Если разбудить память

Рыбин Владимир
Если разбудить память

      Владимир Алексеевич РЫБИН
      ЕСЛИ РАЗБУДИТЬ ПАМЯТЬ
      В нашем классе завелся вундеркинд. И надо же, стал им Петька Самойлов, для которого тройка всегда была единственным <средством передвижения> из четверти в четверть.
      Однажды он пришел в класс, бросил портфель на парту и стал декламировать:
      - Эх, тройка, птица тройка! Кто тебя выдумал!..
      Мы, конечно, засмеялись.
      - Сам, - говорим, - тройку заработал.
      - Эх вы! Это сочинил писатель Николай Васильевич Гоголь, - сказал Петька. И пошел декламировать наизусть, словно артист в телевизоре: Знать, у бойкого народа ты могла только родиться...
      И так далее. Как в учебнике, который мы еще не проходили.
      А тут как раз урок литературы. Танька Воробьева, ясно, не выдержала, пискнула из-за парты:
      - А Петя про тройку выучил.
      Анна Петровна поглядела на нас, а потом в журнал. Видно, не поняла.
      - Что мы приготовили дома? Кто готов отвечать?
      Каждый раз она так спрашивает, и каждый раз после этого ее вопроса парты скрипеть начинают. Это мы сползаем пониже. А тут все повернулись к Петьке. И Анна Петровна тоже на него поглядела.
      И Петька не стал ломаться, вылез из-за парты, даже рот открыл - и ни слова. Молчит. Мы уж подсказывать начали. Анна Петровна закрыла глаза ладонью - верный признак двойки. Но тут Петька словно проснулся. Всхлипнул как-то странно и сказал:
      - Я лучше <Евгения Онегина> прочитаю.
      И, не дожидаясь разрешения, пошел скороговоркой про того дядю, который не в шутку занемог и уважать себя заставил.
      Анна Петровна не поверила даже, подошла, посмотрела - не по книжке ли он читает. Да так и простояла рядом чуть не весь урок. А когда звонок прозвенел, взяла Петьку за руку и увела в учительскую.
      Вышел он оттуда красный как рак, улыбающийся.
      - Пятерку получил?
      - Что пятерка! - сказал Петька таким тоном, будто никогда ничего другого не получал. - Она меня представлять будет.
      - Как это <представлять>?
      - Обыкновенно. Перед всеми учителями <Евгения> читать буду.
      И он пошел по коридору таким зазнайкой. А мы все стояли на месте, удивленные, восхищенные, пораженные возможностями, которые отныне открывались перед Петькой. Мы-то знали: если кто попадает в вундеркинды, тому тройку не поставят. Лучше спросят еще раз.
      На другой день было Петькино <представление>. В клубе. Впереди сидели учителя, потом мы всем классом (все-таки он наш вундеркинд), а на последних рядах - остальные.
      Представляла сама Анна Петровна. Она говорила недолго, но здорово.
      - Товарищи! - говорила она. - Ребята! Кое-кто из нас жалуется на плохую память. А ведь память наша обладает фантастическими возможностями. История знает немало примеров, когда простой человек выучивал невероятно много. Приведу только один пример - Маццофанти. Итальянец Джузеппе Маццофанти, живший во времена Пушкина, выучил пятьдесят шесть языков. Конечно, не у всех такие способности. Но все могут развить свою память настолько, чтобы хорошо помнить не только уроки, но и многое другое. Живой пример этому...
      Тут Анна Петровна убежала за кулисы и вывела на сцену красного как рак нашего Петьку.
      - Это Петя Самойлов. Вы все его хорошо знаете. Он сумел развить свою память. Сейчас Петя прочтет по памяти отрывки из романа в стихах Александра Сергеевича Пушкина <Евгений Онегин>. - И первая похлопала в ладоши.
      А потом наступила тишина. Слышно было, как воробьи за окном чирикали на весеннем солнце, да половицы под Петькой скрипели. Он все переминался с ноги на ногу, уже не красный, а бледный. И молчал.
