Джиллиана едва могла дышать, ее сердце стучало слишком сильно.
      – Вы не можете умереть, – сказала она, уже не стараясь сдерживаться. – Вы в расцвете лет, ваше сиятельство Вы красивый и сильный, а тот, кто выглядит таким бодрым и энергичным, как вы, не может умереть. Такой полный жизни мужчина просто не может умереть.
      Улыбка Гранта уступила место странно мрачному выражению. Он протянул руку и коснулся лица Джиллианы, кончиками пальцев проведя по ее щеке. Захватив ладонью подбородок и глядя ей в глаза, он снова улыбнулся.
      Все жесты запретные – и все абсолютно скандальные.
      – Я и понятия не имел, мисс Камерон, что вы так внимательно наблюдаете за мной.
      – Простите меня, – проговорила она, затаив дыхание.
      Грант резко убрал руку и отвернулся.
      Майкл дожидался их у склона следующего холма, держа фонарь в поднятой руке. Граф направился к нему.
      – Поторопитесь, мы уже почти пришли, – сказал он Джиллиане.
      До этого Джиллиана почти не обращала внимания на пейзаж, но сейчас огляделась, осознав, что эта часть Роузмура ей незнакома. Земля здесь отлого опускалась, образуя как бы перевернутую миску. В самой низкой части находилась болотистая пустошь. Высокая трава окаймляла «миску» по периметру, мхи и водоросли скрывали поверхность воды, создавая иллюзию, что в этом месте не более чем просто сырая земля.
      Майкл опроверг это ложное впечатление, подняв фонарь повыше и прошлепав по колено в воде на середину болота. Пока второй лакей осторожно опускал банки на землю, граф явно приготовился последовать за Майклом, воодушевленный, словно мальчишка, которого ждет новое приключение.
      После всего сказанного Грантом его решение жениться на Арабелле стало Джиллиане понятнее.
      – Но не лучше ли вам вступить в брак с тем человеком, которого вы любите? – резко спросила она. – Особенно если вы считаете, что скоро умрете. Разве страсть в ваши последние дни не была бы гораздо предпочтительнее антипатии?
      – Вы говорите об Арабелле, мисс Камерон? – Грант посмотрел на Джиллиану; от его улыбки не осталось и следа.
      Они вступали на опасную территорию. Кажется, это случалось всякий раз, когда они начинали обмениваться словами. Джиллиана сосредоточенно изучала пропитанную влагой почву под ногами.
      – У вас есть кандидатура, мисс Камерон? Кто-то, с кем я мог бы разделить страсть?
      Они снова запутывались в паутине слов.
      Неужели он думает, что она собирается ему ответить? Не настолько она глупа. Интересно, чтобы он сказал, если бона, отбросив все приличия, смело взглянула ему в лицо и сказала: «Это я».
      – Что мы будем делать теперь? – спросила она, меняя тему.
      – Проведем небольшой эксперимент, чтобы убедиться, что газ есть. Вам, пожалуй, лучше немного отойти в сторону, Джиллиана, и чуть приподнять юбки на случай, если придется бежать.
      Во что, скажите, Бога ради, она впуталась? Джиллиана с опаской отступила назад и ухватилась обеими руками за юбки, приподняв их, насколько позволяли приличия.
      Грант взял у Майкла фонарь вместе с бумажным конусом и зажег этот конус. Склонившись над высоким травяным кустиком, он дотронулся зажженным концом до участка над поверхностью воды. Вспышка оранжевого света появилась на секунду и тут же погасла. Она исчезла так быстро, что Джиллиана подумала, что, должно быть, ей померещилось. Но Грант снова наклонился, и еще одна вспышка оранжевого пламени появилась на фоне темного неба.
      – Вам приходится приходить на болото ночью, – сказала она, внезапно понимая, – иначе вы не увидите вспышки.
      – Совершенно верно. Если б вы были моей ученицей, я бы наградил вас за сообразительность.
      – Но как вам удастся набрать газ в банку?
      – С помощью спиралеобразного сифона, – ответил он.
      В течение следующего часа Джиллиана имела возможность убедиться, насколько это сложно и опасно. Не один раз ей хотелось крикнуть Гранту и лакею «Осторожнее!» – ведь она знала, как легко воспламеняем газ. И всякий раз она сдерживалась, сознавая, что граф Стрейтерн все равно сделает по-своему.
