Глава десятая

— Что тут, черт побери, происходит, хотелось бы мне знать!

Шелби смутно различила знакомый голос, потом почувствовала, как ноет у нее все тело. Она была совсем без сил. Не открывая глаз, она отвернулась к стене, стараясь спрятаться от грубого и громкого голоса, от утреннего света, но вместо этого ее точно окатило солнечным, щедрым потоком, лившимся из раскрытого окна.

Чья-то рука толкнула ее в бок.

— Ради всего святого, проснись же, Шел!

Джеф.., где Джеф? В последний раз, когда она просыпалась, он лежал здесь, в постели, тесно прижавшись к ней.

— Я не собираюсь просить тебя дважды, ты, маленькая чертовка!

Когда рука ухватила за край ее простыни, натянутой до подбородка, Шелби вдруг будто ударило.О Господи! Это был дядя Бен — собственной персоной, здесь, в ее комнате, — а она совсем голая! Она в ужасе открыла глаза и ухватилась за простыню и одеяло обеими руками, изо всех сил сжимая их, оберегая свою стыдливость и свою тайну, кровь жарко прилила к ее щекам.

— Бога ради, выйди отсюда, оставь меня! Как ты смеешь так сюда врываться?

Бенджамин Эйвери растерялся.

— Послушай, Шел, уже почти десять утра, а весь дом спит! Меня не было столько времени, и я хочу знать, что, в конце концов, происходит в моем собственном доме?

Краска стыда на ее щеках стала еще ярче, когда Бен поднял два пальто на одной руке, держа в другой две пары сапог.

—Я… Понимаешь…

— Я вхожу в дом и нахожу эти два пальто на полу в кухне, потом — эти сапоги около дивана и между ними — шейный платок! Когда по всему дому разбросана одежда, и никто мне не отвечает, я начинаю думать, что вас всех тут поубивали!

Шелби хотелось заползти под одеяло и спрятаться.

— А где Джеф? — спросила она тихонько.

— Спал как убитый, когда я заглядывал. И я уж не говорю о том, что время уходит попусту. — Бен неодобрительно покачал головой. — Мистер Мэнипенни сидит в постели, читает газету и ждет, пока кто-нибудь принесет ему завтрак. Сказал мне, что он болеет! Черт побери, Шел, этот милый джентльмен мог бы сто раз умереть, дожидаясь, пока ты соизволишь вылезти из постели и…

— Ну, нет, это уж слишком! — крикнула она, оправившись от потрясения. — Я вовсе не собиралась спать так долго, и Джеф наверняка тоже, но дело в том, что оба мы устали, после того как ночью выкрадывали — и, кстати, успешно! — наших собственных коров с ранчо Барта Кролла!

Она порадовалась, увидев, как у Бена чуть глаза не вылезли из орбит при этой новости.

— Что же касается Мэнипенни, он уже почти поправился, и если бы ему действительно, что-нибудь понадобилось, то, я уверена, он мог бы это получить без посторонней помощи.

Она с достоинством выпрямилась.

— Теперь, если ты оставишь меня ненадолго, я оденусь и выйду к вам. Мне не терпится увидеть Тайтеса и Джимми и послушать о вашей поездке! Как она прошла? Чудесно?

Он, поутихнув немного, пожал плечами:

— Да вроде бы. Пожалуй, это слишком сильно сказано, но, в общем, да, все в порядке… А вот о тебе сейчас иначе и не скажешь, как «герцогиня»…

Уже выходя за дверь с победоносной улыбкой, Бен ощутил прилив великодушия.

— Я, пожалуй, мог бы приготовить кофе, пока вы одеваетесь, ваша светлость!

— Я была бы очень тебе благодарна, мой дорогой дядюшка Бен.

Стараясь не замечать насмешки, Шелби одарила его своей очаровательной улыбкой и продолжала улыбаться, пока дверь за ним не закрылась. Тогда она вскочила, переполненная сознанием перемен, происшедших в ее жизни. Даже Бен Эйвери, считавший ее способной почти на любую выходку, не мог бы заподозрить, что она голая под одеялом и провела большую часть ночи, безудержно, самозабвенно занимаясь любовью с Джеффри Уэстоном.

При этой мысли она снова покраснела.

Я больше не девушка. Но что же я теперь?

Что же мы теперь?