      - У лукоморья дуб зеленый, - подсказал кто-то. Видать, для смеха.
      Потом мы зашушукали:
      - Мой дядя... Дядя честных правил...
      Вдруг Петька словно проснулся:
      - Богат и славен Кочубей, - сказал. - Его поля необозримы. Там табуны его коней пасутся...
      Анна Петровна попыталась возразить, что это, мол, не <Евгений Онегин>, а <Полтава>. На нее замахали руками из учительских рядов: все равно, мол, Пушкин. И так Петька и продолжал без запинки говорить про Мазепу да про Марию. С выражением говорил, какого мы от него никогда и не слышали. Особенно это: <...И грянул бой, Полтавский бой!..>
      Прямо мурашки по коже.
      Петьку долго не отпускали со сцены. А после мы за него взялись. Мы это Колька Еремеев, Ваня Колосков и, стало быть, я. Еще с утра мы договорились взять <вундеркинда> под свою опеку. Скоро был конец года, и нам тоже не помешало бы вызубрить по поэмке.
      На улице мы подошли к нему с трех сторон.
      - Что вы, ребята? - испугался Петька.
      - Не бойся, - успокоил его Ваня. - Мы только хотим узнать, как тебе удалось столько вызубрить.
      Но Петька еще больше испугался. Видно, решил, чудак, что мы драться собрались. А чего тут драться, кулаки учебе не помощь.
      - Я и не зубрил вовсе, - сказал Петька. - Чтоб мне лопнуть. Я этих стихов и в глаза никогда не видел.
      - Наверное, ты их сам сочинил, - съязвил Коля Еремеев. Он всегда такой язва, прямо не может без своих шуточек.
      - Да они мне приснились, честное слово. Пусть меня на второй год оставят, если вру.
      Это была всем клятвам клятва. В такую поневоле поверишь.
      - Обучение во сне, - обрадовался Ваня. - Известное дело. Я читал: включаешь магнитофон и спишь себе. А во сне все само выучивается.
      - Да нет у меня никакого магнитофона, - взмолился Петька.
      - Может, у тебя кровать такая волшебная?
      - Ничего не волшебная.
      - А ну покажи кровать...
      Мы пошли к Петьке домой. Оглядели кровать, ничего интересного не нашли. Кроме царапины на деревянной спинке да еще гвоздя, вбитого зачем-то снизу.
      - А может, ты все-таки врешь? - растерянно спросил Коля. Хотя по Петькиной физиономии было видно, что ему самому все это до смерти интересно.
      - А чего ты <Евгения>-то своего не читал со сцены?
      - Забыл, - шепотом сказал Петька. - На другую ночь мне <Полтава> приснилась.
      И мы зашептались, удивленные. Шепот ведь такая штука, только начни, потом слово вслух сказать страшно. Так мы стояли и шептались, пока не дошептались до одной идеи: кому-то остаться у Петьки ночевать. Кинули жребий - досталось мне.
      Родителей мы быстро уговорили. Сказали, что надо вместе уроки учить, чтобы получить пятерки по литературе. А родителям, известно, только пятерку пообещай - что хочешь разрешат...
      Постелили мне на полу. Лег я и стал глядеть в потолок. А по потолку тени ползали: должно быть, на улице гулял ветер, фонари качал. Петька уже храпел давно, а я все лежал с открытыми глазами и завидовал ему, зубрящему во сне свою очередную поэму. Потом догадался, подтянул свой матрасик к самой его кровати и скоро уснул. Во сне я стоял у доски и рассказывал какую-то сложнющую теорему. А учитель по математике - наша самая страшная гроза - стоял и улыбался.
      Вдруг на задней парте кто-то тоскливо завыл. Я хотел проснуться и встать, но почувствовал, что меня держат за трусы. Тут мне стало совсем страшно. Дернулся я, ударился обо что-то головой. И вдруг кто-то ка-ак прыгнет на меня сверху, ка-ак закричит диким голосом...
