— Можешь не беспокоиться, — отозвался Пьетро, снова выпивая стакан водки, — она не выдаст, она баба верная и не предаст меня ни за какие деньги. Дело в том, что здесь в Праге, в большом городе, она интересуется всяким пустяками. Она любопытна, как все женщины, и, вероятно, гуляет близ укреплений, где любуется пестрыми мундирами солдат. Все женщины одинаковы. Все они по мундирам с ума сходят.
Финкель немного успокоился, уселся в кресло и сделал глоток из своего стакана.
— Однако пора, — сказал он немного погодя. — Ты теперь же отправишься к графу Батьяни и пригласишь его прийти ко мне, если он хочет увидеть Лору фон Берген. Сам я, по некоторым причинам, не пойду туда. Ты скажешь страже, что принес важное известие, что ты жил в хижине на берегу реки и видел передвижение прусских войск, тебя сейчас же отведут к графу Батьяни. Когда ты с ним останешься с глазу на глаз, то стоит тебе произнести только «Лора фон Берген», и ты сам увидишь, что с этого влюбленного дурака не трудно будет содрать двадцать тысяч гульденов за женщину, за которой он гоняется уже несколько лет.
Пьетро Ласкаре встал.
— Э-ге-ге! — воскликнул Илиас Финкель. — Ты выпил лишнее и не сумеешь передать то, что нужно.
— Молчи, жид проклятый! — воскликнул итальянец. — Если я и выпил несколько рюмок, то это пустяки. Как только я выйду на свежий воздух, весь хмель и улетучится. Смею тебя уверить, что я приведу графа через час. Впрочем, он вряд ли согласится посетить тебя в твоем доме, находящемся в гетто. Он будет опасаться, что его узнают. И действительно, для графа Батьяни мало чести быть знакомым с Илиасам Финкелем.
— Болван ты и больше ничего, — злобно ответил Финкель. — Неужели ты думаешь, что я не имел этого в виду? Я устроил так, что коменданта никто не узнает и он, входя сюда, не обратит на себя внимание моих единоверцев.
С этими словами Финкель подошел к старому комоду и вынул из ящика завернутый в бумагу и завязанный шнурком узел.
— Вот возьми это с собой, Пьетро, — сказал он, передавая сверток итальянцу. — Я посылаю графу Батьяни шелковый кафтан и шапочку, какие носят евреи, а вместе с тем фальшивую рыжую бороду. Пусть он наденет все это на себя и придет ко мне один, без тебя. Иначе могут обратить внимание, что ты идешь с каким-то евреем.
— А мне куда деваться? — недоверчиво спросил Пьетро. — Ты, как видно, собираешься обмануть меня?
— Когда граф Батьяни войдет сюда, — продолжал Илиас Финкель, досадливо махнув рукой, — то ты последуешь за ним минут через пять или десять. Я оставлю дверь открытой, и когда я уже вместе с графом буду у нее, у графини, то и ты явись туда. Но предупреди коменданта, чтобы он принес с собой двадцать тысяч гульденов. Деньги должны быть уплачены наличными. Если у него их нет, пусть до поры до времени возьмет их из казенной кассы. Он знает, что спустя сутки сумеет вернуть их. Да, он это знает, отлично знает.
Илиас Финкель как-то странно ухмыльнулся. Пьетро в недоумении взглянул на него и пробормотал:
— Клянусь всеми святыми, ты опасный жид! Сдается мне, что не в первый раз ты делаешь дело с комендантом Праги, продавая ему эту красавицу, жену разбойника Лейхтвейса.
— Тебе-то что? — вспылил Финкель. — Иди и приведи знатного гостя. Через час настанет полночь, и когда часы пробьют двенадцать, Лора будет принадлежать графу Батьяни, а мы с тобой заработаем двадцать тысяч гульденов.
Итальянец закутался в свой плащ, взял сверток и вышел на улицу. Илиас Финкель запер за ним дверь и, усмехнувшись, пробормотал:
— Иди, иди, Пьетро. Ни одного крейцера ты не получишь из тех двадцати тысяч гульденов. Теперь ты у меня состоишь на посылках, потому что я сам не хочу показываться в Градшине, а когда исполнишь все, что нужно, то больше сюда уж не вернешься.
