Властители гор (№1) - Его единственная любовь

– Доложите свои соображения, майор, но, что гораздо важнее, объясните, почему вы сочли необходимым обойти своего непосредственного начальника и действовать через его голову.

Уэсткотт сидел за письменным столом и хмуро взирал на Седжуика.

– У меня есть основания считать, сэр, что полковник Лэндерс укрывает предателя.

– Вы понимаете, майор, сколь серьезное обвинение вы выдвигаете против своего начальника?

Генерал Уэсткотт откинулся на стуле, сцепил пальцы домиком и внимательно их рассматривал. Его лицо было бесстрастным, но в глазах тлело раздражение. С каждой минутой все больше ледяных мурашек пробегало по спине Седжуика.

– Я понимаю, сэр, – сказал он наконец. – Но я нутром чую, что следует очень тщательно проанализировать действия полковника Лэндерса. – Он подался вперед и положил на стол генерала записки Армстронга. – Я принял предосторожности, сэр, и оставил верного человека при полковнике, приказав ему сообщать мне обо всем, что ему покажется подозрительным.

– Почему вы так поступили, майор? – спросил Уэсткотт.

– В первый же день, когда полковник вступил в должность, сэр, – доложил Седжуик не очень уверенно, – он проявил участие к скоттам, помешал моим попыткам найти волынщика, человека, нарушившего сразу два предписания – о запрете носить национальную одежду и о разоружении.

– Продолжайте, – медленно выговорил Уэсткотт, Седжуик подтолкнул записки Армстронга поближе к генералу, прежде чем продолжить свою обвинительную речь.

– Я полагаю, что заметки лейтенанта Армстронга могут представлять для вас интерес, сэр.

Генерал Уэсткотт сделал ему знак продолжать.

– В долине ходят слухи, сэр, о человеке, называющем себя Вороном. Он выкрал фургон с провиантом из нашего форта и роздал его содержимое скоттам, а такое поведение можно приписать только бунтовщику. Полковник Лэндерс не сделал ни малейшей попытки схватить этого человека.

– Это все? – резко спросил Уэсткотт.

– Нет, сэр, – возразил Седжуик. – Он взял себе в наложницы женщину из местных и обращается с ней как с леди. Так сообщают мои соглядатаи.

– Вам приходилось воевать на чужбине, майор? – спросил Уэсткотт.

Он барабанил пальцами по столешнице, его взгляд был устремлен прямо на Седжуика.

– Нет, сэр, не приходилось, – ответил тот.

– Когда придется... если придется, то вы поймете... что солдаты стараются урвать частицу счастья или утешения, когда им это удается. Я не могу осуждать полковника за эту вполне понятную слабость. – Выдержав минутную паузу, он продолжал: – Сам Камберленд проявил интерес к полковнику Лэндерсу. Вы не очень разумно избрали объект для слежки, майор. Вам известно, что Лэндерс – наследник графского титула и состояния?

Седжуик покачал головой:

– Нет, сэр, я этого не знал.

– Я предлагаю вам, майор, – сурово сказал генерал Уэсткотт, – произвести более тщательное расследование, прежде чем выдвигать столь поспешные обвинения. У вас безупречная репутация, и мне будет крайне неприятно, если она окажется запятнанной из-за мелкой зависти. – Уэсткотт встал. – Однако, учитывая, что в вашем отчете есть кое-какие настораживающие моменты, я с моими людьми сопроводим вас в форт Уильям. Но только с одной целью – расследовать ваши обвинения.

Майор Седжуик удовлетворенно кивнул. Именно этого он и добивался.

Алек спешился, осмотрел левое заднее копыто своего коня и тихонько чертыхнулся. Жеребец был его любимцем, хотя он и поклялся не позволять себе привязываться к коням, на которых ездил. Он потерял убитыми слишком много коней и потому намеренно избегал устанавливать с ними слишком близкие отношения. Именно поэтому он не давал им имен.

