- Вот жмоты эти короли, блин, - выругался Д’Арнатьян, выходя из дворца. - Была б моя воля, я б выдал бы вам пятьдесят, нет, пять пистолей, да! Эх! Пошли куда-нибудь.
      Друзья направились в трактир.
      - Слушайте, - сказал вдруг Потрос, - Король сказал, что мы приквакнули на этой неделе двух гвардейцев, а мы вроде бы пришили только одного.
      - Ошибся, наверное, - пожал плечами Амарис.
      - Короли никогда не ошибаются, - возразил благородный Отос и разрядил пистолет в проходившего мимо гвардейца. Подлый гвардеец рухнул замертво. Потрос же заявил во всеуслышание, что « именно вот этот гад вчера проиграл ему в карты двадцать», он заглянул в кошелек гвардейца, «нет, тридцать пистолей».
      Мушкетеры и их новый друг пришли в трактир Бонасье и отметили свою дружбу грандиозной попойкой. После того, как трактир стал закрываться, Д’Арнатьян отказался платить за еду на том основании, что это ему невыгодно. Жена Бонасье, услышав это, чуть не умерла со смеху. Бонасье побежал звать стражников-гвардейцев, но те, узнав, что в трактире сидят четыре вооруженных до зубов головореза, заявили, что по статистике, они расследуют за ночь девять преступлений из десяти, и что это преступление как раз десятое.
      Когда же Бонасье вернулся под утро из отделения, задержанный по обвинению в оскорблении патруля при исполнении, и отпущенный только после того, как уплатил штраф, то с удивлением обнаружил, что вывеска над его заведением несколько изменилась. Старая вывеска лежала в луже, а на ее месте красовалась наспех присобаченная бумажка с надписью: «Отос, Потрос, Амарис и Д’Арнатьян с женой Бонасье».
      У дверей трактира лежал узелок с вещами Бонасье. Мимо пробегала собака и почла своим долгом задрать ножку на узелок.
      - Я отомщу, я обязательно отомщу, - поклялся Бонасье, унося мокрый узелок. В его воспаленном мозгу, он, Бонасье представал рыцарем, которого обесчестили и, который будет жестоко мстить, до тех пор, пока подлые мерзавцы не умрут страшной смертью, громко крича перед смертью, как бараны. И вот он, Бонасье, выхватывает пистолет, выглядывает из-за угла и ...
      Тут он вдруг поскользнулся и упал. Раздался страшный взрыв, и кусочки узелка вместе с кусочками Бонасье разлетелись в разные стороны, испачкав висевшее на балконе второго этажа дома напротив, недавно постиранное нижнее белье некоего господина де Кардена, чья изумленная физиономия попала в газету под заголовком: «Трусы с глазами - новый шик».
      С тех пор, у господина де Кардена не было отбоя от покупателей, и он переквалифицировался из гинеколога в портного.
      

      В то время, как Д’Арнатьян развлекался с госпожой Бонасье, герцог Бекингэм с Ее Величеством, а сам король занимался тем же самым с канцлером Сегой; так вот, в это же самое время, кардинал Ширелье сидел в своей мрачной комнатке, стены которой были размалеваны неизвестным художником с буйной эротической фантазией, вспоминая старые обиды и придумывая новые. Посидев так полчаса, он нашел для себя более приятное занятие и, захватив видеокамеру, пошел подглядывать за Ее Величеством и герцогом Бекингэмом, покусившимся на честь Ее Величества. Ночью, пока королева спала, благородный герцог решил удалиться втихаря, и захватил на память о королеве, все, что на ней было одето - алмазные подвески, подаренные Его Величеством.
      - Так-так, воруем, значит, мать вашу, - отметил для себя Ширелье, удрученный воспоминаниями о том, как королева ему не дала, то есть как раз дала, но в глаз. - Я Вам всем покажу! - заявил Ширелье, и его сутана с протертым задом, ясно указывала на то, что именно кардинал собирается показать.
      Итак, на следующее утро герцога и след простыл, как впрочем, и алмазных подвесок. А также бриллиантовых булавок, серебряных ложек, золотых вилок, чайного сервиза, трех пар носков, и еще примерно килограмма на два прочих безделушек общей стоимостью в полпистоля. Все это он завернул в занавески и покинул столь гостеприимный дворец с чувством выполненного долга (супружеского). Следует добавить, что когда королева проснулась, то обнаружила, что находится в голой комнате, со стен которой даже обои содрали.
