Глава 1

Олаф Неистовый сузил глаза, глядя сквозь деревья на равнину, покрытую снегом. Там были люди – до смешного мало людей. Он представить себе не мог, почему они вдруг не бежали от наступающей армии, но в душе радовался этому. Резать эльфов на острове было приятно, и он не отказался бы продолжить.

Выкрикнув приказ, Олаф одним прыжком оказался на открытой местности. Вслед за ним из-за деревьев показались около тысячи пеших воинов-кьязаков. Он был одним из тех кьязаков, которые когда-то давно начинали под командованием Хрота, а осталось их всего около сотни, и теперь занимал в огромной армии высокое положение: это племя было лишь одним из тех, что подчинялись непосредственно ему.

Его всадники, прочесывая лес в нескольких милях от переднего края наступающей армии, несколько часов назад обнаружили эльфов. Они не стали сражаться, лишь обошли врага, чтобы выяснить, не часть ли это больших сил, ожидающих в засаде. Предположение не подтвердилось, и Олаф приказал своему племени наступать, нетерпеливо предвкушая резню.

Тяжело ступая по снегу, Олаф зарычал от нарастающей ярости. Он знал, что, как только начнется бой, его «я» отступит, давая место слепому неистовству. Так было с самого детства. Впервые он почувствовал нечто подобное в девять лет, когда голыми руками убил двоих мальчиков постарше, порвав им глотки. После драки, когда он пришел в себя, его охватил ужас от произошедшего и от вида своих рук, окровавленных до локтей. В слезах он прибежал к отцу, но тот выслушал его, улыбнулся и, прижав ребенка к широкой груди, сказал: «Это великий дар, сынок. Ты станешь могучим воином».

Слова отца оправдались – Олаф был могуч, и жертвами его ярости пали многие тысячи. И всякий раз было одно и то же – он забывался в пылу сражения, не чувствовал ни боли, ни усталости и дрался с медвежьей силой. Сотни раз его рубили и кололи, но он, не обращая внимания, продолжал убивать каждого, кто к нему приблизится. В конце боя он неизменно падал от полного изнеможения, залитый кровью, но столь же неизменно победа была за ним.

Олаф преданно служил своему вождю и полководцу. Он всегда верил в Хрота, в то, что этого человека ждет великая судьба, превосходящая все, на что он мог надеяться сам. Ему было приятно видеть, что все происходит, как он и предполагал, но ведь он всегда хорошо разбирался в людях. В обычном состоянии Олаф был тихим, сдержанным человеком, который предпочитал сидеть и слушать, а не быть центром всеобщего внимания.

Его рык перерос в могучий рев, когда эльфы были уже совсем близко.

Кто-то очень худой, в высоком узорчатом шлеме, стоял посреди маленькой группы эльфов, тяжело опираясь на посох. Вдруг он выдвинулся вперед и поднял посох к небу. Сверху на воинов-курганцев хлынуло пламя, под которым таял снег и горела земля. Огонь опалил лицо и бороду Олафа, но тот, не обращая внимания на боль, помчался вперед, крепко сжимая два топора. Они были надежно прикованы к рукам – чтобы не потерять их в пылу битвы, когда красный туман ярости отступит, а то Олаф вполне мог бы отбросить их и кинуться на врага без оружия, разрывая его голыми руками.

Посреди отряда курганцев что-то взорвалось, в небо на сотни футов взметнулся огненный столб, и тысячи людей пали замертво. Горячая волна накрыла остальных, ударила Олафа в спину и швырнула наземь. Воздух мгновенно раскалился и завибрировал, но он с видимым усилием поднялся на ноги.

Центр огненного столба раскалился добела. Огонь снова вспыхнул, собирая многочисленную дань, обжигая до костей. Оружие и доспехи плавились и стекали наземь, кости горели и обугливались, курганцы гибли с ужасными воплями. Кольцо неземного огня расширилось, и Олаф, взревев от ярости, помчался по тающему снегу, чтобы настичь врага. Его плащ из волчьего меха загорелся, пламя обожгло спину.

