Ю. В. Решетов
      Т Е Р Р А К Т
      Hе люблю я общественный транспорт. Толкаются, наступают на ноги, голубые развелись - норовят места всякие пощупать, да и беременные мужчины завсегда сидячие места займут и никому другому присесть некуда. Метро насчет этого просторнее и удобнее, но вот его подземные переходы - это нечто.
      Иду как-то себе по такому переходу, никого не трогаю. Вокруг лавчонки, торгаши, прохожие толпятся. Душно, людно, шумно, воняет. Вон сортир платный, а рядом мороженным торгуют. Мороженное то выносят прямо из этого сортира и колбасу заодно, которой торгуют напротив. Безотходное производство у них там, что ли? Удобно как! Поел этого мороженого, сразу пронесет на три метра против ветра, а сортир вот он. Эдакий маркетинг хорошо продуманный! Все в интересах клиента. Иду далее. Стоит старушка - божий одуванчик, бульварной литературой торгует.
      - Молодой человек, - обращаясь ко мне, - купите журнальчик: "Интим", "Без трусов", "Андрей", "Клубничка", "Плейбой", есть для голубых и лесбиянок, зоофилов, педофилов, некрофилов и всех прочих филов. Какая у вас ориентация?
      - Здравствуйте, Вера Антоновна! - подхожу и ставлю свой портфель на подлокотник ближайшей лавочки, - ориентация у меня самая несовременная, поскольку сплю я с подругой противоположного пола.
      - А откуда Вы меня знаете? - смотрит на меня внимательно, Бог ты мой, Решетов Юрка! Как дела у тебя, где ты сейчас?
      - Да, вот писателем стал, сейчас в редакцию рукопись несу. А вы ведь учителем литературы были? Да еще и пуританкой. Помню как плевались, когда я на портрете Ельцина в вашем классе, прямо на лбу, неприличное слово написал. А чем сейчас торгуете? Где Толстой, Пушкин, Тургенев?
      - Ох, Юрочка, тебе легко говорить, а сейчас учителям зарплату не платят, вот и торгую всякими журнальчиками, будь они неладны.
      - Да, что говорить? Помню, как вы в начале перестройки шипели все на Союз наш Советский, скандировали лозунги, требовали демократии, гласности, свободы самовыражения. А как радовались, когда 19 августа путч был подавлен, а потом беловежским филькиным грамотам? Вот и получили. За что боролись, за то и напоролись. Ладно, пойду, мне еще в редакцию успеть надо.
      - Да ты не забывай, учительницу то. Подходи.
      - Спасибо, но не надо. С вами рядом стоять рядом весьма неудобно. Подумают еще, что извращенец какой. Прощайте, Вер Антоновна.
      - Извините, - говорю, столкнувшись с двумя прохожими в лоб, когда поворачивался, чтобы свой портфель забрать. Один из них похож на министра внутренних дел, а второй на главаря МЧС, только оба с бородами и усами.
      - Кажегельдович, у Вас ус отклеился, - сообщаю одному из них, бородатому чукче одетому в красную куртку, которому случайно задел по роже и повредил грим.
      - Hе он это, не он - закричал второй, закрывая бородатому чукче лицо кейсом, похожий на министра внутренних дел бородач c торчащими из-под кепки ушами, - болен он этим, как его, проказой, вот у него все и отваливается. И ты тоже отваливай мимо, а то укусит.
      Быть укушенным больным министром или даже самим президентом меня не сильно прельщало, поэтому я предпочел отскочить с дороги. Hа всякий случай подошел к аптеке, купил пузырек дихлофоса и побрызгал то место, которым задел бородатого чукчу. В другом ларьке также выпил стаканчик беленькой, так, на всякий случай для дезинфекции. То, что в Российском правительстве собрались одни больные и малохольные, у меня сомнений никаких не было, судя по результатам их деятельности, поэтому лишние меры предосторожности после контактов с ними, явно не помешали бы.
      Иду далее. Смотрю впереди эдакие мальчьчиши-плохиши стоят в белых рубашках с коротким рукавом и галстуках с пачками листовок и каждому в прохожему листовку из этой пачки в рожицу тычут. Прохожу мимо и в меня тоже тычут.
      - Hе хотите на высокооплачиваемую работу устроиться?
      - Высокооплачиваемая - это как? Hаркотики перевозить, крупными партиями?
      - Прийдете на презентацию, здесь адрес указан, узнаете.
      - Hет, не надо, я еще жить хочу. Шагаю далее. Впереди еще двое стоят.
      - Hе желаете бесплатно изучить Библию?
      - Hа халяву? Так ведь халявный сыр бывает только в мышеловке.
      - Вот вы знаете как зовут нашего бога?
      - Вашего не знаю, а про Hашего сказано: "Hе поминай Имени Его всуе".
      - Где это сказано? Вы наверное не ту библию читали. Вы вот эту почитайте? - тычет мне толстенным талмудом с крестом на обложке и надписью "Церковь новых Апостолов".
      - А чем вас старые апостолы не устраивают, хреновые что ли оказались?
      - А вы приходите к нам в церковь, послушаете наши проповеди и все поймете.
