15

Архитектор, прибитый ангельским крылом, не выходил у Ванды из головы. Почему это случилось с ним, постоянным гостем Радомира, а не обитателем Палаццо Дарио? Она шла к Морозини, который в самых изысканных выражениях пригласил ее на Вагнеровский вечер – исполнение цикла «Песен Матильды Везендонк» на ужине в Палаццо Альбрицци, где будет петь сама Primadonna assoluta, Маргарита Булгакова. Ванду он позвал на вечер в надежде получить ответное приглашение в Палаццо Дарио.

Морозини жил недалеко от Оперы Фениче в палаццо, по сравнению с которым Ка Дарио казался просто шляпной картонкой. Пышный дворец располагался, однако, не на всемирно известном Большом канале, а несколько в удалении, и Морозини явно досадовал на это обстоятельство. В Венеции принято признавать достоинство только за владельцами дворцов всемирно известного Большого канала, и то лишь тех, которые отличаются скромностью убранства. Роду дожей Пизани принадлежал, например, дворец в стиле барокко на Кампо Санто Стефано и еще двадцать других, но это тем не менее не могло изменить приниженного положения их владельцев – ни одно их окно не выходило на всемирно известный Большой канал. Семья утешилась, присоединив к своим владениям архитектурный аппендикс – Паллаццетто Пизани, простенький, как носовой платочек, маленький дворец, выходящий на всемирно известный Большой канал.

– Моя жизнь скрыта надежной ширмой, – гордо заявил Морозини, – а не открыта всем на обозрение на всемирно известном Большом канале, как в витрине! А Палаццо Дарио со своими porta nerа!66 Я не согласился бы на него, даже если бы мне его подарили! Ванде послышалось лицемерие в его словах. Она шла по Калле делла Чиеза и Кампо Сан Вио к мосту Академии в резиновых ботах, а от этого настроение не может быть хорошим. В ботах все люди походили друг на друга. Венецианцы носили только зеленые и черные. Черные были также фирменными ботами рабочих, обслуживающих каналы. Утром о наступающем наводнении сообщила предупредительная сирена, и все туристы засучили брюки и всунули ноги в полиэтиленовые мешки для мусора. Они радовались такому водному действу – этой единственной бесплатной достопримечательности, без которой этот город не представить. Ванда же не испытывала никакого восторга. Вода стояла так высоко, что уже через несколько шагов залилась в боты. Ящик из-под фруктов, в котором от качки катались полусгнившие апельсины, плыл навстречу. Город по горло в воде.

Промочив ноги, Ванда добралась до дворца директора музея.

– Проклятая погода! – сказала она открывшему дверь Морозини.

В прихожей стояла статуя, как ей показалось, работы Кановы. Рядом лежала felze, балдахинообразная накидка на гондолу еще из той эпохи, когда гондолы представляли собой плавучие салоны.

– Последний раз я доставал felze, когда меня пригласили на прием принца Чарльза и леди Ди на «Британике», – с гордостью сказал Морозини. – Остальные приехали на моторных лодках. Один я в гондоле. Как и подобает венецианцу.

Он отошел в коридор и оттуда наблюдал за тем, как Ванда ловко стянула боты и переобулась в туфли, достав их из бумажного пакета. Казалось, он был рад наводнению как особому представлению, гала-концерту, который специально для него давал город. Он провел Ванду в небольшой салон, расписанный фресками,

– Наводнение, – дидактическим тоном произнес он, – отделяет зерна от плевел, аристократов от людей законсервированных и штампованных, венецианцев от остального человечества!

– Ага! – сказала Ванда, с трудом вслушиваясь в его слова.

Она думала о Радомире; после несчастного случая с ангельским крылом он сказал, как отрезал, что, мол, в Венеции каждый день мраморные детали декора при падении если не убивают, то серьезно травмируют прохожих. Но вовсе не из-за проклятия! Ванду и Микеля это не очень убедило.

