Глава восьмая

Профессор поднял глаза. Теперь ему все было ясно.

Холлер между тем быстро прошел вперед, к самой кабине пилотов, потому что у него возникла острая потребность воспользоваться гигиеническим пакетом, а делать это в присутствии дам он не любил. «Похоже, что мне никогда не удастся привыкнуть к самолетам, — думал он, склонившись над пакетом, — а ведь летаю я уже давно».

Пассажиров в самолете почти не было. Впереди Холлер и какая-то пожилая супружеская пара, а почти в самом хвосте лорд Баннистер и Эвелин. Никто, стало быть, не сможет подслушать их разговор.

— Простите, — прошептала Эвелин.

— Не могу, — ответил лорд.

— Все было так, как написано в газете, и все-таки не так. Я не шпионка.

— Не утруждайте себя объяснениями, мисс. Вы на редкость умны, а я оказался бесконечно глуп. Вы не слишком-то красиво обошлись со мной — и все-таки мне жаль, что придется передать вас в руки полиции.

У Эвелин задрожали губы:

— Вы хотите передать меня полиции?!

— А вы полагали, что я стану вашим соучастником?

— Я не совершила никакого преступления. Более того, я пытаюсь спасти честь чужого мне человека. В общем-то я не возражаю против полиции. Жаль только, что из-за меня будете арестованы и вы, лорд Баннистер!

— Я?

— Разумеется, в конечном счете все выяснится, но как-никак я пересекла Ла-Манш, выступая в роли вашей жены, и вы же помогли мне бежать из Парижа. Трудно будет поверить, что вы ни о чем не знали, или свалить все на свойственную ученым рассеянность… Разве не так, милорд?

Лорд долго молчал. Да, все так, и кто же поверит, что все это результат цепи непредвиденных случайностей? Даже если ему и поверят, скандала не миновать.

— Yes, — проговорил он. — Вы правы — я окажусь в ужасном положении. Однако, я всю жизнь старался быть честным — даже если это приводило к неприятностям. Не передав вас полиции, я совершил бы бесчестный поступок, пусть даже меня наградили бы за это.

Они замолчали. Капли дождя ударяли в стекла кабины.

— Милорд, я вовлекла вас в беду и постараюсь исправить свою ошибку. Пусть будет, что будет, но вас я не опозорю. В Марселе я на ваших глазах сама явлюсь к властям, передам им конверт и назову свое имя. Тогда меня арестуют без того, чтобы вы оказались замешанным в дело.

— Я принимаю ваше предложение, но предупреждаю, что буду начеку. Не пытайтесь обвести меня вокруг пальца. От того, сбежите вы или нет, зависит моя честь.

— Сэр, никто на свете не дорожит вашей честью больше меня, — сдавленным, дрожащим голосом проговорила девушка.

Лорд удивленно взглянул на нее. Дальше оба умолкли.

В аэропорту Марселя пассажиры обычно выходят, чтобы немного размяться, так что никто не удивился тому, что Эвелин и Баннистер тоже вышли из самолета. Даже не взглянув на профессора, девушка решительно направилась прямо к двери с табличкой «Полиция». Лорд, шедший в нескольких шагах позади нее, увидел, как она остановилась, вынула из сумочки большой оранжевый конверт и еще быстрее зашагала вперед.

Как все получилось, Баннистер и сам не смог бы сказать. Его словно подтолкнул кто-то. Он догнал девушку и уже перед самой дверью схватил ее за руку.

— Подождите! — тяжело дыша проговорил он. — Я не хочу… Меня не интересует, что вы там натворили. Я не хочу, чтобы вы шли туда… Спрячьте конверт!

Девушка испуганно повиновалась.

— Слушайте, — продолжал профессор. — Сейчас мы полетим в Марокко, и там можете бежать, скрываться, делать все, что хотите! Я не хочу услышать о том, что вас арестовали, вам это понятно? Не хочу.

— Но… но почему?

— Ерунда! Просто не хочу, вот и все!…

…Когда самолет вновь поднялся в воздух, они сидели рядом, молчаливые и угрюмые.

Лорд Баннистер был очень бледен.

