— Почему бы и нет? — согласился Мэллори, приближаясь к стойке. Фелина тем временем вспрыгнула на табурет и не мигая уставилась на метателей дротиков.

— Мы ни разу вас тут не видели, — заметил бармен.

— Ничего удивительного, — откликнулся Мэллори. — Я ни разу тут не бывал.

— Вы, случаем, не ирландец? — поинтересовался бармен, разглядывая детектива в упор.

— Джон Дж. О'Мэллори, — представился тот.

— Тогда первая порция за счет заведения, — изрек бармен с восторженной улыбкой человека, отыскавшего новый источник дохода.

— Весьма щедро с вашей стороны.

— А что будет пить ваша подруга?

— Ничего, — ответил Мэллори, пока бармен наливал ему стопку виски. — Вы вроде бы не против ее присутствия.

— А с чего бы мне быть против? Кошки ведут свое происхождение из Ирландии, знаете ли.

— Не знал!

— Кошки, — кивнул бармен, — виски, батист и революция — вот наши четыре подарка миру.

— А как насчет лепрехунов? — поинтересовался детектив.

— Малый Народец? — презрительно бросил бармен. — Может, они и ирландцы, но вряд ли ими стоит гордиться. Порочное, неверное племя, если хотите знать мое мнение.

— Они здесь бывают?

— Да я бы ни одного и на пушечный выстрел не подпустил! — рявкнул бармен.

— Вы говорите об англичанах? — оживился старик из угла. — Поубивать их всех мало!

— Нет, — отрезал бармен. — Мы обсуждаем Малый Народец.

— А-а, этих, — протянул старик. — Дважды поубивать их мало! — Он поглядел на Мэллори. — А вы что думаете об англичанах?

— Я же велел Сынам Эрина [14] не подстрекать моих посетителей, — зловещим тоном пророкотал бармен.

— А я всего лишь затеваю приятную беседу, — огрызнулся старик. — А ты попридержи язык. Сыны Эрина помнят своих друзей.

— Куда лучше бы им помнить своих кредиторов, — желчно откликнулся бармен. — Или ты хочешь, чтобы я подвел счета?

— Может, тебе стоило бы вернуться на добрую старую родину, — не растерялся старик. — Америка превращает тебя в капиталистическую пиявку.

— Да на доброй старой родине нет ничего, кроме массы камней и кучки стариков, просиживающих штаны в пабах и затевающих революцию, — подал голос из-за соседнего столика меднолицый мужчина среднего возраста.

— Слыхал я эдакое, Фитцпатрик! — изрек старик. — И в ответ могу сказать только одно: если бы Рыцари Трилистника [15] чуть меньше болтали языком и чуть больше сражались, мы смогли бы вернуться на добрую старую родину.

— Ха! — парировал Фитцпатрик. — Да когда ж это Сыны Эрина прикончили хоть что-нибудь, кроме бутылки виски?

— Убийственные слова! — вскричал старик.

— Если они и правда такие, так надо сказать англичанам, пусть бросят их в бой против вас! — буркнул Фитцпатрик, тоже подскочив.

— Может, выйдем?! Попробуй повторить!

— И попробую! — Фитцпатрик сбросил пальто, закатал рукава, поплевал на ладони и направился к двери. — Правила маркиза Квинсберийского? [16]

— Несомненно, — согласился старик, подхватывая дубинку и следуя за ним на улицу.

Трое или четверо посетителей увязались за ними, но остальные не обратили на происходящее никакого внимания, и только Фелина с любопытством прижалась лицом к стеклу.

— И часто такое случается? — поинтересовался Мэллори, поворачиваясь к бармену.

— Не более трех-четырех раз за вечер, — беззаботно ответил тот.

— Может, нам лучше вмешаться? — предложил детектив.

— Да спешить некуда.

— С дубинкой или без нее, но у старика нет ни шанса.

— Они будут просто перебрасываться оскорблениями, — усмехнулся бармен, — чтобы как следует раскипятиться, но прежде чем это случится, они окоченеют и вернутся в помещение.

— Вы хотите сказать, что они собираются просто болтать?! — вопросил Мэллори.

— Существует огромная разница между революционной болтовней и революционной борьбой. Если бы им хотелось сражаться, они бы сейчас в Белфасте закладывали бомбы.

— И такое случается еженощно? Бармен кивнул:

— Кроме воскресений.

— А почему для воскресений сделано исключение? — полюбопытствовал Мэллори.

— По воскресеньям наше заведение закрыто.

Фелина вернулась к стойке и уселась на табурет рядом с Мэллори.

— Я думал, ты собираешься полюбоваться на драку, — заметил детектив.

