Вольдемар фон Бренкен не умер. В течение долгих месяцев он находился в глухом полубесчувственном состоянии. Никто ничего не знал с нем. Советское правительство, несколько популярных членов которого часто бывали в уцелевшем флигеле особняка, не имело ни малейшего понятия о тайне, скрытой в спальне агента, потому что Лу де Ли была агентом советских вожаков еще до того, когда власть не находилась в их руках. Лу де Ли была агентом таинственных кругов, посылавших своих шпионов из Пекина, Шанхая, Дели и Токио. Лу де Ли отлично знала богатство черных туч, собиравшихся над землей, из которых в один прекрасный день должен был пойти кровавый дождь. Луде Ли, как мать, как возлюбленная ухаживала за своим пленником. Потому что Лу де Ли полюбила человека, который с неслыханной смелостью собирался похитить с ее лба роковой бриллиант дома Романовых.

Наступила весна. Вольдемар едва сознавал это. Он очень медленно возвращался к миру действительности. Месяц проходил за месяцем. Но за эти месяцы Лу де Ли узнала все, что она хотела знать, все, что заставляло содрогаться ее сердце, все, что превращало ее быстро вспыхивавший гнев, в ненависть и жестокость.

— Настя, — тихо произнес однажды Вольдемар фон Бренкен, — Настя.

Лу давно уже знала о том, что ее пленник, разыскиваемый советской властью по всей России, «курьер царицы». Она узнала это из всего того, что он рассказывал в бреду. Но когда послышалось имя Настя, то Лу, изумленная, оторвалась от письма, которое она только что, нахмурив брови, писала герцогу Блюхеру в Германию, который был сторонником советов и собирался отправиться в Китай, будто бы для того, чтобы водрузить советскую звезду в стране желтой расы. Но Лу лучше знала, в чем дело. Этот искатель приключений, потомок славного рода Блюхеров, отправлялся в Китай для того, чтобы завоевать себе государство, азиатское государство.

— Настя! — еще раз воскликнул больной.

— Настя! — повторила Лу и, склонившись над ним, посмотрела ему прямо в лицо своими золотистыми глазами, которые мерцали загадочным светом.

— Кто такая Настя?

Больной замолчал. Как будто голос подсознания успел предупредить его, что больше ничего нельзя говорить. Но потом тоска взяла свое, и он в третий раз произнес ее имя, и, когда Лу бархатным голосом спросила: — Настя, и? — то Вольдемар машинально и бессознательно ответил:

— Настя Урбанова!

Лу кивнула головой, поднялась и вышла в соседнюю комнату. При помощи странной формы ключа она отперла ящик письменного стола. Она вынула оттуда связку документов, довольно толстую и, судя по внешнему виду, часто бывшую в употреблении, и начала перелистывать их, ища чего-то.

— У… Ур… Урбанова… Анастасия Урбанова… по подозрению… Петропавловская крепость… 26 октября 1917 года.

Она улыбнулась и вошла обратно в комнату своего пациента.

Но у входа она неожиданно остановилась и широко раскрытыми глазами посмотрела на Бренкена, который в белой повязке вокруг головы сидел на кровати и неподвижно смотрел на нее.

— Что это значит? — испуганно спросила она. Про себя она подумала: «Разве в нем сидят таинственные силы? Разве он чувствует опасность, угрожающую ему?»

У него были ясные глаза. Как раз наступил тот непонятный момент, когда Вольдемару фон Бренкену, несмотря на сильную боль в мозгу, в первый раз удалось прийти в себя, и он совершенно ясно и отчетливо сознавал, где он находится.

На несколько минут воцарилась полная тишина. Его взгляд был прикован к Лу де Ли. Она выдержала этот взгляд и в конце концов заставила себя даже улыбнуться.

«Смешно, — подумала она. — До сих пор еще ни один мужчина не имел власти надо мной. А вот теперь этот — больной и беззащитный…»

— Где я? — спросил офицер.

— У меня. У Лу де Ли. Вы помните?

Он медленно и с глубокой меланхолией кивнул больной головой. О! Помнит ли он! С болезненной отчетливостью ему сразу представилось все, что произошло за это время.

— Я потерпел поражение, — пробурчал он сквозь плотно сжатые губы.

— Нет. Это ни причем. Вы попросту больны.

— Не будем играть в прятки друг с другом, Лу де Ли. Я совершенно ясно помню все, что случилось. У вас находится голубой Могол императрицы!

Она покраснела, совершенно не ожидая, что он начнет именно с этого.

— Да. Он — моя собственность.

— Нет. Он был украден.

Она бросила на него изумленный взгляд.

— Украден? Вы болтаете вздор, курьер!

