Словно почувствовав ее беспокойство, Гэбриел перевернулся на постели и осторожно привлек к себе.
— Тебя что-то тревожит, дорогая, — прошептал он, приникнув губами к ее волосам. — В чем дело?
Элинор недовольно вздохнула.
— Я уже не чувствую себя здесь своей, Гэбриел. Другое место притягивает меня.
Он коснулся поцелуем ее уха, потершись носом о ее шею.
— Как и меня, любимая. Это похоже на небо перед грозой — ни единой минуты покоя. Я тоже постоянно думаю о Данвине, тоскую по нему первый раз за всю жизнь, однако мне бы не хотелось так скоро отрывать тебя от семьи после того, как ты столько времени провела в разлуке с ними.
Элинор перевернулась на бок, чтобы в полутьме спальни взглянуть на Гэбриела. Лицо его вырисовывалось, как на гравюре, в сиянии луны, сонные глаза смотрели на нее с глубокой нежностью, и сердце ее переполнилось волнением от одного его вида.
— Да, они — моя семья, и я люблю их всех, но теперь ваш с Джулианой дом стал моим домом, а ваша жизнь — моей жизнью. Пожалуйста, отвези меня домой, Гэбриел. Я не хочу и дальше смотреть на этот дым и ряды домов, загораживающих собой солнце. Мне надоело слушать, как мусорщик бранится с мясником на углу. И уж конечно, я не хочу, чтобы на моих глазах еще одной молодой девушке выговаривали за то, что она не так держит в руках чашку. Если бы только я могла выглянуть в окно и не видеть там ничего, кроме морской синевы… и тебя. — Тут она подняла на него глаза. — И еще наших детей, резвящихся на склоне холма.
— Детей? — повторил он, подмигнув ей в темноте. До сих пор они никогда не затрагивали в разговорах эту тему.
— Да, Гэбриел. Я мечтаю подарить тебе сына, нашего сына.
Гэбриел запустил пальцы в волосы Элинор, прильнув к ее губам мягким нежным поцелуем, который продолжался до тех пор, пока они оба в состоянии были не дышать. Элинор осторожно перекинула под одеялом ногу через его бедро, так что их тела сплелись воедино. А про себя она подумала, что могла бы лежать так целую вечность, наслаждаясь теплом его кожи и ласковым прикосновением рук, и никогда больше не чувствовать себя одинокой.
— Я решила кое-что еще, — обратилась она к нему, когда их поцелуй прервался, однако губы все еще слегка соприкасались и каждый мог ощутить на себе дыхание другого.
— Что, на мой взгляд, брюки тебе не особенно идут.
Гэбриел улыбнулся, чуть коснувшись кончиком языка ее губ и одновременно проводя рукой под покрывалом по ее ягодицам, — Что ж, я рад это слышать, дорогая…
Тут он медленно притянул к себе ее бедра, и она ощутила совсем рядом с собой его восставшую плоть.
— …тем более что сейчас их на мне нет.
— Не знаю, могу ли я поверить вам на слово, сэр. Боюсь, вам придется мне это доказать.
Что он тут же и сделал.
Дважды.
Глава 19
Элинор тихо сидела за книгой у камина в парадной гостиной, пока Джулиана и Брайди, растянувшись поперек ковра у ее ног, разрисовывали акварельными красками большие листы бумаги.
Глядя на них, можно было задаться вопросом, зачем им вообще понадобилась бумага, так как на их носах, щеках и пальцах краски осталось гораздо больше.
Как и обещал им Гэбриел, на следующее утро с рассветом они должны были покинуть столицу и вернуться на Трелей. Со времени их приезда в Лондон прошла всего неделя, однако за этот короткий срок произошло столько событий, что хватило бы и на целый месяц.
Несколькими днями раньше мистер Пратт встретился с поверенным семьи Джорджианы, и после того как ее родных поставили в известность о перемене в жизни Гэбриела, они благоразумно отказались от обращения в королевский суд. Его брак, вкупе с репутацией семейства Уэстоверов, явился для этих людей достаточно веским основанием, чтобы умерить свою алчность. Кроме того, наследство Джулианы, доставшееся ей от матери, решено было поместить под опеку, чтобы никто не мог растратить его прежде, чем девочка достигнет совершеннолетия.
