I

Над степью раскинула свои черные крылья темная ночь. Где-то высоко в небе мерцали неверным светом звезды, равнодушно взирая на девушку и парня, лежавших на траве под открытым небом. Легкий ветерок обдувал их разгоряченные лаской тела. Эти двое были счастливы, как может быть счастлива только цветущая молодость. В такие моменты для них не существовало никого и ничего, кроме них самих…

Парень лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел на звезды. Девушка расположилась рядом, нежно поглаживая его грудь. Парень вытащил из-под головы руку, на которой она лежала, и обнял ее, прижав к себе.

— Хорошо-то как! — тихо произнес он и поцеловал девушку в губы.

— Хорошо, — согласилась она и заглянула в его глаза. — Чтой-то неспокойно у меня на душе, Ванечка. Чует сердце, быть беде!

— Что ты, Дарьюшка!

Она подумала, сказать или нет? Но ничего не сказала, только еще крепче прижалась к своему любимому.

— Даш, а, Даш? — вдруг позвал ее парень. — А правду ль люди сказывают, что твоя бабка — ведьма?

Она улыбнулась.

— Правду. А ты что, боишься?

— Да нет, — пожал плечами парень. — Ты ж знаешь, я не верю в подобную чушь.

Девушка погладила его по волосам.

— Зря. Знаешь, я ить тож ведьма! Вона как тебя приворожила, не оторваться!

Он рассмеялся.

— Ну, и выдумщица же ты у меня, Дашка! Взрослая девка, а веришь в такую чепуховину! Колдовство!.. — фыркнул парень. — Ты мне лучше вот чего скажи… Ты чего это до се в комсомол не вступила?

— А чего я в нем забыла, в этом вашем комсомоле?

От возмущения парень даже сел.

— Как это — чего?.. Вся сознательная передовая молодежь состоит в комсомоле!

— Ну, а я — несознательная! — смеясь, ответила девушка и села рядом с ним.

— Нет, ты погодь! — парень схватил ее за руку. — Ничего смешного тут нету! Я, как секретарь партячейки, не могу пройти мимо этого возмутительного факта!

— Чего же тут возмутительного, Ванечка? — удивилась девушка. — Разве ж я одна такая?

— Ты — невеста секретаря партячейки, об этом все знают! — разъяснил парень. — Вскорости станешь мне женою… Значит, должна соответствовать! Я тебе столько талдычу об этом, а ты все мимо ушей пропускаешь!

— Ну, вступлю я в твой комсомол, и чего дальше?

— Работать будешь, агитировать несознательную молодежь за светлое будущее, за идею мировой революции и победы коммунизма во всем мире!

Девушка недоверчиво усмехнулась.

— С кем? С Яшкой Рыжим, что ль?.. Так он, паскудник, только и могет, что девок в темноте щупать, а больше толку от него никакого!.. Аль взять хоть бы нашу учителку… Человек она хороший, спору нет, но окромя учебы у нее голова только одним забита: как бы найти себе жениха подходящего!.. А больше у нас комсомольцев и нету!

— Да, в этом плане ты права, — согласился парень. — Тут наша недоработка… Ну, да ничего, с энтим делом мы разберемся. Я ужо давно к ним приглядываюсь… А ты всеж-таки подумай. Нельзя стоять в стороне от классовой борьбы!

— Ой, Ванечка, какая классовая борьба? У меня ж семья зажиточная! Чего ж мне, супротив своих идтить, что ли?

— Надо отбросить эти мелкособственнические взгляды, Дашка! А что касаемо твоей семьи… Сагитируй отца вступить в коллектив! Мужик он у тебя неплохой, хоть и кулак! В Красной Армии у Буденного командовал эскадроном. Чего он привязался к этому хозяйству, не пойму? Вроде и казак-то неглупой, должон понимать, что к чему… Он ить не такой, как те же Фроловы, Курков, Бородин! Батрака своего не забижает, платит ему аккуратно, зерна не прячет, все сдает вовремя…

