– В Италию?
Эта мысль только что пришла Гранту в голову, и чем больше он обдумывал ее, тем привлекательнее она ему казалась. Он отправит ее туда, а после того, как все уладит с Арабеллой, пошлет за ней.
Жизнь внезапно стала гораздо радужнее, чем была месяц назад. Или даже минуту назад.
Но выйдет ли она за него?
Не честь заставила его промолчать, но какая-то странная сдержанность, даже страх. Нет, она не может отказать ему.
– У меня там вилла, – сказал он, – где я жил до того, как вернулся в Шотландию. Там ты будешь в безопасности. Лоренцо будет тебя сопровождать, разумеется.
Джиллиана положила ладонь ему на грудь, словно сдерживая его мысли.
– Я не хочу уезжать, – сказала она.
– А я хочу, чтобы ты сделала это из соображений безопасности. Интересно, кто из нас одержит верх?
– Это говорит любовник?
– Нет, – ответил Грант, приблизив свои губы к ее губам. – Это говорит граф.
Роузмур слишком велик. Несмотря на то что он пробыл здесь уже несколько недель, Лоренцо дважды заблудился, прежде чем наконец нашел отведенную ему комнату. Первый раз он спросил дорогу у молоденькой хорошенькой служанки. Во второй раз высокий и довольно заносчивый лакей надменно известил его, как пройти, умудрившись ужасно разозлить Лоренцо.
Безусловно, он предпочитал Италию, свой уютный дом, наполненный детскими голосами, а не всеми этими атрибутами богатства.
Живот внезапно скрутило, и Лоренцо схватился за него, подумав, что его организм совершенно не приспособлен к шотландской пище. Но по крайней мере она более острая, чем та каша, которую ему пришлось есть в Лондоне. Возможно, потому что у Гранта шеф-повар француз.
Наверное, он съел чересчур много рыбы в винном соусе, но уж очень та была хороша. А возможно, ему не стоило пить тот последний стакан вина. Элиза бы непременно ворчала, что уже слишком поздно и что он чересчур много выпил.
Элиза. Как он скучает по жене!
Оказавшись в своей комнате, Лоренцо присел на край кровати и прижал ладонь к животу, испустив тихий стон боли.
Он отрыгнул, но недомогание не прошло. Желудок словно огнем горел, и горло тоже.
Поморщившись от неприятных, болезненных ощущений, Лоренцо встал, налил себе стакан воды и выпил. Вместо того чтобы облегчить боль, это, кажется, только усилило ее.
Он никогда не болел.
Его мозг ученого начал складывать в единое целое то, что с ним происходит. Язва желудка? Но в таком случае он бы почувствовал ее признаки раньше. Он всегда ел все, что хотел, без каких бы то ни было последствий. Нет, сегодняшняя боль другая, что-то совершенно необычное.
Как странно, однако, что он заболел, выпив горького вина.
Желудок скрутило судорогой, и Лоренцо согнулся, упав на колени в изножье кровати. Схватившись за резной столбик, он подтянулся кверху, но в этот момент его настиг еще один приступ боли. Боль была такая, как будто дюжина мечей пронзила его тело и он истекает кровью. Он даже ощутил вкус крови, вытирая рот.
Лоренцо снова согнулся пополам и на этот раз чуть не потерял сознание. Он бы позвал на помощь, но обнаружил, что не в состоянии вымолвить ни слова. Он качнулся назад, держась за кроватный столбик.
В этот момент он все понял, и ужас едва не сразил его. Лоренцо потянулся к своему саквояжу, за коричневой бутылкой, которую брал во дворец. Перед глазами у него все расплывалось настолько, что коврик, который был всего в нескольких дюймах от глаз, казался страшно далеким.
Он подумал об Элизе, но тут боль нахлынула вновь, и он мог лишь сосредоточиться на своих муках.
Доротея, графиня Стрейтерн, в ужасе уставилась на доктора Фентона. Прошло уже двадцать лет, но она чувствовала себя точно как в ту ночь, когда узнала правду о муже.
