Эту книгу я посвящаю моему отцу и задушевному другу — Юджину Фрэнку Чайльду, умершему 12 апреля 1993 года.

Ни одна дочь не могла бы мечтать о таком любящем, чудесном отце!

Мне очень его недостает, но для меня он жив, он продолжает жить в моей душе.

И неизменно — Джиму, чья верная любовь одухотворяет каждого из героев моих книг, каждое романтическое влечение, созданное моим воображением.

ПРОЛОГ

Дэдвуд, Южная Дакота

Март 1902 года,

— Что это, черт побери, ты на себя нацепила? — воскликнул Бенджамин Эйвери, заглянув в просторную спальню племянницы.

Шелби Мэттьюз мгновенно обернулась, ее шаловливое личико так и сияло задором. Через пару часов они с дядюшкой отправятся в Коди, в штат Вайоминг, где они вместе с Тайтесом Пимом, старым слугой их семьи, займутся делами, и будут вести все хозяйство на новом ранчо ее отца.

— Папочка и мама ждут меня за столом к завтраку, и я просто не могу удержаться от искушения устроить им такой торжественный выход, какой они долго не смогут забыть!

Рыжеволосый дядюшка Бен ласково покачал головой:

— Прямо не верится, что ты училась в одном из лучших восточных колледжей, Шел!

Потянувшись за парой белых меховых штанов из тех, что носят ковбои, но едва ли приличествующих молодой девушке, — она широко улыбнулась ему и махнула рукой на прощание; он уже выходил из комнаты, собираясь принять ванну.

— Поспеши, дядя Бен! Мне так не терпится отправиться в путь!

Мебель в ее спальне, из лучших, самых дорогих сортов клена, сияла в солнечном свете, потоком струившемся сквозь драгоценные оконные витражи. За окном щебетала, заливалась синичка: «Тинь-тинь, тинь-тинь», так что Шелби не выдержала и выглянула; внизу перед ее глазами расстилался шумный, суматошный город, в котором четверть века назад ее родители встретили и полюбили друг друга.

Первые поселенцы раскинули свои палатки в Дэдвуде в 1876 году; с самого начала это был необычный город — напористый, необузданный, пробивавший себе путь сквозь узкое, глубокое ущелье, над которым, точно венчая его, вздымались белые скалы. Как и большинство городков золотоискателей, он рос быстро, пополняясь лавочниками-китайцами, картежниками, рудокопами, спекулянтами, проститутками и всякого рода искателями приключений. Позднее, в тот год, когда индейцы Лакота подписали документ, отказываясь от своих прав на Черные горы, там был основан Дэдвуд.

Вначале, когда город еще только начинал застраиваться, а родители Шелби — Дэниэл Фокс Мэттьюз и Маделейн Эйвери — полюбили друг друга и поженились, они жили в собственноручно построенном бревенчатом доме, примостившемся высоко, на одном из отвесных склонов Дэдвудского ущелья. Другие члены семьи, бывшие их ближайшими соседями, открыли вместе с Фоксом лесопилку. Он пообещал, что придет день и он построит для своей выросшей в Филадельфии молодой жены великолепный дом с каменной башней, музыкальным салоном и широким парадным съездом, выходящим на этот шумный, необузданный город, который они оба любили.

Фокс был не из тех, кто бросает слова на ветер, и он сдержал обещание. Их особняк в стиле королевы Анны [1] был украшением Дэдвуда, доказательством того, что в городе имеется избранное, высшее общество. Дом был достаточно велик для того, чтобы вместить в себя всех домочадцев: их трехлетнего сынишку Байрона, новорожденную Шелби, отца Мэдди — Стивена, ее бабушку Сьюзен и маленького братишку Бена. Даже для матери Фокса, Энни Санди, вдовы, которая неожиданно на склоне лет, вышла потом замуж за Стивена Эйвери, нашлось местечко в этом просторном доме. За два прошедших с той поры десятилетия их семья еще больше увеличилась. Даже такие печальные события, как кончина в возрасте девяноста шести лет бабушки Сьюзен и смерть Стивена в начале нового века, только укрепили связывавшие их узы безграничной любви.

Сбоку, со стороны лестницы для прислуги, находившейся рядом со спальней Шелби, донесся голос:

— Дорогая, твой завтрак стынет…

— Одну минутку, мама, я… я… смотрю, что бы мне еще уложить!

— А нельзя это сделать, после того как ты поешь?

— Мне просто кусок не полезет в горло, пока я не закончу, но я обещаю поторопиться. Вы с папой начинайте без меня!

Мэдди внизу вздохнула и вернулась в столовую, с ее великолепными панелями красного дерева, люстрой из переливчатого молочного хрусталя и бесценной полированной чиппендейловской мебелью [2], приобретенной еще ее прадедом, капитаном дальнего плавания и сенатором Соединенных Штатов. Подбородок ее дрожал.

Безошибочное чутье побудило Фокса оторвать глаза от газеты.

— Мэдди?

— Иногда я думаю, что перестаралась, воспитывая Шелби гораздо свободнее, чем воспитывали меня. Мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя связанной множеством нелепых правил, особенно с тех пор, как мы живем в Дэдвуде, а не в Филадельфии… но кто же мог подумать, что она вырастет и станет больше похожей на сынишку, чем на дочь?

— Ты ведь не думаешь так, на самом деле, дорогая! Взгляд его ласково скользнул по ее тонкому, прелестному лицу, по рыжим, цвета темного меда, высоко обвивавшим голову косам.

— Тебе грустно, потому что Шелби уезжает, и тебе будет недоставать ее.

— Дело не только в этом, — попыталась объяснить она. — Это все ее увлечение Коди и этим ранчо. Господь свидетель, я хотела, чтобы Шелби чувствовала себя свободной, но я от всей души надеялась, что годы, проведенные в колледже Смита, сделают ее хоть чуть-чуть более женственной…

— Твоя дочь — очаровательная девушка, но тебе придется согласиться, что и она, и Байрон будут сами выбирать свой путь в жизни.

Мэдди опять вздохнула. Она была так счастлива все двадцать лет своей замужней жизни… пока дети не выросли. Да и какая мать не лелеет мечты о будущем своих детей, особенно таких талантливых, как у нее, Мэдди? Байрон так похож на отца, и она искренне надеялась, что он будет помогать ему на их лесопильном заводе и женится на Эбигейл Форрест, которая — Мэдди была уверена — была бы для него прекрасной женой. Но Байрон после окончания Йельского университета объявил, что хочет быть художником и собирается поселиться в Париже! Последние два года Мэдди болезненно переживала свою разлуку с сыном и крушение собственных надежд.

Шелби была упрямой, удивительно умной и необыкновенно бесстрашной с самого рождения. Мэдди редко могла противиться своей своенравной дочери; обычно она, как и все остальные в Дэдвуде, подпадала под ее обаяние. К тому же все, казалось, были убеждены, что Шелби «перерастет» это.

— Ты вот все предаешься печальным размышлениям, — заметил Фокс, прерывая мысли жены. — А почему бы вместо этого не подумать, как хорошо нам с тобой будет вдвоем?

В эту минуту Энни Санди прошла через кухню в столовую, возвращаясь из сада.

— Вот и правильно, мальчик! А я-то уж не стану вертеться у вас под ногами. Буду себе посиживать в своем флигельке, варить варенье да вязать потихоньку. Дэниэл будет полностью в твоем распоряжении!

Энни постарела за эти годы, ее каштановые волосы поседели. Хотя осанка ее не была уже столь величественной, как прежде, спина чуть согнулась, а солнце и ветры избороздили морщинами ее красивое лицо, Энни Санди Мэттьюз Эйвери по-прежнему занимала заметное место в доме. Ничто не могло укрыться от ее острого взгляда.

Но Мэдди, казалось, их не слышала.

— Как глупо было с моей стороны надеяться, что годы или пребывание в колледже изменят Шелби, сделают ее изящной, воспитанной девушкой. Напротив, теперь, в двадцать один год, она кажется еще более упрямой, чем прежде.

По щеке ее скатилась слеза, и она дотронулась до руки Фокса:

— Как ты мог согласиться отпустить нашу дочурку в такую даль, где за ней и присмотреть будет некому, кроме пары старых холостяков?

— Послушай, подожди минутку… — попытался возразить он.

— У меня, вообще-то, тоже есть кое-какие сомнения, — пробормотала Энни Санди, кивком поблагодарив служанку, которая принесла ей чай. — Эта новая выдумка Шелби еще более неожиданная, чем все предыдущие, она просто выходит за всякие рамки! Как там называется этот Богом забытый городишко, куда она собралась ехать? Глухоманск?

— Мам, ты же знаешь, что это Коди, в Вайоминге! Эти твои шуточки, что у тебя якобы память сдает, не пройдут, так что и не пытайся!

Покончив с яичницей и оладьями, Фокс вытер губы льняной салфеткой и откинулся на спинку стула.

— Мы уже тысячу раз говорили об этом! Вы обе тогда обедали с полковником Коди в этой самой гостиной, и мы вместе обсуждали, не купить ли нам ранчо рядом с его новым городом. Мэдди, ты ведь прямо загорелась тогда! Дэдвуд уже приобщается к цивилизации, а такие городки, как Коди, — это истинный, первозданный Запад! Земли, которые мы купили, сказочно прекрасны и плодородны, а Тайтес с Беном провели там полгода, наблюдая за строительством дома и хозяйственных построек. Я сам не могу там жить и вести все хозяйство, но Шелби как нельзя лучше подходит для этого, навится тебе это или нет. Она умеет скакать верхом, укрощать лошадей, стрелять из пистолета не хуже любого мужчины, и, что самое главное, она разбирается в математике и отлично умеет считать. Вы обе знаете, что Шелби будет в тысячу раз счастливее, если уедет из Дэдвуда. Она просто не рождена для того, чтобы быть дочерью самого богатого человека в городе. Мэдди печально кивнула:

— Так же как Байрон не рожден для того, чтобы работать с тобой на лесопилке.

— Совершенно верно!

Он ласково погладил ее по щеке:

— Нравится тебе это или нет, но мы воспитывали наших детей так, что у них есть собственные мысли, планы на жизнь и мечты.

— По крайней мере, Тайтес Пим и молодой Бенджамин будут там с Шелби, — заметила Энни Санди. — Хотя, конечно, ни тот ни другой ничего не смогут поделать, если она вдруг что-нибудь вобьет себе в голову и вздумает заартачиться.

— Да уж, — согласилась Мэдди. — Тайтес, вечно идет у нее на поводу, а Бен скорее похож на мальчишку, чем на взрослого тридцатипятилетнего мужчину. Ему все еще доставляет удовольствие болтаться где-то целыми днями и возвращаться в пыли и в грязи. Я уже смирилась с тем, что мне никогда не придется стать тетушкой, так как со временем Бенджамин наверняка превратится в старого, ворчливого холостяка-ковбоя…

Они еще разговаривали, когда Шелби появилась на верхней площадке лесенки, ведущей в кухню. Услышав, как родные беспокоятся из-за ее поведения, она уже хотела было, отказаться от своей эксцентричной выходки, но дерзкое, отчаянное безрассудство, как всегда, победило. Сердце Шелби бешено колотилось, когда она, промчавшись стремглав по крутой лесенке, ринулась через жаркую толчею кухни и с шумом ворвалась в столовую.

— Доброе утро! — крикнула она; щеки ее пылали от возбуждения. — Я готова отправиться в Коди!

Фокс испугался, что жена сейчас потеряет сознание. Глаза ее стали огромными, лицо побелело; она молча, не отрываясь, смотрела на Шелби.

— Боже милостивый! — воскликнула Энни Санди, сидевшая по другую сторону стола.

Шелби лихо повернулась на одной ножке:

— Ну, как? Нравится?

Она была в высоких, с острыми носами, сапожках, кожаных перчатках с крагами и в совершенно невероятных ковбойских меховых штанах; на поясе у нее висела кобура, из которой торчал блестящий, инкрустированный перламутром револьвер, на шее был повязан ярко-желтый платок, а на голове — громадная, широкополая фетровая шляпа, какие носят ковбои. Личико Шелби под ее широченными полями казалось особенно маленьким и хрупким, а волосы она заплела в две косы, свисавшие на ее округлую грудь.

— Может, мне пойти прогуляться по Мэйн-стрит, пока дядюшка Бен не понежится всласть в своей изумительной ванне и не возьмет меня наконец, с собой в Коди…

— Даже и не думай выходить на улицу в таком виде! — предупредила мать. Щеки ее вновь порозовели; она бросила на колени салфетку и повернулась к Шелби: — Надеюсь, у тебя есть разумное объяснение для этого… этого маскарада, юная леди! Если, конечно, ты еще продолжаешь считать себя леди!

Шелби, искренняя, простодушная, как никогда, обняла свою застывшую от негодования мать и чмокнула ее в щеку.

— Мамочка, где твое чувство юмора? Мне просто захотелось подурачиться, чтобы как-нибудь убить время, пока дядя Бен не будет готов. Я вовсе не собираюсь все это надевать — ну разве что для работы на ранчо. Можешь не волноваться, мамочка, я не буду испытывать твое терпение.

Шелби отступила чуть-чуть назад, держа руки матери и улыбаясь ей своей обворожительной улыбкой. Казалось, вдруг распахнулась дверь, и в комнату хлынул поток сияющего солнечного света.

— Я правда, постараюсь не расстраивать тебя. Во всяком случае, не нарочно…

Мэдди, по обыкновению, не могла противиться обаянию, которое так естественно излучала ее дочь. Причудливый наряд Шелби был точно создан для нее, как нельзя лучше подходя к ее шаловливому, озорному характеру. Она во многом напоминала Мэдди — от огненных, разве что чуть темнее, волос до прозрачной, точно светящейся, кожи. Но в остальном, она была особенная, ни на кого не похожая. Глаза у нее были серовато-синие, осененные длинными, как стрелы, ресницами, а над ними взлетали темные, вразлет, брови. Нос ее и скулы были изящно вылеплены, рот большой, губы сочные, яркие, и вся она, когда смеялась, точно светилась.

— Что проку давать обещания, когда не можешь их выполнить, — заметила Энни Санди, ласково похлопывая внучку по стройному бедру. — Ты всю жизнь была озорницей.

Мэдди наконец, оттаяла и рассмеялась. Она притянула дочку в объятия и крепко прижала ее к себе, ласково поглаживая по спине.

— А ты вполне уверена, что это то самое, чего тебе хочется?

— Я так взволнованна, мама, счастлива и взволнованна — наконец-то меня ждут настоящие приключения! И если у меня не получится, мне просто стыдно будет вернуться домой.

