– В этом-то все и дело. Если ты сможешь получить непрозрачную ультрафиолетовую краску, то все, что ты ей покрасишь, станет невидимым.
– Фигня, – сказал я. – Не может такого быть.
– Почему нет? Если ты красишь что-нибудь непрозрачной краской, ты же не видишь то, что покрасил – только слой краски.
– Да, но ультрафиолет невидим.
– Именно. Поэтому, если ты не видишь сквозькраску, ты не видишь того, что под ней, так?
– Здесь, должно быть, есть логическая ошибка, – сказал я. – Если краска не видима глазом, ты увидишь предмет, который ей покрашен.
– Не увидишь – если краска непрозрачная.
– Ну и что, ты сделал все-таки такую краску?
Норман пожал плечами.
– Может, и сделал.
– Сделал или нет?
– Не знаю. Думаю, что сделал, но сейчас никак не могу найти банку из-под варенья, в которую я ее налил.
Я сделал гримасу, которая должна была обозначать: «не вешай лапшу».
– А Т.С. Давстон, я так думаю, пожелал купить у тебя банку-другую твоей чудо-краски?
– Все, что смогу сделать. Как он сказал, из чисто эстетических соображений. Он хочет выкрасить ей всю колючую проволоку на верху изгороди.
Я встал и направился за очередной порцией сидра. У стойки хозяин заведения любезно обратил мое внимание на то, что я уронил свою пижонскую записную книжку.
– Все еще работаете в большом доме? – спросил он.
– Стал бы я пить в такой дыре, как эта, если бы там не работал?
Он долил мою кружку, стоящую под краном.
– Думаю, нет. Правда ли то, что говорят о новом лэрде?
– Может быть.
Хозяин присвистнул.
– Я однажды попробовал. Потом пришлось неделю член в йоде отмачивать, чтобы отбить запах.
Я заплатил за сидр и вернулся к столику.
– И вот еще что, – сказал Норман. – Он вбил себе в голову, что наш мир, каким мы его знаем, погибнет ровно в двенадцать в последнюю ночь тысячелетия. Говорит, что знает это уже много-много лет и что он подготовится к этому.
– Завтра принадлежит тем, кто способен предвидеть его приход.
– Это моя фраза, – сказал Норман. – Он ее у меня своровал.
– Тебе никогда не надоедает, что он постоянно ворует твои идеи?
– Да нет. В конце концов, он мой лучшайший друг.
– Но он Ричард.
– Ну конечно, Ричард и есть. Но я не могу позволить этому помешать нашей дружбе.
Мы допили сидр, и Норман принес еще по кружке. – Хозяин напоминает тебе, чтоб ты не забыл свою пижонскую книжку, она все еще валяется на полу. – Он поставил кружки на стол.
– Давай-ка быстренько прикончим их, – я имел в виду кружки, – и вернемся к нашей работе.
– Не сегодня. Т.С. Давстон сказал, что у нас выходной после обеда. У него очередная секретная встреча.
– Вот гад. Хочется закончить поскорее.
– Мне тоже, но нам запрещено возвращаться сегодня вечером.
Я сделал большой глоток «смерти-от-сидра».
– Хотел бы я знать, что они там обсуждают на своих секретных совещаниях. А ты?
Норман пожал плечами.
– Мы всегда можем прокрасться внутрь и посмотреть по телевизору.
– Какому телевизору?
– Кабельному. Я установил локальную сеть кабельного телевидения в прошлом месяце. В каждой комнате – скрытые камеры.
– Что? Даже в моей спальне?
– Разумеется.
– Значит, он смотрел, как я занимаюсь сексом?
– Ну, даже если и смотрел, то мне записи не показывал. Что касается тебя, я видел только кадры с порнушным журналом и коробкой салфеток.
Послышались непонятные захлебывающе-задыхающиеся звуки. Издаваемые мной.
