Потолок имел форму перевернутой чаши. Пролом, в который они рухнули, находился в самой верхней части. Сейчас боковые своды выглядели так, словно могли обвалиться в любой момент.
– Тут должен быть выход, – задумчиво произнес Диксон, вглядываясь в темноту. Факела нет, зажечь нечего и нечем. Лампа лежала наверху в поклаже. У него остался только посох, сделанный им из толстой ветви. Диксон подобрал его, думая, что выглядит как древний человек – с палкой, обнаженный, даже без набедренной повязки.
Как там говорится в Библии? Уделом греха является смерть? Он не собирается умирать здесь. Он не верит в мстительность Всемогущего. Если бы Бог был расположен к подобным деяниям, то Диксон должен был погибнуть много лет тому назад, и даже за последний год ему выпала дюжина таких случаев.
В темноту уходили два коридора. Даже яркий солнечный свет не мог уничтожить мрак густых теней. Диксон скомандовал Шарлотте:
– Оставайся здесь. Я быстро.
– Джордж, я терпеть не могу, когда мной распоряжаются.
– Останься, пожалуйста. Я могу заблудиться, а твой голос меня выведет. – На самом деле он беспокоился о ее безопасности.
– Ну хорошо, – согласилась Шарлотта, но посмотрела так, что Диксон сразу понял, какого мнения она о его плане.
Диксон ушел, затылком ощущая ее взгляд. Странное чувство, однако не так уж неприятно знать, что тебе вслед смотрит женщина и, без сомнения, разглядывает каждый дюйм твоего тела.
Диксон с большой неохотой вышел из светлого круга и стал спускаться по коридору, вырубленному прямо в скале. Коридор сужался и вдруг резко уперся в стену. Здесь выхода не было.
Тогда Диксон развернулся и пошел по второму коридору, но он тоже не привел к выходу, закончившись огромным завалом из комьев земли и громадных булыжников. От завала слегка тянуло чем-то неприятным.
– Джордж!
– Сейчас вернусь, – отозвался он.
– Ну, пожалуйста, – позвала Шарлотта. Голос ее дрожал.
Диксон вернулся. За долгие годы на дне пещеры осел толстый слой пыли, теперь она кружилась в воздухе, образуя в солнечном свете светящийся нимб вокруг головы Шарлотты.
– Что случилось? – спросил он, заметив, что она отчаянно дрожит.
– Посмотри! – Шарлота указала в противоположную сторону, туда, где первый коридор упирался в скалу.
– Что там такое?
– Там. Посмотри. – У нее стучали зубы.
Диксон сразу не понял, на что она смотрит, но когда пыль немного осела, он осознал, что видит не выступ скалы, а что-то другое. Приблизившись на несколько шагов, он все понял еще раньше, чем разглядел скелет. Скелет мужчины с темными редеющими волосами, наполовину скрывавшими его голову.
Рядом со скелетом лежал бочонок монет и россыпь мелких самородков. От кисти руки откатился большой перстень с ониксом, на котором был высечен герб первого графа Марна. Диксон часто видел этот перстень на пальце своего дяди. Джордж. Горе обрушилось на него как лавина. Он покачнулся.
– Кто это?
Неужели она не узнает? И ничто ей не подсказывает ответа? Диксон поднял лицо к сияющему небу, словно ожидая увидеть там смеющееся лицо божества.
Обнаженный и беззащитный, Диксон повернулся к Шарлотте и сказал:
– Это Джордж.
Не сводя с нее глаз, он наблюдал, как изменились ее глаза, как по лицу медленно разливалось недоумение, потом, словно защищаясь, ее черты разгладились. Она посмотрела на скелет, потом перевела взгляд на него и сказала:
– Не понимаю. – Но это была последняя попытка противостоять очевидному. Лишь мгновение Шарлотта не позволяла себе поверить, но затем узнала Джорджа так же быстро, как сам Диксон. – Если это Джордж, то кто тогда ты? – Голос Шарлотты звучал так тихо, что Диксон ее почти не слышал, но слова были ему не нужны. – Кто ты такой?! – На этот раз она почти закричала.