— Мне и в голову никогда не приходило, что ты выберешь для себя такую жизнь. Признаюсь, я, по правде говоря, надеялась, что ты поедешь в восточные штаты…

— Чтобы подыскать себе мужа? — тотчас же подсказала Шелби. — Все это уже было, когда я училась в колледже. Тамошняя жизнь не подходит мне по характеру, да и тамошние мужчины тоже. Все они невыносимо напыщенны! Я еле сдерживалась, чтоб не расхохотаться, когда кто-либо из них пускался, в длинные, чванливые рассуждения о состоянии своих родителей, о своих высокопоставленных друзьях и о своих несметных богатствах!

Шелби, округлив глаза, покачнулась и, выхватив револьвер, сделала вид, будто сейчас застрелится.

— Ради всего святого, сейчас же брось эту ужасную штуку! — крикнула Мэдди.

— Да он не заряжен, мама, в нем нет ни одной пули! Дядя Бен все их вытащил, прежде чем позволил мне прикоснуться к нему.

Точно в ответ на это, оглушительное свистение в трубах наверху возвестило об окончании долговременного пребывания Бена Эйвери в его обожаемой мраморной, отделанной золотом ванне.

— Пойду-ка я лучше переоденусь во что-нибудь более подходящее для дороги, да закрою сундук! — возбужденно затараторила, Шелби. — Потом мы с дядей Беном еще, может быть, успеем перекусить, перед тем как отправиться в путь.

Она уже бежала к лестнице, когда Фокс поймал ее за руку и притянул к себе на колени. Его темные, загрубевшие от работы пальцы, потянулись вверх, отгибая широкие поля шляпы и приоткрывая задорную, взъерошенную челку. Фокс почему-то чувствовал себя ближе к Шелби, чем к Байрону. Он понимал, ее жажду приключений и независимости лучше, чем мать, и хотя в душе ему не хотелось отпускать ее одну в Вайоминг, где он не сможет оберегать ее, он любил ее настолько, чтобы поддерживать ее в этом решении.

— Обними меня, пап, — весело скомандовала она, обвивая его шею руками. — После этого, можешь быть свободен!

Спустя мгновение она уже вскочила, метнувшись к кухонной двери, — забавный, неудержимый маленький ураган, выряженный в костюм Анни Оукли [3] «Этакий, мальчишка-сорванец, — с ласковой улыбкой подумал Фокс, — и в то же время женщина до кончиков ногтей, о которой любой мужчина может только мечтать. Найдется ли когда-нибудь такой удалец, отважный до безумия, который сумеет ее приручить?»

Он повернулся к Мэдди, поднялся и, подойдя к ней, привлек ее в свои объятия. Энни Санди за столом развернула перед собой газету, создавая им видимость уединения.

— Может быть, ты и не будешь скучать о Шелби так сильно, как опасаешься, — шепнул Фокс жене. — У меня есть кое-какие планы для нас обоих.

— Правда?

— Можно даже сказать, сюрпризы.

Мэдди улыбнулась, прижавшись к нему щекой.

— Я понимаю, что не должна удерживать Шелби, пусть она живет своей жизнью.

Энни Санди тихонько фыркнула:

— Надеюсь, ты не воображаешь, будто у тебя был какой-то выбор? Если бы ты не отпустила ее добром, этот маленький дьяволенок спустился бы ночью по решетке для плюща, умыкнул лошадь и умчался прочь, выискивая, к кому бы наняться в ковбои!

Фокс и Мэдди озадаченно переглянулись, потом рассмеялись.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Чего же ты ищешь, такой молчаливый и задумчивый?

Что нужно тебе, камерадо?

Сын дорогой мой, ты думаешь, это любовь?

(Перевод Р. Сефа.)

УолтУитмен

Глава первая

Лондон, Англия

Апрель 1902 года

— Знаешь, Мэнипенни, что-то мне в последнее время становится все труднее дышать, — заметил Джеффри Уэстон, граф Сандхэрстский, своему лакею, предпочитавшему, правда, чтобы его величали «Джентльмен джентльмена».

— Вот как, сэр? — пробормотал Мэнипенни сквозь зубы, причем губы его, казалось, даже не шевелились. — Вы что же, больны?

Джеф, в эту минуту, натягивавший темно-серую визитку, испытующе глянул на старика, превосходившего многих и ростом, и умом. Мэнипенни редко позволял себе какую-нибудь, даже очень сдержанную, шутку, но Джеф не сомневался, что он прямо-таки источает едкую иронию, то и дело — с каменным выражением лица — отпуская свои замечания.

— Не волнуйся, старик, я не болен — просто все мне тут до смерти опостылело.

— По-моему, вы уже упоминали об этом раньше, милорд.

Это все равно, что беседовать с одним из громоздких, величавых каменных изваяний в вестибюле парламента, — подумал Джеф. Вздохнув, он оглядел себя в большом зеркале, высившемся в углу его гардеробной. Костюм на нем, как всегда, сидел безупречно. Сегодня вечером он собирался в «Хэймаркет» на комедию с Сирилом Модом и Уинифред Эмери, супружеской парой, которую все вокруг считали невероятно забавной. Джеф подавил зевок, вообразив, как ему предстоит провести ближайшие несколько часов. Даже его многочисленные дамы сердца, были скучны в своей предсказуемости, и в Лондоне не нашлось бы достаточно мужских клубов и бутылок с шампанским, чтобы поднять настроение Джеффри Уэстону.

Он встретил свой взгляд в зеркале и подумал, что даже собственное лицо нагоняет на него тоску. Родственники его всегда утверждали, что он — точная копия Эндрю Уэстона, третьего графа Сандхэрстского, жившего в шестнадцатом столетии. Живописные портреты графа подтверждали справедливость этого наблюдения: Джеф был точно изваян из того же темного золота, как и его предок времен Тюдоров, нрав которого был так независим, что он приобрел себе этот каменный особняк на берегу Темзы, уехав от своего отца, герцога Эйлсбери. Джеф также нуждался в уединении, поскольку оба его родителя так и кипели жизненной энергией, не уставая пилить его при каждом удобном случае.

Мэнипенни протянул ему серебряный, с гравировкой, гребень. Граф провел им по своим светлым волосам, напрасно пытаясь отыскать хоть какой-нибудь изъян в своем отражении. Над высоким, с широко расправленными углами, воротником и черным галстуком отражалось его лицо — тронутое загаром, красивое, с легкой, чуть заметной гримасой равнодушной иронии. Его большие глаза были светло-карими, цвета подтаявшего шоколада, рот — резко и энергично очерченный. Благородство, сквозившее во всех его чертах, а также его склонность к занятиям в гимнастическом зале говорили о том, что он сохранит свою привлекательность до глубокой старости.

— А что, если мне отрастить бороду, как ты думаешь? — спросил граф.

— Я-а-а? — протянул Мэнипенни. — Я бы, наверное, удивился, что побуждает вас скрывать столь приятное лицо, милорд. Вот если бы Господь, по своей немилости, наградил вас двойным подбородком или же лишил вас подбородка вообще…

Разговор этот уже наскучил Джефу; он схватил свою трость, перчатки и легкий, с пелериной до талии, черный плащ и шагнул к двери.

— Не жди меня сегодня вечером, Мэнипенни, — крикнул он уже из коридора. — Я, может быть, сбегу куда-нибудь, уйду кочевать с цыганами…

—Какой чудесный вечер мы провели сегодня, не правда ли, Сандхэрст?

Джеф с трудом разбирал, что говорит ему его друг, сэр Чарльз Липтон-Лайенз, такой гомон стоял в кафе «Ройял». Толпа, хлынувшая сюда из театра, так и искрилась весельем, разгоряченная шампанским и легким флиртом. Джеф и Чарльз были тут не одни, но их дамы, Бог его знает зачем, удалились в туалетную комнату, так что мужчинам предстояло, по подсчетам Джефа, провести в одиночестве не менее получаса.

Сам он предпочел бы находиться сейчас дома, в постели, но, так как выбора не было, он осушил бокал шампанского и сделал официанту знак принести еще бутылку.

— Честно говоря, Чарльз, я не перестаю удивляться твоим понятиям о развлечениях, — обратился он к другу, стараясь перекричать стоявший вокруг гул голосов.

— Что, в самом деле, случилось сегодня вечером, что могло вдохновить тебя на такое прилагательное, как «чудесный»?

Липтон-Лайенз, приземистый розовощекий молодой человек, с усиками, чуть подвивавшимися на концах кверху, хлопнул Сандхэрста по плечу:

— Черт побери, какой сарказм, старина! Ну же, развеселись! Что могло такого произойти, чтобы ввергнуть тебя в эту пучину уныния и отвращения ко всему?

— Лучше не спрашивай, Чарльз! Если я начну перечислять тебе все мои горести и беды, тебе придется выслушивать все это до тех пор, пока тут не останется ни одного посетителя.

Джеф неохотно, словно через силу, улыбнулся. Чарльз был одним из немногих людей, кого он по-настоящему любил, кому доверял. Они знали друг друга с Оксфорда и вместе совершили свое замечательное путешествие по Европе, растянув его на три года беспрерывного кутежа и пирушек, которые едва не закончились женитьбой их обоих на сестрах на одном из островков у побережья Испании. Они были очень разные по характеру и темпераменту, но потому-то отчасти Джеф и дорожил этой дружбой и старался ее поддерживать, несмотря даже на то, что обоим им недавно исполнилось по тридцать и дороги их вскоре должны были разойтись.

— Что ж, хорошо, я скажу тебе.

Взгляд его, устремленный куда-то в пространство, стал жестким.

— Моя дорогая матушка сообщила мне сегодня утром, что все отсрочки закончились, и приговор будет приведен в исполнение. Они с отцом намерены объявить завтра, что их сын — есть опасение, что это я — помолвлен с леди Клементиной Бич. Думаю, мне не нужно напоминать тебе, что Клемми предназначали мне в жены со дня ее рождения, а мне тогда было девять. Ты, наверное, думал, что такие древние обычаи, как браки по уговору, давно уже исчезли, что их больше не существует, а? Быть может, это и так, за исключением этого — единственного. Мой многоуважаемый папочка, герцог, желает, видите ли, чтобы Уэстоны и Бичи навеки объединили свои громадные земельные владения в Йоркшире, — вот только раньше для этого не представлялось возможности, тогда как теперь…

Чарльз Липтон-Лайенз придвинул свой позолоченный стул поближе к Джефу и наклонился к нему, стараясь получше, расслышать слова приятеля сквозь гомон, наполнявший кафе «Роял». Казалось, все говорили, кричали и смеялись одновременно. Голова у Чарльза кружилась от шампанского, выпитого слишком быстро и в слишком большом количестве, но то, о чем говорил Джеф, по большей части давно уже не было для него новостью.

Впервые они говорили об этом обручении, задуманном обеими семьями, однажды ночью, когда выпили слишком много эля в оксфордском «Медведе». Родители Чарльза были вполне современными людьми, так что ему трудно было представить, что все это может восприниматься всерьез. Пока им еще не было тридцати, Джеф делал вид, будто всего этого просто не существует, и единственный раз проговорился о Клемми, когда они оба хватили лишнего.

Чарльз знал Клементину. Она была недурна собой, хотя вряд ли ее можно было назвать красавицей; похоже, она и сама прекрасно понимала, что ей далеко до графа Сандхэрстского. Клемми представляла собой совершенный английский тип девушки. Выросшая в седле, она сама скорее была похожа на породистую лошадь — худая, костистая, с большими, выпирающими зубами и злополучными прямыми волосами, никак не годившимися для высокой прически в стиле девушек Гибсона [4] — все тогда сходили по ним с ума.

— Клемми, не так уж и плоха, — пробормотал Чарльз, не в силах придумать, что бы еще ответить. — И… у тебя вроде бы нет никого другого на примете. Я хочу сказать, не похоже, чтобы ты вдруг влюбился в кого-нибудь…

Щеки его покраснели еще больше, и он, слегка запинаясь, продолжал:

— Ты можешь оставить Клементину в ее поместье, вместе с ее драгоценными лошадьми.

— Кто-нибудь должен же сделать Клементине ребенка, и разум подсказывает, что роль эта предназначена для меня, хотя я просто не могу себе представить…

В голосе Джефа, поначалу равнодушном, бесстрастном, прозвучали недоумение, вопрос, и он, обратил на Чарльз взгляд своих выразительных карих глаз.

— Могу преподнести тебе хлыстик в подарок, для медового месяца. Может, он тебе пригодится!

— Невероятно смешно! — с горечью, сквозь зубы процедил граф. — Однако пойми меня правильно. Твои слова не лишены, возможно, некоего весьма глубокого смысла. Мы с отцом, может, и не очень близки, но я знаю, что здоровье его сдает, а я не такой закоренелый эгоист, чтобы не сделать того, что могло бы доставить ему радость. Ему приятно будет видеть своего наследника женатым, в особенности на женщине, чьи земли удвоят его герцогские владения в Йоркшире. И, как ты только что без обиняков указал мне, любовь для меня не имеет особого значения, так почему бы тогда не жениться по расчету? Клемми ничуть не хуже других, я и дальше могу волочиться за актрисами и певичками, и каждый из нас будет жить своей жизнью. И все устроится прекрасно, не правда ли?

Чарльз медленно кивнул, выжидая и не торопясь с ответом:

— Тут есть кое-какие положительные моменты, это, несомненно…

— О, замолчи, ради Бога, ты просто трус! Ты утверждаешь, будто эта жизнь может быть сносной, только потому, что не замечал, чтобы мое теперешнее существование доставляло мне особую радость. Какая же тогда разница, да? Когда все и так уже наскучило до оскомины, что с того, если добавится еще немного скуки? Может быть, ты и прав в чем-то, но я не могу вот так просто, с улыбкой, сложить оружие. Мне хочется сделать еще один рывок, если хочешь, прежде чем стиснуть зубы и совершить этот отважный шаг перед Богом, родителями, королевской четой и не менее чем половиной Лондона в Вестминстерском аббатстве. — Джеф в задумчивости тронул пальцем уголок своих губ. — Я мечтаю о приключении — рискованном, невероятном!

— Надеюсь, ты не собираешься с головой окунуться в длительный, безудержный разгул, не расставаться с бутылкой, играть напропалую и, что ни ночь, приводить к себе не менее одной женщины?

Сандхэрст зевнул, вежливо прикрыв рот ладонью.

— Невозможно представить что-либо более скучное. Разве мы не насладились всем этим сполна за последние десять лет, а, старик? Нет, нет, я имею в виду настоящее приключение. Может, мне нужно уехать и жить с бедуинами или уплыть на Таити, как Поль Гоген.

— Поль — кто?

— Неважно. Как думаешь, есть у меня способности к искусству? Мой предок, тот, на кого я похож, был вполне приличным художником.