Шелби отчаянно хотелось принять ванну, но вместо этого она быстро натянула на себя темно-синюю юбку и белоснежную английскую блузку с высоким воротом. Стоя перед зеркалом и расчесывая волосы, она всматривалась в свое отражение и вспоминала о ласках Джефа, отыскивая видимые следы перемен, происшедших с ней этой ночью. «Конечно же, теперь, когда я познала тайну женщины, я должна выглядеть по-другому…»

Нелегко было спуститься обратно на землю, и Шелби просто не представляла, как ей вести себя, когда, выйдя из своей спальни, увидела Мэнипенни, входившего в гостиную. Старый слуга был одет в темные, в едва заметную полоску, брюки, белую рубашку, серый шелковый жилет и полосатый галстук. Он надел даже туфли, хотя и не смог как следует зашнуровать их, а его попытки самостоятельно пот бриться оказались не слишком успешными.

Шелби бросилась к нему, глубоко тронутая, его достоинством:

— Мистер Мэнипенни, как вы чудесно выглядите!

Она взяла его под руку и почувствовала, как он опирается на нее, пока они вместе шли в кухню.

А вы уверены, что уже достаточно поправились, чтобы вставать? Вы знаете, силы так сразу не возвращаются. Что говорит Джеф? Надеюсь, вы позволили ему помочь вам одеться.

— Если говорить откровенно, мисс Мэттьюз, я бы сказал, что его свет… — а-гхм! то есть я хотел сказать, мистер Уэстон ведет себя с прискорбным отсутствием какой-либо дисциплины.

Он покачал своей громадной головой, подчеркивая, как глубоко на самом деле пал Джеф.

— По-моему, он совсем недавно заметил, что утро великолепное и вполне заслуживает его драгоценного внимания.

Шелби рассмеялась этому церемонному остроумию Мэнипенни.

— Я и сама ленилась сегодня не меньше, сэр. Этой ночью нам пришлось спасать наших коров с соседнего ранчо, поэтому-то сегодня утром мы оба совсем без сил.

— Ну, разумеется.

Каждый его слог так и сочился иронией, и Шелби покраснела, раздумывая, не известно ли ему больше, чем они с Джефом предполагали. К счастью, ей не пришлось ничего отвечать, так как в эту минуту они увидели Тайтеса Пима, наливавшего себе кофе в чашку и смотревшего на нее смеющимися глазами. При виде корнуолльца, Мэнипенни заметил, опираясь о спинку стула:

— А вот и ваш друг, мисс Мэттьюз. Идите, поздоровайтесь с ним, не обращайте на меня внимания.

Шелби помогла ему сесть, потом, бросилась к Тайтесу я обняла его, удивившись и сама этому взрыву нежности.

— Ох, мистер Пим, я так скучала без вас! Вас троих, кажется, не было целую вечность!

Удивленный ее пылкими объятиями, маленький человечек отстранился, вглядываясь в ее лицо.

— С тобой все в порядке, малышка? Думаю, мне не нужно говорить тебе, как я беспокоился, пока нас тут не было, ведь твои родители поручили тебя моему попечению и…

м-да…

Он кашлянул и бросил многозначительный взгляд на Мэнипенни, читавшего газету, которую мужчины привезли из города.

— Мы ведь почти не знаем этих людей, не так ли? — заговорщическим шепотом закончил Тайтес… — Надеюсь, они тебя не обижали?

— Ну что ты, конечно нет! И вы ведь знаете, я не из тех, кто позволяет садиться себе на шею, мистер Пим!

Шелби наконец отпустила его и принялась доставать сковородки.

— Уже одиннадцатый час, но, думаю, никому не повредит хороший поздний завтрак вроде того, что мама с бабушкой Энни готовили по воскресеньям, возвращаясь из церкви. Оладьи и яичница с беконом — по-моему, чудесно, а?

Она понимала, что вид у нее, должно быть, чересчур возбужденный, но просто не могла остановиться. Разбивая яйца, просеивая муку и нарезая ломтиками бекон, Шелби рассказывала Тайтесу, как долго и тяжело болел Мэнипенни, в красках расписала все ужасы весенней бури, поведала и как они нашли пропавших коров, как они с Джефом поехали в Кода, чтобы поговорить с шерифом, и как он купил граммофон. Она ловко переворачивала оладьи, а яйца с беконом шипели на сковородке, когда открылась задняя дверь и мужчины гуськом вошли в дом.