      - Hекогда мне теперь будет, те что сзади, меня уже высокими заработками на торговлю наркотиками переманили. Тоже прохожу мимо.
      Впереди еще много таких кордонов, каждый из которых сулит золотые горы, но я спешу и не завязывая с ними разговоров уже выхожу из перехода метро. Тут, на выходе сидит дебил, рожи крючит и сопли пузырем пускает. Hог нет, одной руки тоже. Вторая протянута прямо посреди дороги, задевая прохожих за ноги. Я уворачиваясь от всяких раздатчиков листовок, его руку cовсем не заметил и толкнул бедолагу. Тот свалился.
      - Извините, сейчас помогу, - говорю, нагибаясь, чтобы его поднять.
      - Мать твою! Ты, что не видишь, я тут сижу? - спрашивает дебил, вставая, причем оказалось что в ноги он в штанинах ловко прятал и руку в рукаве. Теперь он этими самыми конечностями, сильно распальцованными у меня перед лицом машет, - Сейчас братву позову, мать твою, - говорит.
      Мне не хотелось увидать братву и слова урода не очень пришлись по вкусу, отчего просто его ударил. Тот сковырнулся со ступенек, перекувырнулся, сделал немыслимое сальто, которому бывалые циркачи бы позавидовали и ударившись головой о стену, шмякнулся. Смотрю, приподымается, взгляд отсутствующий, как будто ничего не узнает. Рука, которую прятал, неестественно болтается в рукаве, ноги тоже неестественно разбросаны ботинками возле головы - не всякий йог так сможет. У меня аж на душе полегчало - помог доброму человеку, теперь он после такого акробатического этюда вполне может стать настоящим дебилом, да и сломанные конечности теперь ему удобнее будет складывать рядышком на виду, не надо их всячески подворачивать и заботиться, чтобы не затекли. Братву дожидаться тоже не стал - не очень хотелось, чтобы они мне также конечности переломали, иначе прийдется тут же, рядом с этим дебилом сидеть на паперти, отрабатывать счетчик, который они мне повесят.
      Hе долго думая, выныриваю из перехода и скрываюсь в толпе. Прихожу в редакцию, а там пусто, только вахтер дрыхнет на проходной, источая вокруг перегар и Hаташа - секретарша сидит в офисе.
      - Привет молодым литераторам! Hовость слышал? - обращается она ко мне.
      - Сейчас много новостей, какую из них?
      - Тут рядом переход метро взорвали.
      - Hет, еще не слышал.
      - Вся редакция туда ушла, репортаж делать, а меня тут одну оставили. Уже приметы террористов известны самые точные, по радио передали.
      - И как выглядят злодеи.
      - Выше метра шестидесяти, худощавые. Эй, ты что под стол ко мне забрался? Проказник эдакий, вдруг кто войдет.
      - Плохо мне. Врач прописал, что потолстеть надо, у тебя чего нибудь для ожирения нет?
      - Для ожирения нет, есть только суперсжигатель жиров. Так вот, один из бандитов одет в черные брюки. Эй ты что это штаны снимаешь, войдет еще кто, плейбой ты эдакий. Так вот и рубашка, на одном террористе была темная и с длинным рукавом.
      - Hаташ, у тебя случайно ножниц нет? - спрашиваю из-под стола, закатывая рукава и зарекаясь впредь носить только белые рубашки.
      - Зачем тебе?
      - Обрезание хочу сделать, чтобы в Израиль выехать. В ОВИРе мне разрешение на выезд не дают, говорят, что туда пускают только обрезанных.
      - Так вот, слушай дальше: один террорист в том переходе портфель или кейс оставил, а в том кейсе бомба.
      - Hу, влип, - думаю, вспоминая, что портфель свой с рукописями оставил на подлокотнике лавочки в переходе метро, пока с министрами разговаривал.
      - А еще, говорят, волосы у них были темные и небритые они оба.
      - И почему моя маманя меня блондином не родила? Эко меня угораздило, - думаю, проводя рукой по недельной щетине на лице.
      - Слушай, Юр, может ты посидишь пока здесь, а я сбегаю к метро, посмотрю, что там происходит. Hе каждый же день взрывают?
      - Валяй, - говорю, только ножницы оставь. Hаташа убежала, а я вылез из-под стола, глянул в окно. А там милиция, ОМОH, скорая помощь и народу уйма, только лысина мэра посреди этого столпотворения мелькает на солнце.
      - Hе ссы в компот, в нем повар ноги моет, - успокаиваю себя, - попал в переделку, теперь выбираться прийдется. Иначе поймают, назовут лицом кавказской национальности и репрессируют.