      Когда наступило утро и на горизонте занялся рассвет, Джиллиана начала понимать: то, что она считала надменностью и высокомерием графа, на самом деле просто его уверенность в себе. Он точно знает, что его интересует, чем он желает заниматься и чего хочет добиться в жизни. Он презирает невежество, и в этом отношении у них с Арабеллой много общего. Если бы Арабелла сейчас была здесь, она бы не столько беспокоилась о его безопасности, сколько побуждала узнать больше, сделать больше, решить больше загадок.
      Так что вполне возможно, что из них получится идеальная пара.
      – У вас такой задумчивый вид, мисс Камерон. Что вас так занимает в это прекрасное утро?
      Джиллиана подняла голову и увидела, что он стоит на твердой почве на фоне светлеющего неба. На мгновение она была полностью захвачена этим зрелищем. Перепачканный и растрепанный, Грант все равно был таким красивым, что у нее перехватило дыхание. Таким же красивым он был бы и во главе какой-нибудь торговой компании, и на борту корабля, и солдатом в сражении.
      – Правда? – отозвалась она. – Должна признаться, что не помню, о чем думала.
      – Уверен, это было что-то важное, – с улыбкой сказал Грант.
      – А я не уверена, – возразила она, отвечая на его улыбку. – Как и любого человека, иногда меня посещают незначительные мысли. Вы, ваше сиятельство, наверное, тоже не можете сказать, что каждая мысль, которая приходит вам в голову, стоит того, чтобы с кем-то ею поделиться.
      Грант на мгновение задумался над вопросом, потом сказал:
      – Честно говоря, я не знаю, что на это ответить. Если я признаюсь в глупых мыслях, то буду выглядеть дилетантом. Если же я скажу, что в голове у меня бывают только очень важные мысли, то могу показаться скучным, верно? Если не сказать, занудой.
      – Тогда я просто заберу свой вопрос обратно. А я, наверное, думала о звездах и луне и гадала, прав ли был Галилей.
      Грант засмеялся, и Джиллиане очень понравился его смех. Она чувствовала себя странно довольной, словно совершила что-то значительное, рассмешив его.
      – Вы и в самом деле интересовались библиотекой вашего отца?
      – Мне было любопытно и не нравилось, что другие люди знают больше, чем я, – призналась она.
      – Тогда я удивлен, что вы не занялись изучением медицины, как Арабелла.
      – Вы решительно настроены узнать все мои секреты, не так ли? – Джиллиана улыбнулась. – У меня есть одна очень странная черта Я плачу, когда другие плачут. Ничего не могу с собой поделать. Какой бы из меня был врач, если б я все время ударялась в слезы?
      – Некоторые могли бы сказать, что у вас избыток сострадания.
      – А разве сострадание может быть избыточным? – спросила она.
      – Знаете, мисс Камерон, меня одолевает ужасное любопытство в отношении ваших мыслей, даже если вы считаете их незначительными.
      Джиллиана отвернулась, не в состоянии вынести улыбку Гранта или тепло этих серых глаз.
      – Простите меня, – пробормотала она, устремив взгляд на промокший подол своей юбки. – Мне не следовало говорить то, что я говорила об Арабелле. Я прошу у вас прощения. И у нее, хотя ее здесь и нет.
      – Вполне возможно, что Арабелла поблагодарила бы вас за ваше участие в ее интересах, – неожиданно сказал Грант – Мне прекрасно известно, что она не в восторге от этого брака.
      «Восторг» – это слово, которое Джиллиана не использовала бы в связи с Арабеллой ни в какой ситуации, но вслух она этого не сказала. Случается, что Арабелла испытывает радость или даже печаль. Но выражение ее лица при этом почти не меняется. Если она к чему и испытывает глубокие чувства, то только к медицине.
      Теперь было уже достаточно светло, чтобы хорошо видеть Гранта, и Джиллиану снова поразило, как он красив. Даже взъерошенный, с травинками, прилипшими то там, то тут. Она протянула руку и стряхнула траву с его рукава, затем провела по ткани кончиками пальцев.