Зло вернулось. Зло, которое когда-то проникло в Роузмур и последние два десятка лет изгонялось благодаря ее горячим молитвам и великодушию Всевышнего, вернулось.
– Расскажи мне, – попросила она. И когда в ответ на свою просьбу получила лишь сочувственный взгляд доктора, попросила снова: – Расскажи мне все, Эзра.
Фентон избегал смотреть ей в лицо. После долгой мучительной паузы он все же заговорил.
Доротея почувствовала, как ее глаза расширились и что-то похожее на стон вырвалось у нее прежде, чем она заглушила его носовым платком. Сейчас нельзя поддаваться истерике. Избыток эмоций никогда не приносит пользы.
– Милостивый Боже, – выдавила она. – Почему ты никогда ничего не говорил?
– Мы с женой решили, что лучше, если никто не будет знать. До тех пор, пока вы, ваше сиятельство, не спросили, я думал, что прошлое давно и надежно похоронено.
Хорошо, что она знала эту гостиную как свои пять пальцев. Сделав несколько шагов назад, графиня опустилась туда, где рядом с маленьким столиком слева от камина всегда стояло кресло. Почувствовав под собой сиденье, она с облегчением откинулась на спинку, положила обе руки на деревянные подлокотники и подождала, пока пройдет головокружение.
Ей хотелось, очень хотелось, чтобы доктор Фентон ушел, но хорошие манеры, ставшие за всю жизнь привычкой, взяли верх. Умение сохранять апломб – вот то, что отделяет высший класс от всех остальных. Графиня сильнее оперлась головой о спинку кресла и сосредоточилась на дыхании, пожалев, что сегодня утром велела служанке зашнуровать ее так туго. Она неплохо выглядит в черном, но какое значение будет иметь внешность, если она опозорится, свалившись без чувств к ногам доктора Фентона.
Возможно, ей следовало выбрать для себя образ эксцентричной пожилой дамы и ходить по дому в каком-нибудь свободном, мешковатом платье. Тогда она попросила бы Гранта купить поместье там, где она могла бы позволить себе быть странной и эксцентричной.
– А ты не думал, что возвращение в Роузмур может пробудить в ней какие-то воспоминания?
– Она всю свою жизнь прожила меньше чем в часе езды от Роузмура, ваше сиятельство.
– Как ты, должно быть, обрадовался, когда Грант предложил этот брак.
– Не обрадовался, – не согласился Фентон. – Хотя, должен признаться, у меня возникла мысль, что, если она станет хозяйкой Роузмура, это будет подходящей наградой за все пережитое ею.
– Мы многое повидали за все эти годы, не так ли, Эзра?
– Ваше сиятельство, – сказал он, поклонившись. – Вы же знаете, что стоит вам только позвать, и я буду рядом.
Как странно, однако, что это прозвучало почти как романтическое объяснение.
Возможно, головокружение было виной тому, что ей пришла в голову подобная мысль. Странно, но Доротея никогда не думала о докторе в этом смысле. Она вообще не думала в этом смысле ни об одном мужчине с тех пор, как умер муж.
Как забавно вдруг ощутить учащенное биение сердца. Без сомнения, это последствие потрясения, которое ее постигло.
– Я тоже считала, что прошлое надежно похоронено, Эзра, – тихо проговорила она. – Но, как видно, ошиблась.
Его взгляд был встревоженным.
– Мы оба ошиблись, ваше сиятельство.
Она улыбнулась, и, благослови его Бог, доктор понял это как жест, отпускающий его. Поклонившись, он попятился и пятился чуть ли не всю дорогу до двери, как будто она была особа королевской крови. Может, даже сама королева.
Королева несчастья.
Некоторое время спустя Джиллиана повернулась на бок лицом к Гранту. Он зажег лампу, чтобы лучше видеть ее.
– Людей, которые могли бы желать мне зла, не так уж много, – сказала она. Несколько мгновений Джиллиана смотрела на него, будто что-то обдумывая, затем повернулась и потянулась к столику. Нащупав что-то на дне выдвижного ящика, она протянула Гранту листок бумаги со словами: – Мой список.
