Владимир Алексеевич РЫБИН
      ДЕЛО ОБ УБЕГАЮЩИХ ЗВЕЗДАХ
      - Сколько звезд на небе?
      - Сколько вам надо?
      Иван Иванович, невысокий лысый пенсионер, сидевший на скамье возле своей калитки, с удивлением посмотрел на стоявшего перед ним младшего лейтенанта милиции.
      - Не ожидал такого от представителя власти.
      - Чего <такого>?
      - Неопределенности. В вашем деле главное что? Учет.
      - Дела небесные не подлежат земному учету.
      - Ошибаетесь. Даже звезды должны быть пересчитаны.
      - Они и пересчитаны.
      - Сколько же их?
      - Смотря как поглядеть.
      - Ну вот так если.
      Он из-под руки посмотрел вверх и засмеялся вызывающе.
      - Простым глазом - тыщи три. В бинокль, может, тридцать три. А в телескоп - весь миллион.
      - А в самый-самый?
      - Миллиарды.
      - Та-ак, - разочарованно протянул Иван Иванович. - Значит, нет учета.
      - А чего это вы звезды считать начали? - удивился младший лейтенант.
      - Да хотел узнать: учтена та звезда ай нет? Первый я ее увидел ай нет? Понимаешь, младшой, пятый день гляжу, как она то потухнет, то погаснет...
      - Мало ли чего в небе гаснет...
      - Не скажи. Каждый день в одно и то же время, в одном и том же месте.
      - Ну... не знаю.
      - Так узнай. Для того и рассказываю как представителю власти.
      Младший лейтенант милиции Чуприн считал себя человеком очень занятым: служба, да учеба на заочном юрфаке, да продавщица Нюра из продовольственного магазина - все это не оставляло времени для того, чтобы выспаться. Поэтому он со значением посмотрел на часы, собираясь сказать, что ему пора идти, но вместо этого спросил:
      - А когда это бывает?
      - Точнехонько в двадцать два ноль-ноль. Полчаса осталось.
      Чуприн еще взглянул на часы и вздохнул:
      - Ладно, полчаса подожду, но... глядите у меня!
      Он сел рядом на скамью, осмотрел улицу - сначала слева направо, потом справа налево. Улица эта была одним из участков его большого поста, и знал он ее как свой карман. Одноэтажные домики, доживавшие свой век на окраине в ожидании, когда городские небоскребы вытеснят их и отсюда. Старая дорога с выщербленным асфальтом, не ремонтируемая потому, что здесь по генеральному плану запроектирована автомагистраль. Зеленый забор в конце улицы, за которым виднелась крыша небольшого заводика прохладительных напитков и торчала черная железная труба. Завод этот не работал, и Чуприн слышал, что по реконструкции района его должны снести, но забор вокруг выглядел как новенький: кто-то аккуратно подкрашивал его. Чуприн не раз собирался обследовать завод, опасаясь, как бы местные мальчишки не облюбовали его для своих <секретных> забав, но не знал, с какой стороны подступиться: на плотных железных воротах висел большой замок.
      Во дворе, примыкавшем к заводику, залаяла собака, и Иван Иванович тотчас вскочил на ноги, потянул Чуприна за рукав.
      - Вот счас, она как раз перед этим лает. Гляди во-он туда, где тучка.
      В потемневшем вечернем небе и в самом деле мигнула искорка, подрожала секунду и погасла.
      - Ну и что?
      - Что? - переспросил Иван Иванович.
      - Дальше-то?
      - Все уже. Завтра приходи в это время.
      - Делать мне больше нечего.
      - Неинтересно, значит?
      - В небо пускай астрономы глядят.
      - Конечно, - ехидно сказал Иван Иванович. - Только вот собака.
      - Что собака?
      - Да все думаю: откуда она понимает в астрономии?
      Собака - это было уже серьезно, к собакам Чуприн привык относиться с почтением.
      - Ладно, - сказал он, - завтра приду, разберусь.
