Возвращения

Или что нашим ураном с Голконды злые коммунисты разбомбили бедную беззащитную Америку. Больше об Америке и позаботиться некому - одни российские борцы с тоталитаризмом ее от России оберегают! Помните, у Брэдбери рассказ... "Улыбка", кажется. Стоит после всемирной катастрофы грязная голодная толпа и ждет своей очереди плюнуть на Монну Лизу. Мол, ты, такая красивая, нас ни от чего не спасла, а сама такая же красивая и осталась - значит, ты и виновата! Вот... похоже, правда?
      - Есть разница,- не выдержал хозяин.- Прототип-то существовал реально!
      - Да откуда вы знаете? - с инстинктивной стремительностью парировал Быков, не успев застесняться резкости своего ответа.- Да откуда вы знаете, какая она была, даже если - была? Я уж не говорю, кстати, про версии вроде того, что Леонардо писал Джоконду с себя... Хорошо, иначе. Хочется кому-то плавать, как дельфин,- а не дано. Ни моря вокруг, ни у себя плавников. Обидно! Как замечательно дельфин плавает-то, да в какой красоте! Значит, кинуть в выгребную яму дельфина, дождаться, когда издохнет, продемонстрировать народу труп и зааплодировать: ну вот, мы и доказали, что такие чистые и красивые животные, как дельфины, нежизнеспособны! То ли 'дело черви! Им в дерьме - хоть бы что! Дельфины - обман, черви правда! Избавляйтесь от иллюзий, господа! Равнение на червей!!
      Быков запнулся, окончательно потеряв нить. Ему внезапно пришло в голову, что столь длинных речей, да еще на столь отвлеченные темы, он до сих пор не держал никогда.
      И больше никогда не станет. Потому что - он не смог бы ответить, откуда он это знает, но знал он доподлинно - вся эта речь оказалась совершенно не нужна. От первого до последнего слова. Я для себя говорю, понял он, не для него.
      Пауза затянулась.
      - Я пойду,- безжизненно сказал он.- Извините. Пора возвращаться.
      Он повернулся и, сутулясь, слегка вразвалку пошел к лифту. Нажал кнопку вызова. Рука хозяина дернулась было к запорам лестничной решетки - и тут же упала обратно. Показалось бестактным запираться так уж сразу, пока этот человек еще здесь. Все-таки когда-то - пусть сорок лет назад - они были почти единомышленниками. Если бы хозяин слышал разговор в автобусе, он обязательно подумал бы: единочаятелями. Мыслили они, конечно, по-разному. Но чаяли - одного и того же. Тогда.
      Лифт тягуче сполз с поднебесья и, звонко щелкнув, впечатался в этаж. Быков открыл лязгнувшую дверь. Держась за настывший металл рукоятки, оглянулся на хозяина и повторил:
      - Извините.
      Совсем стемнело, и дождь сыпал, как из ведра - пронзительный и злой. Подняв воротник куртки, Быков почти бегом пересек двор и вскочил в автобус. Встряхнулся и сам себе напомнил мокрого старого пса.
      В кабине оглушительно грохотала африканскими ритмами стереотехника, и за рулем сидел его сын.
      - Привет, па,- сразу делая звук тише, сказал он.
      - Ого,- проговорил Быков растерянно. Кого угодно он ожидал, но не Гришку. Сын давненько не показывался. Они обменялись рукопожатием.
      - Как ма?
      - Нормально. Прихварывает немножко... цветочки поливает...- Быков, сердито насупившись, глянул на сына исподлобья.- Или ты всерьез?
      - Всерьез, конечно,- без особого энтузиазма сказал Гриша.- А вообще ладно, можешь в подробностях не рассказывать. Я, наверное, загляну на днях...
      - Понятно.
      - Да нет, правда загляну.
      - Верю. Верю-верю всякому зверю...
      - А тебе, ежу - погожу! - со смехом подхватил Гриша. Но Быкову было не до смеха. Отчетливо ощущая холодок нехорошего предчувствия, он озирался; салон был пуст.
      - А где Иоганыч? - спросил он.
      Гриша перестал улыбаться. Отвернулся.
      - Ушел.
      - Давно?
      - Минут пять назад.