Однако не приходилось сомневаться в том, что жеребец охромел. Алек двинулся вперед, зная, что озеро недалеко.

– Глупо медлить. Ты не думаешь? – обратился он к жеребцу.

Тот мотнул головой, будто его это позабавило.

– Тебе придется отвести его обратно в форт, – сказал Алек, оборачиваясь к Харрисону.

– Почему бы вам не взять моего коня, сэр?

– Потому что едва ли справедливо заставить тебя проделать пешком весь дальний путь обратно в форт Уильям, Харрисон. А я не могу отложить дело – надо до завтра отвести корабль в бухту.

– Вы уверены, сэр? – с беспокойством спросил Харрисон.

Алек улыбнулся и кивнул:

– Вне всякого сомнения, это так, Харрисон. Как только судно окажется в бухте, ему придется использовать потайную лестницу, чтобы добраться до форта Уильям.

Харрисон ничего не ответил, а Алек повернулся и зашагал к озеру Лох-Юлисс.

Когда у Лейтис заболели плечи, она перестала ткать тартан, встала и потянулась.

Она привела в порядок комнату, хотя та и не была особенно запущенной. Во всяком случае, она расставила по-другому стулья вокруг стола, поправила фитили свечей, потом сосчитала половицы, забавляясь тем, что этим делом можно заниматься в полной тишине.

Плед клана Макреев, ткать который было нелегко занимал все ее внимание в последние дни. Она дала себе зарок не думать ни о полковнике, ни о Йене, ни о предстоящем неотвратимом отъезде из Гилмура. Но когда она была не занята работой, мысли осаждали ее бедную голову.

Можно ли было ее, как и Камберленда, обвинить в бессмысленной и необъяснимой ненависти? Она ни в чем не хотела походить на герцога, но для этого должна была обладать состраданием, жалостью и добротой. Лейтис хоть против воли, но все-таки привязалась к Дональду. Других контактов с английскими солдатами у нее не было. Если не считать полковника.

Возможно, она была к нему несправедлива? Она не могла забыть его взгляда в их последнюю встречу. В этом взгляде она прочла разочарование, как будто он ожидал от нее большего.

Он убивал ее соотечественников.

И спас ее деревню.

Он обещал оставить в покое Хемиша и не преследовать его.

И сдержал обещание.

Стук в дверь прервал ее тягостные размышления и на время избавил от них. Она открыла дверь и увидела Дональда, стоявшего на пороге с большим пакетом в руках, завернутым в бумагу и перевязанным шнурком.

– У меня для вас презент, мисс, – сказал он с улыбкой. – От полковника. Он подумал, что вам захочется иметь еще одно платье.

Она онемела и, не отрывая глаз от Дональда, в оцепенении взяла у него из рук пакет. Он, посвистывая, удалился.

Полковник подарил ей платье!

Положив пакет на стол, она осторожно развязала шнурок и сняла бумагу. Внутри оказалось нежно-голубое платье с корсажем, расшитым бледно-желтыми цветами.

Она никогда в жизни не видела ничего столь прекрасного.

Закрыв дверь, Лейтис сняла свое платье и надела подаренное полковником. Оно подошло ей, будто было сшито по мерке. Правда, платье оказалось немного широковато в талии. Лейтис покружилась по комнате, глядя, как пышная юбка волнами ложится вокруг ног.

Несколько недель назад она бы вернула подарок. Но сегодня в ней практицизм возобладал над гордостью.

Полковник подарил ей платье. Улыбаясь, она покачала головой. Ему снова удалось смутить и озадачить ее.

Оставив дверь открытой, она вышла во двор и загляделась на небо.

День уже клонился к вечеру. Небо медленно темнело. Она смотрела на окрестности замка Гилмур. Бледно-голубая дымка повисла над землей, отчего зеленая трава лощины казалась много темнее, а трещины и складки в скалах заволокло туманом.