– Вот-вот, именно такие звуки ты и издавал.
– Сволочь, – сказал я. – Сволочь!
– Как скажешь. Видел бы ты мои записи.
– Твои?
– Ну да. Из моейспальни. Хозяин «Садовников» рекомендовал йод.
– Ты хочешь сказать, что в твоей спальне тоже есть скрытая камера?
– Конечно. Я ее сам устанавливал.
– Но…, – сказал я. – Если ты… Ну, то есть… Зачем… То есть…
– Вот именно, – сказал Норман. – Никаких церемоний, а?
Мы допили сидр, и прокрались обратно в замок Давстон.
Норман провел меня внутрь через дыру, которую он оставил в ограде.
– Не выношу всей этой церемонии у главных ворот, – сказал он. Лично я всегда прохожу здесь.
Мы обогнули огромный зловещий замок, и Норман отпер дверь в подвал.
– Я случайно сделал себе лишний ключ, – объяснил он. – Исключительно из соображений удобства.
Когда мы вошли внутрь, Норман повел меня по бесконечным коридорам, открывая одну дверь за другой бесчисленными лишними ключами, которые он себе сделал из соображений удобства. В конце концов мы оказались в комнате глубоко под землей. Низкий потолок и стены комнаты были выкрашены белой краской, а одна стена вся состояла из телеэкранов, перед которыми стояла пара удобных кресел. Мы уселись, и Норман взял в руки пульт дистанционного управления.
– Ну, поехали, – сказал он, нажимая на кнопки. – Смотри, вот твоя спальня, вот – моя. А вот и кухня – что это там Жюлик делает с курицей?
– Просто невозможно поверить. А в комнате для совещаний тоже есть скрытая камера, а?
– Есть. Имей в виду, Т.С. Давстон про нее не знает. Я установил ее так…
– Из соображений удобства?
– Скорее, из вредности. Хочешь посмотреть, что там происходит?
– Чертовски хочу.
Норман нажал несколько кнопок, и на экранах появился стол в комнате для совещаний, видимый откуда-то сверху. Я опознал макушку Т.С. Давстона; остальные пять оставались для меня тайной.
– Интересно, кто эти ребята? – спросил я.
– Они не все ребята. Лысая макушка – женщина. Я знаю, кто они.
– Откуда?
– Узнал на фотографиях в картотеке Т.С. Давстона.
– В той, которую он хранит в запертом шкафу?
– В очень надежно запертом шкафу. Я сам его сконструировал. У него задняя стенка открывается – на тот случай, если ты забыл, куда положил ключ.
Я покачал головой.
– А звук можешь включить, чтобы было слышно, о чем они говорят?
– Могу, конечно. И объясню, кто есть кто.
Вообще говоря, история может похвастаться многими важными совещаниями. То есть, если бы не все эти важные совещания, история, скорее всего, и не была бы похожа на ту историю, которую мы сейчас знаем. То есть история, может быть, вся и состоит только лишь из таких важных совещаний, когда смотришь в корень. То есть история, может быть, и есть только лишь эти самые важные совещания.
То есть, может быть.
И может быть, лишь по чистой случайности Норману и мне удалось посмотреть на это конкретное важное совещание в этот конкретный день.
Именно.
Может быть.
– Вот этот, как его там в лицо, это министр иностранных дел, – объяснял Норман, указывая на экран. – А этот старпер – заместитель премьер-министра. Те двое, с края – хозяева колумбийского наркокартеля, имен не помню, но ты знаешь, о ком я говорю. Вон тот тип – директор крупной компании, ну ты знаешь, какой: все время реклама по ящику, с этим актером. Ну, с тем, который был в сериале, вместе с девицей, которая с волосами. С высокой девицей, с другой. А та, другая, она снималась в «Улице Сезам». Ну, лысую ты знаешь, конечно. Хотя на людях она обычно носит парик. На самом деле мало кто знает даже, что это парик. Я вот даже не догадывался. А вон тот тип, вон там – видишь, куда показываю? – это просто сам знаешь кто.
