В глазах последних чудо было доказательством истинности учения, проповедываемого чудотворцем. Римлянин, по крайней мере образованный, считал чудо обманом, который мог забавлять его; легковерный и невежественный - он смотрел на него, как на одну из тех необъяснимых вещей, которые случаются от времени до времени. Но чудо для него не служило доказательством учения; совершенно лишенные богословского чувства, римляне не представляли себе, чтобы целью Бога, делающего чудо, могло быть подтверждение какого-нибудь догмата. Чудо было для них либо странным, хотя и естественным фактом (мысль о законах природы была им чуждой, разве что они изучили греческую философию), либо явлением, показывающим непосредственное присутствие Божества. Если Сергий Павел, действительно, поверил в чудеса Павла, он, вероятно, рассуждал так: "Человек этот обладает большим могуществом, может быть, он - Бог", а не так: "учение, которое этот человек проповедует, истинно". Во всяком случае, если обращение Сергия Павла имело столь шаткие основания, мы считаем, что отдаем должную честь христианству, не называя его обращением и вычеркивая Сергия Павла из числа христиан.
      Вероятнее всего, что у него были с миссионерами дружественные сношения; ибо они сохранили о нем воспоминание, как о человеке умном и добром. Предположение св. Иеремии, будто Савл от этого Сергия Павла стал называться тоже Павлом, представляет лишь догадку; однако, нельзя сказать, чтобы догадка эта не была отчасти правдоподобной. Именно, начиная с этого времени автор Деяний постоянно заменяет имя Савла именем Павла. Быть может апостол принял Сергия Павла своим патроном и стал носить его имя в качестве его клиента. Возможно также, что у Павла, по примеру многих евреев, было два имени: одно - еврейское, другое - получившееся из грубой грецификации или латинизации первого (подобно тому, как Иосифы называли себя Гегезиппами и т. д.), и что он начал носить исключительно имя Павла только с тех пор, как вступил в более непрерывные и прямые сношения с языческим миром).
      Мы не знаем, сколько времени продолжалась проповедь на Кипре. Этот эпизод, очевидно, не имел большого значения, так как Павел в своих посланиях о нем не упоминает и никогда не стремился повидать вновь церкви, основанные им на острове. Возможно, что он их считал принадлежащими скорее Варнаве, чем ему. Как бы то ни было, этот первый опыт апостольских странствий имел для Павла решающее значение. Начиная с этого времени он говорит, как наставник. До этих пор он был как бы подчинен Варнаве. Последний дольше него был в церкви; он его ввел в нее и ручался за него; в нем были больше уверены. За время поездки роли изменились. Благодаря проповедническому таланту Павла устное слово стало его почти исключительным уделом. С этих пор Варнава становится только спутником Павла, одним из его свиты. Этот истинно святой человек с удивительным самоотречением соглашался на все, все предоставлял своему смелому другу, превосходство которого он признавал. He то было с Иоанном Марком. Между ним и Павлом появились несогласия, которые вскоре должны были привести к разрыву. Причина последнего неизвестна. Быть может, взгляды Павла на отношение евреев к язычникам возмущали Марка, пропитанного иерусалимскими предрассудками, и казались ему несогласными с убеждениями Петра, его учителя. Возможно также, что постоянно растущее значение личности Павла невыносимо было для тех, кто наблюдал, как он с каждым днем становился крупнее и высокомернее.
      Вряд ли однако Павел тогда же принял или позволял приписывать себе звание апостола. Звание это до тех пор носили только иерусалимские Двенадцать; его не считали замещаемым; полагали, что только Иисус мог дать его. Возможно, что Павел уже нередко говорил себе, что и он получил его прямо от Иисуса, во время видения своего на дороге в Дамаск; но он сам еще не совсем открыто признавался себе в таком значительном притязании. Понадобятся пылкие вызовы со стороны его противников, чтобы заставить его сделать то, что вначале представлялось ему дерзостью.
