В том и другом случае наш боевой клич:
      "Да здравствует Болгария!
      Да здравствует христианская Европа!"
      Х.Ботев.
      17 мая 1876".
      Читая документ, позволявший ему оправдать свои действия в случае, если он пойдет навстречу болгарским повстанцам, Эрландер отметил про себя, что, упомянув о нейтралитете Румынии, бородач позаботился и гостеприимную Румынию избавить от упреков, будто она сквозь пальцы смотрела на поведение болгарских эмигрантов. Он благороден, этот атаман, или как там его... воевода мятежников.
      - Во избежание кровопролития вынужден подчиниться, - ответил Эрландер. - Пассажиры и экипаж полагаются на ваше милосердие.
      Они вышли из рубки и спустились на прогулочную палубу. Апостолов и Войновский уже успели повсюду расставить часовых. Столпившиеся на носу пассажиры растерянно и испуганно глядели на неизвестно откуда взявшихся вооруженных людей.
      - Объясните им положение, - негромко посоветовал Ботев капитану.- Пусть успокоятся.
      - Господа! - обратился к пассажирам капитан Эрландер. - Наш пароход захвачен болгарскими повстанцами. Но прошу не беспокоиться. Мне гарантировали, что никто не будет ограблен и обижен и при первой же возможности мы продолжим рейс. - Он повернулся к Ботеву. - Я вас правильно понял?
      - Да, вы меня верно поняли, - подтвердил Ботев. - Распорядитесь поднять якорь и продолжить движение.
      У Ряхова Ботев остановил пароход и приказал спустить на воду шлюпку. Отправил Кирилла с письмами на берег, дождался его возвращения и велел двигаться дальше.
      Никто из повстанцев не нарушал естественного течения пароходной жизни. Пассажиры могли свободно передвигаться, матросы выполняли свои обязанности, официанты в положенный срок накрыли столы к обеду. Лишь у всех дверей и лестниц встали вооруженные гайдуки, следя, чтобы никто не проник в машинное отделение или на капитанский мостик. Гайдуки даже вступали с пассажирами в разговоры, посмеивались и успокаивали дам, что тревожиться нечего, что повстанцы скоро сойдут на берег.
      А в капитанской рубке Ботев мирно беседовал с капитаном.
      - Вы поставили меня в затруднительное положение, - пожаловался Эрландер, впрочем, без особой обиды.
      - Мы были в еще более скверном положении. И сочли, что это не самый плохой способ перебраться через Дунай.
      - Вам так уж необходимо попасть на турецкий берег? - удивился Эрландер.
      - На болгарский берег, - поправил его Ботев. - Даже более чем необходимо.
      - Турки перестреляют вас.
      - К нам присоединится население, и тогда посмотрим, кто кого.
      - Помилуйте, люди боятся турок.
      - Вы же не побоялись пойти на возможный конфликт с турками, помочь нам.
      - Я подчинился силе. - Эрландер рассмеялся, он сам не понимал чем, но этот повстанческий воевода вызывал у него симпатии. - Вы скажете, где нам надлежит пристать?
      Ботев достал из сумки, висевшей у него через плечо, карту, сверился, взглянул на берег.
      - Вот у этого села. - Ботев подчеркнул название ногтем и показал Эрландеру. - Козлодуй.
      - Даже жаль с вами расставаться, - сказал капитан, отдавая в машинное отделение команду сбавить ход.
      Высадка проходила так гладко, точно гайдуцкий отряд был регулярной воинской частью. Последними с борта парохода сходили Ботев и два его ближайших помощника - Апостолов и Войновский.
      Эрландер по-приятельски протянул захватчику руку:
      - Желаю успеха.
      В свою очередь Ботев достал из нагрудного кармана записку и протянул капитану:
      - На всякий случай наше вам удостоверение.
      Лаконичная записка была написана по-немецки, на родном языке Эрландера:
      "Настоящим удостоверяем, что мы, повстанцы Болгарии, силой заставили капитана парохода "Радецкий" высадить нас в непредусмотренном месте на турецкий берег.