— Они только и делают, что орут друг на друга, — развела она руками. Вдруг ее внимание привлекла ваза с арахисом, и девушка принялась играть с орешками, выкладывая из них на стойке незатейливые узоры.

Бармен заметил пустой бокал Мэллори.

— Может, еще разочек наполнить, О'Мэллори?

— Почему бы и нет? — Мэллори запустил бокал по стойке в сторону бутылки и поглядел на бармена. — А еще я бы не отказался от кое-какой информации.

— Если это в моей власти, она ваша.

— Спасибо. Я бы хотел знать, где найти лепрехуна по имени Липучка Гиллеспи.

— Не найдете. Он подлый тип, этот Гиллеспи.

— Знаю. — Мэллори извлек бумажник и продемонстрировал свою сыскную лицензию. — Он позаимствовал нечто, ему не принадлежащее. Меня наняли, чтобы это нечто вернуть.

— Ну, будь я неладен! — восхитился бармен. — Настоящий филер прямо тут, у меня в пабе!

— Вы можете мне помочь?

— Я-то не могу, зато могу познакомить кое с кем, кто может. Финнеган! — взревел бармен.

Худой бородач с темно-рыжими волосами, в помятом вельветовом костюме встал из-за столика и подошел к стойке, неся в руке небольшой блокнот.

— О'Мэллори, — провозгласил бармен, — это Финнеган, наш местный поэт. Финнеган, поздоровайся с детективом Джоном Дж. О'Мэллори.

— Рад познакомиться, — произнес Финнеган.

— Аналогично, — откликнулся Мэллори. — По-моему, с поэтами мне встречаться еще не доводилось. Вы печатали какие-нибудь книжки?

— Я наш местный неопубликованный поэт, — сурово провещал Финнеган. — Список рынков, покуда не расколотых мной, воистину феноменален. Я был отвергнут всеми, от «Плейбоя» и «Атлантического еженедельника» до студенческих многотиражек, в которых вместо гонорара расплачиваются авторскими экземплярами. — Помолчав, Финнеган тряхнул головой. — Порой я и сам поражаюсь собственной последовательности.

— А о чем вы пишете? — поинтересовался Мэллори.

— А о чем пишет любой ирландский поэт? — кисло ответил вопросом на вопрос Финнеган. — Я отношу свои провалы исключительно на счет тайного консорциума высокопоставленных и влиятельных британских редакторов.

— Он написал массу стихотворений про Малый Народец, — подсказал бармен и повернулся к Финнегану. — О'Мэллори ищет Липучку Гиллеспи, и я решил, что специалист по Малому Народцу может знать, где этот склизкий маленький ублюдок.

— Что он натворил на сей раз? — поинтересовался Финнеган, закуривая вонючую трубку.

— Кража.

— Похищенное крупнее батона хлеба?

— Простите? — не понял детектив.

— Вопрос задан отнюдь не в шутку, О'Мэллори, — сказал ирландец. — Пожалуйста, ответьте.

— Куда крупнее. А что?

— Лепрехуны держат горшки с золотом, — пояснил Финнеган. — Я думал, это известно всякому. О, они находятся отнюдь не у края радуги — фактически говоря, большинство горшков закопано в Центральном или Граммерси-парке, — но если похищенная вещь не» влезает в горшок, то по крайней мере вам не придется искать ее с лопатой в руках.

В это время Фитцпатрик со стариком и их приверженцы в обнимку вернулись в бар, как добрые друзья.

— Ставим выпивку на всех! — объявил Фитцпатрик.

— Верно, — поддержал старик. — И в честь новых уз, только что связавших Сынов Эрина и Рыцарей Трилистника, я плачу.

— Черта лысого! — отрезал Фитцпатрик. — Это я был не прав. Мне и платить.

Он припечатал купюру ладонью к стойке, но старик смел ее на пол.

— Платят Сыны Эрина, и кончено!

— Будь ты хоть вполовину тем, на кого претендуешь, ты бы позволил настоящему ирландцу заплатить и держал бы язык за зубами! — гаркнул Фитцпатрик, швыряя старику его деньги и выкладывая на стойку новую купюру.

Старик плюнул на банкноту, развернулся на пятке и двинулся к двери. Фитцпатрик, изрыгая угрозы и проклятия, зашагал следом. Фелина бросила взгляд в их сторону, но с места не сдвинулась.

— Думаю, они устроят следующую баталию, чтобы выяснить, кто выиграл предыдущую, — резюмировал бармен и повернулся к Мэллори. — Позвольте налить вам еще?