      Глава 2. Продолжение первого путешествия Павла - Проповедь в Галатии
      Миссионеры, довольные тем, что им удалось сделать на Кипре, решили сделать нашествие на соседний берег Малой Азии. Между провинциями этой страны только Киликия слышала проповедь Нового учения и только в ней существовали церкви. Географическая область, называемая нами Малой Азией, не имела никакого единства. Она состояла из стран, глубоко отличавшихся между собой в отношении расы населения и социального строя. Западная часть ее и все прибережье уже в далекой древности принимали участие в великом водовороте общей цивилизации, внутренним морем которой было море Средиземное. Co времени упадка Греции и Египта Птоломеев эта местность считалась самой образованной в мире, или, по крайней мере, дававшей наибольшее количество выдающихся литераторов. В особенности провинция Азия и древнее царство Пергамское стояли, как нынче выражаются, во главе прогресса. Но центр полуострова был этим мало затронут. Местная жизнь текла там так же, как в древние времена. Некоторые из туземных наречий еще не исчезли. Состояние проезжих дорог было очень плохое. У всех этих стран, по правде сказать, была одна лишь общая черта: безграничное легковерие, крайняя склонность к суеверию. Древние культы, преображенные эллинизмом и романизмом, сохраняли еще много черт своего первобытного облика. Некоторые из них пользовались еще огромным распространением и некоторым преимущественным положением перед греко-римскими культами. Нигде не появлялось столько теургов и теософов. В то время, к которому мы подошли, Аполлоний Тианский подготавливался там к своей любопытной участи. Александр Абонотикский и Перегрин Протей вскоре должны были начать вводить в соблазн провинции, первый - своими чудесами, пророчествами, зрелищем своего необычайного благочестия; второй - своими фокусами. Артемидор Эфесский, Элий Аристид показывает нам странное соединение искреннего и истинно-религиозного чувства с нелепыми предрассудками и шарлатанскими мыслями. Нигде в империи реакция пиетизма, которая в конце первого века стала высказываться за древние культы и против позитивной философии, не была такой характерной. Малая Азия была, после Палестины, самой религиозной страной в мире. Целые области, как Фригия, города, как Тианы, Веназы, Коман, Цезарея Каппадокийская, Назианз были как бы посвящены мистицизму. Во многих местах жрецы продолжали быть почти царями.
      Что касается политической жизни, то все следы ее пропали. Все города, чуть не наперерыв друг перед другом, бросились в беззастенчивую лесть Цезарям и римским чиновникам. Звание "друга Цезаря" считалось завидным. Города с детской кичливостью спорили между собой за пышные титулы "метрополии" и "славнейшего", которые давали им императорские рескрипты. Страна была подчинена римлянам без насильственного завоевания, по крайней мере, без национального сопротивления. История не упоминает там ни одного серьезного политического восстания. Разбойничество и анархия, для которых Тавр, Исаврия, Писидия долго служили неприступными крепостями, в конце концов поддались усилиям римлян и их союзников. Цивилизация распространялась с поражающей быстротой. Повсюду встречаются следы благотворной деятельности Клавдия и благодарности к нему населения, несмотря на известные крамольные движения. Тут было не то, что в Палестине, где древние учреждения и нравы оказывали яростное сопротивление. Если оставить в стороне Исаврию, Писидию, части Киликии, имевшие еще тень независимости, и до известных пределов Галатию, вся страна потеряла всякий признак национального чувства. У нее никогда не было собственной династии. Древние отдельные провинции - Фригия, Лидия, Кария - давно умерли, как политические единицы. Искусственные царства - Пергамское, Вифинское, Понтийское - тоже перестали существовать. Весь полуостров с радостью принял римское владычество. Можно сказать даже с благодарностью; ибо, в самом деле, никогда еще владычество не укреплялось столькими благодеяниями. "Провидение Августа" было поистине гением-хранителем страны. Господствующей религией в Малой Азии был культ императора, в особенности Августа и Ливии. Храмы этих земных богов, всегда соединенных с божественным Римом, вырастали со всех сторон. Жрецы Августа, организованные по-провинциально, под управлением архижрецов (aрхieрeic, известного рода митрополитов или примасов), позднее образовали такое духовенство, как, начиная с Константина, духовенство христианское. Политическое завещание Августа стало как бы священным текстом, общественным поучением, которое прекрасные памятники должны были предлагать всем и увековечить. Города и племена наперерыв принимали названия, свидетельствовавшие о том, как они хранят память о великом Императоре. Древняя Ниноэ в Карии пользовалась своим старым ассирийским культом Милитты, чтобы установить свою родственную связь с Цезарем, сыном Венеры. Во всем этом была рабская угодливость и низость; но еще больше того тут было чувство новой эры, счастья, которого до тех пор не было и которое, в самом деле должно было продолжаться веками, не омрачаясь ни единым облачком. Человек, присутствовавший, быть может, при завоевании своей родины, Дионисий Галикарнасский, писал римскую историю, чтобы показать своим соотечественникам превосходство римского народа, чтобы доказать им, что последний происходит от одной с ними расы и что слава его отчасти принадлежит и им.