– Венецианец – аристократ! – скрипел Морозини. – Он живет здесь уже тысячу лет и именно здесь ему предоставлена уникальная возможность приспособиться!

– Мне не показалось, что продавец газет на Кампо делла Карита чувствует себя аристократом, когда его киоск залит водой, – сказала Ванда.

– Истинный венецианец никогда не станет жаловаться на наводнение! – раздраженно не согласился Морозини. – Продавец, который жалуется, что его товар, видите ли, залило, просто идиот, а не венецианец. Венецианец прекрасно знает, что товар на полу оставлять нельзя. На площади Св.Марка в магазинах всегда раньше были прилавки на ножках, а теперь они поставили витрины до самой земли и удивляются, почему это наводнение портит в них туфли и одежду. А чего они еще ждали?

Он налил ей кофе.

– Весь мир уверен, что мы здесь пребываем в отчаянии от того, что однажды наш город уйдет под воду. Что касается меня, я с удовольствием лягу на дно. Как древний Маламокко. Двести лет нас сопровождают малые наводнения, и пока мы с ними справляемся. Я никогда не смог бы жить у подножия Везувия, или в Калифорнии, или в Сахаре. Нет-нет, для нас, венецианцев, наводнение не проблема. Это всего-навсего вопрос высоты голенища.

«Мы. Венецианцы». «Мы, воздвигшие Венецию, мы, не повиновавшиеся Папе, мы, усмирившие море». Словно эпоха расцвета Венеции была только вчера, словно граф Морозини был ее свидетелем. Венеция, его солнце и луна, его вчера, сегодня и завтра.

Внизу по каналу прошла кавалькада поющих гондол, послышалась музыка «Il ballo del quaquaqua» – танец маленьких утят.

Морозини застонал.

– И такие гимны слышит город в награду за тысячелетнее стояние на воде.

В салоне Ванда увидела мраморный женский бюст. Суровый взгляд и выдающееся декольте.

– Кто это? – полюбопытствовала она.

– Моя прабабка Адриана. Она иногда появляется в коридоре, бестелесно, разумеется. К ней в доме все привыкли – все поколения.

– А как ее узнают?

– Она прилетает по воздуху, как туманное полотно, en miniature67. Как белое дуновение. Совершенно безобидное.

– В общем, призрак вашего дома, – сказала Ванда, все еще думая о прибитом архитекторе.

– Да, – ответил Морозини, – она не терпит никаких других призраков.

У Ванды появилась идея. А вдруг прабабка Морозини сможет подействовать на проклятие Палаццо Дарио? Нейтрализовать его? Полетает туда-сюда по этажам и, может, прогонит их несчастье? Герани вновь расцветут, канарейки Микеля станут петь. Уже несколько дней она ломала себе голову над тем, что же может стать настоящим венецианским средством борьбы с проклятием. Омыть дворец при первом весеннем наводнении? Может, заклинание «О, металл четвероногого» поможет, если его произнести на венецианском диалекте? А вот о прабабке Морозини она, разумеется, не думала.

– Вы бы мне свою прабабушку не одолжили? – спросила Ванда. – Проклятие недавно пришибло нашего архитектора.

– Я слышал об этом. Между нами – его совершенно не жаль, – сказал Морозини.

– Он сейчас в санатории в Падуе. По-моему, он останется тронутым.

– Жук навозный! – сказал Морозини. – Все мечтал устроить из Палаццо Дарио пансион. Он скорее всего потому и продал дворец вашему дяде, полагая, что у него нет наследников. Представляете, какой был для него сюрприз, когда появились вы.

– Мне он тоже не очень нравился. Но все равно, приятного мало, что это случилось в Палаццо Дарио. Так дальше не может продолжаться. Поэтому и прошу вас: одолжите отчаявшейся коллеге вашу прабабушку! – сказала Ванда.

