Снова перед ним расстилался лунный пейзаж, похожий на гигантскую, резко контрастную фотографию. И Земля ничуть не сдвинулась с места, и солнечный диск все так же сверкал в вышине, будто был лишь деталью неподвижной декорации, нарисованной раз и навсегда на все спектакли.
      «Опять сон?» — устало подумал Петер.
      — Вы недовольны? — услышал он знакомый металлический голос.
      — Радоваться нечему. Кроме того, пора бы уж и домой. На Земле меня, наверное, похоронили.
      — На Земле вас ждут. Связь продолжается семнадцать земных минут.
      — За семнадцать минут побывать и в аду и в раю?…
      — В своих снах вы успеваете не меньше.
      — Сны непроизвольны.
      — И эти непроизвольны. Мы лишь помогаем логике вашей фантазии.
      — Но зачем?
      — Чтобы вы яснее представили себе перспективы и рассказали о них людям.
      «Каким образом?» — усмехнулся Петер. Он хотел сказать своему таинственному собеседнику, что от тех, кого он знает, ничего не зависит, а кто кое-что может, того непросто увидеть. Но голос опередил:
      — Вы сможете увидеть всех, кого захотите. Для этого там, на Земле, проглотите шарик, закройте глаза и положите руки на живот…
      — Какой шарик? — спросил Петер.
      Но ответа не последовало. Голубой ореол вокруг Земли начал гаснуть, исчезли густые тени лунного ландшафта, а сияющий диск Солнца стал падать и превратился в освещенный снаружи светлый люк иллюминатора.
      Петер услышал голоса снаружи бака, встал со стула, шагнул к иллюминатору. И тут почувствовал в руке что-то холодное и круглое, напоминающее голубиное яйцо, только со свинцовой тяжестью.
      «Проглотите шарик», — вспомнил он последнее напутствие цвагов, сунул его в рот, погладил языком странно податливую скорлупу и, борясь с желанием куснуть, проглотил. Мелодичный звон поплыл издалека. Так звенит в ушах полная тишина, когда тщетно напрягаешь слух. Звон приближался, звучал свирелью, скрипкой, флейтой, контрабасом, наконец ударил громом и оборвался. И снова Петер услышал голоса снаружи бака. В распахнутом иллюминаторе виднелось лицо Мелены в потеках слез и круглые от любопытства глаза Вонани.
      Петер высунул голову в люк и стал вылезать. Был момент, когда он, лежа животом на краю люка, вдруг почувствовал, что смертельно устал, и закрыл глаза, представив себе маленькую комнатку Мелены, где так хорошо отдыхалось от всех сует…
      Когда он открыл глаза, то увидел, что лежит на кровати в комнате, о которой только что подумал. Минуту он оглядывал стены, не веря видению. Потом встал, прошел к окну, потрогал тяжелую гардину.
      «С ума можно сойти от всех этих превращений!» — подумал он. И вдруг вспомнил голос в тишине лунного мира: «Вы можете увидеть всех, кого захотите».
      И внезапная радость охватила его. Стало быть, яичко-то непростое! Оно делает мечту реальностью!
      Петер закрыл глаза и снова представил себе сумрачную лабораторию с большим старым баком посередине. И тотчас услышал голос Мелены:
      — Хватит… не пущу… не могу больше! Тебя не было целую вечность и опять ты как умер!..
      Она вцепилась в него и повисла, обхватив плечи и руки.
      Подошел белобородый Вонани, сверкнул какими-то бездонными, почти безумными глазами.
      — Опыт продолжался восемнадцать минут, — сказал он.
      — Семнадцать, — поправил Петер.
      — Мы надеемся услышать подробный отчет.
      — Непременно…
      Они вышли с Меленой в тихую ночь. Шептались липы над улицей. Луна бросала мягкие тени. Где-то далеко с завыванием брехала собака. Земля катилась своей вечной дорогой, и жизнь шла своим чередом. И никто не знал, что очень скоро взорвется эта монотонность жизни и сенсации, каких не было с сотворения, завалят мир развалинами или вознесутся башнями невиданных городов. Никто еще не подозревал, что тихой жизни приходит конец.