      Как только длинный нос Ширелье учуял отъезд герцога Бекингэма, кардинал схватил видеокассету и побежал к королю. Тот сидел на троне, держа в руках оленьи рога.
      - Ваше Величество! - тонко решил намекнуть Ширелье. Эти рога носят на голове! Кстати, вот видеокассета, где Вы Ваше Величество увидите много интересного!
      - Вы с ума сошли, кардинал! В 17 веке не было видеомагнитофонов, - сказал король, пиная кардинала в пах, но кассету взял.
      Когда король вставил кассету в видак, и включил телевизор, его взору предстала весьма интересная картина: голый кардинал в фонтане отпускал грехи одной из грешниц, весьма молодой и хорошей собою. Внимательно вглядевшись в экран, король увидел, как на заднем плане появился канцлер Сега, выглядывающий из кустов. В руках у канцлера появился бинокль, а на лице застыла сладострастная улыбка, сделавшая бы честь любому орангутангу.
      Заглянув через королевское плечо в телевизор, Его Преосвященство с ужасом обнаружил, что вчера он забыл нажать кнопку «запись» на камере, так что на кассете осталось прежнее содержание. Кардинал бросился было извиняться, но король уже не слушал его, он был полностью увлечен происходящим на экране. Там произошла небольшая смена персонажей: место кающейся грешницы заняла одна из фрейлин королевы. Тем временем на заднем плане, канцлер сменил диспозицию - в туалет вошла Ее Величество, и Сега с весьма похвальным усердием сверлил дырку в стенке туалета. Тем временем, на переднем плане, кардинал вновь поменял грешницу, как перчатку. Сейчас голый Ширелье возил на четвереньках не менее голую грешницу. Было видно, что несмотря на свою красоту, а может и благодаря ей, это была уже бывалая греховодница, о чем свидетельствовала татуировка на спине «Миледи».
      Кардинал все пытался отговорить короля от просмотра, обещая принести что-нибудь другое, но король, и так уже еле сдерживаясь от смеха, просто уже зарыдал:
      - Что? Другую? Не надо! Если я еще одну кассету посмотрю, то просто лопну от смеха. Слушай, Ширелье, а давай тебе орден вручим, или «Оскара», все-таки никто так не сможет! - рыдал от смеха король, наблюдая, как Ширелье, изображая собаку перед дамой, побежал на четвереньках к дереву и задрал ножку. Король схватился за живот и повалился на пол, бормоча что-то о скунсах в сутане.
      Раздосадованный Ширелье удалился, поняв, что его козни в этот раз не удались. Кардинал вспомнил, как он вчера обещал во всеуслышание что-то показать всем, и помрачнел оттого, что это ему удалось.
      - Вот блин, дерьмо! - выругался он. Поняв, что затея не совсем удалась, кардинал избрал другой более хитрый и извилистый путь. Придя в свои апартаменты, он написал анонимное письмо королю, в котором Его Величеству, закоренелому педику и безнадежному рогоносцу, предлагалось узнать у королевы, то бишь Ее Величества, не отдала ли она алмазные подвески Его светлости герцогу Бекингэму, вместе со своей честью. Кончалось письмо странным и не к месту сообщением о том, что канцлер Сега сегодня утром посетил венерический диспансер.
      Короля очень заинтересовало это анонимное письмо, написанное на гербовой бумаге Его Высокопреосвященства и доставленное первым помощником кардинала, неким графом де Рофшором, имевшим обыкновение гулять по городишку Менге, из-за чего Д’Арнатьян его долго искал, размахивая пулеметом, желая указать ему на недопустимые для дворянина манеры.
      Прочитав письмо полностью, король пришел в такое волнение, что прихлопнул сразу трех мух, не отрывая крылышки. Заодно, король подписал смертные приговоры трем воришкам, которые обвинялись в том, что они украли рулон туалетной бумаги.
      - Что это значит? - орал король на Сегу. Что вы делали в диспансере? Отвечайте! - завизжал король, приставив мегафон к уху Сеги.
      - Выполнял Ваше поручение, - отрапортовал Сега, - Следил за королевой.
      Король пригласил королеву.
      - Что все это значит? - орал король на свою супругу, которая закатывала глаза к потолку и клялась, что ничего не знает. - Что Вы делали в диспансере?
      - Искала подвески! - немедленно нашлась королева. - Я их потеряла месяц назад, думала там обронила.