– Меня зовут Диксон Роберт Маккиннон. Я кузен Джорджа. Некоторые называют меня безжалостным, и лишь немногие считают добрым. Я президент торгового дома Маккиннона и самый крупный землевладелец в Пинанге. В моем флоте более сорока судов. Мое состояние превосходит все мои юношеские надежды, но сейчас меня обуревает зависть, ревность и гнев.
Шарлотта туже завернулась в свою накидку, и этот жест сказал ему больше, чем слова.
– Зачем? – только и спросила она, а на ее лице возникло удивленное выражение.
Диксон с поразительной ясностью восприятия понимал, что она сейчас чувствует. Она едва могла говорить, слова не хотели слетать с ее губ, но душа была полна вопросов, возмущения, протеста. Сейчас она испытывала гнев и боль. И она задала вопрос, простой, понятный и такой невозможный: зачем?
Шарлотта молчала, застыв, как статуя, высеченная из скалы непрощения.
– Ты думала, что я Джордж. Вначале мне не удалось, а потом я и не стал развеивать заблуждение.
– Тебе надо было сказать только пару слов. Просто объяснить.
– В этом деле с самого начала все слишком запуталось, Шарлотта.
– Почему ты мне не сказал?
– Мне стало любопытно, – объяснил он. – К тому же я хотел выяснить, что произошло с Джорджем. Ты была для меня чужой. Я ничего о тебе не знал.
– И не доверял мне.
Диксон кивнул.
– И для этого ты явился в Балфурин. Разыскать Джорджа?
Диксон не отвечал. Шарлотта тоже молчала. Наконец он решился:
– Нет. – Настал момент истины. Правда должна быть выяснена до конца. Больше никаких тайн, никаких недомолвок. – Я не знал, что Джордж исчез, пока не приехал в Балфурин. И я говорил тебе, зачем приехал. Я соскучился по замку, хотел почувствовать свою причастность к древнему роду Маккиннонов.
Диксон не стал сейчас объяснять, что, увидев ее, он хотел защитить ее, спасти от одиночества. Хотел быть рядом, когда она просыпается среди ночи и не может уснуть. Хотел заключить в объятия и любить, пока рассвет не разгорится над горизонтом. Хотел вместе с ней смеяться, поражаться сложности ее ума. Хотел вернуть ей уверенность, говорить ей комплименты, да просто находиться в той же комнате, чтобы она могла поднять взгляд и увидеть, что он рядом. Вместо всего этого он причинил ей боль и причинит еще.
– Думаю, в конечном счете я вернулся в Балфурин, чтобы найти себя. Мэтью считает, что это – часть моей скорби. Во всяком случае, Шарлотта немного успокоилась. – Я был женат. Женат на красивой женщине, которую я, без сомнения, использовал так же, как Джордж использовал тебя. Я имел уже достаточно денег, но ее отец был высокопоставленным членом правления Восточной англо-индийской компании. Его влияние мне было нужнее, чем она сама.
Шарлотта отшатнулась, словно его близость ее отравляла. Что делать, она должна узнать все до последней капли.
– Аннабелла была слишком уж скучная и надоедливая, – продолжал он и вдруг осознал, как звучат его слова – жестоко и бескомпромиссно. Но пусть Шарлотта увидит его таким, каким он был. А может быть, он и сейчас такой. – Мы были с ней слишком разными людьми. Ее раздражало все на свете. Она не хотела ничему учиться, ничего принимать, хотела только одного – вернуться в Англию.
Шарлотта молчала.
– И она всегда жаловалась на здоровье. Жаловалась бесконечно. Из сломанного ногтя делала целую трагедию. Из-за царапинки жизнь для нее останавливалась. И я научился не обращать внимания на ее истеричность. В этом мой позор и моя вина. Когда у нее разболелся желудок, у меня был выбор: вызвать врача или отправиться на деловую встречу. Я не счел ее жалобы серьезными и выбрал встречу.
– А она умерла, – закончила Шарлотта.
Диксон кивнул:
– Умерла.
