Рядом в глубоком сне забылись моя жена и дети. Так покинули мы желанную Францию.
      Почему пала Франция?
      Целых семь лет Германия целенаправленно готовилась взять реванш у Франции. Германия знала свою силу и была полна решимости использовать ее. У Франции и Британии оставалась только одна альтернатива: вооружаться, причем заблаговременно, или заключить соглашение с Германией. Однако соглашение было возможно лишь с сильной Францией, с вооруженной Францией! Нотами протеста и пустыми переговорами Гитлер не дал себя запугать. Такая политика неотвратимо вела к войне. Военный бюджет гитлеровской Германии угрожающе возрастал и достигал астрономических цифр. Когда малые государства Центральной и Юго-Восточной Европы увидели, что Франция и Англия ничего не делают, чтобы остановить лихорадочную гонку вооружений в "третьей империи", они стали искать защиты в союзе с Гитлером либо укрылись за щитом своего нейтралитета.
      Обе западные демократии выдали Европу Гитлеру. Банкиры лондонского Сити опасались за судьбу займов, предоставленных ими Германии, и в наивной вере, что можно безнаказанно торговать со страной, которая выполняет договоры только до той поры, пока они ей выгодны, открывали новые кредиты. Из страха перед большевизмом влиятельные круги Англии склонялись к мысли, что нацизм предохранит их от революции. Все это было на руку Гитлеру. Постыдный мюнхенский диктат был принят в Париже и Лондоне с облегчением, более того - даже с восторгом; дипломатическое поражение праздновалось как крупная победа. После "Мюнхена" англичане очнулись. Только англичане, но не французы! "Мы не можем допустить, чтобы Гитлер овладел Европой! Мы должны вооружаться!" - писалось и говорилось в Британии. В марте 1939 года за это взялись всерьез и объявили набор в британскую армию. Слишком поздно!
      Битва за Францию весной 1940 года была проиграна еще в 1936 году и в предшествующие годы. Корни поражения уходят очень глубоко. В Локарно в 1925 году заботами Франции и Англии был осуществлен первый шаг на пути к "Мюнхену". Обе страны пригласили немцев за один стол, подготовили им вступление в Лигу Наций, подписали с ними Рейнский пакт и гарантировали в нем западные границы Германии. Роль арбитра взяла на себя Британия. Польша и Чехословакия смогли заключить с Германией лишь гарантийные соглашения, которые, однако, не вошли в арбитражную систему. Теперь оба славянских государства оказались лицом к лицу с ненадежным соседом без достаточных гарантий. Тем самым Франция и Англия открыли немцам двери на восток. Так великий французский союзник впервые продемонстрировал свою ненадежность.
      Потом в 1933 году Франция и Англия подписали "пакт четырех". Четыре державы - Франция, Британия, Италия и Германия - готовились разделить господство над Европой. Разумеется, без Советского Союза, скорее даже против него. И хотя ратификация пакта (из-за сопротивления Малой Антанты и Польши и в связи с возмущением демократической французской и британской общественности) не состоялась, подпись Франции означала, что этот наш союзник отказывается от своей миссии защитника малых стран, не устраняется от пересмотра мирных соглашений в ущерб государствам Малой Антанты и готовится оставить свои позиции в Центральной и Юго-Восточной Европе в пользу фашистских держав - Германии и Италии. Тем самым Франция сильно скомпрометировала себя в Центральной Европе.
      30 января 1933 года Гитлер пришел к власти. В октябре Германия покинула конференцию по разоружению и вышла из Лиги Наций, вступив на путь восстановления своей военно-политической мощи. Малые народы Центральной Европы сделали из бесхребетной политики Франции и Великобритании необходимые выводы. 26 января 1934 года в Берлине был подписан немецко-польский договор о ненападении. Франция потеряла первого союзника. Первого, но не последнего: за ним последовали другие.
      Германия вооружалась. Еще было время вмешаться, поставить силу против угрозы силой, но политика умиротворения фашистских диктаторов продолжалась. Советские дипломаты с трибуны Лиги Наций тщетно предостерегали Запад от того, что готовилось. В Париже и Лондоне об этом знали, но и пальцем не пошевельнули.