      - Ах, искала подвески! - скривившись, произнес король. - А, по-моему, Вы искали там кого-нибудь, чтобы отдать ему свою честь! - заорал король. - Если через десять дней на балу в ратуше на Вас не будет подвесок, - многозначительно заявил король, успокаиваясь от мысли, что наконец-то он избавиться от этой сучки, а приданое возвращать не надо, - Тогда у меня не будет жены! - закончил король, пиная Сегу.
      - За что? - зарыдали королева и канцлер. Но король был неумолим.
      У королевы не было другого выбора, и она послала за своей верной служанкой, Констанцией де Бонасье, которую все во дворце почему-то называли ласковым и нежным именем «Подстилка».
      - Я погибла, - сказала королева, устремляя взгляд на служанку. А если подвесок не будет, может раскрыться и наша с Вами интимная связь. Так что, необходимо, чтобы кто-нибудь привез эти чертовы подвески, мать вашу так, - выругалась королева по-испански.
      

      Констанция Бонасье, деловой и половой партнер Д’Арнатьяна, прибежала к нему и потребовала доставить подвески королеве. Д’Арнатьян вначале отказывался, на том основании, что это опасно, но затем, подумав о стоимости подвесок, сдался.
      Д’Арнатьян пришел к своим друзьям и поделился благородной и бескорыстной идеей помочь королеве. При этом он ни словом не обмолвился о подвесках.
      Однако Отос вдруг захромал и сказал, что доктор прописал ему отдых на две недели, и вообще, ему надо навестить тяжелобольную тетю, которую хватил безнадежный паралич.
      Амарис вдруг стал глух на ухо, словно у него попросили в долг.
      Лишь храбрый Потрос поддержал Д’Арнатьяна, узнав, что его по дороге будут кормить.
      Д’Арнатьян раздумывал. Если рассказать друзьям о подвесках, то они потребуют долю. С другой стороны, ехать в одиночку было страшновато.
      Пока он раздумывал, ему принесли приглашение на встречу с кардиналом. Д’Арнатьян обычно выбрасывал подобные письма в урну, но в письмо был вложен вексель на два пистоля.
      Договорившись с друзьями, что те в случае чего спасут его (пообещав поделиться двумя пистолями), наш герой отправился к кардиналу, предъявлять вексель.
      

      Кардинал встретил Д’Арнатьяна в спальной, на ходу поправляя сутану, чтобы тот не увидел под ней того, что на языке проституток называется «сбруей и поркой», а именно: костюм для мазохистов с полным комплектом розг.
      Гасконец первым делом потребовал оплатить вексель. Когда два пистоля ласково зазвенели в кармане Д’Арнатьяна, он поздоровался с кардиналом.
      Кардинал попросил позволения Д’Арнатьяна переодеться. Через минуту в комнату ввалился истинный священник и первый министр: генеральские лампасы, погоны с десятью звездочками, папаха внушительных размеров из норки и клоунские башмаки. Кроме того, на кардинале были темные очки, а на груди висел огромный жестяной крест. На боку висела внушительных размеров шпага с удлиняющимся лезвием. На правом предплечье сверкал череп с сигарой во рту, за спиной висела гитара с порванными струнами. Словом все как обычно, когда кардинал выступал по телевидению с рекламой очередного налога.
      - Садитесь, Д’Арнатьян, - сказал кардинал, указывая на стул с кнопкой.
      Д’Арнатьян с улыбкой смахнул кнопку и сел, однако вскоре он обнаружил, что нелегко смахнуть кнопку, приклеенную к стулу.
      - Я предлагаю Вам деньги, власть и свое покровительство, - сказал кардинал, пряча десять су, лежащие на столе в карман.
      - А что я с этого буду иметь? - спросил Д’Арнатьян, прикидывая, сколько можно содрать с кардинала.
      - Я же сказал, власть и мое покровительство, - раздраженно повторил Ширелье.
      Они торговались еще полчаса, но так как кардинал не хотел платить Д’Арнатьяну больше одного пистоля в месяц, то Д’Арнатьян гордо отказался от этого, как он выразился «гнусного предложения».
      Когда Д’Арнатьян ушел, кардинал с удивлением обнаружил, что у него странным образом пропали карманные часы и всевозможные безделушки, стоимостью примерно в полпистоля.
      

      Д’Арнатьян вышел из дворца и встретил своих друзей.
