— Ты абсолютно уверен, что мы с Эйнштейном ошибаемся? — спросил О’Грейди.

— Именно так.

— И готов поставить сотню кредиток?

— Настоящие карты, как в Монте-Карло?

— Да.

— Новая колода, те же правила?

— Новая колода, те же правила, — согласился О’Грейди.

Макс вытащил из кармана сотенную, бросил на свой столик.

— Играем.

О’Грейди сел напротив него, я достал новую колоду, распечатал, принес им.

— Ты набираешь карты первым, — напомнил Макс.

— Знаю.

— И при одинаковых картах победа за мной.

О’Грейди разложил на столе пятьдесят две карты, картинками вверх. Я думал, он наберет стрит-масть или четырех тузов. Вместо этого он взял четыре десятки.

Потом повернулся к Сахаре дель Рио, которая нависла над его плечом.

— Выбери для меня пятую карту, дорогая.

— Но я не знаю правил игры, — запротестовала она.

— Это не имеет значения, — заверил ее О’Грейди. — Можешь брать любую.

Она пожала плечами, протянула руку и взяла двойку бубен.

— Спасибо, дорогая моя, — поблагодарил ее О’Грейди и посмотрел на Макса. — Твоя очередь.

Макс тут же схватил четырех тузов и короля.

— Значит, пустил в ход тяжелую артиллерию, — прокомментировал О’Грейди.

— Посмотрим, чем ты сможешь их перебить, — задиристо ответил Макс.

— Перебью, — пообещал О’Грейди. — Время сбрасывать карты и брать новые, не так ли?

— Валяй.

О’Грейди сбросил три десятки и двойку, а к оставшейся десятке подобрал стрит-масть, начиная с короля.

— Твоя очередь, Макс.

Макс посмотрел на свои карты, потом на карты О’Грейди, опять на свои.

— Дерьмо! — проревел он.

— Вот видишь. Моя стрит-масть бьет твоих четырех тузов, а поскольку десяток нет, ты не можешь набрать стрит-масть с картинками. Самой старшей твоей картой будет девятка.

— А если бы я сразу начал со стрит-масти, а не с четырех тузов?

— Какая разница? Все равно выше девятки ты бы не поднялся.

— Минутку, — вмешался Адский Огонь ван Винкль. — Допустим, он взял бы четыре девятки. Ты не смог бы оставить четыре десятки, потому что при сбросе он бы мог взять четыре туза или собрать стрит-масть. Что бы ты сделал?

— Сбросил бы три десятки и двойку и набрал бы королевскую стрит-масть, с тузом, — ответил О’Грейди. — Без десяток перебить ее ему бы не удалось. — Он протянул руку, взял сотенную, аккуратно сложил, сунул в карман. — Недорогой урок, учитывая, как часто каждый из вас, покинув «Аванпост», воспользуется им. — Он улыбнулся. — Только не в окрестностях Монте-Карло IV… С чувством юмора там не очень…

— У тебя есть и другие трюки, о которых ты мог бы нам рассказать? — спросил Макс.

— Только не за паршивую сотню кредиток. — Тут он заметил, что Вилли Бард торопливо заполняет очередную страницу блокнота. — Эй, вот этого записывать как раз и не надо.

— Он — Бард, — заметил я. — И записывает все.

— Записывает все? — переспросил Катастрофа Бейкер.

— Да. Он — наш летописец. Когда-нибудь благодаря ему ты станешь знаменитым.

— С этим у меня и так хорошо.

— И я не хочу, чтобы миллионы людей узнали о том, что я провернул на Монте-Карло, — поддержал его О’Грейди. — Могу рассказать об этом горстке людей, собравшихся у черта на куличках, но вот в книге писать об этом незачем. Возможно, этот трюк мне еще понадобится.

— Не волнуйтесь, — ответил Бард. — Пройдет двадцать, а то и тридцать лет, прежде чем я подготовлю книгу к публикации.

— И как давно ты работаешь над своим шедевром? — спросил Бейкер.

— С того дня, как Томагавк открыл «Аванпост».

— Сколько страниц ты исписал?

— Давно потерял счет. Но после правки надеюсь уложиться в четыре тысячи.

— До половины уже дошел?

— Еще нет.

Бейкер улыбнулся.

— И кто-то опубликует такую книгу?

— Это не моя забота. — Бард пожал плечами. — Мое дело — написать ее.

— Никогда не понимал людей искусства.

— Эй, здравого смысла у нас ничуть не меньше, чем у остальных, — вмешался Маленький Майк Пикассо. — А то и побольше, чем у многих.

— Возможно, — не стал спорить Бейкер. — По правде говоря, и среди моих знакомых был только один такой человек.

— Художник? — спросил Маленький Майк.