      …Помните ли вы, читатель, свой первый барабан? Мама просила: «Перестань барабанить, дай отдохнуть». А вы все не могли, в сотый раз пробовали, как он звучит…
      Вот и Петер, оказавшись дома, тотчас лег на кровать, зажмурился и нажал себе на живот, как на пусковой клавиш. И очутился на городской площади. Часы на башне показывали семь двадцать девять. Полицейский, как всегда, ходил вокруг большой клумбы левкоев, помахивал дубинкой.
      — Эй ты! — крикнул Петер. — Сорви цветочек!
      Полицейский наклонил голову, как бык перед атакой.
      — А то я сам сорву!
      И он пошел по цветам на середину клумбы. Трели свистков тотчас собрали толпу любопытных. Люди хохотали, любуясь, как полицейский бегал по цветам за странным зеленым парнем, вытаптывая запретную клумбу.
      Петеру это скоро надоело. Он закрыл глаза, вновь открыл их и увидел знакомую люстру, шторы, встревоженное лицо Мелены.
      — Что с тобой? Ты бредил, — сказала она.
      — Ничего, дорогая, свари-ка кофе, а потом я тебе все расскажу. Мне понадобится твоя помощь.
      Мелена ушла на кухню, а Петер подумал, что теперь самая пора начать выполнять миссию, возложенную на него цвагами. Он снова положил руку на живот, закрыл глаза и очутился… в спальне самого главного босса.
      — Как вы сюда попали? — испуганно спросил босс и будто случайно наступил на кнопку сигнала.
      Тотчас вбежали двое дюжих молодцов, замерли у двери.
      — Возьмите его, — сказал босс. — Выясните и доложите.
      «Молодцы» кинулись на Петера, с деревянным стуком налетели друг на друга и завертелись, стараясь схватить то, что им казалось Петером. Босс выхватил из-под подушки дамский пистолетик и принялся стрелять во все стороны. Вскоре один из телохранителей упал, а другой, наконец-то найдя для себя настоящее дело, уволок его за дверь.
      — Что будет дальше? — спросил Петер, снова оставшись наедине с боссом. — Не дурите голову ни себе, ни другим. Со мной ничего не поделаете. Меня не убить и атомной бомбой.
      Последнее он придумал, ибо и сам не знал пределов своих возможностей. Но простим ему эту маленькую ложь. Ведь он был газетчиком и, случалось, даже не в таких чудесных ситуациях изображал живого слона там, где была лишь одна дохлая муха. Он и прежде знал, что если желаешь в чем-то убедить другого, хотя бы и в ложном, говори увереннее.
      — Да, да, запомните хорошенько, вам от меня не избавиться даже с помощью атомной бомбы. Так что лучше слушайте и запоминайте. Мое требование: сегодня же вы официально призовете мир к уничтожению атомного оружия. Не выполните — пеняйте на себя…
      И он исчез. Но прежде чем вернуться к своей Мелене, Петер заглянул к редактору бывшей своей газеты.
      — Вам нужна информация, мне нужны деньги…
      Но редактор был дока в своих делах. Он привык иметь дело с призраками всякого рода, поэтому ничуть не удивился предложению.
      — Если вы такой вездесущий, скажите, что сейчас делает моя дорогая жена?
      — Лежит в постели и пьет кофе с ликером.
      Редактор снял телефонную трубку, позвонил жене и выяснил, что она действительно еще лежит в постели и пьет кофе.
      — Беру! — воскликнул редактор, обрадованный не столько уникальной способностью Петера, сколько преданностью своей молодой жены. — Что вы можете предложить для начала?
      — Репортаж из интимной жизни первого босса.