При слове курьер он слегка вздрогнул. Значит, она знала также… и о нем… И решила использовать против него сведения. Ему следовало быть настороже. Он находился во вражеском лагере, пленным!

— Да, украден, — продолжал он, несмотря ни на что, причем его лицо покрылось смертельной бледностью, — украден при помощи предателя князя Сулковского.

— Вы это знаете?

— Я знаю еще больше!

— Сулковский не был предателем, курьер! Сулковский был только бедный дурень. Он любил меня, но я не любила его!.. Мужчинами надо командовать… Они, как рабы.

— Крепостные, да, может быть… но не все!

— Не вы, курьер, конечно! — улыбнулась она, показав при этом большие белые крепкие зубы, и уселась рядом с ним на кровать. — Вы разве не знаете, что я тогда, когда вы как вор проникли ко мне, могла приказать арестовать вас? Вы знаете, что вам тогда предстояло? вас поставили бы к стенке на ближайшем перекрестке и зарыли бы ваше тело, как дохлую собаку!

Он продолжал смотреть ей прямо в глаза. Эти глаза блестели как медь на солнце. «Они жгут, — подумал Бренкен. — Она некрасива. Или она, быть может, прекраснее всех других женщин. Мне это еще не вполне ясно. Но у нее в глазах такая сила, что едва можно избегнуть ее. Она излучает аромат, вызывающий головокружение». Он тяжело и устало опустился на подушки.

Ее руки коснулись его волос.

— Я вас не выдала, курьер, потому…

Он опустил глаза.

— Потому что вы мне понравились… Потому что я с первого момента полюбила вас…

Он коротко рассмеялся.

— Вы полагаете, что я один из ваших крепостных?

Она сердито поднялась и зашипела как змея.

— Курьер, я еще никогда в жизни ни одному мужчине не говорила, что люблю его. Я никогда еще не любила ни одного мужчину. Вы первый человек, которому я это говорю!

Он закрыл глаза и замолчал. Он думал о Насте, о своей дорогой возлюбленной, о ее ясных глазах и пытался прогнать греховное наваждение, которое одуряющим ароматом нахлынуло на него.

Лу подумала, что он спит. Она медленно поднялась. Ее место заняла японка, которая на корточках уселась на полу, не спуская с больного своих блестящих, словно наведенных тушью глаз. Бренкен ненавидел азиатов. Он остался лежать с закрытыми глазами до тех пор, пока не пришел японский врач, чтобы осмотреть его голову. Он нашел пациента в полном сознании и значительно поправившимся. Бренкен недоверчиво разглядывал его. С бьющимся сердцем он смотрел на картину летнего захода солнца.

— Какое число сегодня, доктор? — спросил он по-английски.

— Сегодня… Двадцать первое мая, — гласил ответ.

Потом Бренкен снова остался наедине со своей тюремщицей.

Начиная с этого дня, Лу наблюдала за ним очень внимательно. Когда он настолько поправился, что мог без опасности для здоровья часами сидеть в кресле, она сказала ему, что знает решительно все. Он находится на службе у царицы. Она же уже в течение долгих лет является тайным агентом большевиков и в ближайшем будущем собирается отправиться на Урал.

— Что вы там будете делать? — спросил Бренкен.

— Разве там для вас поле деятельности?

— Ну, конечно, мой дорогой! Я руковожу контрразведкой против белых войск. Я уничтожу Колчака.

Бренкена кольнуло в сердце.

— Колчак? — тихо заметил он. — Прошло много месяцев с тех пор, как я заболел. Я ничего не знаю, и вы, конечно, солжете мне, если я спрошу вас кой о чем.

— Нет, я скажу вам всю правду.

— Колчак борется с большевиками?

— Да. Он медленно наступает на Екатеринбург.

— Так, что ему нужно в Екатеринбурге?

— Ничего… Или… Ах, да, ведь вы же еще не знаете! В Екатеринбург была перевезена царская семья!

Бренкен вздрогнул.

— Почему? Почему этих несчастных увезли из Тобольска? Так далеко? Что это должно означать?

— Они в Тобольске не были больше в полной сохранности. Вокруг них сплеталось слишком много интриг. У Александры Федоровны был даже свой собственный курьер!

Бренкен резко посмотрел в глаза шпионки, этой женщины, обладавшей снобизмом старого азиатского дипломата.

— Что вам, собственно говоря, от меня угодно?