      - Кардинал хотел подкупить меня, но я швырнул ему в лицо эти паршивые два пистоля! - заявил Д’Арнатьян, пряча поглубже полученные деньги.
      Опечаленные друзья отправились домой к жене Бонасье. Воспользовавшись тем, что хозяйка трактира отсутствовала, друзья взломали холодильник, чулан и погреб, решив утолить голод, и запить старым вином, которое Бонасье купил на праздники, чтобы сбыть его затем королевскому повару.
      - Ну, так как ? - спросил Д’Арнатьян своих друзей, напоив их так, что в трактире не осталось ни одной целой табуретки. Может, поможем Ее Величеству, отправившись к герцогу Бекингэму? Он нам, наверное, заплатит много пистолей, - промычал Д’Арнатьян, уставившись в глупые глаза Потроса.
      - Ну, это другое дело! - сказали мушкетеры, укладывая в чемоданы большие пустые кошельки, сделанные из резины.
      Тем временем, кардинал приказал не продавать билеты на пассажирские теплоходы, опасаясь, что благородные мушкетеры помешают его козням.
      Д’Арнатьян выезжал на следующее утро самый радостный из всех - ему удалось договориться со скупщиком краденого о продаже подвесок. Тем временем, кардинал приказал устроить засады на дорогах.
      Спустя еще два часа, настроение Д’Арнатьяна испортилось. Он обнаружил, что те два пистоля, которые он зажилил от своих друзей, фальшивые.
      

      На ночь мушкетеры остановились в гостинице, взяв ее штурмом после непродолжительной пятиминутной осады. Жадный хозяин, не желавший дать ключи от номера в кредит, жестоко поплатился за свою гнусную жадность и неучтивость к четырем дворянам. Его связали, одели в отвратительные лохмотья, которые нашлись в котомке Потроса, и которые тот почему-то упорно называл своей пижамой, и врыли в землю по колено, вместо пугала. Кляп во рту из старых носков Потроса - одногодков пижамы, успешно отпугивал своим запахом не только птиц, но и грызунов. Тем временем, мушкетеры весело проводили время, хозяйничая во вверенной им во временное управление гостинице. За оставшиеся до захода солнца несколько минут предприимчивый Потрос успел продать забор, стулья и занавески, выпить весь запас вина и съесть хозяйского поросенка - любимца хозяина гостиницы.
      - Кто-то должен не спать всю ночь, и охранять всех, - заявил Д’Арнатьян, укладываясь в мягкую постель.
      - Да, я согласен с Д’Арнатьяном, - сказал Отос, вынимая из кармана надувную подушку.
      Амарис молча кивнул, и как сноп повалился на кровать.
      Потрос последовал было его примеру, но обнаружил, что две левые ножки кровати подпилены. Так что ему пришлось занять пост часового.
      На следующее утро, вставшие мушкетеры (за исключением Потроса, спавшего на полу) выглянули как-то в окно и увидели роту гвардейцев кардинала, целящихся в окно их спальни из крупнокалиберных мушкетов.
      - Полундра ! - завопил Д’Арнатьян, убегая через черный ход.
      - Мушкетеры никогда не сдаются! - крикнул благородный Отос, быстро спускаясь по лестнице вслед за Д’Арнатьяном, перепрыгивая через две ступеньки.
      - Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, - мурлыкал себе под нос Амарис, улепетывая так, что только пятки сверкали.
      Проскользнув незамеченными, мушкетеры вывели из конюшни первых попавшихся коней и ускакали, с грустью вспоминая о Потросе, который попал в засаду и погиб. Громкий залп из мушкетов, донесшийся со стороны гостиницы, лишь подтвердил их уверенность в том, что старину Потроса подло застрелили, пока он спал. Д’Арнатьян грустил меньше остальных, так как захватил на память о друге его кошелек.
      

      Прошло еще три дня, за которые, наши друзья, как смерч пронеслись вдоль железной дороги, обчистив пару-другую пассажирских поездов. Крики ограбленных пассажиров еще долго стояли в ушах юного Д’Арнатьяна, но звон монеток, приятно лаская слух, убаюкивал те зачатки угрызений совести, которые еще остались у Д’Арнатьяна после общения с молодой преподавательницей - монашкой, которая как и все предыдущие репетиторы, пыталась перевоспитать маленького гасконца. (Занятие кстати сколь напрасное, столь и бесполезное, ибо воспитать из Д’Арнатьяна херувима было так же сложно, как стукнуть палкой по морде льва и убежать после этого).
