Пролог

На берегах Моря Смерти было тягостно – пустынно, скалисто, не в меру радиоактивно. Густо воняло тиной, водорослями, гниющими остатками планктона, сильный, напоминающий по цвету кровь дождь лил как из ведра, ветер парусил его пульсирующую стену, рвал с корнями чахлые кусты-мутанты, разводил кипящую кудлатую волну. Боже упаси и сохрани от ее неласковых объятий. Да уж, после инцидента с сублинкором, выбросов урания и гибели плавбазы принимать здесь морские ванны не хотелось. Это еще не считая стоков, экологии, бактериально-медицинских шлаков, а главное, контейнеров с хипритом, с размахом захороненных на дне по окончании Второй Великой Свары. Контейнеров, уже давно утративших герметичность…

В общем, и впрямь – клоака, бездна, свалка, огромная радиоактивная помойка, бушующее море смерти, оправдывающее полностью свое название. Казалось, что время здесь остановилось и загнило, а все живое обратилось в тлен. В прах, в небытие, в кладбищенскую пыль. Нет, как бы не так, не все, поверхностное впечатление обманчиво. На скалистом острове, что на северо-востоке, жизнь, к примеру, била ключом. Яростно шипела, спаривалась, с алчностью терзала плоть, наливалась ядом, зверела, с трепетом пестовала потомство. Потому как на скалистом этом острове жили рептогады. Вернее, выживали. Трудно, по-спартански, в тесном коллективе. Вот уже, наверное, с десяток лет, со времени последней Генеральной чистки. А занесло их сюда не по воле мироздания – с могучей руки Министерства нападения. Под островом тогда устраивали секретнейшую базу, и змеи на поверхности были в самый раз, – излишней безопасности, как известно, не бывает. Особенно если распоясались печенские террористы – пусть, пусть сунутся, рептогады будут рады. Террористам с той поры крепко прижали хвост, а вот змеи прижились, размножились и принялись бороться за существование. Причем весьма успешно, с поразительным энтузиазмом: вывели на острове все живое, дружно и разнообразно мутировали и принялись жрать себе подобных. Жесткий естественный отбор шел по нарастающей, выживали самые злобные, верткие и ядовитые. Впрочем, внизу, на военной базе, тоже был гадюшник – мама, не горюй, – рапорты, доносы, дрязги, субординация. Сильные жрали слабых, равные жалили ближних, первейшей из добродетелей почиталась гибкость. Умение, желание прогнуться во славу вседорбийских идеалов. А что – повышенные оклады, гарантированные пайки и главное – глубоко под землей. Хрен вам, гниды с Кассиопеи и Альдебарана, с вашими ракетными атаками. Да здравствует президент, конституция и нерушимая тоталитарная демократия! Больше, больше усердия, самоотдачи и бдительности. Да, да, увы – бдительности. Печенские-то террористы хоть и сидят в подполье, но все же иногда высовывают свои мерзкие рожи. Ну а уж потом, естественно, поднимают хвост…