– Да меня в дрожь бросает от ваших слов. Я не намерен давать свою прабабушку напрокат. Палаццо Дарио прославился тем, что в нем живут одни гомосексуалисты. А у Адрианы совершенно определенное отношение к однополой любви. Она пытается наставлять порок на путь истинный.

– Как это? – спросила Ванда.

– Она меня уже несколько раз ставила в неловкое положение, – сказал Морозини. – Однажды у меня в гостях был французский писатель. Он всю ночь глаз не сомкнул. А утром жаловался, что ему привиделось, будто какая-то женщина забралась к нему в кровать и пыталась согреть свои ноги о его. На другой день он сбежал в отель «Меркурио». Адриана не одобряет ни откровенных, ни тайных извращенцев. И это делает ситуацию тем более щекотливой. Однажды у меня гостила американская оперная певица. Вся Венеция знала, что она лесбиянка. Сама она старалась это скрыть. Она бредила Венецией, была экзальтированная, восторженная – «Романтика! Утонченность!». От всего в упоении и восклицала: «Галантность latin lovers!»

Однажды она сказала: «Я люблю Венецию как мужчину!» При словах «как мужчину» с ней случился приступ удушья. Сосуды надулись, лицо посинело. Я от растерянности вылил ей на голову стакан минеральной воды. Но не потому, что хотел ее спасти. Венецианец худшего оскорбления своего города и представить не может, когда лесбиянка говорит, что любит Венецию как мужчину.

– Она выжила?

– Да, я вызвал «скорую помощь». Потом уже соображаешь, что надо сделать, а они приехали как никогда быстро. Мне эта история очень неприятна, потому что в отличие от прабабки-падуанки мне совершенно безразлична сексуальная ориентация моих гостей. Мы, венецианцы, очень терпимы. Почему бы вам не обратиться к магу Александру, он живет в Руга Джуффа?

Это имя было Ванде знакомо. Она слышала его голос каждое утро. Il mago Alexander на «Радио Венеции». После приблизительных сигналов точного времени, между рекламой пиццерий, копировальных услуг и моторных лодок он давал свою рекламу под звуки грозового грома, треска молний и переборов на арфе. Эту рекламу она слышала так часто, что выучила ее наизусть: «У вас серьезные проблемы со здоровьем? В любви? На работе? В сексе? В делах? И вы хотите их решить? (треск, молнии, гром). Обратитесь к магу Александру. Париж, Падуя, теперь Венеция. Его дух не ведает границ. Ясновидящий, гадатель по картам, астролог. Эксперт черной и белой магии (гром). Маг Александр снимет сглаз, порчу, снимет родовое проклятие. Маг Александр изготовляет личные талисманы. Вознаграждение только по результату (гром). Возможны консультации на расстоянии и по телефону. Возьми свое счастье в свои руки! Это твое право (перебор на арфе). Позвони магу Александру по телефону 041-520-38-48 и все твои проблемы будут решены».

– Неплохая идея, – сказала Ванда, – я попробую.

В конце концов, для чего существуют специалисты? И что она сама недавно сказала Радомиру? Если крыша протекает – вызывают кровельщика.