Потирая руки, Финкель вошел в комнату и начал ходить взад и вперед, напряженно размышляя о чем-то.
— Все идет как по маслу, — бормотал он, — все налаживается. Я возьму с Батьяни двадцать тысяч гульденов и за это выдам ему красивую жену разбойника Лейхтвейса. Пусть потешается, прежде чем придет ему конец. Когда в полночь дело будет сделано, я улизну через задние двери, чтобы не попасться итальянцу, и как можно скорее убегу в Пруссию. Обязательство графа Батьяни выдать крепость прусскому королю у меня в кармане. Я поставлю пруссакам условия, чтобы миллион талеров переводом на английский банк был выдан мне для передачи графу Батьяни. Но не Батьяни получит эти деньги, а я сам. А потом я еще раз вернусь в Прагу и сообщу гражданам о намерениях коменданта. Меня вознаградят за то, что я спас город, а графа разорвут на части, и это будет моей местью за те мучения, которые я в свое время испытал. Мои еще до сих пор не зажившие раны напоминают мне, чтобы я не забыл о мести. Нет, я не забуду ее, я сам буду присутствовать, когда народ растерзает графа Батьяни, а когда он будет умирать, то я крикну ему на ухо: «Этим ты обязан мне, Илиасу Финкелю. Я отомстил тебе за то, что ты мне сделал, я воздал тебе за все сторицею».
С диким хохотом еврей опустился в свое плетеное кресло, так что оно затрещало, и поднес стакан к губам, но отпил очень немного.
— Нельзя пить. Голова должна быть свежа. Это важнее всего.
Тем временем Пьетро Ласкаре шел своей дорогой и вскоре вышел из гетто. Он довольно сильно покачивался, и его надежда на ночной воздух не оправдалась. Напротив, выйдя на свежий воздух, он почувствовал, что выпил лишнее. Покачиваясь из стороны в сторону, он кое-как поплелся дальше. Приближаясь к Градшину, он в темноте увидел мрачные очертания замка, в котором жил комендант. Перейдя мост, Пьетро собирался подняться на холм, на котором возвышался Градшин. Вдруг он почувствовал, как кто-то сзади положил ему руку на плечо. Обернувшись, он увидел незнакомца, тоже закутанного в широкий плащ, с широкополой шляпой, низко надвинутой на лоб.
— Послушайте, — заговорил незнакомец, — предупреждаю вас, не ходите в Градшин. Откажитесь от вашего намерения, если жизнь вам дорога.
Пьетро выпучил глаза на незнакомца и вдруг вспылил:
— Кто вы такой? Как вы смеете приставать ко мне на улице и давать непрошеные советы? Убирайтесь к черту! Я пойду туда, куда хочу.
Он хотел уйти, но незнакомец торопливо проговорил:
— Глупо будет, Пьетро Ласкаре, если вы попадетесь в ловушку, расставленную вам Илиасом Финкелем. Еврей хочет отделаться от вас. Если вы войдете в Градшин, то там и останетесь и погибнете в одном из подвалов.
Пьетро отшатнулся. Он пришел в сильное недоумение от слов незнакомца, который, по-видимому, отлично знал цель его путешествия в Градшин.
— Вы искренно говорите со мной? — спросил Пьетро. — Если так, то назовите мне свое имя.
— Охотно скажу вам все, — ответил незнакомец, — но не здесь, на улице. Пойдем и выпьем вместе бутылочку вина. В теплой комнате в трактире удобнее беседовать, чем здесь, где свистит ветер и моросит холодный дождь.
Заманчивая перспектива бутылки вина в теплой комнате соблазнила итальянца.
«Я еще успею пойти к графу Батьяни, — подумал он, — бутылку вина можно выпить быстро, на это нужно минут десять, не больше».
— Хорошо, я пойду с вами, — сказал он. — Интересно знать, что вы мне скажете. Неужели вы на самом деле думаете, что еврей хочет меня провести и заманить в ловушку?
— Конечно, — ответил незнакомец, идя рядом с итальянцем. — Илиас Финкель хитер, как все евреи. Он намерен сделать выгодное дело, продав графу Батьяни ту белокурую красавицу, которая сидит у него в погребе.