      Тут зажегся свет. В дверях стоял Петькин отец. А мы с Петькой барахтались на полу и кричали со страху. Оказалось, что это я во сне скатился под кровать и зацепился там за гвоздь. Оказалось, что Петька, услышав, что под кроватью кто-то возится, с испугу свалился на пол. А выл это соседский щенок, которого ночью выгнали на балкон. Одним словом, все было ясно, понятно и смешно.
      На другой день мы дружно посмеялись над этим ночным происшествием. Но смеялись мы только до урока математики. Выйдя к доске, я вдруг совершенно ясно вспомнил свой сон и начал исписывать доску тригонометрическими знаками.
      - Это же из программы девятого класса! - удивился учитель.
      Он взял меня за руку и повел в учительскую.
      После этого моего триумфа вся школа потеряла покой. На переменах только и разговоров было, что о <вундеркиндах> из 5-го <В>. С других этажей приходили смотреть на нас. Как на артистов.
      Потом к Петьке стал проситься Коля Еремеев. Но прежде чем удалось еще раз уговорить родителей, мы сделали открытие. Случайно узнали, что <волшебные сны> можно видеть не только в Петькиной комнате, но и по другую сторону стены, на улице, и не только ночью, но и вечером, если задремать.
      Мы вкопали в том месте скамеечку и допоздна стали просиживать на ней с закрытыми глазами.
      Сны наши были как кино. Даже интереснее. Потому что кино быстро забывается, а сны помнились целый день во всех подробностях. Мы рассказывали их и друг другу, и приятелям в школе, кому можно было доверять. Жаль только, что пятерки нам уже не ставили. Учителя, прежде говорившие: <интересно>, стали говорить: <подозрительно>. И требовали ответов на заданные уроки. А уроки нам почему-то не снились.
      Так продолжалось месяца два. Однажды мы, как всегда, сидели на своей скамейке и спорили о причинах странных снов.
      - Дом у нас старый, - говорил Петька. - А в старых домах привидения водятся. Когда я был маленький, мне бабушка такое рассказывала!..
      - Заколдованный дом! - прошептал Коля Еремеев.
      А Ваня, который ничего не представлял себе без загадок космоса, стоял на своем:
      - Это космические лучи. Кто-то с другой звезды внушает нам свои мысли.
      - Откуда же они знают про <Евгения Онегина>?
      - А может, они тебе только помогли вспомнить.
      - Было бы чего вспоминать. Я этого <Евгения> и не читал ни разу.
      - А может, отец читал? - сказал кто-то над нами.
      Мы чуть со скамейки не попадали. Рядом стоял высокий дядя в плаще и шляпе.
      Первым опомнился Петька.
      - При чем тут отец? - сказал он.
      - Вот тебе раз! Ты же сын своего отца.
      - Дяденька, - сердито сказал Ваня. - Вы ведь не знаете, о чем мы говорим.
      - Подумаешь - тайна. Вы разговариваете об обучении во сне.
      Мы рты поразевали от удивления.
      - А вы кто? - наконец спросил Ваня.
      - Гражданин, как и вы. Живу во-он в том доме. Видите крышу?
      Ваня безнадежно махнул рукой. Но и это незнакомый дядя понял так, будто неделю невидимо сидел рядом с нами.
      - Могу утешить. Вы не одни мучаетесь. Мне тоже эти сны не дают покоя.
      - Ка-акие сны?! - чуть не хором воскликнули мы.
      - Эти самые. Вы только любуетесь ими, а мне еще приходится разбираться в их природе. Понимаете, какая штука? Замечено, что под воздействием определенных излучений в человеческом мозгу просыпаются какие-то неведомые центры памяти. Происходит это во сне...
      - Во сне просыпаются? - спросил Колька Еремеев. Я дернул его за рукав, Петька наступил на ногу, а Ваня толкнул в бок. Чтобы не мешал слушать.
      - Ну а что видите вы во сне?
      Тут уж таиться было ни к чему, и мы, перебивая друг друга, рассказали все.
      - Интересно, интересно, - говорил незнакомый дядя.