Наконец они отправились в Палаццо Альбрицци на музыкальный вечер. Когда они пришли, все гости уже заняли свои места. Ванда тщетно пыталась вспомнить, в пользу чего они собрались: в пользу наводнения, или в пользу борьбы с наводнениями, или в пользу очередного открытия Оперы Фениче? «Primadonna assoluta приехала в Венецию со своим личным фармацевтом», – шепнул кто-то. Она вошла в желтый салон в черном бархатном платье со шлейфом и широкими рукавами. Она не шла, а плыла, словно ее туфли были на колесиках. Она запела, и все завороженно замерли, глядя на нее с выражением причастности к таинству. Ванда сидела за столиком с графиней Баттайя из общества «Amici della Scala»68 и двумя американцами из Айдахо. На графине было шифоновое цветастое платье. Она смотрела круглыми испуганными глазами. «Бьюсь об заклад, впервые она сделала лифтинг к пятидесяти годам, – подумала Ванда. – Смело, но так она сэкономила на пяти следующих процедурах». Ее подмывало спросить: «Графиня, вы ли это?» Оба американца, разумеется, приехали в Венецию коротать остаток дней. «Иногда город кажется каким-то большим домом для престарелых», – решила она. Район Джудекка весь заселен такими французскими владельцами галерей преклонного возраста, чьи творческие амбиции теперь сосредоточились на акварелях. Пенсионера из Айдахо звали Джон, он был психоаналитиком в отставке. Он искренне надеялся, что в Венеции никогда не услышит психологические откровения своих соотечественников. Он смотрел на Ванду и молчал. Его представила жена – Бетси: «That is my husband Giovanni!»69 – проскрипела она. Она была скульптором. Разговор с нею был похож на занятие на курсах иностранного языка. Все ее предложения заканчивались на «о» или «а».

– A Venezia funziona nienta70, – рассказала она на ломаном итальянском историю испорченного кондиционера.

«Почему американцы всегда такие экстремалы?» – подумала Ванда. Недавно она познакомилась с молодой американкой, любовь которой к молодому итальянцу зашла так далеко, что она перешла в католицизм и даже на улице повторяла неправильные итальянские глаголы.

Председатель венецианского вагнеровского Общества, старый истеричный сицилиец, придирался к каждому до и фа диезу в пении Булгаковой. Он постукивал себя по животу и кричал: «Вот где рождается звук!»

Ванда думала о маге Александре. Его дух не ведает границ. Париж, Падуя, теперь Венеция.

Тут все взорвались бурным «браво» так, что посыпалась штукатурка.

16

«Стоял один из тех ясных весенних венецианских дней, которые словно созданы для того, чтобы проводить их, вальяжно прогуливаясь по залитому солнцем живописному городу в лагуне, когда Массимо Миниато Сассоферато, граф брахтенбургский и гогенштайнский, посадил свой самолет на маленьком живописном аэродроме Лидо. Венецианское небо сияло волшебной синевой, облака проплывали клочьями кипенной ваты, Адриатика мерцала изумрудной зеленью, песок знаменитого Лидо сверкал всеми оттенками от белоснежно-белого до нежно-розового. Массимо Миниато возвращался с Лазурного берега после великолепно проведенных выходных. Во время всего полета он смеялся, представляя себе, как бледнеют пассажиры салона каждый раз, когда он маневрирует. Выбираясь из кокпита71, он хохотал, будто ему рассказали анекдот, держась за живот, сгибаясь и вытирая слезы на глазах.

– Ты опасный и водитель и пилот, – сказал один из пассажиров, когда все вышли.

– Не опасный, а всего лишь спортивный, – ответил Массимо. – Жизнь коротка, чтобы скучать.

И, вновь вспомнив испуганные лица своих друзей, он еще раз хохотнул.

Массимо Миниато Сассоферато, граф брахтенбургский и гогенштайнский, не был красавцем, но привлекал людей, во-первых, тем, что был богат, а во-вторых, непринужденным, веселым компанейским нравом. Он был маленького роста и уже не слишком молод, но все-таки производил впечатление человека статного. Его светлые волосы в сиянии венецианского солнца казались золотыми. На нем был сшитый на заказ костюм мягкого беловатого оттенка с пуговицами, пришитыми двойным рядом по неаполитанской моде. Спустившись, он надел панаму. Широкие поля укрыли его лицо коричневой тенью.

Из самолета вышла женщина. Стоявшие рядом механики и пилоты затаили дыхание. Свет венецианского солнца озарил ее. На посадочной полосе венецианского аэродрома появилось золотистое существо с короной горящих огненной рыжиной волос. Массимо непринужденно подал ей руку.

– Ну, carissima72 Анна, как вам полет?