Она скучала по Йену. Ей хотелось снова до него дотронуться, чтобы убедиться, что он реальный человек, а не порождение ее фантазии.

Лейтис прошла под аркой и оказалась в часовне. Сколько раз она проделывала это путешествие за последние несколько дней? Она проводила здесь много времени, будто хотела своим присутствием заманить сюда Йена.

По полуразрушенному замку пронесся легкий ветерок, и Гилмур ответил ему каким-то необычайно печальным звуком. Прежде она никогда его не замечала. Почему же ее уши сейчас его услышали? Возможно, потому, что в своем сердце она уже прощалась с этим местом? Или потому, что не знала наверняка, кого все-таки полюбила?

Она смахнула пыль с пола возле окна и села у западной стены, устремив взгляд на озеро.

Алеку оставалось пройти до озера не более мили. Нетрудно оказалось и разыскать судно. Оно обнаружилось недалеко от берега и было похоже издали на жирную утку, распушившую перья, а вместо крыльев у него были паруса цвета слоновой кости.

Он подал сигнал, и некоторое время спустя на воду был спущен ялик, в котором сидел человек и греб к берегу сильно и уверенно.

Алек стоял на берегу, поджидая лодку. Уходящее на покой солнце посеребрило воду, и гладь озера стала забавным подобием зеркала, в котором можно было увидеть собственное отражение.

Алек был высокого роста и великолепно смотрелся на коне, как всегда отмечал Камберленд. Глаза у него были карие, волосы черные, черты лица обыкновенные. Он был одним из многих подобных ему мужчин. В его внешности не было ничего примечательного. Ничто не говорило ни о достоинствах, ни о тайных пороках.

Его портной всегда подгонял ему мундир по фигуре, и он сидел на нем идеально. Камберленд ставил условием, чтобы никто из его подчиненных не стригся коротко. Поэтому Алек завязывал волосы на затылке лентой. Он носил знаки отличия своего полка и особую бляху на жилете, означавшую, что он был отмечен герцогом Камберлендом. Его раздражала необходимость постоянно носить знак, напоминавший ему о человеке, которого он глубоко презирал, но если бы он перестал его носить, это вызвало бы подозрения и неприятные для него пересуды.

В Алеке Джоне Лэндерсе не было ничего такого, что выделяло бы его из многих других людей, которыми он командовал. Ничто не предвещало, что этот человек в военной форме может оказаться замешанным в предательстве.

Лодка причалила к берегу.

– Синьор Лэндерс? – спросил человек, сидевший на веслах.

Он говорил с сильным акцентом.

Алек кивнул, ступая в лодку.

– Капитан ожидал вас много раньше, – с ухмылкой сообщил матрос.

– Я и сам рассчитывал попасть сюда пораньше, – согласился Алек.

Подплыв к судну, он взобрался на борт по веревочному трапу, думая, что поступил правильно, когда юношей предпочел приобрести патент армейского офицера, а не моряка флота его величества. На корабле ему все казалось хлипким и ненадежным, да и само судно, подпрыгивавшее, как пробка, на волнах мощного подводного течения, было не лучше.

Капитан Брэддок оказался невысоким, крепко сколоченным человеком с чисто выбритым круглым лицом, нежно-розовыми щеками и плотно сжатым ртом. На нем была темно-синяя куртка с широкими манжетами, белая рубашка с кружевным воротником и бриджи из буйволовой кожи. Но то, что его одежда была обычной для моряка и столь же неброской, как и его корабль, хотя и безупречно аккуратной, было добрым знаком. Человек, неряшливый в одежде и небрежный в своих привычках, не способный поддерживать дисциплину, не может хранить и тайны.

– У нас мало времени, – сказал капитан вместо приветствия, – скоро совсем стемнеет. А у вас есть навыки лоцмана, чтобы провести наш корабль в эту бухту? – спросил он с некоторым сомнением.