– Да не может быть! – сказал я.
– Может-может. А вот это знаешь кто, рядом с ним?
– Неужели…?
– Точно.
– Невероятно.
– У него роман с девицей, которая снималась в той программе. Ну ты знаешь, в какой.
– С другой?
– Да не с другой, с длинной.
– С той, которая в рекламе?
– Нет, эта снималась в сериале. У того мужика, который был в рекламе, роман с девицей из сериала.
– Но разве она не та же девица, с которой крутит роман тот тип, что сидит рядом с сам знаешь кем?
– Нет, этакак раз другая.
– А, ну да, другая. А этокто?
– Тот, что сидит напротив сам знаешь кого?
– Нет, справа от того, который заправляет крупной компанией.
– Справа от него или справа от тебя?
– Это имеет значение?
– Конечно, имеет. Тут нужна точность.
– Ну так кто это?
– Понятия не имею.
– Знаешь, что я тебе скажу? – сказал я Норманну.
– Что?
– Насчет того, что та девица делала с волосами. Никогда не считал это смешным.
– Не думаю, что это должно было быть смешным. Ты уверен, что мы говорим об одной и той же девице?
Мне так и не удалось это выяснить, ни тогда, ни впоследствии. Потому что как раз в этот момент Т.С. Давстон начал говорить, а мы начали слушать.
– Благодарю вас, – начал Т.С. Давстон. – Благодарю вас всех за то, что вы пришли. Теперь вы все знаете, зачем мы здесь собрались. Суровая зима, за которой последовало необычайно знойное лето, привела к экономическому кризису. Все вокруг говорят о революции, и в последнее время участились взрывы в домах членов кабинета министров, ответственность за которые берет на себя террористическая организация «Движение Черных Крэдов». Собственно, это название – все, что о ней известно. Мы все хотим, чтобы эти бессмысленные теракты прекратились, и никто из нас не хочет свержения правительства, не правда ли?
Макушки вокруг стола слаженно качнулись. Я посмотрел на Нормана. Он посмотрел на меня.
– Итак, – продолжал Т.С. Давстон. – Я разработал пару радикальных предложений, которые, как мне кажется, будут способствовать оздоровлению обстановки. Во-первых, я предлагаю отменить подоходный налог.
Все сидевшие за столом задохнулись от изумления.
– Вот за это – обеими руками, – сказал Норман.
– Пожалуйста, успокойтесь, – сказал Т.С. Давстон, – позвольте мне объяснить.
– Я спокоен, – сказал Норман.
– Он не к тебе обращался.
– Как мы все знаем, – продолжал Т.С. Давстон, – вне зависимости от того, сколько денег вы зарабатываете, все они в конечном итоге становятся внутренними бюджетными поступлениями. Черт побери, практически невозможно купить что-либо, что где-нибудь не обложено налогом. Позвольте мне развить это положение. Допустим, у меня есть сотня фунтов. Я иду в винный магазин и покупаю десять бутылок виски по десять фунтов за бутылку. Реальная цена виски – всего два фунта за бутылку, все остальное – налог. Значит, хозяину магазина идет разница, двадцать фунтов. Он использует их, чтобы залить бензин в бак автомобиля. Налог на бензин – семьдесят пять процентов от рыночной цены. Соответственно, теперь от моих ста фунтов осталось всего пять. Парень на заправке тратит их на пять пачек сигарет. А мы все знаем, каким налогом облагается табачок. Из моих исходных ста фунтов правительство уже получило все, за исключением одного последнего. А то, на что хозяин табачной лавки потратит этот один фунт, уже обложено налогом где-то в другом месте.
– Да-да-да, – сказал старпер. – Мывсе это знаем. Но не хотелось бы, чтобы об этом узнал какой-нибудь обычный человек с улицы.
