Глава 3

Мара приподняла край занавески, закрывающей окно кареты, и перед ней предстала панорама великолепного восхода солнца. Все обещало еще один прекрасный день; насколько хватал глаз, небо было чистым и голубым. По настоянию Мары Пудж вез их всю ночь, не считая двух остановок на водопой, которыми они с Саймой воспользовались, чтобы перекусить холодным мясным пудингом и превосходным сыром, предусмотрительно взятыми кучером в дорогу.

От этой пищи и тряской езды желудок Мары, и без того расстроенный вследствие нервного напряжения, все более давал о себе знать. Она постаралась объяснить Пуджу свою торопливость желанием невесты поскорее увидеть своего жениха. На самом же деле ей хотелось поскорее попасть в родной Кулхевен, и с каждой милей это чувство становилось все сильнее.

Это в сочетании с подспудным страхом от предстоящего появления перед лордом Сент-Обином в роли его нареченной делало пребывание в замкнутом пространстве кареты еще более томительным.

Надеясь хотя бы немного снять накопившееся внутреннее напряжение, Мара глубоко вдохнула утренний воздух. За всю ночь она не уснула ни на минуту, слишком занятая мыслями о том, что ей предстоит. Что же касается Саймы, та, казалось, абсолютно ни о чем не беспокоилась и, несмотря на рытвины и ухабы, всю ночь прохрапела, как пьяный матрос. Она не проснулась даже тогда, когда Пудж умудрился, потеряв дорогу, завести их прямо в вонючую трясину, после чего Мара долго удивлялась, где Сент-Обин откопал своего кучера, который не умеет править лошадьми.

Во время долгой бессонной ночи Мара могла довольствоваться лишь тем, что, выглядывая из окна кареты, считала звезды и предавалась воспоминаниям о детстве. Она уже почти забыла, как сильно была привязана к этой дикой и прекрасной земле, прошло уже столько лет с тех пор, как она была здесь в последний раз.

Когда рассвело, окружающий пейзаж начал принимать все более знакомые очертания и она стала узнавать кое-какие приметные места. Вчера вечером, когда солнце начало уже склоняться за горизонт, они миновали гигантский дуб Алму у графства Килдер, где, как говорили, была похоронена голова мифического героя Ферула Мак-Мейла Дуина после того, как он погиб в битве. На закате проехали скалу под названием «Людоед», которая в свете заходящего солнца очень напоминала гигантского тролля, поджидающего зазевавшегося прохожего. Мара вспомнила, как ее старший брат Наэл, когда она была совсем еще крохой, рассказывал ей, что эта скала была много лет назад великаном, обращенным в камень великим кельтским богом Дагдой за то, что тот ел людей, живущих в соседней деревне.

Поэтому каждый раз, когда ей приходилось проезжать с родителями мимо, она боялась, что людоед каким-то образом оживет, чтобы съесть и ее тоже. Тогда она еще не знала, что настанет день, когда явится настоящий демон и проглотит всю Ирландию — демон по имени Оливер Кромвель.

Чем дальше они отъезжали от города, тем гуще становился лес и деревья полностью загораживали солнечный свет В таких местах Пудж обычно погонял лошадей, пытаясь, очевидно, поскорее миновать грабителей, которые могли прятаться в тени деревьев.

Но чем более узнаваемыми становились для Мары эти места, места, в которых она родилась и выросла, тем больше она поражалась тому осквернению и разрушению, которым они подверглись при правлении злодея Кромвеля.

На протяжении десятков миль им не встретилось ни одного живого существа — ни человека, ни животного Высокие могучие замки, простоявшие столетия, крепости, которые, как ей казалось, будут возвышаться здесь до скончания веков, сожженные и разрушенные армией Кромвеля во время ее мародерского рейда, превратились в почерневшие развалины. Равнинные участки, некогда на целые мили занятые полями золотистой пшеницы н ржи, сочными пастбищами, на которых вскармливались знаменитые ирландские овцы, были сожжены, а затем засолены, чтобы на них не смогло больше вырасти ни травинки.