      Еще до того, как подпрыгнувший от изумления редактор успел опуститься в свое кресло, Петер вернулся под теплое крылышко Мелены. Первое, что он увидел, были ее большие испуганные глаза.
      — Я не могла тебя добудиться. Ты был такой бледный и бредил.
      — Поняла что-нибудь?
      — Смеялся, говорил с кем-то. Что тебе снилось?
      — Это не сон.
      И Петер рассказал ей все о цвагах, о чудесном яйце, которое он проглотил, и о новой способности путешествовать.
      — Теперь я сам могу быть Зеленым призраком, — хвастался он. — Я буду лежать тут и, не сходя с места, летать по миру в своем зеленом облике. Я покажу людям их безрассудность и спасу человечество от катастрофы. А ты будешь охранять меня тут и никого не впускать в комнату, пока я не проснусь.
      — А если ты будешь там, а что-то случится тут?
      — Ты меня вызовешь. Сбросишь руку с живота, и все. Но не делай этого без крайней надобности. Поняла?
      Он похлопал себя по животу и услышал в ответ глухое ворчание. Будто сидел там какой зверь и сердился за то, что его беспокоят.
      — Ой! — испугалась Мелена.
      — Не бойся, это у меня и прежде бывало…
      Ей пришлось вызвать Петера из таинственного сна в тот же день. Как только он после обеда отправился в очередное свое путешествие, в дверь забарабанили с полицейской вежливостью. Ворвались четверо, скрутили Петера и увезли.
      Его бросили в глухую камеру без окон и с дверью о четырех запорах. Он лег на топчан, положил руку на живот и сразу отправился с визитом к первому боссу. Тот сидел в своем великолепном кабинете и грелся чаем в обществе молоденькой секретарши.
      — Вам, кажется, не хочется жить! — развязно сказал Петер. Он знал, что такой тон больше всего действует на обывателей, привыкших надеяться только на закон. — Почему вы приказали арестовать журналиста Петера-Метера? Только потому, что я похож на него?
      — Это сделано без моего ведома, — пролепетал босс.
      — Старо. Начальники ссылаются на самоволие подчиненных, подчиненные — на приказы свыше. Есть преступления и нет преступников… Немедленно освободите журналиста.
      Через десять минут в камеру к Петеру ворвались надзиратели, раздели его догола и унесли всю одежду на исследование.
      С этого момента босс потерял покой. Петер преследовал его всюду: в кабинете, на заседаниях, в бронированных авто, в спальнях и даже в шкафу, куда тот залез было, прячась от Зеленого призрака.
      На другой день газета вышла с сенсационным репортажем о личной жизни первого босса. Репортаж содержал такие подробности, что босс сдался. Петеру вернули одежду и отвезли домой.
      А через четверть часа в городе началась паника. Виданное ли дело, чтобы по улицам со скоростью такси носился зеленый человек, исчезал в одном месте и внезапно появлялся в другом. То он ехал на крыше автобуса, то шагал по банковским столам, заваленным деньгами, то легко, не разрушая конфетных сооружений, проходил по витринам гастрономических магазинов. И часто, не рассчитав, влетал с разгону в комнаты, куда входить совсем было ни к чему. Представьте, читатель, что в окно вашей квартиры где-нибудь на 49-м этаже в самый неподходящий момент вдруг заглядывает незнакомый мужчина с растрепанной зеленой шевелюрой, и вы поймете, какого страху нагнал Петер на своих сограждан…
 
 
      Вечером, уставший от долгой скачки по городским улицам, Петер лежал на своей кровати и думал о сложностях мира. Уж на что велика и поистине вездесуща способность, подаренная ему цвагами, а и она может оказаться бессильной. Петер убедился, что никак не успеть заглянуть во все закутки города, куда может спрятаться человек. А ведь есть еще закутки душ. И первая иголочка сомнения уколола его: смогут ли цваги контролировать всю множественность людского мира?…
      Тихая ночь, причудливо расцвеченная уличными рекламами, вползала в комнату. «Спаситель человечества» крепко спал, не видя ни людей, ни стран, ни даже обычных снов. А Мелене не спалось. Держа Петера за руки, она глядела в темный потолок и напряженно прислушивалась к тихому пощелкиванию цваговского шарика у него в животе. По привычке ей все казалось, что это от сухомятки.

