ГЛАВА XX. В Парме

Маленькая экспедиция быстро добралась до Пармы в департаменте Джунин.

Следуя совету Инес, они все направились прямо к губернатору города. Этот достойный джентльмен был владельцем гасиенды в окрестностях Пармы и добрым приятелем профессора Сен-Клэра и принял все общество с чрезвычайным гостеприимством. Радость увидеть внучку знаменитого профессора заставила его даже сдержать свою ненависть к неграм.

Но Киду все же пришлось довольствоваться помещением в соседнем флигельке, что, впрочем, пришлась ему вполне по вкусу. Вообще он чувствовал себя великолепно и со скромным торжеством принял благодарную улыбку Инесы, передавая ей ценности, похищенные наемниками Антонио у чертовой пропасти.

Конча вернулась к сознанию в течение вечера. После ближайшего исследования обнаружилось, что нож бандитов оказался на этот раз милостивым. Он проник косым направлением в левое легкое, не повредив ни одного из значительных кровеносных сосудов, и в операции не было необходимости.

— Если только кож не был чем-нибудь загрязнен, то нет никаких оснований для страха, — сказал Фиэльд донне Инесе. — Заживление протечет как при глубокой ножевой ране. Впрочем, — добавил он, — жизнь индианки не так-то легко пресечь ножом. Сила сопротивления этого народа против подобного рода оружия поистине изумительна.

Молодая перуанка взглянула с удивлением на высокого спокойного человека, стоявшего перед ней. Он так резко отличался от всех других. И вдобавок он спас ей жизнь.

— Я никогда не сумею достаточно отблагодарить вас за все то, что вы сделали для меня и для Кончи, — промолвила она. — С тех пор как пропал дедушка, у меня не было ни одного защитника. Я стала одинока и бедна. Ах, если бы мне только удалось отыскать его!

Фиэльд не нашел в себе мужества сообщить правду этому ребенку. И без того у нее было достаточно затруднений.

— В Лиме все думают, что профессор умер, — все-таки отважился он сказать.

— Бедный дедушка, — тихонько сказала она. — Значит, надежды мало… Но несмотря на все, я хочу увидеть то место, где он, может быть нашел свою смерть… Он был такой смелый и отважный. Он совсем забыл про то, что он уже старый человек.

— Замечательно, — сказал Фиэльд, — что я тоже должен отправиться в те места, где пропал Сен-Клэр.

— Но тогда мы можем ехать вместе, — воскликнула девушка в восхищении.

— Нет, это невозможно, — сказал Фиэльд. — Путь, по которому я поеду, может быть только путем мужчины.

— А я не хуже мужчины.

Фиэльд невольно рассмеялся.

— Во многих отношениях даже лучше. Но даже если вы в состоянии выдержать многие испытания, все же существует граница для выносливости и силы женщины. Хорошая женщина может быть очень часто и хорошей опорой, но иногда может быть также и помехой. Кроме того, наша с вами поездка в непроходимые леса Амазонки может быть не одобрена вашими друзьями и знакомыми в Лиме и доставит вам, таким образом, немало неприятностей. То, что я говорю, — смешно, но это так.

— Пустяки! — воскликнула Инеса, — мнение лимских жителей для меня глубоко безразлично. Да кроме того, с нами поедут Конча и ее брат.

— Вы не можете рассчитывать на Кончу раньше трех недель.

— Но вы ведь можете подождать?

Фиэльд отвел от нее свои глаза, внутренне проклиная самого себя. Но он не мог видеть эти сиявшие доверием глаза, не испытывая какой-то почти отеческой слабости. Его сердило то, что он чувствовал такую горячую симпатию к этой юной дочери Юга, которая говорила с ним без кокетства и заигрывания, от всей своей простой души… То была женщина без хитростей.

И так как он не был в состоянии разрушить ее надежды, он отвернулся от нее весьма невежливо и предоставил себя в распоряжение губернатора, который направил на него настоящий артиллерийский огонь вопросов о событиях в далекой Европе.

Когда Фиэльд лег в этот вечер в постель, он был очень недоволен собой. Ему надо было подумать о многом. Во-первых, он не мог отослать Инесу в Орайо, пока черный Антонио находился еще в этих местах. Черт возьми!., почему он не убрал совсем этого бандита! Не сделался ли он случайно сентиментальным?!.. О! Нет, никогда! Но он всегда имел эту слабость — предоставлять противнику равные условия. И для него никогда не существовало радости и удовлетворения в убийстве неспособного к сопротивлению человека, даже если это было только вредное животное.