Он посмотрел на скелет Джорджа.
– Мэтью считает, что я горюю. Но это не так. Я не любил ее. Меня мучает стыд. Мне стыдно, что я женился на ней по расчету. И моя нелюбовь, мое невнимание к ней заставили меня пренебречь ее лечением. Так кто же из нас двоих больше виновен – я или Джордж?
Шарлотта молчала.
Найдя клад, Джордж оказался в этой темной ловушке, из которой не сумел найти выход. Разум Диксона отказывался принять такую страшную смерть. Он снова повернулся к Шарлотте.
Ее поза не изменилась, и она не отвела взгляда от его лица. Никогда в жизни Диксон не чувствовал себя таким беспомощным и беззащитным. К тому же он по-прежнему оставался голым.
– Я не раз порывался сказать тебе, кто я такой. Но мне слишком нравилось притворяться Джорджем. Мне хотелось видеть себя в роли мужа такой женщины, как ты.
Шарлотта покачала головой, но Диксон поднял руку, не давая ей вымолвить ни слова.
– Я не хотел испытывать к тебе то, что испытывал. Не хотел завидовать Джорджу. Но чем больше я узнавал тебя, тем отчетливее понимал, что не смогу просто так уйти от тебя. Но один зарок я все-таки смог выполнить – я приказал себе не приближаться к твоей спальне.
Шарлотта отвела глаза, остановив взгляд на дальней стене. Что ж, пусть она не желает на него смотреть, но зато до конца услышит правду.
– Шарлотта, я хотел тебя с первой минуты нашей встречи. Если это грех, значит, я грешник.
Шарлотта резко вдохнула и заговорила:
– Я хочу выбраться отсюда. Я больше не выдержу! Не выдержу! – Она в упор посмотрела на Диксона.
– Ты можешь стать мне на плечи. Сумеешь подтянуться и выбраться наверх?
Она послушно кивнула.
Диксон нагнулся и подумал, что эта поза имеет аллегорический смысл. Он был просителем, а она – подателем просимых благ. Но сейчас Шарлотта была к этому не расположена. Она взобралась на спину Диксона и коленями стала ему на плечи. Диксон стал медленно подниматься, стараясь сохранить равновесие этой самой драгоценной своей ноши. Шарлотта чуть покачнулась и крепко вцепилась в его руки. Диксон чувствовал, как она дрожит – то ли от неустойчивого положения, то ли от сделанного недавно открытия.
Наконец Шарлотта обрела равновесие и выпрямилась у него на плечах. Боль пронзила Диксона насквозь, но он нашел в себе силы и поднял руки, чтобы поддержать ее. Потом сделал маленький шаг к краю провала. Шарлотта привстала на цыпочки, Диксон терпел адскую боль, но не издал ни звука.
Его ладони лежали на ее голенях. Он чувствовал, как она дрожит. Ему хотелось сказать что-нибудь ободряющее, успокоить и поддержать Шарлотту, но пропасть между ними была так широка, что слова казались бессильными.
– Тут торчит скала, – сообщила Шарлотта. – Я думаю, что смогу зацепиться.
Диксон стоял не двигаясь. Она потянулась вверх и вдруг исчезла. Давление на его плечи прекратилось. Диксон сделал шаг назад и посмотрел вверх, прикрыв глаза от яркого света.
Шарлотта встала на колени и сбросила вниз его одежду.
– Ты пришлешь помощь? – спросил он.
Шарлотта не смотрела на Диксона, ее взгляд был устремлен на Джорджа.
– Пришлю, – наконец ответила она. – Мой муж должен быть похоронен должным образом, хотя я предпочла бы оставить вас обоих здесь.
И ушла, не сказав больше ни слова. Диксон оделся и вернулся к Джорджу.
Как встретил Джордж свою смерть? Охваченный пустыми сожалениями? В гневе? На этот вопрос, как и на множество других, Диксон никогда не получит ответа.
