Маленькое окошко дома имело петли, что позволило без труда открыть его и забраться на подоконник. Прыгнуть в комнату было делом еще нескольких секунд. Он передал одного за другим спящих детей поджидавшему под окном кучеру. Ни девочка, ни мальчик не проснулись. Их слабое сонное бормотание не разбудило спящую в смежной комнате Кэтрин.

Легким, даже приятным был и первый час этого путешествия. Дети продолжали мирно посапывать, и он смог как следует рассмотреть дочь, которую не видел около года, и сына, которого вовсе не знал. В этот предрассветный час он признался себе, что отказ от Джули был далеко не самым благородным и удачным поступком в его жизни. Если он и не испытал угрызения совести как отец, то чувство обычной человеческой вины ощутил наверняка.

Первые лучи восходящего солнца проникли в карету, возвещая о начале нового дня, и Фрэдди стал понимать всю глупость своей затеи. Джули была уже не тем младенцем, какой он ее помнил, а маленькой и вполне самостоятельной девочкой. Сельский воздух пошел ей на пользу. Она выглядела здоровой и жизнерадостной. На плече лежала довольно длинная толстая косичка, сбившееся одеяло обнажило очаровательные ямочки на коленках. Девочка ровно дышала, трогательно засунув маленький пальчик в уголок рта. У нее были симпатично изогнутые бровки и зеленые глаза. Их цвет он увидел еще раньше при свете фонаря, когда она на мгновение проснулась от толчка кареты. В Джули были странным образом перемешаны черты Селесты и его собственные. Ее подбородок и нос были его копией, а овал лица — как у Селесты.

Граф рассмотрел дочь при ярком свете и смутился, как никогда в жизни. С первого взгляда было видно, что она его дочь. А он не испытывал к ней отцовских чувств. Прозрачные, тонкие перепонки между ее пальчиками по-прежнему были заметны. Но только злые и глупые люди могли давать нелепые объяснения этого ее недостатка… Да и он сам тоже хорош! Никогда в жизни он не намекнет Джули об этом. Просыпающиеся отцовские чувства и нежность сменились неожиданной вспышкой злости. Как смела Кэтрин, черт ее побери, присвоить себе его дочь?! И то, что он сам стремился убрать девочку подальше от своих глаз, совершенно ее не оправдывает.

Джули, видимо, привыкшая вставать с рассветом, проснулась и мгновенно превратилась из ангелочка в разъяренную дикарку. Она в течение минуты выкрикивала пронзительно тонким голоском нелестные слова в его адрес, но еще громче звала маму. Его злость на Кэтрин усилилась. Как она осмелилась так привязать к себе его дочь? Он то и дело повторял про себя этот вопрос, не задумываясь над его глупостью и нелепостью.

Фрэдди пережил еще одно потрясение, когда наконец при свете рассмотрел сына. Человечек на руках кормилицы был его уменьшенным отражением. Те же зеленые глаза и черные волосы, даже та же высокомерная усмешка аристократа, выглядевшая весьма забавно на личике маленького херувима. Сын одарил отца тем проникающим, оценивающим взглядом, каким сам Фрэдди не раз смотрел на своих собеседников. Но в отличие от них граф испытал приятное чувство. Сердце екнуло от нахлынувших отцовских чувств. И снова мысль о Кэтрин. Да как она решилась скрыть от него рождение этого очаровательного малютки! Это только подтверждает его правоту. Он обвинял ее даже в том, что дети с такой угрюмостью смотрели на него все это время.

Кто знает, не проснись во Фрэдди родительские чувства, может, он и развернул бы карету у почтовой станции, вернулся к дому Берты, с поклоном и извинениями передал детей Кэтрин и приказал кучеру гнать быстрее от этого места. Но он всей душой чувствовал, что это именно его дети, не только по крови, но и по духу. Особенно эта маленькая крикунья, которая то и дело набрасывалась на него с кулаками. Он не сопротивлялся, решив, что лучше уж пусть дерется, чем кусается. Дочь графа Монкрифа и должна уметь постоять за себя. Но он бы испытывал к ней гораздо более теплые чувства, если бы она вела себя по-другому. Все-таки не очень приятно получать удары от собственного ребенка.

