Пролог

В красоте мертвого корабля было что-то непристойное.

Скейд облетала его по спирали. Двигатели малой тяги ее корвета корректирующими выхлопами выбивали в пространстве причудливые татуировки, которые почти мгновенно таяли. Шаттл снова вырулил из-за корабля. Виток за витком — и солнце системы то появлялось, то исчезало. Скейд слишком засмотрелась на него. Горло нехорошо сжалось, она ощутила прилив тошноты, возникающей при полетах в безвоздушном пространстве.

Только этого не хватало!

В раздражении Скейд визуализировала прозрачную трехмерную картину своего мозга. Словно очищая плод от кожуры, она срывала слои коры и подкорки, убирая те части собственного сознания, которые не интересовали ее в данный момент. По туманной серебристой «паутине», имплантированной в мозг, которая была топологически идентична сети ее естественных синапсов, пробегали переливы — это двигались нервные импульсы, передавая пакеты информации от одного нейрона к другому со скоростью километр в секунду. Биологические сигналы ползли по нервной системе в десять раз медленнее. Конечно, в действительности Скейд не могла проследить это движение — для этого ей пришлось бы повысить скорость осознания, то есть заставить нейроны двигаться еще быстрее. Тем не менее, увеличенная схема мозга позволяло обнаружить наиболее активную зону.

Скейд выделила крупным планом специфическую функциональную зону мозга под названием «Area Postrema» [1] — допотопный клубок нервных волокон, который разрешал конфликты между зрением и чувством равновесия. Судя по всему, внутреннее ухо сигнализировало, что шаттл двигается с постоянным ускорением, а глаза при этом регистрировали циклическое изменение картины — он наматывал витки вокруг корабля. И эта доисторическая часть мозга находила единственное объяснение такому противоречию: она делала вывод, что у Скейд галлюцинации, и посылала сигнал в другую часть мозга, которая появилась, чтобы уберечь организм от действия ядов.

На самом деле, глупо винить свой мозг за появление этой тошноты. Связь между галлюцинациями и ядом очень хорошо выполняла свою задачу на протяжении миллионов лет, позволяя предкам людей экспериментировать, делая в свой рацион разнообразнее — насколько это было возможно. Но здесь и сейчас, на холодной окраине чужой планетной системы, она неуместна. Пожалуй, лучше стереть эту функцию, чтобы не вызывать конфликта между зрением и чувством равновесия. Достаточно будет аккуратного вмешательства в топологию базовой нервной сети. Но проще сказать, чем сделать. Тем более, что голографическое изображение показывало огромное количество хитросплетений имплантированных и биологических нервных окончаний, напоминая безнадежно перегруженную сложностями компьютерную программу. И можно не сомневаться: «выключение» зоны мозга, ответственной за чувство тошноты, повредит другим функциональным зонам, с которыми она обменивается нервными импульсами. Но с этим вполне можно жить. Скейд уже тысячу раз проделывала подобные операции, и на ее когнитивной сфере это никак не отразилось.

Ну вот. Провинившаяся зона запульсировала розовым и исчезла из сети. Тошнота отступила, и Скейд вздохнула с огромным облегчением.

Все, что осталось — это злость на собственную беспечность. В свое время Скейд была полевым оперативником и часто участвовала в проникновениях на вражескую территорию. При столь наплевательском отношении к своему организму она бы не дожила даже до того, чтобы провести скромную нейрокоррекцию! Она становится небрежной, это непростительно. Тем более теперь, когда вернулся корабль — событие, которое может стать для Материнского Гнезда не менее значимым, чем любая из предыдущих военных кампаний.

В ней просыпалась жадность. Она все еще прежняя Скейд: пора стряхнуть с себя пыль и держать ухо востро. Прямо сейчас.

(Скейд, ты будешь осторожна, не так ли? Ясно, что с этим кораблем случилось нечто весьма необычное.)

Голос был женский, спокойный и звучал только у нее в голове. Скейд ответила мысленно.

«Я знаю».

(Ты идентифицировала его? Это один из двух кораблей. Ты поняла, какой? Или какой был?)

«Это корабль Галианы».

Теперь, когда Скейд снова плыла вокруг корабля, зрительные доли ее мозга формировали его трехмерное изображение — что-то вроде эйдетического образа [2], в серо-зеленых тонах, наподобие призрака. А чуть ниже этого изображения, в квадратных скобках, двигались ровные линии текста-описания, меняясь по мере поступления информации, выуживаемой из разбитого корпуса.