– С тех пор, как твой отец вбил мне в голову, что я никогда не получу титула, я из кожи лез вон, чтобы доказать: я не хуже тебя. Лучше стреляю. Лучше езжу верхом. Я сумел нажить состояние, Джордж. Не выиграл его, не нашел, а заработал. И я понял то, что следовало понять и тебе, Джордж, только ты не успел. Выгода – это еще не все. Далеко не все.
Он нагнулся, подобрал золотую монету из бочонка и стал смотреть, как она блестит в солнечном свете.
– Все, к чему я стремился, Джордж, ради чего работал, сейчас потеряло для меня всякое значение.
Диксон бросил монету обратно в бочонок.
– У меня такое впечатление, что я провалился в ад. Кузен, ты слышал, как я признавался в своих грехах. Как думаешь, это была репетиция исповеди перед сатаной?
Как ни странно, но Диксону показалось, что Джордж ответил ему улыбкой.
Глава 22
Меньше чем через час явилась помощь в виде лестницы и веревки. Два дюжих лакея, не слишком любопытных, но очень мускулистых, помогли Диксону выбраться из пещеры, а затем поднять наверх останки Джорджа.
Когда процессия прибыла в Балфурин, Шарлотта вышла вперед и дала знак лакеям занести свою скорбную ношу в гостиную. Для Джорджа был приготовлен гроб. Его аккуратно положили внутрь.
Лишь после этого Шарлотта, глядя в пол, обратилась к Диксону:
– Теперь ты граф Марн.
Диксон кивнул.
– Но я надеюсь, что, несмотря на это, ты уважишь мою просьбу.
– Шарлотта… – начал он, но она подняла руку, приказывая ему замолчать.
– Уезжай, пожалуйста, – тихонько попросила она. – Наши поверенные договорятся об условиях передачи замка, но пока я хочу, чтобы ты уехал.
– Прости меня.
Шарлотта ничего не ответила. Она сюяла перед ним с поникшей головой и молчала. Вид ее слез не позволил ему продолжать.
Диксон развернулся и направился к себе в комнату. Там Мэтью вправил ему плечо и соорудил перевязь для руки. Плечо болело сильно, но Диксон, торопясь закончить дела, отказался от лекарства. От двери он сообщил секретарю:
– Ты будешь рад услышать, что мы покидаем Балфурин.
Мэтью ответил таким же гробовым молчанием, как Шарлотта.
Диксон вышел из хозяйских покоев и направился в башню. Постучал, дверь открыла молодая служанка.
– Простите, ваше сиятельство, – сказала она, – боюсь, Нэн сегодня плохо себя чувствует.
– Мне все равно надо с ней поговорить. – Нэн такая старая, что может не дождаться завтрашнего рассвета. Он должен узнать правду прежде, чем она умрет. – Боюсь, дело безотлагательное, – объяснил он и мягко надавил на дверь.
Девушка отступила и неохотно позволила ему войти. Диксону и раньше казалось, что Нэн как-то сморщилась, уменьшилась в размерах, но сейчас в своей широкой кровати она выглядела как ребенок. Седые волосы разметались по подушке, лицо было таким морщинистым, что напоминало смятую ткань. Когда Диксон вошел, она повернула голову, но не улыбнулась в ответ на его приветствие. Их взгляды встретились, она едва заметно кивнула.
– Ты его нашел.
– Нашел. И тогда понял: ты знала, что найду.
– Я надеялась. Хотела, чтобы он упокоился раньше меня. – Она говорила таким слабым и хриплым голосом, что Диксон с трудом разбирал слова. Он взял стул и сел рядом с кроватью.
– Расскажи мне, что случилось.
Нэн улыбнулась:
– Молодой хозяин такой властный. Хорошо, сэр. Как ты и думал, он приехал домой искать сокровище. Думаю, ему было стыдно, что у его жены больше денег, чем у него. Так бывает, если у мужчины больше гордости, чем ума. Как мне было приказано, я сообщила ему первую строфу. Когда он узнал остальное, то стал спрашивать меня, знаю ли я, где спрятано сокровище. Я рассказала ему не больше, чем тебе, но, думаю, он рвался к нему сильнее тебя и каждый день ходил с лопатой на поиски.