— Вы оба настолько достойны любви, что, право же, я и сама не знаю, кого бы я выбрала, начни вы спорить из-за моей руки, — с пятнадцатисантиметровой улыбкой проговорила Грета. Артур Рансинг в эту минуту проникся глубоким уважением к своему племяннику, готовому за какой-то жалкий миллион жениться на этом чучеле.

Чуть позже Рансинг-старший беседовал с господином Вол-лисгофом. Разговор протекал в нормальной обстановке, поскольку Рансинг привез из Цюриха в подарок хозяину слуховой аппарат.

— Наследница Воллисгофов принесет в дом мужа достаточно, чтобы обставить его, как положено в благородных семействах, — сказал отец невесты.

— Я ничего другого не ожидал от вас! — ответил Рансинг-старший. — Слова, достойные истинного дворянина!

— Взамен я хочу только одно: пусть мистер Рансинг любит мою дочь.

— Эдди обожает ее. Он проводит бессонные ночи…

— Знаю… Доктор говорил мне об этом. Пройдет, надо только принимать желудочные капли…

— А на когда мы назначим свадьбу? Воллисгоф задумался.

— Я полагаю… если троица вас устраивает… До троицы оставалось всего три недели.

— Почему бы и нет? Троица — день цветов и любящих сердец, — задумчиво проговорил Рансинг-старший. — Вполне устраивает.

— Я так и думал. Стало быть, свадьба состоится через два года, на троицу.

Рансинг — старший застыл с разинутым ртом.

— Раньше ни в коем случае не получится, — продолжал советник. — Может, придется и еще на пару месяцев отложить, но, я думаю, это уже не так существенно.

— Как вы это себе представляете?! Это же невозможно!

— Почему невозможно? Я же сказал вам, что моя дочь должна достойным образом войти в дом мужа. К сожалению, в прошлом году у нас было допущено несколько ошибок в связи с канализацией, а этот вопрос поручен был как раз мне…

— Но ведь здесь нет никакой канализации!

— В том-то и беда. Она была мне поручена, а ее нет. А ведь с канализацией связаны определенные расходы. Не понимаете? Канализации нет, а расходы есть… Я и сам не знаю, как это получилось. Мой дядя — человек влиятельный, так что они удовлетворились тем, что наложили арест на мое имущество, пока я не выплачу все. А сумма это немалая, можете мне поверить. Дай бог хотя бы в два года уложиться… Впрочем, я буду не первым и не последним, кто жертвует всем ради блага своих соотечественников.

— Но не хотите же вы, чтобы ваша дочь ждала…

— А что тут такого?… Первого жениха она ждала пять лет. Молодой человек пошел добровольцем на войну и попал в плен.

— Да, я слыхал, что некоторые швейцарцы сражались на стороне французов…

— На стороне японцев. Это было в русско-японскую войну. Впрочем, на стороне французов он тоже сражался.

— Достойная подражания традиция, однако, два года…

— Не стоит тратить зря слов. Дочь Воллисгофа не может выйти замуж, пока над ее отцом висит угроза судебного процесса.

Никакие аргументы не помогли. Воллисгоф был человеком упрямым.

Старший и младший Рансинги в отчаянии расхаживали по комнате.

— Черт возьми! — выругался мистер Артур. — Почти перед носом алмаз ценой в миллион, а мы ничего не можем поделать!

— Сколько, собственно говоря, растратил этот старый глухарь?

— Я наскоро просмотрел документы. По-моему, что-то около двух тысяч.

— Смешно! Осталось только руку протянуть за миллионом, а мы переживаем из-за такой незначительной, по существу, суммы. Просто возьми и заплати за него!

Артур Рансинг удивленно воззрился на племянника.

— Чего ты терзаешься? — с жаром продолжал Эдди. — На твою долю придется пятьсот тысяч, хотя до сих пор один я что-то делал, а ты сидел и ждал, когда они свалятся тебе в руки. Тряхни хотя бы мошной! А не хочешь — и не надо. Пока!

Эдди схватил шляпу, всерьез намереваясь уйти. События последних дней основательно вымотали его. Он похудел, побледнел и стал нервным, а после сцены на балконе его начал мучить ревматизм. Вообще, здесь, в Мюглиам-Зее, жизнь основательно помяла его.

— Погоди! — крикнул вдогонку дядя. — Твоя идея, пожалуй, не так уж глупа.