      Наконец-то Петер обрел покой. Исправно пошли гонорары, и хозяева соседних магазинов стали кланяться вдвое ниже. Мелена хлопотала по дому и старалась никуда не отлучаться, зорко охраняя Петера. Хотя в этом не было надобности: дом охранялся тайной агентурой. Петер только усмехался, наблюдая за «мальчиками», гулявшими у подъезда. Это даже льстило: ведь ни один гангстер не удостаивался такого внимания.
      Некоторое время Петер надоедал «первому боссу», требуя хотя бы официального заявления, осуждающего атомное оружие. Но тот признался, что от него ничего не зависит, что он связан круговой порукой с семнадцатью другими высокопоставленными господами, а кто из них главней, он и сам не знает.
      И Петер решил «выяснить отношения» со всеми семнадцатью, начав с самого толстого из них. Для этого ему не нужно было больших сборов: лег на кровать, положил руку на живот и…
      Был вечер — веселое время суток. Косматыми чудищами метались над улицами рекламы. Дома-великаны сверкали огнями, как солдаты начищенными пуговицами. Люди прятались в коробки автомобилей, уносились куда-то на край великого города. А те, кому некуда было спрятаться, робко жались к стенам домов, словно молящие о пощаде побежденные к сапогам победителей, и, жаждущие иллюзий, прятались в норы ночных баров, уходили в истерику джазов, в мутный блеск дешевых витражей и бутылок.
      А там, где жил самый толстый, была тишина. Полицейские глядела в оба на все движущееся, готовые в любую минуту сорваться с места, догнать, остановить.
      Петер без труда нашел тихий особняк, вспорхнул на подоконник, огляделся, неслышно сел в глубокое кресло. Самый толстый играл с детьми в войну. Три мальчика и две девочки подкрадывались с игрушечными автоматиками к доброму папеньке, спрятавшемуся за широкий стол.
      — Папочка, я тебя убил! — радостно кричал старшенький.
      — Нет, это я тебя убил!..
      Петер кашлянул, и все юное воинство вмиг исчезло, побросав оружие. И папочка пополз было к дверям, по пути нажимая на все кнопки, спрятанные под ковром.
      — Не пугайте охрану, — сказал Петер. — Я не убийца.
      — Не обманываешь? — спросил самый толстый, отряхивая штаны. — А то ведь у нас все так говорят.
      — Я дома не принимаю.
      — На этот раз придется.
      — А кто вы такой?
      — Посланец цвагов.
      — Их не существует, — сказал самый толстый, пятясь к двери. Вдруг он, как молодой спринтер, сорвался с места, выскочил в другую комнату и захлопнул дверь.
      — Ай-я-яй! — сказал Петер, появлясь у него за спиной. — Такая прыть при вашей комплекции?
      — Что вы хотите?! — взвыл «самый толстый».
      Петер сказал, что через три месяца мир взлетит на воздух, что надо немедленно начать уничтожение ядерного оружия. Не жалея красок, он обрисовал картину ада, который ждет людей, если они ослушаются. Но то ли самый толстый не поверил, то ли был приучен к сгущенным краскам, но он не удивился, не испугался и не обрадовался. Только спросил занудливо:
      — Ну и что?
      — Как это? — удивился Петер. — Надо действовать.
      — Вы рассуждаете как последний булочник. Впрочем, где уж чужакам разобраться в тонкостях нашей политики, если мы сами в ней не можем разобраться. Я, по-вашему, бог? Да я свободен меньше, чем рядовой полицейский. Если я хоть пальцем пошевельну самостоятельно, Джеймс меня тут же и похоронит.
      — Кто этот Джеймс?