      В одиннадцать, докладывая начальнику об итогах службы, Чуприн как бы между прочим все же сказал о таинственной звездочке. На всякий случай. Чтобы не говорили потом, что не докладывал. Как он и ожидал, начальник не обратил на это никакого внимания. Тайнами милицию трудно было удивить. Тайны были сродни нераскрытым делам, поэтому в отделении их не любили, предпочитая ясные и четкие понятия и формулировки. Это Чуприн знал не хуже других. И он не стал повторяться, решив как следует доложить по выяснении.
      Было самое темное время суток, когда он направился домой. В глубине улицы висела над горизонтом блеклая заря, дававшая местной газете повод писать о белых ночах. Видимо, поверив газете, электрики не включали уличное освещение. Впрочем, настоящего ночного времени было совсем мало. Это Чуприн знал по собственному опыту. Не далее как третьего дня, провожая Нюру, мысленно ругал ночь за то, что она такая короткая. Но теперь эта летняя ночь показалась ему длинной. Потому что не было Нюры и хотелось спать.
      Чуприн шел и зевал, торопя время, представляя себе, как придет домой, скинет сапоги и завалится спать. Он зевнул в очередной раз и резко захлопнул рот: за его спиной послышался четкий и ясный стук сапог. Оглянулся и никого не увидел: улица была пуста, слабо поблескивала отражениями зари. Успокоившись, Чуприн снова пошагал по асфальту. И сразу же снова услышал шаги. Выждал немного, резко оглянулся, и опять никого. Это было уже черт знает что. И вообще все вокруг казалось каким-то странным. Куда-то попрятались обычные ночные парочки, и таксисты словно бы объезжали эту улицу, и тишина висела такая, какой он никогда и не слыхал. Только где-то далеко-далеко надсадно, по-волчьи, выла одинокая собака.
      Так он и дошел до своего дома, никого не увидев.
      Наскоро ополоснувшись под краном, Чуприн по-детски с головой залез под одеяло и уснул. Проснулся, как ему показалось, сразу же от дикой песни под окном:
      - Ой, бел мороз,
      Белая метелица.
      Много моли развелось
      Пиджаки шевелятся!..
      Ночная компания прошла, и сразу же песня приглушилась, загороженная домами. Но Чуприн уже не мог уснуть, ворочался и почему-то все думал о нелепой песне. Вдруг ему почудилось, что тужурка, висевшая на стене его холостяцкой комнаты, повела плечами, словно бы поежилась, а потом начала попеременно махать рукавами, как на строевых занятиях. Чуприн сам удивился, что ничуть не испугался этому, встал, вынул из кармана удостоверение личности, отнес тужурку на кухню и захлопнул дверь.
      Всю эту ночь он то засыпал, то просыпался, снились ему хороводы бабочек моли, белыми звездочками кружившиеся в ночном небе. Чуприн подпрыгивал, хлопал ладошами, стараясь поймать хоть одну, но бабочки ускользали меж пальцев, и получалось, что он не охотится, а аплодирует...
      Несмотря ни на что Чуприн проснулся бодрым. Как всегда, наскоро помахав руками и проглотив свой неизменный утренний бутерброд, то есть отдельно кусок хлеба с чаем и отдельно кусок колбасы с чаем же, он сел к столу, заваленному учебниками, и... стал смотреть в окно. А за окном было лето, девушки ходили насквозь прозрачные, спасаясь от солнца под цветастыми зонтиками. Чуприн вздохнул и потянулся к окну, чтобы задернуть занавеску, отгородиться от соблазнов. Но вдруг увидел свою Нюру под руку с каким-то немолодым гражданином, одетым не по-летнему - в черный костюм с галстуком.
      Чуприн оделся, как по тревоге, за одну минуту. Выскочив на улицу, бодро прошел два квартала. Бежать в милицейской форме было никак нельзя, это привлекло бы к нему внимание всей улицы, а Чуприну хотелось незаметно пройти за Нюрой, выяснить, с кем это она и чего это, не стесняясь, ходит с другим под его окнами. Нюра ему нравилась, потому что была красива. Но красивые всем нравятся. Это было ее достоинство, и это же был ее недостаток. Чуприн был человеком трезвого склада ума и принимал ситуацию как должную. Но трезвый склад ума не освобождал от мук душевных, скорее даже усиливал их. Как сдерживание реки плотиной усиливает напор воды.