Дети так утомили кормилицу, что она забилась в угол кареты и, угрюмо сопя, просидела так весь остаток дня. Каждый раз, когда Джули набрасывалась на своего папашу, она испуганно и заискивающе смотрела на нее. Хлюпающая носом трусиха! Но нет худа без добра. Опасаясь, что она уронит Робби, он взял у нее ребенка, и Джули уже не могла кусаться и драться; девочка охрипла от непрерывного крика и теперь просто бросала на него злобные, затравленные взгляды. Она своим видом и поведением очень напоминала Кэтрин. Селеста лишь родила ребенка, а настоящей матерью ей стала другая женщина.

Конечно, Фрэдди был готов к тому, что дети окажут какое-то сопротивление. В конце концов он для них пока был просто незнакомым дядей. Обдумывая похищение, он решил, что будет удовлетворять все их желания, потакать любым детским капризам и через некоторое время они забудут о Кэтрин и полюбят его. Однако такого бешеного напора со стороны столь слабых существ он не ожидал. Ему и в голову не могло прийти, что преданность и любовь к маме могут превратить детей в настоящих монстров. Он буквально сходил с ума от слова «мама», которое монотонно, будто молитва, непрерывно слетало с ее губ.

Он таким в детстве не был. Он был примерным ребенком и никогда не позволял себе при отце ничего подобного. Это утверждение вызвало бы у Мириам Латтимор гомерический хохот. Фрэдди просто не помнил, что вести себя плохо при четвертом графе Монкрифе он не мог совсем по другой причине. Отец просто-напросто почти не общался со своим наследником, пока тому не пришло время отправляться в школу. Отец пришел попрощаться с сыном и уделил ему не более пяти минут.

Теперь Фрэдди убедился, что его планы придется изменить. Он предполагал, что за детьми присмотрит жена управляющего одной из его фабрик, пока он не наладит свои отношения с Кэтрин. Но сейчас он убедился, что явно поторопился договориться с женщиной об этой услуге. Они рассчитывали, что увидят малышку с солнечной улыбкой, ангельским характером и неуемным детским любопытством, а Роберта — спокойным, покладистым младенцем. Ни бездетная женщина, ни он не подозревали, что придется столкнуться с чертенком в возрасте двух лет и упрямой копией самого графа Монкрифа.

Черт бы побрал Кэтрин! Она намеренно так воспитывала его детей!

Чем дальше они удалялись к северу, тем чаще подумывал Фрэдди о том, что лучше ехать в Лондон. С каждой минутой он все отчетливее осознавал, что совсем ничего не знает о детях, а о своих собственных — и того меньше. Нескольких посещений детской в Мертонвуде оказалось явно недостаточно, чтобы быть готовым к непримиримому сопротивлению Джули. Его смущал вид спокойного младенца с угрюмым пристальным взглядом из-под насупленных бровей. И хотя гордость Фрэдди сопротивлялась, благоразумие в конце концов одержало верх. Граф приказал кучеру свернуть к ближайшей харчевне.

Карета остановилась, и граф отпустил кормилицу, заплатив ей обещанное за две недели жалованье. Он позвал хозяина и приказал ему приготовить им что-нибудь в дорогу. Джули необходимо было выйти из кареты. Но идти куда-либо со своей дочерью он ни за что бы не решился. Он предложил кормилице за особую плату сводить малышку в кустики, но та отказалась, испуганно посмотрела на Джули и торопливо пошла прочь. Фрэдди раздраженно вздохнул, но, подчиняясь своему отцовскому долгу, взял вопящую девочку за руку и отвел ее в стоящую за харчевней будку. Когда занятая своим делом малышка ненадолго смолкла, он испытал истинное блаженство.