Через три дня, к великому изумлению всех замешанных в дело лиц, Воллисгоф до последнего гроша вернул все вложенное якобы в канализацию, включая зарплату своего никогда не существовавшего помощника.

День троицы выдался в Мюглиам-Зее прохладным, но ясным. На улице полно было людей в воскресных костюмах. Воллисгоф выдавал свою дочь замуж. Ограда виллы была разукрашена цветными ленточками, площадь перед ратушей подмели, а здание гостиницы украсилось национальным флагом.

Так обстояли дела в десять часов утра.

Как раз в это время Эдди Рансинг взял лежавшую рядом с чашкой утреннего кофе газету. Через секунду кусочек булочки вывалился у него изо рта. На первой странице аршинными буквами стояло:

СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ НАГРАДЫ ТОМУ,

КТО ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВОЙ ПЕРЕДАСТ В РУКИ ВЛАСТЕЙ

ЭВЕЛИН ВЕСТОН!

Эдди быстро просмотрел газету. Что это все может значить? Эвелин — шпионка? И что ей понадобилось во Франции? Эдди любил Эвелин и с самого начала намеревался, если ему удастся заполучить алмаз, жениться на девушке, а если уж она все-таки откажет ему, поделиться с ней деньгами.

Он еще раз начал просматривать газету. Когда он дошел до рубрики светской жизни, кусок вновь выпал у него изо рта.

ЛОРД БАННИСТЕР И ЕГО СУПРУГА

На фотоснимке видна была дверь корабельной каюты, перед которой стояла одетая в кимоно Эвелин. Рядом с ней был какой-то джентльмен, выглядевший так, словно ему кто-то плеснул только что холодной воды за шиворот. Никаких сомнений — это была именно Эвелин.

Что же это такое? На первой странице объявление о ее розыске, а на последней — ее же фотография в светской рубрике? И каким образом она оказалась женой знаменитого ученого? С ума сойти…

Под фотографией была небольшая заметка, в которой сообщалось о том, что прочитанные лордом Баннистером в Париже лекции вызвали необычайный интерес. Супруга его светлости, приехавшая вместе с ним, не присутствовала на лекциях по причине легкого недомогания. Ясно, что не присутствовала, если учесть, что несколькими страницами раньше описывается, как она вломилась куда-то, похитила секретный документ и исчезла, оставив за собой пару трупов.

Эдди охватило беспокойство. Инстинкт подсказывал ему, что что-то здесь не так. Что толкнуло Эвелин искать Будду во Франции? В том, что она поехала за Буддой, Эдди не сомневался.

Смутное чувство беспокойства заставило Эдди вынуть из чемодана книгу заказов. Нет, все правильно. В мае была продана одна-единственная статуэтка «Дремлющего Будды». Продана в паре со «Жнецами» и отослана этому самому Воллисгофу.

Но как же Эвелин оказалась в Париже? И, судя по тому, что пишет газета, она искала какую-то статуэтку…

Эдди задумался, глядя перед собой. Случайно его взгляд остановился на обложке книги.

И тогда он заметил нечто странное, настолько странное, что его начал бить озноб.

Из — под этикетки с датой выглядывала узенькая, в долю миллиметра шириной полоска бумаги. Но ведь это значит, что этикетка наклеена не прямо на обложку!

Схватив перочинный нож, Эдди начал сцарапывать этикетку.

Зазвонили колокола. Народ толпился перед церковью. Хор собрался уже в полном составе, а Эдди со взъерошенными волосами и блуждающим взглядом сидел перед книгой.

Теперь ему все было ясно. Эвелин, стало быть, пошла по верному следу и впуталась в результате в какую-то шпионскую историю. Ему же продана была фальшивка с подложным ярлыком, наклеенным поверх настоящего. Будда Греты не прячет ничего, кроме ниток, наперстка и иголки.

В дверь постучали. Эдди быстро спрятал книгу.

— Войдите!

В комнату вошел Рансинг-старший — во фраке и с торжественным лицом.

— Твой шафер уже здесь, Эдди.

— Черт с ним. Дядя Артур, я передумал. Не нужны мне эти деньги. Не могу я жениться на этой бабе. Я просто не выдержу!

— С ума сошел? Вечером Будда будет нашим!

— А та баба моей. Не пойдет.

— Что же ты собираешься делать?

— Сбежать отсюда.