Шелби была счастлива, что все опять по-прежнему и дядя ее снова дома, и она улыбнулась, увидев среди работников Джимми, но когда Джеф появился вслед за ними и взгляды их встретились, сердце ее подпрыгнуло и отчаянно забилось. Ладони стали влажными, голова закружилась, и все внутри сладко затрепетало.

Джеф казался ей прекрасным, как никогда. Поток утреннего солнечного света хлынул сквозь отворенную дверь, окутывая его выжженные волосы и загорелое лицо золотистым сиянием. Улыбка, которой он приветствовал Тайтеса, была такой дружеской, открытой, а тело, столь хорошо знакомое Шелби после этой ночи, скрыто было теперь под брюками цвета хаки и белой, распахнутой у ворота рубашкой. «Быть может, — мечтательно подумала она, — идеальный мужчина — это как раз и есть нечто среднее между аристократом и ковбоем?»

— Как вы попали на улицу? — спросила Шелби, понимая, как глупо она выглядит, но не в силах остановиться. — То есть, просто дядя Бен сказал, что вы еще одеваетесь…

Он улыбнулся ей, и вся комната словно осветилась.

— Я незаметно проскользнул через парадную дверь, пока вы, чуть ли не в лицах, представляли тут все ужасы пурги мистеру Пиму. Я чувствовал себя виноватым, что не проведал животных сегодня утром.

— Ну и как они там?

Джеф не успел еще ответить, как Бен растолкал их и выхватил у нее из рук лопатку.

— Ради всего святого, Шел, оладьи подгорают! Какая муха тебя укусила?

— Это я виноват. — Джеф бросился на помощь здоровяку Бену, добавив: — Я отвлек ее разговорами.

Шелби, не желая пререкаться, принялась накрывать на стол, и вскоре они все с наслаждением уписывали завтрак и обменивались новостями. Поездка в Биллингс, судя по всему, прошла удачно. Тайтес с Беном и Джимми привезли с собой несколько новых лошадей; остальных привезут их друзья, которые как раз едут в эту сторону. Часть оборудования, купленного для фермы, уже в Коди, нужно только забрать его, другая прибудет следующим поездом.

Тайтес попросил Шелби досказать про украденных коров, и они с Джефом по очереди поведали им о Барте Кролле и о событиях прошедшей ночи. Мужчины были потрясены, когда услышали, что Шелби участвовала в таком рискованном предприятии, и она тут же принялась защищать Джефа.

— Вы оба слишком хорошо меня знаете, чтобы полагать, что я останусь в стороне, и Джеф понимал: если бы пришлось, я тайком все равно пробралась бы за ними! Легче было сразу согласиться… Бен хмуро перебил ее:

— Похоже, мне придется подсказать нашему другу, как научить тебя вести себя прилично, Шел.

— Ну, вот еще, чего ты пыжишься, Бенджамин? — усмехнулся Тайтес, помешивая сахар в кофе. — Ты можешь справиться с нею не лучше, чем любой из нас.

— В свое оправдание, — заметил Джеф с простодушной улыбкой, — скажу лишь, что я мог бы попытаться приковать ее к очагу, но Шелби — единственная, кто мог наверняка опознать этих коров. Поскольку они были не клейменные, мы могли и ошибиться, тем более в темноте.

Переглянувшись с Шелби, он счел за лучшее умолчать о той несомненной опасности, которой они подвергались.

— Дело было рискованное, что и говорить, но Шелби была непреклонна, — так что тут, по-моему, уместно было бы заключить: «Все хорошо, что хорошо кончается».

— Надеюсь, мне не придется увидеть лицо моей племянницы на объявлениях «Разыскивается полицией» в следующий раз, когда я приеду в Коди, — проворчал Бен. Потом, быть может чересчур небрежно, воскликнул. — Вот черт, что это со мной? Чуть не забыл, Уэстон, тут вас на почте дожидалось письмо! Выглядит довольно внушительно.

Нахмурившись, он полез в карман своей легкой куртки. Держа конверт так, чтобы Шелби могла отчетливо рассмотреть его, он медленно перевернул его, передавая через стол Джефу.