      После Египта и Киренаики, Малая Азия была страной, где больше всего было евреев. Они образовали там могущественные общины, ревностно отстаивавшие свои права, при малейшем предлоге громко жаловавшиеся на гонение, имевшие печальную привычку вечно приносить жалобы римским властям и искать покровительства вне пределов страны. Им удалось добиться прочных гарантий, и они на самом деле были привилегированным классом среди остального населения. Действительно, они не только пользовались свободой исповедания, но были еще, сверх того, освобождены от некоторых общих повинностей, которые они считали несовместимыми с своей религией. Римляне очень благоволили к ним в этих провинциях, и почти всегда разрешали в их пользу споры, происходившие у них с туземцами.
      Сев на корабль в Неапафосе, наши три миссионера поплыли к устью Цестра, в Памфилии, и, поднявшись по реке на две или три мили, прибыли на высоту Перга, большого и цветущего города, центра древнего культа Дианы, почти столь же известного, как Эфесский культ. Культ этот очень сходен был с Пафосским, и весьма возможно, что маршрут апостолов определился в зависимости от сношений между обоими этими городами, благодаря которым были установлены правильные рейсы между ними. Вообще, параллельные берега Кипра и Малой Азии, как кажется, соответствуют друг другу с обеих сторон. И тут, и там население было семитическим, с примесью различных элементов, и в сильной степени утеряло свой первоначальный характер.
      В Перге произошел разрыв между Павлом и Иоанном Марком. Иоанн Марк оставил миссионеров и вернулся в Иерусалим. Обстоятельство это, несомненно, очень огорчило Варнаву, так как Иоанн Марк был с ним в родстве. Но Варнава, привыкший терпеть все от своего властного спутника, не оставил великого плана проникнуть насквозь Малую Азию. Оба апостола, углубляясь в сторону и двигаясь неуклонно на север, между бассейнами Цестра и Эвримедона, прошли Памфилию, Писидию и продолжали путь до Горной Фригии. Путь этот был, должно быть, трудным и опасным. Этот лабиринт суровых гор охранялся диким населением, привыкшим к разбою, которое римлянам плохо удалось укротить. Павла, сжившегося с видами Сирии, поразили, должно быть, эти прекрасные, романтичные альпийские пейзажи, с озерами, с глубокими долинами, - пейзажи, которые можно сравнить с окрестностями Лаго-Маджиоре и Тессина. На первый взгляд нас удивляет направление, принятое апостолами, - направление, удалявшее их от крупных центров и наиболее оживленных дорог. Они, несомненно, и тут шли по следам еврейской эмиграции. В Писидии и Ликаонии были города, как Антиохия Писидийская, Иконий, где существовали большие еврейские колонии. Евреи эти многих обращали в свою веру; вдали от Иерусалима и от влияния палестинского фанатизма, они жили в согласии с язычниками. Последние приходили в синагогу; не редкостью были смешанные браки. Павел уже в Тарсе мог узнать, какие выгодные были здесь условия для введения и распространения новой веры. Дервия и Листры недалеко от Тарса. У семьи Павла могли быть знакомые в этих местах, или, по крайней мере, хорошие сведения об этих глухих округах. Отправившись из Перга, наши два апостола, пройдя около 40 миль, пришли в Антиохию Писидийскую, или Антиохию-Цезарею, в центр высоких равнин полуострова. Город этот оставался очень незначительным, пока Август не возвел его в звание римской колонии и не даровал ему италийского права. Тогда он приобрел большое значение и характер его отчасти изменился. До тех пор это был город жрецов, по-видимому, вроде Комана. Храм, давший ему известность, со своими легионами иеродулов и богатыми поместьями, был упразднен римлянами (25 лет до Р. Хр.). Но это крупное религиозное учреждение оставило, как всегда бывает, глубокие следы в нравах населения. Евреи были привлечены в Антиохию Писидийскую, вероятно, вслед за римской колонией.