– Я несколько раз лавировал в этом ожерелье из скал, капитан, – честно ответил Алек. – Но мне ни разу еще не случалось проводить через скалы такой большой корабль.

Капитан Брэддок смотрел на него некоторое время, будто пытался определить, насколько он надежен.

– Вы полагаете, мы справимся?

– Думаю, да, – твердо ответил Алек.

– А если мое судно сядет на мель?

– Тогда я беру на себя все расходы по его освобождению и устранению поломок и неполадок, – заверил его Алек.

Капитан удивленно поднял бровь и кивнул человеку, доставившему Алека на борт.

Матрос-итальянец стоял рядом с Алеком, когда они приблизились к скалам, то и дело замеряя шестом глубину воды.

Шест не доставал до дна озера, и это было добрым знаком, потому что у торгового судна тяжелое днище и низкая осадка.

Паруса были спущены, чтобы избежать стремительного хода. Было нелегко заставить судно такого размера сделать поворот, а бухта была слишком маленькой, чтобы дать кораблю возможность свободно маневрировать. Поэтому продвижение вперед шло крайне медленно и осторожно, и Алек начал опасаться, что они не войдут в бухту до наступления темноты.

И все же, наконец, они обогнули самую дальнюю из скал и с легкостью проскользнули в проход. Моряк, стоявший рядом с полковником, продолжал прощупывать шестом дно, но пока что все складывалось как нельзя лучше. Корабль вошел в бухту, как барсук проскальзывает в свою нору.

Алек вздохнул с облегчением, разжал кулаки и впервые за все время позволил себе расслабиться.

– Я долго здесь не задержусь, – сообщил капитан Брэддок.

Алек не мог осуждать капитана за его осмотрительность.

– Я рискую так же, как и вы, – продолжал он, глядя прямо в глаза Алеку.

– Мы пробудем здесь день, – сказал Алек. – В крайнем случае два дня. Мы успеем.

Капитан неохотно кивнул в знак согласия.

Алек покинул корабль, итальянец доставил его на берег на своем ялике. «Отважный» – так назывался корабль – подавлял своими размерами маленькую бухточку. По сравнению с ним она казалась совсем крошечной. Он был похож на большую птицу, усевшуюся на свое водяное гнездо.

Рискованно было держать корабль под боком у англичан, рискованно использовать потайную лестницу среди бела дня, особенно когда Алек был в своем мундире со всеми регалиями. Но Дональд его заверил, что Лейтис целыми днями сидит за своим ткацким станом, а больше никто в замок не заглядывает и он может не опасаться быть замеченным.

По возвращении ему надо будет отправить в деревню побольше продовольствия и убедиться, что Армстронг занят по горло. В мозгу Алека проносились еще десятки мыслей, пока он отодвигал камень, прикрывающий вход в подземную пещеру.

Выбравшись на сланцевый пол часовни, Алек отряхнул пыль с бриджей. Потом повернулся и водворил камень на место. И только тогда заметил Лейтис, сидевшую на полу в угасающем свете дня.

Наступила минута, которую он так ждал и которой страшился. Он стоял перед ней, понимая, что через несколько минут потеряет ее навсегда.

– Я Алек Джон Лэндерс, – сказал он. – Полковник Одиннадцатого полка. И я человек, известный тебе под именем Ворона.

Глава 25

Ум Лейтис отказывался принять правду, и она, ошеломленная, не могла отвести от него глаз.

Ослепительно-красный сверкающий мундир не оставлял никаких сомнений в том, что он действительно полковник и командир полка. Маски на нем не было – вместо нее она увидела лицо Йена. Дорогое, любимое лицо, к которому она прикасалась в восторге, в порыве страсти и изумления. Эти губы она целовала, их вкус был ей хорошо известен. Она гладила это лицо, целовала этого человека в шею, ее пальцы блуждали по его телу, осторожно и нежно знакомясь с ним и восхищаясь.