(Галианы? Именно Галианы? Ты уверена?)

«Да. У всех трех кораблей, что улетели вместе, были небольшие конструктивные различия. Этот больше всего похож на ее корабль».

Ответ пришел после небольшой паузы — такое иногда случалось.

(Мы тоже дали согласие на эту экспедицию. Но с тех пор как Галиана покинула Материнское Гнездо, с кораблем явно что-то случилось, правда?)

«Если это вопрос, то случилось многое».

(Давай вернемся к началу и попробуем исходить от противного. Есть признаки повреждений — серьезных повреждений. Разрывы, выбоины… некоторые фрагменты обшивки отсутствуют. Похоже, их вырезали и выбросили, точно зараженные ткани. Как ты думаешь, это Эпидемия?)

Скейд помотала головой, вспомнив свой недавний визит в Город Бездны.

«Я видела последствия Комбинированной Эпидемии достаточно близко. Не сказала бы, что это они».

(Согласны, это что-то другое. Тем не менее, надо принять все меры предосторожности. Для начала — полный карантин. Возможно, мы все-таки имеем дело с возбудителем инфекции. Можешь сосредоточить внимание на кормовой части корабля?)

В голосе — этот голос никогда не спутаешь с голосами других Объединившихся — появились колкие менторские нотки, словно говорившему давно известны ответы на все вопросы, которые он задает.

(Ты понимаешь, из чего сделаны эти конструкции, Скейд?)

Группы черных кубов разной величины, расположенные здесь и там в случайном порядке — казалось, они до половины вдавлены в обшивку корабля, словно в сырую глину. Их изогнутыми хвостами окружали цепочки кубиков поменьше, образуя элегантные фрактальные арки.

«Выглядит так, словно они пытались срезать с корпуса все, что возможно. Похоже, у них не хватило времени».

(Мы того же мнения. Чем бы это ни было, с ними, несомненно, надо обращаться с предельной осторожностью, хотя они действительно могут быть уже неактивны. Возможно, Галиане удалось остановить их распространение. В конце концов, это мог сделать ее корабль, даже если он возвращался домой на автопилоте. Скейд, ты уверена, что на борту нет никого живого?)

«Не уверена. И не буду уверена, пока не окажусь на борту. Но картина выглядит не слишком многообещающей. Внутри никакого движения и явно никаких источников тепла. Корпус слишком холодный, чтобы говорить о каких-то процессах жизнеобеспечения — разве что там работают криогенные установки».

Скейд помедлила, просматривая одновременно несколько моделей-симуляций, которые разворачивались у нее в сознании на заднем плане.

(Скейд?)

«Согласна: может быть, кто-то уцелел — считанные единицы. Но основная часть команды — замороженные трупы, и ничем иным они быть не могут. Возможно, мы сумеем протралить их память и что-нибудь выудить, но, на мой взгляд, это слишком оптимистичный прогноз».

(Нас интересует только один труп.)

«Я даже не знаю, на борту ли Галиана. Но даже если она там… и даже если сделать все возможное, чтобы вернуть ее к жизни… мы можем ничего не добиться».

(Понимаем. В конце концов, кому сейчас легко? Конечно, будет восхитительно, если мы чего-нибудь добьемся, а провалить попытку — это хуже, чем не пытаться вообще. По крайней мере, по мнению Материнского Гнезда.)

«А Ночной Совет тоже так считает?»

(Мы все так считаем. Явное поражение может оказаться слишком сильным ударом. Но это не значит, что мы не сделаем все возможное. Если Галиана здесь, мы просто обязаны сделать все, на что способны, чтобы вернуть ее в наши ряды. Но придется соблюдать полную секретность.)

«Насколько полную?»

(Полностью скрыть от Материнского Гнезда возвращение корабля невозможно. Но мы можем пощадить их, Скейд. Не давать надежды и не лишать ее. Мы сообщим им, что она мертва, и надежды на воскрешение нет. Пусть боль Объединившихся будет быстрой и яркой, как вспышка сверхновой. Их ненависть к врагам станет только сильнее. Тем временем мы будем продолжать работу усердно и с любовью. Если удастся воскресить Галиану, ее возвращение будет чудом. Да, в определенный момент мы допустили сокрытие правды, но нас простят).