— Ты ничегошеньки не понимаешь, Ванечка! — вздохнула девушка. — Он ить начинал с нуля… За несколько годков сумел развернуться, все евонное мелкособственничество круто полито потом! Как же ему не держаться за свое хозяйство? Ить все своими собственными руками…

— Вот и ты, Дашка, его защищаешь, — сказал парень. — В коллективе-то ему было б лучше! Батрака не надо было б содержать, из кулацкого состава исключили бы! А нам евонные быки, кони и сельхозмашины во как сгодились бы! — Он провел ладонью по горлу. — Попробуй, сагитируй его, а, Даш? Я знаю, он тебя любит…

— Хорошо, я попытаюсь. Только бесполезно это все… — Она взглянула на небо и вдруг засуетилась: — Ой, Ванечка, заболтались мы с тобой! Глянь-кось, уже светает!

Она вскочила на ноги и стала быстро одеваться. Он лежал, подперев голову рукой, и любовался ее стройным, красивым телом, вызывавшим восхищение не только у него, но и у любого, кто видел ее хоть раз.

Дарья Гришина была очень красива. Ладное тело, упругая грудь, сильные руки, черные, как вороново крыло, волосы, черные бездонные глаза и яркие полные губы притягивали к себе взгляд так сильно, что хотелось смотреть на нее, не отрываясь. Она расцвела в одночасье. Иван Востряков раньше не замечал девчушки, не сводившей с него своего восхищенного взора. Он, вернувшийся в родной хутор краснознаменцем, сразу стал секретарем партячейки взамен убитого бандитами. Парень сумел сколотить вокруг себя хуторскую бедноту и обезвредить банду своими силами. Но вот однажды глаза его раскрылись, он увидел идущую ему навстречу Дарью, красивую и стройную. И потерял герой сон и покой…

Девушка аккуратно скрутила свои длинные волосы на затылке, наклонилась и поцеловала Ивана. Ей было все равно, что разница в возрасте составляла почти десять лет, что он был партийным начальником, а ее семья числилась в кулацких. Для нее важным было лишь одно: чтобы ее Ваня был с нею!

— Ладно, Ванечка, побегла я! — сказала она.

— Давай, — ответил тот и сказал. — Ночью приходи сюда же, хорошо?

— Хорошо! — улыбнулась девушка и побежала прочь, счастливая любовью, переполнявшей ее…

Перед подворьем Гришиных Алена Кирзачева в нерешительности остановилась. Конечно, бабы сказывали, что бабка Василиса — колдунья, но что, если они трепались? С другой стороны, у нее не было другого выхода. Она специально под покровом ночи улизнула со стана, где трудились остальные члены коллектива, чтобы сбегать в хутор и успеть вернуться до рассвета. Если бабка не поможет, ей оставалось только одно — камень на шею и в омут!

Решившись, она осторожно проскользнула к маленькой хате, стоявшей на отшибе. В ней жила бабка Василиса, она почему-то не желала ночевать в одном доме со своей дочерью, зятем и внучкой. Поэтому Степану Гришину пришлось построить ей отдельное жилье…

Девушка осторожно постучала в окошко. Занавеска отдернулась, выглянуло сморщенное лицо. Старуха долго вглядывалась в ночную гостью из-под сухонькой руки, потом кивнула и показала на дверь. Алена быстренько проскользнула к входу. На минуточку остановилась, собираясь с духом, и решительно отворила дверь…

Жилье старухи отличалось простотой и неприхотливостью. В единственной комнате стояла печь, в которой варилось что-то пахучее в горшке, закрытом крышкой. С любопытством и легким страхом Алена оглядывалась по сторонам. В переднем углу не было привычных образов, вместо портретов по стенам были развешаны пучки засушенных трав, связки сморщенных корешков и кухонная посуда. Девушка подумала, что, наверное, бабы говорили правду.

С печки зыркнули два светящихся глаза, заставив ее испуганно вздрогнуть. Присмотревшись, она поняла, что это — старый ворон, и облегченно вздохнула.

— Здравствуйте, бабушка! — неуверенно произнесла Алена.

— Здравствуй, Алена! — услышала она скрипучий старческий голос, заставивший ее вздрогнуть.