До Джефа начало потихоньку доходить, что он не только выпил слишком много шампанского, но и что подруги, приглашенные ими на сегодняшний вечер, куда-то запропастились, и вряд ли вернутся.

— Мне кажется, ты пьян, Джеф, — заметил Чарльз. — Впрочем, я тоже. А как насчет Вайоминга?

— Прошу прощения, насчет чего?

Вопрос этот показался вдруг Чарльзу невероятно забавным, он так и зашелся от смеха.

— Вайоминг, — выговорил он наконец, задыхаясь от хохота. — Это такой штат, на западе Америки.

— А почему ты вдруг заговорил о нем?

— Ты сказал, что тебе хочется испытать настоящее приключение, а я как раз недавно разговаривал с моим двоюродным братом, Тревором. Он в дружеских отношениях с Баффэло Биллом Коди.

Чарльз, воодушевившись, схватил бутылку шампанского, только что принесенную официантом, вскочил на ноги и воскликнул:

— Пойдем! Давай выйдем отсюда, прогуляемся и обсудим все это как следует. Что нам, в конце концов, до каких-то вертихвосток?

Джеф загасил сигару, поднялся и взял друга под руку:

— Веди меня! Вперед, в Вайоминг!

Слегка покачиваясь, они пробрались между столиками, выбрались на окутанную туманом, Глассхауз-стрит и прислонились к уличному фонарю.

— Я совсем охрип, пока пытался перекричать весь этот шум! — пожаловался Чарльз. Глотнув из бутылки ледяного шампанского, он улыбнулся: — Ах, чудодейственное зелье! Ну, так, теперь о Вайоминге. Сандхэрст, ты помнишь, наверное, то шоу «Дикий Запад» Баффэло Билла, на котором мы были в юности — лет в шестнадцать, если не ошибаюсь. Вспоминаешь? Потрясающее впечатление! Даже тебя оно вряд ли оставило равнодушным. Я так мечтал, что когда-нибудь сам, своими глазами увижу этот первозданный американский Запад, если, конечно, он еще существует.

— Ну, в этом нет ничего необычного, Чарльз. Все тепличные английские юнцы — или как там они нас называют — просто помешаны на Диком Западе, особенно с тех пор, как войны с индейцами закончились.

Поддерживая друга, он зашагал по направлению к особняку Липтон-Лайензов.

— Так что с твоим кузеном? Он едет туда?

— Да нет. А вообще-то, может быть. Он обедал с тем самым Коди, когда ездил в Нью-Йорк прошлой осенью. Шоу «Дикий Запад» все еще пользуется большой популярностью. По правде говоря, у Коди теперь такие доходы, что он выстроил свой собственный город! Тревор, мой кузен, совершенно очарован рассказами Коди о тех местах; он расхваливает их повсюду, гастролируя по всему миру. Понимаешь, он пытается убедить людей, переехать туда насовсем или хотя бы приехать посмотреть. Похоже на то, что в городе собралось весьма разношерстное общество!

— А где он находится? — не повышая голоса, спросил Джеф. — И как называется?

— Как называется? Ну, разумеется, Коди!

Чарльз закинул голову и расхохотался, причем цилиндр чуть было не слетел у него с головы.

— Это где-то недалеко от того замечательного национального парка — Йеллоустон, м-м-м? Виды там, если верить старику, просто волшебные. Городок процветает, в этом году Баффэло Билл построил там великолепную гостиницу, а кто хочет, может поселиться неподалеку, на ранчо, где вокруг только синее небо, леса да журчащие ручейки, ну, знаешь, вся эта поэтическая чепуха, и проводить целые дни в седле или удить рыбу — в общем, наслаждаться райским блаженством.

Джеф внезапно остановился и схватил Чарльза за руку, устремив на него пристальный взгляд; свет фонаря, пробивавшийся сквозь туман, падал на его прекрасное лицо.

— Поедем туда!

Чарльз молча вытаращил на него глаза.

— Я говорю серьезно! Для чего тогда вообще жизнь, как не для того, чтобы пускаться в подобные приключения? Я должен кое в чем тебе признаться, дружище, — я помню то представление «Дикого Запада». И еще как! Будто это было вчера. После был устроен прием в честь Коди и звезд его шоу, и мы с родителями тоже там были. Там была Анни Оукли и этот ужасающий Вождь Краснокожих, и нас пригласили осмотреть индейскую деревню и конюшни…

На какое-то мгновение граф Сандхэрстский стал снова похож на мальчишку.

— Та жизнь, которую они нам показывали в своем шоу, невероятно влечет меня, Чарльз! Какой свободой можно там наслаждаться! Никому нет дела до того, как ты одет, или какое у тебя состояние, или произведешь ли ты на свет наследника или нет!

Воодушевившись так, как с ним ни разу не случалось за последние годы, Джеф не умолкал до тех пор, пока они не дошли до Маунт-стрит и не остановились у лестницы, ведущей в роскошный особняк Чарльза. Джеф снова схватил друга за руку, требовательно вопрошая:

— Когда мы едем? По-моему, в понедельник отплывает какое-то судно.

Вид у Чарльза был довольно-таки жалкий, когда он ответил:

— Послушай, не лучше ли обдумать все это как следует, на трезвую голову? Ты ведь, в конце концов, предлагаешь мне не увеселительную прогулку в Брайтон на выходные!

— Я вовсе не предлагал тебе этого — это было твое предложение!

— Ладно, допустим, но не следует ли тебе сначала переговорить с родителями?

— О, разумеется, я скажу им, но мне, черт побери, не требуется у кого-либо спрашивать позволения, чтобы поехать в Вайоминг! Мне скоро тридцать один год, и я могу ходить или ездить, куда мне заблагорассудится. Я ведь безропотно женюсь на леди Клементине, чего же им еще? Я просто объясню им, что мне нужно еще закончить кое-какие дела, прежде чем мне наденут на шею ярмо, связав цепями законного брака.

Он помахал в тумане своей изящной рукой; колокола на церкви Гросвенор пробили три.

— Все это совсем несложно.

— Может быть, и так, — с сомнением ответил Чарльз. — Увидимся завтра в Роттен Роу и обо всем окончательно договоримся. Ты что-то неважно выглядишь, Джеф. Почему бы тебе не пойти и не лечь в постель, прежде чем с тобой случится что-либо неподобающее джентльмену?

Обрадовавшись этому предложению, молодой человек повернулся, и шагнул уже было, к дверям.

— Но, Сандхэрст, как же ты доберешься до дома?

— Пойду пешком! — Улыбка его блеснула в темноте. — Клянусь, я уже тысячу лет себя так не чувствовал! Наверное, с того дня, как мы побывали на том представлении «Дикого Запада» в 1887 году и я удостоился чести прокатиться в этой удивительной ярко-красной колымаге — дэдвудском дилижансе! У меня до сих пор еще волосы стоят дыбом! Ты просто гений, Чарльз!

Липтон-Лайенз так и остался стоять на верхней ступеньке, глядя, как его друг широкими шагами, держась на удивление прямо, удаляется в ночь. Ему вдруг пришло в голову, что он, должно быть, породил на свет чудовище, но делать было нечего, разве что пойти спать.

Королева Виктория умерла в самом начале 1901 года, и теперь ее подданные привыкали к новой королевской чете. Перемены, казалось, подкрадывались со всех сторон. Нравы теперь, когда жесткие моральные правила, установленные королевой Викторией, смягчились, были другие. Громадные особняки продавали и превращали в клубы или в многоквартирные дома, и новинки вроде автомобиля или беспроволочного телеграфа никого уже особенно не удивляли. Однако британцы цеплялись за свои традиции, сопротивляясь переменам. Этим утром, когда Джеффри Уэстон, верхом на своем великолепном жеребце Торе, ехал по направлению к Гайд-Парку, он заметил, как мало еще автомобилей на улицах города. Лондонцы все еще отдавали предпочтение экипажам и кебам, с кучерами в высоких сапогах, восседавшими на козлах, и с ливрейными лакеями на запятках.

Джеф через Альберт-Гейт въехал в парк, заполненный легкими колясками и всадниками. Женщины тоже выезжали прокатиться верхом, правда, сидя боком — в дамском седле — и в сопровождении грума, тоже на лошади. Этим мягким и свежим апрельским утром в Роттен Роу собрался, казалось, весь высший свет, так что Джефу не так-то легко было отыскать Чарльза. Когда он заметил его наконец, на углу Гайд-Парка, он поднял руку и громко, совершенно неподобающим образом, окликнул его.

Сэр Чарльз Липтон-Лайенз, все еще выглядевший не совсем здоровым, послал свою лошадь ленивой рысцой и подъехал к графу.

— Доброе утро! Хорошо, что я живу так близко. А то бы я, пожалуй, не доехал. Думаю, я больше никогда не возьму в рот шампанского.

Джеф хмыкнул:

— Свежо предание! Ты никогда не задумывался об этом утомительном ритуале, у которого все мы в плену лишь по тому, что нам выпало «счастье» принадлежать к определенному классу? Изо дня в день, кроме воскресенья, одно и то же. Мы, мужчины, должны непременно появиться в Роу, затем быстро вернуться домой, чтобы переодеться в сюртук и ехать обедать в один из клубов. Потом настает очередь Уимблдона или Ханлингема — поло, или стрельба по летящим мишеням, или крикет в Бертон-Корте. И, что самое смешное, мы обязаны еще раз появиться в парке перед заходом солнца, после чего нас ожидает еще одно мучительное испытание — необходимо переодеться в вечерний туалет, и от правиться в оперу, или на бал, или в театр; и все это сопровождается бесконечным, изобилующим слишком сытными блюдами ужином. Все это прекрасно, если тебе по вкусу такая жизнь, и я знаю множество молодых людей, которые с наслаждением подчиняются этому распорядку, но мне все это опостылело до смерти.

По мере того как он говорил, его радостное, приподнятое настроение постепенно таяло, сменившись тем хмурым выражением, к которому Чарльз привык.

— Не то чтобы я был каким-нибудь неблагодарным. Совсем напротив, я рад, что достаточно богат, для того чтобы не тратить свою жизнь, надрываясь на кнопочной фабрике. И я хочу найти моему богатству достойное применение, отправившись туда, где нет ни Роттен Роу, ни Уайтс Клуба, ни Вест-Энда, ни всей этой напыщенной чепухи, которая отравляет мое существование здесь, в Лондоне.

— Я вижу, ты и правда, принимаешь все это слишком близко к сердцу, Сандхэрст, и мне жаль тебя.

Джеф, просветлев, сорвал цветущую веточку яблони, склонившуюся слишком низко.

— Я рад слышать это от тебя, Чарльз. Я уже начал было беспокоиться, когда ехал сюда сегодня утром, что ты пойдешь на попятный. Зря, конечно, ведь ты же сам первый заговорил о Вайоминге!

Он рассмеялся над своими, по всей видимости, необоснованными страхами.

— Вообще-то…

— Так я и знал!

Сдерживая Тора, Джеф с негодованием взглянул на друга:

— Ты всегда был худшим из трусов! Но это уж действительно выходит за всякие рамки — потчевать меня всеми этими россказнями о дальних странах, а потом — поджать хвост и в кусты…

— Послушай, Сандхэрст, ты несправедлив! Я думал, мы просто болтаем, чтобы отвлечься от этих неприятностей с леди Клементиной! Я чуть не упал, когда услышал, что ты и правда, собираешься туда ехать!

Проезжавшие мимо всадники с удивлением поглядывали на двух молодых людей, замерших, как вкопанные, прямо посреди Роу.

— Клянусь Богом, чего бы я для тебя не сделал! Но, честное слово, я что-то не испытываю особого желания тащиться в несусветную даль, в какой-то захолустный городишко Коди, в Вайоминг, где я наверняка стану мишенью для всеобщих насмешек. И… мне, в общем-то, нравятся все эти развлечения, которые ты находишь столь ужасающе скучными!

Щеки Липтон-Лайенза пылали от возбуждения, тогда как Джеф слушал его, неподвижный, с каменным, застывшим лицом. Чарльз не смог удержаться, чтобы напоследок не подколоть друга:

— Ты можешь, конечно, считать меня обывателем… Но может быть, все дело в том, что я просто не так потрепан, как некоторые.

Джеф помолчал, смахнул не спеша, пылинку с рукава, затем холодно ответил:

— По-моему, друг мой, вся эта мелодраматическая декламация была совершенно ни к чему. Простого «нет» было бы вполне достаточно.

Чарльз покраснел еще больше, однако протянул на прощание руку и выдавил из себя улыбку.

— Всего хорошего, Сандхэрст!

— Да… Пожалуй, мне пора ехать. У меня еще множество всяких дел, и среди них не последнее — сообщить моему верному Мэнипенни, что он должен сопровождать меня в Вайоминг, вместо тебя. Как ты думаешь, он сумеет сдержать свой восторг?

Знакомая ироническая усмешка заиграла в уголках его рта, никак не выдавая его глубокого разочарования от мысли, что их дружба с Чарльзом дала трещину. Он пожал руку своего школьного товарища и бросил беспечно:

— Увидимся через год. Я разрешаю тебе ухаживать за леди Клементиной и сопровождать ее куда угодно во время моего отсутствия!

Сэр Чарльз Липтон-Лайенз почувствовал, что глаза ему жгут слезы, когда он смотрел, как граф Сандхэрстский развернул своего Тора и медленно поехал прочь, прокладывая себе путь между экипажами и лошадьми, заполнявшими Роу. Остановившись на углу, недалеко от Альберт-Гейт, Джеф оглянулся и приподнял шляпу; его золотистые волосы сверкнули на солнце.

Охваченный внезапным, горьковато-сладостным сожалением, Чарльз приложил ладонь ко рту и крикнул:

—Счастливого пути, Джеф! Пиши, не забывай!

Глава вторая

Ранчо «Саншайн», окрестности Коди, Вайоминг

Апрель 1902 года

Лежа под толстыми, ворсистыми одеялами в своей новой постели, Шелби пошевелилась, потом вытянулась и с удовольствием подумала о том чудесном дне, который еще только начинался. Понемногу рассветало; льдисто-голубой, сизоватый свет просачивался в темное ночное небо за окном. Еще несколько минут — и она спрыгнет с постели, разведет огонь, разгоняя предутреннюю знобкую свежесть, оденется и возьмется за приготовление аппетитного завтрака для себя и для шестерых мужчин.

Всякий раз расцветающее новое утро несло с собой радость.