– Какой список? – не понял Грант.
– У меня не укладывается в голове, будто кто-то мог отравить меня намеренно, Грант.
– И ты составила список?
Джиллиана кивнула.
Он протянул руку. Поначалу ему показалось, что она не собирается отдавать листок. Стали бы они спорить? Грант не ссорился с девчонками с детства. Да и тогда его титул и обаяние обычно исключали такую возможность. Но однажды они с одной деревенской девчонкой увлеченно швырялись друг в друга комьями земли, пока ее подошедшая мать не отчитала дочку. Женщина испортила Гранту все веселье – она до ужаса перепугалась, что он расскажет своему отцу. Грант пообещал молчать, не сказав женщине, что вообще редко разговаривает с отцом, не говоря уже о том, чтобы поверять ему какие-то тайны.
Как странно, что он вспомнил об этом сейчас, терпеливо ожидая, как поведет себя Джиллиана. Возможно, в его сознании она ассоциируется с той далекой девчонкой, единственным человеком в его детстве, не считая братьев, на которого не производили впечатления его титул и положение.
Джиллиана отдала наконец листок, и Грант взглянул на список.
– Не слишком длинный, – заметил он. – Полагаю, ты права. У меня больше врагов, чем у тебя.
– Это потому, что ты старше меня, – беспечно возразила она. – Намного старше.
– Не пытайтесь выдать себя за юную леди, только что выпорхнувшую из классной комнаты, мисс Камерон. Мне известно, что этот этап вами давно пройден.
Джиллиана выглядела слегка обиженной.
– Я старая карга, – проговорила она наконец, видимо, решив не обижаться. – Древняя, как египетские пирамиды. – Она прищурилась. – А вы, ваше сиятельство? Сколько лет вам?
– Я стар, как знание, и мудр, как опыт, – пошутил Грант.
– Возможно, вы просто выглядите старше из-за того, что вели очень уж насыщенную жизнь. Слишком много вина, женщин и экспериментов. – Джиллиана откинулась на спинку кровати и посмотрела на Гранта.
Он не собирался отвечать на этот выпад. Важнее было вернуть ее внимание к списку. Ему было известно лишь одно имя в списке, и оно удивило его. Два других имени не были Гранту знакомы.
Он знал, кто такой Роберт Макадамс, – мужчина, которого Джиллиана любила, отец ее ребенка. Когда же он заговорил, то задал вопрос о следующем имени в списке.
– Мэри Макадамс?
– Это сестра Роберта. Она считала, что я пытаюсь заманить Роберта в брачную ловушку. Не думаю, чтобы я ей очень нравилась.
– Ты действительно считаешь, что они могли бы причинить тебе физический вред?
– Нет, – ответила Джиллиана. – Составляя список, я рассуждала иначе. Я не спрашивала себя, кто может желать мне смерти. Я просто подумала о людях, которые испытали бы облегчение, если б я умерла.
– Но ты включила в список Арабеллу, – заметил он и повернулся, чтобы посмотреть на Джиллиану.
– Да, – ответила она и поинтересовалась: – А у тебя нет подобного списка? Каких-то реальных или предполагаемых врагов?
– В отличие от твоего списка, – отозвался Грант, бросив на нее взгляд, – мой, боюсь, занял бы несколько страниц. Соперники, люди, которых я знал в Италии, возможно, даже пара родственников.
– А женщины в этом списке есть?
– Одна или две. Пожалуй, мы могли бы добавить Арабеллу и к моему списку.
Джиллиана ничего не хотела знать о других женщинах, которых он любил и оставил в Италии. Но все равно спросила, потому что была любопытна, потому что Грант смотрел на нее выжидающе и потому что спросить об итальянских женщинах означало, что ей не придется думать об Арабелле.
– Их было много? Больше двух?
– Три, – ответил он. – Но ведь я прожил в Италии пять лет.