Бейкер покачал головой.

— Оперная певица. Слышал когда-нибудь о Мелоди Дуве?

— Скорее нет, чем да.

— Дива Дува! — В голосе Никодемия Мейфлауэра слышалось восхищение. — Я видел несколько ее голофильмов. У нее был потрясающий голос. Что с ней случилось?

— Она стала жертвой неудачного столкновения техники и искусства, — ответил Катастрофа Бейкер.

— Похоже, нас ждет неплохая история, — предположил преподобный Билли Карма.

— Да нет, рассказывать особо нечего, — качнул головой Бейкер. — Телосложением она не отличалась от других известных оперных певцов, другими словами, весила триста пятьдесят фунтов. Поэтому и любила планеты с низкой гравитацией, на которых могла передвигаться с грацией танцовщицы. В последний раз она выступила на Новом Самарканде, в возобновленной постановке «Тоски».

— Я видел этот голофильм.

— Должно быть, ты видел более раннюю постановку, — возразил Бейкер. — Эта прошла только один раз и записать ничего не успели.

— А что произошло?

— Новый Самарканд — теплая планета, поэтому все постановки идут у них в огромном амфитеатре под открытым небом. Тоска, как известно, кончает жизнь самоубийством, бросившись с высокой башни. Обычно они укладывали за сценой несколько воздушных матрасов, чтобы певица не разбилась. Но габариты Дивы Дувы заставили их заменить матрасы гидробатутом.

— Гидробатутом? — хмурясь, переспросил Макс.

Бейкер кивнул.

— Она полетела вниз, ударилась о гидробатут и полетела вверх. Как я вам уже говорил, гравитация на Новом Самарканде низкая. Она набрала первую космическую скорость и столкнулась с грузовым кораблем около одной из лун планеты. — Он вздохнул. — На следующий день они убрали гидробатут и поставили водяной бассейн для ее дублерши. — Бейкер печально покачал головой, — Никто не удосужился спросить у бедной девушки, умеет ли она плавать.

Они переваривали историю в гробовом молчании. Первым подал голос Макс.

— Ты абсолютно уверен, что это правда?

Бейкер воинственно вскинул челюсть.

— Ты сомневаешься в моей честности?

— Нет, что ты, — заверил его Макс. — Только в твоей памяти.

— Конечно, некоторых память подводит. — Бейкер расслабился.

И тут в «Аванпост» вошел Ахмед Альфардский, в светящихся одеяниях и сверкающем тюрбане. Над Катастрофой Бейкером и Большим Рыжим он возвышался минимум на фут, и куда больше над остальными.

— Добрый вечер, господа, — поздоровался он, затем поклонился в сторону Золушки и Матери Земли. — И, разумеется, дамы. — Посмотрел на меня. — Война приближается, Томагавк.

— Кому-нибудь удалось определиться, с кем предстоит воевать? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Тогда с чего ты решил, что началась война?

— Они стреляют по кораблям Флота.

— Да, это похоже на войну, — вздохнул Макс.

— И сколь они далеко? — спросил я.

— Кто знает? — неопределенно ответил Ахмед. — Все зависит от того, как часто и как точно стреляет Флот.

— Я бы особо не беспокоился, — высказал свое мнение Могильщик Гейнс. — Ни одна война не забиралась в такую глушь.

— И эта не заберется, — уверенно заявил Никодемий Мейфлауэр и даже кивнул в подтверждение своих слов.

— А если заберется, они пожалеют о том, что не двинулись в каком-то другом направлении, — вставил Катастрофа Бейкер. — Пусть только посмеют помешать мне выпивать и общаться с друзьями. Я убивал людей за куда меньшие прегрешения.

— А разве есть большее прегрешение? — полюбопытствовал Макс Три Ствола.

— На ум вроде бы не приходит, — признал Катастрофа Бейкер.

Вновь открылась дверь и вошли Сидящий Конь и Неистовый Бык* [4]. За стенами, как обычно, завывал ветер и их покрывала красная пыль, которая при тихой погоде толстым слоем лежит на поверхности Генриха II.

Одежда из кожи плюс головные уборы с перьями не очень-то вязались с шарообразными, оранжевыми, покрытыми густой шерстью, трехногими инопланетянами, но за долгие годы мы к этому привыкли.

— Эй, Томагавк… — начал Неистовый Бык.

— Знаю, знаю, — оборвал я его. — Война надвигается.

— Какая война? — спросил он.

— Если б я знал, — ответил я. — Начнем еще раз.

— Конечно, — дружелюбно согласился Неистовый Бык. — Эй, Томагавк, пару «Синих ангелов» для меня и моего напарника.

— Занятное название, — отметил Бейкер. — Налей-ка и мне.