– Но однажды он не вернулся, – с утвердительной интонацией произнес Диксон.
Нэн едва заметно кивнула:
– Да, однажды он не вернулся. Мы ждали. Прошел день, потом следующий, потом – целая неделя. Мы поняли, что он не придет никогда. – Нэн подняла дрожащую руку и дрожащим пальцем указала на пол: – Третья доска.
Диксон встал и сдвинул ковер. Одна из досок была прибита только одним гвоздем. Диксон легко ее приподнял. В отверстии находился кожаный саквояж, а в нем – несколько предметов одежды. На дне лежала щетка Джорджа и бритвенный прибор – все с гербом графов Марнов.
– Почему ты спрятала его вещи?
– Я их не прятала, – слабым голосом ответила Нэн. – Я их хранила. Особенно от англичан. Мы взяли отсюда немного денег, чтобы прокормиться. Остальное – здесь.
Диксон решил, что сейчас не время лечить ее от вековой ненависти к англичанам. Она умирала и в меру своих сил пыталась примириться с прошлым.
– Джеффри ведь знает, так?
Нэн кивнула и едва слышно ответила:
– Да.
Диксон не стал ничего говорить, а подошел и сел рядом с кроватью, понимая, что долго она не протянет. Ему не хотелось, чтобы она умирала в одиночестве, особенно после того, как рассказала ему о последних днях Джорджа.
– Тебя назвали в его честь, в честь моего Робби.
– Я знаю, – негромко сказал он. – Мой дед был великим человеком.
– Не таким уж великим, – возразила Нэн. – Иногда глупым, иногда мудрым. Но он умел жить, а большинство этого не умеет. Ты понимаешь, Диксон.
Перед глазами Диксона возник образ Шарлотты, обнаженной, в кроваво-красной накидке, с дрожащей улыбкой на губах.
– Я думал, что знаю, – мрачно отвечал Диксон, понимая, что в его жизни навсегда останется пустота, которую могла бы заполнить только Шарлотта.
– Не говори глупости, мальчик. – Нэн опустила веки.
Прошел час. Нэн снова открыла глаза.
– Робби, – сказала она и улыбнулась. Диксон понял, что она видит не его, а другого, друга своей юности, любовь всей жизни.
Он просидел у ее кровати еще час, может быть, больше. У этого одра скорби он обрел какой-то странный покой.
Выйдя из башни, он пошел искать старого слугу, который все эти годы был единственным другом покойной.
Услышав новость, Джеффри промолчал, только повесил голову.
– Когда я пришел в замок, – наконец заговорил он, – она была уже старой, а я ведь не юноша, ваше сиятельство. Этого следовало ожидать. – Джеффри покачал головой. – Но без нее уж будет не то.
Диксон внимательно посмотрел на старого слугу:
– В ту ночь ты ведь не ошибся, так?
Джеффри бросил на хозяина взгляд из-под кустистых седых бровей.
– В какую ночь, ваше сиятельство?
– Когда я в первый раз вернулся в Балфурин. Ты назвал меня графом Марком.
– Я не настолько стар, чтобы не узнать вас, ваше сиятельство.
– Так ты уже знал, что случилось с Джорджем?
Джеффри повесил голову:
– Только подозревал.
– Потому ты и хотел, чтобы я искал сокровище?
Диксону показалось, что старик не станет ему отвечать, однако слуга заговорил, голос его звучал хрипло и, казалось, прерывался от волнения.
– Мы думали, что если он найдет сокровище, то уедет отсюда и уже не захочет возвратиться в Балфурин. Он никогда не был привязан к дому. Я подумал так: если вы не найдете сокровище, то, значит, он уже нашел его и где-то болтается. А если найдете его, все будет ясно.
– А сами вы его не искали? – спросил Диксон.
– Я слишком стар, чтобы лазить по горам.
– Джордж мог бы выжить, если бы его вовремя нашли.
Воцарилось молчание. Джеффри поднял на него впалые, слезящиеся глаза.