– Ну да, периодически нужно менять любовницу. Они изнашиваются?
Грант рассмеялся громко и от души, но Джиллиана обратила внимание на то, что он не ответил на ее вопрос.
Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Они посмотрели друг на друга, как два озорника, которых поймали за попыткой стащить печенье из кухни.
– Оставайся здесь, – прошептал он.
Джиллиана подтянула простыню, воздержавшись от замечания, что при всем желании не может никуда уйти, потому что вся ее одежда либо все еще в лаборатории, либо в платяном шкафу.
– Ваше сиятельство?
Грант вскочил с кровати, не обращая внимания на свою наготу. Как же он великолепно сложен, настоящий греческий бог! Джиллиана заставила себя отвести взгляд. Сейчас не время давать волю сладострастным мыслям.
Из-за двери снова раздался голос Майкла; он казался испуганным. Может, он заболел? Нет, не болезнь привела его во дворец.
Дверь открылась, и Грант увидел свою мать. Но ведь она никогда не приходила во дворец!
Грант торопливо схватил свой халат и накинул его.
Несколько мгновений графиня ничего не говорила, а только смотрела за его спину, туда, где на кровати лежала Джиллиана.
Но прежде чем Грант успел потребовать объяснить причину ее появления, графиня повернулась и взглянула на него. Все его вопросы отступили перед изумлением. У его матери, сильной и несгибаемой, в глазах стояли слезы.
– Твой друг, Грант. Лоренцо.
– Лоренцо? – переспросил он. Дурное предчувствие охватило его, когда одна слезинка скатилась по ее щеке. – Что с ним?
– Он умер, мой дорогой. О Боже, Грант, доктор Фентон считает, что это яд.
Глава 25
Как он объяснит это Элизе? Или семерым детям Лоренцо? Как он сможет спать но ночам с этим удушающим чувством вины?
Грант сидел на краю кровати в комнате Лоренцо. На полу, там, где упал Лоренцо, было написано слово, нацарапанное одной из его многочисленных драгоценностей: «Bella». По-итальянски «красавица». Как похоже на Лоренцо думать об Элизе в свой последний час.
Ну зачем, черт возьми, он вызвал Лоренцо в Роузмур? Мысль, что в его доме находится убийца, приводила Гранта в ярость. Кто так настойчиво и методично разрушает его жизнь? Кто настолько самонадеян, что считает себя выше самого Господа Бога?
Он уже ничего не может сделать для своего друга, но что касается других обитателей Роузмура, он должен позаботиться о них, защитить их. Но как? Пока что у него это плохо получалось.
Яд, сказал доктор Фентон. Грант вынужден согласиться с диагнозом доктора. Но с другой стороны, именно доктор Фентон диагностировал, что Эндрю и Джеймс умерли от заболевания крови. А потом Джиллиана была отравлена, нему пришлось изменить своп диагноз.
Некомпетентность доктора Фентона беспокоила Гранта не меньше, чем понимание того, что Роузмур стал опасным для жизни местом.
Он устремил взгляд на пол, на едва различимое слово. «Bella». О чем думал в тот момент Лоренцо? Жалел, что приехал в Шотландию? Тосковал полому?
Внезапно женская рука прижалась к его щеке. Грант поднял глаза и увидел Джиллиану, стоящую рядом.
– Тебе не следует находиться здесь, – сказал Грант. Он протянул руки, обнял ее за талию и притянул к себе, спрятав лицо у нее в юбках. – Тебе не следует быть здесь, – повторил он, но не ослабил объятий, и Джиллиана не отодвинулась. Она положила обе руки ему на затылок, словно пытаясь удержать. Ее запястье оказалось у его лица, и Грант нежно поцеловал его, бесконечно благодарный за сочувственное молчание.
Ему хотелось бы сейчас быть совершенно в другом месте. Там, где дует теплый бриз, и где всегда голубое небо, и где весной все расцветает буйным цветом. Ему хотелось есть оливки, и тонко нарезанную ветчину, и твердый козий сыр на хрустящей булочке, запивая это молодым красным вином. Хотелось слышать смех и звуки мандолины.