Из темного угла к ней вышла сгорбленная старуха, державшаяся правой рукой за поясницу. Черный платок был надвинут на самый лоб так, что глаз почти не было видно. Алена с интересом рассматривала старуху. Разные слухи ходили о ней. В основном из-за ее затворнического образа жизни. Старуху редко видели на улице, но те, кто видел, утверждали, что она могла оборачиваться в домашних животных: кур, уток, свиней. Антипка Кривой рассказывал как-то, что один раз видел, как рано утром к ведьминой избушке проследовали башмаки, сами по себе, без хозяина, и скрылись в домике. Правда, ему особо никто не поверил. Мало ли что могло показаться мужику с пьяных глаз…

Как бы то ни было, Алена испытала страх, увидев ее воочию. Ее страшило даже не столько то, что она пришла к ней, сколько то, с чем она пришла.

— За любовным зельем пришла, голубка? — поинтересовалась старуха и, не дождавшись ответа, закивала головой. — Знаю, знаю… Ты хочешь отбить Ваньку у моей Дашки!

У Алены внутри все оборвалось. Возникло сильное желание развернуться и броситься прочь из дома, бежать, куда глаза глядят.

— Да ты не боись, не трону! — старуха дотронулась до нее рукой. — Дюже любишь?

Девушка закивала головой.

— Больше жизни люблю, бабушка! Без него мне не жить на этом свете!

Старуха пристально посмотрела на нее снизу вверх.

— Ладно, девонька, я тебе подсоблю, — совершенно неожиданно для Алены сказала она. — Ты принесла с собой чего-нибудь евонное?

Девушка достала носовой платок и бережно развернула его.

— Здеся волосы. Я состригла клок, когда он спал… И утирка тож евонная.

Старуха взяла носовой платок и заковыляла к печи. Она взяла ухват и вытащила оттуда горшок с зельем. Потом вытряхнула туда волосы и вернула платок обратно Алене.

— На, возьми, мне она без надобностев. Возверни ее Ваньке…

Алена быстро спрятала платок на груди и принялась наблюдать, как колдует старуха. Та низко-низко наклонилась над горшком (так, что клубы пара скрыли ее лицо) и что-то быстро зашептала. Алена стояла ни жива, ни мертва, боясь пошевелиться и разрушить колдовские чары. Много вопросов крутилось у нее в голове… Бабка ведь знала, что она придет к ней. Откуда? Даже зелье уже приготовила… И почему бабка Василиса, зная, что она хочет приворожить Ивана, все-таки взялась ей помогать? Этот вопрос мучил ее особенно сильно. Но спросить старуху об этом она не решилась…

Бабка Василиса закончила колдовать, сняла с полочки маленький глиняный кувшинчик и зачерпнула им дымящееся варево. Алена даже глаза закрыла, она думала, что старуха сейчас обвариться. Но та подошла к ней и ткнула ее рукой с зажатым в ней горшочком.

— На, держи! Смешаешь с каким-нибудь питьем и дашь ему выпить… Только смотри, девка, о том, что это я тебе пособила, никому ни слова! Сболтнешь, пусть даже и нечаянно, прощевайся с жизней! Поняла?

— Поняла, бабушка! Благодарствую!

Алена схватила заветный кувшинчик и опрометью бросилась прочь из дома. Старуха посмотрела ей вослед и тихо произнесла:

— Прости меня, Дарьюшка, так надо…

Когда Дарья вернулась к месту ночевки своих, ее встретил отец, крупный, кряжистый казак с загрубевшими от тяжелого физического труда руками. По его виду девушка поняла, что ничего хорошего ждать не приходилось.

— Ты где была, Дарья? — строго спросил отец, уперев руки в бока. — Где шлялась всю ночь?

— Гуляла, — ответила она.

— Гуляла? — его глаза гневно сверкнули. — Знаю я эти прогулки! Опять к Ваньке бегала? Ты что ж творишь, стерва? Вся деревня уж знает!.. Позоришь семью!.. Гляди, Дашка, принесешь в подоле, убью!