      Однако, на четвертый день, трое неразлучных друзей напоролись на вторую засаду. Десяток-другой подлых прихвостней кардинала с гиканьем ринулись на наших бесстрашных героев.
      - Сражайтесь, я сейчас приведу подмогу! - крикнул Д’Арнатьян, скрываясь в лесу.
      - Мушкетеры никогда не сдаются! - крикнул Отос, прячась в кустах.
      Один лишь Амарис, выхватил шпагу и безрассудно бросился вперед. Однако, не добежав до своих противников, Амарис бросился наутек в сторону, но поскользнулся и упал. Когда он поднялся, десяток шпаг сверкнуло на солнце.
      

      - Вы не за тем гонитесь, вам нужен вон тот ублюдок, - услышал Д’Арнатьян предсмертный крик Амариса и еще быстрее заработал ногами.
      Однако и Отос, приняв крик на свой счет, бросился как можно быстрее прочь, так что, когда Д’Арнатьян остановился, чтобы перевести дух, то увидел впереди себя Отоса, который дышал, как загнанная собака.
      - Я вижу, дорогой Отос, что Вы дышите, как загнанная собака, - с улыбкой заявил Д’Арнатьян.
      - А ты бы молчал лучше. Ты вообще выглядишь так, как я себя чувствую! - огрызнулся Отос.
      Так Д’Арнатьян и Отос остались вдвоем.
      На следующий день они были уже в порту. Но, решив посидеть на дорожку, они зашли в кабачок-казино, где, пользуясь своим умением и талантами, выиграли около ста пистолей.
      Д’Арнатьян уже предвкушал роскошный ужин, веселый вечер и ласкающий слух звон веселых пистолей, когда у Отоса вдруг сломалась пружина в рукаве и начала выплевывать одного джокера за другим.
      Схватив со стола сто пистолей, Д’Арнатьян бросился к выходу, стреляя направо и налево. Вслед за ним бросился и Отос, размахивавший внушительных размеров шпагой, однако, один из десяти выстрелов Д’Арнатьяна в потолок, наконец-то угодил в цель, и большая люстра, полетела вниз и ударила не успевшего увернуться Отоса по кумполу, так что он рухнул без сознания. Выбежавший же на улицу Д’Арнатьян застрелил неизвестного господина, который садился в седло своей лошади и, заняв его место, ускакал. Так Д’Арнатьян потерял своего последнего друга и приобрел сто пистолей.
      - Как жаль, что у меня так мало друзей, - подумал Д’Арнатьян, пересчитывая веселые пистоли. - Все-таки, приобрести друга - это неплохое капиталовложение.
      

      Прошло еще три дня. Миледи, специально посланная, для того, чтобы украсть две подвески из двенадцати, поддавшись порыву жадности, свистнула все двенадцать и беспошлинно везла их теперь к кардиналу.
      Однако в окрестностях города, где Д’Арнатьян потерял Отоса, карета миледи была остановлена неизвестным грабителем в черной маске и плаще мушкетера.
      Грабитель раздел миледи и привязал к сиденью, намереваясь видно покопаться в ее вещах. Но в тот момент, когда он уже хотел..., впрочем, неважно, что он хотел, так как ему на голову упала картонная коробка с надписью из больших печатных букв: «Алмазные подвески королевы, украденные по приказу кардинала. Свободно от таможенных сборов».
      Следует к этому добавить, что в коробке, кроме подвесок лежали дорогие платья с туфлями, парфюмерия и прочая дребедень, судя по количеству которой, «Миледи» занималась мелкооптовой контрабандой. Кстати, у «Миледи» был небольшой магазинчик под одноименным названием, к которому, постоянно предъявлялись претензии налоговой полиции. Но это все так, к слову.
      Прочитав надпись, грабитель вдруг пустился в пляс.
      Столкнув карету под откос, Д’Арнатьян, а это был именно он, отправился в обратный путь, крича что-то неразборчивое и стреляя в прохожих, попадавшихся ему по пути.
      Так, Д’Арнатьян совершил невозможное и вернулся в Париж на целых два дня раньше срока. Там он первым делом направился к скупщику, продавать подвески. Однако, устыдившись своих корыстных устремлений, он забрал подвески обратно, объяснив скупщику, что деньги вернуть не может, так как это ему страшно невыгодно. Возникшие со стороны скупщика возражения были быстро сняты после того, как гасконец, желая продемонстрировать жесткость своей позиции, выстрелил в тещу скупщика, постоянно вмешивавшуюся в разговор.
      Оставшиеся два дня, он провел в публичном доме, прикидываясь слесарем, и ходил по комнатам, думая, «ну, сколько же еще можно читать подобные бредни».
      

      После того, как королева появилась на балу в ратуше в подвесках, король долго извинялся перед ней, а затем, в знак примирения, занял у королевы пять пистолей. Затем, красный как вареный рак, Его Величество, вызвал кардинала. Пожав ему руку, король ударил его в тот же глаз, в который ему как-то дала королева, сорвал с головы первого министра идиотскую папаху, бросил на пол, растоптал, затем плюнул в нее и одел на кардинала. Вид у того был несчастный-несчастный.
      Кардинал после аудиенции вызвал к себе на ковер Рофшора и пинал его до тех пор, пока тот не взвыл, как волк, присевший на кактус отдохнуть.
      Примерно часа через два после этого, Рофшор направился к миледи.
      - Убью, сука! - думал он.
      Постучав, он вошел в незапертую дверь. Споткнувшись о протянутую кем-то веревку, он упал и расквасил себе нос. Затем, изрыгая проклятья, он рухнул в люк подвала, открытый чьей-то заботливой рукой.
      Оказавшись по уши в нечистотах, коими был полон подвал, Рофшор увидел, как из люка наверху, в нечистоты опускается гигантских размеров кипятильник. Ужас обуял Рофшора. У него словно кто-то одолжил полпистоля и не отдал. Он сделал было попытку забраться по шнуру кипятильника наверх, однако, провод оказался оголенным и граф де Рофшор с воплем рухнул вниз, получив удар в 220 вольт.
      Прислушиваясь к витиеватым проклятиям, доносившимся из подвала, «Миледи» поняла, что видимо, ею недовольны и, закрыв крышку люка, принялась думать «чего бы такого, сделать плохого».
      Жертвой ее коварных планов стала несчастная Констанция. Переодевшись старушкой, она продала Констанции жевательную резинку, сделанную из разновидности пластиковой взрывчатки. Она взрывалась через две минуты после того, как вступала в реакцию с кислотно-щелочным балансом во рту жертвы...
      После страшного взрыва, от трактира остались лишь одни развалины и два трупа: Констанции и какого-то шевалье, с которого, видимо, взрывом, сорвало одежду, так что он лежал абсолютно голый, уткнувшись в плечо аналогично одетой Констанции.
      Д’Арнатьян, узнав об этом, тяжело переживал по поводу потери пары носков, уничтоженных взрывом, поскольку эти носки достались ему по наследству еще от дедушки, хотя покойная Констанция уверяла, что, судя по запаху, исходившему от них, они достались самому Адаму по наследству от господа Бога.
      Но это все так, к слову. После смерти Констанции, Д’Арнатьян был безутешен, и довольно долго ходил, повторяя имя Констанции:
      - О Констанция! Где же ты хранила свою чековую книжку?
      

      Тем временем в подвале дома миледи варился зловонный суп. Граф Рофшор чувствовал себя, как рыба, брошенная в кипящий бульон. Изредка, у него над головой раздавался звук, спускаемой из унитазного бачка воды, и что-то с хлюпом падало в темноте подвала. Причем по частоте спусканий воды, можно было сделать вывод о том, что миледи открыла платный туалет.
      Однако граф Рофшор был из тех людей, которые ни в воде не тонут, ни в дерьме не тонут. После того, как он надышался испарениями кипящих нечистот, ему в голову ударил адреналин, и он быстренько прочистил засорившуюся канализацию, орудуя своей шпагой.
      Уровень нечистот в подвале быстро спадал, с ревом уносясь в Сену, и выныривал в зоне купания на близлежащем пляже, местах рыбной ловли или среди прогулочных лодок.
      Рофшор, научившись еще одной профессии - слесаря-сантехника, нырнул в уходящий поток и через полминуты вынырнул в фонтане Лувра во время аудиенции английского посла с Его Величеством Блюдовником Тринадцатым. Рофшор вылез из фонтана и, извинившись перед собравшимися, которые с криком, зажав носы, бросились бежать; был атакован мухами, кружившимися над стоящим неподалеку королевским туалетом.