      Апостолы, по обыкновению, в субботу отправились в синагогу. После чтения Закона и Пророков, старейшины, заметив двух иноземцев, по виду благочестивых, послали спросить их, не обратятся ли они к народу с несколькими словами увещания. Павел стал говорить, изложил тайны жизни Иисуса, его смерти и воскресения. Это произвело живое впечатление, и их попросили повторить проповедь в следующую субботу. Огромная толпа евреев и прозелитов пошла за ними по выходе из синагоги, и всю неделю Павел и Варнава непрерывно и деятельно проповедовали. Языческое население прослышало об этом, и любопытство его было возбуждено.
      В следующую субботу в синагоге собрался весь город; но настроение правоверной партии сильно переменилось. Она жалела о терпимости, выказанной ей в прошлую субботу; эта теснящаяся толпа сердила старейшин; начался спор, вперемешку с руготней. Павел и Варнава храбро выдержали бурю; однако, говорить в синагоге им не пришлось. Они ушли, выражая протест: "вам первым надлежит быть проповедану слову Божию, сказали они евреям; но как вы отвергаете его и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот, мы обращаемся к язычникам". И, действительно, начиная с этого времени, Павел все более и более укреплялся в мысли, что будущее принадлежит не евреям, а язычникам; что проповедь на этой новой почве принесет гораздо лучшие плоды; что Бог нарочно избрал его быть апостолом народов (язычников), и возвестить добрую весть до края земли. Отличительной чертой его великой души было то, что она непрерывно открывалась и расширялась. Мне думается, что только Александр обладал этим даром беспредельной юности, этой бесконечной способностью желать и достигать.
      Настроение языческого населения оказалось превосходным. Многие уверовали и сразу стали совершенными христианами. To же самое, как мы убедимся, произошло и в Филиппах, в Александрийском Троасе и, вообще, в римских колониях. Влечение, которое было у этого добродушного и благочестивого населения к чистому культу и которое до сих пор выражалось обращением в еврейство, с этого времени начинает проявляться в обращении в христианство. Несмотря на свой странный культ, а может быть и вследствие реакции против последнего, население Антиохии, как и всей вообще Фригии, имело какую-то склонность к монотеизму.
      Новый культ, не требовавший обрезания и не принуждавший к соблюдению мелочных требований, был для благочестивых язычников гораздо привлекательнее; поэтому очень скоро все стали склоняться к нему. Эти глухие провинции, затерянные в горах, за которыми власти мало наблюдали, которые не имели ни исторической известности, ни какого бы то ни было другого значения, были превосходной почвой для веры. Образовалась довольно многочисленная церковь. Антиохия Писидийская стала центром пропаганды, из которого учение стало распространяться по всем окружающим местностям.
      Успех новой проповеди среди язычников окончательно привел евреев в бешенство. Против миссионеров образовался благочестивый заговор. Некоторые из наиболее значительных женщин города были прозелитками еврейства; правоверные евреи подговорили их убедить своих мужей, чтобы последние добились изгнания Павла и Варнавы. И, действительно, оба апостола были изгнаны постановлением местных властей из города и области Антиохии Писидийской.
      По апостольскому обыкновению, они отряхли на город прах ног своих. Потом они пошли к Ликаонии и, пройдя около пяти дней по плодородной стране, пришли в город Иконию. Ликаония, как и Писидия, была страной малоизвестной, невидной, сохранившей свои древние обычаи. Патриотизм там еще был довольно живой; нравы были строгие, дух - серьезный и честный. Икония была городом древних культов и преданий, которые во многих отношениях даже приближались к еврейским. Город, до того очень маленький, когда Павел пришел туда, только что получил или был накануне получения от Клавдия звания колонии. Крупный римский сановник, Луций Пупий Презенс, прокуратор Галатии, приписывал себе вторичное основание его, и город менял свое древнее имя на название Claudia или Claudiconium.