Она тотчас же поняла, что этот каллиграфический почерк принадлежит женщине. Письмо было адресовано:

«Джеффри Уэстону, графу Сандхэрстскому.

Город Коди. Штат Вайоминг.

Соединенные Штаты Америки»,

Шелби старалась не смотреть на письмо, на котором сверху, над сломанной восковой печатью, стояло имя, но ничего не могла с собой поделать. «Леди Клементина Бич» — гласила надпись. Наверное, какая-нибудь старая, незамужняя тетушка, нет, скорее всего, это няня! Может быть, ей и удалось бы убедить себя в этом, если бы не лицо Джефа. Он виновато покраснел при виде письма, а Мэнипенни многозначительно приподнял брови. Все это длилось какие-нибудь секунды, затем Джеф спрятал кремовый конверт и вновь обрел самообладание. Никто, ничего, не заметил — кроме Шелби, которая знала теперь, как бьется его сердце, какие зеленые искорки вспыхивают в глубине его глаз, какое влажное и горячее у него тело.

Леди Клементина Бич играла главную роль в его жизни в Англии! Женское чутье говорило ей, что ее догадка верна. Но Шелби была слишком счастлива, чтобы это могло быть правдой.

Она отчаянно хотела узнать содержание письма — и презирала себя за это. В тайных закоулках сознания Шелби уже видела себя крадущейся к Джефу в комнату, роющейся в его вещах и читающей письмо, и все в ней восставало против этого. У нее могло быть множество недостатков, но бессовестно прокрасться в чужую комнату и прочитать то, что адресовано не ей, — нет, до этого она еще не дошла!

И все же она понимала, что опустится и до этого. Она должна была знать. Не спросить ли ей у самого Джефа, но он, защищаясь, постарается смягчить правду. Во всяком случае, если бы он действительно был влюблен в леди Клементину Бич, то был бы сейчас в Лондоне, а не в Коди или хотя бы раньше упомянул о ней. Джеф не трус, он точно так же ни к кому не подлаживается, как и Шелби, но он аристократ — граф Сандхэрстский, а каждому известно, что те, у кого есть титул, обязаны жить по определенным нормам, соответствуя ожиданиям окружающих.

Она только хотела знать правду — не ту, что скажет ей Джеф, а ту, что была в письме Клементины. Она отдалась ему по своей воле (или просто бросилась ему на шею?) и ни о чем не жалела, но что-то в ней изменилось. В ней пробудились такие нежные и сильные чувства к Джефу, что она теперь стала другой.

А потому позднее, в тот же день, когда все были на улице, занимаясь новыми лошадьми, Шелби ускользнула. На всякий случай, если кто-нибудь вдруг спросит, она упомянула Лусиусу, что только вымоет посуду, оставшуюся после завтрака, и тут же вернется.

Подходя к дому, она вдруг вспомнила о мистере Мэнипенни. Он сидел в своем любимом плетеном кресле на веранде, снова читая Троллопа, на этот раз «Phineas Redux». При свете солнца было заметно, как он похудел и побледнел, но улыбка, которой он ее приветствовал, была довольно бодрой.

— Мистер Мэнипенни, можно у вас кое-что спросить? — беспечно заговорила Шелби, поднимаясь на крыльцо.

— Конечно.

— Вы помните, о чем вы говорили мне во время болезни?

— Леди не пристало напоминать джентльмену о подобных минутах, — возразил он с шутливой торжественностью, с озорными искорками в глазах. — Тем не менее, если вы имеете в виду мою настоятельную просьбу, чтобы вы называли меня «Перси», то мой ответ будет положительным.

Шелби захотелось обнять его за шею и поцеловать в лысую макушку, но она воздержалась и только широко улыбнулась. Потом засмеялась:

— Джеф просто из себя выходит всякий раз, когда я при нем произношу «Перси».

— Не сомневаюсь. Хотелось бы мне самому насладиться этим зрелищем. Прошу вас, обратитесь ко мне так в его присутствии.

Шелби со смехом согласилась, потом заметила, что ей нужно кое-что прибрать в доме. Она совсем не умела лгать, и не успела она это выговорить, как краска бросилась ей в лицо, и ей оставалось только надеяться, что Мэнипенни ничего не заметил.

