– Ее здесь нет? Что вы хотите этим сказать? – спросил Лахлан. – И где она может быть?
      Человек, открывший ему дверь, был молод и одет в ливрею, что явно придавало ему важности в собственных глазах. Вероятно, поэтому он смотрел на Лахлана свысока. Или, возможно, это было как-то связано с тем, что от Лахлана снова попахивало ячменем. Взрыв был очень сильный, но результат оказался все таким же неутешительным. И вместо того чтобы терять время на купание в озере, Лахлан сел на свежую лошадь и пустился в путь – к Дженет.
      За свою жизнь он проехал верхом много миль, он часто ездил в Англию, совершал приграничные набеги и приезжал три раза ночью к Дженет, но это путешествие оказалось самым трудным из всех. Это никак не было связано с тем, что Лахлан устал, что был вымотан до последней крайности. Важно, что он чувствовал себя полным идиотом. В ту минуту, когда Дженет сказала ему, кто она такая, ему следовало схватить ее в объятия и бежать с ней через границу. Но он этого не сделал, и эта глупость обойдется ему недешево – придется объясняться. Он уже придумал, что скажет ей, решил, что сейчас будет вынужден немного поступиться своей гордостью. Он не думал, что она облегчит ему задачу; скорее всего она не поймет, что его сбило с толку ее признание и внезапная мысль о том, что он уже не сможет спасти свой клан. Лахлан представлял себе всевозможные способы, какими сумеет заставить ее простить его, но никак не думал, что ее не окажется дома.
      Слуга попятился, собравшись захлопнуть дверь прямо перед его носом. Лахлан в этом не сомневался. Он схватил слугу за воротник, приподняв немного над землей. Но Лахлану понравилось не его побледневшее лицо, а то, что в глазах, только что полных презрения, мелькнул настоящий ужас.
      Лахлан широко усмехнулся, показав все свои ярко-белые зубы:
      – Теперь память твоя несколько освежилась, да, парень? Может, теперь ты скажешь, куда она уехала?
      Лакей что-то залопотал, зато за спиной у него ответил с готовностью женский голос:
      – Она уехала – и это все, что вам нужно знать.
      Лахлан обернулся. В дверях стояла женщина в синем платье, волосы ее, заплетенные в косы, были уложены как корона. Ни одна прядь не выбивалась из прически. Руки были сложены на груди, она смотрела на него без всякого выражения. Он опустил лакея на землю. Она жестом велела слуге уйти.
      Лахлан за свою жизнь повидал много красивых женщин. Эта была привлекательна, решил он, но прежде всего ему пришло в голову, что она слишком владеет собой. Никаких движений души нельзя было прочесть в ее мягких голубых глазах. Когда она улыбнулась, между пухлыми губами возникла всего лишь узкая щель – не более. Он подумал, что она, возможно, не любит свою красоту, что она видит проклятие там, где другие женщины видели бы дар Божий.
      – Она уехала, – повторила женщина. – Разве этого не достаточно?
      Голос у нее был пронзительный и звучал так, словно она говорила в нос. Голос действовал на Лахлана раздражающе.
      – Где она?
      Она снова улыбнулась. Он не сомневался, кто она, не сомневался, что ему страшно повезло, когда он избежал этого союза. Харриет. Ей это имя очень подходило.
      – Куда она уехала? Полагаю, вам это хорошо известно.
      – Она бежала. С моим братом. Его вскоре лишат наследства. Если вы их найдете, можете передать ему это. И еще скажите ему, что я послала сообщить отцу о его поступке. Возможно, эта особа передумает и не станет выходить замуж за нищего.
      Его смех, казалось, удивил ее, но его прощальные слова удивили еще больше:
      – Это слишком поздно. Она уже вышла замуж за меня.
 
      Покидая дом, где она прожила семь лет, Дженет понимала, что совершает ошибку.