— Как? Вам известно и это? — изумился Пьетро, недоумение которого все больше росло. — Черт возьми, кто же вы такой? Откуда вы знаете все тайны еврея?
— Не все ли равно, кто я. Предположите, что я смертельный враг Илиаса Финкеля и хочу испортить ему дело, имея на то возможность. Словом, как бы там ни было, а вы пропащий человек, если войдете в Градшин, так как Финкель наклеветал графу Батьяни на вас и убедил его, что вы прусский шпион. Как только вы появитесь в Градшине, вас схватят и посадят в тюрьму.
— За это мне жид жестоко поплатится! — проскрежетал Пьетро, сжимая кулаки, при этом он невольно сделал движение, вследствие которого плащ его раскрылся и незнакомец увидел сверток.
— Что это вы несете с собой? — спросил он. — Вероятно, Финкель дал вам нечто такое, что еще сильнее возбудит подозрение против вас.
— В этом свертке находятся кафтан, ермолка и фальшивая борода, — ответил Пьетро. — Этим нарядом должен воспользоваться граф Батьяни, чтобы его не узнали, когда он посетит дом Финкеля в гетто.
— Вот как, — насмешливо произнес незнакомец, — неужели вы сами не догадываетесь, в чем дело? Еврей хочет, чтобы при вас нашли костюм для переодевания. Ведь вы этим сами себя выдадите.
— Черт возьми, — злобно проговорил Пьетро, — теперь я уж не попаду в ловушку!
Он хотел бросить сверток на улице, но незнакомец остановил его.
— Погодите, — сказал он. — Сохраните этот наряд, он послужит со временем уликой против Финкеля. А вот и трактир. Войдемте.
— Неужели в этом заброшенном домике находится трактир? — изумился Пьетро, взглянув на маленький домик, стоявший на берегу реки и совершенно не освещенный. — Это не похоже на трактир. Ни фонаря, ни вывески. Скорее похоже, что здесь когда-то жили люди, а теперь покинули жилище.
— И тем не менее это трактир, — возразил незнакомец. — Дело в том, что хозяин принимает гостей в задних комнатах. Сами убедитесь, какая там собирается веселая компания.
Пьетро кивнул головой, по-видимому, удовлетворившись этим разъяснением. Незнакомец открыл входную дверь. Передняя была освещена только одной маленькой лампочкой. Но в ту же минуту Пьетро, действительно, услышал веселый смех и увидел свет в одной из дверей. Кроме того, оттуда раздавался звон стаканов, стук костяшек, шум вилок и ножей.
— Сами видите, — заметил незнакомец, — что вы действительно находитесь в трактире.
— Совершенно верно, — отозвался итальянец, — такую музыку можно слышать только в трактире. А как он называется?
Незнакомец ответил не сразу. Потом он положил итальянцу руку на плечо и шепнул ему на ухо:
— Он носит название «Кровавая месть».
Пьетро в недоумении взглянул на своего спутника.
— Странное название, — проговорил он, — никогда такого не слыхал. Впрочем, не в этом дело. Лишь бы вино было хорошее и компания веселая.
— Вам будет очень весело, — ответил незнакомец, — так весело, как никогда еще не бывало. А вино, красное, как кровь, польется в этом доме рекою.
Незнакомец отворил одну из дверей и вошел вместе с Пьетро в ярко освещенную комнату. Итальянец уже не сомневался, что действительно находится в трактире. За столиками сидели несколько человек. Какая-то молоденькая, хорошенькая женщина подавала бокалы и стаканы. Правда, гостей было немного, всего четыре человека. Они не обратили никакого внимания на итальянца и незнакомца и не прервали своей беседы. Незнакомец предложил итальянцу сесть за свободный столик, снять плащ и положить на стул сверток. Пьетро уселся поудобнее, а незнакомец занял место рядом с ним. Незнакомец почему-то не снял ни плаща, ни шляпы.
— Послушайте, — крикнул он служанке, — принесите-ка моего любимого вина!
Служанка кивнула головой и скрылась в другой комнате. Вскоре она вернулась, неся на жестяном подносе два больших бокала, при виде которых Пьетро улыбнулся, предвкушая удовольствие. Служанка поставила поднос с бокалами на стол и отошла в сторону. Пьетро жадно схватил один из бокалов и поднес его ко рту, но тотчас же поставил его обратно.