      Парочка остановилась на тротуаре как раз в тот момент, когда Чуприн переходил площадь. Он заметался, оставшись в одиночестве на середине площади, и, не придумав ничего лучшего, встал в позу регулировщика. Но машин, как назло, ни одной не было. Покрутившись на месте, Чуприн решил, что все равно нехорошо, и напрямик пошел через площадь. Но пока он крутился, Нюрин ухажер куда-то исчез. И, что совсем уж было странно, Нюра вроде бы совсем не замечала Чуприна, плыла по тротуару своей легкой, как у балерины, походкой.
      Эх, Нюра, Нюра, неужели новый знакомый так поразил тебя, что ты перестала замечать старых друзей?! Вопрос этот гвоздем воткнулся в душу младшего лейтенанта милиции. И Чуприн со свойственной ему решимостью собрался теперь же дознаться ответа. Он заспешил за Нюрой, чтобы догнать и посмотреть в ее чистые, всегда удивленные глаза. Но, как ни торопился, не мог догнать, Нюра словно бы и не спешила, а расстояние до нее все не уменьшалось. Зачем-то она свернула в улицу, ведущую к еще не застроенному пустырю, не оглядываясь, пересекла пустырь по извилистой тропе и оказалась на бог весть какой дальней окраине города. Тут было совсем безлюдно, и Чуприн решился наконец побежать бегом. Но Нюра вдруг сама остановилась и повернулась к нему, прижавшись спиной к забору. От неожиданности Чуприн опустил глаза, а когда поднял их, не увидел Нюры. Не было ее ни справа, ни слева. Оставалось предположить, что она каким-то образом в один миг перепрыгнула через забор. Чуприн ринулся к тому месту, где только что была Нюра, заученным, как на тренировках, движением вскинул ногу, подпрыгнул, схватился за верхние доски забора и... едва не упал: доски были нестерпимо горячими, словно их только что вынули из печки.
      Не в силах понять случившееся, Чуприн долго ходил по улицам, мучая себя воспоминаниями. Потом догадался пойти в магазин. Нюра как ни в чем не бывало стояла за прилавком. Она знакомо улыбнулась Чуприну и удивленно вскинула брови, не увидев на его лице обычной ответной улыбки.
      - Что случилось? - невинно прощебетала она.
      - Тебе лучше знать, - загадочно ответил Чуприн. И гордый своей местью, пошел к выходу.
      Служба в этот день шла как-то суматошно. Его без конца одолевали старушки, просившие перевести через улицу. А то какой-то пацаненок, решив, что его трехколесный велосипед тоже транспорт, выехал на проезжую часть. А то двое друзей-пенсионеров, сидя на скамеечке в парке, довспоминались до того, что их пришлось отправлять в отделение милиции. Только в десятом часу вечера он вспомнил об убегающих звездочках и заторопился к дому Ивана Ивановича, но тут увидел того самого гражданина, который водил Нюру по городу. Гражданин этот быстро шел по улице, бесцеремонно раздвигая прохожих, и Чуприну пришлось поторапливаться, чтобы не отстать.
      <Зачем я за ним иду? - подумал младший лейтенант. - Любовные вопросы не решаются выяснением отношений между мужчинами>. Но едва он это подумал и остановился, собираясь повернуть обратно, как тут же увидел, что из-под полы у гражданина что-то выпало.
      - Гражданин! - крикнул он, обрадовавшись объявившемуся поводу для знакомства. - Вы обронили!..
      Но гражданин вдруг куда-то исчез.
      На земле лежал бумажник из тисненой кожи. А в нем тяжелая пачка сотенных в банковской упаковке.
      - Гражданин! - теперь уже властно крикнул младший лейтенант.
      С бумажником в руке он добежал до угла и никого в переулке не увидел. Только заблудшая дворняга, поджав хвост, опрометью бежала посередине дороги.