      То, что она сделала прошлой ночью, не казалось ей дурным, как бы ни посмотрели на это люди. Из-за этого она не ощущала себя окончательно погибшей. И не могла пренебречь своими чувствами к Лахлану, выйдя замуж за другого, хотя в этом случае ее будущее было бы обеспечено.
      На самом деле будущее ее представлялось туманным. Она никогда не сможет снова поступить на службу к Харриет, она не обладает никакими талантами. Регулярного образования Дженет не получила; лучше всего она знала то, что постигла, сидя на коленях у отца. Наверное, она могла бы стать продавщицей в лавке или служанкой в трактире. Но где она будет жить, пока не получит первое жалованье, и на что? Нет, будущее туманно. Будущее мрачно.
      – Понимаете, я не могу так поступить. – Она посмотрела на сидевшего напротив нее Джереми. Он отвернулся от окна кареты, в которое рассматривал окрестности, и посмотрел прямо на нее. – Я разрушу вашу жизнь, потому что буду тосковать о другом.
      – Я думал, что мы проделаем половину пути до Шотландии, прежде чем вы начнете возражать. – Он грустно улыбнулся. – Я даже думал обвенчаться до того, как вы придете в себя.
      Он наклонился и взял в руки ее руку, затянутую в перчатку. Это еще больше озадачило Дженет.
      – Я неплохой человек, Дженет. Я мог бы стать вам хорошим мужем.
      Она кивнула.
      – Но этого недостаточно, да?
      Она покачала головой:
      – Недостаточно, Джереми.
      – Ну что же, мне повезло. Вы были так несчастны, вы согласились бы на что угодно.
      Слезы снова навернулись ей на глаза.
      – Вы не должны быть хорошим, Джереми. Иначе я погублю нас обоих.
      Он выпустил ее руку и снова откинулся на спинку сиденья.
      – Что же вы будете делать, Дженет? Как вы будете жить?
      – Не знаю, – вздохнула Дженет. – У вас нет друзей, которым была бы нужна компаньонка?
      – Если вы выйдете за меня, ваше будущее будет устроено. Вы вполне уверены, что не хотите этого?
      – Вполне. Но я очень благодарна вам за предложение, Джереми.
      – Я делаю предложение в первый раз. Возможно, я привыкну к этому, стану совершенно светским человеком, буду порхать от одной дамы к другой и у каждой буду просить руки.
      – И ваше предложение примет какая-нибудь замечательная девушка, – с бледной улыбкой сказала Дженет.
      – Замечательная девушка уже есть. – Улыбка его была мягкой и нежной. – Только вот сердце ее, увы, уже занято. Кто он, этот глупец, совершенно не понимающий, какое сокровище упустил?
      – Разве это важно?
      – Неужели вы думаете, что я вызову его на дуэль?
      – Ни в коем случае! – Ее ужас был неподдельным.
      – Благодарю вас за это, – с улыбкой сказал Джереми. – Значит, я могу считать себя защитником дамы, если уж не ее мужем.
      – Я действительно вам благодарна, Джереми. Это было очень мило.
      – Я обнаружил, что дамы не любят милых. Они предпочитают дерзких или волнующих, но уж никак не милых.
      В этот момент грянул выстрел. Лошади попятились, карета накренилась, потом лошади ринулись вперед, а затем резко остановились. Дженет бросило вперед, на противоположное сиденье.
      Послышались еще выстрелы, а потом дверь кареты распахнулась. Лахлан, усталый, грязный и необыкновенно мрачный, приветствовал Дженет сердитым взглядом.
      – Не хочется беспокоить вас, Дженет, но в этой карете есть кое-что принадлежащее мне. – Она никогда не слышала, чтобы он говорил с таким заметным акцентом, и в глубоких раскатах его голоса слышалось не только что-то шотландское, но и что-то опасное.
      – Очередная корова, да, Лахлан?
      Если бы она не всматривалась в него так внимательно, она не заметила бы, как его губы скривились от удовольствия. Но как бы то ни было, улыбка его мелькнула и тут же исчезла.