— Что же это за угощение, — расхохотался он, — бокалы-то принесли, а вина нет! Где оно?
— Вот оно! — громовым голосом крикнул незнакомец.
И прежде чем Пьетро успел отскочить, незнакомец выхватил кинжал и вонзил его в грудь своего спутника. Кровь брызнула высоко вверх. Незнакомец схватил один из бокалов и держал его так, что кровь наполнила сосуд.
— Проклятие! — прохрипел Пьетро, у которого от ужаса глаза чуть не выступили из орбит. — Вы убили меня!
— Ведь я тебе говорил, — со злобной усмешкой произнес незнакомец, — что дом этот носит название «Кровавая месть». Я отомстил тебе, гнусный злодей, за мою несчастную жену, которую ты собирался зарезать. Смотри сюда, взгляни на меня. Знай же, кто убил тебя. Я — Лейхтвейс, муж красавицы Лоры, к шее которой ты уже прикоснулся ножом, намереваясь ее зарезать.
— Лейхтвейс! — глухо простонал Пьетро. — Я попал в руки разбойника Лейхтвейса!
— Совершенно верно! — воскликнул разбойник. — Знай же, что этот кинжал еще никогда не поражал ни одного порядочного человека, а только мерзавцев и негодяев, подобных тебе.
С этими словами Лейхтвейс вынул кинжал из груди итальянца, и кровь начала обильно струиться из раны. Пьетро грузно упал на пол, опрокинув стул.
Тем временем сидевшие за столиком четверо гостей встали и окружили Лейхтвейса. Это были его товарищи и с ними Елизавета. Зигрист наклонился к умирающему, осмотрел его и равнодушно сказал:
— Он кончается. Что делать с трупом?
— Бросьте в реку, — приказал Лейхтвейс.
Отто и Бруно подняли итальянца, который испустил последний вздох еще раньше, чем они успели донести его до двери. Лейхтвейс поднял сверток, принесенный итальянцем, и развернул его. Он вынул оттуда шелковый черный кафтан, еврейскую ермолку и длинную рыжую фальшивую бороду. Затем сбросил плащ, надел кафтан и ермолку и прикрепил бороду.
— Вы, друзья мои, — сказал он, — ожидайте меня здесь. Или я через час вернусь сюда вместе с Лорой и тогда мы торжественно отпразднуем ее возвращение, или вы никогда больше меня не увидите.
— Позволь мне сопутствовать тебе, — попросил Зигрист.
— Нет, — решительно заявил Лейхтвейс, — на этот раз я пойду один. Я хочу один спасти мою Лору. Впрочем, мне придется иметь дело с врагом, которого одолеть нетрудно, тем более, что я войду к нему переодетый. Но будьте наготове, друзья мои. Сегодня ночью вы мне будете нужны. Прежде чем покинуть Прагу, мы оставим гражданам маленькую память о себе, которую они не скоро забудут. Меня и жену мою они хотели утопить. За это я их награжу огнем, и тогда мы посмотрим, какая из этих двух стихий страшней — вода или огонь.
Лейхтвейс кивнул товарищам, быстро вышел из дома и пошел по направлению к гетто.
Глава 68
СНОВА ВМЕСТЕ
Илиасу Финкелю казалось, что время движется ужасно медленно. Он то и дело подходил то к окну, то к двери и даже как-то раз высунул голову на улицу, чтобы прислушаться, не идет ли Батьяни. Он дорожил временем, зная, что дело с графом мало устроить как можно скорее; в ту же ночь он должен был уйти из Праги, чтобы доставить прусскому королю обязательство, выданное комендантом крепости, и получить взамен этого перевод на миллион талеров. Финкель не сомневался, что граф Батьяни с удовольствием даст двадцать тысяч гульденов за Лору; ведь Батьяни всегда был влюблен в жену Лейхтвейса и восторгался ее красотой.
— Двадцать тысяч гульденов! — пробормотал еврей, протирая свои грязные руки. — В сущности, это слишком мало за Жемчужину Рейна. Но мне ведь предстоит получить еще миллион, и потому я, так и быть, не возьму дороже.