      Английский посол, и ранее подозревавший французский двор в нечистоплотности, счел все это проявлением неуважения к своей персоне, положил в карман золотые экю, проигранные ранее французскому королю в карты и, с достоинством заметил, что в Англии, никогда, ничего подобного не произошло бы, после чего порекомендовал всем новое мыло и духи, произведенные во всемирно известной фирме «Бекингэм и Бекингэм».
      Тут, английскому послу принесли факс из Лондона за подписью герцога Бекингэма, в котором тот требовал найти какой-нибудь предлог и объявить Франции войну.
      Посол задумчиво плюнул в бокал Блюдовника Тринадцатого и на том основании, что сегодня среда, объявил войну Франции. Затем он попытался встать со стула и, с гордым, чванливым лицом, напоминавшим всем морду барсука в период случки, удалиться. Однако, оказалось, что кто-то обмазал стул быстросохнущим клеем, так что резко вскочивший посол остался без задней части панталон, показав всем свои грязные до черноты рваные тряпки, которые года три назад были белыми мужскими трусами.
      Однако, Блюдовник Тринадцатый, прозванный Справедливым, велел принести любимую кошку посла Англии, пойманную во время ловли французских мышей. После короткого военно-полевого суда, кошка была приговорена к смерти и пропущена через мясорубку.
      - Так будет с каждым гребаным британцем, который осмелиться покуситься на имущество и подданных Моего Величества! - с торжеством заявил Блюдовник Тринадцатый. Однако, подлая кошка успела мяукнуть перед смертью что-то типа «Англия-чемпион», за что немедленно, по обвинению в пропаганде британского образа жизни, был расстрелян ее хозяин. Прибывший на похороны посла судья утвердил приговор, оговорив, правда, что «обвиняемый может подать апелляцию, если сможет, ха-ха».
      Это была первая пролившаяся кровь в этой великой войне Франции с Англией.
      

      Обе страны начали войну с того, что стали грабить корабли друг друга и выпускать фальшивые деньги, на которые закупалось золото. В первую же неделю по обе стороны океана, в армию было призвано с этой целью резервные полки дворян - мушкетеров - двоечников, которые еще не смогли закончить учебу в академиях.
      Однако, вскоре, начались и продолжились настоящие боевые действия.
      Территориальный спор между Англией и Францией велся за детскую песочницу, установленную на холме Ля-Рошель.
      Четыре наших героя слонялись без дела по военному лагерю перед завтрашним сражением. Навстречу им часто попадались гвардейцы кардинала, напившиеся от радости до бесчувствия, узнав, что завтра в атаку пойдут мушкетеры, а они, гвардейцы, будут в заградительном отряде.
      Тем временем, к мушкетерам подскакал на осле гвардеец де Жюссак (свою лошадь он продал живодеру, а начальству рапортовал, что откуда ни возьмись, прилетела пуля и бац!), и передал распоряжение Отосу, Потросу и Амарису, явиться к королю.
      - Его Величество ждет вас у пивного ларька, - сказал подлый де Жюссак, загадочно усмехаясь.
      Мушкетеры, прихватив пакеты и трехлитровые банки, пошли выполнять приказ.
      Д’Арнатьян же сел под дерево и занялся важным делом - он вытащил ведомость по зарплате, найденную в карманах убитого мушкетера и принялся подчищать и исправлять ее, убавляя жалованье у одних мушкетеров и прибавляя себе.
      Остановившись на фамилиях друзей, Д’Арнатьян задумался.
      - Все-таки друзья, - сказал он, списывая у каждого по полпистоля.
      Тут вдруг раздался выстрел, и перо вырвало из рук Д’Арнатьяна. Гасконец счел, что лучше притвориться мертвым и, постелив надувной матрас, с громким, душераздирающим криком рухнул замертво.
      К Д’Арнатьяну подбежал де Жюссак с дымящимся мушкетом и принялся обшаривать карманы нашего «усопшего» героя. Однако, Д’Арнатьян наставил на подлого мерзавца большой пистолет, дуло которого уткнулось де Жюссаку в живот.
      - Ах ты, ублюдок, мать твою, отросток хренов, чтоб тебя, так и растак! Убить меня задумал! - вскричал в порыве благородного гнева гасконец. - Я тебя щас сам убью, да так, что ты еще на том свете будешь кричать от боли, - пригрозил Д’Арнатьян.