      16 марта 1935 года разорвалась первая бомба: Гитлер объявил всеобщую воинскую повинность и быстрыми темпами начал строить вермахт. В мае маршал Тухачевский с глубокой тревогой оценивал силы немцев. Франция начала искать союзников. Но где их было взять? Только на Востоке! Однако одно упоминание об этом вызвало резкую оппозицию со стороны правых партий. Только французско-советский договор мог улучшить ситуацию, дав перевес союзникам. 11 мая Пьер Лаваль подписал этот договор. Но только что это за договор, если его подписали лишь для того, чтобы министр иностранных дел имел преимущество на переговорах в Берлине? И Лаваль перед отъездом в Москву попросил немецкого посла сообщить своему правительству, что он готов нарушить этот договор, если возникнет необходимость заключить более важное соглашение - между Францией и Германией. И действительно, после того как французский парламент проголосовал за французско-советский договор и он был ратифицирован, не было сделано ничего, чтобы этот пакт проводился в жизнь. Франция с самого начала считала его клочком бумаги.
      7 марта 1936 года разорвалась вторая бомба: гитлеровские части вступили в демилитаризованную Рейнскую область. Теперь уж Франция должна была принять меры, если она хотела защищать свои жизненно важные интересы. Однако, когда встал вопрос о занятии Рейнской области Францией, министр обороны Морен предостерегающе ответил:
      - Если вы объявите мобилизацию, то нанесете ущерб моральному духу армии, потому что вы хорошо знаете, что ничего не предпримете!
      Верховный главнокомандующий генерал Гамелен заметил по этому поводу:
      - Армия может начать военные операции через шесть дней!
      Это была неправда. Страны, подписавшие Локарнские соглашения, все совещались да совещались о нарушениях договора Германией, а Франция, уполномоченная немедленно принять согласованные военные меры, все больше склонялась к политике выжидания и переговоров. Прежде чем в Париж пришли ответы стран-участниц, мартовская драма закончилась. Из всех моральных слабостей в период между двумя войнами самым серьезным и самым непростительным было то, что Франция обнаружила неспособность защищать свои жизненные интересы и не преградила путь ремилитаризации Рейнской области. Она позволила оттеснить себя на задний план, что в дальнейшем привело к глубокому падению ее престижа и могущества. "Лучше пережить унижение Франции Германией, чем предпринять военную акцию, сопряженную с риском!" такие слова можно было услышать в парижских салонах и кулуарах парламента.
      Обвинение за обвинением сыпалось на представителей Франции за предательство собственных интересов и пренебрежение обязательствами, торжественно принятыми ею на себя по защите малых народов в Центральной и Юго-Восточной Европе. Ей дорого обошлось то, что она не защищала даже самое себя.
      Бельгия, питая глубокое недоверие к Франции, отошла от своего старого союзника, денонсировала соглашение с Францией и Британией и объявила политику нейтралитета.
      Позволив Гитлеру оккупировать Рейнскую область, Франция дала ему возможность построить линию Зигфрида и вклиниться между Чехословакией и Францией. Теперь многие стали стремиться к сближению с Германией и отходу от Франции. И только Чехословакия осталась верным союзником Франции в Европе. За эту верность ей пришлось дорого заплатить. За пятнадцать лет существования французско-чехословацкого договора о взаимопомощи по вине Франции так и не было налажено взаимодействие главных штабов обеих армий. Гамелен в 1937 году отверг последнюю попытку чехословацкого главного штаба обеспечить выполнение военных статей договора, сославшись на то, что это дело политического характера. А уже приближался "Мюнхен". После "Мюнхена" система союзничества в Центральной Европе, на которую опиралась Франция в своей обороне, была сметена.
      Франция проиграла войну сначала на дипломатическом и моральном фронте, а потом уже на поле боя. Военные последствия поражения были для французов особенно тяжелы. Францию ждала расплата. Оккупация Парижа гитлеровскими ордами стала лишь первым глотком из кубка горечи, который предстояло выпить Франции и всем, кто вместе с нею был повинен в катастрофе.
      * * *
      Военные причины поражения, повлекшие столь стремительный разгром, историки видят в ошибочной стратегии, нерешительном командовании, моральном духе армии и материальной неподготовленности французской армии к войне с немцами.