Такова была месть Протектората за английские жизни, потерянные в так называемой «Большой бойне» в Ольстере, во время Ирландского восстания, возглавляемого сэром Фелимом О'Нилом. Кромвель называл .это судом Божьим и безжалостно распространил карательные меры на женщин и детей, остававшихся дома, в то время как мужчины бились в боях или подобно ее отцу сражались за свою жизнь в тюрьмах Дублина.

На протяжении всего пути Маре время от времени попадались на глаза свидетельства гнева Кромвеля: скотина, оставленная перебиваться на скудных остатках пастбищ, и мертвые тела — множество тел, валяющихся в канавах и подвешенных на цепях ко всякой более-менее пригодной ветке, разодранных волками и хищными птицами, — предупреждение каждому, кто дерзнет противиться воле Кромвеля. И запах, этот ужасный запах смерти, который, казалось, приставал ко всему, чего бы ни касался. Маре казалось, что она никогда не сможет смыть его со своей кожи.

С каждой милей, оставленной ими позади, и с каждым разрушенным владением, мимо которого они проезжали, Мара начинала все больше бояться того, что ожидало ее впереди. Осталось ли от Кулхевена что-нибудь, стоящее того, чтобы за это бороться, — если вообще что-нибудь осталось? Она знала, что лорд Сент-Обин был владельцем этой земли и обитал здесь. Она досталась ему от дяди, Джеймса Росса, искателя приключений, получившего это владение за денежную поддержку, оказанную им делу Кромвеля. Что, если замок, ее родной дом, разрушен, как многие другие, и ей достанутся лишь бесформенные развалины да воспоминания о былом? Что она будет делать, если, начав эту опасную игру, выдав себя за ту, кем не являлась, она обнаружит, что от Кулхевена не осталось ничего, чем стоило бы завладеть?

«Это не имеет никакого значения», — решительно подумала она. Даже сам Кромвель никогда бы не смог уничтожить тот Кулхевен, Кулхевен, некогда противостоявший более, яростным нападениям, для того чтобы возрождаться вновь, с каждым разом все более несокрушимым, все более величественным. И вдруг, как будто для того, чтобы продемонстрировать, что все ее страхи были напрасны, карета миновала длинный поворот и впереди, за глубоким ущельем, прорезающим скалистый массив, на сотни футов возвышающийся над рекой Нор, внезапно показался замок Кулхевен.

При виде обожаемого Марой водного дома у нее перехватило дыхание. Замок был построен двумя столетиями ранее средневековым рыцарем по имени Руперт де Калевен. Он состоял из двух равелинов со стенами шестиметровой толщины, внешняя стена была разъедена непогодой и вся заросла плющом. Вдоль южной стены бежал небольшой ручеек, впадающий в прячущееся глубоко в лесу озерцо. Объятая утренним туманом, гордо возвышалась одинокая крепостная башня, вторая была разрушена ожесточенным огнем гигантских мортир Кромвеля.

Нет, Кулхевен не изменился. Несмотря на эту войну и все вызванные ею смерти, его прекрасные серые стены продолжали стоять и, хотя внутрь его вторглись враги, он по-прежнему оставался тем же сказочным замком, которым был для нее всегда.

Нет, все же кое-что изменилось, поняла она, когда карета объехала замок и показался его фасад. К западной стороне было пристроено новое здание, более современной постройки, сложенное из скрепленного известью красного кирпича, с высокими застекленными окнами и широкой пологой парадной лестницей, ведущей к двустворчатой двери, такой непохожей на привычную с детства тяжелую деревянную дверь с опускающейся решеткой перед ней. По обе стороны двери стояли кариатиды, изображающие Афродиту и Афину, а ведущую к ним лестницу охраняли два каменных льва с поднятыми головами, как бы готовые прыгнуть на непрошеного гостя.