      Воевода повстанцев Ботев".
      - Благодарю, - сказал Эрландер.
      И "Радецкий" пошел дальше вверх по течению. Впрочем, вскоре пришлось вновь стопорить машины. У Лома, от пристани, наперерез пароходу вышла многовесельная лодка, с которой дали предупредительный выстрел, требуя остановиться. С борта парохода легко было рассмотреть в лодке двух турецких офицеров и сидящих на веслах солдат.
      "Радецкий" застопорил ход. Лодка приблизилась к пароходу.
      - Эй! - резко крикнул один из офицеров. - Спустить трап!
      Офицеры поднялись на борт. Один остался у борта, другой подошел к Эрландеру.
      - Капитан? Придется задержаться, - безапелляционно объявил он. - Возле Козлодуя высадилась шайка болгарских разбойников. Сейчас мы погрузим на пароход солдат, и вы доставите нас к месту высадки.
      - Увы, - вежливо произнес Эрландер. - Невозможно.
      - Как это невозможно? - опешил офицер.
      - На борту пассажиры, - объяснил Эрландер. - Я отвечаю за них перед своим пароходством.
      - Однако вы сочли возможным предоставить свой пароход разбойникам?
      - Нисколько. По пути следования я любого пассажира высажу, где только он пожелает. Разбойники, как вы их изволите именовать, пребывали на пароходе в качестве пассажиров и все до одного оплатили свой проезд.
      - Вы напрасно вступаете в конфликт с турецкой армией.
      Эрландер покачал головой:
      - Правительство моей страны не давало мне таких указаний. Я австрийский подданный, пароход принадлежит австрийскому пароходному обществу. И если вы намерены поссорить султана с нашим императором, вы действительно возьмете на себя ответственность...
      Короче, ссылаясь на статус, установленный для судов, курсирующих по Дунаю, Эрландер отказался перевезти турецких солдат до Козлодуя. Благоприятное впечатление, оставленное о себе Ботевым, было таково, что капитан не захотел нанести ему удар в спину. А бумага, предусмотрительно врученная Ботевым, впоследствии помогла Эрландеру оправдаться в том, что он не воспрепятствовал высадке болгарских повстанцев. Да и как он мог этому воспрепятствовать?
      ...Они ступили на желанный берег.
      Гайдуки становились на колени, иные припадали к земле - к своей, родной, болгарской земле, - Мать-Родина! - и целовали ее, и клялись ей в верности, клялись до последнего вздоха отдать ей свое сердце, всю свою кровь!
      Не прозвучало еще никакой команды, но четники уже строились рядами, каждый знал свое место, - чета находилась хоть и на своей, на родной земле, но на земле, захваченной жестоким и беспощадным врагом, отступать было некуда, с минуты на минуту предстоял бой, и оружие было наготове у всех.
      Из-за ближних складских строений появились несколько человек, внешне обычные болгарские крестьяне. Один из них отделился от остальных, почти бегом направился к отряду.
      - Христо!
      - Младен!
      - Наконец-то! Ждем уже четвертые сутки.
      Они обнялись. Это был Младен Павлов, учитель из Козлодуя, завербованный в тайную организацию еще Левским. Ботев уже несколько месяцев как установил с ним связь, и он один, кроме Ботева, был осведомлен о месте и времени высадки четы.
      - Где люди? - спросил Ботев.
      - Собираются у Врацы.
      Именно там Ботев рассчитывал обосновать штаб-квартиру, поднять окрестные деревни, постепенно охватывая восстанием всю Западную Болгарию.
      Младен подозвал парней, вместе с ним ожидавших прибытия четы.
      - Примешь их?
      Они стояли перед воеводой безоружные, с надеждой глядя ему в глаза. Лишнего оружия у Ботева не было.
      - А чем будете сражаться?
      - За оружием дело не станет, - сказал Младен.