      Евреев, вероятно, именно вследствие этого, там было много, и они приобрели многих сторонников. Павел и Варнава говорили в синагоге; образовалась церковь. Миссионеры сделали Иконию вторым апостольским центром, очень оживленным, и долго пробыли там. Здесь, по словам одного романа, пользовавшегося большой популярностью около первой половины III века, Павел обрел прекраснейшую из учениц своих, верную и симпатичную Феклу. Рассказ этот не основан ни на каком действительном событии; приходится, однако, спросить себя, произвольно ли Азийский священник - автор романа - выбрал местом действия в своем рассказе Иконию. Гречанки из этой местности и до сих пор еще знамениты своими прелестями и подвержены эпидемическим истерическим явлениям, которые врачи приписывают действию климата. Как бы то ни было, успех апостолы имели очень большой. Много евреев уверовали; но еще больше прозелитов апостолы завербовали вне синагоги, в среде того симпатичного населения, которое старые культы уже не удовлетворяли. Прекрасные нравоучения Павла приводили добрых Ликаонян в восхищение; по легковерию своему, они, к тому же, расположены были с восторгом принимать то, что казалось им чудесами и сверхъестественными дарами Духа.
      Буря, заставившая проповедников покинуть Антиохию Писидийскую, повторилась и в Иконии. Правоверные евреи стали стараться возбудить против миссионеров языческое население. Город разделился на два лагеря; произошло восстание; говорили о том, чтобы побить апостолов камнями. Они бежали, покинув столицу Ликаонии.
      Икония лежит возле исчезающего озера, при входе в огромную степь, занимающую центр Малой Азии и до сих пор не поддавшейся никакой цивилизации. Дорога к Галатии в собственном смысле и к Каппадоккии была закрыта. Павел и Варнава решили обойти кругом подножие безводных гор, образующих полукруг вокруг равнины с южной стороны. Горы эти представляют не что иное, как северный склон Тавра; но так как центральная равнина лежит очень высоко над уровнем моря, Тавр с этой стороны не очень высок. Местность холодная и однообразная, почва - то болотистая, то песчаная, потрескавшаяся от жары, наводит смертельную тоску. Только массив потухшего вулкана, в наши дни носящий имя Карадага, образует как бы оазис среди этого бесконечного моря.
      Два небольших и малоизвестных города, местоположения которых мы в точности не знаем, стали тогда театром деятельности апостолов. Эти два городка назывались Листрами и Дервие. Затерянные в долинах Карадага, среди бедного населения, занятием которого было скотоводство, у подножья самых неприступных разбойничьих гнезд, какие только были известны древности, эти два города оставались совершенно провинциальными. Цивилизованный римлянин чувствовал себя там, точно у дикарей. Говорили там по-ликаонски. Евреев было мало. Устраивая колонии в неприступных местностях Тавра, Клавдий сообщал этим обездоленным округам больше порядка и безопасности, нежели там когда-либо было.
      Сначала Евангелие было возвещено Листрам. Там произошел любопытный случай. В первое время пребывания апостолов в этом городе распространился слух, что Павел чудесным образом исцелил хромого. Легковерное и склонное к вере в сверхъестественное население сейчас же вообразило себе нечто странное: оно представило себе, что два божества приняли вид людей, чтобы ходить среди смертных. Вера в такие приходы богов была очень распространена, особенно в Малой Азии. Вскоре после этого жизнь Аполлония Тианского стала считаться путешествием Бога по земле. Тиана лежит недалеко от Дервии. Так как по древнему преданию, освященному храмом, ежегодным праздником и прелестными рассказами, подобные совместные путешествия делали Зевс и Гермес, апостолам стали давать имена этих божественных странников. Варнаву, который был ростом выше Павла, сделали Зевсом; Павел, которому принадлежало слово, стал Гермесом. За городскими воротами как раз имелся храм Зевса. Жрец его, узнав, что произошло явление божества и бога его видели в городе, стал совершать жертвоприношение. Быки были уже приведены, гирлянды принесены к портику храма, когда Павел и Варнава показались там, раздирая свои одежды и говоря, что они - простые люди. Языческие народности, как мы уже сказали, придавали чудесам совсем иное значение, нежели евреи. Для последних чудо было аргументом за учение; для первых же это было непосредственное откровение божества. Проповедуя такому населению, апостолы старались говорить больше о Боге, нежели об Иисусе; проповедь их снова становилась чисто еврейской, скорее деистической. Евреи, склонные к прозелитизму, всегда понимали, что в их религии всем людям подходит только монотеистическое основание, остальное же, моисеевы установления, мессианические идеи и т. д. образуют как бы второй разряд верований, составляющих как бы частное достояние детей Израиля, род семейного, неотчуждаемого наследия.