Непонятно почему, но после того как Мара из окна кареты увидела Кулхевен стоящим на своем месте, она решила, что он остался прежним, и теперь, при виде его нового облика, в ней что-то дрогнуло.

Но спустя мгновение все опять встало на свои места.

При виде своры лающих серых овчарок, мчавшихся навстречу приближающейся карете, Мара тут же вспомнила, зачем она здесь находится. Несмотря на все перемены, это был Кулхевен, Кулхевен, который бесспорно и по праву принадлежал ей. Ее семье. Ее прошлому. И никто, даже сам Оливер Кромвель, не имел права отобрать его у нее.

— Он изменился, — сказала Сайма, как бы прочитав ее мысли.

Только тут Мара заметила, что ее служанка уже проснулась.

— Да, но по крайней мере они не разрушили его до основания, как замок Кланнис. Оставили все как есть, даже развалины разрушенной башни. И кроме того, не кажется ли тебе, что новое здание смотрится, скорее, как пристройка к старому Кулхевену и не затмевает его?

И вновь, что за последние два дня вошло уже у нее в привычку, Сайма ответила Маре молчанием, как бы говоря, что девушке никого не удастся обмануть своими словами. Маре была ненавистна сама мысль о том, что служанка права, но она не могла позволить, чтобы подобное незначительное изменение повлияло на ее планы.

Да и могла ли она рассчитывать на то, что Кулхевен останется совершенно неизменным? Почти десять месяцев защитники замка выдерживали осаду, удерживая солдат Кромвеля, сбрасывая камни и горячие уголья из очагов на головы осаждающих, пытающихся, используя свои раздвижные лестницы, взобраться на стены. Однако, несмотря на их яростное сопротивление, в одну ненастную ночь кромвельцы, захватив ворота, наконец взяли замок штурмом. За прошедшие с тех пор годы, пока ее здесь не было, многое могло бы случиться такого, что изменило бы его облик. Многие пытались разрушить замок, но, несмотря на все перемены, он всегда будет жить в ее сердце.

Мара закрыла глаза и попыталась представить себе Кулхевен таким, каким он остался в ее памяти, Кулхевен, который она любила больше всего на свете. Она глубоко вдохнула воздух, наполненный ароматом цветущих вишен и лип, стройными рядами тянувшихся вдоль узкой дороги.

Наконец-то она была дома, в этом царственно-величественном каменном замке, в котором она родилась, по которому, преследуемая по пятам Саймой, бегала, прячась в каждом укромном уголке и карабкаясь вверх по сотне ступеней, ведущих на вершину Кровавой башни.

Той самой башни.

Лишь только в памяти Мары всплыло это древнее название, у нее перехватило горло. Никто с уверенностью не мог сказать, когда башня получила свое зловещее название. Все прошедшие столетия это было, пожалуй, единственное место в Кулхевене, всегда ассоциирующееся с несчастьями и трагедиями. Из поколения в поколение среди обитателей замка передавались истории о безвременных смертях неких злосчастных индивидуумов, всегда неким мистическим образом связанных именно с этим местом.

Однако, будучи даже совсем еще маленькой, она никогда не боялась башни — ее зловещее прошлое не имело к ней никакого отношения. Ее брат Оуэн часто старался напугать ее историями о злых духах, но она только смеялась над ним и никогда не верила этим историям. До самого последнего дня ее пребывания в Кулхевене, когда солдаты все-таки сломили защиту замка и все пророчества о башне воплотились для нее в реальность.

Она и сейчас отчетливо помнила, как ее мать, красавица Эдана, названная так в честь жившей в шестом веке ирландской святой, с ее огненно-рыжими волосами, развевающимися позади нее как пламя костра, с презрением отвергла приказ победителей спуститься вниз и сдать Кулхевен. Когда вражеские пушки были уже наведены на каждую из дверей, Эдана отвела Мару и Оуэна, младшего из трех братьев и единственного оставшегося в живых, в сторону.