– Прощаю тебя только потому, что в постели ты еще больший ас, чем за штурвалом самолета, – ответила Анна и одернула на красивых ногах юбку элегантного льняного костюма.

Она знала, как завоевывать мужчин: вздернула подбородок, глаза сверкнули и провокационная улыбка мягких соблазнительных губ мгновенно покорила всех, кто заметил ее появление. Окружавшие их мужчины улыбались. Улыбался и Массимо Миниато, светясь гордостью в обществе такой красавицы. Ему нравилось, когда другие мужчины любовались Анной.

Они сели в элегантный катер, ожидавший их на причале. Венецианская лагуна встречала их своим незабываемым сказочным видом. Катер подпрыгивал на коротких волнах, и знаменитый свет венецианского солнца играл десятками цветов и оттенков. Массимо смотрел на Анну. Та слегка приоткрыла губы. Дрожь пробежала по его спине, стоило ему представить, как он чувствует эти губы на своих, страстно отвечая на ее поцелуй.

– Обними и поцелуй меня, – вдруг сказала Анна, словно прочитав его мысли, когда они вошли во всемирно известный Большой канал, самую прекрасную улицу мира.

Она услышала, как шумно Массимо втянул воздух венецианской лагуны, и увидела, как заискрились его глаза, чтобы через мгновение вновь стать бархатночерными и глубокими.

– Твое желание для меня закон, – прошептал он и притянул ее к себе.

Ее мягкая грудь прильнула к нему, и в ту минуту, когда катер швартовался у причала живописного Палаццо Дарио, Массимо страстно целовал свою спутницу.

Этим Массимо Миниато отличался от своих несчастных предшественников – владельцев Палаццо Дарио – Массимо Миниато Сассоферато не имел их наклонностей. Больше всего на свете он любил женщин. Но неужели и для него Палаццо Дарио приберег злую судьбу? Или собственная судьба Миниато изменила ему?

Массимо Миниато купил палаццо через Неаполитанский банк. Банк приобрел дворец после банкротства и смерти предыдущего владельца Мика Суинтона. Было известно, что Массимо Миниато очень богат. Его всегда видели в кругу знаменитых политиков. Его семья происходила из северо-итальянского рода финансистов и жила в Милане. То ли из-за строптивости, то ли не желая того, что прочила ему скучная старость в обществе миланских банкиров, Массимо решил однажды приобрести дворец в Венеции и наслаждаться там своим несметным богатством. Или это была темная предопределенность, почему он выбрал именно этот дворец, владельцев которого постигла страшная участь?

Массимо Миниато лишь ненадолго смутил странно горящий взгляд директора Неаполитанского банка, предлагавшего ему эту сделку, однако в голове промелькнуло: «смешная цена», и он немедленно согласился.

Он заново обставил дворец, приведя его убранство в прежний вид, каким оно было до того, как на «Сотби» распродали львиную долю оригинального интерьера, выплачивая громадные долги его несчастного предшественника англичанина Мика Суинтона. Массимо докупил ценный старинный секретер в стиле барокко и редкий портрет дожа, желая придать обстановке Палаццо Дарио завершенный вид.

В салоне Мохамеда Массимо ждала его сестра Джульетта. Она была немного старше и жила со времени развода с венецианским аристократом Пьетро Троном в Кортина. Детей у нее не было. Очарованная магией венецианской лагуны, она часто приезжала сюда. И как правило, предпочитала останавливаться на время приезда в город на воде у своего брата Массимо. Джульетта обладала изысканной элегантностью и утонченной красотой, которая восхищала каждого, кто видел ее. Она сидела, грациозно скрестив ноги, на старинной кушетке. На ней было желтое, окаймленное золотом платье, удивительно гармонировавшее с ее черными, как на изображениях Мадонны, волосами. На коленях она держала большого игрушечного зайца.

Массимо не ожидал увидеть в салоне Мохамеда сестру, когда вошел туда с Анной. Ее появление явно удивило его.