– Точно, – сказал Т.С. Давстон. – И мы ему не скажем. Так вот: этот самый обычный человек с улицы платит в качестве прямых налогов примерно одну треть своего недельного дохода. Что произойдет, если он не будет этого делать?
– У него будет на одну треть больше денег, которые он сможет тратить, каждую неделю, – ответил старпер.
– И на что он их потратит?
– На разные товары, я думаю.
– Точно. Товары, облагаемые налогом.
– Э-э, прошу прощения, – сказал как-его-там, министр иностранных дел. – Но если каждый человек в этой стране будет иметь возможность потратить на треть больше денег из своего кармана, и он их будеттратить, то в магазинах наверняка закончатся товары, так ведь?
– Точно. Таким образом, заводам придется производить больше товаров, для этого им придется брать на работу больше рабочих, и таким образом вы одним ударом расправляетесь с проблемой безработицы. И никому не придется повышать зарплату – получка у них уже будет на треть больше. У вас не будет безработицы, у вас будут довольные рабочие. Вряд ли это можно назвать революционной ситуацией, а?
– Здесь, должно быть, есть логическая ошибка, – сказал я Норману.
– Здесь, должно быть, есть логическая ошибка, – сказал старпер. – Но хоть убей – не вижу, где.
– Нет никакой ошибки, – сказал Т.С. Давстон. – А если вы повысите налог с продаж на все товары на один пенни с фунта (никто и слова не скажет, раз у них будет настолько больше денег, которые можно потратить), вы как раз и получите тот последний фунт из моей начальной сотни. Вы получите все.
Все, сидевшие за столом, поднялись на ноги и принялись аплодировать. Даже лысая женщина, та, что обычно носит парик, тоже вскочила и захлопала в ладоши.
– Браво, – воскликнул Норман.
– Сядь, идиот, – сказал я.
– Может быть, но он-то не дурак. Это следует признать.
– Он сказал, что разработал парурадикальных предложений. На твой взгляд – какое будет второе?
– Мое второе радикальное предложение такое, – сказал Т.С. Давстон, когда все закончили аплодировать и уселись. – Я предлагаю, чтобы правительство легализовало все наркотики.
– Вот так вот, – сказал Норман. – Одно из двух, не так уж плохо. Во всяком случае, для парня, который Ричард.
В комнате для совещаний воцарился хаос. Т.С. Давстон ударил кулаками по столу. Хаос испуганно утих, и порядок был восстановлен. Т.С. Давстон продолжил.
– Пожалуйста, выслушайте меня, – сказал он. – Итак, как всем нам известно, правительство ежегодно тратит целое состояние на войну с наркотиками. В этой войне оно победить не сможет никогда. Вы не можете заставить людей прекратить доставлять себе удовольствие, а путей, которыми можно ввозить наркотики в эту страну – просто слишком много. Так почему правительство так решительно настроено против наркотиков?
– Потому что наркотики – это плохо, – сказал как-его-там.
– Все здесь свои, – сказал Т.С. Давстон. – Можете говорить правду.
– Спорю, не может, – сказал старпер.
– А вот и могу.
– Не можешь.
– Могу.
– Ну так говорите, – встрял Т.С. Давстон. – Почему правительство так настроено против наркотиков?
– Да потому что мы не можем обложить их налогом.
– Точно. Но вы могли бы обложить их налогом, если бы они были легальны.
– Можно подумать, мы не думали об этом, – сказал старпер. – Но ни одно правительство не решится легализовать наркотики. Пусть даже половина населения принимает их регулярно, другая половина проголосует за то, чтобы вышвырнуть нас вон из кабинета.
– А что, если бы они были легальны, но тот самый средний человек с улицы не знал, что они легальны?
– Я плохо представляю себе, как это можно сделать.