Вдруг Финкель услышал шаги на улице. Кто-то подошел к запертой двери и остановился.
— Это он, — возликовал Финкель, — это Батьяни! Значит, Пьетро Ласкаре исполнил поручение. Теперь, красавица Лора, я выдам тебя замуж. Да еще за кого! Таким образом я сведу счеты также с Лейхтвейсом. Я еще не забыл, как он меня когда-то связал и поджег мой дом. Я знаю, он очень привязан к этой женщине, и, продав его жену графу Батьяни — его смертельному врагу, я тем самым вырву у него из груди сердце и растопчу его.
Послышался легкий стук в дверь. Финкель отодвинул задвижку. Он увидел перед собою рослого мужчину в кафтане еврейского покроя, с густой рыжей бородой и с низко надвинутой на лицо широкополой шляпой, так что лица пришельца нельзя было разглядеть. Но Финкелю незачем было всматриваться в это лицо: ведь на пришельце был тот самый кафтан, который он дал итальянцу, и та же рыжая борода. Еврей нисколько не сомневался, что перед ним граф Батьяни, комендант Праги.
— Добро пожаловать, граф Батьяни, — шепнул Финкель, — вы редкий гость в этом доме, но и повод вашего прихода тоже очень редкий.
— Неужели, — прошептал мнимый граф Батьяни, — Лора фон Берген находится в вашей власти и вы намерены продать ее мне?
— Я вижу, Пьетро Ласкаре уже проболтался, — ответил Финкель. — Да, совершенно верно, граф Батьяни, я поймал в свою клетку ту самую птичку, которая вам всегда нравилась, и если вы за нее уплатите двадцать тысяч гульденов, она будет ваша. Тогда вы можете ее запереть в золотую клетку в Градшине и делать с ней все, что вам будет угодно.
Пришелец сделал нетерпеливое движение. Финкель понял это в том смысле, что граф Батьяни никак не может дождаться свидания с красавицей Лорой.
— Двадцать тысяч гульденов находятся при вас? — спросил Финкель.
Мнимый граф указал на свою грудь.
— Значит, при вас? — обрадовался Финкель. — В таком случае спустимся в мой погреб. Там вы собственными глазами убедитесь, что я хочу вам выдать именно Лору фон Берген, а не кого-нибудь другого. Подождите немного здесь в передней, я сейчас зажгу фонарь и возьму ключ.
Мнимый граф Батьяни кивнул головой, и Илиас Финкель поспешно ушел.
Минуты через три он вернулся, держа в одной руке фонарь с сальной свечой, в другой — старый, заржавленный ключ.
— Пожалуйте, ваше сиятельство, — сказал он, — но когда сойдете в погреб, то не пугайтесь. Там, видите ли, не очень-то приветливо, и я не мог бы надолго запереть туда пленницу. Я вам говорю, граф, это женщина, которая достойна быть женой короля, а не какого-то разбойника. Она стала еще красивее, и ее недаром называют Жемчужиной Рейна. Я говорю вам сущую правду: если бы я не был стар и немощен, то не продал бы вам ее и за сто тысяч, даже за миллион. Я оставил бы ее себе. Я слышу, вы ворчите. Вам это не нравится. Не беспокойтесь, вам нечего ревновать Лору ко мне, я не прикоснулся к ней ни единым пальцем. Я ведь уже не в таких годах, когда хочется целоваться, для меня эти времена прошли, и меня теперь радует только звон золота и шуршанье кредиток. Но ведь это тоже музыка, да еще какая.
Пока Финкель разглагольствовал, они пришли и остановились перед низенькой дверью. Еврей открыл ее и стал светить фонарем на лестницу, круто спускавшуюся куда-то вниз. Ступеньки этой лестницы полуразвалились и грозили обрушиться. Финкель пошел вперед, мнимый граф Батьяни следовал за ним. Если бы Финкель обернулся хоть один раз и увидел, какими глазами за каждым его движением следит его спутник, он догадался бы, что надвигается беда. Спустившись до самого низа, Финкель прошел по узкому, выложенному камнями проходу, в конце которого было довольно большое сводчатое подвальное помещение. Освещалось оно маленьким, тусклым фонарем. Мнимый граф Батьяни остановился как вкопанный.