Мэллори покачал головой:

— Нет, мне надо сохранять ясную голову. Честно говоря, мне бы не помешало плеснуть себе холодной воды в лицо и освежиться.

Бармен указал на дверь в конце комнаты, и Мэллори, предварительно убедившись, что Фелина по-прежнему поглощена своим арахисом, направился туда. Выйдя за дверь, он оказался в тесном вестибюле с тремя дверьми: одна для мужчин, другая для женщин, а третья для служебного пользования. Выбрав первую, он вошел.

Внутри оказалось три писсуара — один в каком-то футе от пола, второй нормального размера, а третий куда выше уровня глаз. Встав перед средним, Мэллори постарался не думать, какого рода существа пользуются правым писсуаром. Затем он перешел к тройке умывальников, выдержанных в тех же пропорциях, включил в среднем холодную воду и плеснул несколько горстей себе в лицо. Потом ощупью нашарил бумажное полотенце и утерся.

Чувствуя себя освеженным, он вернулся к стойке, где Фелина все еще выкладывала из арахиса геометрические узоры.

— Ах, О'Мэллори! — Финнеган поднял голову от блокнота. — Я написал стишок, пока вас не было. Не хотите ли послушать?

— Почему бы и нет? — пожал плечами Мэллори. Поэт откашлялся, бросил взгляд в блокнот и звучным голосом зачитал: «Революция, контрибуция, достижение, постижение, прохождение; Ирландия, пылание, возгорание, размежевание; познание, раскаяние, отпускание». Ну как?

— А что это означает? — поинтересовался Мэллори.

— Означает?! — переспросил Финнеган. — Мой дорогой О'Мэллори, стихи ничего не означают, они просто есть!

— Вот уж не знаю. — Про себя Мэллори решил, что арахисовые узоры Фелины куда осмысленнее, чем стихотворение Финнегана. — Сдается мне, что если вы увещеваете слушателей изгнать британцев, то вам следовало бы уведомить их об этом.

— Вот вам речь истинного сыщика, — озлобленно молвил Финнеган. — Только факты, мэм. Что случилось в пятницу вечером в двадцать тринадцать? — Опустошив свой бокал, он уставился на Мэллори. — Этот стих — трубный зов к оружию, обещание Лучшей Жизни, отторжение всего британского, воззвание к отвержению протестантских ценностей и ловко замаскированная эротическая двусмысленность, и все это блестяще низведено до тончайшего символизма.

— На мой взгляд, это просто охапка слов, составленных вместе без единого глагола, — заметил Мэллори.

— Неужели для вас все должно смахивать на «Алые розы, белые розы», О'Мэллори?! — возмутился Финнеган. — Где же ваша ирландская душа? «Познание, раскаяние, отпускание», — снова процитировал он. — Боже мой, это великолепно!

— Что ж, хотя бы рифмуется, — указал Мэллори.

— Рифмуется, да? — нахмурился Финнеган. — Надо как-то исправлять положение. — Он принялся лихорадочно строчить в блокноте.

— Погодите минуточку, — осадил его Мэллори. — Пока вы с головой не ушли в это занятие, я хотел бы задать вам еще парочку вопросов.

— О чем это мы толковали? — осведомился Финнеган.

— О Липучке Гиллеспи.

— Ах да. Мерзкий маленький надоеда. Совершенно аморальный, как и все лепрехуны, но у него наблюдается некоторая животная смекалка, каковая отсутствует у большинства их брата. — Он мгновение поразмыслил и кивнул в лад своим мыслям. — Да, ни малейших сомнений: Гиллеспи — самый отвратительный из всего их племени.

— Расскажи ему о стихах, — предложил бармен. Во взгляде Финнегана вдруг полыхнула ненависть.

— Знаете, что этот грязный ублюдок сделал в прошлом месяце?!

— Написал стихотворение? — догадался Мэллори.

— И не только написал! — вознегодовал Финнеган. При звуке его голоса Фелина с перепугу отскочила от стойки. — Он даже продал его только ради того, чтобы меня унизить! Да вдобавок еще и размер гуляет, образный ряд вовсе убогий, а Ирландию он даже не помянул!

— Вы не знаете, где я его могу найти?

— Небось в каком-нибудь университетском городке, занимается художественной декламацией и подписывает экземпляры своего треклятого стихотворения! — с горечью промолвил поэт.

— Это в час-то ночи? — с сомнением спросил Мэллори.

— Нет, — признал Финнеган. — Наверное, сидит дома, подсчитывает награбленное добро и вставляет в рамки рецензии на свои стихи. — Он грохнул кулаком по стойке. — Должно быть, подсунул взятку кому-то из «Таймс». Это стихотворение не может понравиться ни одному критику, если тот не лишен вкуса напрочь!