      Бумажник - это было уже серьезно, это не любовные фигли-мигли, не прыгающая через забор Нюра, даже не марширующий мундир. Все можно было принять за галлюцинации. Доложи об этом начальнику, тот бы только покачал головой: <У вас это от переутомления на почве перегрузки мыслительных центров детективной ерундой>. Но бумажник! Никогда еще Чуприн не держал в руках таких денег, да и был уверен, начальник тоже. Такие деньги могло носить с собой или очень ответственное лицо, или жулик. В растерянности Чуприн прислонился к фонарному столбу и... отскочил. Столб был горячий...
      - Вы не увлекаетесь фантастикой? - спросил начальник, когда Чуприн в самых осторожных выражениях доложил ему об исчезновении черного гражданина. - Есть такой закон: ничто в природе не исчезает бесследно.
      - А он и не бесследно, - обрадовался Чуприн. - Столб горячий оказался.
      - Ну и что?
      Это был всем вопросам вопрос, и начальник знал его магическую силу. Когда хотел остановить бурную фантазию своих подчиненных, спрашивал заинтересованно: <Ну и что?> И подчиненные сразу свергались с небес на землю, к фактам и точным доказательствам.
      Чуприн растерянно пожал плечами и сразу вспомнил, что точно так же прошлой ночью пожимала плечами его тужурка. И почему-то расстроился. А потом рассердился на себя, решил, что завтра, если увидит Нюру или того черненького, или еще кого подозрительного, то уж не даст себя облапошить, а сразу в свисток и - <Давайте пройдемте!>. Иначе придется признать, что все это галлюцинации, и проситься на медкомиссию.
      С этой решимостью он шел домой по пустынной, как и вчера, улице, шел прислушиваясь, ожидая снова услышать шаги таинственного преследования. Но ничего не услышал, улица была обычной. И тужурка на этот раз не танцевала на стене, и никто не горланил под окнами, и сон был, как всегда, спокойный, по принципу <лег - встал>. Лег вечером, встал утром бодрый и свежий, без какой-либо чертовщины и пугающих сновидений.
      <Видно, и в самом деле почудилось вчера>, - с горечью думал Чуприн, прикидывая, как получше сказать начальнику о своих видениях. С мыслью о медкомиссии он уже смирился, ему нестерпимо было думать, что товарищи начнут поглядывать на него с опасливым любопытством, как на человека, у которого не все на месте.
      В этот день Чуприн изменил свой обычный маршрут и, заступив на пост, прежде всего пошел к Нюре. За прилавком он увидел другую продавщицу. Такое и прежде бывало, но теперь неизвестно почему обеспокоило его.
      - А где же ваша подружка? - как можно спокойнее спросил он, перегнувшись через конфетные горы на прилавке. Он всегда так спрашивал, и всегда Нюрины подружки томно закатывали глазки и говорили, что подружка выбежала на минуточку, что сейчас она явится, раз явился он. Однако на этот раз получилось по-другому. Продавщица испуганно взглянула на него и почему-то посмотрела на потолок.
      - Горе-то какое! У нее мать при смерти, телеграмма пришла.
      - Когда?
      - Что <когда>?
      - Когда телеграмма пришла? - рассердился Чуприн.
      - Да вчерась же, как вы были, так следом за вами сразу.
      - И что она?
      - Кто?
      - Да Нюра же?
      - Уехала. Взяла отпуск на неделю и уехала.
      - А кто принес?
      - Чего?
      - Телеграмму! - заорал Чуприн.
      - Человек, - обиделась продавщица. - С почты. Черненький такой...
      - Черненький?! Плащик коротенький? С палкой?
      - Ну.
      - Ага! - торжествующе воскликнул Чуприн. - Вы его видели?
      - Видела. Тоже спросил: <Где же ваша подружка>?
      В груди у Чуприна что-то заныло, как перед трудным экзаменом на юрфаке. Значит, никакая не галлюцинация этот черненький, значит, в самом деле вчера он прохаживался с Нюрой и все объясняется просто: они сбежали, а он прошляпил.