Граф позвал кучера, который, пока готовилась еда, болтался по двору, и нехотя забрался в карету. Усевшись на сиденье, Фрэдди с некоторой опаской посмотрел на дочь и поспешно обхватил спеленатого сына, пока она не начала свои атаки на него. От укусов на ближайшее время он себя обезопасил.

Карета тронулась и через две минуты свернула в сторону Лондона. Граф облегченно вздохнул. В Лондоне была мать, и он, даст Бог, с ее помощью вновь обретет спокойствие.

Жак Рабиле служил у графа с тех пор, как они познакомились под Ватерлоо. Фрэдди покорил его своим упорством, открытостью и остротой ума. Когда Жак узнал его ближе, то стал уважать друга за его трудолюбие и способности, позволившие графу Монкрифу создать свою финансовую империю. Будучи, как все французы, немного скуповатым, он был потрясен широтой натуры и щедростью Монкрифа и относился к нему, как к родному брату. Жак порой посмеивался над его человеческими слабостями, которых у графа, как и у каждого, хватало. Но тому, что Фрэдди Латтимор способен потерять чувство здравого смысла и действовать подобно какому-нибудь сумасшедшему, он бы не поверил. Никогда бы не поверил. До сегодняшнего дня.

Торопясь и чуть не сбивая многочисленные скамейки для ног, стоящие в желтой гостиной, графиня подошла к нему и рассказала о происшедшем. Жак несколько минут не мог промолвить ни слова.

— Мадам, — наконец обратился он к графине, опережая ее вопрос, — мне ничего не известно ни о его планах, ни о том, где сейчас дети. Но я вам сразу сообщу об этом, как только что-нибудь выясню.

— Сообщите? — спросила она, сверля француза глазами. — А ваша преданность Фрэдди не помешает вам говорить со мной откровенно? — Это был резонный вопрос.

— Мне кажется, что на эту проблему следует попытаться посмотреть с двух сторон, — дипломатично ответил Жак, то ли вежливо улыбаясь, то ли криво усмехаясь.

Кэтрин по-прежнему неподвижно сидела в углу дивана. Услышав слова Жака, она подняла голову. Кэтрин немного опьянела от бренди, которое заставила выпить графиня. Но никакое бренди не помешало ей услышать в его замечании сомнение относительно их правоты.

— Проблема заключается в том, что граф похитил моих детей. С какой еще стороны можно на нее смотреть? — вступила она в разговор. — Мне кажется, трудно вообразить более презренного для мужчины поступка.

Говорила она возбужденно, не думая о том, что ее собеседниками являются мать Фрэдди и его лучший друг. Тонкие губы Жака опять разошлись в улыбке, говорящей о покорности судьбе. Он только что вернулся из довольно тяжелой деловой поездки в Шотландию и оказался в самой гуще серьезной интриги. Он понимал, что ему надо быть достаточно осторожным и не сказать ничего лишнего, о чем потом придется жалеть. Помочь в этом деле можно только разумными и внимательными действиями.

— А ты никогда не задумывалась, почему всякий раз, встречаясь с графом, вы сталкиваетесь лбами так, что только искры сыплются во все стороны? Почему именно ты выводишь его из равновесия и бесишь его так, как не удавалось еще никому, — Он намеренно так говорил с ней, подчеркивая, что у них много общего. Он — дворянин по происхождению, и в данный момент не более чем служащий в компании Фрэдди — дружески обращается к дочери барона. Конечно, имелось и существенное различие — эта урожденная баронесса родила внебрачного сына сиятельному графу. Отношения Кэтрин и Фрэдди во многом напоминали ему о своих отношениях с Монкрифом. Жак широко улыбнулся.

— Из-за моего глупого упрямства, так, Жак? Но это больше относится к графу, чем ко мне.