      Однако самой роковой по своим последствиям причиной оказалась ошибочная стратегия верховного командования во главе с генералом Гамеленом. В противоположность Фошу верховный главнокомандующий был сторонником оборонительной стратегии, которая ничего не решала да и не могла решить. Колебание генерала избрать наступательный путь против немецкой обороны на западе в тот период, когда немецкое командование было целиком занято войной с Польшей и оставило против Франции лишь слабый заслон на недостроенной линии Зигфрида, равнялось новому предательству Франции по отношению к Польше. Это был самый удобный момент для перехода в общее наступление. Промедление становилось преступным актом. "Я не начну войны вторым Верденом", - заявил генерал, и это заявление находилось в полном противоречии со стратегическим положением Франции и Германии. Генерал упустил этот шанс и проиграл войну.
      Он проиграл ее также и потому, что ошибочно понимал французскую оборонительную стратегию. Он позволил застать себя врасплох. Левый фланг укрепленного пояса линии Мажино заканчивался в районе Монмеди. Немецкому вторжению через бельгийские границы препятствовали на французской стороне от Монмеди на запад до моря лишь слабые прикрывающие части и жандармерия. Границы с Бельгией остались неукрепленными на всем своем 300-километровом протяжении, если не считать легких пулеметных бункеров на пять человек, расположенных на расстоянии одного-двух километров друг от друга. Устойчивость такой обороны равнялась нулю. В дальнейшем немцы, не обращая внимания на бельгийский нейтралитет, прорвали на границе у Седана в 30 километрах от последнего укрепления линии Мажино слабую французскую оборону и начали продвижение в юго-западном направлении. Этот прорыв немцам облегчил командующий 9-й французской армией, уже немолодой и ленивый генерал Корап, который в силу своей медлительности не сумел вовремя запять леса Мааса и уничтожить мосты на дорогах к Седану и Мезьеру. Зато Роммель со своим корпусом и танками не терял времени зря и пробил себе дорогу через дремучие леса, которые французы считали непроходимыми для танков. Это была другая непростительная ошибка стратегии Гамелена. Некогда помощник Фоша Гамелен забыл поучение маршала, которое не раз слышал из его уст: "Во время войны делайте все, что только можно; используйте все, что у вас есть!.."
      У Гамелена еще была возможность исправить ошибку. Мало кому известно, что эту возможность Франции подарила чехословацкая разведслужба. Примерно за десять дней до 10 мая 1940 года (дня прорыва французского фронта) резидентура чехословацкой военной разведки в Цюрихе получила по почте из Германии простую открытку с правильным адресом и безобидным текстом неизвестного отправителя. "Милый дядюшка, - писал автор, - я возвратился из своей поездки, все у меня хорошо, надеюсь на скорую встречу". Подпись была неразборчивой. При детальном исследовании обнаружили, что между текстом на открытке невидимыми чернилами нанесен странный рисунок, напоминающий конфигурацию границ Бельгии с Германией и Францией. Из района бельгийско-голландского пограничья, которое было обведено кружком, выходила прямая линия на Седан, а за этим районом дужкой, как это принято в военном деле, был показан переход в оборону с фронтом на юг. От Седана шла уже другая линия, на северо-запад, до самого моря.
      Это означало, что в районе Седана стрелки под прямым углом резко меняют направление (с юго-западного на северо-западное) куда-то в сторону Дюнкерка.
      Подозрительную открытку с особым курьером отправили из Швейцарии в Париж, к подполковнику генерального штаба Олдржиху Тихому, который руководил парижской резидентурой. Затем по приказу шефа спецгруппы при президенте Бенеше в Лондоне полковника Моравеца открытку передали 2-му бюро французского генерального штаба в Париже. Открытка стала предметом недоверчивого изучения, и сам Гамелен качал над ней головой. Они не увидели чистого золота, засверкавшего перед ними. Представители французского верховного командования держали, в руках в сжатом виде весь план немецкого командования - план нападения на Францию. Хотя и в схематической форме, но совершенно точно в плане указывалось направление главного удара, как он был задуман и как он в конечном счете и осуществлялся. Целью удара было после прорыва у Седана повернуть главную атакующую группу войск на северо-запад, к морю, окружить и уничтожить французские и британские армии, втянутые между тем в Бельгию.