– Предположим, вы берете все деньги, которые тратите каждый год на войну с наркотиками, отправляетесь туда, где наркотики исходно выращивают – Золотой треугольник и так далее – и на эти деньги скупаете весьурожай. Привозите его обратно в Англию, и выбрасываете его на рынок через существующую сеть торговцев. Да вы вдвое больше прибыли получите.
– Это вряд ли можно назвать легализацией наркотиков, или обложением их налогом.
– Ну, во-первых, те, кто принимает наркотики, на самом деле не хотят, чтобы их легализовали. Половина удовольствия от принятия наркотиков – фактор «запретного плода». Их намного интереснее принимать, если они запрещены. Только правительство будет знать, что они легальны, то есть что военно-морской флот будет их ввозить. Вряд ли можно себе представить контрабандистов, желающих конкурировать с ВМФ. По прибытии сюда все наркотики будут проходить контроль и оценку, их даже можно выводить на рынок под особыми торговыми марками. Они будут отличного качества и будут предлагаться по доступным, конкурентоспособным ценам. Любое возможность сопротивления в лице конкурирующих импортеров наркотиков очень быстро исчезнет с рынка. Прибыль, которую вы получите, можно назвать «налогом». Лучшего слова мне в голову не пришло. А вам?
– Но что, если в других странах узнают об этом? – всплеснул руками старпер.
– Вы имеете в виду – если узнают другие правительства? Отлично, скажите им сами. Всем скажите. Пусть они все делают то же самое. Тем самым мафия будет вытеснена с рынка, а правительства во всем мире будут получать миллиардные доходы.
– Но ведь тогда весь мир просто докурится до полной потери сознания.
– Не докурится. Не больше людей начнут принимать наркотики, чем это делают сейчас. А в этой стране их будет даже меньше.
– А это вы с чего взяли? – спросил старпер.
– С того, что по большей части наркотики принимают по причине отчаяния. Бедные, безработные люди, которые потеряли надежду. В новом обществе, свободном от подоходного налога, у них у всех будет работа, и деньги, которые они смогут тратить. Они ведь тогда вряд ли будут испытывать отчаяние?
– Этот человек – гений, – сказал Норман.
– Этот человек – гений преступного мира, – сказал я. – Неудивительно, что он так озабочен укреплением замка. По всей вероятности, он ожидает, что к нему с минуты на минуту пожалует в гости Джеймс Бонд.
Ну так что насчет радикальных предложений Т.С. Давстона? Что насчет, что насчет. Вы, конечно, знаете, что прямое налогообложение прекратило существовать в последнюю полночь тысячелетия, когда большинство правительственных компьютерных систем самоуничтожилось. Но вам вряд ли было известно, что, начиная с лета 1985-го года, практически любой «нелегальный» наркотик, который можно было достать в этой стране, был импортирован, рассортирован и выброшен на рынок с прямого одобрения правительства Ее Величества.
А также то, что одно пенни с каждого фунта полученной прибыли шло непосредственно тому человеку, который обустроил первоначальную сделку с ребятами из колумбийского наркокартеля.
Вы спрашиваете – как его звали?
Ну, я думаю, это даже не обязательно произносить вслух.
Обязательно?
Ладно, даю подсказку: НЕРичард.
19
Тра-ля-ля ля-ля ля-ля ля-ля как на ветру свеча.
Элтон Джон (в праве на использование текста отказано)
– Он Леонардо, – сказал Норман.
Я не стал задавать вопросов. Я знал, что он имеет в виду.
Мертв, вот что он имел в виду.
Заметьте, мне следовало бы задать вопрос. Потому что этот конкретный пример брэнтфордского рифмованного сленга представлял собой великолепный образчик двенадцатого поколения, искусно соединяющий, в конечном итоге, ставшего легендарным художника и изобретателя пятнадцатого века, через несколько сортов сыра, ряд небезызвестных предметов домашней утвари, две породы рыбы и три марки мотоциклов, с понятием «мертв».