Затем они навестили бабушку Брайди, которая жила одна в небольшом полуразрушенном домишке в Чипсайде[29]. Гэбриел нанял для нее врача, который после тщательного осмотра констатировал, что причина болезни старушки коренилась исключительно в нездоровом воздухе Лондона и что, вопреки их опасениям, ее жизни ничто не угрожало. Он заверил их в том, что если она покинет город, то обязательно поправится, и поэтому завтра утром бабушка Брайди должна была присоединиться к ним.
Кристиан и Грейс еще за день до того отбыли обратно в Скайнегол, пообещав в следующем месяце непременно навестить их в Данвине. Роберт и Катриона, герцог и герцогиня Девонбрук, в свою очередь, дали слово заглянуть к ним, когда вернутся на зиму в Росмориг, их родовое поместье, расположенное на севере Шотландии. Элинор пригласила всех провести Новый год на Трелее, когда они с Габриелем должны были вторично обвенчаться — на сей раз стоя на склоне холма среди туманов и зелени перед алтарем из древних стоячих камней в окружении семьи, друзей и всех жителей острова, под трогательные звуки песни волынщика, уносимой вдаль морским ветром.
В тот день в городском особняке Данвинов остались только Элинор с девочками. Гэбриел еще раньше отправился в Найтон-Хаус с намерением забрать оттуда последние вещи Элинор — бесчисленные сундуки, коробки и корзины, которые он собирался отослать вперед отдельным экипажем, чтобы, когда они вернутся на Трелей, багаж уже ждал их там. Элинор провела все утро за письменным столом, составляя длинное и многословное, на несколько страниц, послание. Амелии Баррингтон, в котором извещала подругу обо всем, что произошло с ней за последние месяцы, пока миссис Уикетт суетилась вокруг — насколько слово «суетилась» вообще подходило к такой степенной особе, как миссис Уикетт, — приводя дом в порядок перед тем, как он будет заколочен до следующего сезона.
Элинор только что закончила очередную главу книги, оставив мистера Дарси сожалеющим о своем поведении по отношению к Элизабет Беннетт[30], и уже хотела было попросить у миссис Уикетт чашечку чая, когда ее взгляд случайно упал на рисунок Брайди, разложенный у ее ног. Внимание ее привлекли не столько краски, сколько само изображение, поскольку оно представляло собой почти точную копию той фрески, которой Джулиана покрыла стены детской комнаты в Данвине. На сей раз, однако, Брайди тоже приложила к нему руку, и Элинор не без любопытства наблюдала за тем, как девочка, нанеся пару-другую штрихов, бросала взгляд на Джулиану, словно спрашивая ее, все ли она сделала правильно. Так они продолжали в течение нескольких минут, сосредоточив все внимание на группе из двух фигур в воде и одной на вершине холма — той самой части фрески, которую Джулиана так и не успела закончить из-за пожара. Казалось, будто Джулиана каким-то непостижимым образом подсказывала Брайди, что именно рисовать, но, конечно, это было невозможно. Она не произнесла ни единого слова.
Наконец, по прошествии еще нескольких минут этого странного безмолвного общения, Элинор наклонилась к ним поближе.
— Брайди, чем ты занимаешься?
Девочка откинула с глаз непокорный белокурый локон, размазав голубую краску по лбу:
— Я рисую Джи-лану на вершине холма. Она не хочет делать этого сама.
Элинор подалась вперед в кресле, чтобы повнимательнее рассмотреть рисунок.
— А откуда ты знаешь, что она не хочет этого делать?
— Потому что она мне так сказала, миледи. Вот почему.
Элинор выглядела озадаченной.
— Она тебе сказала? Что ты имеешь в виду? Как ей это удалось?
Брайди хихикнула.
— При помощи мыслей, миледи. Разве вы сами их не слышите? Это так же ясно, как пение птиц на деревьях за окном.
Элинор замерла и прислушалась, однако не услышала ничего, кроме тишины.
— Ты хочешь сказать, что можешь читать мысли Джулианы?
Брайди нанесла еще немного краски на рисунок.
— Да.
— Прямо сейчас? В эту самую минуту?
— Да.