      Вместе с парнями он скрылся за строениями, и вторично они появились оттуда с дедовскими саблями и старинными гладкоствольными ружьями.
      Ботев только покачал головой:
      - Что с вами делать...
      Тут Младен подвел к Ботеву оседланного коня - это был прекрасный молодой жеребец вороной масти, достойный того, кому он предназначался.
      - Тебе, Христо, - сказал Младен. - У нас есть еще несколько, но этот тебе.
      Глаза Ботева заблестели - так он был пленен конем; не заставляя себя упрашивать, он принял от Младена поводья и, как заправский кавалерист, вскочил в седло.
      - Двинулись, братья!
      В горы! В горы! В сторону Врацы. Все понимали, какой перед ними лежит путь.
      В Козлодуе гайдуки наскоро подкрепились и двинулись дальше.
      Ближе к ночи их обнаружили черкесы. Завязалась первая стычка. Черкесские части были одними из самых отчаянных и безжалостных в турецкой армии. Но на сей раз то ли их было немного, то ли они лишь хотели заманить гайдуков в горы, отрезав их от Дуная, только после недолгой перестрелки черкесы исчезли так же внезапно, как и появились.
      В этой стычке под Ботевым убили коня. Ботев еле успел спрыгнуть, чтобы не оказаться подмятым лошадью.
      - Плохая примета, спешили в первом же бою, - заметил кто-то за спиной Ботева.
      Ботев быстро оглянулся. Стоявшие позади гайдуки сочувственно смотрели на воеводу.
      - Напротив, хорошая, - пошутил он. - Нельзя будет отступать, без коня далеко не убежишь.
      Движение в глубь страны отвечало планам Ботева.
      Добрались до Баницы и сравнительно спокойно переночевали. Наутро, чуть тронулись дальше, вновь появились черкесы. Опять завязалась перестрелка. Черкесы появлялись, исчезали. То сзади, то спереди завязывались схватки. Они возникали все чаще и продолжались все дольше. Нетрудно было сообразить, что турки подтягивают силы.
      Во время одной из передышек Ботев подозвал пятерых бойцов, самых расторопных и ловких, и приказал им вновь преобразиться в батраков, уйти в сторону от отряда и окольными путями как можно быстрее пробираться во Врацу. Он дал адреса верных людей. Нужно начинать восстание. Пусть вооруженные отряды крестьян и ремесленников выходят на соединение с четой Ботева. Турок надо взять в тиски.
      Христо обнял каждого из посланцев. Вот они скрылись за валунами. Ботев вернулся к отряду, собрал людей.
      - Вы устали, но придется идти, необходимо оторваться от врагов и занять такую позицию, чтобы турки не могли к нам приблизиться, пока не подойдет помощь из Врацы.
      ...Во мраке ночи горными тропами, рассыпавшись цепочками, пробирались четники во Вратчанских горах. К полуночи Ботев нашел искомое плато.
      - Здесь!
      Горная гряда тонула во тьме, и мало что было видно. Тихо было окрест. Только не то плакали ночные птицы, не то постанывали сами горы. Из ущелий подкрадывался ночной холод. Но костров не разжигали, следовало дождаться утра, укрепить позицию и тогда уж думать о горячей похлебке.
      Дремлют четники, прижавшись друг к другу. Многим думается о том, что ждет их завтра. Утренняя заря позволяет осмотреться. Недосчитались нескольких человек: потерялись в ночном переходе, сбились с пути, - среди них и Кирилл Ботев. Лишь бы не попали в руки туркам.
      Повыше, на склоне горы, около старого каштана притулился шалаш и вокруг стадо овец, те тоже просыпаются, посматривая выпуклыми глазами на неведомо откуда взявшихся людей.
      Вместе с Войновским Ботев идет к краю плато и в подзорную трубу рассматривает окрестности.
      Далеко внизу расположились бивуаком, если судить по выкрикам и шуму, башибузуки. В турецком лагере, видно, полыхают костры и снуют у палаток солдаты.