— Может, обозреватель — лепрехун, — попытался утешить его бармен.

— Наверняка! — вскричал Финнеган. — Я должен был и сам догадаться! — Открыв блокнот на чистой странице, он принялся строчить письмо протеста в «Таймс».

— Простите, — подал голос Мэллори, — но если вы просто скажете мне, где он живет, я тронусь дальше.

— Никто этого не знает, — ответил Финнеган. — Во всяком случае, никто из лиц, не принадлежащих к Малому Народцу. Лучше всего поймать одного и выбить из него признание.

— А где мне найти хоть одного?

— Что ж, вот с этим проблема, — сознался поэт. — Прятаться они мастера: стоит любому из них повернуться к вам боком, и он исчезнет — даже в ясный полдень посреди пустой улицы. — Финнеган помолчал. — Полагаю, лучше всего было бы навестить одно из обычных мест их сборищ и держаться там, пока не сможете сграбастать одного из них — и как только он окажется у вас в руках, не отпускайте его, пока не найдете Гиллеспи. Это абсолютно вероломное, лживое племя, мошенничающее и лгущее ради собственного удовольствия.

— Так есть ли смысл спрашивать их о чем-либо?

— Есть, потому что они единственные, кто знает, где найти Гиллеспи, а на вашей стороне есть одно преимущество: все они до единого — трусы.

— Значит, если пригрозить лепрехуну смертью, из него удастся выудить правду?

— Возможно.

— А поскольку я не буду знать, правду ли он сказал, пока не приду в логово Гиллеспи, я должен держать информатора при себе, просто чтобы подстраховаться?

— Именно так, — с напором произнес Финнеган. Фитцпатрик и его противник снова вошли в паб, без единого слова прошли к своим столикам и уселись, испепеляя друг друга взорами. Снедаемая любопытством Фелина подошла поближе, чтобы осмотреть их несуществующие синяки и ссадины.

— Последний вопрос, — сказал Мэллори, бросив взгляд на метателей дротиков, вставших, чтобы возобновить игру. — Где лепрехуны обычно болтаются?

— Пожалуй, ближе всего тут «Риальто-Бурлеск», — сообщил поэт. — Они сидят на балконах, вопят, кричат, ликуют, верещат и вообще досаждают окружающим, особенно если стриптизерша рыжеволосая или изумрудно-зеленая ящерка.

— А далеко это?

— Ступайте по Девятой авеню до Сорок восьмой улицы и сверните налево. Прозевать его невозможно.

— Спасибо.

— Не хотите еще одну на посошок? — предложил бармен.

— Лучше воздержусь. — Мэллори положил на стойку несколько монет. — Это должно покрыть мой…

Внезапно позади поднялась суматоха, и детектив оглянулся, чтобы посмотреть, в чем дело.

— Проклятие! — орал один из метателей дротиков, гневно таращась на Мэллори. — Если не можете держать ее в руках, так не следовало приводить сюда!

— Что случилось? — спросил Мэллори, взглядом отыскивая Фелину. Она на корточках примостилась на столе рядом с портретами Елизавет, держа в зубах оперенный дротик. — Филина, какого черта?!

— Он был похож на птичку, — развела она руками, выплюнув дротик на пол.

— Вон! — твердо сказал Мэллори. Она лизнула запястье, не обращая на него ни малейшего внимания.

— Ты меня слышала! — рявкнул детектив.

Она продолжала вылизываться. Мэллори шагнул вперед.

— Если мне придется взять тебя за шкирку и вышвырнуть на улицу, я так и поступлю.

Она мягко спрыгнула на пол, вздернула нос и вышла, стараясь по возможности сохранять достойный вид.

— Я сожалею о случившемся, — сказал Мэллори метателю дротиков.

— Да уж, еще бы вам не пожалеть, черт возьми! — огрызнулся разъяренный пострадавший. — Он летел прямехонько королеве в глаз, так что выбил бы его напрочь!

Вернувшись к стойке, Мэллори выудил из кармана долларовую купюру и вручил ее бармену:

— Купите ему выпивку за мой счет.

— Непременно, — ответил рыжеволосый великан. Пошарив под стойкой, достал трилистник и булавкой пристегнул его к накидке детектива, чуточку подправил и пояснил:

— На счастье.

— Спасибо, — кивнул Мэллори. — У меня возникает ощущение, что счастье мне понадобится.

— О'Мэллори! — внезапно окликнул Финнеган, когда детектив уже дошел до двери.

— Да?

— Если найдете Гиллеспи, узнайте у него фамилию редактора, который купил его стихотворение.