— Но как, Брайди? Каким образом ты можешь знать, о чем она думает?
Девочка пожала плечами.
— Я не знаю. Это просто есть, только и всего. И так было с самого Дня святого Михаила.
Сердце Элинор забилось чаще.
— Выходит, что Джулиана разговаривает с тобой? Даже сейчас?
Брайди перевела взгляд на Джулиану, почесав лоб с таким видом, словно чего-то не поняла, после чего мягко улыбнулась и кивнула.
— Да, но я не уловила смысл ее слов, миледи. Она говорит, что ей очень не хватает ее куклы. Поэтому она и попросила меня нарисовать ее здесь.
Брайди указала пальцем на одну из двух фигур в воде.
От удивления и страха у Элинор перехватило дух. Для Джулианы та кукла была Джорджианой. Она снова перевела взгляд на акварель. Почему ей вдруг показалось, будто фигуры на рисунке борются друг с другом?
— Брайди, это не мать ли Джулианы там, в воде?
Брайди покачала головой.
— Нет, миледи, леди Джорджиана здесь.
Она ткнула пальцем в округлую голову тюленя, высовывавшуюся над поверхностью воды.
— Видите ли, когда море пришло, чтобы забрать ее, она не покинула нас навсегда, как говорил тот человек. Она превратилась в тюлененка, чтобы охранять Джи-лану.
Элинор вспомнила их первую прогулку по острову и маленького тюленя, который следовал за ними повсюду, куда бы они ни направлялись. Не может быть, чтобы…
Она указала девочке на две другие фигуры:
— Брайди, а почему кукла Джулианы оказалась в воде?
Брайди бросила беглый взгляд на Джулиану, после чего просто ответила:
— Она говорит, что тот человек отнес ее туда и бросил в море, но он предупредил Джи-лану о том, чтобы она никому не говорила ни слова, иначе море заберет и ее отца тоже.
Элинор оцепенела, по шее ее пробежали мурашки. С помощью этого рисунка Джулиана хотела открыть им правду о том, что произошло с ее матерью, используя куклу, чтобы не нарушить запрет человека, который убил Джорджиану. Она подалась еще больше вперед в кресле и дрожащими руками указала на третью фигуру в воде рядом с Джорджианой.
— Кто он, Брайди? Кто тот человек, который забрал у Джулианы куклу и бросил ее в море?
Брайди подняла глаза и ответила:
— Да это же слуга, миледи! Слуга нашего хозяина. Именно он бросил куклу Джорджианы в море.
Боже праведный! Так, значит, это был Фергус.
Элинор показалось, будто чья-то невидимая рука перехватила ей горло. Она снова сосредоточила взгляд на рисунке, присматриваясь к изображенной на нем сцене. И тут ей все стало ясно.
Именно Фергус с самого начала был виной всему. Он подстроил пожар в детской, когда увидел, что Джулиана пытается нарисовать то, о чем он запретил ей говорить. Он в канун праздника святого Михаила подложил ядовитый корень болиголова в ее тарелку. И он же убил Джорджиану, утопив ее в море на глазах у дочери, а затем угрозами заставив девочку молчать о случившемся. Не кто иной, как Фергус, лишил Джулиану дара речи.
Элинор поднялась с канапе и, подойдя к двери, выглянула в коридор.
— Девочки, вы обе побудьте здесь, а я тем временем заберу ваш рисунок и положу его в надежное место, чтобы мы могли показать его лорду Данвину, как только он вернется. Я уверена в том, что он захочет на него посмотреть.
Элинор взяла рисунок, непросохшая краска с которого стекала каплями прямо на ковер, и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. Она окинула взглядом коридор, однако поблизости никого не было. Она не видела Фергуса с самого утра и решила, что он скорее всего отправился в экипаже вместе с Гэбриелом, чтобы помочь ему управиться с сундуками. Тогда Элинор удалилась на кухню.
— Миссис Уикетт, вы, случайно, не видели сегодня Фергуса?
Домоправительница подняла глаза от блюда с песочным печеньем.
— Нет, миледи, только вчера вечером за ужином.