      - Ну погоди же! - угрожающе сказал Чуприн и вышел на улицу. На улице было тихо и солнечно. Он подергал себя за ворот рубашки, чтобы остудить вспотевшее горло, тоскливо осмотрелся, больше всего желая, чтобы именно сейчас подошла к нему очередная старушка с просьбой перевести через улицу. Но все было не как вчера: старушки сами бодро шагали через дорогу, малыши катались в бульварчике, не помышляя нарушать правила движения, все люди были как люди - спокойные, трезвые, занятые.
      Помаявшись возле магазина, Чуприн пошел по улице к окраине, называвшейся его милицейским постом. И вдруг вспомнил про знакомого пенсионера Ивана Ивановича и про таинственные звездочки. Это было какое-никакое дело, которое могло отвлечь от тяжких раздумий. Он прибавил шагу и еще издали увидел Ивана Ивановича. Тот, как обычно, сидел на своей скамеечке, только был почему-то в галошах на босу ногу.
      - Фантастику не читаете? - спросил Иван Иванович точно так же, как вчера начальник.
      - Не читаю, - сердито ответил Чуприн, подумав, что начальник, узнай он обо всех его мытарствах, мог сказать и не такое.
      - Зря, а я балуюсь.
      - Вы?
      - Чего такого?
      - Так прежде вроде...
      - Все течет, все изменяется, - назидательно сказал Иван Иванович и поднял палец. - В одну реку нельзя войти дважды...
      Чуприн с удивлением смотрел на Ивана Ивановича, заговорившего вдруг таким мудреным языком, да еще на <вы>.
      - ...Так вот, значит, я и говорю: вчера не читал, а сегодня читаю. Вот. - Он вынул из кармана книжку, удивив Чуприна очередной несуразностью: книга толстая, а в кармане лежала, не оттопыривалась и выпала как-то сразу, не зацепившись никаким углом. - Любопытное это произведение. Хотите послушать?
      - Давайте, - вздохнул Чуприн, поглядывая на черный палец трубы, уставившейся на одинокую тучку в небе.
      - Вы на трубу не глядите. Сегодня там ничего интересного не будет.
      - А вчера было?
      - Вчера было, а сегодня не будет.
      - Вы почем знаете?
      - В книжке написано. Если разобраться, все, что есть и будет, все уже было. Вот тут, - он постучал пальцем по твердой обложке, но стук вышел каким-то мягким, словно обложка была из ваты, - тут говорится как раз о таком случае: был всеми забытый заводик, где обосновались...
      - Бандиты? - спросил Чуприн.
      - Обосновались пришельцы из другого мира. Просверлили они землю и устроили рудник, стали добывать эрбу...
      - Чего это? - равнодушно спросил Чуприн.
      - Такая жидкость. Она в камне содержится. Стали, значит, они ее добывать...
      - Контрабандно?!
      - Как вам сказать? Дело в том, что эрба людям совсем ни к чему, они даже и не знают о ее существовании. А на Земле ее больше, чем воды в океанах.
      Чуприн начал соображать, чего на Земле больше, чем воды, и ничего не придумал. Разве что самой земли?
      - О базальте слыхали? - спросил Иван Иванович. - Все, что на поверхности планеты - и моря, и поля, и горы - на нем лежит.
      - И города?
      - И города. Базальт - это вроде как фундамент всему.
      - Как же его можно ковырять, фундамент, да еще без спросу?
      - Я ж и говорю: много его на Земле. Стали они добывать эрбу, превращать ее в излучение и отправлять в космос...
      - Воровски как-то. Чего ж не по-человечески? Связались бы с властями, так, мол, и так, вам вроде ни к чему, а нам позарез...
      - А вы вот лично можете отдать то, что вам не нужно? - неожиданно спросил Иван Иванович.
      - Пожалуйста. - Чуприн пожал плечами и принялся ощупывать себя. Но все вроде было на месте, все нужно.
      - Билет автобусный у вас в левом кармане. Отдайте его мне.
      Пошарив в кармане, Чуприн и верно вынул билет. Вспомнил, что еще на прошлой неделе ездил с Нюрой в кино. Сам, как положено, без билета в автобусе ехал, а на Нюру взял. И сунул в карман, поскольку билет был <счастливым>: номер - сплошные пятерки. Счастья он ему, правда, не принес: Нюра в тот раз ушла рано, сказав, что кино она и дома может посмотреть по телевизору.