Перед глазами все покраснело, и он не чувствовал, как горит живая плоть. Через несколько минут от передних рядов воинов Хаоса ничего не осталось, лишь голая прогалина, на которой снег почти растаял, а земля почернела.

Стефан фон Кессель молча стоял на носу огромного корабля, глядя в глубокие воды Талабека. Был предрассветный час, и над рекой расстилался туман, из-за которого все вокруг казалось призрачным, почти нереальным. Утро выдалось холодное и ветреное. Темные ветви деревьев под снегом наклонились к самому берегу. Стефан непроизвольно стучал кулаком по борту, разбивая образовавшийся за ночь лед.

Талабек был широкой рекой, около тысячи футов на подступах к Талабхейму, и протекал через всю Империю, многие тысячи миль. Он шумным потоком бежал в горах Края Мира, где бесчисленные малые реки и ручьи сливались в Верхний Талабек и Нижний Талабек в Остермарке, и эти две реки объединялись к западу от Бехафена. Между Остермарком и Талабекландом великая река принимала в себя ледяные воды Ускоя, текущего от великого северного города Кислева по полям, на которых Император Магнус и рыцари Рейкландгарда одолели армию Хаоса. Два могучих потока образовывали собственно Талабек, крупнейшую и самую глубокую реку Старого Света. Она протекала сквозь самое сердце Империи, прорезая леса, потом – через Талабхейм и величественный Альтдорф, где недавно были основаны Магические Коллегии, оттуда – мимо Карробурга и, наконец, впадала в океан в Мариенбурге, портовом городе, окруженном болотами.

Талабек был главной торговой артерией Империи, по которой везли продукты, скот и ценные грузы от моря до самого Кислева. Река была достаточно велика, чтобы по ней проплывали целые флотилии, и это позволяло быстро перемещать серьезные военные подразделения – намного быстрее, чем по суше. И это особенно радовало Стефана.

Маршал подошел и встал рядом с ним. Он оправился от раны, и со стороны никто бы не сказал, что она вообще была, но фон Кессель знал, что это лишь видимость: полководец быстро уставал, хотя и не позволял себе проявлять слабость при солдатах. Маршал молчал, и Стефан невольно напрягся. Когда тот еще только пришел в себя, действия капитана привели его в ярость. Жрица Шаллии испепеляющим взглядом смотрела на Стефана, посмевшего обеспокоить пациента, и ее гнев поверг капитана в большее изумление, чем ярость маршала. Он всегда думал, что жрицы Шаллии терпеливы и мягкосердечны, но эта оказалась прямо-таки грозной в своем недовольстве.

Маршал задал Стефану основательную трепку и минимум час говорил о долге перед Империей и Императором и сыпал обвинениями, которые капитан стоически выслушал. Старший по званию говорил правду, и он клял себя за то, что позволил эмоциям и предрассудкам затуманить свое видение целей и перспектив. Долг перед Империей был превыше всего, и он поклялся, что выполнит волю Императора и вложит в это все свои силы. Двое еще немного постояли в неловкой тишине, и наконец, маршал прокашлялся.

– Страшный там у вас зверь в трюме – с утра чуть не отхватил руку служителю.

Предок этого животного возил на себе в бой деда Стефана. Капитан сам его побаивался, но доставка диковинного создания из зверинца была сопряжена с такими трудностями, что отсылать его назад было как-то неловко.

– Грифоны никогда не отличались кротостью.

Маршал кивнул и еще помолчал.

– Тогда, во время нашего последнего разговора, фон Кессель, я сказал правду, – вымолвил он наконец. – Ты думал не об Империи, а о своем гневе и мести.

– Знаю. Теперь мне это ясно, Рейксмаршал.

Стефан опустил голову. Маршал кивнул.

– Конечно. Хорошо, что ты услышал мои слова, и еще лучше будет, если ты запомнишь их навсегда, особенно если учесть, какую трудную роль тебе предстоит сыграть в будущем.

– О чем вы, сэр?