Она вздрогнула. В словах отца было столько злости, что ей стало страшно. Но пути назад уже не было…

— Иди, буди наших, — сказал отец. — Будя им спать, работать пора. Да гляди, не засни у меня, не то вожжами отхлещу!

— Я в комсомол хочу вступить, — вдруг сказала Дарья.

— Чего? — не расслышал отец.

— Хочу вступить в комсомол, — повторила девушка.

Она ждала, что отец взорвется, начнет ругать ее, но он вдруг улыбнулся.

— Вот это дело, дочка! Вступай, коли хочешь, неволить не буду… Ну, ступай, ступай…

Дарья удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала. И в этот момент боль вдруг стальными тисками сжала сердце. Она охнула и схватилась рукой за грудь.

— Ваня! — прошептала она.

— Что такое? Что с тобой? — всполошился отец и крикнул. — Мать, иди скорей, Дашке плохо!

— Ничего, ничего, зараз отойдет, — прошептала девушка, превозмогая боль.

Она уже знала, что с ее любимым случилось что-то страшное…

Иван столкнулся с Аленой, когда подходил к стану. Девушка шла быстрым шагом, но, увидев его, остановилась. В руках она держала крынку молока.

— Здравствуйте, Иван Андреич, — поздоровалась она, потупив взор.

— Здравствуй, Алена, — ответил он, чувствуя неловкость оттого, что девушка заметила его возвращение. — Куда это ты бегала поутру?

— На хутор. Вон, молочка парного принесла… Не хотите испить, Иван Андреич?

— Это можно, — согласился он, принимая от нее крынку…

Вкус у молока был какой-то странный. Голова закружилась, руки вдруг ослабели, пальцы разжались, и крынка полетела на землю, разбившись вдребезги.

— Что с вами, Иван Андреич? — как сквозь сон услышал он голос девушки.

— Ничего страшного, — ответил он и затряс головой. — Прости, я разбил твою крынку!

— Ничего, ничего, Иван Андреич! — защебетала она. — Может, вам помочь? Обопритесь на меня, я доведу вас.

— Не надо! — решительно отказался он. — Все нормально…

И потерял сознание…

Он очнулся и увидел перед собой встревоженное лицо Алены. Иван не знал, сколько провалялся без сознания. Головокружение прошло, но ощущение того, что что-то изменилось, осталось. Мысли с трудом ворочались в голове, и поначалу Иван никак не мог понять, что с ним и где он находится. С удивлением огляделся он по сторонам, и тут его взгляд наткнулся на Алену. Иван вдруг совсем по-другому посмотрел на эту девушку. Красивая, работящая, из бедняцкой семьи… И, кажется, без ума от него. Впрочем, ему она тоже нравилась, и чем дольше Иван смотрел на нее, тем больше раскрывались его глаза. Как же он раньше не обращал внимания на эту скромную девушку?

Иван встал на ноги и сказал:

— Алена, не говори об этом никому. А то пойдут, понимаешь, разговоры… Ни к чему это! Сам не пойму, что случилось…

Девушка с готовностью кивнула головой. Иван улыбнулся ей и сказал:

— Ну, что, Алена, пошли? Наши, поди, уже проснулись…

II

Напрасно Дарья ждала ночью своего возлюбленного на обычном месте встречи. Не пришел он и на следующую ночь. Обуреваемая дурными предчувствиями, она пошла к стану, где в дни жатвы располагалась хуторская артель по совместной обработке земли.

Она немного не дошла до места ночевки артели, когда увидела два темных силуэта на фоне ночного неба. Один из них принадлежал девушке, другой — мужчине. Дарья почувствовала, как заныло сердце. Мужчиной был ее Иван! Его фигуру она узнала бы из сотни, из тысячи других мужских фигур! Но вот кем была его собеседница, и что они делали ночью вдвоем вдали от стана?.. Страшное подозрение зародилось в ее душе. Разум отказывался верить, но любящее сердце говорило ей, что случилось то, чего она все время подсознательно боялась…

Дарья бесшумно, как зверь, подобралась поближе. Так, что стали слышны голоса…

— Ванечка, как же мне хорошо с тобой! — услышала она женский голос, который сразу признала. — Я ить давно тебя люблю, сызмальства, когда ты только возвернулся со службы! Я ишо девчонкой сопливой была… Мне и зараз страшновато! Вдруг открою глазоньки, а это — сон!