      - Надо воспользоваться передышкой, накормить людей, - говорит Ботев, отходя от обрыва и обращаясь к Апостолову. - Смени охранение, разожгите костры, раздайте продукты.
      К Ботеву подошли руководители подразделений.
      Один указал на овец:
      - Сколько мяса! Перед боем горячая похлебка не помешала бы.
      Ботев обернулся в сторону стада:
      - Прежде пусть люди проверят оружие.
      - А как быть с мясом?
      Все посмотрели на воеводу.
      - Поговорите с пастухом, - дал согласие Ботев. - Объясните ему: мы не турки, за овец будет заплачено.
      Разбрелись по склону горы собирать валежник. Кто-то еще разговаривал с пастухом, другие уже свежевали овец.
      И на турецком, и на болгарском биваках царило спокойствие. Люди, казалось, не помышляли ни о каком бое.
      Тем временем Ботев обследовал плато. Невелико оно было: с одной стороны обрыв, наиболее безопасное место для обороняющихся, с другой - пологий спуск, поросший густым кустарником, хорошее прикрытие для наступающих, отсюда и следует ждать наступления, выше - горный склон, лес, прогалины, камни, отсюда тоже можно ждать опасности, если башибузуки не поленятся обойти гору.
      В стороне нашли пещеру.
      - Здесь разместим штаб, - указал Ботев Войновскому. - Хорошее обозрение, отсюда будем руководить боем.
      Он еще раз указал, где и как расставить людей.
      Только-только приступили к еде. Что может быть вкуснее зажаренного на углях барашка! Но не успели подкрепиться, как свистнула пуля - и не пролетела мимо, убила доброго гайдука. Он так и замер с непрожеванным мясом во рту.
      Еще выстрел, еще. Пули летели сверху. Нет, не поленились башибузуки, одолели перевал.
      Замешательство длилось мгновение. Четники быстро разобрались в обстановке. Последовали ответные выстрелы. Двое или трое из нападавших упали. И атака сразу оборвалась. Турки скрылись за деревьями. Но стрельба с их стороны послужила сигналом тем, кто расположился ниже болгарского лагеря. Оттуда тоже начался беспорядочный, но все учащавшийся огонь.
      Ботев заторопился к тем, кто готовился встретить наступление снизу, Ботев не сомневался, что главное наступление турки поведут от основного лагеря. Он прикидывал, где выгоднее разместить стрелков, как вдруг перед ним появился леший... Тьфу ты, он и вправду точно вынырнул из-под земли, этот пастух в своем грязном, драном кожухе. Зашел откуда-то сбоку и что-то бормотал. Ботев не сразу разобрал, о чем тот говорит. Мелькнула было мысль, что пастух хочет указать, откуда появятся янычары, старик знал здесь каждую тропку.
      - Тебе чего, отец?
      - Деньги.
      Ботев ничего не понимал: какие еще деньги? А старик не отставал, угрожая божьим наказанием, он требовал, чтобы с ним расплатились за взятых овец.
      - Сейчас не до того, отец, - отмахнулся Ботев. - Бой идет, понимаешь? Вот отобьем турок...
      Однако пастух настаивал. Бой его не интересовал. Может, тут всех поубивают в бою, как тогда? Обещал - вынь да положь. И Ботев вынул. Старик мешал, отвлекал от боя, - не отрывая взгляда от турок, следя за их движением со стороны нижнего лагеря, Ботев вытащил бумажник и бросил его на землю, пропади ты пропадом, нечистая сила!
      Наверное, тогда-то Ботев что-то и недосмотрел - вот Атанаса ранили, вот Генчо сразила пуля. Может быть, он успел бы их предостеречь и уберечь, да отвлек проклятый старик...
      Турки двинулись беспорядочным строем.
      Ботев быстро собрал группу четников.
      - Они не ждут атаки. Опрокинем их. Никого не миловать, они заколеблются!