Рансинг — старший с пеной у рта выкрикнул:

— Ладно! Я остаюсь! Сам доведу дело до конца.

— Женишься на Грете?

— Да! — решительно бросил дядя. Племянник взволнованно проговорил:

— Ты не раз подозревал меня в легкомысленности и цинизме. Теперь ты поймешь, что ошибался. Пусть так и будет. Я отказываюсь и от Греты, и от алмаза. — Эдди глубоко вздохнул и бросил грустный взгляд на видневшиеся в окно горные вершины. — Будьте счастливы…

— Ты, стало быть, отказываешься от своей доли? — жадно переспросил дядя.

— Отказываюсь, — ответил племянник. — Ты всего лишь оплатишь мне труд, вложенный мной в это дело. Две тысячи — и я исчезаю отсюда.

— Ни гроша больше!

— Не стану тебя принуждать. Столько мне и Воллисгоф заплатит за то, что я могу рассказать. Может, даже больше. Да благословит тебя Бог!

Схватив шляпу, Эдди направился к двери.

— Погоди! Стой, мерзавец! Кровопийца!…

— Неблагодарный ты человек! За жалкие пару тысяч я делаю тебя миллионером… Нет, не нужны мне твои деньги, я иду к Воллисгофу!

— Постой… С чего ты так разнервничался, Эдди! Короче говоря, две тысячи, и ты в письменном виде отказываешься от всех притязаний на сокровище!?

— Совершенно верно. И на сокровище, и на невесту.

Через час Эдди Рансинг был уже на пути в Цюрих, откуда он ближайшим самолетом вылетел в Марсель. Он шел по верному следу, о существовании которого полиция и не подозревала. Ему надо было всего лишь выяснить, где находится всемирно известный ученый, поскольку он знал, что Эвелин будет рядом с ним. Эдди мог заработать сто тысяч франков, выдав Эвелин, но эта мысль даже не пришла ему в голову. К тому же, ему нужен был и алмаз.

Тем временем Артур Рансинг сообщил господину советнику, что и он, Рансинг-старший, влюбился в Грету и в эту самую ночь сумел объяснить своему племяннику, какой трагедией для человека может стать вошедшая в его жизнь последняя большая любовь. Они бросили жребий, судьба улыбнулась ему, Артуру, а Эдди с разбитым сердцем уехал прочь. И вот сейчас он, Артур, пришел, чтобы просить в этот торжественный день руки Греты.

После короткой заминки Грета со счастливым лицом упала на грудь Рансинга-старшего. Девушка, две войны прождавшая жениха, когда речь идет о свадьбе, не отступит перед неожиданным поворотом судьбы.

— Но ведь в церкви уже объявили имена жениха и невесты, — заикнулся было шафер, но Рансинг-старший снисходительно объяснил:

— Ерунда. Объявлено было, что жених — мистер Рансинг, а я тоже Рансинг.

Жители поселка были сначала несколько удивлены, но быстро успокоились. Особенно понравился всем рассказ о трагической ночной беседе двух родственников.

Доктор Лебль от имени местной службы скорой помощи преподнес молодым подушку с вышитым на ней девизом: «НЕСЧАСТЬЕ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ С КАЖДЫМ».

…Самолет приближался к Марокко. За все это время Эвелин и профессор обменялись всего лишь парой слов. О своем «преступлении» девушка вообще не заговаривала. Ей самой было непонятно, почему она чувствует себя такой счастливой. С чего бы? Когда они окажутся в Марокко, их пути окончательно разойдутся. Узнает ли когда-нибудь Бан-нистер о том, что за ней нет абсолютно никакой вины? Как это говорит дядя Бредфорд? «Женская честь все равно что хороший покрой платья, а он не должен бросаться в глаза настолько, чтобы его начинали хвалить».

— Скажите, милорд, — подошел к ним немного оправившийся Холлер, — когда я смогу осмотреть вашу лабораторию? Ни я, ни мои читатели не забыли о вашем обещании.

— О… пожалуйста… в любое удобное для вас время. Я буду рад видеть вас.

— Тогда чем раньше, тем лучше. Ваши работы интересуют всю Англию… Пардон…

Холлер поспешно вернулся к оставшемуся ненадолго в одиночестве пакету, потому что самолет начал, снижаясь, описывать круги, а этот маневр редактор всегда переносил с трудом. Самолет слегка вздрогнул, коснувшись земли, гул моторов умолк, и машина застыла наконец на месте.