Никто не смог бы назвать Нормана неизобретательным.
Я сидел в кухне этого лавочника, на одном из двух передних сидений от «морриса майнор», которые Норман превратил в диван. Если совпадения вообще что-нибудь значат, кухня Нормана, которую он использовал также как мастерскую, выглядела именно так, как, по моим представлениям, должна была выглядеть мастерская Леонардо. За исключением, разумеется, конструктора «Механо».
– Он не может быть мертв, – сказал я. – Не может. Просто не может.
Норман крутил ручки на телевизоре.
– Давай быстрее, черт возьми, – сказал я ему.
– Сейчас, сейчас, настраиваю, – лавочник-конструктор ударил кулаком по крышке телевизора. – Я тут внес кое-какие изменения, – объяснил он. – Мне всегда казалось, что телевизор тратит слишком много электричества. Всякие там лучи в трубке, свет, электроны, которые из него вылетают, и так далее. И тогда я изобрел вот это. – Он поправил сложную конструкцию, которая висела перед телевизором. Она была собрана из частей неизменного «Механо». – Это как солнечный элемент, только КПД выше. Она собирает лучи, исходящие из экрана, преобразует их в электрическую энергию и снова питает ей телевизор. Круто?
Я кивнул.
– Очень круто.
– Однако обрати внимание: есть одно существенное препятствие, которое я до сих пор не смог преодолеть.
– Ну скажи.
– Как заставить телевизор завестись для того, чтобы он начал работать.
– Воткни вилку в розетку, идиот.
– Блестящая мысль, – покачал головой Норман. – Подумать только, все про тебя говорят, что ты…
– Да включай уже!
Норман включил телевизор.
На экране снова появилось лицо Т.С. Давстона. На этот раз оно было еще моложе и обрамлено бородкой и длинными прямыми волосами. Это был Т.С. Давстон образца примерно шестьдесят седьмого года.
За кадром звучал голос комментатора. Вот что он говорил.
– Эта трагедия произошла сегодня вскоре после полудня на территории замка Давстон. Гости лэрда Брэмфилда, среди которых были султан Брунея, президент США и господин Садам Хусейн, развлекались его любимым видом спорта: взрывали овец. Как рассказывают присутствовавшие главы государств, Т.С. Давстон едва успел натянуть рогатку, готовясь к выстрелу, когда резинка порвалась, и динамит взорвался у него в руке.
– Жуткое дело, – сказал Норман. – Именно так он хотел бы уйти из жизни.
Я покачал головой.
– Но какой тактичный человек, – сказал Норман. – Какой тактичный!
– Тактичный?
– Ну, сам подумай. Он погиб в полдень в среду. В среду я закрываюсь сразу после обеда. Если бы он погиб в любой другой день, мне бы пришлось закрыть лавку в знак траура. Я бы потерял половину дневного дохода.
Норман сел рядом со мной, и вытащил пробку из бутылки капустного самогона. И протянул бутылку мне.
Я сделал большой глоток прямо из горлышка.
– Он не может быть мертв, – снова сказал я. – Не будет такого.
– Чего? – Норман уставился на меня.
– Я видел будущее. Я тебе говорил об этом. В шестьдесят седьмом году, когда я накурился этих брэнтстокских сигарет. Я уверен, что умрет он не так.
Норман еще раз уставился на меня.
– Возможно, ты ошибаешься. Я не думаю, что будущее невозможно изменить. И если он взорвался, прямо на глазах у всех этих президентов и так далее…
– Да, наверно. Боже мой! – Я вцепился себе в горло. – Я горю! Господи Иисусе!
Норман отнял у меня бутылку. – Так тебе и надо: не будешь глотать по полбутылки, – ухмыльнулся он. Я может, и не могу предсказывать будущее – пока что – но это я предвидел.
– Это точно обман, – сказал я, когда мне удалось отдышаться. – Наверняка. Он подстроил собственную смерть. Как Говард Хьюз.