      Турки и впрямь не ждали удара. Шли довольно беспечно, уверенные в своей силе, привыкшие к легким победам над безоружными. Стремительность четников, кинувшихся на них из-за укрытия, принесла первый успех. Болгар было много меньше турок. Но кто считает, сколько на тебя кинулось человек - двое, трое, десятеро, - когда над головой свистят сабли? И турки отхлынули вниз.
      Стрельба сверху тоже вскоре прекратилась: чтобы приблизиться к противнику, туркам приходилось выходить из-за деревьев, и они тут же превращались в мишени. Турки были обозримы, а болгары, прячущиеся за валунами, невидимы. Турки падали, а болгары оставались целы.
      Против уходящего вверх склона Ботев оставил лишь с десяток стрелков, но тех, кто мог на лету подстрелить птицу. Остальные отошли на ту оконечность плато, против которой были сосредоточены главные турецкие силы.
      Ботева - поэта, публициста, писателя хорошо знали читатели газет, издававшихся на болгарском языке. Ботева - политического деятеля знали участники болгарского национально-освободительного движения. Ботева военного руководителя знали только те, кому довелось сражаться под его командованием. Он обладал двумя самыми, пожалуй, ценными для военачальника качествами - умением быстро разбираться в постоянно меняющейся обстановке и страстным желанием уберечь своих сподвижников от гибели.
      "Задача каждого - не только поразить врага, но и сохранить жизнь товарищу, - учил Ботев. - Смерть одного четника наносит удар всему отряду".
      Турки наступали. Волна за волной накатывались они на позиции повстанцев. Стреляли, не жалея патронов. Болгары же вынуждены были беречь патроны, поэтому стреляли только по цели. Сражение продолжалось весь день. Чтобы дать людям хоть немного отдохнуть, прийти в себя, поесть, Ботев регулярно отзывал из боя то один десяток, то другой, а через полчаса возвращал в бой и подзывал других. Не давал передышки только себе. Он и стрелял, и участвовал в рукопашных схватках, делил остатки хлеба, сто раз прикидывал в уме, надолго ли хватит патронов, вместе с Войновским словно заново изучал карту - помощь, помощь нужна из Врацы.
      С наступлением сумерек бой стих. Чудом было, что горстка храбрецов (а их в сравнении с нападавшими действительно была горстка) выстояла. Эх, если бы ночью подошли врачане!
      Наступила тишина. Турки вернулись в свой лагерь. Запалили костры. Неудачные попытки подняться на плато вымотали обе стороны.
      На верхнем склоне с полудня не было заметно никакого движения. Ближе к вечеру буки, росшие вперемешку с пихтами, потемнели, не слышно было ни шелеста, ни шороха. Но четники продолжали неотступно держать склон под наблюдением. Уже в темноте заметили на склоне то ли крупного зверя, то ли человека, ползающего по россыпям камней. Доложили о замеченном Ботеву, тот глянул, - и впрямь непонятное, ползает кто-то промеж убитых турок, ворочает трупы.
      - Васил, Митю, а ну, взгляните поближе...
      Гайдуки с ножами поползли по склону. Приводят. Нечистый его забери, опять пастух!
      - Ты чего там, дед, шарил?
      - Табаку искал.
      За пазухой - турецкая куртка с серебряными позументами, кинжал, два ремня... Мародер!
      - Пристрелить?
      Следует пристрелить, да не поймет дикий старик, за что его расстреляют. Такой куртки у него отродясь не бывало, польстился на позументы, как сорока на оловянную пуговицу. Стар, глуп, нищ.
      - Он нам в отцы годится, - амнистировал его Ботев. - Скройся, дед, и чтоб мы тебя больше здесь не видали.
      ...И опять тишина, невесомая, неощутимая.
      - Отдыхайте, - говорит Ботев четникам. - Завтра опять бой.
      Какой там сон между сражениями, а усталость берет свое. Ботев обходит часовых. Идет к обрыву бросить взгляд на турецкий лагерь. Потом заглядывает в пещеру, вызывая на совещание ближайших соратников.