— Тебе не понравится. — Сидящий Конь взял стакан. — Для людей это яд.

— Правда?

— Правда.

— Отменяю заказ, Регги. Между прочим, с чего это трехногие оранжевые мохнатые мячи начали одеваться, как индейцы?

— Мы с Велитаса IV, — ответил Сидящий Конь.

— Никогда не слышал о такой планете.

— Потому что теперь она называется иначе, — объяснил Сидящий Конь.

— Нас колонизировали потомки великого племени сиу, — продолжил Неистовый Бык. — Но вместо того чтобы эксплуатировать нас, они разделили с нами свои знания и культуру, и в конце концов мы стали братьями по крови и взяли индейские имена. Мы даже переименовали планету. Теперь она называется Биг-Литтлхорн IV. — Он помолчал. — Сидящий Конь и я, мы стали завсегдатаями «Аванпоста», потому что нам нравится любой человек, называющий себя Томагавком.

— Спрашиваю только из любопытства, — не унимался Бейкер, — кто-нибудь из вас видел лошадь или быка?

— Нет, но мы видели много Неистовых людей и еще больше тех, кто проводил свое время сидя, когда следовало что-то делать.

— Ну, это не про меня, — ответил Бейкер. — А будь моя воля, я бы стал Джеронимо* [5].

— А я Джимом Торпом* [6], — вмешался Большой Рыжий.

— А я — Покахинтас* [7], — вставила Золушка.

— Так прилетайте на Большой Малый Рог и возьмите себе имена, какие хотите, — предложил Сидящий Конь.

— А в дополнение к именам каждую субботу вы сможете наносить на лицо боевой раскрас, — добавил Неистовый Бык.

— И сколько жен разрешено иметь индейцу? — спросил Бейкер.

— Со сколькими бы женщинами ты смог жить? — задал встречный вопрос Сидящий Конь.

— Если исходить из моего достаточно долгого и обширного опыта, в итоге получается, что меньше чем с одной, — ответил Бейкер.

— Видишь? — кивнул Сидящий Конь. — На поверку выходит, что ты совсем и не инопланетянин.

— Я вообще-то думал, что инопланетяне — вы.

— Для нас мы — не инопланетяне.

Они унесли стаканы с «Синим ангелом» за столик и начали играть в какую-то игру, с картами, камешками и перышками.

— Я вот думаю, а чего мы должны тревожиться из-за этой войны, — подхватил разговор преподобный Билли Карма.

— Они трижды подумают, прежде чем атаковать «Аванпост», — изрек Макс. — Все-таки здесь обретаются живые легенды. Им не захочется с нами связываться.

— Если это безбожные хлордышащие, они, возможно, и не знают о нас, — резонно указал Карма. — А может, у них другие легенды.

— Если они — безбожные хлордышащие, к Генриху II интереса у них не больше, чем у нас — к их родной планете. — Никодемий Мейфлауэр улыбнулся своей шутке и лицом, с вдовьим пиком и длинным крючковатым носом, превратился в дьявола, как я его представлял. Возможно, поэтому он и взял себя имя Никодемий.

— Я хочу прямо заявить: утверждений, если инопланетян — значит безбожник, я не приемлю. — Аргиль засиял, как рождественская елка.

— Ты веришь в Бога? — в лоб спросил его Карма.

— Я верю в тридцать различных и одинаково выдающихся богов, — гордо ответил Аргиль. — В моем пантеоне их на тридцать шесть больше, чем у тебя.

— То есть ты язычник.

— То есть у тебя ограниченный кругозор.

— Впрочем, совершенно не важно, во что ты веришь, — продолжал Карма. — Иисус все равно умер и за твои грехи.

— Никак не могу понять, как вы можете обожествлять того, кто не сумел даже спасти себя. Да еще носите изображение креста, который его убил. Это очень уж напоминает психическую некрофобию.

— За это ты мне ответишь! — вскричал Билли Карма, поднимая сжатые в кулаки руки.

Аргиль прыгнул вперед и нанес резкий удар в подбородок. Тут же отступил, а преподобный медленно осел на пол.

— Тебе не победить того, кто молится Балакстибо, богу самозащиты, — торжествующе воскликнул Аргиль.

— Он — один из тридцати семи? — осведомился Бейкер.

— Да, — кивнул Аргиль. — Хотя мой фаворит — Уилксибоет.

— Это еще кто?

— Бог сексуальной потенции.

Преподобный Билли Карма застонал, сел, потирая подбородок.

Аргиль протянул ему руку.

— Не обижаешься?

— Нет, — ответил Карма. — Помоги мне встать, а? — Встав, повернулся к Регги. — Эй, Регги, смешай мне и моему другу по высокому стакану. Пошли, Аргиль, удивительный ты наш инопланетянин. — Обнял его за переливающиеся разноцветьем плечи и повел к столику. — Нам надо о многом переговорить.