Элинор поблагодарила ее кивком головы и повернулась, чтобы уйти. Сердце в ее груди колотилось так часто, что ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, руки тряслись. Все, о чем она могла думать в тот миг, — это как поскорее найти мужа. Тут она услышала, как хлопнула парадная дверь дома.
Гэбриел!
Крепко сжимая в руке рисунок, Элинор бросилась из кухни в вестибюль. Однако когда она вбежала туда, там никого не оказалось, и она заметила, что дверь, ведущая в гостиную, где она оставила девочек, внезапно приоткрылась. По-видимому, он зашел туда в поисках ее. Элинор тут же устремилась к двери:
— Гэбриел, я…
Но его там не было. Вместо него она увидела только Джулиану и Брайди, которые стояли посреди комнаты, в явном замешательстве глядя на Элинор. Она переступила порог гостиной:
— Девочки, вы не знаете, вернулся ли лорд Данвин домой или нет? Мне показалось, я только что слышала, как хлопнула дверь…
— Да, леди, — раздался чей-то голос за ее спиной. — Только это был не хозяин, а я.
Элинор обернулась и обомлела от ужаса, когда из-за двери выступил Фергус. По рукам ее пробежала дрожь, едва она сообразила, что рисунок все еще находился у нее. Фергус тоже его увидел. Элинор сделала шаг, чтобы заслонить от него девочек.
— Я могу догадаться по этому рисунку и по выражению ваших глаз, что вы уже знаете правду. — Он бросил гневный взгляд на Джулиану. — Я же приказал ей, чтобы она держала язык за зубами, не то ее отец отправится следом за матерью.
— И она перепугалась так, что вообще не могла говорить. — Элинор сделала еще шаг, встав между ним и девочками. — Как… — едва могла выдавить она из себя дрожащим от волнения голосом, — как вы могли лгать ей и шантажировать ее все это время, заставив девочку от ужаса лишиться дара речи?
Слуга неприятно усмехнулся под седеющей бородой.
— Это был хитроумный план, и он действовал до тех пор, пока не появились вы, задавая вопросы направо и налево и всячески пытаясь уничтожить проклятие моей семьи в глазах тех, кто о нем упоминал.
— Вашей семьи?
— Да. Разве вам неизвестно, что девичья фамилия моей матери была Маклин? — В его узких глазах вспыхнули зловещие огоньки. — И не кто иной, как мой дед, рассказал мне о древнем проклятии, наложенном нашей ведьмой на род Макфи.
Элинор с трудом подавила приступ отвращения. Этот человек еще и хвастался тем, что стал убийцей!
— Но почему, Фергус? Что заставило вас пойти на это преступление? Гэбриел всегда обращался с вами хорошо, как с родным.
— Родным? Ба! — Фергус презрительно скривил губы. — Я всегда оставался для него всего лишь слугой, состоящим у него на побегушках. Мы, Маклины, никогда не были достаточно хороши для Макфи, вплоть до того самого Макфи, с которого все и началось. Одна из Маклинов спасла ему жизнь, и чем он отплатил ей за это? Отказывал ей на каждом шагу! Но в конце концов мы оказались сильнее, поскольку все эти годы хранили у себя флагшток святого Колумбы, спрятанный в надежном месте, о существовании которого даже он не догадывается.
О существовании которого даже он не догадывается…
Это были те самые слова, которые сказал ей Шеймус Маклин в тот день, когда она впервые появилась на пороге его хижины в Обане.
— Флагшток находится в Уам-нан-Фалахасан, — произнесла она. — В «Пещере тайн».
Глаза Фергуса под потрепанным краем берета округлились от удивления:
— Но откуда вы…
И тут он обо всем догадался.
— Шеймус Маклин, чтобы ему пусто было! — Он с отвращением сплюнул на пол. — Впрочем, это все равно ничего не меняет, поскольку вы очень скоро присоединитесь к первой леди Данвин. Две мертвых жены и две мертвых девчонки в придачу. Макфи будет чертовски трудно это объяснить.
Тут Элинор уловила какое-то движение в коридоре, заметила задержавшегося возле двери Гэбриела и попыталась разговорить Фергуса, чтобы Гэбриел понял, что они попали в беду.
— Но почему, Фергус? Что такого сделали вам Макфи?