      Быков сделал суетливое движение к двери, но Гриша стремительно встал, загораживая ему дорогу.
      - Не надо, па. Не надо. Я тут тоже все локти искусал, но... сижу. Его выбор.
      - Да,- тяжело проговорил Быков. У него будто все мышцы разом растворились в едкой кислоте отчаяния; тело сделалось неподъемно тяжелым, и от веса этой бессмысленной, ни на что не способной груды сперло дух. Он опустился в ближайшее кресло. Сгорбился так, что влажный, холодный воротник куртки нагромоздился едва не на темя.- Ну пропадет же старик...
      - Пора мне возвращаться, сказал,- негромко проговорил Гриша.
      - Вот даже как...- угрюмо пробормотал Быков.
      Он искоса, как нахохлившаяся птица, посмотрел вбок, наружу. На какой-то миг ему показалось, что среди промокших насквозь людей, бредущих или бегущих - кто на что способен по залитой лужами, исхлестанной дождем темной улице, он видит одного; самого маленького, самого жалкого, сгорбленного, но не сломленного, совсем не сломленного; напротив, пошедшего к новой цели, которую отыскал сам и на которую решился сам. Бредущего из последних сил туда, где, как он верил, его ждет дальний, очень дальний, неведомый и желанный дом. Человек все может перетерпеть, все преодолеть... все рассчитать и свершить, если он идет к такому дому. Если он думает, что идет к такому дому. Если ему кажется, что он идет к такому дому. Сила это или слабость?
      Или просто потребность? Разве можно спросить: потребность дышать - это сила или слабость? Просто если не дышать смерть. Смерть тела. А без дальней цели - смерть души.
      - Ну, тогда пора и мне возвращаться,- проговорил он и тяжело вздохнул. Что я Жилину-то скажу, мельком подумал он. Гриша нырнул обратно в кабину и положил руки на баранку.
      - Куртку снять не хочешь? - заботливо спросил он.- Мокрая, как компресс ледяной... не простудишься? Давай распну ее на климатизаторе - пока едем, просохнет.
      Быков пренебрежительно шевельнул ладонью. Потом осведомился:
      - Вы-то как там у себя?
      - Мы-то там у себя отлично,- ответил Гриша.- Только знаешь, я, пожалуй, прямо сегодня к вам зайду почайпить. А вернусь уж поутру. Не против?
      Быков попытался улыбнуться онемевшими, будто после новокаиновой блокады, губами.
      - Спасибо,- с трудом выговорил он.- Мама будет рада.
      - А ты?
      - И я. Только вот очухаюсь маленько,- Быков запнулся.Гоби, Голконда, Марс, Амальтея, Уран... Понимаешь? И вот ушел. Что этот мир с людьми делает... - посопел несколько секунд.- Теперь если захочешь повидаться - прогибайся перед бездельниками, пар-разитами, выклянчивай визу.
      Гриша только фыркнул. Нечасто отец позволял себе выражаться столь эмоционально. Похоже, подумал сын, его сегодня вконец достали.
      Быков угрюмо помолчал.
      - Л-ладно,- сказал он решительно и чуть встряхнул головой.- Поехали. У меня завтра дел - выше крыши.
      - Конфет маме к чаю надо не забыть,- проговорил Гриша.
      - Это ты прав.
      Мягко фыркнул двигатель; автобус тронулся, и в приоткрытое боковое окно кабины потянуло холодным ветром, нашпигованным острыми брызгами раздробленных на стекле капель.
      - Давай-ка, брат, поднимем стекла,- сказал Быков.- Дует.
      Гриша послушно коснулся одной из кнопок; беззвучно выползшее из паза толстое стекло отсекло салон от непогоды.
      - Все горят, а он танцует, говорит: закройте, дует! пропел Гриша негромко и озорно. Быков даже не улыбнулся.
      - Домой...- тихо сказал он и откинулся на спинку сиденья.- Домой.
      Автобус вывернул на Московский проспект и сразу, рывком, набрал ход.
      А хозяин квартиры тоже вернулся к себе. Уселся перед компьютером - и, задумавшись сам не понимая о чем, минуты, наверное, четыре смотрел на пусто мерцающее окошко "турбопаскаля" и не прикасался к клавиатуре.
      20-23 октября 1998.
      Санкт-Петербург