Но он больше никогда не испытает ничего этого без того, чтобы не думать о Лоренцо.
– Этого не должно было случиться, – сказал он, поднимая голову.
Джиллиана ничего не сказала. Она просто прижалась губами к его ладони. Нежный, любящий жест, которого Грант не ожидал.
Джиллиана опустилась перед ним на колени.
– Я понимаю, что ты не можешь не винить себя. Но поскольку не ты отравил Лоренцо, ты виновен не больше, чем я. Ты хороший человек, Грант Роберсон.
– Я? Если бы ты знала, на какую глубокую ненависть я способен, – возразил Грант и увидел, что эти слова удивили ее. – Я ненавидел лишь одного человека за всю мою жизнь, но эта ненависть продолжалась почти всю жизнь. Она, без сомнения, раздувала мое честолюбие. И холодность. А сейчас я снова ненавижу, Джиллиана, и это тревожит меня, потому что я не знаю, кого ненавидеть. Что же я после этого за человек?
– Думаю, нормальный. Но некоторых ты пугаешь.
– Я пугаю тебя?
Грант поднял голову и устремил на нее пристальный взгляд. В ее глазах было тепло, а в улыбке мягкость. Именно в этот момент ему нужен был кто-то, кто дорожил бы им, безоговорочно верил ему, любил его.
– Джиллиана, – начал он, но она приложила пальцы к его губам и не позволила продолжать. Он не стал сопротивляться ее нежному прикосновению, не зная толком, что собрался сказать, но подозревая, что это было бы что-то не приличествующее моменту и обстоятельствам.
Тогда он просто обнял ее, благодарный за ее присутствие и понимание.
– Я хочу, чтобы ты вернулась во дворец и там ждала меня. Я пошлю Майкла проводить тебя.
– Я бы предпочла остаться с тобой, – сказала Джиллиана.
– Пожалуйста, – взмолился Грант, отстраняясь и сжимая ее руки.
– Ну хорошо, – уступила она, – если ты настаиваешь. Но может, я все же могла бы чем-то помочь?
– Нет, никто из нас не может сейчас ничего сделать.
Джиллиана ничего не сказала, лишь наклонилась и обняла его.
Наконец Грант поднялся.
– Возвращайся во дворец и жди меня. Мне надо еще кое-что сделать.
Джиллиана казалась встревоженной.
– Грант, пойдем со мной.
– Я приду не позже чем через час.
Грант видел, что не убедил ее, когда, приостановившись в дверях комнаты Лоренцо, он оглянулся и посмотрел на Джиллиану. Он не признался ей в своих внезапных и ошеломляющих подозрениях. Не потому, что не доверял ей, а потому, что не хотел причинять боль.
Грант повернулся и размеренным шагом пошел по коридору. Мозг восставал против его мыслей, но было попятно, что умозаключения его вполне логичны и имеют смысл.
Он не дал себе труда постучать, просто прошел мимо лакея, взглядом отсылая его прочь. Затем стремительно вошел в Цветочную комнату и захлопнул за собой дверь. Только здесь он успокоился настолько, чтобы устремить взгляд на свою мать.
– Ты так сильно ненавидела его?
Графиня отложила свое рукоделие и подняла глаза на сына. За последний час ей удалось взять себя в руки. Слезы по Лоренцо иссякли, и самообладание вновь вернулось к ней. Но Грант отметил, что ее не обескуражил его вопрос.
– Твоего отца? – спросила она. – Разумеется, я ненавидела его. А какой бы порядочный человек не ненавидел? Но я еще и любила его и всегда буду молить Бога простить меня за это.
– Неужели ты настолько ненавидела его, что могла поощрять убийство его детей? Покрывать их убийцу? Замышлять недоброе против меня?
– О чем ты говоришь?!
– Доктор Фентон. Он убил моих братьев.
Теперь она явно была потрясена. Ее рука метнулась к груди, словно стараясь успокоить сердцебиение.