«Я преступница», — с ужасом думала она. Сердце ее отчаянно колотилось, когда она пробиралась по коридору в комнату Джеффри, с нелепой метелочкой для пыли в руках. Дверь была приоткрыта. Шелби вошла, почти теряя сознание от страха, вдыхая волнующий, влекущий аромат Джефа. Легкий, еле слышный, он оставался на каждой вещи, которой касался Джеф; он все еще исходил от подушки в ее комнате. «Подушки Джефа», — прошептала она и удивилась мгновенной, головокружительной вспышке страсти. Что угодно, лишь бы не чувствовать этого отвращения к самой себе, которое подкатывало ей к горлу.

Она впервые в жизни совершала такое. Шелби всегда была до глупости правдива.

Она с любовным восхищением оглядела комнату. Одеяло на кровати у Джефа было расправлено и чуть отогнуто, так что виднелись две белоснежные подушки. Изящные, с рукоятками из слоновой кости, туалетные принадлежности были тщательно разложены на комоде: щетка для волос и расческа, маленькое зеркальце и бритва. Рядом стояла баночка с квасцами для ополаскивания после бритья и синяя с белым кружка с обмылочком. Шелби подняла чашку и принюхавшись, ощутила характерный для Джефа запах: в нем был и аромат душистого мужского мыла от Трампера, и солнце Вайоминга, и горный ветер, и еще что-то с легкой, едва уловимой примесью лошадиного пота и дыма. Смесь этих запахов была восхитительна.

Собравшись с духом, Шелби принялась за поиски. Она выдвигала ящики комода, где высились аккуратные стопки тонкого нижнего белья и носовых платков. В одном из ящиков лежала книга. Перелистывая ее, она обнаружила, что Джеф вел дневник, но записи в нем были отрывочными, от случая к случаю. Письма в дневнике не было, так что она положила его на место и продолжала поиски,

В других ящиках лежала одежда, купленная в Коди: простые хлопковые брюки цвета хаки, комбинезоны мягких, приглушенных тонов — серых и красных, хлопковые рубашки, толстые шерстяные носки и пестрые шелковые шейные платки. Письма не было.

Послышался какой-то шум, и сердце Шелби снова отчаянно забилось. Она на цыпочках вышла в коридор и прислушалась, но в доме все было тихо. Быстро вернувшись в комнату, она подняла крышку покрытого холстом сундука, стоявшего в ногах кровати, перебирая книги, которые они смотрели вместе с Джефом. При виде кожаных, тесненных золотом переплетов томов Теннисона и Омара Хайяма глаза ее наполнились слезами.

Воспоминания, но не письмо.

Не заглядывать же под матрас! Шелби ничего больше не оставалось, как посмотреть еще в одном сундуке, который тоже стоял у него в спальне, — все остальные хранились в сарае наверху. Это был громадный, великолепный сундук-гардероб, поставленный вертикально в углу у комода, и он был чуть-чуть приоткрыт… точно приглашая ее поискать в нем. Она осторожно приотворила дверцы чуть шире — внутренняя роскошная отделка шкафа ошеломила ее.

С одной его стороны шел медный продольный стержень; на нем висело несколько твидовых костюмов, предназначавшихся, очевидно, для стрельбы и других видов спорта, бриджи для верховой езды, домашние куртки, прекрасные габардиновые брюки и шерстяные жакеты. Остальную его часть составляли ящички, где хранилось множество необходимых вещей, таких, например, как самые различные шляпы — соломенные, мягкие фетровые и даже одна бобровая, с подкладкой из овчины, а также пижамы и шелковые домашние халаты, туфли ручной работы и всевозможные дополнения к костюму — подтяжки, воротнички и манжеты, галстуки, здесь же были перчатки и водительский шлем из буйволовой кожи, с защитными очками.

Ладони Шелби были влажные от страха. Она уже готова была сдаться, когда выдвинула последний встроенный ящик и обнаружила в нем множество мелких личных вещей. Тут были драгоценности: золотые часы и запонки для манжет, перстень с печаткой и выгравированным на нем гербом графа Сандхэрстского. Серой ленточкой были перевязаны фотографии — наверное, семейные, решила Шелби-и письма. Одно из них несколько дней назад пришло на его имя в Коди; бумага была украшена гербом герцога Эйдсбери. Подписано оно было коротко: «Твой отец».