— Дуреха ты, Аленка! — ответил ей Иван, прижимая к себе.

Они поцеловались. Дарья еле сдержалась, чтобы не завыть в голос от сильной душевной боли. Ее Ванечка, оказывается, гуляет с другой!..

Потихоньку она отползла назад и побежала обратно. Слезы душили ее, она хватала воздух широко открытым ртом, но его все равно не хватало. Споткнувшись, девушка упала на землю и осталась лежать, вцепившись пальцами в почву, содрогаясь от рыданий…

На следующий день Дарья отпросилась у отца и отправилась в артель. Ей необходимо было повидать Ивана, посмотреть ему в глаза. И повод был. Девушка заранее написала заявление о вступлении в комсомол. Нужна была рекомендация или двух комсомольцев, или одного коммуниста. Иван был секретарем партячейки…

День выдался жарким. Солнце палило нещадно, по лбу, по спине тек пот. Изредка налетавший ветерок поднимал с дороги тучу пыли, гоня ее впереди себя. А по обеим сторонам тихо перешептывались тугие, налитые спелым золотом колосья пшеницы.

Дарья еще издалека услышала шум работающих лобогреек и крики работников артели. Собрана была уже большая часть хлеба, работы оставалось на день-два. Она остановилась на краю поля и, прислонив ладонь козырьком ко лбу, принялась вглядываться в работающих мужчин и женщин. Девушка пыталась определить, на какой из косилок сидит Иван.

— Кого ищешь, девонька? — услышала она позади себя женский голос.

Девушка обернулась. Перед ней стояла тетка Степанида, которая в артели работала стряпухой. Она весело смотрела на Дарью, сверкая белозубой улыбкой.

— Здравствуйте, тетка Степанида! — поздоровалась девушка.

— Здравствуй, здравствуй, Дарьюшка! — ответила та. — Кого ищешь? Ивана, что ль?

Дарья кивнула головой, чувствуя, как начинает заливаться краской лицо, и горят уши.

— Он в поле, — сказала стряпуха. — Обожди трошки, скоро буду скликать всех на обед, там и погутаришь с ним. А пока поболтай со старухой…

— Спасибо, тетка Степанида! — поблагодарила ее девушка.

Пока обед доспевал, Дарья поговорила немного со стряпухой. Болтали о разном, о несущественном. Но у девушки возникло ощущение, что эта пожилая женщина жалеет ее. Это проскальзывало и в ее обращении с Дарьей, и в интонациях голоса, и во взгляде. И от этого девушка чувствовала себя неловко…

Наконец, обед был готов. Тетка Степанида постучала по железному рельсу, скликая людей. Через некоторое время появились первые работники. Они подходили постепенно и рассаживались за длинный деревянный стол, стоявший рядом с кухней.

Но вот она увидела Ивана. Рядом с ним шла симпатичная девушка, при виде которой где-то глубоко внутри у Дарьи шевельнулась ревность, бурным потоком заполняя ее душу. Она готова была броситься вперед и вцепиться сопернице в русые волосы. Конечно, Дарья ее узнала с первого взгляда. Именно эту девушку она видела с Иваном прошлой ночью…

Они шли рядом и о чем-то беседовали. Девушка была рослой и сильной, но Иван все равно возвышался над ней на целую голову. Вот он что-то ей сказал, и она рассмеялась в ответ.

— Здравствуйте, Иван Андреич. Здравствуй, Алена, — сказала Дарья, подходя к ним. — Иван Андреич, подь на-час, дело до тебя есть.

В карих глазах Алены промелькнуло беспокойство, она вопросительно посмотрела на него.

— Иди, я ненадолго, — сказал ей Иван, и, когда она пошла, то и дело оглядываясь на них, повернулся к Дарье. — Чего тебя, Даша?