      Он, казалось, был удивлен этим, и до нее дошло, насколько интимен был ее жест. Жена могла бы сделать это для мужа. Она когда-то вот так же вела себя с Робертом, ухаживала за ним, заботилась о нем, беспокоилась.
      Джиллиана поспешила отступить на шаг, чтобы Грант до нее не дотянулся.
      Он никогда не был склонен к самобичеванию. Не верил в действенность наказания самого себя за свои поступки, даже если они были ошибочными. Грант всегда старался извлекать уроки из каждого злоключения. Если его заблуждения влияли на других людей, он по возможности исправлял их и давал зарок не повторять своих ошибок. Он обнаружил, что такие приемы помогают ему и в работе, и в личной жизни.
      Так что же, дьявол побери, он делает сейчас?
      Кому-то надо серьезно с Джиллианой поговорить. Кто-то должен сказать ей, что не следует так тепло улыбаться мужчине. И то, что она там использует для мытья волос, непременно следует запретить, хотя бы до тех пор, пока она не выйдет замуж. Пусть себе очаровывает своего мужа. Разумеется, когда-нибудь она выйдет замуж, так же как и он очень скоро женится. Почему же эта мысль вызывает у него такое неприятное чувство?
      Ей следует накидывать поверх этого платья шаль. Корсаж чересчур узок. Он видит очертания ее сосков, по крайней мере, ему кажется, что видит, а, Бог свидетель, последние несколько минут он смотрел на ее грудь слишком часто.
      Он как зеленый юнец, который еще никогда не видел женских форм, и у него прямо зудят ладони от нестерпимого желания погладить ее. Ему хочется знать, все ли мягкие на вид места и на самом деле такие мягкие. Изгибы ее такие же пленительные, как он думает? А эти ее длинные ноги – они такие же стройные, как он предполагает?
      Милостивый Боже, ведь ему уже за тридцать. Определенно прошло достаточно времени с тех пор, как он был юнцом! Видит Бог, у него было немало женщин. Почему же сейчас он не может вспомнить ни одной из них?
      Ему не следует находиться наедине с Джиллианой и не следует разговаривать с ней, проникая в ее мысли и мечтая проникнуть в ее тело.
      Он должен думать о своем здоровье, вместо того чтобы бродить по болоту. И все же Грант никогда не чувствовал себя лучше, бодрее, энергичнее. И никогда еще не смотрел с такой тоской на свое будущее.
      Граф не изменяет своему слову. Десятый граф Стрейтерн тем более не отказывается от своих обязательств. Его отец уже опорочил имя семьи, и Грант всю свою жизнь из кожи вон лез, чтобы не усугубить позора.
      Он женится на Арабелле Фентон и найдет что-нибудь в защиту этого союза. Но всю жизнь будет мучиться вопросом, что было бы, если бы…
      Грант дал указание лакеям упаковать стеклянные сосуды, теперь заполненные газом, и отнести их к нему в лабораторию и только потом повернулся к Джиллиане.
      – По ком вы скорбите? – снова задал он вопрос, на который она так и не ответила и который не давал ему покоя.
      Она выглядела испуганной. Он дождался, когда лакеи отойдут на приличное расстояние, после чего задал вопрос еще раз.
      – Зачем вам это знать? – спросила она.
      – Я обнаружил, что мне любопытно все, что с вами связано, мисс Камерон. Возможно, это неправильно, но это так.
      Джиллиана мгновение колебалась, потом повернулась и первая зашагала вверх по тропе.
      Было в мисс Джиллиане Камерон нечто подсказывающее Гранту, что титул графа не имеет для нее никакой привлекательности. Она удивительно выдержанная, склонная советоваться скорее с собой, чем с другими. Грант не только восхищался этим качеством, тоже обладая им, но и хотел понять, откуда у нее такая самоуверенность. Порой в ее глазах мелькали веселые огоньки, иногда в них сквозило раздражение. Но что особенно разжигало его любопытство, так это печаль, временами слишком заметная в устремленном куда-то вдаль взгляде.
      В ней есть какая-то загадка, а он обожает разгадывать загадки.
      Грант не хотел торопить события. Он будет ждать столько, сколько потребуется.
      Сделав несколько шагов, Джиллиана повернулась к Гранту.
      – По своей жизни, – тихо проговорила она. – Я скорблю по своей жизни, той, которую знала в Эдинбурге. Я скорблю по своей невинности и юности.