      Им четверым - Христо Ботеву, Георгию Апостолову, Петру Герцоговинцу и Николаю Обретенову - предстоит определить дальнейшие шаги.
      - Так что, братья, будем ждать помощи из Врацы? Отстреливаться и ждать или уходить не медля, пробиваться?
      - Куда? - спрашивает Герцоговинец.
      Из кожаной сумки Ботев достает карту, разворачивает и указательным пальцем проводит невидимую линию.
      - В Сербию.
      - Полагаешь, помощи из Врацы не дождаться? - задумчиво переспрашивает Апостолов.
      - Не дождаться, - утвердительно произносит Обретенов, отвечая и себе, и Апостолову.
      Ботев соглашается:
      - Надежды мало.
      - А как пойдем? - спрашивает Апостолов.
      - Разобьемся на небольшие группы, перебежками, не теряя друг друга из виду. Чета не должна распасться в движении. Если башибузуки оставят нас на некоторое время в покое, позволим людям отдохнуть еще часа два и двинемся в темноте.
      Обретенов все же не выдерживает, спрашивает:
      - Думаешь, удастся уйти?
      Уверенность - первый шаг к победе, Ботев резок:
      - Должно удаться!
      Он еще раз пытливо всмотрелся в карту, бережно сложил по сгибам, но спрятал не в сумку, а у себя на груди - слишком дорог сейчас для них всех этот ориентир. Еще раз оглядел товарищей, намереваясь отправить и их отдыхать. И вдруг короткий, отрывистый треск нарушил тишину; Ботев поднял руку, будто хотел схватиться за грудь, и рухнул на землю.
      - Христо! - не своим голосом закричал Апостолов.
      И до чего же чутко спали четники, если их разбудил этот одинокий выстрел, - один, другой, третий начали подбегать.
      - Турки?
      - Атака?
      - Кто стрелял?
      Не сразу и поняли, что произошло.
      Подбежал Войновский, бывший при Ботеве кем-то вроде начальника штаба.
      - Как же вы не уберегли?!
      Обретенов торопливо расстегивал на Ботеве куртку. Прицельный выстрел. Точное попадание в сердце. Пуля, вылетевшая, судя по всему, откуда-то из-за кустов, против которых стоял Ботев, пробила карту, рана едва заметна.
      - Христо, Христо! - воскликнул Герцоговинец. - Ты же должен...
      Он не договорил, что должен Ботев.
      Случайность? Кто мог выстрелить? Перестрелка давно прекратилась, турок вблизи вроде бы не было. Или предательство? В решающий момент все решивший выстрел! Пулю сочтут случайной, потому что убийца не был обнаружен.
      ...Замешательство прошло. Все поняли, что остались без Ботева - без руководителя, без того, в кого верили, на кого надеялись.
      Обретенов опустился возле павшего Ботева на колени, сложил на груди его руки.
      Рядом с Ботевым валялась выпавшая из-под куртки карта. Войновский стряхнул с нее прилипшую землю и спрятал ее к себе за пазуху.
      - Пойдем по его маршруту.
      Апостолов указал на Ботева:
      - Не оставим же мы его на растерзание?
      - Быстро, - скомандовал Войновский. - Поднимайте.
      Подняли тело Ботева - душа его оставалась с гайдуками, - понесли. Апостолов нашел выбоину в земле, близко от кустов.
      - Положим здесь.
      Не было ни лопат, ни кирок, ни даже штыков. Большинство четников было вооружено английскими охотничьими ружьями. А саблями с каменистой почвой не справиться. Не сговариваясь, осиротевшие четники кинулись в заросли шиповника. Колючки вонзались в ладони, никто не обращал на это внимания, наломали веток, забросали замолкшего Ботева охапками розовых цветов.
      - А теперь за мной, - командует Войновский, указывая на свою грудь.Путь известен. Всем отступать к лесу!
      Но сам идет не к лесу, а к обрывистому склону, где что-то медлят гайдуки, сторожившие подходы со стороны спуска. И тут пуля, вторая случайная пуля, - вы можете в это поверить? - вновь впивается в карту, спрятанную на груди Войновского, в карту, уже обагренную кровью Ботева.