После долгих размышлений он, наконец, пришел в согласие с самим собой — взять Инесу с собою в Иквитос. Там могла она жить в относительной безопасности. Там могла она подождать Кончу и уже тогда двинуться дальше на пароходе по реке Амазонке до самой Пармы. А оттуда в Европу, где жили родственники ее дедушки. А когда будет там, она может с помощью адвоката добиться разъяснения запутанных дел фирмы Мартинец в Лиме.

С этим успокоительным убеждением положил Фиэльд голову на подушку и заснул. Он так устал и спал так крепко, что не услыхал легкого шума у самой своей двери около полуночи.

То был Кид Карсон, покинувший свой флигель и улегшийся на страже перед дверью Фиэльда, словно цепная собака…

Но ничего не произошло в эту ночь, чтобы потребовало его помощи.

Долго горел свет в комнате Инесы. Она сидела у постели раненой Кончи, зашивала ее порванные одежды и меняла перевязки на горящей ране. Юная индианка с берегов Мараньона была бесконечно терпелива. Ей было запрещено говорить, но большие, прекрасные глаза на плоском лице говорили лучше всяких слов. Второй раз уже была она на пороге смерти, но белокурый исполин еще раз спас ее.

Конча не была совсем необразованной девушкой. Недаром же брат ее Хуамото был в Иквитосе величайшим знатоком индейских наречий Южной Америки. Также и она имела кой-какие сведения об истории старинного племени инков, об его обычаях и религии. Она читала о великом загадочном боге Нахакамаке, имя которого по-индиански означает — «Тот, кто дал жизнь вселенной». Теперь маленькая Конча раздумывала о том, не был ли этот белокурый повелитель, который принимал во всем столь заботливое участие, самим Нахакамаком. И эта догадка все укреплялась в ней, по мере того, как лихорадка от раны все сильнее шумела в ее крови. В те минуты, когда лихорадка достигала пароксизма и действительность смешивалась со сном, она шептала своеобразные молитвы. Они не были обращены ни к святой деве, ни к святым — хранителям Лимы, но к неведомым богам, обитающим в сердце человека.

Одна лишь Инеса прислушивалась к ее наивным, лихорадочным излияниям, но молитвы Кончи произвели на нее глубокое впечатление.

А за окном тропическое небо с громадными мерцающими звездами склонялось над маленьким городком, затерянным в горном Перу.

А в далеком предместье города в одинокой хижине горел огонь. Двое мужчин сидели там в угрюмом молчании и выпивали солидное количество спиртного. Хозяин домика, коренастый метис с подозрительной физиономией, имел такой вид, словно у него чесался язык рассказать что-то, но он не осмеливался раскрыть рта. Потому что гость был не кто иной, как сам черный Антонио, который был весьма не в духе. Повязка на лбу и толстый, распухший нос мало способствовали как улучшению его настроения, так и украшению его наружности.

Элегантный и улыбающийся боксер из дансинга в Лиме был почти неузнаваем. Налитые кровью глаза выкатывались из своих впадин. Он беспрестанно облизывал языком сухие, потрескавшиеся губы. Выпитое начинало оказывать свое действие. Обыкновенно столь умеренный человек, наконец, дорвался до водки, чтобы напиться пьяным. Но сколько он ни осушал стаканов водки, он все же не мог забыть того, что сидел оскорбленный, избитый… Может быть, ему случалось два-три раза в юности испытать поражение на арене, но в борьбе жизни он еще никогда не претерпевал подобного… еще никто никогда не поборол черного Антонио. И если бы то, что произошло сегодня в Лиме, было известно, то многие обрадовались бы и захлопали бы в ладоши. Его враги теперь поднимут головы… Быть может, об этом напечатают даже на столбцах «Комерцио». Он был унижен… Этот белесый доктор самым откровенным образом показал ему свое презрение тем, что милостиво подарил ему жизнь.

Хозяин вдруг отскочил в угол хижины.

Черный Антонио вытащил свой макете и замахнулся. Затем с рычанием быка, умирающего на арене, он всадил изо всех сил длинный нож в белый деревянный стол.