— А может быть, — продолжал рассуждать он, не обращая внимания на слова Кэтрин, — из-за того, что вы очень похожи? Вы оба отличаетесь сильной волей, предпочитаете идти напролом, вместо того чтобы вежливо поклониться и уступить дорогу.

— А поклониться, как понимаю, должна я, да, Жак? — она сердито поджала губы.

— Граф не станет более уступчивым, Кэтрин. Я хорошо знаю этого человека, потому так и говорю, — он посмотрел на графиню, и та молча кивнула. — Даже если тебе удастся вернуть детей сейчас, нет никакой гарантии, что он не заберет их вновь. В этом и заключается вторая часть проблемы, о которой я говорил.

— А почему бы ему просто не оставить меня в покое? — Этот вопрос Кэтрин не был адресован ни Жаку, ни Мириам. Они обменялись многозначительными взглядами. Они прекрасно знали одного участника трагедии и неплохо разбирались в характере другого. Это событие касалось не только Кэтрин и Фрэдди. Оно требовало терпеливого и умного решения, что, к сожалению, совершенно недоступно ни одной, ни другому. Графиня и Жак понимали, что обязательно должны помочь участникам разворачивающейся драмы.

— Сейчас ты не в состоянии выслушать мои доводы Кэтрин, — произнес Жак, улыбаясь доброй и немного загадочной улыбкой.

Кэтрин не обратила внимания на эту улыбку. Она запрокинула голову на диванную подушку и закрыла глаза.

— Я не собираюсь сидеть сложа руки, позволяя ему делать все, что захочет, — устало произнесла она.

Ей было отчего устать. Она безостановочно проскакала до Лондона, пробираясь ночью через мертонвудский лес, полный страшных призраков и подозрительных теней. Только резвость Монти уберегла ее от нападения разбойников, и только ее необычайная выносливость позволила добраться до Лондона за такое короткое время. Она останавливала коня только три раза, когда начинала путаться в развилках дорог да в пересечениях шумных лондонских улиц. Она стеснялась задавать вопросы лондонцам, которые даже не могли понять, что хочет от них эта странная женщина. К дверям графского дома она попала, полагаясь на собственную волю и чутье Монти.

— Тому, кто хочет поймать зверя в ловушку, неплохо бы поучиться у тебя, — произнес Жак загадочную фразу.

Кэтрин посмотрела на него как на сумасшедшего. Возможно, из-за усталости она совершенно не поняла смысл его слов. Силы ее потихоньку ослабевали. Сидя в удобной гостиной двумя сочувствующими ей симпатичными людьми, после целого бокала бренди, выпитого на голодный желудок, она начала терять то, что толкнуло ее на борьбу, — гнев. Ведь именно гнев придавал ей силы в ту зимнюю стужу, когда она убежала из Мертонвуда, и он же подтолкнул ее на тропу войны два дня назад, когда она вновь встретила графа.

Мириам незаметно наблюдала за Кэтрин и думала, что проблема не так уж неразрешима. С того самого дня, как она узнала о Роберте, графиня постоянно задумывалась о будущем своих внуков и пришла к определенному выводу. Конечно, если бы на месте Кэтрин была другая женщина, это было бы невозможным. Но Кэтрин Сандерсон с первой встречи поразила графиню своей самоотверженностью, своим умом привлекла внимание Фрэдди и необыкновенной красотой тронула его сердце. Но даже не это главное. Кэтрин обладала такой сильной волей, как у Фрэдди, и яростью, которая помогает ей не бояться графа Монкрифа и смело противостоять ему. В этом графиня сегодня убедилась вполне. То ли волей случая, то ли благодаря Небу, но Фрэдди оказался с ней в постели и попался в собственную ловушку. А ведь он не из тех людей, кого можно поймать, если он сам того не захочет.

Мириам даже не заметила, что рассуждает вслух, пока не увидела удивленный блеск в глазах Жака и смущение на лице Кэтрин.

— Совершенно верно, — улыбнулся с облегчением Жак, которого немало позабавили слова графини.