– Я и так чувствую себя виноватым, ваше сиятельство. Вы небось думаете, почему мы сразу вам все не рассказали? Нам с Нэн было стыдно. Стыдно и больно. Нам придется отправиться к Создателю, зная, что мы частично виноваты в его смерти. Так что ваши упреки ничего не изменят.
Они долго смотрели друг другу в глаза.
– Было бы лучше, если бы ты мне все рассказал, – произнес наконец Диксон.
Джеффри кивнул:
– В прошлое смотреть легче, чем в будущее, милорд.
На это Диксону нечего было возразить. Он вернулся в хозяйские покои и стал укладывать вещи. В голову пришла мысль, что подобный поспешный отъезд выглядит вполне логично: он явился в Балфурин без предупреждения и так же уезжает.
Шарлотта распорядилась, чтобы тело Джорджа похоронили в часовне после отпевания. Она послала записку в Инвернесс известить священника, сообщила всем, кому следовало, и начала свое превращение во вдову графа Марна. Лишь через несколько дней, прощаясь с гостями, которые явились проводить Джорджа в последний путь, она сообразила, что некоторые из них полагают, будто мужчина, присутствовавший на балу, и тот, которого они похоронили, один и тот же человек.
Она не стала их разубеждать.
Когда все было кончено и гости разъехались, Шарлотта велела не заделывать полы в часовне после похорон Джорджа. Вместо этого она приказала похоронить Нэн рядом с дедом своего мужа. Безусловно, такое решение внесло изрядное смятение в ряды прислуги и наверняка вызвало бы гнев многих благородных предков Маккиннонов, имей они возможность его выказать. Теперь их призраки будут вечно ее преследовать.
Будущие поколения будут смотреть на плиты пола и три выбитых на них имени, пытаясь разгадать смысл этого треугольника: дед Джорджа, его жена и его возлюбленная. Пусть гадают. А может быть, они, как она сейчас, будут стоять здесь и думать о жизни, которая растянулась на девяносто два года.
– Говорят, она жила в башне, потому что оттуда видна часовня, – сообщила ей стоящая рядом Мейзи.
Шарлотта взглянула на служанку и отвела глаза. С тех пор как Мэтью уехал, Мейзи вела себя тихо и незаметно, словно искра жизни погасла в ней вместе с его отъездом.
– Она не перестала любить его, даже когда он умер, – продолжала Мейзи. – Тридцать лет.
Шарлотта промолчала. Да и что она могла сказать? Что подобная неумеренность в горе кажется ей чрезмерной? Что жизнь Нэн должна была пройти в радости, а не в печали?
Ей надо было принять решение, но она не чувствовала в себе сил. Теперь Балфурин принадлежал Диксону. Она должна отсюда уехать. Или взять у графа замок в аренду, чтобы в нем продолжала работать школа. Примет ли он ее условия?
«Меня зовут Диксон Роберт Маккиннон. Я кузен Джорджа. Некоторые называют меня безжалостным, и лишь немногие считают добрым».
Шарлотта гнала от себя воспоминания.
Почему она не догадалась?
Он сказал ей, что он – Джордж, и она поверила. Какая же она тупица!
Бедная Шарлотта Маккиннон – даже не может отличить собственного мужа от постороннего. Да она станет притчей во языцех! Шарлотта Маккиннон не узнала сбежавшего мужа!
Шарлотта мотнула головой, пытаясь прогнать мрачные мысли.
Позор! Стыд и позор! В этом все дело. Как она будет смотреть в глаза людям? Все они будут задаваться тем же вопросом. Неужели она не знала?
Нет, не знала.
Она была зачарована человеком, который назвался ее мужем. Человеком, который покинул Балфурин в тот самый день, когда нашли Джорджа.
Она сама попросила его уехать, и он уехал. Не позволила ему говорить, и он промолчал. Ей хотелось побыть одной, и все с уважением отнеслись к этому желанию.
Неужели никто не понимает, что она сама не знает, чего хочет?
– У меня для вас письмо, ваше сиятельство, – сказала Мейзи.