Они были в Марокко.

— Мы поедем в такси вместе, — сказал Эвелин профессор. — По дороге скажете, где вас высадить. Вся эта комедия нужна лишь до тех пор, пока не удастся отделаться от Холлера, а сейчас ему увязаться за нами никак не удастся.

Если верить одному моему другу, большому знатоку человеческих душ, почти все ученые отличаются ничем не обоснованным оптимизмом. То же качество проявил и Баннистер, решив, что без труда избавится от общества журналиста. Когда профессор остановил такси и приготовился попрощаться с направившимся в его сторону Холлером, тот, вместо того чтобы протянуть руку профессору, протянул свой чемодан шоферу.

— Если не возражаете, я воспользуюсь вашей любезностью. Раз уж есть возможность получить хороший материал, честь журналисга требует сделать это безотлагательно. Или, прошу прощения, я помешаю вам?

С прессой не следует ссориться. Это Баннистер хорошо знал.

Охотнее всего он разорвал бы журналиста на куски, он проклинал самого себя за то, что в самолете предложил Холлеру самому выбрать время визита, и в то же время вынужден был делать вид, будто от всей души рад.

А может, этот щелкопер что-то заподозрил?

Естественно, теперь придется, ради сохранения приличий, везти на виллу и Эвелин. Девушка, однако, пришла ему на помощь.

— Мне придется сразу же покинуть вас и съездить по делам в город.

— Я долго не задержусь и, если позволите, буду счастлив проводить вас, леди Баннистер.

«Почему только этого типа еще в детстве не убила какая-нибудь шальная молния?» — подумал профессор, но вслух сказал:

— Прежде всего надо позавтракать.

— Неплохо бы… — грустно проговорила Эвелин. — Я проголодалась…

Профессор и сам догадывался, что девушка голодна и устала. Потому ему и не хотелось просто высадить ее где-нибудь на улице, хотя было уже самое время избавиться от общества Эвелин Вестон, особы, за поимку которой была назначена награда. За живую или мертвую!

А она по — прежнему была рядом с ним. Живая… и голодная.

Дом профессора находился в аристократическом районе вилл Релиза. Он почти не был виден за стволами пальм и цветущими кустарниками.

Завтрак прошел в несколько подавленном настроении, хотя Холлер ел за троих и добродушно смеялся своим собственным шуткам. Столовая — так, словно дело не происходило в Африке, — была типично лондонской. В конце комнаты был даже камин. Эвелин с легкой грустью оглядела все вокруг, молча думая о том, что всего через несколько минут уйдет отсюда, чтобы больше никогда не вернуться.

Она даже не заметила, что профессор и журналист перешли из столовой в лабораторию. Давали себя знать сутки, в течение которых она ни разу не сомкнула глаз. Глубокое кресло манило к себе, но, собравшись с силами, Эвелин надела шляпку, быстро прошла через парк и захлопнула за собой решетчатую калитку.

С чего начать поиски? Взяв такси, Эвелин поднялась на холм, где стоял форт Гелиз. В комендатуре к ней отнеслись предельно вежливо. Больной легионер? Мюнстер… Простите, но по какому делу вы разыскиваете его?… Семейному… Гм… У легионеров редко бывают семейные дела, но, может быть, этот Мюнстер является исключением. Будьте любезны навести справки в гарнизонном госпитале.

Гарнизонный госпиталь.

В настоящее время такой в госпитале не числится, хотя недавно лечился тут. Где он сейчас? Прошу прощения, но без разрешения комендатуры мы по таким вопросам сведений не даем. Вы как раз оттуда? В таком случае вернитесь туда и обратитесь прямо в батальонный отдел личного состава.

Назад в Гелиз.

— Сожалею, мадам, — сказал дежурный, — но служебные часы уже кончились, да и, к тому же, сведения о личном составе даются только в том случае, если будет получено разрешение из Орана, от командования полка. Вот тогда у вас здесь все пойдет как по маслу.

Полдень давно уже миновал. Погруженная в раздумья Эвелин даже не заметила, что за нею все время следует какой-то бородатый мужчина.