      Десять дней имело французское командование на то, чтобы принять действенные контрмеры. Но французы не поверили этому донесению и не приняли вовремя необходимых мер. Когда они потом увидели, что немецкий план o развертывается в точном соответствии с указанным в почтовой открытке, было уже поздно. Толпы беженцев заполнили шоссе, а резервная армия не смогла пройти по забитым коммуникациям вперед, чтобы остановить продвижение противника. Такова удивительная история почтовой открытки, которая могла изменить ход войны. Автором этого столь важного донесения был не кто иной, как агент No 1 чехословацкой разведки Пауль Тюммель. Он имел доступ к высшим политическим и военным чинам и к документам самого секретного характера. Он присутствовал на совещаниях, на которых обсуждались и решались и такие вопросы, как план нападения на Францию. И он сумел передать его нашей разведслужбе.
      * * *
      Франция должна была пасть. Моральное разложение французского общества, упадок в армии, экономике, промышленности и государственном управлении, равно как и утрату человеческих ценностей, уже нельзя было остановить.
      По всей стране проводились военные парады, на которых демонстрировались сила и традиции армии. Блестящие войска дефилировали перед восхищенными зрителями, сердца которых наполнялись радостью при виде такой армии. Непобедимой! Куда там до нас немцам! Но восхищавшиеся зрители еще не знали, что эти самые лучшие, самые храбрые полки скоро будут в панике бежать от вражеских танков, броню которых французские противотанковые орудия не могли пробить. Оказавшись безоружными перед стремительно пикирующими немецкими самолетами, они в страхе будут вжиматься в землю и спрашивать себя, где же французская авиация.
      3 сентября начались разногласия между Англией и Францией. Армия союзников была потеряна еще в ту минуту, когда была развязана эта несчастная война, которую немцы долго готовили и в которую Франция и Англия вступили совершенно неподготовленными. Армия потерпела поражение потому, что у Франции не было достаточно самолетов, танков, противотанковых и зенитных орудий, потому, что не было заводов для производства такого количества оружия. Война била проиграна с самого начала потому, что британский союзник не имел в ту пору достаточно большой армии. Набор в британскую армию был фикцией. Люди записывались в армию, но для них не было ни оружия, ни экипировки, ни офицеров, которые бы их обучали. Так что Британия смогла послать во Францию в начале войны всего шесть дивизий! Слишком мало, чтобы они могли поколебать чашу весов.
      Летчики героически умирали в воздушных боях за Францию, но это было все, что они могли сделать. Самолетов было отчаянно мало, и они устарели. Немцы имели перевес и в количестве, и в качестве. В пылу идейных споров оба союзника забыли, что враг "ante portas"{7}. Слабое правительство и пышным цветом распустившаяся бюрократия способствовали массовой гибели летчиков "к вящей славе Франции". В 1936 году, когда Гитлер занял демилитаризованную Рейнскую область и окончательно принял решение напасть на Францию, месячное производство самолетов на всех французских предприятиях практически равнялось нулю. В 1937 году, за год до "мюнхена", производство боевых самолетов возросло во сравнению с 1936 годом на "невероятное" количество 38 машин, в то время как немцы ежемесячно выпускали их больше тысячи! Плевая я на все!
      Война разразилась, но у французских и британских солдат не было противника. Войны как таковой не было. Долгие зимние месяцы солдаты союзников проводили в мокрых укрытиях среди жидкой грязи, без света, и бездействие съедало их энергию и убивало боевой дух. Зачем же солдатам сидеть здееь, в холоде, сложа руки, если все равно войны нет? Потом солдатам придумали занятие: за них взялись увеселительные заведения, чтобы они быстрее забывали про неприятности в окопах. Их раскармливали так, что они толстели. И вообще всячески заботились об их благе.. Не так уж плоха эта "страшная война"! Только при этом все забывали о противнике. А он не дремал. Он готовился к прыжку. А боевой порыв союзнических солдат изчез, как пар над котелком!
      В наступление немцев через Бельгию не верили. Зачем немцам нападать на эту малую страну и тем самым увеличивать число своих врагов? Зачем им нападать на хорошо вооруженную и подготовленную бельгийскую армию?! Впрочем, если исходить из предположения, что Бельгия для Гитлера неприкосновенна, то в Европе остается лишь два возможных поля боя Голландия и Румыния. А из-за них войне не разгореться. Да здравствует мир! Война предотвращена! Так рассудили стратеги по обе стороны Ла-Манша. А трагедия начала разворачиваться.