«Мой враг, моя любовь».

Она сидела неподвижно в подаренном им платье, отказываясь поверить в правдивость его слов. Он медленно приблизился к ней, двигаясь чрезвычайно тихо и осторожно, потом остановился и снял перчатки.

Лейтис смотрела на его руки. На одной из ладоней у запястья красовалась отметина, оставленная Фергусом, зеркальное отражение той, что украшала ее руку.

Она почувствовала, что внутри у нее все сжалось. Это была страшная минута, и она знала, что запомнит ее на всю жизнь. Вот он, ответ на все ее вопросы, представший перед ней в человеческом облике.

Слова не шли у нее с языка. Казалось, она не может пошевелиться. Лейтис только смотрела на полковника, не отводя глаз. Она почувствовала, что ее пальцы онемели, дыхание прервалось и, кажется, даже сердце остановилось на мгновение, чтобы забиться потом с невероятной силой.

Она медленно опустилась на колени, почувствовав себя постаревшей и очень хрупкой и уязвимой. Чтобы встать, ей пришлось опереться о кирпичную стену, и она обрадовалась тому, что грубая и неровная поверхность стены царапает ее ладонь, потому что это было доказательством того, что она еще способна чувствовать.

Она любила этого человека, она наслаждалась его близостью и объятиями. Она смеялась вместе с ним и позволяла ему видеть свои слезы. И все это время он был и оставался Мясником из Инвернесса.

«Но ведь ты это знала, Лейтис».

Эта мысль мгновенно промелькнула у нее в голове. И с такой же молниеносной быстротой она опровергла ее только для того, чтобы она опять явилась. «Ты все знала. Как бы ты могла покидать Гилмур с такой легкостью, если бы не полковник? Почему Йену надо было носить маску? Ты знала, Лейтис. А иначе ты бы попыталась найти ответы на мучившие тебя вопросы, а не забыть о них. Ты все знала. Ты знала. Ты знала все это время». И эти слова звучали снова и снова в голове, терзая ее.

С ее уст сорвался стон, и это было подтверждением ужасной правды. Она бросилась бежать через часовню к арке, во двор и дальше. Она подхватила длинные юбки, как делала когда-то в детстве, когда спешила домой, чувствуя, что опаздывает, когда бывала напугана и стремилась укрыться в материнских объятиях. Сейчас ей хотелось быть где угодно, только не здесь, где угодно, только не видеть его. Мясника из Инвернесса, человека, которого она любила.

Он последовал за ней – выражение ужаса на ее лице подстегивало его. Она бежала так быстро, как бегала в детстве, даже еще быстрее. Догнав Лейтис, он схватил ее за руку, она повернулась и лягнула его ногой, а потом, сжав кулаки, принялась колотить его. Это была Лейтис его детства, упрямая и стремительная, никому не позволявшая взять над собой верх.

Когда она ударила его ногой по голени, это оказалось неожиданно болезненным. Потом она больно стукнула его в подбородок и яростно воззрилась на него. Когда она снова попыталась убежать, Алек резким движением схватил ее, и они, задыхаясь, оказались на земле.

– Дай мне встать, – прошипела она ему в лицо, отирая рукой грязь с губ.

Ему эта схватка тоже обошлась недешево. Ушибленная нога болела, подбородок саднило.

Он прижимал ее к земле обеими руками.

Она пыталась испепелить его взглядом – до сих пор ему не приходилось видеть ее в такой ярости. Но следует признать, он дал ей для этого основания.

– Пусти меня, Йен!

– Может быть, ты выслушаешь меня, Лейтис?

– Чтобы ты сочинил новую ложь? Я считала тебя человеком чести, – сказала она. – А ты все это время оставался Мясником из Инвернесса!

– Ты постоянно называешь меня так, – раздраженно ответил он. – Но ни разу не удосужилась спросить, заслуживаю ли я этого прозвища.

