Опершись рукой на гранитный парапет набережной, дежурил высокий худой мужчина в белых брюках и цветастой безрукавке навыпуск - на груди инфракрасный бинокль, на плече ротный лучемет Стечкина, больше похожий на мощное фоторужье, чем на оружие. Заметив Иру, он оттолкнулся от парапета и неспешно пошел ей навстречу. Ира заулыбалась. "...Теперь представь - конвейер, двадцать семь операций в секунду, и так из часа в час!" - громко сказали в палатке. Дежурный подошел к Ире. У него было лицо старого путиловца из исторического фильма и пальцы пианиста или нейрохирурга. Он смущенно пригладил седые усы и спросил, по-хохляцки мягко выдыхая добродушное "г":
      - Погоди, дочка. На ту сторону, что ли?
      - Ага, - ответила Ира.
      - Тогда уж покажи документы, пожалуйста, - явно стесняясь, попросил он. Ира покивала и полезла в сумочку. Косметичка, духи, ключи от квартиры, ключи от мотоцикла, расческа, томик Акутагавы - в метро читать, собственное стереофото в бесстыжем купальнике - на случай подарить, если какой-нибудь парень пристанет и понравится, затертый пятак, оставленный на память после того, как деньги исчезли из бытового обихода... Нету паспорта. Так, еще раз. Косметичка. Внутрь не влезет, но все же... Она раскрыла, оттуда посыпалось. И тут она вспомнила.
      - Фу ты! - она даже засмеялась от облегчения. - Вот ворона! Я ж его на столе оставила!
      - Артем! - донеслось из палатки. - Кофе будешь?
      - Конечно, буду! Сейчас!.. На каком еще столе?
      - Да на работе... в Кремле. Вы позвоните товарищу Сталину или секретарю, спросите: Ира Гольдбурт - есть такая? Вам приметы скажут или... Ой. Ну, я не знаю.
      - Ты что говоришь, стрекоза? Шестой час! Там либо разошлись, либо спят давно.
      - Ну да - спят... Я третью неделю там работаю, так и не поняла, когда они спят.
      Артем сочувственно кивнул головой.
      - И как тебе там?
      Ира только вздохнула.
      - Серьезно все - жуть. И страшно - как бы чего неправильно не сделать. Сегодня вот отчебучила - думала, сгорю! - Она опять вздохнула. Я люблю, когда все на ушах стоят. С детьми о-бо-жаю! Я ж в педвуз подавала, полбалла недобрала, представляете? Стенографию, дурында, выучила - конспекты писать... - Ира дернула плечом. - Правда, стенография-то как раз и пригодилась... Летом опять буду подавать, обязательно.
      Артем улыбался.
      - Ладно, дуй вперед. На том посту скажешь - Артем пропустил, дескать, я тебя знаю, с отцом твоим мы давние друзья. Отца твоего как зовут?
      - А я детдомовская, - сказала Ира. - У меня отца нету, и мамы тоже.
      У дежурного обвисли усы. Из палатки высунулась круглая голова и сварливо сообщила:
      - Стынет, Артем!
      - Погоди ты! Как же это, девочка... где же?
      - Там, - нехотя произнесла Ира и резко захлопнула сумочку. - В богом избранной стране. Их долго не выпускали, не давали разрешения... а как пятидневная война началась, всех, кто в отказе сидел, сразу мобилизовали... Сирот потом Красный Крест развез в те страны, куда хотели уехать родители.
      - О, господи, - сказал дежурный. - Ты что ж... совсем одна?
      - Почему? - обиделась Ира. - У меня старший брат есть, кибернетик. Сейчас в подводники пошел. Я к нему каждое лето езжу, на лодке была. Знаете, как интересно?
      - Знаю, - чуть хрипло сказал Артем и тихонько кашлянул, прочищая горло. Осторожно коснулся Ириного плеча. Ира мяукнула.
      - Кофе хочешь? - беспомощно спросил дежурный.
      - Нет, спасибо, Артем. Я бы пошла, а? Всю ночь черкала, то немцы, то англичане...
      Артем кивнул, вынул из нагрудного кармана коробочек радиофона. Привычным движением сделал из трех пальцев какую-то "козу", небрежно ткнул в клавиатуру. Тускло блеснув, выскочила антенна, радиофон зашипел.
      - Пал Семеныч? Привет! Слушай, я к тебе девочку пропускаю.
      - Ну да? - спросил радиофон. - Зачем мне девочка?
      - Хорошая девочка, только документ на работе оставила. Не гнать же ее обратно, сам посуди.
      - Что-то девочка твоя заработалась, - с ехидцей сказал радиофон. Пропускай, ладно.
      - Ну вот и хорошо. Пока.
      - Стой, стой, Артем Григорьевич! Тут Вацлав все-таки звонил, кланялся тебе.
      - Звонил? Почему не пришел-то?
      - Интеграл какой-то доколачивал. Забыл, говорит, о времени.
      - Понятно, - с какой-то уважительной завистью сказал Артем. Талантливый, чертяка...
      Радиофон хмыкнул и проговорил:
      - А кто сейчас не талантливый? Когда работа в радость...
      - Все ж таки по-разному.
      - Ну, знаешь, Артем Григорьевич, это как рост. У кого метр семьдесят, а у кого два пять. Но, в общем, к жизни все пригодны. А без роста совсем не бывает.
      Артем засмеялся.
      - Ты пропаганди-ист! Что-то я же тебе сказать еще хотел... Да! Тут опять приходил этот вчерашний чудик.
      - Какой?
      - Ну, помнишь: как пройти на улицу Кузнецкий мост? Мне нужен Выставочный зал Союза художников...
      - И что сей художник хотел?
      - Поговорить, я так понимаю. Бессонница у него, что ли?.. Какой же это, говорит, мост, если в час "пик" тут машин больше, нежели воды?
      - Надо же, умный какой. А ты объяснил ему, что, например... ну, птица, даже если крылышки сложила и ходит по траве, все равно птица, а не мышь! Или вот социализм - что ты с ним ни делай...
      - Пал Семеныч, прости, я перезвоню. Девочка тут просто засыпает.
      - Да я ничего, - виновато пробормотала Ира, разлепляя глаза. - Веки только опустила.
      - Вот я и вижу.
      - Давай, - сказал радиофон. - Пусть гуляет и ничего плохого не думает. Связь кончаю.
      - А я никогда ничего плохого не думаю, - заявила Ира. - С какой стати?
      На миг встав на цыпочки, она чмокнула Артема в морщинистую щеку - тот даже крякнул от неожиданности, - а потом дунула через мост.
      Она любила мосты за свободу и ветер. Город будто смахнули вдаль, на края, осталось лишь главное: небо и река. По реке тянуло просторной прохладой, чувствовалось: скоро рассветет. Разрывы облаков наливались алым соком, и по неподвижно лежащей глубоко внизу чистой воде медленно текли розовые зеркала. Было так весело нестись в утренней пустоте, что Ира вдруг загорланила с пиратской хрипотцой какую-то ерунду, звонко отбивая каблуками только что придуманный рвущийся ритм и время от времени перепрыгивая через лужи, которые оставил прошедший вечером теплый дождь.