Дождь усилился, превратился в ливень. Тучи, казалось, встретились с пенными верхушками волн, ярко полыхнули молнии, яростно ударил гром. Небо словно раскололось на тысячу вибрирующих частей, стихия разбушевалась нынче не на шутку. Однако под землей, на третьем уровне, где шли секретные медбиоэксперименты, все было тихо, мирно и спокойно – неслышно функционировала аппаратура, светились матрицы форсированной ГЭВН, обслуживающий персонал, проверенный до жути, вкалывал с энтузиазмом, желанием и огоньком. Еще бы не стараться, чуть что не так – и пойдешь, вернее, побежишь на протоплазму. Время-то военное, да к тому же приказ… Командовали парадом, естественно, военные. Доверенные офицеры из службы Биобезопасности – вертлявый ловкий полукапитан и неулыбчивый момент-майор. Собственно, как командовали-то. Приказывал и распоряжался всем сквозь зубы почти-майор, капитан же был на подхвате, с почтительностью кивал и доводил указания начальства до простого трудового народа. Ну, а уж тот… Процесс был отлажен, автоматика на высоте, дело успешно продвигалось. Не простое дело, хлопотливое, Вседорбийской государственной важности – программировали на конечный результат очередного Аттестованного бойца. Промывали мозги крепкому, качественно натасканному парню, чтобы верен был до самого конца идеалам конституции и демократии. Чтобы не девался никуда из строгого ошейника, застегнутого Министерством безопасности. Ишь ты, как вытянулся-то в саркофаге программатора – ладный, мускулистый, на статую похожий. Бабы небось проходу не дают, так и вешаются кто на хрен, а кто на шею. Да, впрочем, нет, какие там бабы. Их, говорят, гоняют там, в Центре, страшно, жутко, до умопомрачения, до разжижения мозгов, и держат впроголодь и в схиме, чтоб злее были. Чтоб ничто не отвлекало, не забивало нюх. М-да, хорош, хорош, крепкий парень, машина для убийства. Интересно, и куда же его пошлют? Резать этих гнид с Кассиопеи? Разбираться со сволотой с Альдебарана? Или же мочить беспощадно оборзевших не по чину печенов? Впрочем, ладно, кто его знает, это же секрет, мистерия, государственная тайна. Лучше не задумываться, яйца оторвут. А потом башку…

– Так-с, вроде бы порядок. Гвардейский, – майор глянул на приборы, с удовлетворением вздохнул и перевел суровый взгляд на капитана, сразу выпрямившего хилую спину. – Ну, как съездил-то? Как там ханумак? Тринопля? Бляди как?

Капитан только что вернулся из отпуска, двухнедельного, проведенного в Столице, и потому был полон впечатлений.

– Падшие женщины, уважаемый Старший Наставник, в порядке, дают. Ханумак концентрирован и прекрасно разведен, тринопля славно высушена и отличных сортов. Рейтинг президента высок как никогда.

В голосе его слышался неподдельный восторг, на простоватом лице застыло выражение блаженства, он был весь во власти прожитого и пережитого, в объятиях дивной сладкой сказки наяву. Хотя, строго говоря, вспоминать-то ему было особо нечего. Вернее, не с чем было сравнивать. Всю свою сознательную жизнь он употреблял скверный ханумак, курил дешевую триноплю и общался с простенькими – даже вульва синтетическая – кибернетическими шлюхами. Другие-то ведь младшему офицерству и не положены. Ну да ничего, бог даст, станет старшим офицером…

– Да, бляди это хорошо. Рейтинг это отлично. Тринопля это здорово, – вспомнил вслух майор молодые годы, оскалился, с пониманием мигнул, но сразу сдвинул брови, засопел, сделался суров. – Ну все, отставить женщин, клювом не водить, держать спину ровно, смотреть на приборы. Что-то мне не нравится флуктуация в двадцать третьем секторе.

Настроение у него, мягко говоря, было скверным, хотелось вмазаться и покрепче забыться, уйти подальше от реалий жизни. А чему, спрашивается, радоваться-то? Вот уже вторую сотню разменял, а все еще майор, до сержанта-полканина еще трубить и трубить, но главное даже не в этом – в проклятом металле. Ну никак, блин, не набрать деньжат, чтобы взять лицензию на рождение наследника. Да, честно говоря, и с зачатием-то не очень. После службы на «Фотонах» с их фонящими реакторами ну очень даже запросто отковать мутанта. Вот так попадешь на бабки, выкупишь жену, а та родит урода, не соответствующего Нормам. Ну а уж Комиссия Отбора долго ждать не будет, отправит новорожденного прямехонько в конвертер. Да уж, блин, жизнь, только держись. Хорошо этому гаду рассуждать о благе и процветании. У, сволочь…

Майор имел в виду президента Федерации, выступления коего транслировали каждый день по Центральному голографическому каналу – в цвете, в объеме, в наивыгоднейших ракурсах. Вот и сейчас почти что во плоти Главный Вседорбийский Кормчий лихо манипулировал словами: «За текущий период уровень инфляции снизился почти вдвое. Также мы снизили налог на бездетность, мегаквоту на воздух и штрафные пенни на заявленную, но недополученную прибыль. А еще мы пересмотрели пенсии, откорректировали разовые пособия и частично увеличили дотации инвалидам Второй Космической кампании. Плюс снижение цен на ханумак, улучшение качества тринопли, разрешение браков с кибербиоменьшинствами. Жить, уважаемые соотечественники, стало лучше, жить, дорогие соотечественницы, стало веселей. Еще немного, еще чуть-чуть, и негодяи с Альдебарана, поганые твари с Кассиопеи и весь этот печенский сброд узнают на своих поганых шкурах…»

Что должны были испробовать на своих поганых шкурах супостаты отечества, узнать не удалось – где-то глухо ухнуло, грохнуло, мигнули лампы ГЭВН, и голографический правитель заткнулся, побледнел, покрылся рябью и растаял на глазах. А автоматика уже блокировала двери, задраивала уровни, активизировала защиту, занудный, донельзя скучный голос возвестил:

– Внимание, это не учебная тревога. Внимание, это не учебная тревога. Всем оставаться на местах и ждать приказов Суперкоординатора. Внимание, это не учебная тревога. Внимание…

– Печены? – перешел на шепот полукапитан. – Луч с Альдебарана? Диверсанты с Веги? Как вы полагаете, уважаемый майор? – В голосе его звучали тревога и испуг, чувствовалось, что пороху он еще не нюхал. Только облагороженный ханумаком факкаин.

– Хрен его маму знает, – выпятил губу майор. – Скажу одно – это точно не печены. Да, сто процентов не они. Те всегда гасят свет и режут в темноте. Раз свет горит, значит, не они. Гм… Поле, может, трансформировали с Веги. Может, время закрутили с Центавра. Может, бухнули из аннигилятора с Проксимы. Хрен его знает. Не, раз свет горит, значит, точно не печены. Не, не они. Да и не режет нас пока никто…

Весь вид его выражал сомнение, беспокойство и неуверенность. И дело было вовсе не в объявленной тревоге – силовое поле крепко, автоматика надежна, боевые роботы натасканы – фигня, пустяковина, абсолютно не страшно. Нет, взгляд майора был прикован к экрану, и на татуированных щеках его играли желваки – в процессе наблюдался некоторый сбой. Честно говоря, как сбой – минимальный пик, малюсенькое отклонение, локальная погрешность на грани допустимого. Однако в деле государственном лучше бы без нее, и по идее нужно было немедленно взять тайм-аут: сделать остановку, потом экс-выбраковку и затем уж неприятные соответствующие выводы. Ага, самому себе жидко насрать в карман – да за испоганенный материал по мошонке и по головке не погладят. Покажут и досрочного сержант-полканина, и лицензию на зачатие и трепетно муссируемую в мечтах антигенную вакцинацию[1]. И всем будет начхать, что случилась тревога и что-то там нарушило стационарность поля. Главное ведь отыскать козла опущения и раком поиметь его на алтаре отечества…

– А, значит, не печены, – полукапитан вздохнул, ухмыльнувшись, расслабился, с облегчением вытер узковатый лоб, а в это время вырубили сирену, и все тот же мерзкий равнодушный голос произнес:

– Отбой тревоги. Отбой. Опасность миновала. Отбой тревоги. Отбой…

Мягко разблокировались двери, погасла бешеная пульсация огней, и, материализовавшись в воздухе как ни в чем не бывало, голографический повелитель продолжил свою речь:

– Мир! Демократия! Конституция! Плюрализм! Равные возможности! Равные права! Многопартийная система в перманентном действии!

«Включу-ка я, пожалуй, систему отладки. По регламенту не возбраняется, много времени не займет, а штаны и совесть будут чисты», – выбрал путь компромисса майор, хотел было включить систему, но, увы, не успел – призрачный вершитель дорбийских судеб запел национальный гимн. Пришлось вскакивать, вытягиваться, делать респект-салют и вместе со всеми затягивать, бодро и с интонацией:

Мягко светились экраны, неслышно урчала ГЭВН, скучал в саркофаге, безвольно раскинувшись, ладный мускулистый здоровяк. Что там творилось у него в мозгах, не знал достоверно никто…

Глава 1

– Ну? – рявкнул Ан с порога Центральной рубки. – Давай в темпе и в деталях.

– Слушаюсь, генерал, – дернулся в кресле дежурный подорлан, вскочил, вытянулся, сделал респект-салют. – Зиг-флагманский сублинкор типа 4-Б. Гипероновое бронирование, силовой пси-экран, система гравикоррекции, временной локации и пространственного суб-сканирования, десять канонирских палуб, три расчета фотонных лучеметов. Мегадроссельная турель с крупнокалиберным аннигилятором. Еще – активный модуль хронопомех…

– О, мама мия, – огорчился Исимуд. – А ведь у меня сегодня ночью было скверное предчувствие. И вот, пожалуйте, извольте бриться, сон в руку. Вернее, все через жопу, азохенвей. Да, видит бог, сегодня встал я не с той ноги…

– Ну, сука, бля, машина, рамо[2], железяка хуева, – глянул хмуро на экран обзора Мочегон, выругался оценивающе, резко цыкнул зубом. – Наш калибр ему как слону дробина. Лоб в лоб здесь не попрешь. Как ни крути и ни ворочай, а хуй пизды всегда короче…

А сублинкор тем временем все приближался – зловещий, самоуверенный, похожий формой на женский орган. Во всей его повадке было что-то омерзительное, убийственное, леденящее душу. Он был словно воплощение конца…

– Да, день сегодня не очень, – сделал вывод Ан, покусал губу и голосом, от которого все вздрогнули, негромко приказал: – Антиметеоритную пушку к бою. Всем нашим в рубку. Приступить к эвакуации и к погрузке планетоида. В первую очередь – женщины и дети. Повторяю, бля – скважины и короеды. Не дай бог не так. Я проверю.

– Слушаюсь, генерал. – Дежурный вытянулся, сделал респект-салют, а в это время рявкнули сирены, и ГЭВН подала свой равнодушный голос:

– Внимание, внешнее поле субкритической напряженности. Повторяю, внимание, внешнее поле субкритической напряженности.

– Они включили мезахронный резонатор, – горестно прокомментировал Тот. – Берут контроль над управляющими контурами. Теперь ни пушки, ни тяги, ни связи. Ни фига.

Как бы в подтверждение его слов вырубилась ГЭВН, затем смолк рокот головного двигателя, накрылся органом антиметеоритный комплекс, и стали гаснуть экраны наблюдения. Наконец остался лишь один, центральный, пару раз мигнул и показал упитанного ануннака в виц-обер-генеральском роскошнейшем прикиде.

– Ни хрена себе, сука, бля, – удивился Красноглаз. – Так это же… Ну, сука, бля, писец…

– Эй, Ан, ты меня слышишь? – между тем осведомился ануннак. – Давай выходи на линию, в темпе вальса, есть к тебе разговор. Считаю до двадцати одного. Как только наберу очко, вашим всем будет хана. Ты еще, надеюсь, не забыл, что такое субфотонный луч, а? Ладно, напоминаю для дураков. А счет, между прочим, пошел. Один, два, три…

И ануннак с усмешечкой исчез, вместо него на экране появилось изображение главной башни. Дружно полыхнули излучатели, по экрану побежала муть помех, а когда спустя мгновение она рассеялась, показалась крупным планом Земля. Над ее Южным полюсом зловеще расползалось белым саваном огромное, давящее на психику облако пара – лучеметы, черт бы их побрал, угодили точно в ледовый панцирь. В тот самый, дышащий на ладан, готовящийся к встрече с океаном. М-да… А голос ануннака за экраном невозмутимо продолжал отсчет:

– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…

– Сука, – вздрогнул как от удара Ан, выругался, засопел, придвинулся к консоли управления. – Эй, Алалу, бросай свой счет. А заодно свои дурацкие шутки. Что там за разговор у тебя?

Спокойно так сказал, с незлобивым юмором, будто бы не смотрели на него жерла лучеметов. Война – это не только путь обмана[3], война это еще и психология.

– Интересный разговор такой, занимательный, – весело отозвался Алалу. – И до жути приватный. Давай в темпе вальса натягивай «автономник» и кидай кости за борт, через кормовой штормошлюз. Карету подадут. Через полчаса…

– Лучше бы через час, – заартачился Ан. – Автоматика у нас не фурычит, и ты знаешь почему. Теперь мы все ручками, ручками. Круглое таскаем, квадратное катаем. А суетиться нам с тобой вроде бы не к лицу…

Сам-то он пока что работал не конечностями – напрягал извилины головного мозга. Ситуация в целом была прозрачна, однако же не до конца. Кумарби, паскуда, настучал, Алалу, волей случая, услышал, сделал соответствующие выводы и принял безотлагательные меры. Как и подобает ануннаку государственному, умудренному, пребывающему на страже закона. Только вот почему приперся сам? Псов легавых у него, что ли, мало? Ага, значит, имеет личный интерес. Скорее всего, хочет денег, вернее, в долю, иначе вязал бы уже по рукам и ногам силовыми самозатягивающимися ремнями. Явился не запылился, гад, без него было куда как лучше. Нет бы сидел себе в шахте.

– Ладно, через сорок пять минут, – сказал, словно отрубил, Алалу. – И давай без дурацкого геройства, глупостей и ненужной инициативы. Ты ведь, наверное, слышал о бета-парализаторах? Так у меня их здесь три, настроены когерентно, стоит только нажать на спуск. И… Ну все, время пошло.

Экран потух, потом вспыхнул снова, и все увидели свой дом со стороны – огромный, утюгообразный звездолет, отсвечивающий в сиянии солнца. Изображение быстро приближалось, стремительно росло, делалось детальным и наконец застыло – сублинкор вышел на дистанцию атаки. Теперь если жахнет парализующим лучом, то все, финита, кайки – будешь ни жив ни мертв. Не помогут ни броня, ни экранирование, ни жесткий, защищающий от радиации гермоскафандр. Да, впечатляющая это штука бета-парализатор. А у Алалу их три и настроены в унисон. Вот так…

– Ты мне главный двигатель запустить сможешь? – повернулся Ан к бортинженеру, пожилому оберорлу. – По-простому, без наворотов. Хрен с ними, с управляющими контурами, главное, чтоб тянул. Ну?

– Будем думать, генерал, – вытянулся тот, вздохнул и с виноватым видом улыбнулся. – И вспоминать матчасть. Ведь столько лет прошло…

Да, сколько уже тысяч лет не запускали этот чертов двигатель…

– Давай, давай, если хочешь жить, – подбодрил его Ан, глянул на часы и посмотрел на Тота. – Ну, многоуважаемый коллега, и какие мысли?

– Полные движения и оптимизма, дорогой учитель, – усмехнулся Тот. – Уверен, что необратимых изменений в управляющих контурах нет. То есть если оттащить транссредство из зоны действия блокирующего луча, то оно возьмет старт в лучшем виде. Вот у нашего друга Исимуда, например, есть отличный вместительный хронобот. Быстроходный, маневренный и мощный. Весь вопрос только в том, как выпихнуть его за борт. Да так, чтобы пушки сублинкора не превратили его в кашу.

– Что, мой новый хронобот в кашу? – совсем уже расстроился Исимуд, вздохнул и, вытащив из кармана гиперфон, нажал активизирующую клавишу. – Алло, Хурдонай? Азохенвей, але? Черт, дьявол, связи нет, – он выругался матом, убрал свой бесполезный аппарат и горестно посмотрел на Ана, сурового, решительного и невозмутимого. – Генерал, вы только подумайте – нет гудка. Эти гниды на линкоре вырубили нам линию. А я ведь так хотел иметь слово к своему новому шеф-пилоту. Ас. Золотая голова, умелые руки. И очень длинные. Раньше был пилотом наркомафии. Этот-то уж точно своим лицом в грязь не ударит, не опростоволосится, не даст маху. Что-нибудь придумает. Дельное. Ну, я пойду.

И Исимуд отчалил вниз, в трюм, на швартовочную палубу, где в отдельном боксе покоился его личный хронобот. Объемистый, шикарный, эксклюзивного дизайна, стремительный, но увесистый. И как тягать его за борт звездолета, один бог знает. Без силового-то узконаправленного поля. Да под жерла излучателя линкора. Да, вот задача так задача. Цена ее решения – жизнь.

– Ну ладно, время, – глянул снова на хронометр Ан, коротко вздохнул и негромким голосом, в котором слышался булат, властно приказал: – Главного механика к кормовому штурмолюку. Бегом. Всем не дергаться, сидеть на жопе ровно, без кипежа, эксцессов тихо ждать меня. Красноглаз, то есть я хотел сказать, Обер Наставник – за старшего. Все, я сказал. Пошли.

И, сопровождаемый Тотом и своими телохранителями[4], он подался в дебри необъятного звездолета – ножками, ножками, ножками. Не работали ни транспортная дорожка, ни «бегущая волна», ни грузовые лифты, ни гидроэскалаторы. Грустно мерцали аварийные огни, корабль напоминал агонизирующее, но все еще живое существо. Хотелось или дать ему спасительное лекарство, или убить, так, чтобы наповал. Мгновенно, без мучительства, без жути издыхания. Вот так, жизнь или смерть. Третьего не дано.

Наконец пришли в заднюю часть исполинского утюга. Здесь, у шлюзокамеры кормового люка, их уже ждал главмех со своими подручными, при виде Ана они замерли, вытянулись и сделали респект-салют:

– Хурр, генерал!

– Вольно. – Ан махнул рукой, дружески оскалился, заглянул главмеху в глаза. – Мне надо в автономнике через двадцать минут за борт. Сделаешь, орел? Организуешь?

Когда ему было надо, он разговаривал ласково, добро, в отеческой манере. Сейчас был тот самый случай.

– Стоит вам только приказать, Мастер Наставник, – выпятил грудь главмех. – Эй, Бирмур, Шивай, Эншак, Вэйвел…

Подручные его, одноперые орланы, встрепенулись, закрыли клювы и, перестав жрать начальство глазами, взялись с энтузиазмом за дело. Одни облачали Ана в мобильный управляемый скафандр, другие подсоединяли технику к резервной субподстанции звездолета – по-простому, без выкрутасов, без всяких там управляющих цепей. Была бы только кнопка под рукой, а кому ее нажать, всегда найдется…

Наконец орлята угомонились, Тот с удовлетворением кивнул – все было готово на сто процентов. Собственно, как на сто – оставалось лишь одеть бронешлем и войти в тесный закут шлюзовой камеры.

– А как же я назад? – поинтересовался Ан. – Ведь ни связи, ни хрена. Только абсолютный ноль…

– А вы, Ваше Достоинство, постучите в борт. Мы услышим, – успокоил его главмех. – Главное, сильнее стучите. Ну, с богом. Бернур, подсоби Его Достоинству.

Ловкий в движениях подорлан посодействовал с надеванием шлема, главмеханик надавил на рубильник, и створки шлюза камеры разошлись. Закрылись они уже у Ана за спиной, прощально свистнул откачиваемый воздух, и на мгновение настала тишина, томительная, почти что гробовая. Затем главмех, как видно, опять замкнул контакт, лениво заурчали могучие сервомоторы, и в шлюзовую камеру ворвался яркий свет – крышка штормолюка открылась.

– Ну, господи, благослови, – умел бы, перекрестился бы Ан, глубоко вдохнул и перевел рычаг ранцевого двигателя на самый малый ход. – Поехали…

Словно невидимая рука мягко подтолкнула его вперед, бережно дала начальный импульс и плавно повлекла среди мириадов звезд, сияющих, похожих на бриллианты. Зрелище это было настолько завораживающим, что Ан не сразу заметил адмиральский линейный супербот – тот надвинулся гигантским фаллосом со стороны вульвообразного линкора. Вспыхнули сигнальные огни, дали реверс двигатели, вызолотились в солнечных лучах опознавательные знаки Федерации. Мгновение – и поляризованное силовое поле мягко затянуло Ана внутрь, в просторную шлюзовую камеру для погрузочно-разгрузочных работ. Густо заклубился желтый дым унитарного дезактиватора, каплями осев на шлеме, он моментом рассеялся, ожили, выравнивая давление, циклотронные насосы. Двери шлюза открылись, наступила тишина, и опять, словно щенка на шлейке, силовой рукав повлек Ана куда-то вглубь, наверх, в неизведанное чрево супербота. Вояж закончился в четырехугольном, ярко освещенном закуте, на низеньком теллуровом табурете, крепко присобаченном к полу.

«Ну вот, приехали», – подумал Ан, вздохнул, хотел было подняться на ноги, однако же не смог – все тело его пребывало в плену невидимых энергетических оков. Сил хватило только чтобы шевельнуть рукой и поднять бронезабрало шлема, естественно, предварительно бросив взгляд на маркер портативного анализатора – условия обитания в закуте соответствовали норме. А вот выживание…

«М-да, – глянул Ан на столик, стоящий по соседству, – хорошо гостей встречает, сволочь. Мягко усадил, ладно стол накрыл. Посмотрим, как развлекать будет».

На столе, на сверкающем хирургическом подносе, лежали разнообразнейшие инструменты. Строго по ранжиру, по порядку, разложенные с любовью и со знанием дела. Ан сразу же узнал многошаговый разрыватель ануса, импульсный деструктор мозжечка, поэтапный механический кастратор и еще какую-то штуку для печени и почек. Незначительную толику инструментария, отсвечивающего леденящим блеском. Да, похоже, палаческая наука развивалась параллельно с демократией.

– Что, нравится? – из открывшегося прохода показался Алалу, дружелюбно подмигнул и устроился в кресле. – Подожди немного, потерпи, дойдет очередь и до них.

Пришел он не один, с компанией, с двумя крепкими, одетыми во все белое мордоворотами. Молча, безо всяких признаков эмоций они застыли неподвижно у стены, сразу-то и не понять – то ли ануннаки, то ли биокиберы, то ли мутанты, то ли еще кто. Да, чувствуется, далеко шагнула вперед вседорбийская наука.

– А ты отлично смотришься, – резко сменил тему Ан. – Гораздо лучше, чем тогда, в шахте. Что, не забыл небось гной, норму, повышенную влажность, пониженную жирность, а, корешок?

Действительно, выглядел Алалу молодцом – обергенеральский, в золоте, мундир, обергенеральский же рогатый капюшон, узкие, посеребренные штаны с лампасами, краги, дивные, из кожи осетранов, пимы на резиновом ходу. А драгоценные, переливающиеся перстни, толстые браслеты на руках, внушительная, на заслоне груди высшая вседорбийская отмеченность – орден «За рьяность»? Да, всем хорош был негрянин Алалу, вот только рожа его, похожая на жопу, подкачала – толстые щеки, вывороченные губы, а главное – глаза. Маленькие, бегающие, налившиеся кровью. Лживые, хищные, отливающие злобой. Какие и должны быть у негрянина-рукогрева, поднявшегося из шахты в Наставники Безопасности.

– На память, друг мой, я никогда не жаловался, – на удивление достойно отозвался Алалу. – Только не хочу сейчас ворошить былое. В больших делах эмоции вредны, а я намерен предложить тебе нечто весьма существенное. Итак, ты готов общаться конструктивно?

Ого, как заговорил-то. Ни гонора, ни фени, ни понтов. Одна лишь сплошная стопроцентная конструктивность.

– Ну давай, давай, излагай, – не то чтобы удивился – развеселился Ан. – Только вот развязал бы ты меня, а? А то все члены затекли, да и по нужде бы мне, по малой. Ну же, развяжи. Будь ануннаком…

– Развязать? Тебя? – тоже распотешился Алалу, отчего его розовые вывернутые губы сразу же напомнили о женской вульве. – Нет уж, уволь. А в плане малой нужды… Может, я тебе и помогу… Если не получится у нас разговора, то вырву с корнем мочевой пузырь. Ты ведь не знаком еще вплотную с этой милой хреновиной. Хе-хе-хе. – Он расхохотался, встал и чем-то забренчал на подносе. – Действует безотказно, проверено неоднократно. Не ты, брат, будешь первым, не ты последним, хе-хе-хе. Так вот, – он резко оборвал веселье, выдержал паузу, и в голосе его послышался металл, – наше общение с тобой может закончиться трояко, бог ведь не фраер и любит цифру «три». Первый, самый скучный вариант заключается в том, что я шарахну сейчас из парализатора по твоей сраной посудине, возьму всех теплыми за жопу с ворохом улик, за что и получу очередное звание, респект от родины и еще одну висюльку на грудь. Какая пошлость, ты не находишь? Второй вариант будет интересней, но куда болезненней. Для тебя, мой друг, для твоих подручных и для хербейчика этого твоего. Все, все расскажете на вивисекторском-то столе. И координаты банка, и субномер счета, и псимегамодуль шифра, и галапароль. А потом все одно загнетесь – медленно, в страшных муках, заживо, постепенно разлагаясь, задыхаясь от криков, исходя на фекалии, кровь, слезы, сопли, слюни и мочу. Как тебе такая перспективка, а? – Алалу резко замолчал, глянул испытующе на Ана, не заметил страха в его глазах и недовольно выпятил губу. – Понимаю, не впечатляет. Жизнь хороша здесь, в этом грешном теле, а не где-то там, на небесах. А потому, наверное, стоит нам поговорить о третьем варианте. Ты, наверное, слышал, мой друг, об ассурах? Ну, об этих потрясателях вселенной, неизвестно, как и почему канувших в Лету, с концами?

– Об ассурах? – изумился Ан, внутренне напрягся, однако тут же справился с собой. – Да, что-то такое слышал. Эпосы, сказания, байки. Свежо предание, да верится с трудом…

Сердце его взволнованно забилось, вот, блин, оказывается, откуда дует ветер. Значит, не все еще потеряно, не все. Значит, еще повоюем.

– Да нет, друг мой, не байки, и ты, я уверен, это знаешь, – с улыбочкой не поверил Алалу. – А впрочем, ладно, нравится тебе валять дурака – валяй, только не стоит держать других за дураков. Тем паче, у меня работают прекрасные аналитики. Мы проанализировали информацию, перелопатили все данные и пришли к выводу, что тебя занесло в самый эпицентр суперкультуры ассуров. А эта планетка, из которой ты вовсю качаешь налево куги и кубаббару, и есть их колыбель, альма-матер, легендарное Вместилище Разума и Силы. Со всеми вытекающими важными последствиями, – Алалу встал, вздохнул, сделал круг по закуту, с удовольствием побренчал инструментами на подносе. – Что же ты не спрашиваешь, друг мой, какими именно последствиями? Или для тебя это уже не вопрос? Ну естественно, вопрос теперь только в том, как воспользоваться этим наследием ассуров. Ведь как пить дать, к гадалке не ходи, что-то осталось – храмы, летописи, предметы культа. Всегда что-то есть. Главное, чтобы было за что зацепиться. И понять, друг мой, в чем же все-таки состоял секрет этого ассурского могущества. Мы вот двигаем науку, развиваем матбазу, отлаживаем технологии. Лиши нас всего этого, отключи энергию – и все, финита, аллес, финиш, мы полное дерьмо. То есть техногенное направление развития цивилизации напоминает тупик. Нет бы нам пойти путем ассуров. Те, используя психические силы, корректировали время, путешествовали в пространстве, побеждали смерть, гасили пульсары и зажигали звезды. И держали всю галактику во как, такую мать!