогов они не платят. Но староста должен знать английский. Так что будет с кем общаться. И потом: рабочих Вы наверняка наймете среди местных жителей. Мой совет – относитесь к ним по-человечески. Конечно, многие из них наверняка ленивы, и их придется палкой гнать на работу; но не забывайте: народ Тсвана – замечательный, а если и станут Ваше золото воровать, то это от простоты душевной. Самое главное – не делайте ту же работу, что поручаете им. Вы должны быть боссом, курить сигары и пить джин, а то Вас не будут уважать и работать никто не захочет.

Перегруженная лодка не спеша скользила по поверхности реки. На береговых отмелях под тощими ветвями кустов лежали крокодилы, не обращая внимания на путешественников. Иногда река внезапно расширялась, течение замедлялось, и водное пространство вокруг уже походило на озеро или поросшее травой затопленное болото. В таких местах проводники путались сами, показывая руками в разные стороны. Приходилось крутиться, идти вдоль берега и выбирать протоку пошире, чтобы выбраться. Подрезов уже начал сомневаться: идут ли они в правильном направлении, река петляла, и сверяться с компасом не было смысла. Зато очень скоро стало ясно: до наступления темноты деревни они не достигнут. Но пока еще светило солнце, и бегемоты валялись на мелководье, как огромные мокрые валуны. Вскоре река выскочила из болота и устремилась по руслу между невысокими берегами, покрытыми крупной галькой. На повороте днище лодки скользнуло по песку, потом уткнулось в подводный камень, проводники спрыгнули и начали выталкивать резиновое суденышко с мели, и почти сразу они закричали и показали руками на берег. Виктор обернулся и увидел львицу, которая, пригнувшись, лакала воду, спокойно, словно не замечая лодку и стоящих в реке людей. Но удивительным было другое: в полусотне метров спускалось на водопой стадо буйволов. Они видели хищницу, но вели себя так, словно никакой опасности нет.

– Она одна и недавно поела, – объяснил один из проводников, – а на такое стадо надо нападать только стаей.

И неотрывно глядя на буйволов, прошептал с восторгом:

– Много мяса!

Потом потрепал Тугрика по загривку и повторил уже громко:

– Очень много мяса!

Но пес, поставив передние лапы на круглые надувные борта, внимательно наблюдал за всем, что происходило на берегу.

Он не лаял, словно боялся спугнуть все это изобилие. Открытая равнинная местность закончилась, опять пошли болота, озера, а затем речка вползла в густой лес. Здесь было влажно и душно. Солнечные лучи с трудом продирались сквозь густые кроны деревьев, и вскоре свет стал блекнуть – наступил вечер. Проводники показали руками на берег и что-то залопотали, и один из них – тот, кто говорил по-английски, сказал:

– Там спать.

Песчаная отмель заканчивалась невысоким холмом, на котором почти не было деревьев, сухую траву колыхал ветер, а когда приставали к берегу, то все увидели, как по склону не спеша проследовало к лесу семейство диких свиней. Один из проводников, спрыгнув с лодки, почти сразу согнулся, потом упал на колени, и тут же выпрямился, подняв над головой руки, держащие за жабры полуметровую, похожую на сома рыбину.

Пока Виктор ставил палатку, проводники быстро развели костер, срезали три двухметровых бамбуковых стебля, примотали к концам длинные ножи и исчезли в зарослях. Тугрик рванул было за ними, но вскоре из леса донесся пронзительный визг, и пес, поджав хвост, вернулся к палатке. Через несколько минут вернулись удачливые охотники, таща с собой небольшую свинью и совсем маленького поросенка. Подрезов испек рыбину на углях, и предложил спутникам, но те отказались, занимаясь важным делом: над почти погасшим костром они по очереди крутили вертел, на котором обжаривались свиньи. Пахло паленым волосом и расплавленным горелым жиром.

Быстро стемнело. Виктор забрался в палатку и лег на спину, в ногах его у самого входа расположился Тугрик. Было тихо, только трещали подкидываемые в костер сухие сучья и о чем-то вполголоса переговаривались проводники. Но и это было так далеко и так нереально, словно магнитофонная запись, доносящаяся из автомобильного приемника. Шумели за окнами кроны деревьев, стучали капли дождя по стеклам автомобиля, и девушка склонила голову к плечу Виктоpa. Подрезов погладил ее волосы, склонился, чтобы поцеловать ее полузакрытые глаза, узнал Лену, но не удивился, а только шепнул: «Я люблю тебя!» И она улыбнулась в ответ, обняла рукой его шею и потянулась губами навстречу…

И тут залаял проснувшийся Тугрик. Что-то трещало в лесу неподалеку от их небольшого лагеря, потом раздался плеск воды, громкое предсмертное мычанье какого-то зверя. Треск ломаемых веток уходил в сторону, Тугрик скулил, и кто-то из проводников прошептал:

– Мокеле!