      – Нет, Дженет, – сказал он, и на этот раз голос его прозвучал мягче, в нем слышалось нечто такое, чего она никогда не слышала раньше. Неужели нежность?
      Лахлан изучающим взглядом посмотрел на Джереми.
      – Это моя жена, парень. Прошу прощения, но она уже занята.
      – Ты же сказал, Лахлан, что не просил меня выйти за тебя замуж.
      – Глупая женщина, конечно, не просил. К тому времени я уже обвенчался с тобой. – Он протянул руку и помог Дженет выйти из кареты. Она бросила последний взгляд на Джереми. Тот выглянул наружу:
      – Это он, Дженет?
      Она кивнула.
      – Да уж, он вовсе не кажется милым, – сказал Джереми, а потом захлопнул дверцу.
      – Кажется, этот парень оскорбил меня? – сердито спросил Лахлан.
      Дженет не обратила внимания на его вопрос.
      – Что ты хотел сказать, говоря, что уже обвенчался со мной?
      С самого утра она горевала по Лахлану. Ее удивило, что всего лишь несколько его слов могут избавить от страданий, и теперь она не знала, с чего начать – ударить его или поцеловать. Когда он взлетел в седло и усадил ее перед собой, она пришла к выводу, что глупо спорить с человеком, который настроен так решительно. Поэтому решила поцеловать его. Прошло довольно много времени, а когда она очнулась, то увидела, что он улыбается.
      – Тебе придется побольше узнать о моей стране, девочка. Там есть множество способов заключить брак. Я обещал, а потом ты легла со мной. Такова освященная временем традиция. Но со временем ты научишься быть шотландкой.
      – А я и есть шотландка, Лахлан, хотя давно уже не живу в Шотландии. Моя фамилия, узнать которую ты так и не озаботился, Макферсон.
      Он остановил лошадь и заглянул Дженет в лицо:
      – Это правда, Дженет? Как я рад. Почти так же, как и тому, что мне не нужно просить у тебя прощения. Я не буду этого делать после того, как ты убежала с другим.
      Он наклонился и опять поцеловал ее.
      Спустя некоторое время она снова заговорила:
      – Ты шутишь.
      – То есть как?
      – Ты шутишь. Ты никогда не женился бы на мне, если бы не думал, что я Харриет.
      Он повернул лошадь по направлению к карете. Ему не нужно было снова стрелять, чтобы кучер остановился; этот испуганный человек обернулся, а потом поднял обе руки в знак того, что сдается.
      Лахлан спешился и постучал в дверцу кареты.
      Джереми открыл дверцу и увидел Дженет, сидящую на лошади и стоящего перед ним раздраженного шотландца.
      – Я хочу просить вас об одном одолжении.
      Брови у Джереми полезли на лоб.
      – Вам нужно только засвидетельствовать вот это. – И Лахлан крепко взял Дженет за руку. – Я беру тебя в жены, Дженет. Хочешь ли ты взять меня в мужья?
      Она ошеломленно моргала, глядя на него. На подбородке у него проступала щетина, вид был раздраженный и усталый. На штанах и рубашке виднелись какие-то странные пятна, и пахло от него перебродившим ячменным суслом. Но глаза его сверкали, он дерзко усмехался.
      – Ты уверен, Лахлан?
      – Всем сердцем, Дженет. Я рад твоему приходу в мое сердце и в мой дом, как если бы ты была невестой из легенды.
      – Какой легенды?
      Он нахмурился.
      – Чепуха, говорить о которой сейчас не время и не место. Так что же, ты не хочешь мне ответить?
      – Да, Лахлан. Я беру тебя в мужья.
      – Вы слышали все это? – спросил он у Джереми.
      – Конечно.
      – Тогда, Дженет, мы обвенчались еще раз. Этого тебе достаточно?
      Дженет ущипнула его за руку, а он рассмеялся.

      У него были планы, чудесные планы, которые как-то должны были осуществиться. Он не мог не думать, что все имеет обыкновение осуществляться, если приложить нос к земле и не переставать верить в это.