– Он не мог.
– Почему ты защищаешь его даже сейчас?
– Защищаю его? О чем ты?
– Ему было достаточно легко отравить Эндрю и Джеймса. Он же был их доктором.
Графиня откинулась назад и устремила жесткий взгляд на сына. После долгой паузы она заговорила:
– Зачем бы он стал причинять мне такую боль? Особенно когда приложил столько усилий, чтобы выгородить меня?
Теперь настала очередь Гранта прийти в замешательство. Но прежде чем он успел задать вопрос, его мать встала, увеличив расстояние между ними. Не глядя на него, она устремила взгляд на картину на стене, словно в букете цветов заключался для нее какой-то ответ.
– Я не понимаю, – сказал Грант.
– Знаю, что не понимаешь, – вздохнула его мать. Она повернулась к нему, внушительная и царственная.
– Я пыталась скрыть от тебя, каким монстром был твой отец, но у меня это не получилось. Зато мне прекрасно удалось скрыть от тебя, кем стала я, не правда ли?
Грант прошел к окну и бросил взгляд за стекло. Было уже за полночь, шел дождь. У него было ощущение, будто влага просачивается сквозь его кожу во все органы. Идеальная ночь для смерти. Идеальная ночь, чтобы говорить о той, давней ночи.
– Твой отец имел пристрастие к маленьким девочкам, – сказала графиня.
В ее голосе слышалось отвращение.
– Мой отец имел пристрастие к детям, – поправил Грант. – Пол не имел значения.
Он пришел во дворец в ночь смерти отца, никак не ожидая обнаружить комнату за комнатой невыразимого ужаса: дети, собранные для услаждения безнравственного мужчины без совести, чести и порядочности. Того ужаса и омерзения, которое Грант пережил тогда, ему никогда не забыть.
– Но я все еще любила твоего отца, – продолжала графиня. – Я пыталась соблазнить его, заманить в свою постель, не понимая того, что слишком стара, чтобы заинтересовать его.
Грант попытался было жестом остановить ее дальнейшие признания, но из этого ничего не вышло – его мать продолжала свой рассказ:
– В ту ночь я пошла во дворец, чтобы соблазнить своего собственного мужа. Я не знала, в какие игры он и его дружки из Эдинбурга там играют, но была решительно настроена помешать им.
– Разве он не запретил тебе приходить во дворец?
– Разумеется. Это был первый раз, когда я ослушалась его. И последний.
Грант внимательно посмотрел на мать. Ему не понравилось, как она выглядит. Графиня была очень бледной и казалась внезапно постаревшей. Он подошел к ней, подвел снова к креслу, сел в кресло напротив и взял обе ее руки в свои.
– Тебе не обязательно продолжать, мама.
– Нет, я должна. Я не хотела рассказывать тебе эту историю, но, видимо, пришло время сделать это.
Он кивнул, сосредоточив взгляд на ее руках. На пальце графини не было обручального кольца, и Грант задался вопросом, как давно она уже не носит его и почему он до сих пор этого не замечал.
– Когда я увидела, для чего на самом деле используется дворец, я ужаснулась. «Ужаснулась», кажется, недостаточно сильное слово, – резко сказала она. – Не думаю, что существует слово, способное описать то, что я чувствовала. Я вошла в первую дверь, и мне было позволено ходить из одной комнаты в другую в поисках твоего отца. В конце концов я нашла его, и зрелище, которое предстало моим глазам, я не забуду до конца своих дней.
Графиня закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Грант подумал, что ее рассказ окончен, но она схватила его руки и крепко их стиснула.
– Я вернулась в Роузмур и нашла дуэльные пистолеты, принадлежавшие твоему деду. Он всегда так гордился ими и их историей, а поскольку сыновей у него не было, именно я училась чистить и заряжать их. Я взяла пистолеты и вернулась во дворец. И застрелила твоего отца. Выстрелила в голову. Прямо между глаз, – добавила она обыденным тоном, словно обсуждала цвет гардин для гостиной. – Дружки, которых твой отец привез из Эдинбурга, тут же разбежались, как мыши. Когда они убежали, я позвала доктора Фентона. – Она взглянула на сына. – Тогда он был здесь новичком, молодым и испуганным, но пришел в такой же ужас, как и я, узнав, для чего использовался дворец. Все те дети были сиротами, ты знал?