Виктор выбрался из палатки, держа в руках карабин.

– Что случилось? – спросил у проводника.

– Зверь, – ответил тот, испуганно всматриваясь в притихший лес.

Когда стало светать, проводники потащили лодку и груз к реке, и тут же раздались их крики. Со склона холма Виктор увидел, как они с шумом обсуждают что-то, показывая руками на песок возле их ног.

– Дальше мы не пойдем, – сказал переводчик. – Надо возвращаться.

– Почему? – удивился Подрезов.

– Дальше идти нельзя – Мокеле!

И он показал пальцем на большую вмятину на речном берегу. Это был след, значительно крупнее слоновьего, с четкими отпечатками четырех широко расставленных костистых пальцев.

– Ну и что это, по-вашему? – усмехнулся Виктор, не веря, что эта вмятина – действительно след какого-то животного.

– Мокеле, – уважительно протянул проводник, – Мбамба. Тот, кто питается бегемотами.

– Ладно, – махнул рукой Подрезов, – садимся в лодку и отправляемся. Надо спешить.

Но проводники махали руками, отказываясь даже приближаться к воде. Уговоры, правда, были недолгими; после того как каждому было обещано еще по десятке, сопровождающие столкнули резиновую лодку на воду, положили в нее груз и сели сами. Проехав около ста метров, они вдруг показали руками на берег, и знающий английский произнес негромко:

– Там был Мокеле.

От реки тянулась широкая полоса взрытого песка, которая уходила в лес. Здесь же валялись сломанные ветки и рассыпанные сучки и листья.

– Бегемота утащил, – прошептал проводник. Но Подрезов только усмехнулся, подумав, что цивилизация, действительно, прошла мимо этих людей.

Деревня появилась неожиданно. Они даже почти проскочили ее. На корме залаял Тугрик, и Подрезов, посмотрев на берег, увидел детей, убегающих в густую тень, и верхушки нескольких конусообразных хижин, крытых пальмовыми листьями. Если верить карте, то до реки Окаванго осталось около десяти миль, и теперь именно здесь начинается арендованный Подрезовым участок. За сутки прошли около ста километров. Сколько же времени теперь потребуется проводникам, чтобы вернуться домой?

5

Весь следующий день Виктор срубал деревья, таскал из реки камни для фундамента, а вся деревня внимательно наблюдала, не понимая, что хочет этот человек. Работа давалась с трудом, влажность воздуха была такая, что Виктор, обливающийся потом, завидовал жителям деревни, всей одеждой которых были узкие набедренные повязки. Даже мокрые от пота шорты казались теперь тяжелыми и ненужными в этом диком краю. Но снять их не хватало духа, потому что вокруг стояли и глазели на него молодые и высокие голые женщины.

К концу недели дом был готов. Судя по всему, местные жители не понимали назначение этого строения. Они постоянно смеялись и показывали пальцами на непонятное сооружение с прямыми углами – у них самих дома были круглыми, обмазанные глиной и крытые пальмовыми листьями, небольшой прямоугольный вход в их жилище был завешен плетеной циновкой от мух и, чтобы проскользнуть в дом, нужно было согнуться, почти касаясь руками земли. Пол внутри был земляной, но, когда Виктор зашел в гости к старосте, он едва не задохнулся от спертого воздуха и чуть было не провалился в выгребную яму, покрытую пальмовыми листьями.

Свой домик он сделал не очень большим: шесть шагов в длину и четыре в ширину, положив основание на камни, принесенные с берега реки. Пол настелил плотным слоем из сухих стеблей высохшего бамбука и выровнял глиной, покрыл потом, словно ковролином, циновками. Внешне строение напоминало что-то среднее между гаражом и шалашом, три окошка были прикрыты москитной сеткой, а на случай дождя Подрезов приспособил закрывающиеся створки рам из бамбука, затянутых полиэтиленовой пленкой. Выгребную яму внутри он делать не стал, а поставил туалет за домом. А местные жители наблюдали за строительством маленького домика с восторгом, считая, что это строится жилище для собаки. Тугрик быстро нашел общий язык с ребятней. Дети поначалу боялись его, чувствуя это, добродушный песик гонялся за ними, показывая, что вот-вот схватит кого-нибудь за пятку. Ребятишки визжали от страха и непонятной радости, а потом, сообразив, что лающее животное не кусается, хватали его на руки и бегали, уворачиваясь от друзей, которые тоже хотели подержать и прижать к себе лохматую собачку. Пока строился дом, каждое утро Виктор шел со спиннингом к реке, но поймать ничего не мог. Иногда кто-нибудь из местных мужчин, не понимая, чем занимается их гость, заходили по колено в воду, били острогой и доставали из реки рыбину, бросали ее на берег, потом таким же образом вылавливали еще парочку и уходили с добычей в деревню. Дети ловили рыбу иначе: на веревке забрасывали в реку плетеную корзину и тянули ее к берегу. Почти всегда в ней оказывалась какая-нибудь мелочь.