Шарлотта резко обернулась. На миг, краткий, быстротечный миг, она вдруг поверила, что письмо от него, и протянула руку. Но почерк был женским, к тому же знакомым.
– Что с вами, миледи? – встревожилась Мейзи. – Вы нездоровы?
– Со мной все в порядке, – глухо ответила Шарлотта, распечатала конверт и стала читать.
– Плохие новости, миледи?
Шарлотта взглянула на служанку.
– Странно. Я почти ожидала этого письма. Нет, никаких плохих новостей. Это от моей матери, Мейзи, – объяснила она. – Родители приглашают меня в гости в Англию. – Она подняла письмо к глазам и прочитала: – «Настало время забыть наши разногласия. Мы так страстно хотим тебя повидать, Шарлотта». – Она снова посмотрела на Мейзи. – Они обещают послать за мной свой лучший экипаж. – Услышали о смерти Джорджа? Сочли приемлемой в роли вдовы? Или прошло столько времени, что родители простили ей неповиновение?
Как странно, что для нее это не имеет теперь никакого значения.
– Разве вы не об этом мечтали, ваше сиятельство?
– Сама не знаю, – честно призналась Шарлотта. – Я много лет ждала этого письма, а сейчас оно мне не нужно.
Мейзи улыбнулась, но улыбнулась с усилием.
– Многие люди нам совсем не нужны в жизни, ваше сиятельство. Другое дело – ждать кого-то, кто очень нужен.
– Ты говоришь о Мэтью, правда, ведь?
– Да, о нем. Думаю, у нас не все будет легко, он китаец, я – из Шотландии.
– Но ты ведь хочешь, чтобы он был в твоей жизни?
Улыбка Мейзи стала шире.
– Нет, ваше сиятельство. Он мне просто нужен. А вам миледи? Вам кто-нибудь нужен?
Шарлотта пропустила вопрос мимо ушей, но Мейзи не отступилась:
– Иногда мужчин надо подтолкнуть. Иначе они не поймут знаков, которые мы им посылаем. Вроде тех, что вы посылали его сиятельству.
– Я и не знала, что посылаю какие-то знаки.
Мейзи с упреком посмотрела на хозяйку. Тогда Шарлотта решила, что лучше молчать, но, казалось, служанка не оставит ее в покое.
– Вы хотите сказать, что все ваши страстные взгляды были случайными?
– Не посылала я ему никаких страстных взглядов, – рассердилась Шарлотта.
– Как раз посылали, ваше сиятельство, и очень часто. А иногда вздыхали и смотрели ему в глаза как влюбленная девчонка. Хорошо, что новый семестр еще не начался. Вы были бы плохим примером всем этим чувствительным девицам.
– Никогда в жизни не слышала таких несправедливых слов, Мейзи!
– Может быть, вы, ваше сиятельство, просто сами не замечали, что делаете. Такое бывает. Сама-то я знала, что глазею на Мэтью как глупая девчонка. Но я думаю, что женщины должны восхищаться мужчинами. От этого мужчины чувствуют себя героями и красавцами. Но ведь с женщинами все обстоит так же. Иначе откуда мы узнаем, что они считают нас красивыми?
Шарлотта взглянула на Мейзи:
– Диксон никогда так на меня не смотрел.
– Когда вы сами смотрели на него, то – нет, а на самом деле смотрел, и еще как!
– Правда?
Мейзи кивнула.
– Отчего это ты стала такой опытной в делах женщин и мужчин, а? – с лукавой улыбкой спросила Шарлотта.
– Во всяком случае, не от подслушивания под дверями «Просветительского общества», – ответила Мейзи и посмотрела на хозяйку, лицо которой залилось краской смущения. – Какую ерунду они обсуждали! Моя мать всегда говорила, что любовь – лучший учитель и что ты сама сообразишь, что делать с руками и ногами и со всем остальным, если ляжешь в постель с человеком, которого любишь.
– Похоже, твоя мать очень мудрая женщина.
– А как же иначе! Нас у нее двенадцать человек, а внуков хватит на целую деревню. Интересно, что она скажет, если один будет китайцем?