Шелби обычно оттягивала, как могла, ту минуту, когда должна будет засесть за бухгалтерские книги и ведомости, ворохом громоздившиеся на ее письменном столе, предпочитая скакать верхом с Тайтесом, Беном и четырьмя их юными помощниками — Джимми, Маршем, Кэйлом и Лусиусом. В мае они устроят первый большой загон для клеймения быков, коров и телят, но сейчас у них пока еще целая куча других дел. Нужно закончить ограждения, пригнать лошадей, отбившихся от табуна коров и телят с горных пастбищ и спасти других — тех, что в поисках воды, которой им не хватало всю зиму, забрели в предательские ямы, полные жидкой грязи.

Шелби была не настолько сильной, чтобы выполнять тяжелую мужскую работу, но ей нравилось отыскивать потерявшихся лошадей, и дел ей хватало. В оставшееся время она устраивала веселое представление, притворяясь одним из мальчишек-ковбоев, а они баловали ее, потакая ей во всем. На самом деле Шелби просто обожала скакать верхом по просторам Вайоминга, окунаясь в блеск его упоительной весны. Красота его пейзажей ошеломляла, они были даже прекраснее, чем ее любимые Черные горы, хотя она ни за что не призналась бы в этом вслух. Ранчо «Саншайн» находилось в долине, тянувшейся вдоль южного притока реки Шошони. За домом вздымались в небо снежные вершины гор, а всего лишь в нескольких милях от них раскинулся великолепный Йеллоустонский национальный парк.

Перевернувшись на спину, Шелби на мгновение закрывала глаза, вспоминая тот день, когда они с дядей Беном приехали на железнодорожную станцию. Она находилась в полутора милях от Коди, так что путешественникам нужно было перебраться через реку, чтобы попасть в этот маленький разношерстный городок. Все было совсем не так, как Шелби себе представляла.

Верный старый Тайтес Пим ждал их с повозкой, и они заторопились сделать все необходимое в Коди. Погрузили провизию, и Бен договорился с хозяином лавчонки, что тот возьмет к себе на хранение вещи Шелби, привезенные ею из Дэдвуда и, по мнению Бена, совершенно ненужные. Когда она попыталась возразить, хозяин предложил погрузить все ее сундуки и корзинки в фургон и переправить их на ранчо за разумное вознаграждение. Шелби, не слушая возражений дяди, тотчас же согласилась, понимая, что Бену понадобится не меньше недели, чтобы перевезти все ее пожитки своими силами.

Шелби хотелось как следует осмотреть Коди, но Тайтес объяснил, что скоро стемнеет, а по местным дорогам лошадям, да еще с повозкой, и днем-то нелегко проехать. Глядя по сторонам, когда они потихоньку выбирались из города, Шелби ощущала растущее беспокойство. Какой романтикой был овеян Коди в описаниях Баффэло Билла! Это открытое всем ветрам поселение, раскинувшееся на поросшем полынью клочке земли, было совсем не то, что она ожидала. Домики были в основном дощатые, наспех сколоченные, улочки грязные, занесенные перекати-полем, а молчаливые пастухи-ковбои и старухи-индианки, закутанные в свои одеяла, останавливались около покосившихся лачуг, чтобы посмотреть на нее. Хотя Шелби была одета в немаркую темную юбку, белую английскую блузку с высоким кружевным воротником и жакет, она сознавала, что выглядит необычно и обращает на себя внимание. Она бы рада была укрыть свои буйные темно-рыжие кудри под широкополой стетсоновской шляпой, свои досадные округлости — под мешковатыми, просторными рубашками и ковбойскими штанами, лишь бы эти люди перестали глазеть на нее. Костюм, в который она вырядилась дома, чтобы напугать мать, может быть, и был шуткой, но она от всей души надеялась, что сумеет сбросить с себя хотя бы часть наложенных на женщин запретов, как только приедет на ранчо. Она могла бы даже полюбить этот неприглядный город, если бы взамен получила хоть немножко свободы.

Дорога, по которой они ехали на юг, была едва различима. Она то появлялась, то исчезала, почти везде проходя вдоль русла реки Шошони, которую, как дядя Бен сообщил Шелби, до недавнего времени называли «Зловонной рекой».

— В воде ее полно серы, — добавил он.

Несмотря на беспрерывную качку, из-за которой ее не раз чуть не выбрасывало из повозки, и на саднящую боль ее натертого под юбкой тела, Шелби нашла, что панорама, которая разворачивалась перед ее восхищенным взглядом, могла с лихвой вознаградить ее за все эти неудобства. Вдали появлялись усадьбы и деревенские домики — крохотные точки, окруженные игрушечными деревьями, казавшиеся еще меньше на фоне далеких гор, чьи пики, устремляясь вверх, точно врастали в небо.

Ранчо «Саншайн», как, оказалось, было расположено почти в двадцати милях от Коди, а ехали они медленно. После двух часов путешествия Шелби начала подумывать, что вряд ли ей захочется, этак между делом заскочить в город, чтобы навестить кое-кого из знакомых, как это случалось в Дэдвуде… Но Бен рассмеялся и заверил ее, что у нее найдется множество способов, чтобы скоротать время. Не раз за время этой долгой поездки она задумывалась, гадая, что за дом выстроили Тайтес и дядя Бен. Не следует ли ей заранее подготовиться к разочарованию? Все знали, что ни один из них не обладает чувством прекрасного, и когда Шелби издалека заметила жалкий, покрытый дерном домишко, окруженный кустиками полыни, несколько тощих коров да старика, задубевшего от ветров и непогоды, верхом на лошаденке, опасения ее усилились.

— Мои новые соседи? — спросила она с любезной улыбкой. Бен Эйвери взглянул на крохотную жалкую землянку и, разумеется, не мог удержаться, чтобы не поддразнить племянницу. Он, как ни в чем не бывало, помахал рукой фермеру и заметил:

— Барт Кролл вовсе не так уж плох. Что с того, что у него не хватает половины зубов? Он так сворачивает цигарки — любому сто очков вперед даст! К тому же у него полным-полно земли.

Бен ткнул Тайтеса в спину:

— Помнишь, Тайтес, Барт вроде говорил, что переписывается с одним из этих брачных агентств на востоке?..

Тайтес Пим, розовощекий маленький человечек, так до конца и не избавившийся от своего корнуоллского акцента, сжалился над Шелби. Он прослужил у Фокса Мэттьюза чуть ли не двадцать шесть лет, с той поры, когда Фокс и Мэдди еще даже не подозревали, что полюбят друг друга. Тайтесу нелегко было думать о Шелби иначе как о маленькой девочке, которую он поклялся защищать. Он нахмурился, неодобрительно глянул на Бена и проворчал:

— Ты и всегда-то был баламутом, парень, еще, когда бегал в коротких штанишках по дэдвудским пустошам! Что ты морочишь голову нашей маленькой Шелби? Барт Кролл ей не пара, даже если бы у него и не было жены. Я слышал, он привез себе прехорошенькую милашку из Сент-Луиса пару недель назад.

— Невеста по почте, а? Бедняжка!

Страх Шелби постепенно улегся, сменившись негодованием; она повернулась к дяде:

— Как ты можешь говорить мне такие гадости — и в такое время! Если б я думала, что это поможет, я бы пожаловалась на тебя маме.

— Она уже привыкла, Шел. Она ведь знает меня всю мою жизнь!

Бен засмеялся и вытянул свои длинные ноги, но отказался отвечать на какие-либо вопросы; он только заверил племянницу, что ее новое жилище не крыто дерном.

И вот, наконец на сочной, заросшей зеленью поляне около синего разлива реки глазам Шелби открылось ранчо «Саншайн». У поворота на тропинку, отходившую от большой дороги, стояло нечто похожее на арку — два высоких столба, по одному с каждой стороны, а между ними — длинная доска с высеченной на ней эмблемой ранчо: круг, от которого расходились в стороны восемь лучей — в точности как у ребенка, когда он рисует солнце [5] Шелби и сама не ожидала, что будет так тронута этим символом своего нового дома.

Одни хозяйственные строения были уже возведены, другие еще строились, но Шелби смотрела мимо них, пытаясь сквозь тесные ряды старых, могучих тополей разглядеть дом. Когда они подъехали ближе, она в первую минуту ощутила огромное облегчение, потом радость.

Просторная веранда тянулась спереди, вдоль фасада прочного бревенчатого дома. Ее тотчас же поразило его сходство с тем первым домом, что выстроил ее отец в Дэдвуде, — длинным строением, которое все еще существовало; Фокс устроил там свою контору. Ранчо это показалось знакомым ей с первого взгляда. Дом был просторный, окна большие, широкие. Шелби с удивлением заметила, что крыша его покрыта настоящим, отличным гонтом. С одной стороны ее поднималась печная труба, а по обеим сторонам дома, точно сжимая его в своих объятиях, тянулись исполинские расщелины речных скал.

Тележка, подкатив к дому, остановилась, и Бен Эйвери, приподняв племянницу, опустил ее на землю. В начале апреля было еще довольно прохладно, но блеск солнца и щебетанье птиц обещали скорую весну. Гордясь всем, что они с Тайтесом и нанятыми ими хорошими работниками успели сделать меньше чем за год, Бен указывал Шелби на конюшни, сараи, на другие постройки и на еще не законченный амбар. В загонах стояло множество коров и быков, диких, неприрученных лошадей, а участок на солнце, в стороне от деревьев, Бен отгородил аккуратным белым штакетником, подготовив его для сада, который они в скором времени разведут здесь.

— Я знаю, что ты не смогла бы приготовить обед даже ради спасения собственной жизни, Шел, и все-таки тебе придется этому научиться, и чем скорее, тем лучше. Надеюсь, Мэдди обучала тебя зимой, как она обещала?

Бен запустил пальцы в свою густую, песочно-рыжую шевелюру. Вид у него был по-мальчишески открытый, доверчивый.

Шелби рассмеялась:

— Дядя Бен, ты же знаешь, что мама сама-то с трудом может что-нибудь приготовить!

Лицо его вытянулось.

— Но мы так рассчитывали на тебя! У меня горит все, к чему я только ни прикасаюсь, так что две пары хороших рабочих рук заняты у нас на стряпне…

— О, ради Бога, не хнычь! У тебя такой жалкий вид, дядя Бен! Я целые недели проводила на кухне с Айдой, нашей новой кухаркой, и с бабушкой Энни тоже. Даже у мамы есть несколько своих фирменных блюд, и она попыталась научить им меня, только мне кажется, они больше подходят для великосветских раутов, чем для обедов на ранчо. Так что не волнуйся!

Шелби закинула голову, улыбнувшись дядюшке Бену своей лучистой, с ямочками, улыбкой, и похлопала его по спине.

— Я могу делать все, к чему мне захочется приложить руки, — даже готовить!

И с того дня она начала вести хозяйство. Бен по каталогу «Роубека и Ко» выписал изумительную никелированную стальную плиту с шестью конфорками. Ее доставили на поезде всего неделю назад, пока Бен был в Дэдвуде; рядом стоял новый дубовый ледник. Они заказали также всю необходимую кухонную утварь и всякие новомодные приспособления, до каких только могли додуматься, — от кофейной мельницы последней модели до никелированного устройства для подъема крышек. Если бы Шелби любила готовить так, как она любила скакать верхом, она бы просто купалась в блаженстве! Тем не менее она попыталась воспользоваться всем этим как можно лучше. Она старалась придерживаться рецептов, прислушивалась к замечаниям мужчин и готовила те блюда, которые имели особый успех, она училась на собственных ошибках и в самом деле начала получать удовлетворение от своей роли полновластной хозяйки в этом кухонном мире.

Теперь, сбросив с себя одеяла и одеваясь в сизовато-лиловом предутреннем свете, Шелби вдруг подумала, как быстро пролетел этот ее первый месяц в Вайоминге. Скоро май. Она с нетерпением ждала их первого загона, и в голове ее роилось столько планов по поводу их ранчо, что она едва могла сдерживать возбуждение. Единственными препятствиями были дядя Бен и Тайтес. Если бы только она могла убедить их послушаться ее и немного рискнуть, ранчо «Саншайн» достигло бы такого расцвета, какого никому и не снилось, в том числе и ее отцу.

Шелби остановилась перед овальным зеркалом, висевшим над умывальником. Она одевалась так, чтобы было удобнее, и все-таки и в этом наряде она была хороша. Сегодня она надела мужской нательный комбинезон, даже и не подумав, затянуться в корсет, а сверху юбку-брюки из тонкого шоколадного сукна, заправив ее в мягкие высокие сапоги. На ней была простая, но очень милая кремовая блузка с высоким воротом и длинными рукавами, пышными от плеча до локтя и сужавшимися к запястьям. Узенький ремешок подчеркивал ее тонкую талию; ворот она заколола фигурной золотой булавкой, а ее огненные, сияющие волосы, были высоко подобраны в прическу, которую девушки Гибсона сделали такой модной. Она как нельзя лучше шла к личику Шелби, к ее изумительным серо-голубым глазам, к изящным очертаниям ее щек, подбородка, к ее большому, яркому рту.

Однако она даже и не думала ни о чем подобном. Она еще раз взглянула на себя в зеркало — проверить, все ли в порядке, быстро застелила постель и вышла в гостиную. Шелби всякий раз улыбалась при виде этой просторной комнаты, разукрашенной дядей Беном. На длинной ее стене во всю ширь была растянута гигантская медвежья шкура. Она терпеть ее не могла, но боялась, что дядя обидится, если снять ее слишком быстро. Здесь стояло несколько грубо сколоченных стульев, а на продавленный, потертый диван было наброшено полосатое индейское одеяло. На стенах не было ни картин, ни портретов, ни каких-либо красивых часов, зато Бен Эйвери водрузил тут свой трофейный винчестер и громадный потрепанный плакат, извещавший: «Шоу „Дикий Запад" Баффэло Билла и Состязание отважных наездников“. Реликвия десятилетней давности изображала карту Европы и красочные рисунки индейских пирог и итальянских гондол, а над ними лозунг: „Из Прерии — во Дворец! Отдых на Двух Континентах!“. Бен получил эту афишу в подарок от самого полковника Коди, и вечный ребенок, живший в его душе, не желал расставаться с этим бесценным даром.

Дядя и племянница не обсуждали обстановку их дома, но оба знали, что многое тут придется менять. Шелби намеревалась обставить ранчо по своему вкусу, и даже дядюшка Бен не мог еще вообразить себе всю силу ее решимости.

Она надеялась, что сытный, обильный завтрак поможет задуманному, ослабит сопротивление со стороны дяди Бена или Тайтеса. Ее навыки в приготовлении пищи до сих пор неплохо служили ей, и Шелби принялась что-то напевать тихонько, улыбаясь, повязывая клетчатый передник и доставая яйца, бекон и масло из морозильника. Она еще напечет оладий с горячим кленовым сиропом. А что, если приготовить пудинг — или это уж слишком?