Скейд одернула себя прежде, чем рассмеялась вслух.

«Сокрытие правды? По-моему, лучше сказать „откровенная ложь“. А как добиться того, чтобы Клавейн поверил в эту историю?»

(Ты думаешь, с Клавейном будут проблемы, Скейд?)

«Как я понимаю, вы не собираетесь ему ничего рассказывать?

(Это война, Скейд. Есть старый афоризм по поводу правды и списков погибших, но мы не будем заставлять тебя ждать. Мы уверены, что ты понимаешь, о чем идет речь. Клавейн — наше самое ценное тактическое оружие. По образу мышления он не похож ни на кого из Объединившихся — вот почему он обеспечивает нам постоянное превосходство над врагами. Ему будет больно, он будет горевать — так же недолго, как и все остальные. Вскоре он снова станет прежним — как только поймет, насколько нужен нам. Ты не находишь, что это лучше, чем заставить его ждать и надеяться, а потом — может быть — разрушить его надежды?)

Голос зазвучал более напряженно. Возможно, он чувствовал, что на этом моменте следует особо заострить внимание.

(Клавейн — эмоциональный человек, Скейд. Он куда более эмоционален, чем остальные. И он был уже стар, когда пришел к нам. Его нервная система старше, чем у любого, кто к нам когда-либо присоединялся. Его сознание до сих пор вязнет в прежних способах мышления. Об этом никогда не следует забывать. Он хрупок и нуждается в нашей заботе, как нежное теплолюбивое растение.)

«Но врать ему насчет Галианы…»

(Возможно, нам и не придется этого делать. Мы опережаем события. Для начала, надо осмотреть корабль — в конце концов, ее может не быть на борту.)

Скейд кивнула.

«Это было бы лучше всего, правда? Тогда бы мы знали, что она где-то в другом месте».

(Конечно. Но в таком случае нам придется ответить на один маленький вопрос: что произошло с третьим кораблем.)

За девяносто пять лет, которые прошли с начала Комбинированной Эпидемии, Объединившиеся научились многому и успешно боролись с заражением. Будучи одним из последних сообществ, сохранившим верность технологиям, которыми пользовались до Эпидемии, они очень заботились о соблюдении карантина. В мирное время легче и безопаснее всего было бы проверить корабль в тот момент, когда он будет пересекать границу системы Эпсилон Эридана. Но теперь это серьезный риск: Демархисты могут засечь всплеск активности, так что придется позаботиться о маскировке. Зато Материнское Гнездо располагало оборудованием для обнаружения заражающих устройств, и сейчас это было очень кстати.

Однако принять меры предосторожности все-таки необходимо, а значит, придется немного поработать в открытом космосе. Первым делом служебные роботы избавили корабль от двигателей, перерезав лазерами стойки-крепления их конических корпусов. Сбой в работе силовых установок мог просто уничтожить Материнское Гнездо. Конечно, это почти нереально, но Скейд решила не рисковать — тем более пока непонятно, что случилось с кораблем. Роботы еще возились с двигателями, когда она отдала команду ракетам-тягачам, и те подогнали к дрейфующему звездолету черные глыбы несублимированного кометного льда. Другая группа роботов тут же принялись размазывать эту массу по обшивке корпуса. Скоро он был покрыт ровным слоем примерно метровой толщины. Роботы справились быстро, и при этом ни один не пришел в соприкосновение с судном. До начала этой операции работ корабль был просто темным; теперь же напоминал сгусток непроницаемой черноты.

Наконец все было готово. По приказу Скейд крючья вонзились в лед, и целая тысяча ракет-тягачей закрепилась по всему корпусу судна. Во время буксировки корабля ледяная оболочка примет на себя всю нагрузку, поэтому меньшим числом было не обойтись: какой-нибудь фрагмент ледяного панциря мог отколоться. Зрелище, которое последовало за этим, поражало красотой. Тысяча коротких остроконечных кисточек холодного голубого пламени высунулась из ракетных сопел, окружив конический корпус мертвого корабля дрожащим заревом. Скейд медленно и ровно увеличивала скорость тягачей. Как аккуратно она рассчитала! Перед последним броском к Материнскому Гнезду ей потребовалось лишь чуть-чуть подкорректировать траекторию — чтобы вовремя оказаться в «слепом пятне» наблюдательной системы Демархистов. Последние наивно полагали, что Объединившимся об этих «слепых пятнах» ничего не известно.