      Чуприн разгладил билет на ладони, снова подивившись такому редкому номеру - из одних пятерок, и вопросительно посмотрел на Ивана Ивановича.
      - А зачем он вам?
      - Вот видите? Самому не нужно, а отдать жалко. Вы думаете, один такой?
      - Да не жалко! - растерянно сказал Чуприн. - Я и нужное отдам, если надо. Но ведь интересно же узнать...
      В этот момент за зеленым забором что-то зашумело, словно там вдруг высыпали на железный лист целый кузов шлака. Чуприн оглянулся, и показалось ему, что труба качнулась. Звездочек в небе никаких не было, но, как и позавчера, запахло послегрозовой свежестью, а собака во дворе уже не завыла - зашлась на самой неистовой тоскливой ноте.
      <Э-э, непорядок!> - подумал Чуприн и пошел к забору с намерением теперь же перелезть через него. Но вдруг остановился от неожиданной мысли: <Откуда этот странный сегодняшний Иван Иванович узнал про билет в кармане?>
      Он резко повернулся, но никого не увидел. Стояли под скамьей одни только галоши, и от них шел белый дымок, как от сухого льда у знакомой мороженщицы на вокзале. Галоши быстро таяли, исчезали, не оставляя луж.
      - Э-э! - сказал Чуприн и бессильно опустился на то место, где только что сидел Иван Иванович. И тут же вскочил, принялся хлопать себя по штанам: скамейка была нестерпимо горяча.
      За забором тем временем все утихло, и собака успокоилась. Чуприн в растерянности постоял перед скамьей, подумал и решил, что надо теперь же идти к начальнику и... как когда-то говорил принц Гамлет, - <была не была>...
      - А, ты-то мне и нужен! - воскликнул начальник, едва младший лейтенант переступил порог. - На-ка прочти.
      Он протянул через стол знакомую по небольшому формату городскую газету и многозначительно улыбнулся. Чуприн аккуратно развернул ее. Внизу, где обычно печатались <Шутки деда Егора>, увидел большой заголовок: <Чей завод?> И, не читая, все понял.
      - Я так и думал? - радостно воскликнул он. И посерьезнел, наткнувшись на суровый взгляд начальника.
      - Нет, это я так и думал. А вы вместо того, чтобы досконально знать, что творится на вашем участке, несли мне какую-то чушь о саморастворяющихся гражданах. А на вашем участке вопиющая бесхозяйственность. Оказывается, какая-то организация еще несколько лет назад начала строить этот завод безалкогольных напитков...
      - Я же только год... - вставил Чуприн.
      - Начала строить этот завод, - возвысил голос начальник, недовольный тем, что его перебили, - потом заморозила стройку, поскольку с кем-то укрупнялась, а потом почему-то самоликвидировалась. Документы о заводе путешествовали-путешествовали по организациям и, наконец, утонули где-то в архиве. Газетчик раскопал все это, газетчик, а не вы, который должен был видеть непорядок и доложить. Что я теперь скажу в горисполкоме? Покажу ваш бумажник?..
      Он крутнулся на своем стуле, не глядя, привычно попал ключом в скважину сейфа, дважды повернул. Из сейфа дохнуло запахом озона. Начальник сунул руку в темную глубину и сразу же выдернул ее.
      - Вот, черт, жжется!
      - Ага! - обрадовался младший лейтенант. - Я тоже ожегся. Вчера о столб, а сегодня о скамейку. Как пропадает, так сразу горячо становится.
      - Пропадает?
      Начальник заглянул в сейф, осторожно, чтобы не ожечься, пошарил там. Бумажника не было. Сначала он подумал, что бумажник почему-то сгорел. Но все другие бумаги были целы. И он в недоумении уставился на подчиненного.
      - Что это значит?
      - Пропал? - участливо спросил Чуприн.