– Так ты беременна, Мейзи? – с тревогой спросила Шарлотта.
Казалось, Мейзи ничуть не обиделась на вопрос.
– Пока нет, но я буду счастлива, если это случится. – Она опустила глаза. – Ваше сиятельство, я не хочу прожить жизнь, как Нэн, – всегда желать того, что Бог не может тебе дать.
Она повернулась и вышла, оставив Шарлотту с мертвыми.
«Всегда желать того, что Бог не может тебе дать».
Слова Мейзи показались ей пророческими. Неужели она проведет остаток жизни, как Нэн? Ждать, пока придет смерть, чтобы соединиться с единственным человеком, которого полюбила?
Как будет она бродить по залам Балфурина, тихим и спокойным, как сейчас, или шумным и полным жизни, какими они станут уже очень скоро, и не вспоминать о нем? Неужели ее уделом будут одни несбывшиеся желания?
Он вел себя более достойно, чем она. Шарлотта прикрыла глаза, стараясь отогнать воспоминание о том, как пыталась соблазнить его, и не однажды. После той, первой, ночи он держался с честью. А она – нет.
Что бы сказала на это леди Элинор? Посоветовала бы взять в любовники лакея? Шарлотте не нужен любовник. Она навсегда покончила с мужчинами и с любовью. Пять лет она прекрасно жила без мыслей о спутнике и близости с ним. И проживет еще пять, десять, пятнадцать лет без любви.
Нет, не проживет.
С тех пор как в Балфурине появился Диксон, каждое утро сулило новое приключение. Шарлотта не могла дождаться, пока встанет, оденется, выйдет из спальни. Сердце пропускало такт, когда она видела его на лестнице, высматривала из окна. День был пустым, пока ей не удавалось с ним встретиться. Иногда он издали махал ей рукой, и мир снова казался прекрасным.
Никогда прежде она не задумывалась над тем, сколько нюансов имеет любовь – от смеха до дружбы, восхищения, радости. Иногда она ощущала тепло в груди или боль в сердце, как будто оно рыдало. Иногда приходила в экстаз, иногда – в отчаяние.
Никто не объяснял ей, что женщину может охватить желание, что она может мечтать о прикосновениях другого существа, желать этого так страстно, что даже видеть во сне. Никто не предупредил, что собственное ее тело может предать ее, что она перестанет им владеть, и оно будет подчиняться другому человеку – сердце будет биться по его воле, и по его воле будет учащаться дыхание. Она все еще чувствовала его ладони у себя на груди, помнила о прикосновении его пальцев к своему телу. Казалось, на коже раскрываются все поры, чтобы вобрать в себя новые, восхитительные ощущения.
Шарлотта хотела, чтобы он опять лег с ней в постель и ложился бы снова и снова. Хотела выжать его, как лимон, удовлетворить и сама получить удовлетворение, хотела привыкнуть к своей страсти. Хотела, чтобы молодые женщины приходили к ней за советом, а пожилые окидывали ее понимающим взглядом.
Она никак не могла отделаться от воспоминаний о том, как он выглядел в пещере. Он казался ей самым прекрасным созданием на свете. Солнечные лучи падали на его плечи, широкую грудь, мускулистый живот и стройные бедра.
И он заставил ее думать о невероятных вещах, вспоминать отрывки стихов о красоте и любви.
Он лгал ей. Он сам признался в грехах и пороках, которые ее разочаровали. Он – вовсе не бог, а человек с больной совестью.
«Я не хотел испытывать к тебе то, что испытывал. Не хотел завидовать Джорджу. Но чем больше я узнавал тебя, тем отчетливее понимал, что це смогу просто так уйти от тебя».
Но он ушел. Покинул ее, а ведь она его любит.
О Господи, как ей с этим справиться?
Ожидание ей не поможет. Нельзя сидеть у окна и смотреть, как жизнь проходит мимо. Нельзя отдаваться бесплодным желаниям. Нельзя обливаться слезами по ночам.
И Шарлотта распростилась не только с Нэн и Джорджем, но и с той женщиной, какой она была прежде.