      — Первый человек в государстве. Если чего хотите добиться, начинайте с него…
      Джеймс произвел на Петера хорошее впечатление: этакий красавец-мужчина, не робкий и понятливый.
      — Да, человечество надо спасать, — твердо сказал он, — и мы готовы это делать… Атомное оружие? Да, пора за него взяться. Действуйте.
      — Это вы должны действовать.
      — Не будем обманывать себя, — сказал Джеймс. — Я лишь исполнитель. Есть и поглавнее. Например, Касс…
      Судя по габаритам, Касс был действительно солидной фигурой. Он выпучил на Петера глаза и вызвал секретаршу.
      — Откуда взялся этот черт?
      — Я его не пропускала! — испугалась секретарша.
      — Я от цвагов, — сказал Петер.
      — Не помню такой фамилии. Кто они?
      — Посланцы иных миров.
      — А, эти чудаки, которые думают, что с уничтожением атомного оружия наступят мир и благодать? Да мы и без атомных бомб можем передушить всех цвагов поодиночке и оптом. Вместе со всеми людишками, если кто помешает. Да, мы… Впрочем, это же военная тайна.
      — От меня нет тайн.
      — Неужели? А ну-ка скажите, что делается вон в том доме?
      — Какой ужас! — воскликнул Петер. — Что вы сделали с человеком?
      — Неплохо, а? Он смертник, ему все равно на тот свет, так пусть сначала послужит науке.
      — Разве это наука?
      — О, у нас лучшие профессора. Ваши цваги умрут от зависти, когда узнают, что мы умеем. — Касс махнул рукой. — Раз уж вы все можете, так лучше я сам расскажу. Сколько, к примеру, нужно ядерных бомб, чтобы перебить всех людей? То-то, что много. А у меня есть одна вот такая пробирочка, и в ней достаточно яда, чтобы отравить все человечество. Разве это не поражает воображение? «Мелиондоза», «Лихорадка Кью»! Не правда ли, звучит как песня? Да и старушка чума у нас переродилась. Теперь ее ничем не вылечить. А психические газы! Пролетел самолет над городом, и все люди веселятся, ни политика им не нужна, ни работа, только бы плясать да целоваться. И умирать с улыбкой. Разве это не гуманно?… А можем и такой туманчик пустить, что враги сами себя перебьют до единого. Как в сказке… Мы все можем. Даже сделать зиму среди лета. Побрызгаем деревья «дефолиантиком», и они осыпаются, осыпаются…
      Касс закрыл глаза от удовольствия. Петер молчал, потрясенный новыми перспективами.
      — Ну стоит ли, скажите, хлопотать о каких-то атомных бомбах? Это же вчерашний день, что-то вроде лука и стрел. — Касс хохотнул, довольный собой.
      — И вы можете пустить в ход свои «гуманные средства»? Я сейчас же сообщу об этом в газеты.
      — Валяйте, — рассмеялся Касс. — В газетах сочиняют и не такие страхи. В них никто не верит.
      Это была правда. Сам газетчик, Петер отлично знал, как трудно ориентироваться в каменоломнях противоречивой информации. Ему впервые пришла мысль, что, может быть, это делается сознательно, чтобы читатель не смог сделать вывода о действительном положении дел и, не дай бог, не начал бы думать самостоятельно.
      — И все же давайте уничтожать атомное оружие. — Петер решил оставаться верным своей миссии.
      — Ну зачем же? Мгновенная смерть от бомбы, согласитесь, куда гуманнее кровавой рвоты от ядов.
      — Вы же человек, черт возьми! — разозлился Петер. — Должны же вы думать о будущем!
      — Будущее — это забота Бухелы. Мое дело — настоящее.
      — Кто эта Бухела?
      — Прорицательница. Мудрейшая женщина. На десять лет вперед видит. Мы с ней всегда советуемся…
      Через секунду Петер стоял возле шикарного двухэтажного особняка в конце улицы. На железных витых решетках ворот висела вспыхивающая реклама с огромной надписью: «Предсказываю все, кроме погоды».