У задней стены подвала на деревянной скамеечке сидела женщина. Одета она была в белое платье; мягкие белокурые волосы густыми прядями ниспадали на ее плечи.
Мнимый граф Батьяни стоял у противоположной стены; он тяжело дышал, прижав обе руки к сильно бьющемуся сердцу. Финкель обернулся к нему и взял его за руку.
— Зачем вы остановились? Что с вами? — воскликнул он. — Ведь я вам говорил, что вы увидите именно ту, которую любите. Надеюсь, теперь вы верите, что это и есть Лора фон Берген, которую я хочу продать вам за двадцать тысяч гульденов наличными.
— Да, ты прав, — еле слышно прошептал мнимый граф, — это Лора фон Берген.
Он собрался с силами и вместе с Финкелем направился к Лоре.
Та встала. Лицо ее было полно бесконечной грусти. В глазах блестели слезы. При виде еврея и незнакомца она вздрогнула и дрожащим голосом произнесла:
— Наконец-то вы пришли, Илиас Финкель, чтобы вернуть мне свободу. Вы ведь не оставите меня больше здесь, в этом душном погребе. Вы примете мое предложение и отведете меня к мужу. Вы сами знаете, что он вас за это наградит по-королевски. В противном же случае вы навлечете на себя его месть и никуда не скроетесь от нее. Горе вам, Илиас Финкель, если Лейхтвейс узнает, что вы обидели меня. Нигде вы не скроетесь от него. Куда бы вы ни бежали, хотя бы на край света, он вас все равно разыщет.
— Вы хотите свободы? — ответил Финкель. — Да, вы будете свободны, сейчас, немедленно! Отсюда вы переедете в роскошный дворец, я верну вас тому, кто на вас имеет законные права. Клянусь, что я хочу свести вас с вашим законным мужем!
Лора радостно вскрикнула. Она была так ошеломлена этим известием, что не устояла и принуждена была сесть.
— Значит, это правда! — воскликнула она. — Господь сжалился надо мной! Он внял моим молитвам. Он смягчил ваше сердце и вселил в него сострадание. Вы хотите соединить меня с моим мужем, хотите вернуть меня тому, кому я принадлежу всей душой и который оплакивает меня как покойницу. Обещаю вам, Илиас Финкель, что Лейхтвейс вознаградит вас за это. Вероятно, вы привели с собой проводника, который выведет меня из города? Я готова последовать за ним. Правда, я целые сутки ничего не ела и не пила, но я сейчас же отправлюсь в путь, чтобы только скорее упасть в объятия горячо любимого мужа.
Она начала поправлять распустившиеся волосы, готовясь отправиться в путь.
Мнимый граф Батьяни следил за каждым ее движением. Тоска и печаль давили ему грудь, но он стоял неподвижно, на некотором расстоянии от Лоры, чтобы она не могла видеть его лица. Свет фонаря в руках еврея был слишком слаб и не мог осветить лица пришельца. Илиас Финкель шепнул ему на ухо:
— Что же вы стоите, граф Батьяни, так неподвижно? Вынимайте из кармана двадцать тысяч гульденов, и самая красивая женщина в мире будет принадлежать вам.
Как ни тихо произнес Финкель имя своего посетителя, Лора услышала его. Она вскочила как ужаленная и, дрожа всем телом, отскочила к стене.
— Какое имя вы произнесли, Илиас Финкель? — воскликнула она. — Не произносите его ни при мне, ни при Лейхтвейсе! Вы сами знаете, что это имя ненавистно, ужасно и отвратительно для нас.
— Тем не менее, — возразил Илиас Финкель, — вам придется примириться с этим именем. Именно граф Батьяни поведет вас в свой роскошный дворец, и если вы будете рассудительны, то в его объятиях постараетесь забыть Лейхтвейса, в сущности презренного разбойника и проходимца, с которым вы вели жизнь, полную опасностей, нищеты и унижения. Знайте, Лора фон Берген, этот мужчина с рыжей бородой не тот, за кого вы его принимаете. Он только на время нарядился так, а когда сбросит фальшивую бороду, вы узнаете в нем графа Сандора Батьяни, коменданта Праги. Он человек знатный и влиятельный, он любит вас, и я продал ему вас за двадцать тысяч гульденов.