Через час мужчины ворвались в дом, неся с собой бодрящую предутреннюю прохладу и свежесть. Все четверо работников, одетые по-ковбойски, были точно близнецы-братья. Ноги — чуть кривоватые от месяцев, проведенных в седле, лица — загорелые дочерна в любое время года, все четверо в громадных шляпах, прикрывавших лица, с яркими платками, повязанными узлом вокруг шеи. Шелби нравился перезвон их шпор и отчетливая дробь каблуков их сапог по деревянному полу. Все говорили одновременно, перебивая друг друга, удивляясь этой неожиданной снежной буре в конце апреля, обсуждая, сколько еще нужно всего переделать перед майским загоном. Шелби нравилась вся эта суматоха. Когда все шестеро мужчин уселись за большой откидной стол, и Бен Эйвери прочел благодарственную молитву, они взялись за еду всерьез, одобрительно, с набитыми ртами кивая головой Шелби. Она подливала им кофе в кружки, передавала полные тарелки с оладьями, яичницей, ветчиной, пока не заметила, как Тайтес и ее дядюшка сонно заулыбались, расстегивая ремни на поясе.

— Ну, — пробормотал Бен, удовлетворенно отдуваясь, — должен признать, что наша маленькая Шелби научилась-таки, в конце концов, готовить.

— Так выпьем же за ее здоровье! — воскликнул Тайтес. Сияя улыбкой, он поднял свою кружку с кофе.

— Лучше и быть не может, мисс Шелби, — сказал Кэйл, разглядывая, свою пустую тарелку. Остальные, трое ковбоев закивали головами, издавая одобрительные восклицания.

Шелби поблагодарила их всех улыбкой, лучистой, словно утреннее солнышко, которое уже заглянуло в их бревенчатый дом.

— Не стану говорить, что я их не заслужила, но благодарю вас всех за эти лестные похвалы.

Как по команде, все четверо работников отодвинули свои стулья и встали.

— Изгородь надо ставить, — пробормотал Лусиус.

— Дров наколоть, — вставил Джимми.

— Ага, — подытожил Марш.

— Надеюсь, мне удастся-таки взобраться в седло, — Кэйл, говоря это, похлопал себя по плоскому животу. — Лошадь, наверное, осядет!

Все четверо парней вышли друг за дружкой из дома; когда дверь за ними захлопнулась, Шелби засмеялась:

— Ну, разве они не замечательные? Вы слышали когда-нибудь, чтобы Марш говорил что-нибудь, кроме «ага»?

Тайтес Пим, похожий на сказочного гнома в это чудесное утро, сделал вид, будто всерьез задумался над вопросом Шелби.

— Ты так неожиданно заметила это… но, по-моему, нет — ни разу!

Он подмигнул ей и широко улыбнулся, когда она тоже подмигнула ему в ответ.

— Шел, ты собираешься сегодня заняться счетами? — поинтересовался Бен. — Сдается мне, ты куда больше времени проводишь в седле, чем за письменным столом! Кстати, о лошадях. Пойду-ка я гляну на ту кобылу, что должна вот-вот ожеребиться. Мне что-то кажется, она может с этим поторопиться.

Он отодвинул стул.

Шелби, вздохнула поглубже. Ладони ее внезапно стали влажными.

— Дядя Бен… Пожалуйста, подожди! Мне нужно кое о чем поговорить с тобой и с Тайтесом.

— Ну, Шел, а нельзя с этим обождать до… Она встала, уперевшись ладонью в стол:

— Нет. Мы должны поговорить сейчас.

Увидев, что мужчины послушались и ждут, Шелби начала свою речь:

— Вы оба знаете, что папа доверил мне управление ранчо «Саншайн», но вы, наверное, думаете, все это только слова, а на деле-то я не буду принимать никаких решений.

Она испытующе взглянула на дядю и с удовлетворением заметила, что вид у того довольно растерянный.

— Так вот, этого не будет. У меня есть и другие планы, помимо того чтобы совершенствовать свои кулинарные способности, вести бухгалтерские книги и стать лучшей хозяйкой ранчо на всей долине Бигхорн. Мои истинные планы касаются ранчо «Саншайн»!

Бен нахмурился. Он взял синий эмалированный кофейник, налил себе кофе в кружку, потом сказал:

— Послушай, Шел, я знаю тебя с самого твоего рождения. Я был уже здоровым парнем, когда ты еще только родилась. Я видел, как ты училась ходить и говорить и как вертела всеми в Дэдвуде одним мановением своего маленького розового пальца. Никто лучше меня не знает, какой сообразительной и упорной ты можешь быть, но это не значит, что ты готова к тому, чтобы управлять таким ранчо, как это! Мы тут, знаешь ли, не в бирюльки играем! Это…

— Мужское дело? — перебила его Шелби; она подалась вперед, глаза ее сверкали. — Можешь говорить прямо, мы оба знаем, о чем ты думаешь! Ладно, пускай я женщина, но умом-то я вполне могу поспорить с тобой!

— Попридержали бы вы лучше свой язычок, юная леди! Тайтес, развеселившись, улыбнулся побагровевшему Бену Эйвери и заметил:

— Тут она права, парень. Давай-ка послушаем, что она скажет.

— Благодарю вас, уважаемый мистер Пим!

Шелби сама вся пылала, но постаралась взять себя в руки и села, сообразив, что дядя ощетинится, пытаясь обороняться, если она останется стоять, нависая над ним, сидящим.

— Я много читала, слушала, что говорят другие фермеры в Коди, и думала. Я убеждена, что нам надо расширять хозяйство. Прежде всего, необходимо посеять кормовые травы…

— Глупости! — крикнул Бен. — Мы еще только начинаем. Мы не можем охватить все разом в первый же год!

— Дядя, милый, пожалуйста, послушай! Я же не говорю, что мы посадим много, — ровно столько, чтобы сделать кой-какие запасы для лошадей и коров на случай суровой зимы. Такое уже бывало, так что не стоит рисковать, тем более здесь, где трава так скудна. Нам и нужно-то засеять каких-нибудь несколько акров под сено и зерновые, но для этого необходимо оборудование. Мы можем купить конную молотилку в Биллингсе… Да, и большую такую сеноворошилку, и ветряную мельницу, ну и еще много всего. Я вам покажу список, перед тем как вы поедете…

— По-моему, ты, просто спятила! — объявил Бен. — Ты думаешь, тебе удастся заслать меня в растреклятый Биллингс и накупить эту немыслимую кучу всякой всячины? Тайтес, скажи хоть ты ей! Как тебе нравится эта ее сумасшедшая выдумка?

— Ну… — Пим в задумчивости поджал губы. — Наверное, мне тоже придется поехать с тобой в Биллингс. Шелби, тут главная, нравится тебе это или нет, — папаша ее в письме ко мне четко все расписал. Если она чего напортачит, тогда Фокс, может, и передаст вожжи тебе, парень, но сейчас пока я должен выполнять распоряжения твоей племянницы — и ты тоже.

Бен Эйвери так и осел на стуле всем своим большим телом; на макушке у него, точно флажок, встопорщился светлый вихор.

— Сдаюсь, хозяин!

Шелби пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы не захлопать в ладоши.

— Я хочу превратить это ранчо в игрушку, мальчики! Вот посмотрите! Думаю, вам лучше отправиться в Биллингс поскорее, чтобы заранее разузнать цены и закупить с дюжину плененных лошадей. Я собираюсь заняться конезаводством.

Ее чуть прищуренные глаза сверкали.

— Так или иначе, осталось совсем немного времени до большого загона, а там и земля прогреется, и можно будет пахать ее, и сеять, и…

— У меня такое чувство, будто я сижу в мчащемся без машиниста поезде, — пробормотал Бен.

— Держись и наслаждайся быстрой ездой, — посоветовал Тайтес. — Ну что уж такого может случиться?

Бен хмуро посмотрел на него:

— Ты еще спрашиваешь? Там, где замешана Шелби, может случиться все, что угодно…

— Точно, — подтвердила она. — Я сотворю чудо!

— Ты понимаешь, о чем я говорю, — не сдавался Бен. — Кстати, как там у тебя с деньгами в твоем мешке с чудесами? Если мне не изменяет память, большая часть тех денег, что Фокс нам дал, уже распределена. И, сдается мне, я также припоминаю, как он говорил, что если в первый год ты сумеешь выкрутиться, он нам выделит потом больше. Шел, может, я что-нибудь забыл или перепутал?

Он искоса взглянул на нее с хитрым, самодовольным видом.

— Просто не верится, что девушка образованная, закончившая колледж может забыть, что нужно ведь платить за такие пустячки, как молотилки и ветряные мельницы…

Шелби снова вскочила, глаза ее метали молнии. Тайтес попытался предотвратить раздор между дядей и племянницей.

— Не бери на себя слишком много, парень! — предостеpeг он, протягивая руку к Бену. — Ты можешь запросто наговорить лишнего, а ведь на самом деле ты вовсе так не думаешь! Шелби, конечно же, собирается поступить разумно и посоветоваться с отцом насчет этих планов. Существует ведь такая штука, как телеграф, не забывай, и, уверен, она сумеет убедить его прислать нам деньги, необходимые для…

— Нет, — возразила Шелби. — Я не буду просить у папы. Я собираюсь раздобыть эти деньги сама, не прикасась к тому, что у нас отложено на повседневные расходы.

Она уже была на ногах и, обойдя вокруг стола, с жаром, размахивая руками, заговорила. Он ничего не узнает о наших кормовых посадках или о племенных лошадях, а потом, когда первый наш год закончится и мы вдруг получим прибыль, он просто… не поверит своим глазам! Да уж, тогда нам будет, чем гордиться! Знаете, когда-нибудь, надеюсь, отец позволит мне откупить у него ранчо. Я заслужу это своим трудом и заработаю каждый цент на его покупку, я буду так стараться, как никому и не снилось, и делать больше, чем просил папа.

Солнечный лучик сверкнул в волнистых, закрученных на голове огненных волосах Шелби; она на мгновение умолкла и подняла кулачок:

— Если вы оба поддержите меня, мы сможем разделить наш успех!

Бен, почесав в затылке, поинтересовался:

— Может, тебе лучше было стать проповедником? Ты меня, конечно, здорово воодушевила, вот только ты, кажется, забыла кое о чем упомянуть, малышка. Где, скажи на милость, ты собираешься достать все эти деньги?

Он посмотрел на Тайтеса; на лице у того ясно отражалось беспокойство.

— У меня есть замечательный план — простой и гениальный! — воскликлуна Шелби. Она остановилась между ними и наклонилась, обхватив их обоих за плечи. — Он настолько блестящий, что вы удивитесь, как сами до него не додумались.

— Что-то я не очень в этом уверен, — пробормотал Бен. Ее сияющее личико было, однако, всего в каких-нибудь дюймах от него, и он, не удержавшись, легонько, хотя и не слишком весело, улыбнулся ей. Она была неотразима со дня своего рождения.

— Я лично надеюсь, что ты права, моя рыбка, — сказал Тайтес. — Рассей же наконец, наши сомнения, а? Как ты собираешься добыть эти деньги?

— Я их выиграю в покер в салуне Парселла! Сияющая, ослепительная улыбка Шелби стала еще шире, глаза ее лукаво блеснули.

— Вот видите, вам совершенно не о чем беспокоиться! Я прекрасно знаю, что делаю. С такими идеями нам никогда не придется обращаться к папочке за деньгами!

Бен и Тайтес, ошеломленные, ничего не могли ответить.

Глава третья

Когда их повозка, преодолела последний подъем идущей вдоль реки дороги, и вдалеке показался Коди, Тайтес и Бен немного распрямились, радуясь, что эта тряска подходит к концу. Стоял чудесный апрельский день, правда еще немного прохладный и свежий. В пронзительной голубизне неба висели легкие, пушистые облачка, деревья были окутаны зеленью клейких, только что пробившихся из почек листочков. Жаворонки и дрозды распевали, возвещая о пробуждении земли, и первые весенние полевые цветы распускались повсюду. В подобные дни невозможно, кажется, пребывать в унынии, и все-таки Бен Эйвери был явно удручен.

— Ради всего святого, Шел, по-моему, ты окончательно сошла с ума! — проворчал он, прищурившись и вглядываясь вдаль.

— Ты мне уже сто раз об этом говорил, — ответила она. — Ты просто злишься, что я не бросила моих планов, когда ты заявил, что ни одна приличная женщина не может показаться за карточным столом в каком-нибудь из баров в Коди. Ты, как обычно, дорогой дядюшка, недооценил меня! Она сидела между Беном и Тайтесом на выщербленном сиденье, одетая в тот самый ковбойский костюм, в который вырядилась, чтобы потрясти родителей, в то последнее утро в Дэдвуде. На этот раз, однако, она пошла еще дальше, заколов волосы, так чтобы их не было видно под широкополой шляпой, погуще, начернив брови карандашом и прилепив длинные фальшивые, подкрученные кверху усы на свою нежную губку. Вид у Шелби с усами был до смешного нелепый, но Тайтес все же сделал их для нее из гривы ее любимой лошади, пегого маленького пони по кличке Бродяжка. Они попробовали даже приделать ей бороду, но Шелби с волосами, свисавшими с ее личика, выглядела просто уморительно.

— Я все-таки не понимаю, Тайтес, — жалобно протянул Бен. — Почему ты все время помогаешь ей? Если б я только попытался сделать что-либо подобное, вы все налетели бы на меня… как мухи на сахар.

Старик отвел глаза:

— Не знаю, что тут и сказать, но я чувствую, что в Шелби заключена большая… сила, которая так и рвется наружу, энергия, которая оставалась невостребованной, пока она жила в Дэдвуде. Все вокруг ожидали, что она будет играть роль богатой наследницы.

Тайтес потрепал ее по руке.

— Мне хочется дать ей возможность пожить хоть немного своим умом. К тому же, мне кажется, Шелби и так не отступилась бы от своих планов, стали бы мы ей в этом помогать или нет. — Он задумчиво улыбнулся Бену: — Так уж лучше я буду рядом.

— Ты лучший из людей, Тайтес, и оба вы не можете не признать, что это потрясающее приключение! — Она хихикнула: — Вы только посмотрите на меня! Что сказала бы мама?

— Боюсь даже подумать, — заметил Тайтес.

Они остановились перед салуном Парселла, на Шеридан-авеню. Это было одно из многих подобных заведений в городе, хотя, пожалуй, наиболее широко известное; к тому же тут обычно делали более высокие ставки.

— Не забывай, дядя Бен, что я твой кузен Мэт.