Жак распрощался, сказав, что ему надо идти и побыстрее все разузнать, и удалился. Графиня подумала, что, помимо этих планов, ему не хотелось присутствовать при взрыве гнева Кэтрин, который наверняка произойдет после ее слов. Но Жаку вряд ли известно, что в семейных делах Мириам Латтимор не сможет одурачить никто. И тем более он не догадывался о средствах, которые она использовала. Пришло время обкладывать медведя со всех сторон, но сначала необходимо приманить его медом. Ну а в данный момент кувшинчик меда не помешает им самим. Графиня позвонила в колокольчик и приказала принести чаю.

— Что вы ожидаете от меня? — дождавшись, пока выйдет Жак, спросила Кэтрин.

— Пожалуй, тебе следует помириться с Фрэдди, — спокойно, не обращая внимания на усмешку в глазах собеседницы, ответила Мириам.

— Да я скорее приласкаю змею! — выпалила молодая женщина. — Как можно говорить о примирении после того, что он совершил?

— Победы, Кэтрин, можно достичь разными способами, — сказала графиня, присаживаясь на диван. Она погладила холодную руку Кэтрин, а потом крепко сжала ее своими теплыми ладонями. — Можно победить в открытом бою с развернутыми знаменами и гремящими трубами, а можно и спокойно, без лишнего шума, зная слабые стороны противника. Хороши оба способа, если они ведут к победе.

Взглянув на упрямо напрягшуюся Кэтрин, графиня покачала головой и чуть заметно улыбнулась своим мыслям. Как они все-таки похожи — эта сидящая с ней рядом молодая женщина с открытым сердцем и Фрэдди, старательно держащий сердце на замке от посторонних в течение многих лет! А Кэтрин, всего несколько минут назад буквально засыпавшая от усталости, почувствовала вдруг такой прилив сил что, наверное, смогла бы еще раз проскакать от у Мертонвуда до Лондона.

— Так просто я не сдамся, Мириам! — предупредила она.

— А тебя никто и не просит делать это, — спокойно ответила графиня. — Я хорошо знаю своего сына, Кэтрин, и мне известно, насколько он упрям. Можешь не сомневаться, он ни за что не отступится от задуманного, так же как и ты, я полагаю.

— Да, — тихо произнесла Кэтрин, со страхом осознавая правоту Мириам, — он не отступится.

Но что это означает для нее? Получается, что остаток жизни ей придется провести, скрываясь от графа Монкрифа? Надо найти такое место, где он не смог бы достать ее. Эмигрировать? Неожиданное решение выглядело разумным, но, с другой стороны, Кэтрин было страшно об этом подумать. Она любила свою родину и не могла представить, что все близкое и дорогое ей может сделаться далеким, недоступным и чужим. Невозможно было смириться с тем, что она больше уж никогда не увидит замок Донеган, а дети ее и вовсе не будут чувствовать себя англичанами. Будь проклят этот граф Монкриф с его длинными руками и ногами!

— Не отступится, но и нам ничто не мешает добиваться того, чего хотим мы, — сказала Мириам, порывисто обнимая Кэтрин. — Мы еще как следует не пользовались самым главным нашим оружием, — улыбнулась она.

— Каким оружием? — непонимающе посмотрела на нее молодая женщина.

— Ну, Кэтрин, ты меня удивляешь. Не ты ли уже однажды сумела заставить моего сына плясать под свою дудку? Тебе ничто не мешает сделать это еще раз.

— У меня нет ни малейшего желания, ни возможности пытаться приручить вашего сына, Мириам, — произнесла Кэтрин дрогнувшим от переполнивших ее эмоций голосом.

В памяти ее, будто принесенная издалека волшебным ветром, возникла картина: ненастная ночь, барабанящий в окно дождь под завывания ветра, комната, освещенная пламенем камина, и горячее обнаженное тело мужчины. Она прокашлялась, отгоняя наваждение и неодобрительно посмотрела на графиню.