      Грант подошел к ней.
      – В той или иной степени мы все это делаем, мисс Камерон.
      – Я любила мужчину, который не любил меня. Во всяком случае, недостаточно любил.
      – Печальная история, – сказал Грант, почувствовав, что ему отчего-то неприятно ее признание. – Вы все еще любите его?
      Джиллиана покачала головой.
      И когда Грант окончательно понял, что больше она ничего не скажет, Джиллиана сделала глубокий вдох и с очевидным усилием заставила себя посмотреть на него. Ее взгляд был напряженным, лицо белым.
      – Я же тебя предупреждал, Джиллиана.
      Обернувшись, она увидела стоящего на тропинке доктора Фентона, выражение лица которого не оставляло сомнений в том, что он страшно недоволен.
      – Предлагаю тебе вернуться в Роузмур, Джиллиана, – строго сказал доктор, – и посмотреть, нет ли какой-то работы, которую ты могла бы выполнить для Арабеллы, вместо того чтобы скакать по лугу с задранными выше лодыжек юбками.
      – Почему вы позволяете себе говорить с мисс Камерон в такой манере, Фентон? – подал голос Грант. Сделав шаг, он остановился между ними и встал перед Джиллианой, словно заслонял ее от града стрел. Разве Фентон не понимает, что слова могут ранить больнее, чем любое копье?
      – Своим поведением ты не должна опозорить ни меня, ни Арабеллу, – сказал доктор Фентон, а затем повернулся к Гранту. – Я хочу извиниться за нее, ваше сиятельство, – продолжил он уже иным тоном, предназначенным для обращения к графу. – Она ведет себя слишком развязно.
      – Не ее поведение удивляет меня, а ваше, Фентон. Я бы не назвал мисс Камерон развязной. Скорее наоборот, я нахожу ее чересчур застенчивой.
      – Ей следовало бы такой быть, ваше сиятельство. Но сам факт того, что она здесь, с вами, рано утром, – свидетельство мятежности ее натуры. С вами должна быть Арабелла, а не ее компаньонка. Джиллиана не имеет права на вашу защиту. Я пытался быть сострадательным, но ее поступки в последнее время доказали, что я ошибся, поддавшись жалости.
      Грант повернулся и посмотрел на Джиллиану.
      – Она не производит впечатления порочной личности. Джиллиана что-то украла у вас? Или, быть может, выпила весь ваш запас рома? – Он улыбнулся Джиллиане, и в другое время она бы ответила ему на улыбку, но не теперь. – Может, вы утопили котят в мешке, Джиллиана? Какой ужасный поступок вы совершили, что привело Фентона в такое негодование?
      Красные пятна, выступившие на лице доктора Фентона, показывали, как он разгневан.
      – Она не рассказала вам о своем прошлом, не так ли, ваше сиятельство? Не призналась в своем грехопадении?
      Никогда раньше у Джиллианы не было ни малейшей склонности читать будущее, но сейчас она точно знала, что принесут ей следующие несколько минут, словно увидела всю сцену своими глазами. Она сделала глубокий вдох и стиснула руки.
      – Вы же врач, Фентон, а не священник. Почему же вас заботят какие-то признания мисс Камерон? Или ее, как вы говорите, грехопадение?
      – Потому что я не желаю, чтобы вы судили Арабеллу по ее поступкам, ваше сиятельство. Моя дочь – славная, порядочная девушка, которая не предается распутству с вами, как Джиллиана.
      – Не лучше ли мне самому судить, предается мисс Камерон распутству или нет? И сдается мне, очернив таким образом ее, вы не могли не бросить тень и на меня. Вы обвиняете нас обоих, Фентон? – Грант сложил руки и вперил в доктора бесстрастный взгляд.
      – Я не обвиняю вас, сэр, – пробормотал Фентон. – Джиллиана – уличная женщина, женщина низменных наклонностей. Она отказалась от своей семьи и друзей, от всех принципов своего воспитания в погоне за земными удовольствиями, и я убежден, что и сейчас она добивается того же. Когда я нашел ее, она жила в Эдинбурге, готовая продавать свое тело за звонкую монету.