– Нет, – выдавил Грант, – не знал.
– Мы никогда не говорили о смерти твоего отца. Считалось, что это было самоубийство, но, думаю, Эзра всегда знал правду. Единственное, чего я хотела, – это избавиться от ужаса.
Она откинулась назад, прислонив голову к спинке кресла.
– Меня не заботило, как много средств из состояния Роберсонов я потрачу, чтобы найти дома для тех бедных детей. Чтобы оплатить их образование и обеспечить им хоть какое-то будущее. Я молилась, чтобы они смогли забыть, что случилось с ними.
– Доктор Фентон помогал тебе найти для них дома?
– Он сделал больше, – сказала графиня невыразительным голосом и посмотрела прямо в глаза Гранту. – Он удочерил одного ребенка. Маленькую девочку. Девочку по имени Арабелла.
Их взгляды встретились.
– Наверное, это странно, но я не знала правды об Арабелле до вчерашнего дня. Да, я подозревала, я даже догадывалась, но до вчерашнего дня у меня не хватало смелости напрямую спросить Эзру. А вчера он наконец признался в прошлом Арабеллы.
– Почему ты не рассказала мне?
– А какое бы это имело значение? Разве ее прошлое изменило бы твое отношение к ней?
Грант встал.
– Я бы понял ее, – сказал он, и внезапно картина событий прояснилась. – Я бы знал.
Графиня нахмурилась.
– Что знал?
Он направился к двери.
– Куда ты?
– Я должен найти Арабеллу. И остановить убийцу.
Глава 26
Даже несмотря на то что была глубокая ночь, Джиллиана нашла себе занятие в лаборатории, ощущая отсчет каждой секунды на медлительных часах. Прошло четверть часа, а Гранта все еще не было. Ее сердце болело за него и за Лоренцо, который никогда больше не встретится со своей любимой Элизой.
Она составляла в стопку диски Вольтова аппарата, когда услышала легко узнаваемые звуки открывающейся массивной резной двери дворца. Совсем скоро Грант будет с ней. Джиллиана закончила свою работу и тщательно вымыла руки, смывая с них раствор сульфата меди. Вытерев руки, она разгладила юбки, поправила лиф платья и потрогала волосы, дабы убедиться, что они не растрепались. И хотя сейчас было совсем не время для этого, она пожалела, что в лаборатории нет зеркала.
Но в дверях появился не Грант. Там стояла Арабелла с бледным лицом, почти бескровными губами и мокрыми волосами. Она сбросила промокшую от дождя шаль на пол, глядя безумным и испуганным взглядом.
Джиллиана, забыв о своих тревогах, подошла к девушке.
– Арабелла? Что случилось?
– Я ненавижу это место, – тихо проговорила Арабелла голосом, который был чуть громче шепота. – Я сказала себе, что больше никогда не приду сюда. Но ты заставила меня вернуться. И не один раз, а дважды.
Арабелла устремила взгляд в темные коридоры дворца. Постояв так несколько секунд, она шагнула в темноту.
Джиллиана осторожно последовала за ней, не понимая состояния Арабеллы.
– Ты хоть имеешь представление, для чего использовалось это место, Джиллиана?
Не успела она ответить, как Арабелла заговорила снова:
– Здесь был ад. – Она повернулась к Джиллиане. – Когда я была маленькой, я знала этот ад, как и всех демонов, обитающих в нем. Я даже встречала сатану. Я была его любимицей.
– О чем ты, говоришь, Арабелла?