      В большой угловой комнате второго этажа, обитой черным бархатом, был полумрак. У светящегося изнутри столика сидели двое — пожилая дама в черном и сморщенный старичок, одетый как на официальный прием. Дама, не мигая, глядела в глаза старичка. Потом она быстро опустила взгляд к столику и сказала так, будто ее душили:
      — Скажи мне, дух Абадонны, должны ли мы вкладывать капитал в производство дамских бюстгальтеров?
      Столик вдруг вспыхнул ярко, осветив лица.
      — Я так и знала! — воскликнула женщина. — Абадонна говорит, что мода на лифчики падает, и что капитал нужно помещать в производство ракет…
      — Врет он, ваш Абадонна, — сказал Петер, появляясь на потухшем столике.
      Женщина завизжала и мигом исчезла из комнаты, словно тоже обладала способностью цвагов. Старичок повесил челюсть на грудь и вывалил глаза на переносицу.
      — Ты, папаша, посиди пока, а я пойду поговорю с гадалкой.
      Он нашел ее не сразу: не вдруг догадался, что женщины с испуга обычно залезают под кровать.
      — Не бойтесь! — крикнул он ее вздрагивающим ногам. — Я хочу поговорить с вами о том, как поднять авторитет вашей фирмы.
      — А вы не обидите бедную женщину?
      — Слово джентльмена.
      — Как вы меня напугали, — сказала она, выползая из-под кровати. — Вы в самом деле дух?
      — Вроде этого.
      — Хорошо, что вы возникли прямо из столика. Мой клиент сделает мне рекламу.
      — Я вам сделаю рекламу, о какой вы и не мечтали.
      И он рассказал ей все о пришествии цвагов, о близком конце света, о необходимости уничтожить ядерное оружие.
      — Ну нет, — сказала Бухела, едва он кончил. — На это я не пойду. Я же потеряю всех клиентов…
      И Петер снова решил начать с «первого босса».
      На этот раз перед домом «первого босса» было шумно. Клоуноподобные юнцы лезли на фонари и кричали что-то непонятное. Другие хохотали, свистели, обнимались с девчонками, целовались, дрались.
      — Что здесь происходит? — спросил Петер, появляясь возле полицейского, безучастно стоявшего в стороне.
      — Забавляются балбесы. У нас же свободная страна.
      — Даже слишком.
      — А ты, собственно, кто такой?…
      Но Петера рядом уже не было. Он появился на верхушке столба и крикнул сверху в осатаневшую толпу.
      — Боритесь за уничтожение атомного оружия! Иначе все вы погибнете!
      Дикий хохот и гвалт были ответом.
      — Ай да ловкач!
      — Ты как туда залез?…
      В соседних переулках, как по команде, заревели полицейские сирены, и черные мундиры начали пробиваться к столбу. Но Петера там уже не было. Он стоял на другом конце площади возле паренька, тренькавшего на гитаре.
 
Привет тебе, мамуля,
Твой сын забрит в солдаты,
Поэтому не жди его пока…
 
      Вокруг кольцом стояли люди, молча слушали.
      — Через три месяца все вы погибнете! — крикнул Петер, когда гитарист умолк и стихли аплодисменты. — И все человечество погибнет. Если за это время не будет уничтожено атомное оружие!
      — С чего ты взял?
      — У него жена рожает через три месяца!
      — Не мешай слушать! — кричали Петеру со всех сторон.
      Паренек с гитарой наклонился к нему, сказал тихо:
      — Вы слишком прямо. Они так не привыкли.
      И запел, откинувшись к черной коре липы:
 
Богатым бедные — бельмо в глазах,
Голодным сытые — как боль в зубах,
И так из года в год,
Из рода в род…
Вот анекдот…
 
      Завыли сирены. Из толпы вынырнул полицейский, взмахнул дубинкой, ударил по гитаре. Разноголосый стон вскинулся и умер, утонул в реве толпы.