— Я желаю, чтобы вы последовали за мною. У вас больше нет родины. Вы стали таким же беспочвенным, как многие тысячи царских офицеров, которые все погибнут так или иначе. Мне никого из них не жалко… Но мне жалко вас. Вы должны стать моим другом, моим возлюбленным, моим супругом. Мы перевернем весь свет в его основах. Мы станем богаты, неслыханно богаты. Я знаю остров в южной части Тихого океана, на котором находятся такие сокровища жемчужин, какие еще не виданы были во всем свете.

— Вы любительница приключений?

— Да. Но приключений из любви к искусству.

— Я не искатель приключений из любви к искусству, но это вам совершенно непонятно!

— Нет. Этого я не понимаю. На земле есть только две вещи, ради которых стоит бороться и ради которых можно бороться: любовь и золото!

— И голубые бриллианты?

— Да, и за них.

— Не угодно ли вам добровольно вернуть голубой Могол?

— Нет, мой друг. Он должен быть основой богатства, которым мы когда-нибудь будем наслаждаться в чужих странах. Ты и я.

Она понизила голос до шепота. Бренкен старался избегать ее взгляда. У него снова закружилась голова. Какое-то сладкое чувство пронизало его тело. «Что я собираюсь делать? — подумал он. — Я начинаю размякать… Разве я утратил свое я? Разве эта женщина околдовала меня?»

Она подала ему лекарство. Он выпил и погрузился в летаргическое состояние. Последнее, что он видел, была японка, стоявшая у входа и чужими глазами смотревшая на него.

Так прошло еще несколько дней. Однажды после обеда Бренкен поднялся и, волоча ноги, с трудом прошел несколько комнат, пока не дошел до одной маленькой. Там стояла японка, склонившись над несколькими стаканчиками, и мешала какое-то питье. Он подкрался так тихо, что она не услышала его. Он стал смотреть на ее работу, но вдруг схватил ее за руку, прижал эту разъяренную кошку к земле, заткнул рот ей тряпкой и запер ее в кухонный шкаф.

Теперь он посмотрел, что она мешала. Это был алкоголь, что можно было сразу узнать по запаху. А это здесь… нетрудно было догадаться: кокаин. И теперь он понял: она мешала алкоголь с кокаином. В результате получался так называемый героин, один из опаснейших наркотических ядов, который в состоянии был испортить характер любого порядочного человека. И теперь он понял все. Теперь ему стало ясно свое собственное положение. Лу де Ли обладала многими, очень многими средствами делать мужчин покорными, как ягнята! Это средство… было одним из самых отвратительных и губительных…

Он услышал шаги Лу и быстро удалился в свою комнату. Лу позвала служанку. По ее восклицанию, выражавшему изумление, Бренкен заметил, что исчезновение незаменимой японки привело ее в замешательство. Наконец она сама принесла ему питье. Он воспользовался моментом, когда она закуривала сигарету, и вылил напиток через плечо позади кровати.

— Что это, собственно говоря, такое? — спросил он, сделав вид, что глубоко дышит, как человек, только что выпивший.

— Это секрет. От этого быстро выздоравливают.

Он высоко поднял брови и замолчал. Она наблюдала за ним. Он откинулся назад и стал симулировать непреодолимое желание спать. Спустя короткое время она покинула его, но он был в полном сознании. Никогда раньше он не обладал такой ясностью мыслей и не был настолько настороже. Через полчаса он заметил, что кто-то находился в соседней комнате. Он встал и начал подслушивать у дверей. Лу сидела за столом и пила вино с каким-то незнакомым человеком.

Этот человек сказал ей какой-то льстивый комплимент, и она засмеялась. Понемногу ухо Бренкена начало совершенно ясно различать… Он понял… Его сердце готово было остановиться от всего того, что он услышал…

Происходил любовный торг. Этот человек был одним из высших сановников советского правительства. Он жаждал обладать Лу, совершенно неприкрыто, без обиняков. И Лу ответила ему:

— Мы сговоримся, мой милый! Только… Ты знаешь… моя благосклонность стоит дорого, очень дорого.

Он рассмеялся.

— Сколько?

— Человеческую жизнь.

— Дешево!

— Смотря по тому…

— Итак… выкладывай… У меня очень мало времени.

— Ее зовут Настей Урбановой.

— Настя… — Бренкен почувствовал, как незнакомец раздумывает.

— Сидит в Петропавловской крепости…

— А… Да, да! Я знаю. Ее несколько раз приводили ко мне… Собирался уже выпустить ее… Но все никак не успевал.

— Отпустить на свободу? — ответила Лу неожиданно глубоким голосом. — Дурак ты? ты хочешь обладать мной! Положить свою руку на мое тело?.. Купить мою любовь?.. Послушай… Мою любовь! — Она нервно прошлась взад и вперед по комнате, и Бренкен почувствовал, как всеми своими движениями она соблазняет незнакомца.