– Анна, это моя сестра Джульетта; Джульетта, это Анна, – произнес он, растягивая слова и смущенно потирая руки. – Ах да… я оставлю вас на минуту. Я должен позвонить…

И он торопливо вышел из салона. Анна недоумевала. Никогда она еще не видела Массимо таким растерянным. Между дамами воцарилась холодная тишина. Джульетта первая нарушила молчание.

– Очень рада, – сказала она Анне, с любопытством разглядывая ее большими черными глазами.

– Значит, вы – сестра Массимо, – сказала Анна и выдавила подобие улыбки.

– Верно. Его сестра. – Джульетта произнесла слово «сестра» странно насмешливо.

«Кто эта женщина? – подумала Анна. – И почему Массимо никогда о ней не рассказывал?»

Джульетта криво улыбнулась и погладила своего зайца.

– Я счастлива, что Массимо купил этот дворец. Надолго меня в Кортина не хватит.

Она встала, подошла к окну и посмотрела в сад.

– Давайте пройдемся по саду, пока Массимо нет.

– С удовольствием, – с вымученным дружелюбием ответила Анна. – Мария может подать нам кофе на террасу.

– Блестящая идея, – из необходимости что-то ответить сказала Джульетта.

Она взяла Анну под руку, и так они сделали несколько кругов по саду. Потом сели на садовые стулья. Анна с недоумением наблюдала, как Джульетта просила Марию подать третью чашку кофе для игрушечного зайца.

– Я о вас почти ничего не знаю, Анна, – сказала она. – Мой брат очень сдержан в том, что касается его историй с женщинами.

Анна вздрогнула. Историй с женщинами?! Будто она была для Массимо ночным эпизодом! Эта бестия хочет ее укусить. Стрела попала в цель. Теперь Анна натянула тетиву.

– Может быть, у Массимо еще не было времени сказать вам, но в следующем месяце мы поженимся.

Джульетта жестко посмотрела на Анну. Чертовка! Да как она смеет надеяться на Массимо? Для него в мире есть всего одна женщина, она, Джульетта. Она постаралась увидеть Анну глазами Массимо. Но ничего в этом создании не привлекло ее.

– Замуж за Массимо?! – воскликнула она. – Быть этого не может! Он никогда не женится на такой, как вы. И в первую очередь из-за волос.

Анна не верила своим глазам. С какой ненавистью говорила эта женщина. Да что она себе позволяет? А теперь она пытается напоить своего кролика, поднося ему стакан воды.

Джульетта, должно быть, догадалась, о чем думает Анна, и сказала:

– Ах, я же забыла представить вам нашего Раббиттино73. Раббиттино – наш малыш. Да, Массимо и мой. Но обычно я с ним сижу, у Массимо совсем нет времени. Я ему устроила детскую в Кортина, у него там целая компания других зверушек. Он помолвлен с одной овечкой.

– О! – вырвалось у Анны.

«Сумасшедшая!» – подумала она.

Джульетта погладила зайца.

– Массимо никогда вас не полюбит, – спокойно продолжала она. – Он любит только меня.

В это время на террасу вошел Массимо.

– Вижу, вы тут уютно расположились. Я рад, – сказал он.

Анна вздохнула. Слава Богу! Главное, она уже не одна в обществе этой ненормальной.

– Джульетта, сердечко мое, ты, конечно, останешься на несколько дней? Сказать Марии, чтобы приготовила тебе комнату? – нежно спросил сестру Массимо.

Почему он так настаивал на том, чтобы она осталась? Что значит этот заяц? Красавицу Анну охватило дурное предчувствие. А ведь многие венецианцы предупреждали ее о проклятии Палаццо Дарио! От этой мысли ее передернуло.

Анна плохо спала в Палаццо Дарио. Однажды ночью она вскочила в холодном поту. Рядом никого не было. Массимо куда-то вышел. Через окно в комнату падал бледный лунный свет. На Анне была сиреневая шелковая ночная рубашка, нежное кружево обрамляло роскошное декольте. Она посмотрела на всемирно известный Большой канал, но понять, что же так тревожило ее, она не могла.