Он неожиданно выпустил ее и поднялся на ноги. Она вес еще лежала на земле, не сводя с него глаз.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, наконец. Он смотрел на нее сверху вниз, с высоты своего роста, потом протянул руку, чтобы помочь подняться. Она не приняла его руки и с трудом поднялась сама, стараясь держаться от него подальше.

– Камберленд хотел знать имена всех, кто был отправлен на виселицу, кто умер в тюрьме, ему были нужны доказательства того, что восстание горцев действительно подавлено. И я сообщал ему все интересующие его сведения.

Лейтис ничего не отвечала, только продолжала смотреть на него.

– В течение многих недель ежедневно каждый час на кладбище отправлялась телега с телом казненного. Ежедневно мимо штаб-квартиры Камберленда, располагавшейся в здании мэрии, телега за телегой двигались по направлению к кладбищу. И каждый день Камберленд отмечал число скоттов, отправившихся к Создателю.

– В таком случае прозвище Мясник как нельзя лучше тебе подходит, – проронила она побелевшими сжатыми губами.

Он хмуро смотрел на нее, раздраженный ее упрямством.

– Герцогу никогда не приходило в голову проследить за телегой до кладбища. Она доезжала до конца улицы, там поворачивала обратно и снова проезжала мимо его дома. А узники, которых я якобы казнил, были английскими солдатами, умершими от инфлюэнцы или от ран.

Она все еще молчала, но уже не казалась такой напуганной.

– Шла неделя за неделей, и моя репутация убийцы все укреплялась. Я слыл самым исполнительным палачом Камберленда. День за днем, час за часом он видел плоды моей «работы». А на самом деле очередной узник-скотт избегал смерти и возвращался домой.

Он теперь смотрел на мост через лощину и на окружавшие ее холмы. И внезапно на него снизошло откровение, как приходят все великие откровения или открытия – неожиданно и без барабанного боя и звуков фанфар. Он любил это место, эти горы и сумерки, опускавшиеся на Гилмур как мягкое голубовато-серое покрывало.

– Почему? – спросила она. – Почему ты позволял им бежать? Почему ты это делал? Не все ли тебе было равно? Они ведь скотты, и тебе должно было быть приятно убивать их.

– Когда человек лежит в могиле, он не может похвастаться своей национальностью, – возразил он, поворачиваясь и делая к ней шаг. – Как я заметил, это относится и к узникам.

Он протянул руку и стер пятно грязи с ее щеки. Как ни странно, но она не отшатнулась при его прикосновении.

– Была война, Лейтис, – сказал он сурово, – случается, что на войне люди умирают. Но они не должны умирать только для удовлетворения чьей-то кровожадности.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – сердито спросила она.

– А ты бы мне поверила? – с любопытством поинтересовался он.

– Нет, – ответила она, и он чуть было не усмехнулся, услышав в ее голосе честное, хоть и вынужденное, признание.

– А теперь ты мне поверила?

Несколько минут она внимательно смотрела на него, будто изучая. Время текло неумолимо, секунды убегали в вечность. Сознавала ли Лейтис, что слова, которые она готовилась произнести, возможно, будут самыми важными и значительными в ее жизни? То, что она скажет, определит, есть ли у них совместное будущее или нет.

– Да, – ответила она, наконец. – Потому что ты Йен.

Он не мог найти подходящих слов. В его мозгу что-то щелкнуло и замкнулось. «Потому что ты Йен». Неужели всегда все было так просто?

– Значит, ты стремился к тому, чтобы прозвище Мясник из Инвернесса прочно к тебе пристало? Я права?

Он печально улыбнулся.

– А как иначе я мог бы убедить герцога Камберленда в том, что выполняю все его приказы?

– Дональд все знает, – внезапно осенило ее. – И Харрисон. И сколько еще людей знают правду?

– Мои дела касаются только меня, Лейтис, – сказал он. – Люди под моим началом – честные английские солдаты.