Но местные жители, хотя и были рядом, совсем не пытались обратить на себя внимания, не заговаривали, но следили за всем, что делал белый человек очень внимательно, – так, словно наблюдали на экране интересный и не совсем понятный им фильм. Наконец, одна из местных рыб решила все-таки попробовать на вкус пластмассового шведского мотылька, о чем вскорости пожалела.

Подрезов с Тугриком как раз заканчивали свой ужин, когда вдруг к костру приблизился мальчик и, не дойдя трех шагов до Виктора, пристально уставился на него. Тут только Подрезов узнал его: это был тот самый пацан, продавший ему самородок. Мальчик смотрел как завороженный на грудь белого человека, точнее – на кулончик, висевший на цепочке. Ребенок смотрел на медвежонка с таким восторгом, что Виктор поневоле поразился гениальности художника, придумавшего для олимпиады в Москве именно эту эмблему.

Он показал пальцем на свою грудь и назвал себя:

– Виктор.

Но ребенок не обратил на это никакого внимания. Подрезов повторил:

– Виктор.

И тогда пацан ткнул пальцем в свой живот:

– Нклби!

К ним шла молодая женщина с ребенком на руках. Младенец пытался ухватить ее полную грудь, на которую Подрезов старался не смотреть.

– Нклас! – позвала женщина.

Мальчик со вздохом, не в силах оторвать взгляд от медвежонка, попятился назад, а потом обернулся к матери и поплелся прочь.

«Так Нклас или Нклби?» – подумал Виктор и тут же улыбнулся, сообразив, что уж больно это похоже на имя диккенсовского героя Николаса Никльби.

Удивительное совпадение, просто невероятное: в глухом безлюдном краю, в малонаселенной бедной африканской стране встретился случайно полный тезка героя одной из любимых книг Виктора. Вспомнилось, что книгу эту ему впервые дал почитать Вовка Высоковский, предупредив при этом, чтобы не вздумал потерять или дать кому-то еще.

На следующий день, когда Подрезов мастерил лотки из металлической сетки для промывки речного песка и камней, мальчик вновь подошел к нему.

– Виктор, – показал на себя золотодобытчик, а потом ткнул пальцем в собаку:

– Тугрик.

– Думейла, – попытался повторить ребенок и засмеялся, – Думейла [7].

– Гав! – отозвался пес.

– Думейла, думейла! – закричал мальчик, отбегая в сторону, и Тугрик побежал за ним, думая, что началась новая игра.

Похоже, шведская дворняга совсем освоилась в деревне, только местные козы иногда пытались боднуть рогами незнакомое животное: собак здесь не было вовсе.

Вечером Подрезов направился к берегу речки, где, стоя в укромном местечке за кустами, скинул одежду и намылил вспотевшее тело. Зайдя в воду, он обернулся и увидел Нкласа, который круглыми от изумления глазами смотрел на великого колдуна, ставшего вдруг белым, как речная пена на берегу. Виктор нырнул и, оставаясь под водой, пальцами поскреб голову; слыша крики мальчика, он старался как можно дольше не появляться на поверхности, а когда все же всплыл на мелководье, открыл рот, чтобы вздохнуть, но тут же присел опять. Рядом с пацаном стояла его мать с младенцем на руках и с интересом разглядывала светлокожего мужчину.

Молодая женщина не уходила, хотя Подрезов попросил ее:

– Шла бы ты, милая, отсюда. Ты же видишь, что я не привык еще ходить по-вашему, без штанов.

Говорил он по-русски, а какая разница: молодая мамаша вряд ли понимает и по-английски. Пришлось выбираться из реки спиной вперед, с трудом натянуть на мокрое тело шорты и только после этого обтереться полотенцем. Женщина засмеялась, повернулась к деревне, дав заодно старшему сыну подзатыльник, чтобы следовал за ней, и вполне отчетливо произнесла: