Торжественные, величественные звуки органа наполняли домовую церковь герцогского замка в Бибрихе. Начиная с 1744 года герцог Карл проводил каждое лето в этом роскошном замке. По особому желанию герцогини здесь же состоялось и венчание ее любимицы, графини Лоры фон Берген.
      Граф Сандор Батьяни считал, что он уже достиг цели своих стремлений. Он стоял с Лорой перед алтарем. Его окружала сказочная роскошь: бесчисленные огни освещали храм и его восемь мраморных колонн. Герцогская чета и весь двор присутствовали при обряде венчания. Все сверкало и переливалось от блеска золота и бриллиантов, всюду был слышен легкий шелест и шуршание шелка.
      Но самой большой драгоценностью среди всей этой роскоши была сама невеста. Она была очаровательно прелестна в своем белом подвенечном наряде, с миртовым венком на пышных волосах, под длинной белой вуалью, полузакрывшей ее стройный стан и красивое бледное лицо.
      Лора фон Берген была не только самая красивая невеста на всем побережье Рейна, она была и наиболее богатая из всех. Единственная дочь рано овдовевшего графа фон Берген, она получила большое приданое. Сам граф, большую часть жизни проводивший в странствиях по чужим краям, только что вернулся из последнего путешествия и присутствовал при обряде венчания. Это был высокий, представительный, убеленный сединами аристократ в полном смысле этого слова.
      Нотариус герцога составил брачный договор, в котором, между прочим, было указано, что в случае кончины своей супруги граф Сандор Батьяни становится единственным наследником ее состояния. Граф теперь свято хранил этот документ в боковом кармане мундира своей роскошной формы венгерских Гонведских гусар, которую он надел по случаю торжественного дня бракосочетания.
      Да, он многого достиг, этот авантюрист, втершийся в доверие к герцогу Карлу. Он успел завладеть драгоценной «жемчужиной Рейна», красавицей Лорой фон Берген. Она теперь принадлежала ему: священник уже произнес благословение, и никакая сила не могла больше вырвать ее у него. Что ему, бессердечному и алчному авантюристу, было до того, что путь к его цели был увлажнен слезами несчастной девушки? Что ему было до того, что сердце невесты, опиравшейся на его руку, надрывалось от горя и отчаяния?
      Еще за полчаса до начала обряда Лора на коленях умоляла своего отца не выдавать ее за графа Батьяни.
      — Отец, дорогой отец, — молила она, заливаясь слезами, — ты всегда был добр ко мне, ты всегда устранял с моей дороги все, что могло служить препятствием к моему счастью. Зачем же ты теперь настаиваешь на том, чтобы твоя единственная дочь сделалась женой ненавистного ей человека, малейшее прикосновение которого повергает ее в ужас. Отец, спаси дитя свое! Не дай ему погибнуть.
      Старый граф ласково положил дрожащую руку на голову дочери, две крупные слезы скатились по его впалым щекам, и он глухим голосом произнес:
      — Так должно быть, дитя мое. Не спрашивай, почему. Если бы я знал, что ты идешь даже на верную смерть, я все-таки должен был выдать тебя за графа Батьяни.
      Лицо Лоры фон Берген сделалось белее вуали. Она встала и сказала почти беззвучно:
      — Да будет воля твоя, отец. Я знаю теперь, что я являюсь жертвой какой-то тайны. Хорошо, я выйду замуж за графа, а там пусть поможет мне Господь Бог.
      По настоянию невесты венчание состоялось вечером. За церемонией последовал великолепный банкет, но чета новобрачных скрылась задолго до окончания пиршества. Граф Сандор пришел в восторг, узнав, что Лора не противится его желанию сейчас же переехать в замок Вальдекс. Дело великолепно налаживалось, он не мог и мечтать, что она так легко сдастся.
      Лора накинула при помощи камеристки шелковый плащ на подвенечный наряд и, нежно простившись с отцом, собиралась сесть вместе с Сандором в карету.
      В тот момент, когда Лора уже встала на подножку кареты, к ней приблизилась маленькая девочка из толпы крестьян.
      — Я от школьников из Доцгейма, — сказала она, передавая Лоре большой букет полевых цветов, — я желаю графине всего того счастья, которое она заслужила.
      — Благодарю тебя, дитя мое, — ответила молодая графиня. — Скажи тем, кто тебя послал, что я поняла их добрые пожелания.
      Она склонилась к девочке и поцеловала ее в лоб. Граф сунул ребенку крупную серебряную монету и помог своей супруге сесть. Риго, слуга графа, вскочил на запятки, и карета помчалась. За ней последовала вторая карета, в которой сидела только Гильда, камеристка и молочная сестра Лоры, выросшая с нею вместе.
      Во все время переезда по цветущему берегу Рейна молодые не обменялись ни одним словом. Лора крепко сжимала букет, переданный ей девочкой; эти скромные полевые цветы казались ей самым ценным сокровищем; сердце ей подсказывало, что их прислал Лейхтвейс.
      Наверное, среди цветов была спрятана записка от него. Она сгорала от нетерпения, ожидая той минуты, когда останется одна и прочитает послание.
      Наконец они прибыли в замок Вальдекс. Это было старинное, возведенное на выступе берега реки здание; в волнах Рейна отражались его причудливые балконы, башенки и зубчатые стены. Но в тот вечер, когда Лора в первый раз переступила порог замка, все было окутано беспросветной мглой над рекой, волны которой высоко поднимались и зловеще шумели от бурного ветра.
      Граф Батьяни провел свою молодую супругу по винтовой устланной коврами лестнице в спальню. Шелковые обои и портьеры, широкая резная кровать под роскошным балдахином, множество драгоценных безделушек из серебра, тонкого фарфора и слоновой кости украшали эту комнату. По всему видно было, что на убранство ее было обращено особое внимание. Широкие, сводчатые окна ее выходили на Рейн.
      Введя свою молодую жену в комнату, граф схватил ее за руку и крепко стиснул.
      — Теперь мы одни с тобой, — произнес он далеко не ласково, — и с этого часа ты принадлежишь исключительно мне. Я знаю, что Лора фон Берген, еще до брака со мной, склонила свои взоры к недостойному ее человеку, лакею и преступнику.
      Лора вздрогнула и подняла голову.
      — Если вы знали, граф, что я люблю другого, — твердым голосом ответила она, — то меня поражает, как вы согласились, с вашей честью, заключить брак со мной?
      — Пустяки. Разумный человек не станет обращать внимание на бессмысленные девичьи фантазии, — воскликнул он, проводя по разгоряченному от выпитого вина лицу шелковым платком. — Меня не касается то, что делала Лора фон Берген. Но за увлечениями графини Лоры Батьяни я буду строго следить. Я потребую от нее супружеской любви и верности. В случае надобности я сумею взять свое силой. А теперь, дорогая Лора, — продолжал он вкрадчивым тоном, — сбросьте вуаль, закрывающую от меня ваше прелестное личико. Мы у себя, и я желаю обнять свою молодую жену. Лора, ты не знаешь, как воспламеняет меня твоя красота. Разреши мне запечатлеть наш союз поцелуем и завладеть тобою всецело.
      Сгорая страстью, он хотел привлечь ее к себе и осквернить ее губы своим поцелуем, но она вырвалась от него и отошла на шаг.
      — Я прошу у вас еще несколько минут, граф Батьяни! — воскликнула она. — Вы не лишите меня права, предоставленного даже женщине самых беднейших классов: после того, как супруг введет ее в брачные покои, остаться наедине с собою.
      Сандор вежливо поклонился.
      — Я понимаю вас, — сказал он со странной улыбкой, — и я пришлю к вам камеристку. Но считаю долгом вас предупредить, во избежание тщетных надежд на побег, что эта комната имеет только один выход, а под окнами протекает река.
      С громким хохотом он вышел. Он был уверен, что жертва от него не ускользнет.
      Как только Лора осталась одна, она заглянула в букет и нашла там маленькую записку, прикрепленную к стеблю красной дикой розы.
      — Его записка, — прошептала она и поднесла бумажку к губам, а потом прочитала следующее:

       «Ожидаю тебя в лодке на реке. Воспользуйся удобным моментом и беги через сад. На ближайшие дни мы найдем убежище в одной горной пещере. Господь Бог указал мне эту пещеру, чтобы я мог приютить тебя, моя дорогая. Под землей мы тоже будем счастливы, так как с нами будет наша любовь.
Навеки твой Гейнц».

      — И я навеки твоя, — прошептала Лора, — с тобой готова жить и под землей, готова лечь с тобой даже в могилу.
      Она еще раз прикоснулась губами к записке и сожгла ее на свече.
      Раздался стук в дверь, и вошла камеристка Гильда. Она была одного роста со своей госпожой и даже фигурой сильно походила на нее. Молодая графиня подошла к своей молочной сестре и обняла ее.
      — Готова ли ты принести мне эту жертву? — вполголоса спросила она. — Ты ведь знаешь, что это сопряжено с опасностью.
      — Для вас я готова умереть, если нужно.
      — Итак, поторопимся. Ты слышишь пение соловья там под окном? Это он зовет меня. Я должна идти к нему, в его объятия.
      — Графиня! Взгляните, там ужасная погода. Собирается гроза. Я содрогаюсь при мысли, что вы доверяете себя волнам Рейна — вы слышите раскаты грома? Не раз уже погибали маленькие лодки в такую погоду.
      — Не бойся, Гильда, Бог поможет нам. Так — дверь заперта. Скорей за дело.
      Тем временем граф Сандор в соседней комнате ожидал исполнения своих надежд. Минуты казались ему вечностью.
      Наконец отворилась дверь.
      Появилась камеристка, хорошенькая девушка в простом, темном платье. Стыдливо опустив голову вниз, она быстро направилась к выходу.
      — Готова ли графиня принять меня? — спросил граф.
      — Да, — ответила камеристка и поспешно ушла.
      Выпрямившись во весь рост, со сверкающими от страсти и коварной радости глазами, граф Батьяни вошел в спальню своей жены и в недоумении остановился на пороге.
      Лора, все еще под вуалью, сидела на краю постели.
      — По-видимому, твоя камеристка плохо служила тебе, — воскликнул граф, — придется мне заняться ее делом!
      Он подошел и сел рядом с женою на кровать. Молодая женщина не пошевельнулась. Когда он обнял ее, она даже не вздрогнула.
      Близость красивой девушки, «жемчужины Рейна», привела Сандора в опьянение, восторг и блаженство.
      — Долой эту вуаль! — воскликнул он. — Предстань предо мною во всей своей красоте.
      Грубой рукой схватил от тонкую ткань, рванул — и вуаль с миртовым венком соскользнула на пол. В то же мгновение комната озарилась яркой молнией. Батьяни увидел перед собою незнакомое лицо.
      Хрипло вскрикнув, дрожа от ярости, он, подобно тигру, накинулся на девушку в подвенечном наряде, бросил ее поперек постели и схватил за горло.
      — Обманщица, — заскрежетал он. — Где моя жена?
      Девушка молчала. Тогда венгр схватил ее, поднял на руки и поднес к окну. Он распахнул обе половинки и, угрожая несчастной выбросить ее из окна, дрожащим голосом произнес:
      — Сознайся! Твоя госпожа сбежала вместе со своим любовником, с Лейхтвейсом, грабителем и разбойником? Сознайся, или я швырну тебя вниз в черные волны бурного Рейна!
      — Я не выдам своей госпожи, — в ужасе воскликнула Гильда, — убивайте меня, если хотите! Этим вы все равно не вернете Лоры фон Берген. Она не любит вас, граф Батьяни, она никогда не любила вас. Она бежала с тем, кому отдала свое сердце.
      Сандор Батьяни испустил нечеловеческий крик ярости.
      — Ты поплатишься за свою госпожу! — проревел он. — А если Лора фон Берген не хочет принадлежать мне, то пусть думают, что ее нет в живых. Таким образом я завладею хотя бы ее состоянием.
      Раздался страшный удар грома. На мгновение водная поверхность Рейна озарилась желтовато-зеленым блеском молнии. Волны высоко поднялись вверх, брызги белой пены взлетели еще выше, как бы стараясь схватить свою жертву.
      — Молись скорее, — крикнул венгр несчастной Гильде, — настал твой последний час!
      — О, Боже, — отчаянно вскрикнула девушка, — неужели вы на самом деле убьете меня?!
      — Молись, — повторил злодей, — я не хочу, чтобы ты умерла, не покаявшись… А, ты не хочешь! Ты не желаешь молиться. Так погибни же в волнах реки!..
      Сильный толчок… крик… и ужасное преступление совершилось. Головой вниз несчастная девушка полетела в бездну. Вода высоко брызнула вверх. Глухо клокоча, она поглотила свою жертву.
      Венгр перегнулся через подоконник и сверкающим взором пытался проникнуть сквозь мрак ночи.
      — Она выплывает, — хрипло проговорил он. — Вот она там несется, вот она борется с волнами. Длинное белое платье удерживает ее на поверхности. Как она бьет руками по воде! Напрасно, прекрасная Гильда. Напрасно! Ты обречена на гибель.
      Раздался пронзительный, ужасный предсмертный крик, заглушивший даже рев бури.
      — Она утонула, — глухо произнес граф Батьяни, — Рейн поглотил свою жертву, а с нею и доказательство моего преступления.
      Шатаясь, он отошел от окна и в изнеможении опустился на край кровати. Но такое состояние продолжалось лишь несколько минут. Вдруг по его лицу скользнула сатанинская улыбка. Он выпрямился.
      — Теперь надо действовать разумно и решительно, — бормотал он. — Сходство между Лорой фон Берген и ее камеристкой Гильдой так велико, что может ввести в заблуждение кого угодно. А если труп пролежит еще несколько дней в воде, то черты лица обезобразятся и никто не сумеет определить, утонула ли моя молодая супруга или ее камеристка. Кроме того, на утонувшей надет подвенечный наряд Лоры фон Берген — это решит все дело. Перед лицом такого факта родной отец должен будет признать в покойной свою дочь. Брачный договор, составленный мною довольно хитро, обеспечивает мне состояние Лоры в случае ее смерти. Это разом спасет меня. Я буду богат. Авантюрист Батьяни будет в состоянии вести жизнь настоящего графа. Прошлого опасаться мне нечего… А что, если Лора фон Берген снова появится и предъявит права на свое состояние?.. Пустяки! Я обвиню ее в самозванстве и выдам за камеристку Гильду. Лора же фон Берген давно уже будет покоиться в фамильном склепе, если только Рейн вообще вернет ее труп. Великолепно придумано. Итак, будем продолжать игру, чтобы на меня не могла пасть и тень подозрения.
      Произнеся эти слова, он распахнул двери спальни и голосом, полным отчаяния и ужаса, закричал на весь замок:
      — Помогите! Спасите! Боже милосердный. Спасите! Моя жена… моя дорогая Лора бросилась в Рейн!
      Сбежалась прислуга, в том числе и цыган Риго. Граф упал на колени в коридоре, рвал на себе волосы и от судорожных рыданий не мог выговорить ни слова.
      — Боже! Что случилось, граф? — вскрикнул Риго.
      Батьяни в отчаянии закрыл лицо руками.
      — Закатилось солнце моей жизни, — с рыданием вырвалось у него, — никогда я не увижу больше счастья! Графиня… моя жена… дорогая моя Лора… я только что привел ее в свой дом… умерла… утонула… в Рейне.
      — Ужасно! Ужасно… — бормотал растерявшийся лакей. — Упокой, Господи, ее душу.
      — Несчастный мой господин! — воскликнул Риго и ласково обнял графа, чтобы поднять и поддержать его. — Красавица графиня утонула?.. Или ее, быть может, утопили? — тихо добавил он графу на ухо.
      Тот вскочил как ужаленный и бросил на Риго взгляд, полный ненависти. Но, подавив вскипевшую злобу быстро взяв себя снова в руки, с надрывом произнес:
      — Оседлай скорее лучше коня, Риго, и скачи как можно скорей в замок герцога. Уведоми его об ужасном горе, постигшем меня. Расскажи, что графиня в то мгновение, когда я нежно хотел привлечь ее к себе, оттолкнула меня и бросилась к окну. «Я не могу принадлежать тебе! — крикнула она. — Я не достойна тебя. Я не заслужила миртового венка, который одет на мою голову… И я должна искупить мой тяжелый грех». С этими словами, прежде чем я успел задержать ее, она распахнула окно и бросилась вниз. Я видел, как она тонула в волнах, но я не мог помочь ей, не мог спасти ее.
      И снова граф Батьяни залился слезами.
      Риго тоже протирал глаза, как бы осушая слезы, но сквозь пальцы он хитро посматривал на своего господина.
      — А вы все, — обратился граф к остальным лакеям, — идите за мной. Мы сядем в лодки и постараемся найти ее. Если нам и не удалось спасти ее от смерти, то, быть может, мы извлечем ее труп. Идемте скорее!
      Спустя пять минут цыган Риго уже скакал к замку герцога. А тем временем по берегу Рейна замелькали огоньки. То был отблеск факелов, при свете которых лакеи разыскивали труп Лоры.
      Никто не решился сесть в лодку, так как река бушевала, как разъяренное море, и буря, наверное, опрокинула бы всякую лодку, осмелившуюся выйти в такую погоду.
      — Оставьте, — слабым голосом приказал наконец граф Батьяни. — Труп моей жены, по всей вероятности, покоится на дне реки. Лора была так прелестна, так хороша, что даже река не хочет с нею расстаться.
      Вдруг перед Батьяни выросла высокая фигура графа Эбергарда фон Бергена, отца Лоры. Он прибежал без шляпы, седые волосы его развевались по ветру.
      — Где моя дочь? — кричал он. — Где моя Лора?
      — Она там, — глухо произнес Батьяни, указывая на бушующие волны.
      — Она утопилась! — в отчаянии простонал старик. — И я… я один виновен в ее смерти, так как заставил ее выйти за вас замуж, граф Батьяни, хотя она ненавидела и презирала вас.
      — У вас другого выхода и не было, милейший граф, — насмешливо прошептал венгр. — Впрочем, в этом деле оказался обманут только я.
      Дрожа от ярости, граф подступил к нему.
      — Вы обмануты? Вы, которому я дал в жены ангела чистоты и невинности?
      — Ошибаетесь, — прошипел венгр, — ваша дочь не была невинна, как думали вы и все другие. Прежде чем броситься в реку, она созналась мне, что отдалась Лейхтвейсу. Бывшему гоф-фурьеру герцога, ныне приговоренному к тюремному заключению браконьеру и бродяге. Он был любовником Лоры — она сама заявила мне об этом.
      Граф фон Берген отшатнулся. Лицо его перекосилось от злобы, и он замахнулся на графа.
      — Лжец! — воскликнул он. — Ты похитил у меня мою дочь, а теперь ты еще пытаешься запятнать честь покойной. Подлец!
      Но, не успев ударить венгра, он зашатался и с душераздирающим стоном упал на землю.
      Сандор Батьяни нагнулся к нему.
      — Его сразил удар, — с торжеством прошептал он. — Тем лучше. Наследство удвоится.
      Отца Лоры перенесли в замок, он был при смерти. Наскоро вызванные врачи заявили, что он почти безнадежен.
      — Для него было бы лучше умереть, — сказал лейб-медик герцога. — Если он и останется жить еще несколько лет, то это существование будет ему и всем окружающим только в тягость. Руки и ноги его парализованы, и, кроме того, он никогда не будет в состоянии произносить членораздельные звуки. Он лишился речи.

      Далеко за Бибрихом пенистые волны Рейна несли маленькую лодку. Ее кидало из стороны в сторону, как ореховую скорлупу, и она ежеминутно подвергалась опасности разбиться о скалистые берега.
      Дождь лил как из ведра; молнии, одна за другой, прорезывали ночной мрак. Не было видно ни одного судна, и только эта лодка, по воле волн и бури, неслась по реке, давно уже не повинуясь рулю. Но сидевшие в лодке или не сознавали всей опасности, или не боялись ее. Лора и Лейхтвейс, тесно прижавшись друг к другу и крепко обнявшись, сидели на скамейке, как будто никакая сила не могла их уже разлучить.
      В любовном упоении, в восторженном сознании, что они отныне и навсегда принадлежат друг другу, они забыли все кругом: и бурю, и гром, и молнию.
      — Ты ведь не раскаиваешься, моя дорогая Лора, — спрашивал Лейхтвейс, — что отказалась от общества, от богатства и титулов и пошла за мной, одиноким и бездомным беглецом, с которым тебе придется делить беспокойную жизнь, полную опасностей и приключений?
      — Я жена твоя, — страстно проговорила Лора, — или, вернее, я хочу быть ею. А жена обязана делить со своим избранником горе и радости. Если эта ночь бури и ужасов была подобна нашей будущей жизни, то и тогда твоя Лора не стала бы унывать. Я буду счастлива, если ты только будешь любить меня и останешься верен мне.
      — Я буду любить тебя больше, чем жизнь, и останусь верен тебе до гроба, — клялся Лейхтвейс.
      — Клянусь и я тебе именем моей покойной матери, — в глубоком волнении произнесла Лора, — что разлучит меня с тобой лишь одна смерть. Ты и я — мы теперь вне закона и общества. Ты беглец, а я твоя жена. Если тебе не удастся иначе добывать пропитание, как только оставаясь разбойником и грабителем, то я буду женой разбойника, — и хочу быть презираема вместе с тобою.
      — Да благословит тебя Господь за эти слова, моя Лора. Я опасаюсь, что другого исхода не окажется, как только вступить в борьбу с обществом, так несправедливо осудившим и оттолкнувшим меня.
      Он хотел поцеловать ей руку, но она подставила ему свои губы.
      — Еще не все потеряно, — сказала Лора. — Я взяла с собой все свои драгоценности, сегодня или завтра ты должен отправиться во Франкфурт и продать их там. На вырученные деньги мы уедем в Америку и будем там искать работу.
      — Это в тысячу раз лучше! — воскликнул Лейхтвейс. — О, да ты у меня умная женщина… Сверкайте, молнии! Греми, гром! Несись, утлый челн! Я уверен теперь в себе, и никакие силы земные и небесные меня не одолеют, так как моя Лора со мной!
      — Со мной! — повторило прибрежное эхо.
      Вдруг Лора испуганно вскрикнула.
      — Вон там! — вся дрожа, указывала она. — Взгляни туда, Гейнц. Бог разгневался на нас за твои дерзкие слова и показывает нам страшное зрелище. Там по волнам несется чей-то труп, и мне кажется, будто это я сама в своем подвенечном наряде…
      Она в ужасе обняла своего спутника и прижала голову к его груди. У Лейхтвейса тоже холодная дрожь пробежала по телу.
      Разъяренные волны реки действительно несли мимо лодки какую-то белую женскую фигуру. Она то скрывалась в глубине волн, то снова показывалась на их белых, пенистых гребнях.
      При свете молнии Лейхтвейс увидел, что всякая помощь излишня: несчастная была мертва. С глухим стоном он закрыл лицо рукой, прижимая Лору ближе к себе. Неужели он бредил и видел наяву нечто такое, чего не могло быть на самом деле?
      Утопленница, несшаяся по реке, раскинув руки, с широко раскрытыми глазами, в которых застыл предсмертный ужас, была одета в богатый подвенечный наряд. Волны густых золотистых кудрей украшали ее голову. Обликом она удивительно походила на его дорогую возлюбленную.
      Дрожавшая от страха Лора лишь спустя несколько времени решилась поднять голову. Ужасное видение успело к этой минуте исчезнуть.
      — Слава Богу, — произнесла она, — это был лишь призрак. Не правда ли, Гейнц, Бог не накажет нас за то, что мы хотим сойтись с тобой и жить вместе без благословения церкви?
      — Бог всегда хочет, чтобы любящие принадлежали друг другу, — ответил Лейхтвейс. — Я отведу тебя в скалистую пещеру, которая послужит нам и церковью и брачной комнатой.
      Лора вынула из кармана маленькую, изящную кожаную сумочку и осторожно открыла ее. Лейхтвейс был ослеплен блеском бриллиантов и других драгоценных камней.
      — Возьми это, дорогой мой, — покорно сказала Лора. — Пусть это будет пока моим приданым. А из Америки мы примем меры к получению всего моего состояния. Сохрани эти бриллианты, они помогут нам осуществить наши надежды.
      Лейхтвейс спрятал сумочку в карман. Он хотел сказать Лоре, что ему не нужно никаких сокровищ, кроме ее любви, но не успел произнести этих слов.
      Страшным порывом ветра лодка вдруг была брошена на крутой скалистый берег. Раздался глухой треск, и в ту же секунду лодка исчезла. Лишь обломки ее понеслись вниз по волнам.
      Лейхтвейс и Лора очутились в воде. В отчаянии Лора протянула руки к Лейхтвейсу. Она еще держалась на поверхности, но, хотя и умела хорошо плавать, не могла устоять против напора волн.
      Лейхтвейс, к счастью, был уже возле нее. Сильными руками схватил он ее и быстро поплыл к берегу. Пучина грозила схватить их и увлечь за собою в бездну, но он был силен и ловок и преодолел напор бури и волн.
      Вскоре он ощутил почву под ногами и вместе с Лорой выскочил на берег. Но тут он в ужасе увидел, что спасенная им с таким самоотвержением Лора неподвижна и бледна. Голова ее и руки беспомощно повисли, как у мертвой.
      — Лора! — воскликнул он. — Дорогая моя, ненаглядная Лора! Ты не слышишь меня? Открой глаза, чтобы я видел, что ты еще жива и что я не лишился тебя.
      Но она не подавала признаков жизни и без движения лежала на руках своего возлюбленного.
      Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Лейхтвейс побежал со своей ношей вперед. Потоки дождя били прямо в лицо, и платье Лоры развевалось по ветру.
      И это была их брачная ночь? Лейхтвейс с Лорой не так мечтали о ней. Лейхтвейс понял, что при таких обстоятельствах ему не добраться до скалистой пещеры и что придется обратиться к помощи посторонних, чтобы привести Лору в чувство, отогрев ее у теплой печи.
      Вдали он увидел мерцающий огонек.
      Он направился прямо туда и, пройдя минут десять, очутился перед какой-то старой полуразвалившейся хижиной.
      — Что это? — прошептал Лейхтвейс, взглянув на запертую калитку. — Нет, я не ошибаюсь… Это дом палача. Что ж, тем лучше, — прибавил он после некоторого раздумья. — Здесь нечего опасаться предательства.
      Он постучал кулаком в дверь. В ответ раздался лай собак.
      Какой-то резкий женский голос прикрикнул на собак, а затем гневно произнес:
      — Эй, Рохус! Животное! Где ты? Неужели ты всю свою жизнь будешь спать? Посмотри, кто-то стучит в дверь.
      В ответ послышалось глухое ворчание, раздались тяжелые шаги, потом к дверям приблизились, и наконец та открылась.
      Перед Лейхтвейсом предстала какая-то странная фигура с фонарем в поднятой руке. Это был приземистый и широкоплечий человек, но такой отвратительной и безобразной наружности, что Лейхтвейс в испуге отскочил назад, хотя не раз видел его уже раньше.
      На короткой бычьей шее сидела безобразно большая голова с шапкой спутанных белесовато-рыжих волос, свисавших на глаза, совсем лишенных ресниц. Вследствие этого они были неимоверно выпучены и совершенно без блеска, как у хищных рыб. На щеках у этого чудовища росли волосы, скорее похожие на шерсть, чем на человеческую бороду. Нос представлял из себя какую-то бесформенную массу. Толстые губы, похожие на налившиеся кровью пиявки, тянулись от одного уха к другому, прикрывая два ряда прямых зубов, напоминавших клыки бульдога.
      Этот человек-зверь стоял на самой низкой ступени умственного развития, и разговор его был больше похож на ворчание зверя, чем на человеческую речь. Это был слуга палача. Имени его никто не знал. Благодаря его сходству с диким зверем, его прозвали диким Рохусом, или человеком-медведем. Его избегали все окрестные жители.