      Его клану не нужно знать, что Дженет не совсем Гленлионская невеста. То, что он избавился от появления в его жизни Харриет, можно было истолковать как истинную милость Божию. Интересно, хрома ли она; этот вопрос он добавил к списку вопросов, которые собирался задать Дженет, когда та проснется.
      Она снова уснула рядом с ним, положив щеку ему на плечо. Впервые он видел ее при солнечном свете. Волосы у нее были, как и полагается славной шотландской девушке, золотисто-рыжие. Когда она проснется, он посмотрит ей в глаза, но сейчас ему не хотелось ее будить. Может быть, теперь они смогут время от времени крепко спать, потому что не будет надобности бодрствовать всю ночь. Но все-таки он обладал теперь тем преимуществом, что знал – он в состоянии обойтись две-три ночи вообще без сна. И Лахлан усмехнулся.
      На этот раз он вернулся после приграничного набега действительно с ценной добычей.
      Вид Гленлиона наполнил Лахлана гордостью и знакомым ощущением возвращения домой. Но к этим чувствам примешивалось бремя ответственности. Как-то придется найти способ сохранить свой клан и свой мир. Тот, кто хочет, может уехать, но для тех, кто хочет остаться, нужно найти средства к существованию в стране их предков.
      – Эта бестия снова вот-вот взорвется! – услышал он голос поблизости.
      Услышав об очередной неудаче, Лахлан только вздохнул. Можно было выбрать и лучшее приветствие.
      Дженет выпрямилась, проснувшись так же легко, как легко просыпался он, когда у него была возможность поспать. Она одной рукой схватилась за его рубашку, а другой протерла глаза.
      Пещера была пуста – все выбежали, опасаясь взрыва.
      – Что случилось, Лахлан?
      Они спешились, и Лахлан толкнул Дженет в гущу людей.
      – Небольшая неурядица, Дженет. Постой здесь, так будет безопаснее.
      Он вошел в пещеру, снова ожидая увидеть разбросанную жижу. Но огонь под медным котлом горел ярко. Правда, во всех трубках что-то шипело и пузырилось, и это не предвещало ничего хорошего.
      – Сусло не проходит через фильтр, Лахлан.
      Обернувшись, он увидел позади себя Дженет. Но не успел он спросить, что она имеет в виду – она уже прошла мимо и уверенно приблизилась к трубкам и витым вытяжным трубам. Она повернула одну рукоятку влево, другую вправо, и бледно-коричневая жидкость беспрепятственно потекла в огромный медный котел.
      Дженет обернулась и посмотрела на первого из тех, кто осторожно заглянул в пещеру.
      – Дрожжи в котле?
      Тот кивнул и подошел ближе. Она посмотрела на Лахлана.
      – Бывает, что сусло слишком густое и закупоривает фильтр, и когда это происходит, нужно разбавить его водой. Если не сделать этого, получится закупорка, и брожение начнется в трубках, а не в котле.
      – И он взорвется.
      Она кивнула.
      – А откуда ты это знаешь, Дженет?
      Она осторожно похлопала по котлу поменьше, напоминая гордую мамашу, похлопывающую по щеке здорового младенца:
      – Ты зря теряешь барду. Ею очень хорошо кормить коров.
      Лахлан мог только смотреть на нее. Казалось, она говорит на каком-то незнакомом языке, и он понимает только через пятое на десятое.
      – Где вы проращиваете зерно, Лахлан?
      Он повернулся к Джеймсу, а тот посмотрел еще на кого-то. Тот подвел Дженет к противоположной стене пещеры, где был разложен ячмень.
      – Здесь сыро, – заявила Дженет, и не успел Лахлан и глазом моргнуть, как около дюжины человек уже перетаскивали ячмень на другую, более светлую, сторону.
      – Откуда ты все это знаешь? – снова спросил он.