Наконец звездолет был благополучно доставлен в Материнское Гнездо, где его поместили в доке пятикилометровой ширины с керамическим покрытием. Этот док, оборудованный специально для кораблей, зараженных чумой, был достаточно велик, чтобы в нем без труда поместилось судно вместе с отрезанными двигателями. Толщина керамического покрытия стен достигала тридцати метров. Каждое устройство, которое находилось внутри, снабжалось специальной защитой от всех известных штаммов Эпидемии. Едва корабль вполз в док, все люки были немедленно задраены. Скейд вместе со своей командой специалистов осталась внутри. Теперь им предстояло работать, находясь в изоляции от всего Материнского Гнезда, от миллиона других Объединившихся. Эти ограничения распространялись на всех, кто был занят в этой операции, поскольку не на всех можно было положиться. Но Скейд не жаловалась. Она была лучшей — наверно, единственной из Объединившихся, кто действительно мог работать в полном одиночестве, в глубине вражеской территории.

Итак, за корабль можно не беспокоиться. Теперь в док под давлением в две атмосферы начали подавать аргон. Слои льда отделялись один за другим — кроме последнего, самого тонкого, который растает только через шесть дней. Стайки сенсоров, словно чайки, с шипением выпуская аргон, летали вокруг искалеченного звездолета в поисках инородной материи. Но ничего необычного они не обнаружили — обычная корабельная обшивка.

Скейд выжидала. Она твердо решила соблюсти все меры предосторожности и ничего не трогать без крайней нужды. Крючковидный гравитометр на длинном шнуре полз вдоль корабля, сканируя внутреннее пространство и выискивая на поврежденные детали. Большинство выглядело знакомо: Скейд уже удалось познакомиться с чертежами звездолета. Стоп… а вот это странно. Такого здесь явно не должно быть. Что-то черное тянулось внутри корабля, ветвясь и скручиваясь штопором. Оно пронизывало все корабельные помещения; картина напоминала следы пуль на снимках судебной экспертизы или треки субатомных частиц, прошедших через пузырьковую камеру. [3] И везде, где отростки достигали обшивки, Скейд обнаруживала кубик, наполовину торчащий наружу.

Индикаторы по-прежнему не засекли признаков живой материи, но на корабле был аварийный отсек, в котором могли спасаться уцелевшие. Нейтринный радар и гамма-лучевой сканер показывали ей все новые и новые структуры, но Скейд по-прежнему не видела ничего существенного. Теперь, хочешь или не хочешь, но придется переходить ко второй фазе исследования — то есть начинать работу в физическом контакте. Скейд распределила по корпусу корабля многочисленные бурильные молоточки, чередуя их с микрофонами. Когда был приклеен последний микрофон, молоточки глухо застучали. В своем скафандре Скейд слышала этот грохот — звук распространяется и в аргоне. Казалось, где-то вдалеке лихорадочно работала целая армия кузнецов. Микрофоны «вслушивались» в металл, улавливая отраженные звуковые волны, возвратившиеся из недр корабля. Это нервная и нудная работа — одна из первых обязанностей, которые поручались Скейд: расшифровывать фрагменты томограммы, сводя ее в единую картину распределения плотности вещества.

Эта картина в сознании Скейд рисовалась в серо-зеленых тонах. Ничего такого, что противоречило полученным до этого сведениям, разве что небольшие уточнения по поводу некоторых зон. Но чтобы узнать больше, придется проникнуть внутрь корабля, а это задача не из легких. Все шлюзы были намертво задраены изнутри пломбами из расплавленного металла. Медленно, со злостью, Скейд прорубала их с помощью лазеров и перфоратора с гипералмазным наконечником. Можно себе представить, в каком ужасе и отчаянии пребывала команда корабля… Наконец первый люк был вскрыт, и отряд роботов-исследователей — механических крабов с прочными керамическими панцирями, достаточно разумных для подобной работы — немедленно устремился внутрь. Все, что они наблюдали, напрямую передавалось Скейд.

Ужасно.