Успокоив таким образом свою неистовую ярость, он опустошил одним духом тяжелую кружку водки.

Несколько минут спустя, он уже храпел под столом, заглушая сном гнев и хмель.

ГЛАВА XXI. Инки

На следующий день Фиэльд и его спутники тронулись дальше вниз, по течению реки Нахитеа. Донна Инеса присоединилась к ним, словно это было давно решено, и Фиэльд не имел мужества запретить ей последовать за ними. Впрочем, для молодой девушки было далеко не безопасно оставаться в Парме, пока Антонио Веласко бушевал в предместьях города и заливал свою досаду и ярость столь опасной жидкостью, как алкоголь.

Но, во всяком случае, Фиэльд твердо решил, что в Инквитосе этому должен наступить конец. Он не мог ни в коем случае позволить женщине разделить с ним опасности такой экспедиции. Там путников ждали не только обыкновенные трудности, но также непредвиденные и загадочные ужасы в пустыне.

По-видимому, Сен-Клэр не осмелился даже намекнуть своей внучке, в чем была эта совершенно неслыханная опасность, которой он подвергался в этой поездке. Инеса совершенно не подозревала обо всем том, что профессор Сен-Клэр поверил своему старому учителю в Орайо.

С тихой покорностью выслушала молодая девушка категорический отказ Фиэльда. Она слегка надулась, как и следовало по женскому обычаю, когда не все совершается по их прихоти, но не больше, чем было строго необходимо. В действительности же донна Инеса более чем когда-либо была намерена совершить всю экспедицию до конца. Она рассчитывала на то, что поборет упорство Фиэльда своим мужеством и неутомимостью в дороге, а может быть, чуточку и на то обстоятельство, что слабость женщины иногда становится ее силою, особенно принимая во внимание уступчивость и заботливость Фиэльда по отношению к ней и к Конче.

Возможно, что Фиэльд втайне не был совсем уверен в подчинении Инесы, но он во всяком случае надеялся привести ее к послушанию, пустив в ход последнее средство, то есть открыть ей истинное положение вещей, а также рассказать все, что он знал о судьбе ее дедушки.

Так проходили дни на длинном пути в 340 километров, спускающимся к первым судоходным притокам огромной системы Амазонки, являющейся главной жизненной артерией для всей Южной Америки.

Хотя и против своей собственной воли, но Фиэльду пришлось сознаться, что донна Инеса — очень ценный спутник. Она знала каждую подробность этой дороги и, что еще лучше, она знала также всю эту страну, ее фауну, ее историю, как никто другой. И ее любовь к этой горной стране Монтане выражалась в горячем поклонении ее природе.

Понемногу Фиэльд учился узнавать эту обычно столь молчаливую и сдержанную девушку совсем с другой стороны. Ледяная сосулька Лимы растаяла без следа в этой жизни на вольном воздухе. Как далека она была от утонченной, разряженной куклы! Дедушка был ее учителем. Он взял ее на свое попечение с тех пор, как злая судьба отняла у нее родителей, и сам направил первые шаги в тот мир, где наука и любовь к природе шествуют бок о бок. В свободные часы и во время каникул он брал ее с собой в экскурсии и путешествия…

— Бросай твои книги! — говорил он ей в таких случаях. — Теперь мы будем читать историю, географию и естествознание на самой земле. Там найдем мы все книги жизни, раскрытые перед нашими глазами…

Через неделю экспедиция достигла Порт-Бермудеца, где маленький, плоскодонный пароход ожидал пассажиров на реке Нахитеа, одной из самых маленьких ветвей в могучем разветвлении Амазонки.

То не было совсем приятным путешествием, так как пароходы здесь очень малы, а остановки не представляют ничего заманчивого для избалованного туриста. Но все-таки эта поездка к большой реке, называемой по-индейски Укаяли, в которую впадает Нахитеа и которая в свою очередь вливается в Амазонку, изобилует своеобразными чудесами. Потому что Нахитеа течет через местности, где крупнейшие индейские племена Южной Америки ведут жизнь тихую, уединенную и первобытную.