      – Я узнала это от своего отца. Время от времени я ему помогала. – Дженет огляделась, и на лице ее выразилось истинное наслаждение. – Разве это не странно, Лахлан? Я почти забыла гэльский язык, моя речь стала слишком английской, но я никогда не забывала перегонный куб и солодовое виски. Это наследство, которое оставил мне Рональд Макферсон.
      – Что из Тарлоги? – Вперед вышел Джеймс, лицо у него расплылось в улыбке ясной, точно утреннее солнце.
      Она кивнула.
      Джеймс повернулся к Лахлану:
      – Говорили, что акцизные очень хотели поймать его и назначили хорошую цену за его голову. Я слышал, что он умел за двадцать четыре часа шестьдесят раз опорожнить перегонный куб.
      – Девяносто раз, – весело поправила его Дженет. – Он хорошо разбирался в производстве виски. И не испытывал особой любви к налогу на сусло. Он всегда говорил, что можно заплатить штраф, лишь бы удовлетворить требования покупателей. Но акцизные создавали некоторые сложности.
      Джеймс все еще качал головой, и лицо его выражало радость и восторг.
      – Вы не установили вытяжную трубку, – сказала Дженет, наклоняясь и беря в руки какую-то штуку, которую они за ненадобностью оставили валяться после очередного взрыва. Дженет показала, в какое место верхней части котла нужно вставить эту штуку.
      Лахлан с изумлением смотрел на нее. Вместо Иласэд появилась женщина по имени Дженет, совершенно своя в этой обстановке; она время от время похлопывала по медному котлу, словно оценивая его содержимое. Она отвернула какую-то трубку в верхней части куба и на это место вставила клапан, а потом сунула голову в бочку и заявила, что она слишком соленая, чтобы использовать ее для выдерживания только что полученного виски. Она пожелала увидеть емкость с дрожжами и попробовала их; она внимательно рассматривала пар, который поднимался к потолку пещеры.
      Кажется, Лахлан стоял, разинув рот, но это его не волновало. Обернувшись, он увидел, что провидец тоже здесь, и борода его кривится под губами. Старый прорицатель смеялся; Лахлан был в этом уверен.
      – Это Гленлионская невеста, Лахлан. Она знает тайну uisge beatha, воды жизни. Ты сам знаешь, что у нее полая стопа, а если она запоет, то распугает всех собак в замке.
      – Но она нас спасет.
      – Да, и ты тоже.
      Он, прищурившись, посмотрел на старика.
      – А ты уверен, что не сможешь осчастливить своей мудростью какой-нибудь другой клан, Коннах? Что ты не мог бы заморочить мозги кому-нибудь еще? Все было бы куда проще, если бы ты сразу сказал мне правду.
      – Но чтобы полностью соответствовать легенде, ты должен был сперва влюбиться в эту девушку. – И снова борода его зашевелилась.
      Коннах повернулся, вытянул руки и поднял их над головой. И произнес очередное предсказание голосом прирожденного оратора.
      – Я вижу будущее, – заявил он, убедившись, что внимание всех находившихся в пещере обращено на него.
      Лахлан ждал, закрыв глаза. Легкое прикосновение к руке заставило его открыть глаза, и он увидел улыбающуюся Дженет. Он крепко обнял ее, не прислушиваясь к тому, что собирается сказать провидец. Какое это имеет значение? Он и так знает свое будущее. Оно простирается перед ним, точно длинная дорога. Возможно, впереди у них большая семья и счастье. Будут трудности, будут радости. Впереди дружба, любовь. Может быть, даже процветание. Может быть, у них появится собственная марка – «Виски Гленлион». Он почти видел все это.
      Он легко поцеловал Дженет в лоб. Она притянула его голову к себе, и они поцеловались по-настоящему, и этот поцелуй заставил Лахлана подумать о свиданиях среди бела дня. В конце концов, они же новобрачные.
      Итак, лэрд Синклеров и Гленлионская невеста не услышали ни одного слова пророка. Но это не имело значения, потому что все предсказанное легендой уже сбылось.