Бен Эйвери хмуро взглянул на племянницу. На ней были меховые ковбойские штаны с кобурой на поясе, сапоги, жилет с бахромой, оранжевый шейный платок, на личике — нелепые фальшивые усы, смазанные воском, чтобы они слегка подвивались на концах, а на голове — громадная белая стетсоновская шляпа.

— И ты еще требуешь, чтобы я называл тебя своим кузеном! Да ни один мужчина в моей семье никогда так не выглядел! — Он снова покачал головой: — Ты, маленькая чертовка, как тебе удалось втравить меня в эту историю? Теперь, когда я думаю об этом, наверное, уже в сотый раз…

— Т-ш-ш-ш! — Шелби приложила руку в перчатке к губам Бена. — Кто-нибудь может услышать! Ты просто скажи, что я здесь проездом откуда-нибудь, ну хотя бы из Суз-Сити в… Сан-Франциско. Кому до этого дело! К тому же, если я покажусь им немного странной, они охотнее будут ставить на кон свои денежки.

Ее обаятельная улыбка сверкнула под усами из конского волоса.

— Пошли!

Тайтес вошел в салун вместе с Шелби, в то время как Бен, плелся на несколько шагов позади. Обветренные, загрубевшие от непогоды ковбои подняли глаза, оторвавшись от игры, выпивки и курева; на лицах их отразилось явное замешательство. Когда Бен подошел к стойке, чтобы заказать три пива, а Шелби нашла столик и принялась тасовать колоду, взгляды остальных посетителей стали еще более любопытными.

— Недавно у нас, приятель? — спросил краснолицый, обветренный ковбой за соседним столиком.

— Ага, проездом из Суз-Сити, — объяснила Шелби, стараясь говорить как можно более низким и хриплым голосом. — Хотелось бы немного поразвлечься!

Приглушенный смех прокатился по залу, и Бен, все еще стоявший у стойки, побагровел. Мужчина, заговоривший с Шелби, коварно усмехнулся и, наклонившись вперед, протянул ей руку:

— Мы с друзьями будем полностью в вашем распоряжении, вот только закончим партию. Меня зовут Скиннер.

Шелби подала ему руку в перчатке из воловьей кожи, стараясь не поморщиться, когда он сжал ее.

— Рад познакомиться, — прохрипела она. — Меня называют Койот Мэт.

Тайтесу Пиму стоило немалых усилий сдержаться и сохранить невозмутимый вид. Все это понемногу начало его забавлять, отгоняя тревогу; он сдержанно кивнул и похлопал Шелби по спине:

— Верно, этот парень и правда прикончил уйму койотов!

— Тыщи четыре — не меньше! — нахально, заявила Шелби.

Бен, в низко надвинутой на лоб шляпе, пробрался к столику, поставив на него кружки с пивом. Один из посетителей окликнул его:

— Эй, Эйвери, ты знаешь этого парня? Бен не отрывал глаз от стола.

— Мы… дальние родственники, — пробормотал он. Шелби так и подмывало выкинуть что-нибудь, чтобы еще больше вогнать его в краску, но она знала, что он никогда ей этого не простит, а потому промолчала. Прошло несколько минут. Вся троица, не спеша попивала пиво; Шелби пару раз перекинулась с Тайтесом в очко, выжидая, кто первый осмелится поставить против Койота Мэта. В салуне было душно и дымно, какое-то неясное, тревожное беспокойство повисло в воздухе. Люди на Западе твердо придерживаются определенных правил как в поведении, так и в одежде; они не слишком-то жалуют чужаков.

И все же некоторые клиенты салуна Парселла, из тех, кто был не совсем чист на руку, чуяли простака. Вскоре в зале стало шумно от беспрерывно отодвигавшихся стульев — мужчины поворачивались и вертели головами, желая взглянуть на клоуна, называвшего себя Койотом Мэтом.

— Они вот-вот клюнут! — радостно прошептала Шелби.

Бен фыркнул, потом внимательнее взглянул на возбужденное лицо племянницы. Пивная пена повисла на ее усах. Наклонившись поближе, он снова фыркнул, и уголки его губ чуть дрогнули в улыбке.

— Эй, Шел, от тебя несет, как от твоей лошадки, когда она прибегает вся взмыленная от скачки.

Снаружи, на Шеридан-авеню, перекати-поле подкатилось прямо под ноги путешественникам, только что прибывшим в Коди.

— Что это? — спросил Джеффри Уэстон у своего «Джентльмена джентльменов».

— Достаточно обычное зрелище в этой части света, милорд, — протянул Мэнипенни. — По-моему, у них это называется перекати-полем.

— А …

Оба они начали привлекать к себе внимание. Безукоризненно одетые, они стояли около целой груды дорогих дорожных баулов, раздумывая, что делать дальше. Они и так уже немало пережили, выйдя на станции, оказавшейся вдали от города, а после заплатив еще и за сомнительное удовольствие доехать до этого города в телеге — немыслимой, полуразвалившейся, возница которой был такой же развалиной, бежавшей, казалось, от воды как от чумы. Он оставил их здесь вместе с их поклажей. Джеф решительно отказался от его настойчивых попыток предложить им свои услуги.

— По-моему, мы одеты слишком изысканно, — громко прошептал Джеф. Он был в великолепно сшитом твидовом костюме с жилетом из небесно-голубого кашемира, в рубашке с отложным воротничком, в тонкую серую полоску, в повязанном свободным узлом галстуке и лакированных черных полуботинках. На нем не было ни пальто, ни шляпы, и полуденное солнце сверкало на его золотом перстне с печаткой и в его светлых волнистых волосах.

— Надеюсь, мы не забыли упаковать мои сапоги, ковбойские штаны и кобуру с револьвером?

— Боюсь, что забыли, ваша светлость, — откликнулся Мэнипенни невозмутимо.

Суровое, точно высеченное из камня, лицо Джефа, так и просияло улыбкой, когда он окинул взглядом своего слугу, возвышающегося на фоне городка Коди в Вайоминге. Мэнипенни, был чуть ли не семи футов ростом и, казалось, имел неиссякаемый запас темных костюмов, жилетов в серую полоску, рубашек с отложными воротничками и черных галстуков. Сегодня, в ознаменование своего выхода на люди, он добавил к этому черное шерстяное пальто и черный же котелок, стискивавший, казалось, его громадную голову.

— Ваша светлость, — произнес он, первым нарушив молчание, что случалось с ним не часто, — надеюсь, вы не откажетесь от ваших привычек и безупречной манеры одеваться в угоду окружающим. Сменить ваш гардероб на… — он поморщился, — штаны было бы настоящей трагедией.

Джеф постарался сохранить серьезность, когда кивнул ему и заметил в ответ:

— Я благодарен тебе за совет, Мэнипенни. В настоящую минуту, однако, у нас есть гораздо более важные заботы, чем мой гардероб. Мне нужно разузнать, какие тут есть гостиницы, прежде чем на нас нападут и оберут до нитки.

Он кивнул головой в сторону каких-то мрачных типов, столпившихся на той стороне улицы и пристально разглядывавших их самих и их дорожные сундуки.

— Если вам не удастся найти жилье, подобающее вашему положению, милорд, быть может, у вас появится желание вернуться…

— В Лондон? — Джеф расхохотался при одной мысли об этом. — Сомневаюсь, старина. Я сделан из более крепкого материала, да и ты тоже! Пока что я предлагаю тебе посидеть здесь, а я зайду в этот салун и переговорю с барменом.

Он указал Мэнипенни на самый большой сундук, проследил, как тот примостился на его краешке, и направился в находившийся неподалеку от них салун Парселла.

Теперь, когда они с Мэнипенни добрались до Коди, Джеф еще острее чувствовал всю рискованность своего предприятия. Опасность, точно витавшая в воздухе, дразнила его, щекотала ему нервы, и он наслаждался каждым мимолетным ощущением. Чем дальше они продвигались на запад, тем сильнее Джеф чувствовал, будто он переносится в совершенно иной мир, отличающийся от того, который он знал. Каждое следующее мгновение обещало быть непохожим ни на одно из тех, которые он испытывал за предыдущие три десятилетия; это было как раз то, к чему он стремился. Мэнипенни пришел бы в ужас, узнай он, как жаждет его хозяин сбросить с себя свои старые привычки, а также и все, до последней нитки, из своего прежнего роскошного гардероба.

Переступив через порог шумного, наполненного дымом салуна, Джеф усмехнулся, подумав: «Слава Богу, ничего похожего на Уайтс Клуб!» Он почувствовал острые, испытующие, обращенные на него взгляды и спокойно обернулся. У стойки он заказал себе виски и стал потягивать, выжидая. По-видимому, к нему уже приклеилось словечко «пижон», но Джеф понимал, что дальнейшее его пребывание здесь будет зависеть от других качеств, которые эти незнакомцы разглядят в нем. Ему не надо было притворяться спокойным; до сих пор он всегда справлялся с любой ситуацией и знал, что простая уверенность в таких случаях действует лучше всего.

— Недавно в городе? — коротко спросил бармен.

— Вы очень наблюдательны, — отозвался Джеф с улыбкой. Протянув руку, он добавил: — Меня зовут Джеффри Уэстон. Я в восторге от вашего города.

— Рад познакомиться.

Они пожали друг другу руки.

— Меня зовут Том Парселл, а это мой салун. За ближним столиком кто-то присвистнул:

— Глянь-ка! Спорим, что это один из тепличных английских молокососов!

Джеф допил виски, потом повернулся и посмотрел прямо на говорившего, тотчас же узнав его по его побагровевшему лицу. Больше ничего и не требовалось, и Джеф перевел глаза, встретившись с другим взглядом, который, казалось, так и жег ему спину. К своему удивлению, он обнаружил, что смотрит на самого невероятного из всех ковбоев, какого только можно вообразить. Он опять повернулся к бармену:

— Простите, вы не знаете, кто этот худощавый, довольно странного вида молодой человек, сидящий вон там, в углу?

Парселл подавил улыбку.

— Да вроде бы какой-то родственник Бена Эйвери, он тут проездом. Бен — это тот рыжий верзила-ковбой рядом с ним. У него отличное ранчо к югу отсюда. Кузену его, охота перекинуться в картишки.

Джеф не успел еще переварить эти новости, как почувствовал, что кто-то с маху хлопнул его по плечу. Обернувшись, он увидел перед собой того самого субъекта, о котором они только что говорили с Парселлом. Вид у того вблизи был еще более странный: его маленькая головка казалась еще меньше под огромной белой стетсоновской шляпой; усы, самые странные из всех, какие Джефу когда-либо доводилось видеть; диковинные, из козьей шерсти, ковбойские штаны и громадные, явно не по размеру, перчатки из воловьей кожи.

— Здорово! — закричал этот странный ковбой хриплым голосом. — Я — Койот Мэт.

Джеф растерялся, но пожал протянутую ему перчатку, ощутив скрытую под ней изящную ручку.

— Прошу прощения, — он наклонился поближе. — Вас не затруднит повторить свое имя? Я не совсем уверен, что понял правильно…

— Койот Мэт! Да что и говорить, на моем счету немало этих тварей! Уж и поохотился я на них в свое время! Тысячи четыре прихлопнул — как пить дать! Но в Англии-то на койотов вряд ли охотятся.

Насмешливая улыбка мелькнула на губах Джефа: его не на шутку заинтересовал этот забавный, живописный чудак.

— А в покер вы там играете?

Джеф слегка приподнял бровь:

— Немного.

— Сыграем? Вы человек ученый, из большого города, вы, наверное, запросто обыграете меня, неотесанного парня, простого охотника на койотов?

Голос у Койота Мэта был такой хриплый, натужный, что Джеф с трудом мог разобрать его слова; к тому же он то и дело отвлекался, разглядывая диковинную внешность юноши.

— Сэр, я полагаю, вы пытаетесь втянуть меня в рискованную игру, так как думаете, что именно вы выйдете из нее победителем, это, разумеется, не исключено. Я, в общем-то, не располагаю временем, поскольку только что приехал в Коди, однако с удовольствием уделю вам полчаса — ради того чтобы наладить дружеские отношения с местными жителями. Видите ли, — пояснил Джеф, оглянувшись на Тома Парселла и обведя глазами салун, полный посетителей, — я намереваюсь пожить здесь некоторое время.

— Ага! — заорал Койот Мэт. — Снимай колоду, Бен! Я таки нашел себе партнера!

— Какое необыкновенное везение, — заметил Джеф, с явным изумлением разглядывая выигрыши, стопками высившиеся перед ним на столе. — Просто необыкновенное!

Бен ткнул Шелби ногой под коленку, и она вздрогнула.

— Может быть, ты уже достаточно проиграл, Койот Мэт, — сказал он предостерегающе.

— Это мое дело, — ответила она, чуть не забыв, что должна понизить голос. У нее уже начинало першить в горле от напряжения, а тут еще этот дым, клубами стоявший в салуне!

— Бен, ты играешь? Тайтес?

Оба они покачали головой, и Шелби, упрямо набычившись, раздала карты — по пять себе и англичанину. Это всего лишь случайная удача, что он выиграл у нее чуть ли не все те пять сотен долларов, которые у нее с собой были. У них там, в Англии, не принято играть в покер. Шелби читала достаточно романов Джейн Остин: единственные карточные игры, в которые играют ее герои, — это фараон или вист. И уж конечно не покер! Еще одна партия, говорила она себе, и удача повернется к ней лицом, и тогда она отыграет у него все, и даже больше того!

Шелби взглянула на свои карты и обнаружила, что у нее две девятки. Оба они для начала поставили по пятьдесят долларов, и надежды ее теперь вспыхнули с новой силой. Глядя на своего жертвенного голубка, который, чем дольше они играли, все больше становился похожим на коршуна, Шелби заметила, что он сбросил только две карты. Она нахмурилась и обменяла ему их, делая вид, что размышляет над теми, которые были у нее на руках, а в действительности из-под завесы своих густых ресниц изучая выражение его лица. Она, с ее наметанным глазом девушки, выросшей в Дэдвуде, где карточная игра была любимым развлечением, не могла ошибиться — этот щеголеватый тип Уэстон, увидев свои карты, определенно вздохнул с облегчением. Наверняка у него их не меньше трех одного достоинства.

Шелби поразмыслила над своими собственными двумя девятками, сбросила три карты, прикупила три, но набранные ею карты, оказались еще хуже предыдущих.

— Твоя ставка, приятель! — бросила она беспечно, стараясь говорить как можно небрежнее.

Джеф медленно кивнул, отпил виски и положил на кон еще две двадцатидолларовые бумажки.

Шелби, сжав зубы от страха, сдалась и бросила на стол карты.

— Я пас!

— В самом деле? Приятно слышать. У меня были только две тройки, но я подумал, что должен дать вам возможность хоть немного отыграться… — Он пожал плечами. — Простите.