Девушка пристально посмотрела в его глаза, и он виновато опустил их, видимо, чувствуя себя неловко под взглядом этих черных бездонных глаз.

— Я вот тута заявленьице принесла в комсомол, — сказала вдруг Дарья, протягивая ему листок. — Надо, чтоб кто-нибудь поручился за меня.

Иван с облегчением вздохнул и взял из рук девушки заявление. Быстренько пробежав глазами по бумаге, он поднял взгляд и сказал:

— Что ж, это дело. Пойдем к столу, я напишу поручительство.

Но Дарья, не в силах больше сдерживаться, схватила его за руку, не давая уйти.

— Ванечка, милый, что же это? Я тебя две ноченьки прождала, а ты не пришел! Что с тобой?

Он вздрогнул, как от удара, и тихо сказал:

— Даша, я люблю другую.

Сердце невыносимо защемило, она до крови закусила губу, чтобы не закричать от душевной боли, терзавшей ее.

— Как же так, Ваня, ить третьева дни ты божился в любви ко мне?

— Так получилось…

— Как «так»? А я куда ж теперича без тебя? Как жить-то?

На ее глазах выступили слезы. Иван дотронулся до ее руки и сказал:

— Не надо нюни распускать, Даша. Возьми себя в руки!

Она твердо взглянула на него.

— Ох, и сволота же ты, Ванька! Значится, раньше нужна была, а теперича «возьми себя в руки»?

— Я думал, у нас с тобой все по-сурьезному…

— А вышло, что нет! — закончила за него Дарья. — Ну, и черт с тобой! Проживу как-нибудь без тебя!

Она на его глазах порвала заявление и бросила обрывки ему в лицо.

— Вот тебе комсомол!.. Прощевайте, Иван Андреич!

И, повернувшись, быстро зашагала прочь от стана. Иван посмотрел ей вослед, пригладил волосы рукой и направился к столу. Ему было неловко перед товарищами, ведь они видели и слышали все. Он сначала хотел догнать Дарью, повиниться перед ней, но перед глазами вдруг встало лицо Алены, и парень махнул рукой…

Несколько дней Дарья проходила сама не своя. Даже родные заметили, но все их попытки выяснить, что случилось, заканчивались неудачей. Дарья молчала…

Поначалу ее душил гнев. Она ненавидела Ивана всей душой за то, что он с ней сделал. К нему девушка больше не ходила, гордость мешала ей это сделать. И уж тем более не могла она рассказать ему, что…

Закончилась жатва, артельщики, собрав хлеб, занялись обмолотом. Вскоре и семейство Дарьи покончило со своими делами. Многое она передумала за эти дни. Ненависть к Ивану опять сменилась на любовь. Девушка поняла, что, несмотря ни на что, все еще любит его и не может смириться с этой потерей. Преодолев свою гордость, она решила еще раз поговорить с ним…

Рано утром она встала, привела себя в порядок и оделась во все самое лучшее.

— Куды это ты с самого ранья? — забеспокоилась мать, увидев ее приготовления.

— Пойду, прогульнусь, — ответила Дарья. — А то с этой уборкой и обмолотом вовсе одичала я без общества!

— Ну, ну, — покачала головой мать, но удерживать не стала.

Она догадывалась, что происходит с дочерью. По хутору уже поползли слухи, что Иван бросил Дарью и встречается с Аленой Кирзачевой. Но сама Дарья ничего об этом не сказала матери, а та не лезла с расспросами, зная, что рано или поздно дочка сама ей все расскажет…

Дарья вышла за баз и пошла по дороге в хутор. Их подворье располагалось на самой окраине. В свое время отец Дарьи купил дом со всеми постройками в соседнем хуторе и перевез его сюда. Они не были коренными жителями хутора, приехали в двадцать первом году. Почему их семья поменяла место жительства, Дарья плохо помнила. Тогда она была еще маленькой девчонкой. В памяти отложилось что-то неприятное, нехорошее, связанное с этим переездом, но что конкретно, она не могла вспомнить…