— Когда отец хозяина, Александр, скончался, его брат, Малкольм, решил меня заменить. По его словам, я был уже слишком стар, чтобы и дальше выполнять обязанности слуги, и не годился для нового хозяина Данвина. Я не мог этого допустить. Это было бы унижением для меня и всей моей семьи, а Макфи и так уже достаточно нас унизили.
— И поэтому вы его убили?
— Да. Сделать это оказалось проще простого. Все кругом думали, что он отравился салатом. — Фергус презрительно усмехнулся. — Но они забыли о потайном коридоре, ведущем в хозяйскую спальню. Все, что мне потребовалось, — это одна большая подушка.
Элинор заметила, что Гэбриел подслушивает у двери, и нарочито широким жестом протянула вперед рисунок:
— Ну а Джорджиана? Что она-то вам сделала?
— Она догадалась, что именно я убил брата хозяина, когда случайно столкнулась со мной у входа в коридор. Она хотела рассказать обо всем мужу, однако я не мог ей этого позволить и…
Тут Фергус заметил, что Джулиана в тревоге уставилась на дверь, и обернулся как раз в тот момент, когда в комнату ворвался Гэбриел, схватив слугу за плечи и рухнув вместе с ним на канапе.
Брайди отчаянно завизжала, когда двое мужчин сцепились друг с другом на ковре, разбрасывая мебель, краски и листы бумаги. Элинор быстро вытолкала девочек в коридор и крикнула миссис Уикетт, чтобы та скорее привела помощь.
К тому времени, когда Элинор вернулась к двери, Гэбриел уже прижал запыхавшегося Фергуса к стене, держа его за горло.
— Мне бы следовало убить тебя прямо на месте за то, что ты сделал с моей семьей.
Тут он бросил взгляд на дверь и заметил там Элинор и девочек, которые, оцепенев от ужаса, наблюдали за ним. Выражение глаз Джулианы заставило его остановиться. Ей и так уже столько пришлось повидать за свою короткую жизнь, что с нее довольно. Он сердито посмотрел на слугу.
— Я не хочу, чтобы моя дочь и дальше страдала от последствий твоего безумия. Единственным утешением для меня служит то, что очень скоро за все твои преступления ты окажешься на виселице.
Гэбриел не отпускал Фергуса до тех пор, пока миссис Уикетт, которая уже не выглядела степенной, а билась в истерике от страха, вернулась в гостиную с полицейским.
После того как закованного в кандалы Фергуса увели прочь, им потребовалось время, чтобы объяснить все властям. Против Фергуса будут выдвинуты обвинения, затем дело будет передано в суд, и судья заверил Гэбриела в том, что процесс может занять год, а то и больше. Гэбриел поручил своему поверенному, мистеру Пратту, представлять его в суде. Сам он не собирался задерживаться в Лондоне на такой долгий срок. Они должны были покинуть столицу завтра утром, как и было предусмотрено, и ни минутой позже.
Эпилог
Только глупец женится на святки:
Как срок придет жать хлеб, появятся ребятки.
Шотландская поговорка
Остров Трелей
Декабрь 1820 года
Семь дней, выпадавших между Рождеством и Новым годом, были известны по всем Шотландским островам как Нулиг — время, когда по обычаю не полагалось делать никакой работы, пора обильной еды и подарков, общей радости и веселья.
Существовало настоящее соперничество за право первым открыть дверь в рождественское утро, поскольку тот, кто впустит в дом Рождество, обеспечивал себе и своим родным благоденствие на весь следующий год. Дети терпеливо ждали праздника в надежде получить от старших полпенса или даже целый пенни. Двери домов украшались ветвями падуба и белой омелы, так как на островах издревле существовало предание, что под их листьями прячутся феи и каждый, кто держит у себя священные растения, может быть уверен в их покровительстве.
Группа молодых людей переходила от хижины к хижине, распевая рождественские и святочные песни и получая в дар от хозяев хлеб, масло или горшки с густой кашей, чтобы они позже могли вволю попировать. Возглавлял эту пеструю группу ряженых молодой Дональд Макнил, одетый в яркую куртку из лоскутков клетчатой ткани разных цветов и какую-то нелепую шляпу с обвислыми полями. А чтобы раззадорить своих слушателей, он пел так громко и так фальшиво, что вызывал дружный смех, и хозяева дома готовы были вручить ему хоть целую корзину горячих овсяных лепешек, лишь бы он замолчал.