– Ему нравились мои волосы. Ты знала, что я постоянно обрезаю свои волосы именно потому, что из-за них-то меня и выбрали? Они сказали, что я похожа на ангела, а какой же мужчина не хочет ангела? Поэтому они одевали меня в белое, расчесывали мои светлые волосы и отправляли ублажать дьявола. Сколько бы я ни плакала, сколько бы ни обещала, что буду хорошей, он выбирал меня снова и снова.
Ее голос звучал едва слышно, но ротонда отражала звук, разнося эхо ее шепота по всему зданию.
Джиллиана зажгла один из газовых светильников на стене и только тогда увидела Арабеллу, стоящую на верхней ступеньке.
Девушка казалась еще бледнее прежнего и теперь дрожала, вытянув руки и указывая на пустые места вдоль стены.
– Отец Гранта устраивал здесь вечеринки, – продолжала Арабелла. Она сошла со ступенек и встала посредине круга, взмахивая руками и медленно кружась в темноте. Лунного света не было, не было ничего, кроме тихого стука дождя. Арабелла остановилась и подняла глаза на Джиллиану.
– Он устраивал здесь оргии. Оргия – слово, которое я узнала много позже. Дворец удовольствий, где жили все маленькие мальчики и девочки, которых он находил.
Внезапно Джиллиана почувствовала, что больше не может ничего слушать. Ей хотелось, чтобы Арабелла замолчала, хотелось отослать ее отсюда, прогнать этот жуткий взгляд с ее лица и отблески ужаса из глаз. Она не хотела ничего знать.
Арабелла запрокинула голову и оглядела куполообразный потолок.
– Я обещала отцу, что никогда никому не расскажу. – Она взглянула па Джиллиану. – Много лет меня мучили кошмары, Джиллиана, и когда я просыпалась, то всегда говорила себе, что это всего лишь дурной сон, что я в безопасности. Мне понадобился не один год, чтобы осознать, что я никогда не буду в безопасности, пока все Роберсоны, все до единого, не исчезнут с лица земли.
От дурного предчувствия у Джиллианы засосало под ложечкой.
– Арабелла, что ты сделала?
– Какой глупый вопрос, Джиллиана. Ты прекрасно знаешь, что я сделала. Год за годом я упорно училась, изучала медицину, пока не узнала все, что мне нужно.
– Где Грант?
– Тебе на самом деле не стоило есть его обед, Джиллиана. Он предназначался для него. Как я могу достигнуть цели и убить Гранта, если ты всегда рядом с ним?
Джиллиана попятилась, но Арабелла лишь улыбнулась. Ну конечно, «Bella» означало вовсе не «красавица». Лоренцо имел в виду Арабеллу. Он все знал.
– Ты убила его. Ты убила Лоренцо.
– Да. Ведь он видел мою книгу.
Ужас боролся в Джиллиане с состраданием. Ей хотелось обнять девушку и крепко держать, укачивая, словно ребенка.
– Мне ужасно жаль, Арабелла, – сказала она.
– Разве, Джиллиана?
– Да.
Арабелла покачала головой:
– Не думаю, что ты и в самом деле сожалеешь. Если б это было так, ты бы никогда не была здесь с Грантом. Я пыталась предостеречь тебя, но ты осталась здесь, с ним. А зло, касаясь тебя, оставляет на тебе неизгладимый след, Джиллиана.
Она медленно начала подниматься по ступенькам, направляясь к Джиллиане. Ее улыбка была потусторонней, в глазах – выражение спокойной решимости.
– Не то чтобы я возражала, Джиллиана, ты должна понять. Пусть бы ты любила его, а он любил тебя – мне было бы все равно. Но только если бы он был кем-то другим, а не тем, кто он есть. Но он должен умереть, потому что он граф Стрейтерн.
– Грант не такой, как его отец, Арабелла. Он бы никогда ни за что не сделал ничего подобного.
– Он Роберсон. В нем течет дурная кровь. Мир не может позволить себе больше дьяволов.
– Для этого ты пришла сюда? Чтобы убить его? Но его здесь нет, Арабелла.
– Нет, – отозвалась Арабелла вполне миролюбиво. – Его нет, но ты есть.