      Какая уверенность в победе! Когда министр Бонне, снедаемым беспокойством за Польшу, спросил двух генералов (руководителей управлений в министерстве обороны) , как обстоят дела с готовностью Франции к войне, потому что он, Бонне, должен знать наверняка, вести ли с немцами политику на сдерживание, чтобы выиграть время для вооружения Франции и спасения Польши, оба генерала независимо друг от друга ответили, что Франция полнистью подготовлена. Ну, так за дело! Но и здесь, на дипломатическом фронте, Франция потерпела поражение! Как могли эти солидные представители министерства обороны так оценивать жалкое состояние военных приготовлений Франции? Как? Причину следует искать в том, что они утратили чувство ответственностин, поэтому было возможно все.
      Наступательное оружие в 1940 году стало в десять раз мощнее, а средства защиты - в десять раз слабее. И тут пришло спасение. Генерал Шовино, преподаватель военного училища в Париже, придумал надежное средство уничтожения противника. Достаточно лишь быстро сооружать малые бетонные пулеметные ячейки... И - конец вторжению! Прежде чем противник о боем овладеет одной укрепленной линией, можно построить следующую. Противник будет наталкиваться на все новые и новые линии, пока не исчерпает свои силы, неся потери. Потом контрударами защитников он будет отброшен назад. Но господин генерал забыл об одной малости: у противника могут быть свои методы быстрого преодоления укреплений, и он может быть столь дерзок, что после подавления ряда пулеметных гнезд, прорвав оборону, разовьет наступление на флангах в тыл оборонительных позиций. Как легко плодились французские доктрины! В действительности так оно и было: немцы никогда не наступали на линию обороны прямо, а всегда стремились обойти ее и взять в клещи.
      "Только без кровавых жертв!" - провозгласил Га мелен. Франция не перенесет второго массового кровопускания, какое было в 1914-1918 гг. Бойню мы заменим войной по науке. Научной войной. Строго научной. Из-за этой "науки" французская армия пошла навстречу поражению.
      Генеральный штаб тщательно готовился к наступлению на линии Зигфрида в духе принятой стратегии. Все рассчитали до мелочей, сосчитали тяжелые и сверхтяжелые орудия, которые потребуются при взятии немецких укреплений, заказали их в большом количестве за рубежом, но при этом забыли о противотанковых и зенитных орудиях, больше всего необходимых для боя в условиях современной войны. Все это стоило французским вооруженным силам многих жизней и привело к кризису доверия к руководству. В то время как немцы были вооружены первоклассными автоматами и легкими пулеметами, французская армия воевала винтовками. Даже пистолетов для личной защиты против десантников не оказалось. Пистолеты были заказаны в Италии.
      На войну 1939-1940 годов политические и военные руководители смотрели так, как на войну 1914 года. Производственно-финансовые планы составлялись на четыре-пять лет вперед. Строились заводы, которые начали бы выполнять военные программы только в 1941 или 1942 году, хотя на существующих предприятиях производство можно было бы развернуть сразу. Вместо того чтобы путем заказов машин и оружия в Соединенных Штатах срочно высвободить производственные мощности для других важных военных заданий, эти мощности были перегружены, а мирные темпы труда накануне войны еще больше ухудшали положение.
      Свирепствовал бюрократизм. Квалифицированных рабочих и инженеров, необходимых для производства самолетов, артиллерии и танков, из-за мобилизации сорвали со своих рабочих мест. В результате заводы Рено, в мирное время дававшие работу 30 тысячам человек, которые могли бы сыграть решающую роль в производстве танков и бронетранспортеров, после проведения мобилизации остались при неполных 8 тысячах. Прошли недели и месяцы, прежде чем рабочие и техники вернулись к своим станкам и кульманам.
      А потом начался великий потоп. Беженцы миллионами в панике покидали места, оказавшиеся под угрозой, и запрудили все дороги перед отступающей армией, так что какое-либо продвижение воинских частей стало невозможно. А ведь достаточно было организовать несколько специальных подразделений и выделить самолеты-истребители, с особым заданием по охране дорог - и худшего можно было бы избежать! Работала и переодетая "пятая" колонна. Лишь смелость и решительный мужественный отпор превосходящим силам противника имели перспективу на успех.
      Пять тысяч танков и десять тысяч самолетов, не произведенных вовремя, погубили Францию. Против машин воевать трудно. Лучше обычное вооружение армии во время войны, чем совершенное и современное после нее. Но и обычного оружия не хватало.