Шелби показалось, что она сходит с ума. Как это могло случиться? Теперь уже громадная рука Бена нырнула под стол и, отыскав ее бедро, так сжала его через ковбойские штаны, что на глазах у нее выступили слезы.

— Пора домой, — прорычал он.

— Еще одну партию, — буркнула она, передавая колоду противнику. — Вам сдавать, Уэстон.

Пятьдесят долларов, которые выложила на стол Шелби, были последними… это была также значительная часть той суммы, которую отец выделил ей про запас. Если она проиграет, они не только не купят оборудование и лошадей — у них даже не хватит денег, чтобы свести концы с концами и дотянуть до исхода лета. Глядя на лежавшие перед ней на столе карты, Шелби затаила дыхание, не сразу перевернув их. Сердце ее зашлось от радости при виде двух королей. Вот он — счастливый случай, и уж она сумеет им воспользоваться!

Шелби сбросила три карты и чуть не взвизгнула от восторга, увидев прикупленные три. Еще один король!

Джеффри, сидевший напротив, сбросил две карты, но оставил две прикупленные лежать на столе. Не переворачивая их, он спокойно посмотрел на Койота Мэта:

— Будете ставить, сэр?

— Угу. Тайтес, дай мне еще пятьдесят.

— Ты просто чокнулся! — рявкнул Бен.

— Молчи! — прошипела она, потом перевела на Тайтеса взгляд своих горящих голубых глаз: — Я отдам тебе.

Маленький человечек выглядел удрученным.

— Мне все это не нравится… но…

Он вытащил из кармана несколько банкнот и протянул их ей.

— У меня только тридцать пять. Шелби кинула их на кон.

— Вот моя ставка.

— Принимаю… и увеличиваю до ста, — спокойно ответил Джеф.

Она вдруг заметила, что он даже забыл посмотреть на свои карты. Да он просто блефует! Вне себя от возбуждения, Шелби воскликнула:

— У меня больше нет наличных, но мы могли бы договориться, Уэстон. У меня есть ранчо, которое стоит, по меньшей мере, десяти таких выигрышей, как эта кучка, что лежит сейчас перед вами. Что вы скажете, если я поставлю мое ранчо против, ну, скажем, против, пяти тысяч долларов? Неплохая сделка, приятель!

Она по-прежнему держалась залихватски беспечно, но краем уха услышала, как Бен рядом с ней ошеломленно ахнул, а гул голосов, стоявший в зале, стал громче. Ковбои, толпившиеся прежде у одного из столиков, где шла игра, теперь потихоньку подтягивались поближе, чтобы посмотреть.

— Нет уж, погоди! — крикнул Бен. — Тайтес, неужели ты это позволишь?

Вид у Тайтеса Пима был подавленный.

— Боюсь, нам придется, парень. Ты ведь еще не знаешь, что Фокс прислал мне дарственную на ранчо… Так вот, он переписал его на… хм, на Койота Мэта.

Бен повернулся к Шелби:

— Ты знал?

Ей стало вдруг страшно.

— Нет, но я бы все равно это сделал, и дарственная тут ни при чем, потому что я не собираюсь проигрывать.

Онемев от ярости, Бен вскочил на ноги и, вихрем пронесшись по бару, исчез в ослепительном солнечном свете. Шелби попыталась не думать ни о нем, ни о словах Тайтеса. Пожалуй, было легче делать эту ставку, пока она была для нее чем-то нереальным; теперь, когда она знала, что ранчо ее, ей было что терять. Она, не отрываясь, смотрела в карие глаза Джеффри Уэстона, ожидая его ответа; сердце ее бешено колотилось.

— Принимаю, — сказал он негромко, — но при одном условии. Если, как вы говорите, ваше ранчо стоит гораздо больше, чем пять тысяч долларов, я, в случае выигрыша, не могу принять от вас больше, чем его половину. Я не хочу вас обманывать.

— Еще бы вы меня обманули — выиграю-то я! Ну ладно, будь, по-вашему, вроде условия подходящие.

Шелби набрала в грудь, побольше воздуху и выложила свои карты.

— Три короля, Уэстон. Вряд ли вам удастся это побить — вы ведь даже не взглянули на свои карты!

— Да, и правда, — заметил он. — Так, давайте посмотрим, что у меня тут имеется.

Джеф выложил на стол два туза и червонную даму, потом перевернул оставшиеся карты, обнаружив там еще одного туза и вторую даму.

— Черт побери! Как это вы называете — «полный дом»? Шелби молчала, потрясенная; слезы жгли ей глаза. Она кивнула, ничего не видя перед собой, не в силах взглянуть на Тайтеса или на этого англичанина, который владел теперь половиной ранчо ее отца. Может, это все дурной сон, и она сейчас проснется…

— Отлично сыграно, — обратился к Уэстону Тайтес. — Я заберу Койота Мэта и пригоню тележку. Вы не против, если мы встретимся у выхода из бара и отвезем вас на ранчо? По крайней мере, у вас будет время собрать свой выигрыш.

Главное, ему нужно было поскорее вывести Щелби на улицу, прежде чем она забудется и все увидят, что Койот Мэт — это на самом деле Шелби Мэттьюз. Достаточно того, что она потеряла все деньги и поделила надвое ранчо; если еще и остальное выплывет наружу, она уже никогда не сможет показаться в Коли. Пусть они все думают, что виноват, этот недоумок кузен.

— Это очень любезно с вашей стороны, но, боюсь, у меня есть кое-какие вещи… и мой слуга, который ждет меня с ними на улице. Может быть, нам лучше нанять другой экипаж.

Тайтес, поддерживая Шелби под руку, уже вел ее к выходу, мимо десятков с любопытством поглядывавших на них посетителей.

— Нет, нет, мы потеснимся, места всем хватит…

До смерти боясь, как бы она не упала в обморок, он крикнул через плечо: — Так, значит, встречаемся у выхода!

С минуту Джеф сидел неподвижно, размышляя. Все чувства его были в смятении; его немного мучила совесть, но он готов был с головой окунуться в приключения, ожидавшие его впереди. Просто невероятно — не прошло еще и получаса, как он приехал в этот город, он еще ничего тут не знает, и вот — у него уже есть дом, нет, даже лучше — ранчо!

Сложив банкноты, Джеф убрал их и взглянул на часы. Боже милостивый, Мэнипенни уже почти час сидит там на сундуке! Он расплатился за выпивку, добавив щедрые чаевые, и вышел из салуна, даже не оглянувшись на ковбоев и фермеров, смотревших на него со смесью недоверия и уважения.

Солнце, стоявшее прямо над грудой багажа, припекало теперь еще сильнее, чем когда Джеф прощался с Мэнипенни, обещая вернуться, через несколько минут. К его удивлению, слуга его даже не шелохнулся, не расстегнул пальто, спасаясь от жары этого апрельского полдня. Точно гигантский, изваянный из камня страж, Мэнипенни охранял добро своего хозяина; он сидел неподвижно, лишь время от времени поднимая свой аккуратно сложенный платок, чтобы промокнуть струйки пота, стекавшие из-под его котелка.

— Прости, что я заставил тебя ждать, старик, — сказал Джеф, подойдя к нему, — зато мне удалось решить нашу проблему с жильем. Я играл в карты… и, похоже, выиграл ранчо.

— Вот как, милорд? — невозмутимо отозвался Мэнипенни. — Как это кстати.

— Да… — проговорил он рассеянно, глядя, как маленький человечек, сидевший рядом с Койотом Мэтом, направляется к ним в просторной, расшатанной колымаге с высоким сиденьем для пассажиров спереди.

— Должен предупредить тебя, что еще один владелец ранчо, сидящий сейчас в этой повозке, выдает себя за некоего «Койота Мэта». Ты, без сомнения, тотчас заметишь, что это переодетая женщина, но об этом почему-то умалчивается. — Губы его дрогнули в усмешке. — Причины этого нехитрого маскарада остаются для меня пока что полнейшей загадкой.

Мэнипенни растерянно моргнул:

— А вы уверены, милорд, что нам не лучше было бы поселиться в какой-нибудь приличной гостинице?

Тележка уже подъехала, остановившись рядом с ними, и Джеф в ответ только рассмеялся. Мэнипенни вдруг пришло в голову, что уже много лет он не слышал, чтобы его хозяин так смеялся… а это значило, что вряд ли они скоро вернутся в Лондон.

Глава четвертая

Мягкие розовато-лиловые сумерки окутывали ранчо «Саншайн», когда повозка свернула на дорогу, ведущую к бревенчатому дому. Полуденная жара сменилась резким, пронизывающим холодом, и Шелби придвинулась поближе к Тайтесу, дрожа от озноба, потрясенная тем, что она натворила. Джеф рядом с ней наклонился вперед, чтобы получше, разглядеть дом. Дым клубами поднимался над одной из труб — значит, Бен уже дома, — а дальше, переливаясь розоватым, оранжевым, алым, мерцали воды реки Шошони.

— Вот это и есть ранчо «Саншайн», — проговорил Тайтес, нарушив молчание. Он ничего не мог с собой поделать — ему нравился Джеффри Уэстон, хотя он мог бы обойтись без этого мрачного слуги, сидевшего сзади, среди их многочисленных увесистых сундуков. Шелби не проронила ни слова с той минуты, как он вывел ее из салуна, и Тайтес всякий раз чувствовал себя предателем, обращаясь к англичанину, который выиграл половину их ранчо… хотя существуют ведь все-таки правила приличия. К тому же Уэстон ведь не под дулом пистолета заставил Шелби ставить, свой последний десятицентовик и ранчо в придачу. Будь ее воля, она бы проиграла его целиком, а не половину.

— Великолепно, — пробормотал Джеф, потом посмотрел на Тайтеса и улыбнулся: — Надеюсь, вы не сочли мое молчание неучтивым, но меня просто заворожила красота пейзажа. Каждый новый вид прекраснее, чем предыдущий.

Они подъехали к дому, и Джеф оглянулся на Мэнипенни:

— Ну, как, старик, нравится тебе этот чудесный дом, который тут построили эти люди?

Слуга поднял руку, чтобы придержать котелок, так как повозка как раз подпрыгнула на последнем ухабе.

— Мне он кажется немного… простоватым, милорд.

— Вы аристократ, мистер Уэстон? — спросил Тайтес, стараясь поскорее увести разговор от равнодушной реплики Мэнипенни. Даже Шелби шевельнулась, поежившись от его холодного, неодобрительного тона, и Тайтес хотел, насколько возможно, оттянуть неизбежное столкновение.

— Вряд ли тут кто-нибудь станет называть вас «вашей светлостью».

— Пожалуйста, не обращайте внимания, — попросил Джеф, мрачно взглянув на Мэнипенни. — Мэнипенни в нашей семье уже целую вечность. Он, так сказать, старой закалки и любит употреблять титулы к месту и не к месту.

Тайтес задумался над его замечанием, но не стал вдаваться в подробности. Его сейчас занимало совсем другое. Как лучше выкрутиться из этой истории с Койотом Мэтом-Шелби? Как будет настроен Бенджамин? Раздумывая обо всем этом, Тайтес слез с повозки, чтобы привязать лошадей к столбу, врытому перед домом. Джеффри Уэстон прошел назад, чтобы помочь Мэнипенни спуститься, и Шелби тем временем спрыгнула на землю.

— Тайтес!

Она остановилась перед ним. Ее маленькое шаловливое личико было скрыто под широкими полями шляпы, но в голосе ее звучали слезы.

— Мне так стыдно… Но я не сдамся. Я переоденусь и выйду к этому иностранцу, и…

— Он не виноват, малышка, — напомнил Тайтес. — Я начинаю беспокоиться, когда ты затеваешь что-нибудь в таком состоянии. Я бы посоветовал тебе принять все, как есть, и…

— Нет. Я это исправлю! — воскликнула она с жаром и исчезла в доме.

Тайтес про себя помолился, чтобы Бен не ждал их на пороге с винтовкой, и заверил Уэстона, что работники перенесут потом его вещи в дом.

— Думаю, нам неплохо бы выпить по чашечке чая и что-нибудь перекусить, хм-м-м? Пойдемте в дом, я погляжу, что там у нас имеется.

— С удовольствием.

Джефу хотелось потрепать по плечу беднягу, успокоить его, сказать, что все обойдется. Ему определенно нравился Тайтес Пим; он явно не только взял на себя обязанности ангела-хранителя «мисс Койот», но и одновременно служил буфером между нею и этим Беном, который, как Джеф догадывался, и в самом деле был ее родственником. Большая часть картины была еще смазана, но, так или иначе, скоро все должно было проясниться, и Джеф с трудом сдерживал нетерпение, ожидая, когда же драма начнет разыгрываться по-настоящему.

Когда Тайтес распахнул парадную дверь, и они вошли в дом, Мэнипенни тихонько ахнул. Тайтес вызывающе взглянул на него, побуждая высказаться.

— Не обижайтесь, мой друг. Я просто не могу припомнить, когда в последний раз видел медвежью шкуру, вывешенную на стене в гостиной…

— А мне даже нравится, — перебил его Джеф; радость вскипала в нем, перехлестывая через край. — Вся эта комната выглядит такой…

Он промолчал, подыскивая нужное слово.

— Простоватой, милорд?

Тайтес ощетинился, точно маленький дикобраз, при этой новой бестактности. То, что он, оборачиваясь к Мэнипенни, видел лишь его полосатый жилет, только усугубляло дело.

— Послушай-ка, я думал, мы с тобой договорились, что ты оставишь эту свою вечную присказку «милорд»!

— В дальнейшем, в таком случае, я попытаюсь обращаться к его светлости «сэр».

— Вот это гораздо лучше, — одобрил Джеф. Он подошел к громадному каменному очагу, наслаждаясь теплом.

— Бен, должно быть, пошел проверить корали, — заметил Тайтес, облегченно вздохнув. Он прошел в кухню и поставил на огонь чайник. Шелби только накануне испекла яблочный пирог, и Тайтес понемногу стал успокаиваться, доставая четыре тарелки, нарезая ломтиками пирог и принимаясь накрывать на стол. Может быть, и не все еще погибло, в конце концов.

И все-таки, когда дверь комнаты Шелби открылась, Тайтес вздрогнул. Мэнипенни сидел на самом краю дивана, держа котелок на коленях, а Джеф стоял, изучая потрепанную афишу, извещавшую о представлении «Дикого Запада». Вид у него был почти мечтательный, однако скрип двери тотчас же вернул его к действительности.

— Добрый вечер!