— Итак, черт и дьявол!.. Что я должен сделать?

— Она должна быть расстреляна…

— Но! Невозможно! Она невиновна!

— Никаких но! Буржуйка!

— Но я говорю тебе, что она совершенно невиновна. Если бы мы стали расстреливать всех женщин только за то, что они буржуйки, что бы получилось?

— Совершенно невиновна? Эх вы, мокрые курицы! Совершенно невиновна! Она возлюбленная курьера царицы. Она офицерская содержанка!

— Так! У тебя есть доказательства?

— Даю слово! Я знаю это и я отвечаю за это!

— Ну, коли так… Конечно!.. Это совершенно меняет дело…

— Итак…

— Хорошо! Я завтра же составлю протокол.

— Никаких там завтра! Сегодня! Вот телефон!.. По телефону… Да!.. Еще сегодня… Раньше, чем солнце успеет зайти! Прекрасная смерть для нее!.. Смерть от честных солдатских пуль. Эту тварь следовало бы задушить!

С налитыми глазами Бренкен оглянулся. Он услышал, как незнакомец стал возиться у телефона. Заглянув в замочную скважину, он увидел перед собой на столе револьвер комиссара… Револьвер тяжелого калибра… Сейчас этот человек уже успел что-то сказать…

Бренкен нажал дверную ручку. Дверь была заперта. В следующий момент курьер царицы с такой отчаянной силой бросился на дверь, что она с треском разлетелась, и он сам пулей влетел в соседнюю комнату. Его мысли неслись быстро, как кинолента. Первым делом он бросил телефонный аппарат на пол и схватил револьвер. В этот момент он увидел, как Лу с быстротой молнии очутилась у другой двери. Он схватил ее за макового цвета волосы и швырнул на пол с такой силой, что она в полубесчувственном состоянии осталась на полу. Человек перед ним все еще стоял и раздумывал, как ему оказать сопротивление. Но было уже поздно.

Бренкен направил на него дуло его же собственного револьвера.

— Эй, вы там! Руки вверх! Живо у меня! Без всяких околичностей! Иначе я стреляю!

Тот нерешительно, побелев от ярости, послушался. В это время медленно, бесшумно Лу начала подкрадываться к Бренкену.

Бренкен толкнул стол ногой, стол упал на Лу. С диким криком боли она отскочила.

— Вставайте! Не смейте двигаться! Руки вверх!

Лу послушалась, улыбаясь. На секунду она привела Бренкена в состояние замешательства. Но только на секунду. Лу подскочила к нему. Ему удалось отбить ее нападение револьверной ручкой. Она во второй раз упала…

— Пишите! — сказал Бренкен, обращаясь к комиссару. — берите перо в руки! У вас есть при себе бланки в кармане?

Только теперь, наконец, заговорил комиссар:

— Что за бланки?

— С заголовком: РСФСР.

— У меня нет их.

— Поищите хорошенько! Если я вас обыщу и найду бланки, то застрелю на месте!

Комиссар порылся в кармане и вынул несколько бланков.

— Хорошо! Теперь пишите: «Арестованная гражданка Анастасия Урбанова подлежит немедленному освобождению».

Комиссар колебался. Но его подгоняло наведенное на него дуло его же собственного револьвера. Он сделал так, как ему было приказано. Бренкен внимательно изучал его подпись. Но комиссар, совершенно ошеломленный неожиданностью, даже и не подумал о том, чтобы дать фальшивую подпись. Он никогда еще не находился в подобном положении и был слишком тяжеловесен для того, чтобы ответить на насилие хитростью.

Бренкен засунул документ в свою пижаму — подарок Лу — ее собственную пижаму.

Лу снова пришла в себя и с напряженным вниманием наблюдала за всем. Но Бренкен не забыл об этой самой опасной противнице. Держа комиссара при помощи револьвера под угрозой, он неожиданно схватил ее, рванул с пола и одним движением сорвал с нее цепочку с голубым Моголом, висевшую на шее. Со времени первого приключения с Бренкеном, она все время носила бриллиант на шее. Раньше, чем успел прозвучать ее дикий крик ярости, Бренкен успел сунуть салфетку в ее хищные зубы. Комиссар вдруг опустил руки и с криком кинулся на Бренкена. Но Бренкен бросил ему навстречу Лу и сшиб его с ног раньше, чем тот успел добраться до него. Он связал комиссара шнурком от гардин. Лу постигла та же судьба. Пленнику он тоже сунул в рот платок. Потом он раздел его, надел его платье и, не оглядываясь, покинул квартиру. Так как японка была заперта в шкафу, то он почти в течение двадцати четырех часов мог быть уверен в своей безопасности.