      В Листрах евреев палестинского происхождения или было очень мало, или совсем не было; поэтому, апостол долго жил там в полном покое. Одно семейство в городе оказалось центром и школой величайшего благочестия. Оно состояло из бабки, по имени Лоис, матери, по имени Евники, и юноши, по имени Тимофей. Обе женщины исповедывали, вероятно, еврейство, как прозелитки. Евника, по-видимому, была замужем за язычником, ко времени прихода Павла и Варнавы умершим. Тимофей, среди этих двух женщин, рос в занятиях священным писанием и в наставлениях живейшего благочестия, но, как то часто бывало у самых благочестивых прозелитов, он не был обрезан. Павел обратил обеих женщин в христианство. Тимофей, которому тогда могло быть лет 15, был просвещен христианской верой своими бабкой и матерью.
      Слух об этих случаях обращения дошел до Иконии и Антиохии Писидийской и вновь зажег гневом живших в этих городах евреев. Они послали в Листры эмиссаров, которые вызвали возмущение. Фанатики схватили Павла, повлекли вон из города, побили камнями и бросили, считая его мертвым. Ученики поспешили ему на помощь; раны его были неопасны; он вернулся в город, вероятно, ночью, а на следующий день отправился с Варнавой в Дервию.
      И тут они долго пробыли и завоевали новых приверженцев. Эти церкви - в Листрах и Дервии - были первыми церквами, состоявшими исключительно из язычников. Понятно, какая разница была между подобными церквами и палестинскими, образовавшимися в лоне чистого еврейства, и даже антиохийской, развившейся на еврейских дрожжах и в обществе, уже объевреенном. Здесь приходилось иметь дело с людьми нетронутыми, с добрыми провинциалами, очень набожными, но склонностями воображения резко отличавшимися от сирийцев. До тех пор проповедь христианства давала плоды только в больших городах, с крупным населением, занимавшимся ремеслами. С этих пор появились церкви и в маленьких городках. Ни Икония, ни Листры, ни Дервия не были достаточно крупны, чтобы образовать в среде своей Церковь-мать, как Коринф или Эфес. Павел стал называть своих Ликаонских христиан именем провинции, где они жили. А провинция эта называлась Галатией, если придавать слову провинция - тот административный смысл, в котором оно употреблялось римлянами.
      Римская провинция - Галатия, действительно, заключала в себе далеко не только ту страну, населенную галльскими авантюристами, центром которой был город Анцира. Это была искусственная единица, соответствовавшая временному объединению провинций, которое совершено было галатским царем Аминтой. После сражения при Филиппах и смерти Дейотара, Аминта получил от Антония Писидию, а затем Галатию, с частью Ликаонии и Памфилии. Август утвердил его во владении этими областями. В конце своего царствования (25 лет до Р. Хр.) Аминта кроме Галатии в собственном смысле владел еще Ликаонией и Исаврией до Дервии включительно, юго-востоком и востоком Фригии, с городами Антиохией и Аполлонией, Писидией и Киликией Трахейской. По смерти его все эти страны образовали одну римскую провинцию, за исключением Киликии Трахейской и памфилийских городов. Итак, провинция, носившая официальное наименование Галатии, по крайней мере во время первых цезарей, несомненно состояла из 1) собственно Галатии, 2) Ликаонии, 3) Писидии, 4) Изаврии, 5) Горной Фригии с городами Антиохией и Аполлонией. Так продолжалось долгое время. Столицей этого огромного пространства, содержавшего в себе почти всю центральную Малую Азию, была Анцира. Римляне охотно изменяли таким образом старинные географические границы, чтобы разъединить национальности и заглушить исторические воспоминания, и создавали произвольные административные группы, подобные нашим департаментам.