Накануне Нового года в большом зале замка зажигалась высокая свеча, в которую для аромата добавлялись различные травы и специи. Эта свеча должна была быть достаточно большой, чтобы гореть до самого утра, что, по поверью, приносило удачу и процветание в наступающем году. Во дворе горели праздничные костры и факелы, дети нараспев повторяли новогодние стихи, а взрослые внимательно рассматривали облака на раннем вечернем небе, и если самое большое и пушистое из них лежало к северу, значит, год сулил изобилие как для людей, так и для животных. Этот праздник становился для них радостным событием по многим причинам, и более подходящего момента для того, чтобы устроить венчание на Гебридских островах, трудно найти.
Вскоре после их возвращения из Лондона Джулиана поразила всех, когда, спустившись однажды рано утром к завтраку, уселась за стол и как ни в чем не бывало попросила добавить ей соли в кашу.
Гэбриел выронил из рук чашку с кофе.
Майри мысленно возблагодарила всех святых.
Элинор только улыбнулась, ибо она всегда верила, что рано или поздно настанет день, когда Джулиана прервет свое затянувшееся молчание.
Это произошло на следующий день после того, как Шеймус Маклин показал Гэбриелу и Элинор путь в «Пещеру тайн», где они действительно нашли давно потерянный старинный флагшток рода Макфи и вернули его на законное место в старом сундуке.
С этого мгновения могло показаться, будто над островом взошла заря нового и чудесного дня. И это на самом деле было так. Джулиана смеялась, пела, высказывала свои замечания по поводу всего, что попадалось ей на глаза, однако никто на это не жаловался. Более того, Элинор часто видела, как Гэбриел смотрел не отрываясь на свою дочь, прислушиваясь к ней с улыбкой безграничной нежности и счастья.
Френсис и старый герцог прибыли из Лондона незадолго до Рождества, привезя с собой сюрприз, который привел Элинор в неописуемый восторг. Амелия Баррингтон явилась на свадьбу вместе со всем своим семейством — мужем и двумя детьми, и две давние подруги провели всю ночь в кабинете Гэбриела, где пили чай и непринужденно беседовали друг с другом, совсем как в школьные годы.
Кристиан и Грейс приехали из Скайнегола в самый канун праздника с радостным известием о предстоящем рождении их первенца следующим летом. Чета Девонбруков, Катриона и Роберт, приплыли из Росморига вместе с молодым Джеймсом, а также братом Роберта, Ноа, его женой Августой и их маленькой дочкой Гусси, унаследовавшей от матери темные волосы и живость взгляда, а от отца — спокойный и покладистый нрав.
Рассвет первого утра Нового года выдался холодным, тонкий слой снега покрыл поросший вереском склон холма, где, по настоянию Элинор, должно было состояться их венчание. Когда она уже собиралась совершить короткую прогулку рука об руку с Кристианом туда, где посреди скопления древних стоячих камней, обращенных к бухте, собрались ожидавшие их гости, в дверь ее спальни тихо постучали. Элинор открыла ее и, к своему удивлению, увидела там старого герцога.
— Доброе утро, дитя мое. Я хотел подарить тебе вот это.
В руках он держал небольшую коробочку, завернутую в цветную бумагу и перевязанную шелковой лентой.
— Говорят, что загладить вину никогда не поздно. Я слишком долго вел себя недостойно по отношению к тебе и твоему брату. Пожалуйста, прими это от меня как знак моего раскаяния и надежды на твое счастье в будущем.
Открыв коробочку, Элинор обнаружила там изящной работы ожерелье, сделанное из переплетенных между собой тонких золотых нитей, к которому был подвешен круглый медальон в резной позолоченной оправе, украшенный эмалированным изображением герба Уэстоверов.
— Там есть маленькая кнопка, — пояснил герцог, указав ей на бок медальона.
Как только Элинор нашла кнопку и нажала на нее, крышка медальона тут же открылась, и ее взору предстали выполненные филигранью часы в виде луковки. Спустя мгновение часы начали тихо выбивать мелодию из ее любимой пьесы Моцарта. Элинор никогда прежде не видела ничего подобного. Она подняла глаза на герцога и улыбнулась:
— Какая прелесть! Большое вам спасибо. — Она протянула ему медальон. — Вы не поможете мне его надеть?