На хуторе их приняли настороженно. Но вскоре Степан Прокопьевич развернулся и крепко встал на ноги. В помощи людям он никогда не отказывал и не наживался на чужом несчастье, как это делали другие богатые жители хутора. За это его и уважали. Он охотно давал в долг, но отдачи не требовал, лишь иногда просил соседей о помощи, всегда кормил и поил их во время работы до упаду. Так что отец девушки хоть и числился в кулаках, по духу очень сильно отличался от них…

По дороге ей повстречался Яшка Рыжий. Кличку комсомольскому вожаку дали за огненно-рыжую шевелюру. Этот худой, мосластый парень был действительно рыжим. Даже усы, брови, ресницы и волосы на руках отливали золотом. Дарья недовольно поморщилась, увидев его. Она недолюбливала этого парня. На хуторе всем была хорошо известна его страсть к девкам. Ни одну юбку не пропускал мимо. Поговаривали, что он живет с жалмеркой Маврой, что, впрочем, не мешало ему увиваться за другими бабами.

— Здорово, Дарья! — поприветствовал ее Яшка. — Куда это ты по утряне направляешься?

— Твое какое дело? — поджав губы, ответила девушка.

— Может, прогульнемся на пару?

Глаза Яшки маслянисто блестели. Дарья хорошо чувствовала его настрой. Всякий раз при встрече с этим парнем у нее возникало настойчивое желание поскорее распрощаться с ним. И этот раз не был исключением.

— Пропусти, Яшка, я тороплюся.

Но парень не давал ей пройти, загораживая путь.

— Да ладно тебе, Даш. Дела могут и обождать.

— Иди лучше к своей жалмерке, кобель ненасытный! — оттолкнула его Дарья и быстро пошла прочь.

— Уж не к Ивану ли торопишься? — крикнул ей вдогонку Яшка. — Ежли так, не спеши, его все равно нету! Он ушел свататься к Алене!

Ничего не ответила Дарья, но эти слова ее словно кипятком обожгли. Ноги вдруг разом ослабели, сердце бешено заколотилось в груди. Неужели это правда? Неужели ее Ванечка собрался жениться на Алене? Нет, она не могла поверить в это. Где-то в глубине души еще жила надежда, что ее возлюбленный опомнится и вернется к ней…

Дарья подошла к хате, в которой проживал Иван с родителями. В доме никого не оказалось, все было заперто. Девушка огляделась и увидела сидящих у соседней хаты мужиков. Среди них был и сосед Востряковых Антип Кривой, с утра пораньше уже успевший где-то поднабраться.

— Здравствуйте! — поздоровалась с мужиками Дарья.

— Здорово! — откликнулись казаки, отрываясь от своих самокруток.

— Дядя Антип, не знаешь, где соседи?

Пожилой казак посмотрел на нее единственным пьяным глазом (второй он потерял еще в германскую войну) и ответил:

— Соседи-то?.. Вроде, свататься уехали к Кирзачевым.

Перед глазами девушки все закружилось, завертелось, а потом она потеряла сознание…

III

Когда-то у Кирзачевых была добротная хата и большая семья. Революция и гражданская война все перечеркнули. Старший сын пропал в германскую, а его жена сбежала с хорунжим проходившего через их хутор казачьего полка. Другого сына зарубили белые во время гражданской войны, его жену изнасиловали и убили каратели. У него детей не было, а у старшего все померли от тифа. Вот так и осталась у стариков Кирзачевых одна Алена. Без мужских рук хозяйство постепенно пришло в упадок, заниматься-то этим было некому. Так Кирзачевы превратились в бедняков…

Когда образовалась сельскохозяйственная артель на хуторе, Кирзачевы одними из первых вступили в нее. Терять им было нечего, а вот приобрели они много. По крайней мере, не приходилось так голодать, как раньше. Подросла Алена, тоже стала работать в артели. Родители мечтали, что она выйдет замуж за хорошего казака, который поможет им поправить подворье…

Иван с родителями и самой известной на хуторе свахой Ильиничной остановились перед хатой Кирзачевых. Мать придирчиво осмотрела сына, поправила воротник нарядной рубахи и удовлетворенно кивнула.

— Ну, пошли, что ли? — сказал отец и откашлялся в кулак.