– Но это не так, – сказала она твердо, и это заявление повергло его в изумление. – Они верны тебе!

– Они просто хорошие люди, – возразил он. – Им было так же, как и мне, ненавистно то, что они видели.

– Поэтому ты играл роль Ворона? – спросила она тихо. – Потому что боялся, что я тебе не поверю?

– Отчасти, – честно признал он. – Но, кроме того, я хотел как-то помочь людям Гилмура. Не ради тебя и не ради себя, Лейтис. А потому, что они тоже страдали из-за беззакония, творимого в этой стране Камберлендом.

Должно быть, она собиралась что-то сказать, но не успела – со стороны лощины послышался какой-то звук. Оба обернулись и посмотрели в том направлении. Тяжело покачиваясь в море сочной зеленой травы, как шхуна с полной оснасткой покачивается на волнах моря, к замку приближалась карета. Кучер в темно-синей ливрее правил четверкой серых лошадей. К задку кареты было привязано множество сундуков и саквояжей.

Постепенно экипаж замедлил движение и наконец совсем остановился. Кучер спрыгнул на землю, открыл дверцу кареты и спустил лесенку, чтобы вышли пассажиры.

С большого расстояния Алек не мог узнать женщину. Но ее золотые волосы сверкали на солнце. Вслед за ней из кареты вышел молодой человек и остановился, оглядывая местность. Алеку было невдомек, кто эти люди, пока он не разглядел на дверце кареты герб Шербурнов.

– Кто это? – спросила стоявшая рядом с ним Лейтис.

– Думаю, это моя мачеха, – ответил удивленный Алек.

– Что она делает здесь, в Гилмуре?

Он не ответил, не желая облечь в слова только что посетившую его догадку. Он все еще надеялся, что ошибся, но женщина, стоявшая возле кареты, была в глубоком трауре.

Алек посмотрел на Лейтис.

– Нам с тобой надо поговорить, – сказал он тихо. – К сожалению, сейчас не время.

Он оставил ее и направился к карете поприветствовать мачеху.

– И это место, где привык жить Алек, мама? – спросил Дэвид.

Очарованный, он оглядывался по сторонам, в то время как Патриция с чувством глубокого облегчения вышла из кареты. По крайней мере, в течение нескольких дней она будет ступать по твердой земле. А если найдется постель пошире, чем сиденье кареты, она почувствует себя счастливой вдвойне.

– Да, дорогой, это то самое место, – ответила она сыну, оглядывая развалины замка. – Но не думаю, что он выглядел так в те времена, когда Алек приезжал сюда на лето.

– Мадам!

Патриция оглянулась и увидела молодого человека в щегольском мундире, в котором сочетались синий и ярко-красный цвета. Он старался привлечь ее внимание, почтительно улыбаясь.

– Могу я вам помочь, мадам? – спросил он.

– Я ищу своего пасынка, – ответила она. – Алека Лэндерса.

Лицо молодого человека тотчас же изменилось. Застывшее на нем равнодушие сменилось неподдельным интересом.

– Я сейчас же разыщу его, мадам, постараюсь сделать это как можно скорее, – сказал учтивый молодой человек.

– Можете не искать меня, Армстронг.

Патриция обернулась и увидела, что Алек стоит рядом, такой же красивый, каким она его помнила. Но годы его все же изменили. Он стал выше и шире в плечах, а его лицо утратило юношескую округлость. Из глаз исчезло выражение невинности, сменившись холодностью и настороженностью.

Патриция раскрыла ему объятия и на мгновение прижала к груди, а потом отступила и вытолкнула вперед Дэвида.

Юноша покачал головой, вцепился руками в корзинку с кошкой и не двигался с места. Как ни хотел Дэвид совершить это путешествие, мысль о том, как их примут, страшила его. О мире юноша знал достаточно, чтобы понимать, что он отличается от большинства людей.

– Это Дэвид, – сказала Патриция, вымученно улыбаясь. – Твой сводный брат.