– Не ругайся.
– Не что?
– Говард Хьюз. Это брентфордский рифмованный сленг четвертого поколения. Это значит…
– Не волнует. Могу поспорить: именно это он и сделал.
Норман отхлебнул чуть-чуть самогона. – А зачем? – спросил он. – С чего бы это ему так делать?
– Не знаю. Наверно, чтобы скрыться от преследования.
– Ага, точно. Человек, который обожает быть в центре внимания. Человек, который оттягивается в обществе богачей и знаменитостей. Человек, который собирался устроить главное событие двадцатого века. Человек…
– Ладно, – сказал я, – свою точку зрения ты объяснил. Но я все равно не могу этому поверить.
– Он Леонардо, – сказал Норман.
И он действительно был Леонардо.
Я жаждал увидеть тело. Не из болезненного любопытства – я просто должен был знать: мог ли он действительно быть мертв. Это казалось невозможным. Не тот самыйДавстон. Не мертв. Чем больше я думал об этом, тем больше я укреплялся в мысли, что это не могло быть правдой. Он наверняка это подстроил. А если да – какой способ лучше, чем разорвать себя на мелкие кусочки на глазах у кучи народа? На такие мелкие, что опознать невозможно?
Норман сказал, что знает по меньшей мере шесть способов получше. Но я проигнорировал Нормана.
Мы оба были на похоронах. Мы получили приглашения. Мы могли отдать последние почести телу Т.С. Давстона в замке Давстон и даже помочь отнести гроб к месту успокоения на маленьком островке посреди единственного озера, оставшегося в поместье. Видимо, он оставил в завещании распоряжения, где его следует похоронить.
Черный длинный сверкающий лимузин приехал, чтобы отвезти нас туда. За рулем сидел Жюлик. – Масса Давстон на небесах, – только и сказал он.
То, что мы увидели, подъезжая к замку Давстон, немало меня позабавило. Там были тысячи людей. Тысячи и тысячи. Многие держали в руках зажженные свечи, и большая часть тихо плакала. Укрепленная ограда замка была завалена цветами. И фотографиями Т.С. Давстона. И кошмарными стихами на клочках бумаги. И шарфами футбольных клубов (он был владельцем нескольких). И эмблемами со знаком Геи, сделанными из скотча и бутылочек от жидкости «Фэри» – название на бутылочках было старательно заклеено (в передаче «Умелые ручки» его память почтили минутой молчания).
И еще там было полно репортеров. Репортеров со всех концов света. С камерами на крышах автобусов – и все нацелены на замок Т.С. Давстона.
Они повернулись в нашу сторону, когда мы подъехали. Толпа расступилась, и ворота широко открылись. Жюлик направил лимузин к замку по длинной извилистой аллее.
Внутри замок выглядел в точности так, как я его запомнил. Больше интерьер никто не отделывал. Открытый гроб покоился на обеденном столе в большом зале и, когда я стоял перед ним, на меня нахлынули воспоминания о том замечательном времени, которое я здесь провел. О том, как я здесь напивался в дым, накуривался в хлам, и наслаждался невоздержанностью. О таких непотребствах, что, возможно, мне стоило включить их в эту книгу, чтобы оживить те главы, которые получились не слишком интересными.
– Посмотрим на него? – сказал Норман.
Я глубоко вздохнул. Очень глубоко.
– Лучше уж сейчас, – сказал Норман. – Он, наверно, начал пованивать.
Он не начал пованивать.
Если не считать аромата дорогого лосьона после бритья – его собственной марки, «Мужской Табак». Он лежал в открытом гробу, разодетый, словно на праздник собрался. Что вряд ли. На его лице было то умиротворенное, отстраненное выражение, которому столь часто отдают предпочтение усопшие. Одна рука лежала у него на груди. Между пальцами кто-то поместил небольшую сигару.