      - Я спрашиваю, что это значит?! - рассердился начальник. Недоумение, с которым не знал, что делать, сменилось привычным гневом за нерадивость подчиненного, принесшего этот самоисчезающий бумажник. Дело осложнялось тем, что находку успели заактировать, и как теперь отчитываться о пропавших деньгах, он не имел понятия.
      - Иван Иваныч вот так же пропал, - посочувствовал Чуприн. - Одни галоши остались.
      - При чем тут Иван Иваныч?!
      - Так ведь пропал.
      - Ну и что?
      - Непорядок.
      То ли подействовал привычный термин, то ли факт пропажи еще чего-то, кроме бумажника, что могло помочь ему объяснить таинственное исчезновение ценной находки, только начальник вдруг успокоился.
      - Надо было не допустить, раз непорядок. Человек не бумажник. Теперь что же, объявлять всесоюзный розыск?
      Чуприн переступил с ноги на ногу. До этого он как-то не додумался. Но, с другой стороны, разве только Иван Иваныч пропал? А верная подруга Нюра? А неизвестный гражданин, обронивший бумажник? Если все они пропали, чего ж об этом никто не заявлял? Может, они и не пропали вовсе, может, это ему померещилось?
      <И бумажник тоже померещился? - спросил себя Чуприн. - Сразу двоим? Что это - коллективная галлюцинация?..> Ему стало легко от мысли, что он не одинок, и подумалось, что уж лучше пусть медкомиссия признает его ненормальным, чем всю жизнь ходить с тяжкой верой в нечистую силу. От галлюцинаций врачи знают, как лечить. А поди-ка попробуй доказать, что все виденное правда. Свихнешься только от того, что все тебя будут считать свихнувшимся.
      - Разрешите выяснить?! - крикнул он с такой страстью, что начальник вздрогнул.
      - Что выяснить?
      - И доложить...
      - А, валяйте, - сказал начальник рассеянно, видно, тоже решал непосильную задачу насчет бумажника: принимать ли его как реальность или как галлюцинацию...
      Чуприн вышел на улицу и размашисто пошагал знакомой дорогой мимо продмага, мимо скверика с бетонной балериной на забрызганном пьедестале, мимо окон с наличниками и без таковых, мимо глухого забора пенсионера Ивана Ивановича и калитки с нарисованной свирепой собакой. Когда завернул за угол, увидел Ивана Ивановича, как всегда мирно сидевшего на своей скамейке. Чуприн приостановился, чтобы перевести дух, подождал - вдруг опять пропадет? - подошел, не сводя с него глаз, спросил ласково:
      - Что это вы сегодня без галош?
      Иван Иванович не ответил и даже не удостоил его взглядом.
      - А звезды сегодня будут? - не сдавался Чуприн.
      - Черт их знает, - сказал Иван Иванович и выругался, чем несказанно обрадовал младшего лейтенанта. До этого инопланетяне, по его мнению, никак не могли додуматься.
      - Вон сколько понаехало, какие теперь звезды.
      Только тут Чуприн увидел, что ворота заводика раскрыты настежь и в глубине двора ходят какие-то люди.
      - Где вы вчера были? - осторожно спросил он, стараясь не выпускать из вида ни Ивана Ивановича, ни тех людей во дворе.
      - Проходимец! - вдруг взорвался Иван Иванович. - Чтоб ему подавиться моей четвертинкой! А я, старый дурак, еще посочувствовал, думаю, мается человек, опохмелиться хочет. Ну и дал ему два целковых. А он мне свою путевку в дом отдыха на неделю. Думал, отдохну, чего ж не отдохнуть цельную неделю на два-то рубля. Одни харчи чего стоят. Приехал туда, а вместо путевки шиш в кармане, только тепло осталось...
      - Вчера, значит, вас тут не было?
      - Как я мог быть тут, когда был там?
      - А тепло, значит, было? - Чуприн обрадованно вскочил. Все-таки свидетель, в случае чего подтвердит. - Вы не уходите пока, разговор есть.