      ...Всего нескольким человекам удалось ускользнуть в лес, прорвавшись сквозь окружение башибузуков. Утром турки на склонах нашли много убитых и семнадцать тяжело раненных четников. Им, еще живым, отрубили головы, запихали их в торбы и отвезли в Оряхово. Смотрите, мол, вот она, победа над бунтовщиками - семнадцать голов насажены на колья.
      Семнадцать отрубленных голов, семнадцать гордых голов, семнадцать вознесенных в высоту голов не смотрят на своих палачей.
      Смельчаки смотрят в будущее, видят Болгарию свободной, сильной, счастливой...
      Среди раненых и убитых не нашли турки самого опасного своего врага. Куда он мог деться? Где ж он? Приказано искать! И находят. Не так уж трудно увидеть груду вянущих ветвей и на них поникшие цветы. Разбросаны ветви, затоптаны цветы. Это он!
      И вот торопятся победители во Врацу. Им нужен город побольше, помноголюдней. Насажена голова на пику, и толпа озверелых солдат несет голову по улицам Врацы, сопровождая свое шествие довольными криками, улюлюканьем и нечеловеческим воем.
      Апрельское восстание закончилось поражением. Но именно с него началось возрождение Болгарии. Бывает так: поражение кует победу!
      ...Не помню кто, кажется, доктор Судзиловский, сказал мне при встрече, что Ботев подло убит. Я этому не поверил и пошел к Каравеловым. Мои отношения с Любеном восстановились, хотя прежней задушевности в них не было. В этот раз он держался достойно и не без мужества.
      - Да, это правда, - ответил он на мой молчаливый вопрос. - Христо мы потеряли.
      Должен признать, известие о гибели Ботева совершенно выбило меня из колеи. Невыносимо пусто стало вокруг меня. Я даже не предполагал, как много значил для меня Христо. Даже Величка была для меня некоей ипостасью Ботева. А вместе они были Болгарией. Удивительно красивой и бесконечно страдающей.
      Бухарест для меня опустел. Без Ботева и Велички я не находил себе места и потому решил ехать к себе домой.
      Сборы были недолги. Оставалось проститься с тремя женщинами. За время пребывания здесь, как оказалось, круг моего общения не стал очень уж широк.
      Первой из них была Наташа Каравелова. Душевная и сильная женщина.
      - Вы правильно поступаете, Павел, что возвращаетесь на родину. Там вы найдете применение своим силам. Все-таки здесь вы были гостем... - она тут же смягчила сказанное: - Очень милым и приятным. Пройдет несколько лет, время залечит раны, и сердечные тоже, не грустите, быть может, вас снова потянет сюда. Мы рады будем встретиться с вами, и нам будет что вспомнить.
      Затем пошел проститься с Венетой. Я, собственно, мало был с нею знаком. Даже разговаривать нам почти не доводилось. Но я не мог исчезнуть из Бухареста, не сказав ей хоть несколько слов.
      Я подходил к знакомому дому с опаской - слишком глубока была рана, нанесенная судьбой матери и жене Ботева. Меня встретили сдержанно, но любезно, посещение мое восприняли почти как официальный визит: как если бы я пришел на похороны. Я отдавал последний долг дорогому для меня человеку, его семья соответственно этот долг принимала.
      Мать Христо вскоре ушла, в соседней комнате, нетрудно было догадаться, попискивала крохотная Иванка, и бабушка отправилась к внучке. Заглянул в комнату маленький Димитр, посмотрел на меня с мимолетным любопытством и тоже ушел к бабушке.
      - Я хотел выразить вам...
      - Не надо, - мягко остановила меня Венета. - Все понятно.
      - Вот, собрался домой.
      - Обратно в Россию?
      - Да, к себе в деревню.
      Мне трудно было обмениваться с ней общими фразами, а иных слов для выражения чувств не находилось. Мы простились, чтобы никогда уже больше не встретиться.