      А когда мы все высказались, он встал и собрался уходить.
      Должно быть, на наших физиономиях выразилось что-то этакое. Потому что он снова сел рядом с нами.
      - Вы хотите спросить, что это такое? Не знаю, ребятки. Да и никто, думаю, не знает. Ясно только, что это память.
      - А Петька никогда не читал <Евгения Онегина>, а вспомнил. Как он мог вспомнить, чего не читал?
      - Вероятно, отец читал или дедушка. Говорят же - весь в отца. Если наследуется внешность, разные физиологические особенности, почему же не быть наследственной памяти? Почему бы детям не перенимать знания и опыт родителей? Такая память, похоже, существует в каждом из нас. Только не может вспомниться.
      - Во была бы жизнь! - заволновался Коля Еремеев. - Учиться не надо, ведь папка все проходил уже.
      Мы поглядели на Кольку с завистью: его отец был кандидатом наук.
      - Все пройти нельзя. Может, учиться тогда пришлось бы еще больше. Только не с первого класса, а, скажем, сразу с института.
      - Все равно легче.
      - Легче ли? Ведь тогда непременно надо будет только на пятерки учиться. Ибо ваши знания станут реальным наследством, они перейдут к вашим детям.
      - Лет через сто это какие же головы у людей будут?!
      - Наверное, такие же. Речь идет не о том, чтобы все всегда помнить, а чтобы, когда понадобится, вызывать в памяти нужные знания. Будут люди ходить с какими-нибудь аппаратиками. Нажал нужную кнопку - и все вспомнил.
      - Как электронная машина?
      - Вот-вот. Только запоминающее устройство - твоя голова. А в руках пульт управления. Улавливаете идею? Ведь что такое мозг? Это миллиарды нервных клеток, миллиарды и миллиарды связей между ними. Вероятно, никогда не удастся создать электронную машину, подобную мозгу. Вот мы и подумали: а зачем ее создавать, когда она уже создана? У каждого своя. Надо только научиться управлять ею...
      Он щелкнул Ваню по лбу. А Ваня даже не отодвинулся, смотрел на дядьку круглыми глазами, стараясь что-то понять.
      - А чего же память? - спросил он.
      - Скажи-ка, что ты проходил в прошлом году?
      - Вона! Разве я помню?
      - Помнишь. Все, что читал или видел когда-нибудь, навсегда остается в голове.
      Мы засмеялись: взрослый человек, а не понимает. Даже учительница говорит, что у нас в одно ухо влетает, а из другого вылетает.
      - Ничего не забывается, - сказал он. - И вы сами в этом убедились. Мы работали с нашими излучениями во-он там. Видно, один лучик пробился, дошел до вашего дома. Он-то и заставил вас вспомнить то, что когда-то проходили ваши отцы...
      Дядька начал говорить о каких-то сложностях, которые при этом возникают, о переизбытке информации, о самозащите мыслящих систем от информационного взрыва, о том, что, может быть, невозможность в обычных условиях пробудить память предков и есть результат такой самозащиты...
      Но эти рассуждения мы плохо поняли. Мы мечтали о возможностях, которые открылись бы перед нами, будь у нас такой аппаратик, чтобы вспоминать все. И за папу, и за маму, и за дедушку. Чем больше они проходили, тем больше мы помним и знаем...
      - А у меня деда на фронте убило, - сказал Ваня грустно.
      И нам стало очень жаль Ваню. Мы вдруг заметили, что уже поздно и дома нам здорово влетит. Для памяти...
      Но на другой день после уроков мы снова сидели на своей скамейке, ждали этого дяденьку. А он не пришел. И волшебные сны все пропали. И на скамье, и даже в Петькиной комнате снилась теперь всякая чепуха, которую ни запомнить, ни понять.
      Но мы все собираемся по вечерам возле Петькиного дома. Сидим и спорим, мечтаем о том времени, когда станем взрослыми и сами сделаем такую машинку для пробуждения памяти. Чтобы не только свое, а все помнить - и отцово и дедово. И не забывать никогда.