Команду просто изрубили на куски. Одни были разорваны буквально в клочья, расчленены, расплющены, размолоты до состояния однородной массы, порезаны на мелкие кусочки; некоторые напоминали очищенные плоды. Другие сгорели, задохнулись, замерзли. Судя по всему, резня длилась долго. Скейд впитывала все новые детали, и они складывались в целостную картину. Серия жестоких схваток, последние рубежи обороны по всему кораблю, остатки баррикад, за которыми экипаж отбивался от захватчиков. Корабль тоже делал все возможное, чтобы защитить свою команду. Он перестраивал свои внутренние помещения — вот большой отсек, где он пытался изолировать противников. Некоторые отсеки затоплены охлаждающей жидкостью, в других до предела повышено давление… И повсюду Скейд находила странные, неуклюжие остовы машин — конгломераты тысяч геометрически правильных структур.

Гипотеза сформировалась быстро — в этом не было ничего сложного. Кубы «присосались» к корпусу корабля Галианы. Они поглощали и «переваривали» обшивку, множились, разрастались… Чем-то похоже на Эпидемию. Но Эпидемия действовала на микроскопическом уровне, ее споры невозможно разглядеть невооруженным глазом. «Это» выглядело более грубо, механистично… Словно кто-то пытался имитировать действие Чумы. Эпидемия, в конце концов, просто пропитывала ткани, переделывая их структуру и создавая фантастические химеры из механизмов и плоти.

Нет, сказала себе Скейд. Это однозначно не Комбинированная Эпидемия. Хоть какое-то утешение… хотя вряд ли в этой ситуации вообще может быть что-то утешительное.

Кубы прогрызли обшивку корабля, затем образовали атакующие формирования — что-то вроде боевых конгломератов, которые медленно двигались сквозь корабль из каждой точки заражения, убивая всех на своем пути. Судя по остаткам, они больше напоминали бесформенные асимметричные сгустки, в какие сбивается осиный рой, чем группу индивидуумов. Похоже, кубики умели просачиваться сквозь мельчайшие отверстия и снова собираться вместе по другую сторону преграды. И все-таки, битва длилась долго. По оценкам Скейд, прошел не один день, прежде чем звездолет пал… пожалуй, даже не одна неделя.

При этой мысли у нее по коже прошел озноб.

На следующий день роботы обнаружили несколько тел, которые выглядели почти нетронутыми. Лишь головы людей были облеплены кубами, словно одеты в черные гермошлемы. Похоже, чужие машины были неактивны. Когда роботы убрали наружные части «шлемов», оказалось, что из них вырастали щупальца, которые проникали в череп человека через глазницы, ушные отверстия и носоглотку. Дальнейшие исследования показали: в глубине мозга эти отростки многократно ветвились, пока не достигали микроскопических размеров и срастались с имплантантами, которые вживляли себе все Объединившиеся.

Но машины были так же мертвы, как люди, которых они погубили.

Скейд попыталась представить, как это случилось. От корабельных архивов остались жалкие обрывки. Очевидно, Галиана поняла, что столкнулась с чем-то враждебным. Но почему эти кубики не уничтожили ее корабль сразу, одним ударом? Они проникали внутрь долго, мучительно… Единственная причина, которая представляется разумной: кубы хотели, чтобы звездолет оставался неповрежденным как можно дольше.

«Интересно, где еще один корабль — тот, что шел с ним в паре? Что с случилось с ним?»

(Есть мысли, Скейд?)

«Есть, только не слишком приятные».

(Тебе кажется, что кубы хотели узнать о нас как можно больше?)

«Никакой другой причины я не вижу. Эта пакость запускала щупальца им в мозг, считывая информацию с имплантантов. Как будто охотилась именно за ней».

(Да, согласны. Должно быть, кубы многое узнали о нас. И это представляет для нас серьезную угрозу — несмотря на то, что мы не знаем, где был корабль Галианы, когда они его захватили. Но у нас появилась надежда, правда?)

Надежда на что? Скейд боялась даже подумать об этом. Сколько веков человечество искало братьев по разуму. И каждая новая находка не оставляла от этих надежд камня на камне. Трюкачи, Странники — и еще восемь или девять ископаемых цивилизаций, вернее, то, что от них осталось. Но никто из этих разумных существ не использовал машины, и ни одна не могла померяться силами с человечеством.

До настоящего момента.

И посмотрите, для чего эти разумные существа использовали свои машины. Для того, чтобы подкрасться к их кораблю, проникнуть внутрь, перебить людей, проникнуть в их черепа.

Чертовски плодотворный контакт.

«Надежда? Вы серьезно?»