Эвелин уныло вернулась обратно в центр города. Куда идти ей теперь? К кому обратиться слабой женщине, которую к тому же, живую или мертвую, разыскивает полиция? Неожиданно знакомый голос проговорил рядом с нею:

— Целую ваши ручки, миледи! Могу ли я быть вашим чичероне?

Это был редактор Холлер. Его только недоставало!

— Добрый… добрый день… Взяли уже интервью у моего мужа? — Эвелин тут же покраснела. «У моего мужа.» Как же легко она научилась лгать.

— Мы закончили довольно быстро. Лорд уговаривал меня посидеть еще немножко, но я в такую жару просто не могу долго быть в помещении. Вы выглядите очень усталой. Не выпьете ли со мной чаю, леди Баннистер? Я буду от души счастлив.

— Спасибо… — Эвелин чувствовала себя настолько слабой и усталой, что не в силах была отвергнуть предложение.

Да и надо будет посоветоваться с редактором. У нее ведь здесь нет никого…

— Профессор проделал замечательную работу… — прихлебывая чай, разглагольствовал Холлер. — Я посмотрел на бацилл и, честное слово, под микроскопом они выглядят, словно стадо овец на свежих альпийских лугах. Просто чудо-бациллы! Я не понимаю профессора. По-моему, его долг уничтожать этих бестий, а не разводить их. Впрочем, не дело журналиста вмешиваться в вопросы науки. Главное то, что публика интересуется профессором, и каждый раз, когда я пишу о нем в нашем воскресном приложении, приходит множество восторженных писем от читателей.

— Я, между прочим, собираю вырезки всех этих статей, — не без желания польстить журналисту заметила Эвелин. Ее слова произвели ожидаемый эффект.

— Серьезно?! — порозовев от удовольствия, воскликнул Холлер. — Я просто счастлив. Лорд Баннистер зачастую не слишком доволен моими статьями. Придирается к каждой мелочи. Не раз упрекал меня в том, что я, дескать, путаю сонную болезнь с малярией. Но, в конце концов, я не врач, чтобы забивать себе голову мелкими деталями. Важно, что о наших статьях говорят, и было создано даже Общество борцов с сонной болезнью, вице-президентом которого я имею честь быть. Мы избрали профессора почетным председателем и приняли решение отправить в Индию для страждущих от сонной болезни большую партию будильников. Заметьте, это уже важный практический шаг! Это результат общественного интереса, пробужденного моими статьями, и по сравнению с ним не так уж страшно, если профессор назовет нелепицей описанный мною факт, когда заболевший сонною болезнью адвокат на Бермудах уснул в день венчания, а проснулся только на золотую свадьбу. Я, в конце концов, не врач.

— Генри бывает несколько строг в вопросах науки.

— Это, несомненно, семейная черта.

— Да. В семье Баннистеров все отличаются консерватизмом.

— В семье Баннистеров? Но ведь существует только один Баннистер…

— Я хотела сказать… если бы у Генри были братья…

— Почему если бы? — удивился Холлер. — Насколько мне известно, братья у него есть по-настоящему…

Что все это может значить? То Баннистер только один, то их несколько… Как бы тут не запутаться…

— Любопытно проверить, — бросилась напропалую Эвелин, — насколько вы знакомы с историей моей семьи.

— Это я-то?! Да я ходячая генеалогическая книга английской аристократии. Возьмем, например, Баннистеров! Титул лорда был пожалован деду вашего уважаемого супруга как награда за выдающиеся заслуги в области классификации ископаемых млекопитающих третичного периода. Он был первым лордом Баннистером. Имя и титул лорда Баннистера всегда переходит по наследству к старшему из сыновей. Вторым лордом Баннистером был дядя вашего мужа, поскольку, будучи женщиной, мать профессора не могла унаследовать титул. Этот лорд Баннистер, сэр Дилинг, был достопочтенным фабрикантом галет и восемь лет назад скончался, не оставив детей, после чего титул и имя лорда Баннистера перешло к вашему уважаемому супругу, сэру Генри. Как видите, английские журналисты неплохо разбираются в генеалогии. Теперь же, если бог благословит ваш брак детьми… Ну и ну!… Я вижу, вы снова поперхнулись. Не беспокойтесь — сейчас все подсохнет, и никаких пятен не останется…

Эвелин еле справилась с одолевшим ее приступом нервного кашля.