      — Как вы смеете! — крикнул Петер.
      — У нас свобода, — оскалился полицейский. — Вы смеете петь, а я смею вас лупить.
      Он замахнулся на Петера и выпучил глаза. Бить было некого…

      После нескольких дней мотаний по свету в поисках здравого смысла Петер решил вернуться к «первому боссу» и во что бы то ни стало добиться от него толку. Но босс к этому времени успел опомниться. Едва он увидел Петера, как изобразил на лице величайшую радость и пошел к нему навстречу с протянутыми руками.
      — Куда вы пропали? Я всю полицию поднял на ноги!
      — Неужели понадобился?
      — Представьте себе. Мне пришла в голову гениальная идея. Правда, пока я «первый», они у меня все гениальные. Но эта в особенности… Знаете ли вы, у кого больше всего врагов? Конечно, у «первого». Ибо его деяния касаются всех. А всем, как известно, не угодишь. Вот и погибают боссы во цвете лет. Ведь у нас свобода, каждый может купить хоть пулемет… Вы понимаете, что я с вами до конца откровенен? — Тут он попытался похлопать Петера по плечу, но рука его упала, не найдя опоры. — Простите, никак не могу привыкнуть к вашему облику. То ли вы есть, то ли вас нет. Но ведь это и хорошо, и отлично! Вас же нельзя убить! Берите все полномочия, поезжайте вместо меня, выступайте с предвыборными речами, обещайте избирателям что хотите и делайте, делайте свое благородное дело…
      Идея была неплохой: не через чьи-то руки, а самому лично обратиться к людям, убедить их, пользуясь привлекательным мандатом представителя «первого босса». А уж людей только разозлить, напугать как следует, зажечь только — не погаснут. Толпа — стихия, шарахнется — никакие стены не удержат…
      Так думал Петер. А босс, не дожидаясь ответа, уже звонил куда-то.
      — Алло, Пат? Тут к тебе явится… Именно явится, а не приедет… Это он умеет. Увидишь как. Жди через пару минут… Он будет действовать от моего имени. Да, да, пусть выступает где хочет и говорит что хочет. Он от цвагов. От тех, что будто бы собираются прийти на Землю… Да, да, зеленый, совсем зеленый и немного прозрачный. Можешь сообщить газетам, что, мол, представитель зеленых цвагов выступает… Впрочем, ему реклама тоже не помешает.
      «Первый босс» положил трубку, повернулся к Петеру.
      — Сделал все, что в моих силах. Поезжайте… то есть отправляйтесь… Ха-ха!.. Поработайте пока, а я отдохну. Совсем выдохся от речей… — И он помахал ручкой, как это всегда делал перед избирателями.
      Петер на мгновение закрыл глаза и очутился в другом кабинете. Перед ним сидел молодой улыбчивый человек в сером костюме и с короткой прической рыжеватых волос.
      — Привет! — сказал он, ничуть не удивившись появлению Петера. — Меня зовут Пат. Репортеры сейчас будут, вы им все сами и расскажете. Не хотите ли пока рюмочку?
      — Спасибо. Я лучше пройдусь по городу, — сказал Петер. И исчез.
      Это был всем городам город. По широченным магистралям неслись толпы автомобилей. Длинноволосые юноши, нанятые автомобильными кампаниями, задирали на перекрестках прохожих, предпочитавших ходить пешком. Рыжие блондинки выглядывали из лакированных лимузинов, зазывали мужчин. Рекламы свисали с крыш до самых тротуаров и снова возносились в темное небо.
      «Приобретайте наши товары заблаговременно», — звали рекламы.
      «Приятное с полезным. Томики стихов лучших поэтов для чтения в туалете!»
      «Самые короткие ночные рубашки для спящих царевен!»
      «Покупайте новый бестселлер: «Как стать счастливым без денег»!..