(Да, Скейд. Мы не знаем, могут ли кубы передавать информацию тем, кто их подослал. В конце концов, корабль Галианы возвращался домой. Она бы никогда не вернулась, если бы знала, что приведет сюда врагов. Думаю, Клавейн может гордиться ею. Она думала о нас, она думала о Материнском Гнезде!)

«Но риск…»

Голос Ночного Совета не дал ей договорить.

(Корабль — это послание, Скейд. Мы должны расценивать его возвращение именно так. Галиана хотела предупредить нас…)

«Предупредить?»

(Кто предупрежден, тот вооружен. Так или иначе, нам еще предстоит встретиться с этими «кубиками».)

«Можно подумать, вы ждете их в гости».

Ночной Совет не ответил.

Галиану обнаружили только на другую неделю — корабль был весьма просторным, и многочисленные изменения в планировке затрудняли поиск.

Скейд вошла внутрь вместе со своей командой. Поверх обычных атмосферных скафандров пришлось надеть тяжелую керамическую броню. Эти щитки, похожие на маслянистый черепаший панцирь, делали движения крайне неуклюжими, заставляя контролировать каждый шаг. Промучившись несколько минут, Скейд наспех сочинила программу «образ тела-движение» и запустила ее в синапсы мозга, которые до сих пор пребывали в праздности. После этого перемещаться в пространстве стало немного легче, зато появилось мерзкое ощущение, словно твоими движениями управляет призрачный кукловод. Скейд сделала ментальную памятку: переписать программу так, чтобы движения воспринимались как произвольные — независимо от того, насколько это соответствует истине.

К этому времени роботы сделали все, что было в их силах. Они обезопасили просторные корабельные помещения, залив останки врагов эпоксидной смолой с алмазным волокном, и взяли образцы ДНК почти со всех трупов в обследованной зоне. Каждый образец генетического материала был идентифицирован по спискам экипажей Материнского Гнезда, хранившимся в Департаменте Исследовательского Флота. Однако многие образцы все еще были не протестированы.

Определенные проблемы все равно возникали. Когда корабль, на котором находился Клавейн, вернулся домой, стало известно, что в глубоком космосе, на расстоянии многих светолет от Материнского Гнезда, члены экспедиции приняли решение разделиться. Слухи о войне с Демархистами дошли и до корабля. Часть экипажа настаивала на возвращении. Они чувствовали: пора доставить собранные сведения домой. Расстояние было слишком велико, чтобы передавать информацию через пространство.

Расставание прошло без эксцессов. Было сожаление, была печаль — но чувства разобщенности не возникло. После диспутов, без которых Объединившиеся не принимали ни одного решения, наиболее логичным шагом было признано разделение группы. Это позволяло двум кораблям продолжить экспедицию, а третьему — вернуться домой с уже накопленными знаниями. Но Скейд не знала, кто именно решил остаться в глубоком космосе и, соответственно, не могла знать, что произошло после этого. Точно также она могла лишь догадываться об изменениях в составе экипажей двух оставшихся кораблей. Несомненно, запертый в доке звездолет принадлежал Галиане. Но это отнюдь не означало, что его хозяйка находится на борту. И Скейд приготовилась пережить разочарование, если эта догадка подтвердится.

Более того, это разочарование пережило бы все Гнездо. В конце концов, Галиана была их номинальной главой. Эта женщина создала Конджойнеров как таковых — четыре века назад, в одиннадцати световых годах отсюда, среди лабиринта подземных лабораторий Марса. Она отсутствовала почти два столетия — достаточно, чтобы стать живой легендой; правда, сама Галиана упорно сопротивлялась этому, пока находилась среди них. И вот она вернулась… если догадка Скейд верна, и она действительно на борту. И не имеет значения, что Галиана, возможно, мертва, как и многие другие. Достаточно того, что домой вернулись ее останки.

Но Скейд нашла нечто большее, чем останки.

Место упокоения Галианы — если можно так выразиться — находилось довольно далеко от центральной части корабля. Она надежно укрылась от всех и вся за прочной баррикадой из листовой брони. Тщательное обследование показало, что все каналы передачи данных между ней и кораблем были целенаправленно отрезаны, причем изнутри. Несомненно, Галиана пыталась полностью изолировать свое сознание от всех Объединившихся, кто еще оставался на борту.

Самопожертвование или самосохранение?