Я чувствовал, как на меня нахлынули переживания – как огромные волны, набегающие на каменистый берег. Как ураганный ветер, врывающийся в устье пещеры. Как гром, раскатывающийся над открытым полем. Как спелая репа, что пляшет в коровьем гнезде на сумочной фабрике.
– Неплохо он выглядит для мертвенького, – сказал Норман.
– А? Да, неплохо. Особенно для человека, которого разнесло на мелкие кусочки.
– Видишь ли, это все набивка. Удалось найти только голову и правую руку. Смотри, я отогну воротник – увидишь, где пришили оторванную шею…
– Даже не думай! – Я схватил Нормана за руку. – Он же умер! Я думал, это будет манекен, или что-нибудь такое.
– С руки сняли отпечатки пальцев, – сказал Норман. – И даже если он был готов потерять руку, чтобы симулировать собственную смерть, пожертвовать головой, мне кажется – это немного слишком.
Я вздохнул.
– Тогда так тому и быть. Т.С. Давстон умер. Конец эпохи. Конец долгой, пусть и неблагополучной, дружбе. – Я залез в карман пиджака и вытащил пачку сигарет. И засунул ее Т.С. Давстону в нагрудный карман.
– Красивый жест, – сказал Норман. – Чтобы его духу было что покурить на той стороне.
Я торжественно кивнул.
– Хотя жаль, что они не его сорта, – добавил с ухмылкой Норман. – То-то бы он обозлился.
На похоронах было невесело. Как всегда на похоронах. Во время погребения многочисленные знаменитости выступали с надгробными речами и декламировали поистине ужасные стихи. Элтон Джон прислал свои извинения (ему укладывали волосы), но устроителям удалось прибегнуть к услугам одного из бывших участников «
Дейв Кларк Файв», который спел их суперхит «На такие мелкие кусочки (Ты разбила мое сердце, уходя)».
Сама процедура погребения не обошлась без происшествий. Особенно в тот момент, когда мы пытались разместить гроб в шлюпке – викарий свалился в воду.
– Ты его толкнул, черт побери, – шепнул я Норману. – Я все видел. Не отвертишься.
А потом – все назад, в поместье: выпить, покурить, нюхнуть табачку, закусить печеньем, и вежливо поболтать о том, каким в общем и целом славным парнем был этот самый Давстон.
Ну, и прочесть завещание.
– Я пошел домой, – шепнул я Норману. – В завещании все равно мне ничего не обломится.
– А может и обломится: сюрприз, вроде как. В конце концов, я был свидетелем при его подписании.
– Если это будет карточка с автографом, я тебе заеду по физиономии.
Я уже раньше видал поверенного Т.С. Давстона. Мы не были знакомы, но у меня хранились несколько увлекательных видеозаписей с его участием. Так что мне было известно, что он одел под свой лучшего покроя костюмчик.
Нас было по меньшей мере полсотни человек, и мы сидели в большом зале лицом к столу, который так недавно еще служил подставкой гробу. Большинство присутствовавших были мне незнакомы, но подозревал, что они, должно быть, приходятся Т.С. Давстону родственниками. Эти гады проявляются только на свадьбах и похоронах.
– Итак, – начал поверенный, усаживаясь за огромный стол и тайком поправляя корсет под жилетом. – Это печальный момент для всех нас. И даже для всего нашего народа. Англия потеряла одного из своих самых выдающихся и возлюбленных сыновей. Не думаю, что мы когда-нибудь увидим здесь подобных ему.
– Эту фразу он спер, – сказал Норман.
– Да, но не у тебя.
– Согласно завещанию, многое отходит благотворительным фондам и трестам, – продолжал поверенный. – Но речь сейчас пойдет не об этом. Без сомнения, вы прочтете все в газетах, как только произойдет официальная утечка информации. Речь здесь пойдет об большей части состояния, замке и поместье, долях в предприятиях, и основном капитале.