Лора пронзительно вскрикнула и отбежала в самый дальний угол подвала. Там она остановилась, дрожа всем телом от ужаса и страха.
— Нелегко вам будет справиться с нею, граф Батьяни, — обратился еврей к своему спутнику, — я скорей согласился бы пойти на хищного зверя, чем иметь дело с женщиной, которая меня ненавидит.
Мнимый граф Батьяни ничего не ответил. Он стоял, закрыв лицо руками, грудь его порывисто поднималась.
— Но вы, граф Батьяни, — продолжал Илиас Финкель, — сумеете справиться со строптивой. Вы знаете, как взяться за дело. Вы будете действовать и лаской и кнутом. Смею вас уверить, граф Батьяни, кнут окажет вам хорошие услуги.
— Клятвопреступник! — вдруг громко вскрикнула Лора голосом, полным негодования. — Вы сами клялись мне, что отвезете меня к моему мужу. За минуту до этого вы клялись в этом и теперь нарушаете свою клятву.
Илиас Финкель насмешливо расхохотался.
— Что вы говорите? — ответил он. — Разве я нарушил клятву? Разве я солгал, когда сказал, что соединю вас с вашим мужем? Разве вы можете отрицать, что были обвенчаны с графом Батьяни перед лицом всего двора герцога Нассауского? Разве я виноват, что в брачную ночь вы бежали с разбойником Лейхтвейсом? Я честный человек и не выношу несправедливости. Я нашел жемчужину и возвращаю ее законному владельцу. А вы, граф Батьяни, давайте скорее деньги и берите себе вашу жену. Я честно исполнил свое обещание; я порядочный человек, каких мало на свете.
— Приведите ее ко мне, — глухо проговорил мнимый граф Батьяни.
— Вы хотите, чтобы я еще и привел вам ее? — расхохотался еврей. — Впрочем, вы правы. Я обязан сдать товар с рук на руки. Хорошо, я приведу ее к вам в объятия. Но прошу, не задерживайте меня слишком долго.
Он приблизился к своему спутнику и шепнул ему на ухо:
— Вы сами знаете, что я сегодня же должен отправиться в прусский лагерь, чтобы покончить дело относительно сдачи города и принести вам миллион. И везет же вам, ваше сиятельство! Вы будете обладать красивейшей женщиной и еще вдобавок получите миллион талеров. Как вам не позавидовать!
Илиас Финкель медленно направился к Лоре, но прежде чем он приблизился к ней, она бросилась к ногам мнимого графа Батьяни.
— Сжальтесь надо мною, граф Батьяни, — воскликнула она, — докажите хоть один раз, что у вас бьется сердце в груди, что вы способны испытывать сострадание! По вашему повелению меня и моего мужа связали и бросили в реку. Господь нас спас, Его сильная рука сохранила нас от гибели. Пережив тысячу опасностей, мы вышли на берег. Господь тем самым показал, что Он за нас. Неужели же вы, слабый человек, намерены восстать против Его всемогущей воли? Неужели вы собираетесь погубить то, что Он сохранил? Граф Батьяни, побойтесь греха, не призывайте на свою голову гнева Божьего. Вы достигли могущества и власти, но не забывайте, что Господу стоить поднять Свою десницу, и вы падете прахом. Бойтесь Бога и не дерзайте противиться Его воле. Как низко вы пали, граф Батьяни. Из рук презренного жида вы хотите принять ту, которая никогда, ни за что не будет принадлежать вам. Вы можете заставить отдаться вам, но в ваших объятиях вы будете сжимать тело без души, без сердца. Добровольно мои руки никогда не обнимут вас, добровольно я никогда не поцелую вас и, поверьте, сумею умереть при первой ласке, которую вы мне навяжете. Да, сумею умереть, граф Батьяни. При всем вашем могуществе вы не в состоянии будете удержать жизнь, которая стремится отойти в вечность.
— А время все идет! — нетерпеливо воскликнул Илиас Финкель. — Я вас совсем не узнаю сегодня, граф Батьяни. Вы стоите, а она болтает, вместо того, чтобы вы ее схватили и унесли. Впрочем, она так красива, что даже в моем старом сердце что-то шевелится, когда я смотрю на нее.