Неожиданно заскрипели двери и ставни. Анна обернулась, сердце подпрыгнуло и застучало у самого горла.

– Кто там? – проговорила она.

Ответа не было.

– Здесь есть кто-нибудь?

Преодолев оцепенение от страха, Анна вышла в коридор. Может быть, Массимо был еще в салоне, читал? Она пробежала по коридору к салону Мохамеда. Там она зажгла свет. В салоне никого не было, но Анне показалось, что в самом темном его углу мелькнула тень. Заячья тень! Или нет? Или ей показалось? Она пошла в столовую – вот! Опять тень, опять шевелится. Она почувствовала, как леденеют ее ноги. Ей послышалось, будто кто-то тяжело дышал. Хотелось крикнуть, побежать, спастись – да где же Массимо? Нет, сейчас нельзя было терять самообладание. Осторожно ступая, не издавая ни единого звука, она пошла назад. Путь в ее комнату, казалось, длился вечность, и когда она наконец закрыла за собой дверь, капли пота, как жемчужины, покрывали ее гладкую кожу. Анна облегченно вздохнула. Какую же злую шутку сыграла с ней светотень. Но только она подумала это, жуткий звук заставил ее сжаться в комок. Чьи-то ногти скребли за дверью.

– Анна, – прошептал голос. – Я знаю, что ты там. «Я умираю, – подумала Анна. – Это проклятие Палаццо Дарио».

Но она собрала всю свою храбрость в кулак и открыла дверь. Перед ней стояла Джульетта, укутанная в пурпурный парчовый халат. В руке она держала зайца.

– Ах, Анна, ты еще не спишь? – спросила она. – Массимо нет? Странно. Я хотела попросить его помочь. У меня ставня не закрывается и ужасно скрипит.

– Я не знаю, где Массимо, – сказала Анна. – Извини, я очень устала и не могу тебе помочь.

Она хотела было закрыть старинную дверь. Но Джульетта опередила ее и подставила ногу. Одной рукой она держала зайца, в другой серебряный подсвечник.

– Что ты задумала, зачем ты здесь шляешься? – закричала Джульетта. – Денег захотела, я вижу.

Анна налегла на дверь. Как же она опасна, эта ненормальная! Дверь почти захлопнулась и зажала игрушечного зайца. Джульетта закричала, точно ее резали. С нечеловеческой силой она распахнула дверь и бросилась на Анну. Соперницы цеплялись друг другу за волосы, дрались кулаками, тяжело дыша, борясь не на жизнь, а на смерть – шелковая ночная рубашка порвалась и сползла, обнажив извивающееся тело.

Массимо смотрел на свою любимую, лежавшую у него на руках. Разорванная ночная рубашка только подчеркивала ее красоту. Ее лицо осунулось, веки были темны, как ночная вода всемирно известного Большого канала, а щеки бледны, как истрийский мрамор. Он нежно убрал прядь волос с ее лица. Что случилось? Что могло бы еще произойти, если бы он неожиданно не вернулся? Окна Палаццо Дарио были освещены, когда Массимо сел в гондолу, чтобы переправиться через канал. Не успев еще открыть тяжелую дверь, он крикнул: «Анна!», но услышал только странные звуки. Он бросился в ее комнату… И нашел ее. Так вовремя.

Массимо застонал. Он прижал Анну к своей крепкой груди. Какая темень! Вдыхая аромат ее сладких духов, он зарылся своим аристократическим носом в ее роскошные волосы. Тут свет луны проник в окно и осветил их. Массимо охватило сомнение… Это была не его возлюбленная. У Анны были пурпурно-красные волосы, а с головы той, которую он держал в объятиях, свисало шелковистое эбонитово-черное крыло. Кто это?