— Эта вещь принадлежала твоему отцу, — произнес он, застегивая цепочку у нее на шее. — Да, твоему отцу, Элинор. Он очень любил музыку и наверняка пришел бы в восторг, услышав, как превосходно ты играешь на флейте. Я хотел, чтобы у тебя осталась память о нем, даже несмотря на то что тебе так и не довелось его узнать. Он был хорошим человеком.
— Да, я знаю, — ответила Элинор, обняв своего деда, старого герцога, первый раз в жизни. — Он всегда будет мне дорог.
В тот день солнце, пробившись сквозь редкие зимние облака над их головами, залило все собрание своим неземным сиянием, пока Элинор и Гэбриел вторично обменялись клятвами верности — на сей раз стоя на заснеженном склоне окутанного туманами холма в окружении семьи и друзей. Когда чуть позже они повернулись лицом к заливу, Элинор могла бы поклясться, что заметила в волнах того самого маленького тюленя, который не раз в прошлом следовал за ней и Джулианой вдоль берега. Молодая женщина улыбнулась.
Ночью, пока в главном зале замка продолжался свадебный пир, затянувшийся до самого утра, жених незаметно для остальных похитил невесту, поднявшись вместе с ней по уединенной боковой лестнице, о существовании которой не знал никто, кроме них. Вот уже не один месяц мастера, приглашенные Гэбриелом из самого Эдинбурга, работали над восстановлением верхнего этажа башни после пожара, и они как раз успели закончить к свадьбе отделку новых апартаментов.
Остановившись на пороге, Гэбриел привлек к себе Элинор и нежно поцеловал женщину, которая полностью изменила весь его мир. Он любовался ею, упиваясь теплым светом любви, отражавшимся в ее прозрачных зеленых глазах. И тут ему припомнились слова, записанные ведьмой с острова Джура много веков назад:
«Некто с чистым оком и чистым сердцем исправит ошибки прошлого…»
И именно таким человеком оказалась Элинор. Ему оставалось только возблагодарить небеса за то чудо, благодаря которому она вошла в его жизнь.
— Грейс говорит, что я непременно должен перенести тебя через порог комнаты, если хочу избежать неприятных последствий.
Элинор слегка ущипнула его за мочку уха, горя желанием поскорее остаться с ним наедине.
— В таком случае, сэр, что мешает вам последовать ее совету?
Гэбриел подхватил Элинор на руки, припав к ее губам долгим и страстным поцелуем, от которого по всему ее телу до самых пяток пробежало приятное покалывание, а голова от радости пошла кругом. Одним толчком ноги он распахнул дверь и переступил порог, не отрывая от нее губ до тех пор, пока не уложил ее на кровать — новую кровать в их новых апартаментах.
Элинор понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, где она находится, но как только она это поняла, глаза ее так и засияли от восторга:
— Удивительная кровать мистера Грея! — Она с явным изумлением взглянула на Гэбриела. — Но как ты…
— Понадобились кое-какие усилия и изрядная доля уговоров, но в конце концов мне удалось убедить нашего гостеприимного хозяина в том, что мы просто не можем позволить нашим детям родиться на какой-нибудь другой кровати, кроме этой.
— О, Гэбриел! — Элинор обхватила руками его шею, покрыв лицо поцелуями. — Благодарю тебя! Это самый лучший подарок из всех, какие когда-либо случалось получать новобрачной.
— Мне пришлось пообещать ему и миссис Грей, что они смогут приехать летом к нам на Трелей. — Гэбриел усмехнулся. — Ах да, но мы с тобой забыли еще об одном, без чего мы не можем даже думать о том, чтобы произвести на свет детей на этой громадине.
Он бросил на жену взгляд, от которого Элинор просияла, без труда разгадав его мысли.
— Вот как? И что же это, дорогой?
Гэбриел не потрудился ей ответить. Он развязал галстук, бросил на пол и привлек жену к себе, касаясь ее губ поцелуями и намереваясь показать на деле, что он имел в виду.