      В минуту, когда страх и страдания заглушили любовь к родине, французская демократия восстала сама против себя и оказалась неспособной завоевать военную победу.
      Плохо были использованы восемь месяцев затишья, которое Гитлер подарил союзникам.
      В конце концов времени не хватало повсюду. Девиз "Спокойствие!" как заклинание инициативы и активности тоже сыграл свою роль в поражении. "Спокойствие!" - звучало все время. Произносилось ли это слово вслух или в уме - оно было повсюду. На все требовалось время. Из-за этого-то времени и потеряли время.
      Андре Моруа был прав. Это было так.
      III. Наша последняя надежда
      Потерпевшие кораблекрушение
      Море под нами шумело. Непроницаемая смоляная чернота ночи подчеркивала опасность. Выдержать долго в каюте было трудно. Я вышел на падубу и, облокотившись о перила, стал смотреть в пустоту. Вдруг темноту прорезала вспышка, за нею - другая, третья. Желтоватый свет на секунду вырвал из тьмы горизонт и тучи на небе. Светлые вспышки появлялись откуда-то из-за горизонта и под острым углом к поверхности уходили куда-то в ночь. Через какое-то время в противоположном направлении возникали другие вспышки, вправо от первых. Потом до моего слуха донесся отдаленный гул ударов. Игра света повторилась, потом гул начал слабеть и вскоре затих совсем. Я невольно стал отдаленным свидетелем ночного боя на море. "Можно себе представить, сколько завтра утром, средь бела дня, при полной видимости, будет здесь вражеских судов и самолетов", - мрачно подумал я. Но ничего не произошло. Не знаю, заметил ли кто, что случилось ночью, но я никому ничего не сказал, а на то были причины.
      В полдень, чтобы сократить путь к Гибралтару, мы проследовали проливом между Испанией и Балеарамт, а в 17 часов уже в спокойном настроении прошли о. Ивису и Питиузские острова. На "Мохаммеде" нас было примерно 200 офицеров и 1000 сержантов и рядовых. С нами ехало примерно сто членов наших семей - женщин и детей. Конвой состоял из двух кораблей, а в двух километрах за нами шел наш защитник - британский эсминец "Кеппел ". Он кружил вокруг нас, как овчарка, охранявшая стадо. Только утром стало видно, как нас много. Сидели на всем, на чем только можно, лежали на палубе, носу и корме.
      На другой день, 26 июня, погода стояла такая же прекрасная, и море было спокойным. В 11.30 на судне произошла трагедия. Пани Р., жена летчика, эвакуированного из Бордо в Англию, в припадке буйного помешательства выбросила из каюты в море свою трехлетнюю дочурку и собиралась сама прыгнуть вслед за нею, но ей помешали. Очаровательная и милая девочка, как мне потом рассказывала жена, упала на воду, ее юбочка раскрылась как парашют и держала ее на поверхности порядочное время. Но прежде чем большое судно остановилось и вернулось к месту несчастья, ребенка уже скрыла вода.
      В полдень из прибрежных туманов показались ледяные вершины Сьерра-Невады, а к вечеру на юге мы увидели горы Северной Африки. На западе картина не менялась - голое испанское побережье под Сьерра-Невадой.
      В 22.30 мы бросили якорь в порту Гибралтар. Но еще задолго до того, как мы увидели эту характерную отвесную скалу, у подножия которой лежал город, нами овладело лихорадочное возбуждение. Каждый хотел первым увидеть эту скалу. Люди бегали от одного борта к другому, но скала долго не показывалась. Мы видели затуманенную полосу побережья, которое на правой, европейской, стороне предстало нам в виде могучей дикой горной гряды Сьерры; на левой же, африканской, - в виде низкой кулисы спокойного профиля. Так мы плыли до сумерек. Эта скала появилась как-то вдруг. В сгущавшихся сумерках начал вырисовываться контур большой громады. Становясь все более материальной и мощной, она поднималась перед нами в образе грозной, неодолимой крепости. А мы были еще в пятнадцати километрах от нее. Мы прошли минным полем и с опаской приближались к горе, которая угрожающе вздымалась в небо. Невольно подумалось, как ?ке там размещаются те силы, которые должны ее оборонять. Но это, конечно, был обман зрения. Через несколько минут медленного хода вдоль скалы перед нами открылась незабываемая картина. Над входом в порт мерцали тысячи огней города - от подножия до отвесных склонов Гибралтара, и все эти огни длинными беспокойными отражениями тянулись к нам с суши по воде. Все это создавало сказочно прекрасную панораму. До нас не доносилось ни звука. Кругом - лишь блуждающие огни в ночи субтропиков.