Шелби уже хотела, было выбежать из комнаты, чтобы куда-нибудь укрыться, когда заметила задвинутое в глубину ящичка письмо в кремовом конверте, пришедшее сегодня утром. «Оно перевернет все», — подумала Шелби, но вытащила плотные листы бумаги и развернула их дрожащими пальцами.

«Мой дорогой граф!

Как, это ужасно, что вас занесло, Бог знает куда, на край света, но мне, наверное, следует примириться с этим. Чем вы занимаетесь целыми днями? Одно утешение — там, без сомнения, много лошадей. Вот был бы фурор, если бы вы привезли мне одну в качестве свадебного подарка! Может быть, нам удалось бы подготовить ее и выставить на скачках в Аскоте…

Буквы расплывались перед глазами у Шелби, одно только слово звонко отдавалось в ее мозгу: «свадьба». Да нет же — ведь Клементина Бич не назвала имени своего будущего жениха, разве не так? Цепляясь за эту тонкую соломинку надежды, Шелби продолжала читать:

..Я терпеть не могу писать письма, милый, но вчера я видела твою мать, и она уговорила меня послать тебе весточку. Не думаю, чтобы такое напоминание помогло, но все же… По крайней мере, я рада, что в Вайоминге лошадей больше, чем девушек, а? Я уверена, что ты вернешься ко мне, и скорее, чем ты думаешь. Ты англичанин, Джеффри, милый, и аристократ, и твое место здесь. Маме не терпится начать приготовления к свадьбе, которая, как она надеется, будет на Рождество. Ну, все, мне пора бежать. Мы сегодня опробуем новую дорожку для скачек, и у меня теперь новый скаковой жеребец. Глостершир прекрасен, как никогда… Твоя Клементина».

— О Боже! — прошептала Шелби, пытаясь осознать эти удручающие новости, преподнесенные ей леди Клементиной Бич. Отчаяние тяжелым гнетом легло ей на сердце. И все же, несмотря на горькое разочарование, она не жалела, что узнала правду. Если бы она продолжала прятаться от мыслей, что Джеф, в конце концов, вернется в Англию, где его ждет совсем другая жизнь, ей потом, когда все кончится, было бы намного хуже.

И в самом деле, ведь не могло же такого быть, чтобы ее недавнее блаженство было безоблачным и длилось бесконечно, разве не так? — спрашивала она себя. Она с детства привыкла смотреть на вещи реально, и теперь будет вести себя осторожнее, готовясь к тому дню, когда Джеаф уже не будет с ней.

И все же это было так больно. Слезы стояли у Шелби в горле, мысли ее смешались. Возможно, ли остановить настоящую любовь, точно воду, когда перекрываешь кран?

— Ах-хм-м-м!

Оглушительный кашель Мэнипенни донесся из коридора, мгновенно возвращая Шелби к действительности. Казалось, он хочет предупредить ее о своем появлении, и она едва успела сунуть листки обратно в конверт и затолкать их в ящичек гардероба. Она в смятении оглядывалась вокруг в поисках метелочки для пыли и схватила ее как раз в ту минуту, когда пожилой джентльмен появился в дверях. Он молча смотрел на нее, склонив немного набок свою громадную голову, — понимающе, подумала Шелби. — Я… Я тут… вытирала пыль! — воскликнула она, с преувеличенным усердием принимаясь обмахивать метелочкой сундук Джефа. Но в комнате и так не было ни пылинки.

— Мисс Мэттьюз, — заговорил Мэнипенни невероятно сухо, отчетливо роняя каждое слово, — если, на ваш взгляд, необходимы особые усилия, чтобы привести спальню моего хозяина… в порядок, мне остается лишь выразить надежду, что вы достигли своей цели.

Она прошмыгнула мимо него с горящими щеками и задержалась, чтобы смахнуть пыль с косяка.

— Время от времени во мне просыпается какой-то хозяйственный зуд, так и хочется заняться уборкой…

— Ну, разумеется. И это ваше право. — Многозначительно помолчав, Мэнипенни добавил: — Я пришел сообщить вам, что у нас посетитель. Он не выходит из своего экипажа, но ужасно шумит, и я подумал, что должен предупредить вас.

Вся кровь отлила от щек Шелби, прежде чем он успел закончить.

— Хотя формально мы не были представлены, логика подсказывает мне, что наш гость — не кто иной, как нечистый на руку мистер Кролл.