Мнимый граф Батьяни медленно протянул руки, схватил Лору и силой привлек ее к себе. Он крепко обнял ее. Лора чувствовала, как он страстно прижимает ее к себе, как губы его крепко прильнули к ее губам. Она отшатнулась, но не со злобой, не с отвращением. Она была удивлена и озадачена. В то же мгновение она сама бросилась в объятия мнимого графа, и губы ее слились с его губами в страстном поцелуе. По поцелую Лора узнала своего горячо любимого мужа.
Тем временем Илиас Финкель радостно потирал руки и ухмылялся. Он ходил вокруг нежно обнявшихся Лейхтвейса и Лоры, восклицая:
— О женщины, как вы изменчивы! Вы, словно камышовый тростник, покачиваетесь из стороны в сторону, вы, точно апрельская погода, сменяете солнышко на дождик, рыдания на смех. За минуту до этого она кричала о ненависти и отвращении, а теперь уже обнимается с ним и целуется. Это у женщин называется верностью!
Вдруг страшный удар по голове сразил Илиаса Финкеля. Он упал на пол. Мнимый граф Батьяни, выпустив Лору из своих объятий, ударом кулака сбил еврея. Вместе с тем он сорвал фальшивую бороду и снова открыл свои объятия.
— Иди ко мне, жена моя, — воскликнул он, — отдохни на моей груди! Не граф Батьяни тебя обнимает, а я, твой муж, твой защитник. Я явился сюда, моя Лора, чтобы спасти тебя.
Обезумев от радости и восторга, Лора снова припала к его груди. Она поняла, что все ее мучения кончились. Лейхтвейс, обняв одной рукой свою жену, с несказанным презрением обратился к валявшемуся на полу еврею.
— Настал твой час, Илиас Финкель, — произнес он. — Ты хотел торговать людьми, ты хотел продать беззащитную женщину тому, кто преследует свою добычу подобно лютому тигру. Ты знал, что Лора принадлежит мне, и ты осмелился посягать на мою собственность. Но ты, конечно, и сам не сомневаешься, что теперь мы сведем с тобою счеты, в итоге которых — твоя смерть.
Илиас Финкель лежал на полу, не смея пошевельнуться; широко открытыми глазами, с суеверным неописуемым ужасом смотрел он на внезапно явившегося мстителя и палача. От страха он не мог произнести ни звука, и лицо его перекосилось до неузнаваемости, нижняя челюсть отвисла, и седые жиденькие волосы буквально встали у него на голове дыбом. Лейхтвейс ни разу в жизни еще не видел такого безмерного ужаса.
— Повремени несколько минут, Лора, — обратился Лейхтвейс к своей жене, — и я выведу тебя из этого ужасного дома, где ты столько выстрадала. Но прежде чем уйти, я должен совершить суд. Негодяй заслужил смерть и без злодеяния, совершенного им над тобою. Ему в свое время удалось избегнуть казни за убийство младенца, но от меня он сегодня не уйдет.
— Гейнц, ненаглядный мой! — воскликнула Лора. — Будь милостив! Не омрачай радостного часа нашего свидания убийством. Не пачкай своих рук в крови этого презренного. Даруй ему жизнь. Об этом прошу тебя я, Лора, твоя жена.
— Слышишь ли ты, Илиас Финкель? — громко и торжественно произнес Лейхтвейс. — Ты слышишь, как за тебя заступается ангел Божий? Ты пытал ее, ты запер ее в подземелье, ты угрожал продать ее смертельному врагу. У нее достаточно оснований ненавидеть и презирать тебя, но она просит за тебя, она хочет даровать тебе жизнь. Но на этот раз я не могу исполнить ее просьбы. Я обязан убить тебя. Всякий человек, встречая на своем пути ядовитую гадину, должен умертвить ее, даже если она ему не угрожает, но гадина эта поползет дальше и может причинить вред другим. Поэтому готовься к смерти, Илиас Финкель. Твои молитвы, впрочем, пользы тебе не принесут. Кто грешил так тяжко, как ты, тот не может отмолить свои грехи в несколько минут.
Финкель с трудом приподнялся немного и на коленях подполз к ногам разбойника.