— Дети мои, — сказала она, крепко прижимая их к груди, — вы должны обещать мне, что, если этой ночью замку суждено будет пасть, в один прекрасный день вы вернетесь сюда, чтобы потребовать его обратно и отомстить тем, кто захватит его. Вы должны обещать, что вернете эти земли в законное владение Диспенсеров.

Потому что, если вы не сделаете этого, Кулхевен исчезнет с лица земли.

Эдана получила ультиматум от командира англичан — сдаться. Ее ответ был немедленным: она скорее предпочтет погибнуть, защищая Кулхевен, чем остаться в живых, зная, что он достанется кровожадным кромвельцам. Тогда командир предупредил, что ни ей, ни ее детям пощады не будет. Ей пришлось выслушать всевозможные грязные угрозы, которые выкрикивали осаждающие, надеясь, что это вынудит ее сдаться. Но ее мать была сделана из прочного материала. Даже когда солдаты ворвались внутрь и уже дышали ей в лицо, она отважно подняла древнюю кулеврину своего мужа, готовая выстрелить в первого, кто дерзнет ступить на священную землю Кулхевена.

И спустя мгновение откинулась назад, мушкет звякнул о каменные плиты пола, и она упала бездыханной на пол.

В эту ночь Мара стала свидетельницей того, как от рук кромвелевских «круглоголовых» погибла ее мать, так же, как до этого отец. Обуреваемые алчностью солдаты быстро овладели замком. Для храбрости им дали спиртного, а в качестве стимула — разрешение разграбить замок в поисках добычи они обшарили каждый его уголок, и Мара с Саймой должны были, спасая свою жизнь, воспользоваться потайными ходами, пробитыми под древними стенами, и укрыться в деревне, расположенной у подножия скалистого массива, на котором возвышался Кулхевен.

Именно после этой ночи Кулхевен стал — по крайней мере в глазах остального мира — собственностью Протектората, обреченной на то, чтобы в качестве лакомого кусочка достаться кому-нибудь из наиболее доверенных друзей Кромвеля.

И в ту же ночь Мара поклялась себе, что вернется сюда и выполнит то, что обещала своей матери.

— Взгляни, моя госпожа Мара, — сказала Сайма, когда карета выехала на дорогу, ведущую к новому зданию, — это сад твоей матери.

При виде цветущих кустов роз и рододендронов, посаженных по бокам, Мара не смогла сдержать счастливой улыбки. Когда она видела в последний раз этот сад, плодородная черноватая почва которого была культивирована и засажена искусными руками ее матери, он был полностью вытоптан башмаками «круглоголовых», а нежные бутоны роз ради смеха преданы огню. Сейчас, при виде этого многоцветья, наполняющего воздух прекрасными ароматами, могло показаться, что всего происшедшего тогда просто не было. Если бы еще и ее мать вместо того, чтобы лежать в холодной, ничем не отмеченной могиле где-то под стеной замка, поджидала ее сейчас на верхней площадке парадной лестницы!

Карета плавно затормозила, Мара услышала, как Пудж, кучер, слезает с козел, сердце ее забилось быстрее. У нее появилось ощущение, как будто она вернулась в замок действительно по праву, и уверенность в том, что воля матери будет исполнена.

Даже Сайма, несмотря на весь ее скептицизм, была, казалось, счастлива от того, что наконец-то вернулась сюда, в ее глазах появился какой-то теплый блеск, — Мы здесь, моя леди Мара. Мы наконец-то вернулись домой.

Домой.

— Да, я знаю. Хотя никак не могу поверить, что это не сон, Сайма. Прошло столько времени, я почти уже начала думать, что мы никогда не доживем до этого дня. Пора начинать осуществление плана, и запомни: с этого момента ты должна называть меня Арабеллой.

Дверца кареты торжественно отворилась. В проеме появилась затянутая в перчатку рука, готовая помочь ей сойти. Мара оперлась на нее, собравшись с духом, чтобы не выказать естественного чувства отвращения при встрече с этим человеком, за которого она собиралась выйти замуж.