      К третьей женщине и идти было не надо. С Йорданкой Добревой мы встречались и без того несколько раз на дню... и почти ни о чем не разговаривали. Она по-прежнему кормила меня обедами, по-прежнему подолгу сидела за вышивкой, по-прежнему молилась.
      - Матушка, - обратился я к ней перед отъездом. - Я собрался в Россию.
      - Добрый тебе путь, Павел, - спокойно отвечала Йорданка. - Здесь тебе все одно делать нечего, а там ты, может быть, еще найдешь свое счастье.
      - Ах, матушка, - сказал я со вздохом. - Счастье мое находится по ту сторону Дуная.
      - Или несчастье, если ты ее до сих пор любишь. Вряд ли тебе суждено ее видеть.
      - Но я еще вернусь!
      - Может быть, и так. Только вот Величка навряд ли вернется.
      - А если уцелеет?
      - Если уцелеет, думаю, уйдет в монастырь - молиться об убитых и казненных.
      Йорданке нельзя было не верить. Слеза покатилась по ее щеке. Однаединственная слеза. Железная была женщина - и вдруг заплакала.
      ...И вот я вернулся в Россию.
      Балашовку я нашел в совершенном запустении. Моя Анфиса Ивановна еще не утратила бодрости, но, ссорясь с уцелевшей дворней из-за каждой копейки, умудрялась не замечать, как мужики вырубали лес и пасли на барских, на моих, зеленях свое стадо. Пришлось опять заняться хозяйством самому: что-то починить, кое-что продать, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.
      Жил я без определенной цели, только в книгах находя какое-то утешение. Но и чтение не могло занять полностью мои мысли. Снова и снова возвращался я на берега Дуная.
      Да и не во мне одном сохранялся интерес к Болгарии. Все с большей силой разрастался он в русском обществе. Злодейское, ни с чем не сравнимое по своей жестокости истребление болгар при подавлении Апрельского восстания всколыхнуло всю Европу.
      Виктор Гюго произносит во Французском национальном собрании гневную речь, которой клеймит султанское правительство. Тургенев откликается на события в Болгарии трагическим стихотворением, завершая его беспощадными словами: "...не смыть той крови невинной вовеки!" Цензура препятствует публикации этого стихотворения, оно ходит по рукам во множестве списков. Один из моих московских знакомых в декабре прислал мне эти стихи, отпечатанные в Германии на отдельных листках.
      Балканы стонут под турецким игом. Неотвратимо приближается русско-турецкая война.
      12 апреля 1877 года Россия вступает в войну с Турцией. Не прошло и года после подавления Апрельского восстания - началось освобождение Болгарии.
      Мог ли я усидеть в Балашовке? Что сказал бы Ботев, останься я в стороне, когда русские выступили на защиту болгар? Бросив имущество на руки Анфисы Ивановны, я волонтером вступил в нашу армию и вскоре был отправлен на Балканы. Я попал в Суздальский пехотный полк, входивший в состав дивизии, которой командовал Скобелев.
      Не скажу, что мне было легко. Все-таки до того, как попасть в армию, я жил по своей воле и вдруг очутился в положении солдата. Конечно, мне было чуть легче, чем другим, как-никак я был вольноопределяющимся, человеком с образованием, дворянином. Многие офицеры со мной обращались мягче и спускали то, что необразованным солдатам никогда не прощалось.
      К чести своей должен сказать, что я прошел весь страдный солдатский путь, выпавший на долю участников этой войны. Прознав о том, что я бывал на Балканах и, следовательно, знаком с местностью, где нам предстояло воевать, хотя я не скрывал, что на самом деле, кроме как в нескольких румынских городках, расположенных по берегам Дуная, я нигде не бывал, в полку меня зачислили в команду охотников, или, как нас еще называли, в команду разведчиков. Нам приходилось опережать все полковые части, мы разведывали местность и расположение противника, и, честно говоря, я действовал не хуже других.