      Павел для обозначения страны обыкновенно пользовался административным ее наименованием. Область от Антиохии Писидийской до Дервии, где он проповедовал евангелие, стала для него Галатией, а христиане этой области Галатами. Имя это осталось для него особенно милым. К иным из Галатских церквей он питал особенную нежность, а они больше всех чувствовали к нему личную привязанность. Память о дружбе и преданности, которые он нашел у этих добрых людей, была одним из сильнейших впечатлений его апостольской жизни. Были еще обстоятельства, укрепившие в нем память об этих днях. Во время пребывания Павла в Галатии он, по-видимому, страдал от тех припадков слабости или болезни, которым он часто был подвержен. Заботы и участие прозелитов сердечно тронули его. Гонения, которые им пришлось совместно перенести, окончательно укрепили между ними прочную связь. Таким образом незначительный ликаонский центр приобрел большое значение. Павел любил возвращаться к нему, как к первому своему творению; оттуда он взял себе позднее двух самых верных своих товарищей, Тимофея и Гая.
      В течение четырех или пяти лет он таким образом отдавал себя целиком довольно ограниченному кругу лиц. В то время он меньше думал о тех больших, быстрых поездках, которые к концу его жизни стали у него почти страстью, нежели о том, чтобы основать и укрепить церкви, которые могли бы служить ему точкой опоры. Неизвестно, были ли у него в это время сношения с Антиохийской церковью, которая послала его на проповедь. Но в нем пробудилось желание увидеть вновь эту церковь-мать. Он решил отправиться туда, и в обратном порядке проследовал по маршруту, уже пройденному им. Оба миссионера вторично посетили Листры, Иконию, Антиохию Писидийскую; они снова остановились в этих городах, укрепляя верующих в вере, наставляя их в постоянстве и терпении, уча их, что только скорбями и можно войти в Царство Божие. Устройство этих далеких Церквей было, впрочем, очень несложно. Апостолы избирали в каждой из них старейшин, которые, после их отъезда, представляли всю власть их. Прощание бывало трогательное. Все постились, молились, а затем апостолы поручали верных Богу и отправлялись в путь.
      Из Антиохии Писидийской апостолы снова пришли в Перг. На этот раз проповедь их, по-видимому, увенчалась здесь успехом. Города с процессиями, паломничествами и большими ежегодными празднествами часто оказывались благоприятной почвой для проповеди апостолов. Из Перга они в один день пришли в Атталию, крупный порт Памфилии. Тут сели на корабль, отправлявшийся в Селевкию, откуда они добрались до великой Антиохии, где они, пять лет тому назад, были осенены благодатью Божией.
      Поле этой миссии было не особенно значительно. Оно заключило в себе Кипр, во всю длину его, и в Малой Азии ломанную линию приблизительно в сто миль. Это был первый пример такого рода апостольского путешествия; ничего не было подготовлено заранее. Павлу и Варнаве пришлось бороться с крупными внешними затруднениями. He надо представлять себе эти странствия путешествиями, напр., какого-нибудь Франсуа Ксавье или Ливингстона, которых поддерживали богатые общества. Апостолы, скорее, были похожи на рабочих-социалистов, пропагандирующих свои убеждения из кабачка в кабачок, чем на современных миссионеров. Ремесло их оставалось для них средством к добыванию необходимого; им приходилось останавливаться, чтобы заниматься им, сообразуясь с местностью, где они находили работу. Отсюда задержки, безделье, тысячекратная потеря времени. Но, несмотря на всякие большие препятствия, общие результаты эта первая проповедь дала громадные. Когда Павел сел на корабль, чтобы вернуться в Антиохию, - существовали уже церкви язычников. Был сделан великий шаг. Все такого рода факты, произошедшие раньше, не имели решающего значения. Их можно было все более или менее правдоподобно оправдать перед правоверными иерусалимскими евреями, утверждавшими, что обрезание есть необходимое приуготовление к исповеданию христианства. На этот раз вопрос был поставлен прямо. Выяснился также другой факт величайшего значения: это - прекрасная почва, которую Евангелие могло найти в некоторых народах, исповедывавших мифологические культы. Учение Иисуса, очевидно, должно было воспользоваться тем очарованием, которое имело до тех пор на благочестивых язычников. Еврейство, в особенности Малой Азии, очевидно, суждено было стать второй христианской землей. После бедствий, которым вскоре подвергнутся палестинские церкви, она станет главным очагом новой веры, театром важнейших преобразований последней.
      Глава 3. Первое дело об обрезании
      Возвращение Павла и Варнавы Антиохийская церковь встретила радостными кликами. Вся улица Сингона приобрела праздничный вид; собралась вся церковь. Миссионеры рассказали свои приключения и то, что сделал Бог через них.