      Как жалко, что невозможно, закрыв глаза, просто исчезнуть с этого места. Но Джиллиана по-прежнему ощущала мягкий утренний ветерок на щеках и слабый запах болотной травы, зацепившейся за подол платья. Воздух был пропитан резким запахом серы.
      Открыв глаза, Джиллиана обнаружила, что оба мужчины пристально разглядывают ее.
      Грант ничего не говорил, но его глаза, эти удивительные, чудесные серые глаза, вдруг сделались жесткими и холодными как сталь.
      – Довольно! – внезапно отрезал он, повернувшись к доктору. – Довольно, старик, вы свое слово сказали. Вы должны быть удовлетворены результатом своих утренних усилий.
      – Я не смогу быть удовлетворен, ваше сиятельство, пока Джиллиана не будет знать свое место. Вы должны проводить время с Арабеллой, а не с этой тварью. Я горько сожалею о том дне, когда милосердие и жалость убедили меня привести ее в мой дом. И что же я вижу теперь? Она без зазрения совести отвлекает ваше внимание от моей дочери.
      – Если уж вы такой приверженец искренности, позвольте и мне вам кое-что сказать, доктор. Между мной и вашей дочерью нет абсолютно никакой привязанности. И я сомневаюсь, что она когда-либо возникнет. У меня сложилось стойкое впечатление, что Арабелла не способна на нежные чувства.
      Доктор Фентон хотел еще что-то сказать, несомненно, в защиту своей дочери, но Грант вскинул руку, останавливая его:
      – У меня нет желания продолжать эту дискуссию, сэр. Я сейчас провожу мисс Камерон назад в Роузмур.
      Доктор Фентон заколебался.
      – Мы не нуждаемся ни в вашем разрешении, ни в вашем присутствии, Фентон, – резко добавил Грант.
      С явной неохотой доктор Фентон покинул их.
      Джиллиана отвернулась, устремив взгляд на тропу, ведущую на болото. Когда она заговорила, голос ее был спокойным и ровным, словно она читала отрывок из хорошо знакомой книги.
      – Я не была продажной женщиной, – сказала она, – хотя, несомненно, являлась фигурой скандальной. Образец неприличия. – Она опустила голову и стиснула руки.
      Грант молчал. Он просто не знал, что сказать. Джиллиана вздохнула.
      – Я бы совсем не удивилась, если б матери предостерегали своих дочерей, чтобы те не становились такими, как я.
      – А почему вы стали такой?
      – Я влюбилась, – ответила Джиллиана и снова отвела взгляд. Ему так хотелось взять ее за подбородок, повернуть к себе и заглянуть в глаза. Что бы он там увидел? Отблеск раскаяния? Быть может, тоски? Грант понял, что не хочет этого знать.
      – Вы не обязаны рассказывать мне, Джиллиана.
      Она кивнула:
      – Я знаю. Но это не важно. Я влюбилась, – повторила она. – Я думаю, что полюбила Роберта потому, что он обратил на меня внимание. – Она подняла голову и посмотрела на Гранта, и он не удивился, увидев в ее глазах печаль.
      – Я не требую от вас признаний, Джиллиана.
      Она снова кивнула и продолжила:
      – Я так давно не чувствовала себя любимой. Возможно, весь этот скандал был основан не на чем ином, как на признательности.
      Жизнь несовершенна, неопределенна, слишком скоротечна, и к тому времени, когда человек начинает ее понимать, судьба или несчастный случай уносят эту жизнь. А его жизнь – это жизнь, сделавшаяся особой благодаря обстоятельствам, и он постоянно помнит об этом. С того момента, как он открывает утром глаза, как засыпает ночью, он – граф Стрейтерн. Он сознает свое наследие так же, как и свою ответственность. Но вместе с тяжелым бременем, лежащим на его плечах, он получил и величайшие выгоды и преимущества. И об этом он тоже никогда не забывает.
      Один из самых больших плюсов быть графом Стрейтерном заключается в силе его влияния. Чего бы он ни захотел, он это получает. Слово, мягко высказанная просьба, повелительно согнутый палец – вот и все, что требуется, чтобы его желания были переданы и исполнены.
      Сейчас Гранту хотелось, чтобы в его власти было прогнать печаль из глаз Джиллианы, вернуть на ее лицо улыбку, но он не мог сделать ничего, кроме как протянуть руку и коснуться ее руки в нежной, допустимой приличиями поддержке.