— Но почему? — спросила Мириам.

— Потому, что я терпеть его не могу! — выпалила Кэтрин и тут же подумала, что, возможно, покривила душой.

Где истина, а где ложь, выдаваемая за правду? Она не верит графу Монкрифу, это бесспорно, слишком много на нем грехов. Он сильно обидел ее, задел гордость и теперь совершил совсем страшный поступок. Но сказать, что она терпеть его не может? Нет, это выражение не это отражает и сотой доли переполнявших ее эмоций. Слишком мягкие слова по сравнению с обуревавшим ее гневом чудовищной силы, заставлявшим думать о поиске пистолета. И найди Кэтрин оружие, она бы, не задумываясь, всадила пулю в сердце графа Монкрифа! Кэтрин заметила, что Мириам Латтимор пристально смотрит на нее, и немного смутилась. Графиня поняла, какие чувства бушуют в ее молодой собеседнице. И ничего удивительного в этом нет. Вспышка, отразившаяся на лице Кэтрин, подсказывала, что ее будет не так легко уговорить участвовать в «охоте на медведя», но, с другой стороны, подтверждала, что графиня на верном пути.

— Допускаю, — спокойно произнесла Мириам, любуясь ставшей от волнения еще красивее Кэтрин, матерью ее внуков, — но сам он, бесспорно, очень увлечен тобой. К тому же он отец Роберта, и я думаю, это не так мало.

— Не могу понять до конца, что вы предлагаете, Мириам. Хотите, чтобы я соблазнила вашего сына с единственной целью исправить его поведение? Меня удивляет хладнокровие, с которым вы пытаетесь осуществить свой план.

Мириам посмотрела на нее с нежностью и любовью.

— Милая моя Кэтрин, пойми: моего сына никак не назовешь холодным человеком. — Она усмехнулась и стала очень похожа на Фрэдди. — Поведение его порой кажется бесчувственным, это так, особенно когда речь идет о ваших отношениях. Можно даже сказать, что оно жестоко. Но холодным его никак не назовешь.

— Это не играет никакой роли, я не желаю участвовать в сделках с ним.

— Но ты уже однажды сделала это!

— Да, и тем более не хочу повторять ошибку. — Она холодно посмотрела на графиню, и в ее строгом взгляде неожиданно мелькнули веселые искорки. — А кроме того, тот дурацкий контракт вроде бы еще действует.

У Мириам промелькнула довольно интересная мысль, но она решила пока не сообщать ее Кэтрин.

— Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз, — произнесла она и ласково похлопала ее по руке. — Время уже позднее и тебе надо хорошенько выспаться и отдохнуть. У тебя был ужасный день! А детей мы обязательно найдем.

Отдохнуть? Кэтрин не стала говорить, что ей не до отдыха с той самой минуты, как она узнала о пропаже детей. Она не просто беспокоилась о них как любая мать. Ее мучили одновременно страх и чувство вины. С такими чувствами особо не поспишь. А ведь она сразу почувствовала опасность, когда встретилась с Фрэдди. Ей надо было немедленно что-нибудь предпринять для защиты детей. Но она ничего не сделала. Она должна была быть постоянно начеку, зная, что он где-то рядом. А она просто завалилась спать! Кэтрин так устала в тот день от похорон и разговора с графом, что спала как убитая. Вот и выспалась — дети похищены!

Она была тогда в полной панике и только благодаря Майклу сумела взять себя в руки. Это он узнал, что возле Бакстона была нанята кормилица. Он разузнал, что карета, в которой уехала кормилица, была покрыта черным лаком, но без каких-либо гербов или отличительных особенностей. Этого оказалось достаточно. Майкл видел такую карету в Мертонвуде. Когда он убедился, что ее уже нет, то отпали последние сомнения: дети похищены не каким-либо незнакомцем, а собственным отцом. Это немного успокоило Майкла, но только не Кэтрин.