— Правда?

Карма кивнул:

— Давай начнем с Уилксибоета.

— Уилксибоет, — задумчиво повторил Бард, оторвавшись от блокнота. — Звучит.

— Как вышло, что ты не пользуешься ни диктофоном, ни компьютером? — спросил Катастрофа Бейкер, который подошел к нему и заглянул через плечо на исписанную страницу.

— Это не искусство.

— В чем разница между фиксацией наших разговоров на магнитный носитель и записью на бумаге?

— Я приукрашиваю текст.

— А с помощью компьютера это сделать нельзя?

Бард на мгновение задумался, потом покачал головой.

— Не люблю машины.

— Если уж на то пошло, я их тоже не люблю, — признал Бейкер. — Просто подумал, что компьютер ускоряет процесс.

— Он может написать мою книгу в двести тысяч раз быстрее, чем мое перо, — согласился Бард. — Но, поверь мне, из-под пера вы выйдете куда более красивыми.

— Шлифуешь острые углы, да?

— Или добавляю, — ответил Бард. — Всяко бывает.

— Предлагаю тебе сделку, Вилли. — К ним присоединился Маленький Майк Пикассо. — Дай мне десять процентов аванса, и я проиллюстрирую твою книгу. Сделаю рисунки всех, кто бывает в «Аванпосте».

— Дельное предложение. При условии, что ты согласишься подождать, пока я не продам рукопись.

— Конечно. Нет проблем.

Бард долго смотрел на него.

— Тогда по рукам. А теперь поделись со мной истинной причиной, заставившей тебя сделать такое предложение.

Маленький Майк указал на Силиконовую Карни.

— Я умру, если не смогу нарисовать ее.

Бейкер проследил за его рукой и впервые увидел ее.

— Если ты хочешь только нарисовать ее, значит, у тебя не все в порядке с головой.

Силиконовая Карни поднялась, и в зале все замерло. Никто не говорил, не пил, не играл в карты. Напрягшись, можно было услышать, как одна молекула стукается о свою соседку. Такое впечатление производила она на мужчин.

Я кое-что о ней знал. Не много, но достаточно, чтобы понять, откуда взялось ее имя. С силиконовой половиной все было просто: редко кто из стройных женщин может похвастаться пятидесятидюймовым бюстом с торчащими вперед сосками. Карни, как я понимал, от карнавала: ее тело покрывали произведения искусства, не просто татуировки, а какие-то картины инопланетян, которые находились в непрерывном движении и переливались разными цветами, так что она сияла, как бесценное украшение.

Тишину нарушил Бейкер.

— Клянусь Богом! — воскликнул он. — Впервые вижу одно произведение искусства поверх другого, еще более красивого!

Силиконовая Карни одарила его улыбкой.

— Тебе нравится? — промурлыкала она с акцентом, происхождение которого мне за пять лет так и не удалось установить.

— Мэм, — он скинул жилетку и рубашку, — у меня тоже неплохие татуировки, как ты сама можешь в этом убедиться, но я признаю, что в сравнении с твоими они — ничто. И, уж конечно, нарисованы не на столь прекрасном холсте.

Насчет татуировок Бейкера я не ошибся: они встречались в страстном и порнографическом объятии на его груди, чтобы тут же убежать на руки и вернуться на грудь.

Силиконовая Карни посмотрела на него и захихикала. Как мне показалось, даже покраснела, хотя утверждать, со всеми этими переливающимися цветами, я не могу. Да и никакого значения это не имело. Когда она смеялась, она тряслась, а когда тряслась, у сильных мужчин перехватывало дыхание.

— Какой нежный, серебристый у тебя смех. — Голос Бейкера переполняло восхищение. Он надел рубашку. — Думаю, однажды я уже слышал такой же.

— И кто же так смеялся? — спросил Макс.

— Как ни странно, единственная татуированная танцовщица, которую я знал, — ответил Бейкер. — Женщина удивительной красоты, но не обладающая такими достоинствами, — он выразительно посмотрел на бюст, — как эта очаровательная дама.

— Так расскажи нам о ней, — попросил Макс.

Бейкер покачал головой.

— Это длинная и трагическая история, и мне совсем не хочется ее вспоминать.

— Я бы хотела послушать ее, — улыбнулась Силиконовая Карни.

Бейкер мгновение молчал, словно обдумывал ее просьбу, потом пожал плечами.

— Хорошо, мэм. Это болезненные воспоминания, но я взял за правило никогда не отказывать женщинам, особенно таким красивым, мэм. Если ты хочешь ее услышать, так и будет. Но сразу предупреждаю, не рассчитывайте на счастливый конец.