      – Ну так как вам приключение? – спросил он.
      Джиллиана непонимающе заморгала.
      – Сегодня, – пояснил Грант, – на болоте. Вам понравилось?
      Молчание словно пропасть пролегло между ними. Наконец она снова заговорила:
      – В вашей власти, ваше сиятельство, отослать меня из Роузмура.
      – Да, – кивнул он.
      – На том основании, что я неподходящая компания для Арабеллы. Что я могу дурно повлиять на ваших детей.
      – Пожалуй, об этом следует подумать, – весело отозвался он. – Ну, вы уже закончили со своим признанием?
      Она кивнула.
      – Да не смотрите же вы таким убитым взглядом, мисс Камерон. Я не имею намерения выгонять вас из Роузмура. В жизни не слыхивал подобной чепухи.
      Она подняла на него изумленный взгляд.
      – Вы научились чему-нибудь сегодня?
      – Я научилась сегодня очень многому, – медленно проговорила она.
      – Значит, наш поход был успешным. Каждый день надо стараться что-нибудь узнавать, – сказал Грант.
      Джиллиана нахмурилась.
      – А хотите знать, что сегодня узнал я?
      Она нерешительно кивнула.
      – Я узнал, что доктор Фентон – деспот и что вы слишком живете прошлым.
      Джиллиана ничего не ответила. Он мог бы сказать ей больше, будь он честнее, да и если бы момент был более подходящим. Он мог бы сказать ей, какая она красивая сейчас, в утреннем солнце, просвечивающем сквозь листву деревьев и падающем ей на волосы. Они у нее вовсе не банально каштановые, но какой-то любопытной смеси оттенков золотистого, рыжего и коричневого, словно осенние листья. Еще он мог бы сказать ей, что печаль в ее глазах напоминает ему его собственную. Всегда, сколько будет жить, он будет помнить своих братьев, но, возможно, со временем, воспоминания станут светлее. Может, он даже будет рад им, ибо покуда воспоминания живут в его душе и сердце, его братья не умрут.
      Но поскольку Джиллиана смотрела на него так настороженно, он лишь улыбнулся и протянул ей руку.
      – Хотите увидеть вторую часть эксперимента?
      – Где вы будете производить взрывы? – спросила она.
      – Люблю взрывы, каюсь. Но, – поспешил добавить Грант, – никакой опасности не будет. Обещаю.
      Эти слова, очевидно, убедили ее. Она вложила в его руку свою, и он повел ее по тропинке так, словно они были обычными спутниками, а не двумя людьми со своими секретами каждый.
      Некоторое время они не разговаривали. Грант не мог припомнить, чтобы когда-нибудь с кем-нибудь еще молчание было таким необременительным. Они преодолели подъем, и дворец, наконец, предстал перед ними.
      – Вы будете целовать меня? – спросила Джиллиана, разглядывая статуи.
      – Нет, если ты этого не захочешь.
      – Обещайте мне, что не будете.
      – Даже если ты захочешь? – улыбнулся Грант.
      – Даже если захочу.
      – Хорошо. Обещаю. Даже если ты станешь умолять меня.
      – Я не падшая женщина, – сказала она мгновение спустя.
      – Ты думала, я буду испытывать твою нравственность? У меня имеются свои грехи, это так, но я никогда не воспользуюсь слабостью или беззащитностью.
      – Я не слабая. И не беззащитная.
      Грант лишь улыбнулся, не имея желания вступать с ней в спор.
      – Тогда я пойду, – решительно сказала она.
      – И больше никакой чепухи об изгнании тебя из Роузмура.
      – Вы очень странный человек, ваше сиятельство.
      – Да?
      Джиллиана кивнула:
      – Не успею я подумать, что понимаю вас, как вы делаете что-то такое, что ставит меня в тупик.
      – Мне нравится производить такое впечатление на людей, – сказал Грант. – Но знаешь, ты точно такая же.
      – Правда?
      Грант обрадовался, когда увидел на ее лице мимолетную улыбку.
      – В интересах честности, Джиллиана, я должен тебе кое-что сказать.
      Она взглянула на него.
      – Ничто не мешает тебе поцеловать меня, – проронил он и улыбнулся.

Глава 16