– Думай, парень, думай, – усмехнулся маршал. – У Грубера не осталось наследников, а даже если бы и были, он сам не смог бы стать выборщиком. Ты очистил свое имя от бесчестия – сам Император объявит об этом. Ты – следующий в роду, Стефан. Тебе и быть выборщиком.

– Я… я не хочу.

– Какого черта? Что это вообще значит – «не хочу»? Тот, кто действительно жаждет стать выборщиком, точно не подходит на эту роль. Думаешь, Император Магнус хотел стать Императором?

– Не знаю. Никогда об этом не задумывался.

– Так вот, он не хотел. Он стал Императором, потому что видел необходимость этого шага для будущего Империи. Точно так же, во имя будущего Остермарка, тебе придется стать графом-выборщиком.

– Рейксмаршал, – сказал Стефан, чувствуя, как внутри что-то болезненно сжалось, – я ничего не понимаю в политике. И не хочу понимать. Я солдат, вот и все.

– Империи больше не нужны политики, Стефан, ей нужны сильные вожди, а ты, несмотря ни на что, обладаешь хорошими данными. Пойми меня правильно, ты никогда не станешь одним из тех, кто одурманивает народ пышными речами. Сигмар упаси, тебе ж ничего не стоит ляпнуть что-нибудь и устроить бунт, но это не важно. Ты – солдат и привык действовать. Ты оцениваешь ситуацию и действуешь так, как считаешь нужным. Получается, правда, по-разному, но… что было, то быльем поросло, главное, что люди доверяют тебе и уважают. Думаю, все получится.

Стефан глубоко вдохнул, словно впитывая информацию. Ему было худо. Еще только не хватало подобной ответственности.

– Вот, – сказал маршал. Он протянул меч, завернутый в лилово-желтый флаг Остермарка. – Ты еще не выборщик, но в моих силах дать тебе это оружие. Сигмар знает, оно тебе еще очень пригодится.

Принимая дар не без трепета, Стефан подержал его, не решаясь развернуть сразу. Меч был тяжелый и словно излучал силу. Древнее, могучее оружие. Стефан осознал это.

Он осторожно развернул флаг. Внутри оказался меч в ножнах, с удобной рукоятью, украшенный богато, но отнюдь не безвкусно – бесценная вещь. Ножны были из простой черной кожи в серебряной оправе. Стефан осторожно сомкнул пальцы вокруг рукояти и вынул Рунный Клык, восхищаясь безупречным балансом.

Он восхищенно смотрел на оружие. Рунный Клык был одной из регалий графов Остермарка с тех самых пор, как во времена Сигмара его выковали гномы – один из двенадцати клинков, символизирующих союз двух рас. Он служил в бесчисленных битвах графам Остермарка, и дед Стефана не раз рубил им зеленокожих и зверолюдей, наводняющих леса, пока его не казнили. Грубер никогда не пользовался мечом, и тот просто висел в арсенале, собирая пыль.

Лезвие Рунного Клыка отливало серебром и было по всей длине украшено гномьими рунами.

Металл по прочности превосходил любую сталь, выкованную человеком, и лезвие оставалось острым, как в день изготовления, а ведь его ни разу за все эти столетия не точили.

– Громрил, – сказал маршал, – металл, высоко ценимый гномами. Лишь они знают, как его добывать и обрабатывать.

Стефан взмахнул мечом, и тот легко рассек воздух. Само совершенство. Рукоять можно было держать обеими руками, но по весу оружие годилось и для одной руки. Рассказывали, этот клинок может рубить железо и камень. Стефан всегда думал, что это просто россказни, но теперь, держа его в руках, более не сомневался.

– Это поистине бесценный дар.

– Нет, не дар. Он принадлежит тебе по праву рождения.

Талабхейм был могучим городом, одним из величайших в Империи. Известный многим как Око Леса, он располагался в самом сердце Империи. Он был построен внутри гигантского кратера неизвестного происхождения, и многие полагали, что огромная двухвостая комета врезалась в землю, образовав воронку, края которой поднялись в небо замкнутой в кольцо горной цепью – той, на вершинах которой потом были выстроены мощные стены. Сочетание природных и рукотворных укреплений делало город практически неприступным.