Дружной толпой вошли они в хату Кирзачевых.

— Здорово живете! — поздоровался с хозяевами Андрей Михайлович.

— Слава богу, — ответил ему отец Алены, Мирон Григорьевич, высокий и худой престарелый казак.

Он уже догадался, зачем пришли гости. Да и как не догадаться-то! Едва увидев Ильиничну, Мирон Григорьевич понял все. Впрочем, это не было для него неожиданностью. Алена уже рассказала родителям, что встречается с Иваном. Только он не думал, что это произойдет так быстро…

— Принимай гостей, Мирон Григорич! — продолжал тем временем отец Ивана.

— Ну, что ж, гостям мы завсегда рады. Лукерья, дай людям на что присесть!

Мать Алены обмахнула тряпкой табуреты и подала их гостям. Все расселись, и только тогда Андрей Михайлович начал разговор.

— А мы ить к вам по делу.

— По какому такому делу?

— У вас — девка невеста, у нас — жених… Может, породнимся каким образом?

Далее потек обычный в таком деле разговор. Иван не слушал их. Какое-то странное чувство зародилось в его душе. Ему вдруг показалось, что совершенно напрасно пришли они в этот дом. И чего это ему вдруг приспичило жениться на Алене? Можно было бы и повременить, повстречаться еще… Но словно какая-то сила толкала его на этот поступок, не давая свернуть в сторону…

Ему вдруг стало душно. Захотелось выйти на свежий воздух, но положение жениха обязывало оставаться в хате…

А тем временем два семейства уже сговорились.

— Кличь дочку, Мирон Григорич! — предложил Андрей Михайлович.

— Алена! — позвал дочку отец.

В дверях показалась смущенная невеста, явно обрадованная сватовством, но пытающаяся скрыть свою радость, опустив глаза в пол.

— Хороша девка! — выдохнули, как один, родители Ивана и сваха.

— Вот и ладненько, вот и сговорились! — обрадованно всплеснула руками Ильинична.

Тут мать Ивана, Наталья Дмитриевна, вытащила откуда-то высокий белый хлеб и положила его на стол, а Андрей Михайлович извлек из-под полы на свет божий бутылку самогона.

— Давайте теперича, дорогие мои сваты, выпьем и поговорим про наших деточек и про уговор…

В этот день Иван напился так, что родителям пришлось вести его до хаты. Вроде, должен был радоваться, но на душе было так муторно, хоть вой. Словно сегодня он сделал большую ошибку, посватавшись за Алену Кирзачеву…

Дарья довольно-таки быстро пришла в себя, но чувствовала себя очень слабой. Сердобольные бабенки помогли ей дойти до дому.

— Даша! — встревожилась Аксинья, увидев бледно лицо дочери с лихорадочно блестевшими на нем глазами. — Что стряслось?

Соседка Гришиных, Анна Коршунова, подошла к ней и что-то зашептала на ухо. Мать с жалостью посмотрела на Дарью, и та поняла, что соседям уже все известно.

Когда все разошлись, Аксинья подошла к дочери. Дарья лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Мать молча присела на постель рядом с ней, потом девушка почувствовала ее ласковую руку у себя на голове. Она перевернулась на спину, явив Аксинье заплаканное лицо, и прижалась щекой к ее ладони.

— Тяжко тебе, доченька, — сказала мать, поглаживая ее другой рукой. — Дюже любила его?

— Я люблю его, мама! Жизни без него не чаю!

— Ничего, доченька, все перемелется. Люди сказывают, время лечит. Забудешь ты свово Ваньку, полюбишь другого и выйдешь за него замуж.

— Нет! — вскрикнула Дарья и заревела в голос, забилась в истерике.

— Что ты, Даша, что ты? — забеспокоилась Аксинья и вдруг страшная догадка промелькнула у нее в голове. — Дашка, да ты никак?..

— Да, мама, да! — крикнула дочь ей в лицо.

Мысли лихорадочно забегали в голове. Аксинья пыталась сообразить, что можно сделать в данной ситуации, но ничего путного на ум не приходило.