Однако человек, осторожно взявший ее за руку, несомненно, не был лордом Сент-Обином. Он был одет в великолепную, черную с золотом, ливрею и был лакеем, может быть, даже дворецким.

— Добро пожаловать, мисс Арабелла, добро пожаловать в Кулхевен! Я Питер Шипли, дворецкий лорда Сент-Обина. — Он говорил как джентльмен и был человеком пожилым, но, несмотря на свою солидную комплекцию, стройным и гибким. Каштановые волосы поседели на висках, а во взгляде было что-то ястребиное. — Его светлость приносит вам свои глубочайшие извинения за то, что он не смог сам встретить вас, — его присутствие срочно понадобилось на северной границе владений. Боюсь, что кто-то из этих безбожных ирландских тори утащил овцу. Хотя у вас не должно быть никакого повода, для страха. Здесь, в Кулхевене, вы в полной безопасности.

«Мара промолчала, не зная, что сказать. Знал бы он, что держит за руку одну из этих самых безбожных ирландцев.

— И надолго уехал лорд Сент-Обин?

Ее хороший английский выговор не вызвал у него подозрений.

— Нет, мисс Арабелла. Его светлость полагает вернуться к ночи. Он подумал, что вы устанете с дороги, поэтому просил меня показать вам ваши апартаменты, чтобы вы смогли отдохнуть перед его возвращением к ужину. Надеюсь, однако, что дорога не слишком утомила вас. — Он проводил ее по лестнице к парадной двери, возле которой стояла пожилая женщина. — Это миссис Денбери, наша экономка. Она проводит вас к себе. Багаж принесет лакей. Комната вашей матери расположена прямо напротив вашей.

Мара повернулась к нему:

— О, моя мать не смогла поехать со мной. Она заболела незадолго до отъезда. Это моя служанка Сайма. Я хотела бы, чтобы она расположилась в одной комнате со мной.

— Мы поставим для нее раскладную кровать в вашей гостиной. — С этими словами миссис Денбери, плотная женщина с седыми волосами и такими полными и круглыми щеками, что они походили на сочные яблоки, взяла все под свой контроль, как только они расстались с Питером Шипли в холле, — Очень рада, что вы наконец здесь, мисс Арабелла.

После всех этих недавних неприятностей в округе мы беспокоились, что вы не сможете благополучно добраться сюда из Дублина.

— Неприятностей?

— Да. Мистер Шипли ведь сказал вам, что в окрестных лесах обосновалась банда ирландских тори.

Они крадут овец и скот из Кулхевена и других окрестных поместий, а недавно даже ограбили жену лорда Лейквуда, когда она ехала в своей карете по ту сторону реки. Отобрали все ее драгоценности, даже обручальное кольцо. Теперь бедняжка заперлась в своих комнатах и никуда не выходит из боязни, что ее опять ограбят.

Мара тотчас же подумала об Оуэне.

— Но эти воры не причинили ей вреда?

— Напустили на нее страху, но нет, большие никакого вреда они ей не причинили. Но вам не о чем беспокоиться, мисс Арабелла. Его светлость гарантировал полную безопасность вашего путешествия. Разумеется, возникни в этом необходимость и принимая во внимание высокое положение вашего крестного отца, граф мог бы привлечь для вашего эскортирования хоть всю армию Кромвеля.

Мара молча кивнула в знак согласия. Она не имела известий об Оуэне вот уже почти шесть месяцев с тех пор, как он в последний раз передал ей необходимые сведения. Именно он выяснил, что Кулхевеном владеет Сент-Обин, и выведал детали, необходимые для ее успешного перевоплощения в Арабеллу. А теперь Оуэн даже не знал, вышло ли из этого что-нибудь.

По последним известиям, он связался с какой-то бандой вроде той, о которой говорила миссис Денбери, и Маре не хотелось думать о том, что его могли поймать и сейчас он может уже быть на пути в Южные моря с перспективой провести всю свою жизнь в оковах или, еще хуже, висеть на виселице на обочине одной из сельских дорог.