Она поняла, что всю дальнейшую жизнь будет любить пасынка за его поступок. Как ни в чем не бывало он шагнул к Дэвиду и заглянул в кошачью корзинку.

– Похоже, там какой-то страшный зверь, – сказал он мягко.

– Это Ральф, – ответил Дэвид.

Алек просунул руку в корзинку и почесал у кошки за ушами, но мгновенно отдернул руку, когда Ральф решила, что это ее ужин.

– Она, наверное, замечательно ловит мышей, – сказал он, улыбаясь Дэвиду.

– Она ест ростбиф. – Дэвид покачал головой.

– И все остальное, что попадется; – дополнила Патриция. – Что же до мышей, то она ими пренебрегает. Думаю, она считает ниже своего достоинства ловить их.

– Ральф? – мягко переспросил Алек.

– Для Дэвида пол не имеет значения, – пояснила она шепотом.

– Хочешь ее подержать? – предложил Дэвид, поглаживая корзинку кошки.

Алек переводил взгляд с него на Патрицию.

– Эту привилегию получают далеко не все, – сказала она в надежде на то, что Алек поймет. Но было похоже, что он отлично понимал, как легко обидеть Дэвида. Он молчал, пока открывали корзинку и Ральф оказалась у него на руках.

Кошка и полковник смотрели в глаза друг другу настороженно и с уважением. Минуты шли одна за другой. Наконец Алек вернул кошку Дэвиду.

– Думаю, ты ей нравишься больше, – сказал он, улыбаясь брату.

– Я тоже так считаю, – ответил Дэвид. – Но ты можешь брать ее на руки, когда захочешь. Когда она мурлычет рядом, так приятно засыпать. А иногда, среди ночи, если не спится, я с ней разговариваю.

Алек обнял Дэвида за плечи и повел в форт. Патриция, ее горничная и кучер последовали за ними в полном молчании.

– Отец умер? – спросил Алек, не в силах больше ждать. Пока еще его мачеха не произнесла ни слова. Он предвидел, что сейчас на него обрушится печальная весть, и, когда она грустно и торжественно кивнула в ответ, понял, что не ошибся.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Это была чахотка. Она унесла его внезапно.

– Он получил мое письмо? – спросил Алек.

Она покачала головой, и на ее лице отразилось искреннее сострадание. Алек оценил это.

Мачеха улыбнулась ему слабой улыбкой, сунула руку в свой ридикюль и вытащила оттуда кольцо. Она протянула его пасынку.

– Лэндерсы всегда соблюдали этот ритуал, – сказала она.

– Не думаю, что ему много сотен лет, – задумчиво сказал Алек, глядя на серебряное кольцо с печаткой из оникса. – Знаю, что оно принадлежало моему деду, а потом перешло к отцу.

– А теперь принадлежит тебе, – сказала она мягко. – Четырнадцатому графу Шербурну.

Он кивнул, ощущая какую-то странную отрешенность от настоящего. Он не мог себе представить, что его отец умер, как и то, что он вдруг поднялся на ступеньку выше и стал графом. Об этом все эти годы он не думал.

И все же в эту минуту было кое-что поважнее, чем его новый титул.

Теперь он думал прежде всего о пещере, в центре которой стояла Лейтис. Она смотрела на него так, будто он стал самым отвратительным существом в мире. И когда он с ней расстался, она только растерянно смотрела ему вслед.

Намеренно ли он ей позволил узнать свою тайну? Или просто хотел покончить с маскарадом?

Время бежало стремительно. Он должен помочь жителям Гилмура погрузиться на корабль до вечера завтрашнего дня. Но что было гораздо важнее, он должен решить, какое будущее выбрать. Захочет ли Лейтис, чтобы он остался с ней? Пожертвует ли он ради нее своим наследством? Расстанется ли со своим положением? Он вдруг понял, что этот вопрос для него уже решен.