Инки не имеют ничего общего с этими племенами так же, как и ацтеки и тольтецы в Мексике не имеют ничего общего с индейцами девственных лесов Северной Америки. То было высоко развитое племя, которое теперь совершенно вымерло. В течение одного столетия испанцам удалось уничтожить их всех до последнего. Немногие, которые избежали меча, плахи и орудий пытки, были замучены до смерти теми «божьими людьми», что в религиозном садизме наслаждались стойким и философским презрением к смерти, свойственным инкам.

Остановим же ненадолго наш взор на этих сынах Солнца, которые в анналах мировой истории пребывают в романтическом тумане, до сих пор еще не рассеянном наукой.

Откуда происходит этот загадочный народ, пришедший в Перу гораздо раньше, чем испанцы, и живший некогда на высоких плоскогорьях Анд, где он возделывал землю и строил памятники, до сих пор преисполняющие нас удивлением?

Науке приходится в этом вопросе идти ощупью в темноте. В течение многих лет одна теория за другой пытались выяснить происхождение инков. Некоторые думают, что они — автохтоныnote 9. Другие приписывают им происхождение из разных стран, как, например, Египет, Сирия, Китай, Мессопотамия, Япония, Карфаген, Ханаан; нашлись даже ученые, утверждавшие, что предки инков пришли из Норвегии.

Норвежцы, во всяком случае, не могут притязать на честь хотя бы отдаленнейшего родства с этим гордым и благородным племенем. Хотя викинги и заходили далеко на своих открытых кораблях, но все-таки едва ли возможно, чтобы они могли забраться в горную страну Перу.

Более правдоподобно предположение, что инки происходят от азиатского источника. Их наружность, искусство и нравы указывают на близость к монгольскому типу. Их ткани, керамика, земледелие и религиозные обряды, как и у древних мексиканцев, очень часто напоминают о Китае.

Но, с другой стороны, египетская теория имеет многочисленных приверженцев по причине большого сходства некоторых черт у обоих народов. Так, например, пирамидальная форма их построек и бальзамирование умерших. Челны, употребляемые на озере Титикака, очень схожи с судами, изображенными на гробнице Рамзеса III.

Но, как здесь уже упоминалось, происхождение инков окутано мистическим и сказочным туманом, оно — тайна, о которой нашептывают лишь ветер на вершинах Анд да волны Тихого океана.

Испанские завоеватели не принадлежали к людям, задумывающимися над загадками, они не были сознательными людьми. Их отвага, упорство, жестокость и самоуверенность были настолько же велики, насколько безгранично было их невежество.

Исключением из них являлся один одаренный человек, в котором смешалась кровь завоевателей с кровью побежденных, а именно, знаменитый летописец Гарсиласо де ла Вегаnote 10. Его мать была индианка из племени инков, а отец — испанец. Этому человеку обязаны мы тем, что до сих пор сохранились кое-какие сведения об истории инков.

Читатель спросит, из каких архивов черпал Гарсиласо де ла Вега свои материалы, потому что инки не знали ни иероглифов, ни какой-либо другой буквенной системы. И все же у них был своеобразный род книги.

В их архивах была собрана самая странная, необыкновенная литература, которую когда-либо видел мир. Она состояла из шнуров с узелками различных размеров и цветов. Эти шнуры и узелки составляли в совокупности мнемотехническую систему, которую опытные ученые могли разъяснить без затруднения. Эти разноцветные шнуры, в которых каждое составное волокно, каждый цвет, каждый узел имели соответствующее значение, и составляли литературу инков. То были словно страницы книги и, переходя из поколения к поколению, они хранили богатое красками повествование о предках, об их деяниях и об их общественном строе.

Первый инка родился от солнца. Однажды из своего сверкающего жилища он заметил, что жители Андских гор обитают в своих пещерах скорее как дикие звери, нежели как люди. Тогда он послал сына и дочь к этим жалким созданиям. И эти двое инков научили дикие народы сажать маис и строить дома и города…

Так начинает Гарсиласо де ла Вега историю инков. Это сказание не особенно древнее. Так как Манко Копак, первый царь инков, жил, по всей вероятности, в то же время, что и Святой Олафnote 11.

Все это и еще многое другое рассказала Инеса во время семидневного плавания по реке Укаяли. А тропическое солнце и тихо волнующаяся трава пампасов содействовали положению дороги между двумя этими человеческими душами, такими разными, но одинаково жаждавшими одиночества великих приключений.