На всем пути из Дублина, каждый раз, когда карета проезжала мимо одной из этих ужасных железных клеток с останками какого-нибудь бедолаги, она пыталась убедить себя, что это не могут быть останки Оуэна. Но никогда не была в этом до конца уверена. Все тела уже подверглись разложению, а до этого были расклеваны птицами, поэтому невозможно было достоверно определить, было ли какое-нибудь из них телом ее брата Однако с каждым новым трупом, мимо которого они проезжали, шансы на то, что среди них был труп Оуэна, увеличивались.

— Сюда, пожалуйста, мисс Арабелла Как только за ней закрылись двери Кулхевена, Мара неожиданно почувствовала себя неуверенно Что, если в конце концов они обнаружат обман? Вероятно, ее арестуют и она сгниет в Дублинском замке. Хотя она слышала о женщинах, которых повесили только за то, что они укрывали у себя ирландских патриотов. Какое же наказание полагается ей за то, что она выдала себя за крестницу самого лорда-протектора?

Следующие слова миссис Денбери потонули в возбужденном лае нескольких овчарок, ринувшихся вперед, чтобы поприветствовать Мару. Один из псов, еще щенок, прыгнул на нее передними лапами, смотря преданными черными глазами.

— Ну, здравствуй, — рассмеялась Мара, потрепав серую голову щенка.

— Пошел прочь, ублюдок! — Миссис Денбери быстро отогнала животное, взмахнув подолом своего длинного платья. — Извините, мисс Арабелла, эти звери иногда не принимают во внимание собственный вес. Они считают своим долгом броситься на каждого посетителя, как только тот переступит порог дома. Хотя их нечего бояться. Они совершенно безобидны. Его светлость держит их скорее для компании, чтобы они согревали ему ноги в холодные вечера, чем для защиты.

— Все в порядке. Я считаю, что они просто чудесны. — Мара чуть было не сказала, что они напомнили ей о собаке, которая была у нее, когда она была еще совсем ребенком, большом пятнистом псе по имени Торних, что по-кельтски означало «гром», но вовремя прикусила язык. Она вспомнила, как тот каждое утро поджидал ее на лестнице, когда она должна была спуститься из своей комнаты, потому что мать не позволяла ему подниматься наверх. Интересно, что случилось с этим ласковым гигантом после штурма? Наверное, он подобно прочим обитателям замка был брошен на произвол судьбы и обречен на голодное существование, в то время как новые английские господа питались по-королевски, пользуясь результатами чужого непосильного труда Мара проследовала за миссис Денбери через центральный холл, пахнувший пчелиным воском и лимонным маслом и блестевший тщательно начищенной фурнитурой, к гигантской дубовой лестнице, ведущей на второй этаж. Окружающие их стены от пола до потолка были отделаны тем же самым мореным дубом, отливавшим золотом в свете свеч и покрытым резьбой под мятую ткань. Высокий потолок был оштукатурен и украшен весьма художественно выполненными фресками, изображающими шаловливых херувимов и птиц.

Едва они повернули, собираясь подняться по второму пролету лестницы, как Мара резко остановилась при виде гигантского портрета, висевшего на стене прямо над ними. На нем был изображен крупный представительный мужчина верхом на могучем черном жеребце «Его густые каштановые волосы, казалось, светились в солнечном свете, падающем откуда-то сверху Свирепые золотисто-карие глаза смотрели с портрета прямо на нее и словно пронизывали ее насквозь, а рот кривился в легкой усмешке, как будто он уже раскусил все ее хитрости.

Без всяких слов Мара поняла, что это он Незаконнорожденный граф Сент-Обин, Адриан Август Росс, близкий советник лорда-протектора.

Даже его изображение выглядело таким могучим и грозным, что, казалось, он может уничтожить ее одним ударом своей мощной, одетой в перчатку руки. Мара почувствовала, что при одном взгляде на него ее пронизала ледяная дрожь.