      Оглядываясь, он побежал к раскрытым настежь воротам. За ними на узкой площадке перед одноэтажным зданием заводика остановился. Вот он, двор, который ему давно следовало оглядеть. Двор как двор, серый, пыльный. Дверь, которую, было видно, давно не открывали, замок на дверях большой, амбарный. Здесь еще острее, чем на улице, пахло озоном, словно это было наглухо закрытое помещение, куда не залетает ветер.
      Человек с портфелем, стоявший у двери, оглянулся, посмотрел на младшего лейтенанта спокойно и уверенно, по чему сразу можно было определить немалого начальника.
      - Это же надо! - сказал начальник тоном артиста Зиновьева, обращаясь то ли к работнику милиции, то ли к своим двум спутникам, как раз подходившим к нему с большим ломом.
      При виде лома у Чуприна засосало под ложечкой.
      - Э-э, взламывать-то нельзя. Без разрешения...
      - Я разрешаю, - сказал человек с портфелем.
      И не успел Чуприн придумать очередной довод в защиту законности, как замок, хрюкнув по-поросячьи, отлетел в сторону. Дверь распахнулась и... За дверью за белым турникетом все увидели мирно дремавшего вахтера.
      - Что это вы, люди хорошие, вламываетесь, будто к себе домой, сказал вахтер, зевая и вздрагивая после сна.
      Видя, что онемевшие взломщики не в состоянии вымолвить слова, вахтер улыбнулся понимающе и произнес до ужаса буднично:
      - Проходите, раз пришли. Только никого нет, все уехамши. Один я остался.
      Растерянные посетители, торопясь и толкаясь, прошли через турникет и направились по тускло освещенному коридору к двери, над которой висел светящийся трафарет <Цех>.
      - Наверное, есть другой вход, а этот вроде как запасной, - неуверенно сказал человек с портфелем. В его голосе слышался испуг: ведь это он велел взломать запертую дверь.
      - Нету другого входа, - растерянно произнес Чуприн, который никак не мог прийти в себя от очередной галлюцинации. - Я этот завод сто раз по забору обходил, тут одна дверь.
      Хрипло вскрикнув, он вдруг резко развернулся и побежал назад. Вахтера, как ожидал, на месте не было. До турникета невозможно было дотронуться, такой он был горячий.
      - И этот! - крикнул Чуприн не то испуганно, не то восторженно, как обычно кричал, когда по телевизору показывали его любимое <Динамо>.
      Уже не обращая внимания на начальнические нотки человека с портфелем, он ринулся вперед, обежал все закутки крохотного этого заводика, осмотрел кочегарку, откуда выходила нацеленная в небо труба. Но нигде ничего, совершенно ничего подозрительного не обнаружил. Всюду лежала пыль нежилого забытого помещения. Даже озоном не пахло. Скорее пахло совсем другим, противоположным озонной свежести.
      - Граждане! - крикнул он, выбравшись из кочегарки. - Прошу освободить помещение. До выяснения. - И почему-то добавил многозначительно: - Здесь нечисто.
      Власть есть власть. Милицейская форма да решительный голос укротили даже человека с портфелем. А может, он просто обрадовался, что нашелся некто, взявший на себя ответственность. Только не стал задерживаться, быстренько выбежал во двор, сам вставил вырванный вместе с замком пробой, отошел на шаг, удовлетворенно посмотрел на свою работу: будто так и было и выкатился за ворота.
      Чуприн собственноручно закрыл ворота и оглянулся. Скамейка на противоположной стороне улицы была пуста. <Неужели опять? - встревоженно подумал он. - А ведь так по-человечески говорил, особенно про четвертинку>. Перебежав улицу, он потрогал скамейку и вздохнул облегченно: скамейка была холодной.
      <Может, и в самом деле чужаки прилетали? - подумал он, опускаясь на скамью, чтобы успокоиться, собраться с мыслями. - Как было бы ладно все на них свалить. Писатели на что люди дошлые, и те, чуть что, на чужаков ссылаются. Взбредет что в голову, видят - в огороде бузина, а в Киеве дядька, сейчас пишут: впереди, мол, фантастика, не взыщите, и дело в шляпе. Хорошо бы и в милиции так. Но не верят в милиции в нечистую силу. Начальнику подавай факты. И чтоб никаким озоном не пахло>.