      Всюду чувствовал комфорт, довольство и беззаботность. Казалось, люди достигли всего, чего хотели, и теперь изощряются, тешат свои прихоти.
      А репортеры уже ждали его, шумели в тесном зале. Ничуть не удивившись неожиданному появлению Петера, забегали, отталкивая друг друга, ощетинились сотней объективов, ослепили вспышками.
      Добрых полчаса Петер рисовал перед ними страшную картину конца света. Почти час рассказывал о том, что могут приобрести люди, если не ослушаются. Накаленный злостью на равнодушие властей, он кидал в зал фельетонный сарказм, сыпал афоризмами, метался по залу в своем зеленом ореоле и сам будто со стороны любовался своим мессианским величием. И замирал от предчувствия завтрашних сенсационных заголовков. Он мысленно уже видел толпы взбудораженных горожан, митинги, демонстрации «антиатомных бунтарей».
      Когда он кончил, в зале на минуту наступила тишина. И тотчас словно взорвалась: репортеры кинулись к телефонам. Пришлось объявить перерыв. За это время Петер успел заглянуть в редакции, постоять у взбесившихся телетайпов. Дело, кажется, началось неплохо.
      А после перерыва посыпались вопросы:
      — Как цваги относятся к крику женской моды — вырезу на животе?
      — Если цваги против атомного оружия, то что они думают об использовании в войне летучих мышей?
      — Есть ли у цвагов женщины и каков у них бюст?
      — Известен ли пришельцам новый фильм «Мои милашки» и признают ли они его секс-бомбой?
      — На верном ли пути омфалопсики? Те самые, что ищут истину в созерцании собственного пупа?…
      Сначала Петер пытался отвечать, потом возмутился.
      — На карте судьба человечества! — крикнул он.
      И снова со всей страстью принялся расписывать ужасы, которые видел в полуреальном сне, навеянном цвагами. И осекся, заметив, что репортеры начали зевать и потихоньку расходиться. Они это уже слышали, они спешили за новеньким.
      Вскоре в зале осталось лишь несколько человек, совавших Петеру банковские чеки.
      — Мы понимаем, фирма индивидуальных атомоубежищ очень богата, — твердил один из оставшихся. — Но и мы можем хорошо заплатить. Только упомяните в проповедях о спасительных свойствах нового пластика для надувных матрацев…
      «Что ж, этого следовало ожидать, — подумал Петер. — Люди есть люди. Каждого интересует только то, что его интересует».
      Даже в своей бестелесности Петер почувствовал тяжкую усталость. Но он все же заглянул в зал, где его дожидались чекодержатели.
      — Мне бы ваши заботы, — сказал Петер. И добавил равнодушно: — Беззаботные вы идиоты!..
      Если бы он знал, как опрометчиво для знаменитости говорить в рифму. Эти его последние слова вызвали особый восторг прессы. Их потом обсасывали все газетные поэты. Композиторы сочиняли на них модные песенки. Эстрадники, выбивавшие «атомные чечетки», непременно вставляли «стишок» в свои куплеты…
      А Петер вернулся к своей Мелене и… запил. Стоит ли удивляться? Ведь это такое обыденное явление в обществе, где иными средствами так трудно добиться цели!
      Время от времени он снабжал газеты скандальной информацией, накупал «утешительного» и, подталкиваемый «зеленым змием», метался по миру в своих чудесных зеленых снах. Он пугал главнокомандующих, уличных девочек, футбольных кумиров своими неожиданными явлениями и непонятными требованиями. Иногда он попадал на высокие научные собрания, слушал премудрых мужей, тешивших свое тщеславие заумными дискуссиями. Там ему казалось, что перед ним вовсе и не люди, а некие далекие от мира существа вроде цвагов, только менее терпеливые. Он лез на трибуны со своими антиатомными заявлениями, но его не слушали, ибо в научных дискуссиях существовала давным-давно расписанная очередь и всякая внеочередность воспринималась присутствующими как личное оскорбление.