Галиана находилась в состоянии «холодного сна». Ее тело было охлаждено до температуры, при которой замирают все жизненные процессы. Но черные машины все равно добрались до нее. Они прогрызли броню криогенного саркофага и втиснулись в тесное пространство между телом Галианы и стенками саркофага. Понятно, что от самой камеры мало что осталось, и теперь Галиана покоилась в непроницаемо-черной оболочке, напоминающей затвердевшие погребальные пелены египетских мумий. В том, что это Галиана, можно было не сомневаться: сканеры проникли сквозь кокон и взяли образцы костных тканей. Структура ДНК опознавалась с легкостью. Также почти не приходилось сомневаться, что за время перелета тело не было повреждено и подверглось разложению. Сенсоры даже уловили едва заметные сигналы из «паутины» имплантантов — слишком слабые, чтобы установить связь между сознаниями. Но становилось ясно: тот, кто находился внутри саркофага, жив и способен мыслить, а значит, до него можно дотянуться.

Для начала следовало заняться коконом. Химический анализ ничего не дал. Кубики были сделаны непонятно из чего — у этого вещества не было даже подобия атомной решетки. Их грани сохраняли форму за счет силового поля и напоминали глухие стенки — правда, прозрачные для некоторых форм излучения — и были очень холодными. Подобный принцип не использовался ни одним из известных видов машин. Кубики легко отделялись от основной массы, но тут же быстро уменьшались, тая до микроскопических размеров. Помощники Скейд пытались просканировать их, надеясь понять хоть что-то из того, что происходит внутри, но всякий раз действовали недостаточно быстро: от кубика оставались лишь несколько микрограмм чуть теплого пепла. Похоже, внутри находился какой-то механизм саморазрушения, который запускался в определенной ситуации.

Отодвинув основную часть бронированных щитов, команда Скейд немедленно перенесла Галиану в специально оборудованную камеру, которая гнездилась на одной из стен огромного космического дока. Они по-прежнему работали в экстремальных температурных условиях, чтобы не причинить телу еще больший вред, чем уже был причинен. Очень бережно и аккуратно они начали удалять последние слои чужих механизмов.

Наконец, когда не осталось почти ничего, препятствующего осмотру, стало более или менее ясно, что произошло с Галианой. Черные машины сумели забраться ей в голову, но по сравнению с остальными членами команды последствия были минимальны. Некоторые из имплантантов Галианы разрушились, уступая место «щупальцам», но сомневаться не приходилось: ни одна из базовых структур мозга не пострадала. Скейд не могла отделаться от впечатления, что «кубы» тренировались на корабельной команде, прежде чем взяться за Галиану — когда окончательно выяснили, как проникать в мозг без последствий для человека.

Она ощутила прилив оптимизма.

Черная структура казалась монолитной и неподвижной. При правильном подходе это будет вполне возможно — даже несложно: удалить эти кубики, один за другим.

«Мы можем сделать это. Мы вернем ее такой, вернем прежней».

(Будь осторожна, Скейд. Ты еще не дома, так что не расслабляйся.)

Ночной Совет не зря настаивал на осторожности. Команда Скейд приступила к удалению последнего слоя «кубиков». Сначала — ступни. Кожа оказалась почти нетронутой, что радовало. Работа продолжалась, и вскоре тело было очищено до самой шеи. Казалось, еще немного, и температуру тела можно будет поднять до естественной — даже если процедура окажется более сложной, чем обычное «отогревание». Но, когда техники начали очищать лицо Галианы, стало ясно: до завершения работы еще очень далеко.

Кубики неожиданно зашевелились, заскользили, перекатываясь друг через друга. В этих волнообразных конвульсиях было что-то тошнотворное. Остатки кокона просачивались в Галиану, словно ожившая нефтяная пленка. Черная масса всасывала сама себя через ее рот, нос, уши и глазницы, огибая глазные яблоки.

Галиана оказалась в точности такой, как ожидала Скейд: ослепительно прекрасная королева, вернувшаяся домой. Даже ее длинные смоляные волосы сохранились — хрупкие, смерзшиеся, но совсем такие, как в тот день, когда она покидала Материнское Гнездо. Но сейчас в голове у этой женщины сидела черная масса микромашин, пополняя объем естественных и искусственных образований. Сканер регистрировал небольшие смещения биологических тканей. Куда хуже пришлось сети имплантантов: часть ее просто разрушилась, уступив место инородным включениям. Черный паразит напоминал по форме краба, который вцепился своими многочисленными клешнями в разные зоны мозга.