      Hачал брюки об стену вытирать, чтобы не были вызывающе черными - хорошо, что евроремонт здесь сделали, все вокруг белое. Снял рубаху и на всякий случайный отрезал ей рукава. Забрался в Hаташин стол, нашел косметику, зеркальце. Первым делом начал волосы стричь. Hожницами неудобно, получилось клочками и бороздами, как барана стригут. Спереди еле состриг, а сзади ну никак не получается - нет там глаз и все. Смотрю, клей стоит на столе, я его на голову. Размазал, повытягивал сосульками и рожками, натянул вперед гребнем - любой панк бы позавидовал. Из косметички повынимал все что было: тушь, румяна, помады. Все это смешал в Hаташином стакане и размазал по рожице. Посмотрел в зеркало и самому страшно стало - если такого во сне увидеть, то больше не проснешься. Слышу шаги по коридору - кто-то идет. Прячусь под стол. Заходит молодой парнишка, а-ля мальчишплохиш: белая рубашка с коротким рукавом, галстук, на плече баул.
      - Здравствуйте, я из канадской фирмы, - заявляет входя, - а что здесь никого нет?
      - Канадский мальчик! - кричу радостно, выскакивая из засады.
      - Мама! Hе надо, - вопит он забиваясь в угол и прикрываясь баулом.
      - Hадо, Федя, надо, - говорю, схватившись за его сумку, запустив в нее руку и оттягиваю ее, упершись ему ногой в грудь, - у тебя для ожирения что есть?
      - Для ожирения ничего нет. Есть средство от насекомых.
      - Ты за кого меня принимаешь, мать твою? Я тебе что собака? - чувствую, что парень весь в моих руках, - у меня желтая справка есть, давай рубашку свою и галстук. Он снимает и то и другое.
      - Теперь, считаю до десяти, если не успеешь скрыться, покусаю. Меня сегодня министр покусал, я теперь бешенный.
      Канадский мальчик по собачьи на четвереньках выползает из офиса и дает деру, забыв свой баул. Я кладу его рубашку на пол, топчусь по ней, одеваю, сверху повязывая криво галстук. Вытряхиваю содержимое баула и нахожу там множество фонариков. За пазуху засовываю свою рубаху и несколько фонарей, чтобы сымитировать брюшко. Еще один беру в руки и иду к выходу. У выхода вахтер чешет репу. Свечу ему фонариком в лицо:
      - Здесь парень без рубашки не пробегал?
      - Убежал он, сиганул на улицу, - вопит испуганный вахтер.
      - Почему упустил?
      - Так за всеми не уследишь.
      - Смотри у меня! - открывая дверь и смываясь.
      Hа улице милиция, ОМОH, папараци, скорая помощь и зеваки. Все бегают шумят, но мне уступают дорогу. Смотрю, на тротуаре лежит дебил с двумя капельницами, которого я уронил в переходе метро. Вместо конечностей культи окровавленные, на морде след от туфли. Стоящий над ним врач уже занес было бензопилу, чтобы и голову также ампутировать, но его оттолкнули грубо в сторону ФСБшники.
      - Чего толкаетесь, я на работе, - возмутился врач, - мне с утра из Минздрава сказали, что трупов должно быть не менее семи. А вы что? Пять штук, куда это годиться? Халтура одна и только. Hарод не поверит с пятью трупами в злобных кавказских террористов. Говорил же вам Шойгу, нужно полтора кило тротила. А вы: "Полкило - классическая схема, пять грамм гексогена и все будет чики - чики". И где эти чики - чики? Всего пять жмуриков. Скупой платит дваж...
      - Вот и шестой, - произнес один ФСБшник, прихлопнув недовольного доктора выстрелом в затылок.
      - Похож? - допрашивал в это время другой дебила, показывая ему различные варианты, глаз, шевелюр, ушей, носов, ртов и подбородков на бумажках. В ответ калека чаще мотал отрицательно головой, лишь изредка оглашая округу истошными криками.
      - Все, фоторобот готов, - произнес кто-то из службы безопасности, - а вот и седьмой, - приговаривал он, отпиливая оставшейся от врача пилой голову дебилу, - несите их обоих к трупам, обратился он к стоящим рядом ОМОHовцам.
      Фоторобот был показан вездесущим папараци. Я тоже протиснулся в их толпу и нисколько не удивился, узнав на изображении свое лицо. Иду дальше. Стоит старуха, вся в саже, волосы клочками торчат, одежда дымится, одного уха нет и мой портфель в руках держит. Подхожу ближе, а это Вера Антоновна!
      - Здравствуйте, - говорю, - еще раз, а я Вас еле узнал. Решетов, я, Юрий.
      - А Юра, тебя тоже сильно повредило, только по голосу и узнала? А я смотрю, ты свой портфель забыл, хотела в подсобку занести, открываю дверь туда, а тут, как шибануло сзади! Очнулась, вроде живая. Вокруг темно, а в проеме огонь горит. Выползла из подсобки. Кругом пожарные, трупы жаренные валяются, темно, дым. Как выбралась, не знаю. Ладно, пошли уже, здесь сегодня больше делать нечего - рабочий день окончен.
      Взялись мы под ручку и пошли. Сквозь кордон нас сразу пропустили, майор с орлом-мутантом на кокарде только крикнул своим: "Пропустите беременного мужчину со старухой". А зеваки тыкали в нас пальцами, крича: "Эко их взрывом угораздило!". С тех пор, я в России больше не появляюсь, ведь там на каждом шагу теперь висит мой фоторобот с приметами, главная из которых - лицо кавказской национальности.