      27 июня мы стояли в порту. Утром могучую и суровую скалу нежно ласкали лучи восходящего солнца, и это позволило мне хорошо рассмотреть в бинокль всю гору участок за участком. На темени скалы я обнаружил орудия на огневых позициях, но больше ничего. Наметанным глазом военного я, конечно, отметил места, где, возможно, находились оборонительные сооружения. В правом конце за защитным молом скромно разместилась серо-голубая громада большого военного корабля. Это был линейный крейсер "Худ", вооруженный восемью орудиями калибра 380 мм и орудиями меньшего калибра. Корабль принадлежал к числу сильнейших в британском военно-морском флоте. Минуя пестрое сплетение стоявших на якоре торговых судов, ловко пробирались проворные миноносцы, гудели причаливавшие и отчаливавшие суда, а немного в стороне, чтобы не привлекать внимания,- стоял авианосец, где поминутно садились и стартовали самолеты. Торговые суда находились на внешнем рейде порта в широко рассредоточенном порядке, мы же остались в четырех километрах от горы. Отсюда хорошо просматривался испанский концентрационный лагерь, где томились узники - бойцы бывшей республиканской армии. Рассказывали, будто многие там умирали.
      После полудня генерал Вьест в сопровождении полковников Скленовского-Босого и Гаека отправились в город приветствовать губернатора Гибралтара. В течение дня "Мохаммед" пополнял запасы горючего, продовольствия и питьевой воды. С шаланд выгружали ящики с яйцами, мороженое мясо, овощи, фрукты, мешки с мукой и прочий провиант.
      Под вечер в порт откуда-то вернулся "Худ", сопровождаемый авианосцем. Мы и не заметили, как он утром снялся с якоря. Зрелище боевого корабля, представлявшего собой скрытую грозную силу, было впечатляющим.
      В пятницу 28 июня прекрасным утром мы подняли якоря. В нашем конвое было тринадцать судов, в том числе один танкер. Постепенно громадная скала с ее южной, крутой, как бы наклонившейся стеной стала уменьшаться. Когда мы приблизились к самому узкому месту между Испанией и Африкой, нас нагнал "Худ", охраняемый самолетами с авианосца и двумя эсминцами. Корабли взяли курс на юго-юго-восток. Тогда мы еще не знали, что эскадра идет в Оран, чтобы в скором времени вступить в бой с французскими военными кораблями. Тогда еще никто не знал, что могучий боевой корабль "Худ" ждала печальная судьба, что у берегов Исландии 24 мая 1941 года при преследовании немецкого линейного корабля "Бисмарк" он будет потоплен со всей его командой 1400 человек. Снаряды первого же залпа, выпущенные "Бисмарком" с расстояния 20 миль, попали в английский линейный крейсер, пробили броню и попали в склад боеприпасов. Взрывом боевой колосс разнесло на мелкие части. Так краса британского военно-морского флота, гордый "Худ", перестал существовать. Тогда же, 27 июля 1940 года, линейный крейсер величественно прошел мимо нас, а мы приветственно махали морякам на борту, и те весело отвечали нам.
      Наш конвой охраняли четыре эсминца - два впереди и два по бокам построения. Теперь уж мы твердо знали, что плывем в Англию. Плыли очень медленно. "Мохаммед" умерил свою скорость, приноровив ее к скорости самого медленного судна в караване. Еще до полудня мы вышли в Атлантический океан. Здесь надо было опасаться подводных лодок. Нам приказали постоянно носить на себе спасательный пояс (его снимали только в столовой). Ночью спали, не раздеваясь. Из соображений безопасности мы сделали большой крюк на запад, глубоко в Атлантический океан: дело в том, что к западу от Бискайского залива курсировала свора немецких подлодок. Английский полковник по секрету сообщил мне, что в нескольких милях от нас немецкая подлодка только что потопила английский корабль. Сильный ветер раскачивал "Мохаммеда", по это была не буря 13 февраля 1940 года!