И вот однажды пароход обогнул глинистую косу и перед ними открылся город Иквитос, смиренный и скромный, но бывший все же огромным клапаном, пульсирующим сердцем, отправляющим жизнетворящий поток через сердечные полости Южной Америки.

ГЛАВА XXII. Иквитос

Индеец племени тоба, Паквай, не был похож на сынов юга, любителей качаться в гамаке и курить вонючие сигареты.

Напротив, он обладал чрезвычайно деятельной натурой, не знающей никогда покоя. Он принадлежал к тому сорту людей, на которых рядовой обыватель смотрит с открытым презрением, но одновременно и с тайной завистью и удивлением.

Взрослый индеец в Монтане является чем-то вроде божества. На него молится вся семья. Сам он ничего не делает и предоставляет жене всю хозяйственную работу. Разумеется, он, как и подобает благородному властелину, занимается немного охотой, заботится о своем оружии и собирает ядовитые растения для своих стрел. Но вся черная работа возложена на плечи женщины. При таких условиях мужчине необходимо иметь несколько жен: в то время как одна жена родит ребенка, другая ведет хозяйство и собирает каучук.

Но Паквай понемногу отстал от этих прирожденных индианских вкусов. Он вел, напротив, весьма деятельный образ жизни. Иквитос, конечно, вовсе не был городом многочисленных развлечений. Это — один из тех своеобразных заново отстроенных городов, которые попадаются среди пустынных, диких местностей. Здесь назначали себе место встречи всевозможные расы земли. Здесь говорили на всех языках и упражнялись во всех пороках.

Несмотря на свое уединенное положение, Иквитос очень оживленный узел путей между востоком и западом Южной Америки. Испанцы, американцы, англичане и немцы в течение многих лет протягивали свои жадные объятия к этому неотшлифованному алмазу. Этот оазис, лежащий в пустынной местности, где индейцы девственного леса целыми веками жили своей вольной жизнью, был когда-то во власти крокодилов и огромных удавов. Там, где когда-то пума подстерегала речную свинку, теперь стоит бар, где можно получить превкусный, отлично смешанный коктейль. А маленькие грязные спекулянты и ростовщики, испанцы и евреи, лезут из кожи вон, чтобы ловко прикарманить трудовые денежки, заработанные в поте лица и краснокожими, и людьми белой расы.

Но Паквай не поддерживал никаких знакомств, несмотря на то, что был известным человеком и Иквитосе. Он чувствовал себя уже на службе у Фиэльда и пользовался временем ожидания, чтобы ориентироваться как можно лучше. Из этого города предпринял Сен-Клэр свою последнюю экспедицию и сюда же была прислана первая и последняя весть за время его таинственного путешествия.

Паквай очень скоро встретился с индейцем Хуамото, судьба которого в общих чертах напоминала собственную судьбу Паквая и который, вследствие своего основательного знания языков и нравов индейцев Амазонки, был в Иквитосе первым проводником, ценимым как учеными, так и охотниками, рискующими своей жизнью в этой опасной стране.

У обоих индейцев было о чем поговорить, а когда выяснилось, что они оба имели отношение к экспедиции Сен-Клэра, их знакомство выросло в неизменную верную дружбу.

Брат Кончи был невысокий индеец племени майдрука, с некрасивым, плоским лицом. Но его темные глаза были красивы и умны, а вся его осанка имела отпечаток благородства и гордости, который так часто встречается у людей белой расы.

При других условиях Хуамото мог бы далеко пойти. У него был гений лингвиста, поймавшего в свои уши все неведомые речи, звучащие кругом него в девственных лесах. Были даже суеверные люди, утверждавшие, будто бы лингвистические познания маленького индейца простирались так далеко, что он мог без всякого труда разговаривать с зверями, обезьянами и тапирами и даже со змеями…

Оба достойные индейца сидели и ждали. Близ гавани стоял маленький трактир, где можно было получить так называемое маисовое пиво, которое легко скользило по хрупкому индейскому горлу, не волнуя головы.

Когда встречаются два индейца, вы не услышите обильных разговоров, если только «огненная вода» не развяжет языки. И эти два цивилизованные сына вечно темной загадки беседовали друг с другом почти без слов. Тихое гм-гм, кивок головы, неуловимое движение век казались их единственными средствами общения, но дым их трубок свивался мирно и дружелюбно.