Шелби переступила порог гостиной и в ожидании остановилась. Она заметила, как изменилось лицо Джефа, и это сразу придало ей уверенности. Она не особенно заботилась о своей внешности, но, безусловно, знала, что хороша. Сбросив с себя наряд Койота Мэта, она надела сизовато-лиловую юбку и кремовую, с высоким воротом, блузку, заколов ее у горла камеей. Ее роскошные темно-рыжие волосы были подняты в высокой прическе, которая так шла к ней, к ее очаровательному личику. Этот простой наряд еще более подчеркивал ее тонкую талию и высокую грудь; она, несомненно, была необычайно женственной.

Почувствовав, что вид ее произвел на англичанина должное впечатление, Шелби подошла к нему, протягивая свою изящную ручку

— Позвольте мне представиться, — заговорила она вкрадчивым голоском.

Джеф ответил ей не менее очаровательной улыбкой.

— Койот Мэри, я полагаю? — пробормотал он тихонько. Шелби побледнела; чашка и блюдце в руке у Тайтеса, стоявшего на другом конце комнаты, выразительно звякнули.

— Случайная догадка! — выпалила она.

— Напротив, я немного разбираюсь в искусстве, и распознал прекрасный образец женской красоты почти с той самой минуты, когда красавица хлопнула меня по плечу в салуне, — спокойно ответил Джеф. — Мужчины в Коди, по-видимому, не особенно наблюдательны, иначе они тоже не попались бы на эту удочку. Ваш маскарад мог скорее позабавить, чем обмануть кого-либо, мисс…

Чувствуя себя так, будто земля — в который уже раз за сегодняшний день — уплывает у нее из-под ног, Шелби еле слышно прошептала:

— Мэттьюз. Шелби Мэттьюз.

— Прекрасное имя, и, надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу вам, что вы оказались даже прелестнее, чем я предполагал.

Он наконец, взял ее пальчики своими сильными, но изящными руками.

— Довольно любопытно было увидеть девичье личико под усами Койота Мэта.

Шелби не понравилась ни жаркая волна удовольствия, что захлестнула ее при этом прикосновении, ни то, как ее мысли разбежались в разные стороны, и именно тогда, когда ей так необходимо было сосредоточиться. Что это она собиралась сказать ему?

— Мистер Уэстон, теперь, когда вы знаете, что я девушка, вы, я уверена, поймете, что наш маленький спектакль в салуне был для меня всего лишь шуткой… развлечением, не более. Иначе, с какой бы стати я стала облачаться в этот смешной костюм? Вы представляете — мы с Тайтесом сделали усы из гривы моей лошадки!

Она весело рассмеялась; Тайтес с готовностью поддержал ее, и Джеф, чтобы не обидеть ее, тоже улыбнулся.

— Вашей лошади они, без сомнения, подходили гораздо больше, — заметил он, понимая, что она ждет от него ответа, и не сомневаясь также, куда она клонит.

Шелби, казалось, невероятно развеселилась. Все так же продолжая смеяться, она дотронулась до его рукава, будто они были старыми друзьями.

— Мой дядя Бен всегда относился к моим проделкам неодобрительно, но вы, я вижу, обладаете чувством юмора, мистер Уэстон.

— Прошу вас, мисс Мэттьюз, зовите меня просто Джеф, — откликнулся он.

— Только если вы будете называть меня Шелби. — Она обворожительно улыбнулась ему. — Могу я быть откровенной с вами, Джеф?

— Я прошу вас об этом.

Ей показалось, что в его ласковом взгляде мелькнула искорка насмешки, но она, не раздумывая, перешла в наступление:

— Вы нравитесь мне. Более того, я предчувствую, что это приключение, которое мы вместе пережили, сделает нас, в конце концов, друзьями.

Увидев, что Тайтес разливает чай, Шелби подвела Джефа к столу.

— Мистер Мэнипенни, присоединяйтесь к нам! Мы тут, в Америке, обходимся без церемоний!

В воздухе чувствовалось какое-то странное напряжение, тогда как Шелби за чаем, болтала без умолку. Джеф был голоден; он съел два больших куска яблочного пирога, не теряя своей врожденной благовоспитанности.

Он немного сочувствовал Шелби, хотя и находил ее невероятно забавной и более привлекательной, чем хотел себе в этом признаться. Если бы он намеревался и далее придерживаться привычек, впитанных им с молоком матери, он мог бы притвориться, что вся эта игра в покер была не более чем развлечением, веселой шуткой. Но этого-то он как раз и не хотел, и дело тут было не в сумме его выигрышей.

Пирог был съеден, чайник пуст. Шелби на минутку умолкла, потом собралась с духом и исподволь начала переходить к сути дела.

— Да, все было чудесно. Я просто выразить не могу, как я рада, что вы меня понимаете.

Джеф, казалось, был слегка озадачен.

— Понимаю?

— Ну да!

Сердце ее снова отчаянно забилось.

— Вы ведь англичанин и понимаете, что вся эта нелепая игра в салуне была всего лишь озорством, проказой! Мы с вами посмеялись над нею, мы подружились, теперь мы можем забыть о ней.

— О нет, я так не думаю, Шелби. Я далеко не так великодушен, как вы надеетесь.

Щеки ее загорелись.

— Но… Вы же не можете говорить серьезно! Вы ведь не собираетесь оставить себе половину моего ранчо?!

Дотронувшись своим длинным, изящным пальцем до нижней губы, Джеф с минуту подумал, прежде чем возразить:

— А вы бы оставили себе мои деньги, если бы я проиграл?

Шелби поперхнулась.

— Это… совсем другое!

— Дорогая моя, вы сейчас просто расстроены. Вы, без сомнения, понимаете, что вам придется проглотить эту пилюлю, какой бы горькой она ни была. Тут есть, однако, и светлая сторона. Я мог бы оказаться гораздо хуже! Я ведь не какое-нибудь чудовище — более того, есть люди, которые утверждают, что у меня немало достоинств…

— Прошу вас! — воскликнула Шелби, не пытаясь больше притворяться веселой.

— Но, Шелби, мы ведь договорились, что будем искренними друг с другом.

Он хмыкнул, прекрасно сознавая, что доводит ее до белого каления, то и дело, повторяя ее имя.

— Я вижу, ваши чувства переменились, но я только хотел успокоить вас, объяснить, что вам пришлось бы разделить свое ранчо с гораздо худшими людьми… многие из них сидели сегодня рядом с нами в салуне. Не беспокойтесь, мы отлично поладим: я дам вам те деньги, которые вы сегодня пытались раздобыть на ваш проект, — если, конечно, вы убедите меня, что он того стоит.

Шелби хотела с негодованием обрушиться на него, но Джеф так легкомысленно говорил об этом, что она просто задохнулась.

— Вы не понимаете, — возразила она. — Это катастрофа! Не успела я еще узнать, что у меня есть ранчо, как потеряла уже половину его! Мой отец… ох, папочку просто удар хватит, если он узнает об этом!

— А где живет ваш отец?

— В Дэдвуде, в Южной Дакоте.

Говоря это, она почувствовала себя еще несчастнее.

— Думаю, нет пока никаких оснований сообщать ему об этом, не правда ли? А кто такой этот Бен? По-моему, он не слишком доволен тем, что произошло сегодня.

Шелби рассказала ему все, начиная с того момента, как ее отец решил купить землю неподалеку от Коди, и заканчивая своим планом приобрести племенных лошадей и оборудование для фермы.

— Я уверена, нам необходимо расширить хозяйство, но мне хотелось доказать папе, что я могу сама с этим справиться, не обращаясь к нему за деньгами! Дядя Бен и Тайтес возвели этот дом и другие постройки, и мы с дядей всякий раз сцеплялись из-за того, как правильно вести хозяйство, с первого дня, когда я приехала сюда. Когда он увидит вас здесь, он убьет меня!

— Я в этом сильно сомневаюсь… Я понимаю ваше отчаяние и могу посочувствовать вам, но у меня есть собственные интересы, которые я должен защищать.

Джеф встал; он говорил доброжелательно, но твердо.

— Быть может, этот опыт чему-нибудь научит вас, Шелби, хотя мне было бы жаль, если бы в будущем из-за него вы стали избегать приключений. Койот Мэт был просто незабываемый образ. — Он слегка наклонил голову, глядя на нее почти с нежностью. — А пока что, я уверен, мы с вами сумеем поладить.

Тайтес через кухню проводил обоих мужчин в свободные спальни. Теперь, когда в доме жила Шелби, Тайтесу и Бену казалось удобнее ночевать в недавно достроенном флигеле вместе с ковбоями, так что в доме было три свободных спальни.

Скоро стемнело, и Джимми, Кэйл, Лусиус и Марш вернулись домой, покончив на сегодня с работой и отложив, до завтра поиски заблудившихся животных и постройку коралей. Тайтес послал их перенести сундуки из повозки в комнаты нового совладельца ранчо, блаженствовавшего в это время в горячей ванне.

Последним пришел Бен. Молча, с горящими глазами, он выслушал отчет Тайтеса о событиях, которые произошли после его ухода из салуна Парселла. Шелби, как ему сказали, уложили в постель.

— Ради всего святого, Тайтес, как ты мог все это допустить? — простонал Бен, едва обретя голос.

— Я? Так значит, это я во всем виноват? По-моему, нет никакого смысла обвинять друг друга теперь, когда дело уже сделано. К тому же этот парень не так уж плох.

Бен покачал головой:

— А что, черт бы меня побрал, может какой-то пижон из Англии, смыслить в хозяйстве на ранчо? Такую кашу только Шелби могла заварить!

С этими словами он решительными шагами прошел через всю комнату к двери ее спальни, громко постучал, затем распахнул ее. В комнате было темно — хоть глаз выколи.

— Шел? Отвечай мне!

Откуда-то со стороны кровати донесся тихий, жалобный стон.

— Что, черт побери, ты собираешься теперь делать, чертовка ты этакая?

— Просто лежать здесь…

Шелби помолчала, чтобы усилить впечатление от своих слов, потом пробормотала как можно жалобнее:

— Моя жизнь кончена, дядя Бен. Я не достойна того, чтобы жить! Я буду просто лежать здесь, в постели, пока не угасну, и тогда наконец, ты избавишься от меня…

— А, черт!

Свет от огня, горевшего в очаге, проникал через дверь, так что ему удалось найти ее кровать. Пружины скрипнули, когда Бен Эйвери опустился на постель рядом с распростертой на ней племянницей и сжал ее в своих объятиях.

— Да ладно тебе, Шел! Я не сержусь. Думаю, ты просто жить не можешь без того, чтобы не втравить нас, в какую-нибудь историю. Такая уж ты есть.

Она широко улыбнулась в темноте.

— Фью! Теперь, когда ты снова на моей стороне, мы можем подумать, как нам избавиться от этого ужасного типа! Мы должны сговориться и сделать его жизнь на ранчо невыносимой, чтобы он еще приплатил нам — лишь бы только избавиться от своего выигрыша!

Шелби захлопала в ладоши, она опять оживилась.

— Спорю на что угодно, я заставлю его сбежать в Лондон еще до первого загона!

Следующие два дня Джеф почти не видел Шелби. Он проводил большую часть времени в Коди, знакомясь с людьми, открывая счета в банке Аморетти и Паркса, изучая возможности капиталовложений в гостиницу «Ирма», которую строил на Шеридан-авеню, Баффэло Билл, и покупая себе новую одежду и продовольствие в «Коди трейдинг компани».

Крупной покупкой Джефа был великолепный гнедой жеребец. Радость захлестывала его всякий раз, когда он смотрел на него. Он чувствовал себя, безмерно счастливым, когда ехал на нем верхом. Джефу взбрело в голову назвать жеребца Чарли, и как только он произносил его имя, он улыбался, вспоминая о своем друге. Все теперь было забыто: он был благодарен Чарли, который надоумил его поехать в Вайоминг, и бесконечно доволен самим собой, что поехал.

В тот день Бен и Тайтес должны были отправиться в Биллингс, чтобы купить кое-что для ранчо; Джеф вернулся из Коди, как раз когда они собирались уезжать. Шелби стояла на веранде, подкарауливая его. Когда он подъехал верхом на Чарли, ее удивило, как прекрасно он держится в седле: она почему-то думала, что он не привык к верховой езде, — он, однако, держался уверенно, со свободной грацией.

Бен, неслышно появившись из-за решетчатой двери, подошел к ней сзади.

— Нечего тебе удивляться, что он приехал на Запад, имея уже кое-какие навыки, которые вполне можно использовать здесь, — пробормотал он, словно читая ее мысли. — Я вот тут подумал — судя по тому, как ты недооценила его с покером, — как бы ты опять не надумала чего учудить.

— Я все-таки найду его слабое место, — возразила она упрямо. — Во всяком случае, я рада, что он вернулся. Надеюсь, он не забыл заглянуть в банк. Ты готов?

Шелби обернулась, чтобы поправить воротник дядиного пальто, отвернувшись от Джефа, который подъехал к дому и спешился.

— Я-то готов, и Тайтес, и Джимми тоже, но нам не очень-то нравится оставлять тебя здесь одну. Ты уверена, что все будет в порядке?

— Кто это тут будет один? Только не я! Со мной будут и Марш, и Кэйл, и Лусиус… не говоря уж об этих двоих!

Глаза ее лукаво сверкнули, и она, поднявшись на цыпочки, шепнула ему на ухо:

— Если повезет, я выставлю его отсюда еще раньше, чем вы вернетесь.

— Шелби, — нахмурясь прорычал Бен.

— Что случилось? — беспечно поинтересовался Джеф, поднимаясь по ступенькам крыльца. — Надеюсь, наша дорогая Шелби не замышляет моей безвременной кончины… Щеки ее запылали. Она повернулась к нему, и смущение неожиданно отступило — она вдруг оценила все обаяние его мужской привлекательности. Когда Шелби позволяла себе думать об этом, она не могла не признать, что Джеффри Уэстон выглядел великолепно в своем чересчур щеголеватом для Коди и Вайоминга костюме. Теперь он незаметно переменился, войдя в свою новую роль фермера-джентльмена. Его выбор лошади был безукоризненным: гнедой жеребец был просто чудо. Не менее впечатляла и его одежда, которую он носил теперь так, точно был рожден для нее. Сегодня на нем были светло-серые брюки, заправленные в высокие сапоги, бледно-голубая рубашка, на которой ярко выделялся алый платок, свободным узлом повязанный вокруг шеи, и жилет из мягчайшей кожи, сидевший на нем так, будто он никогда и не носил ничего другого. Тело его было гибким и в то же время сильным. Он явно занимался спортом задолго до того, как ему вздумалось пожить на американском Западе. Кожа его покрылась золотистым загаром, а волосы сверкнули на солнце, когда он снял свою светлую ковбойскую шляпу, неторопливо расправляя ее поля.

— Ты что, проглотила язычок, Шел? — ласково поддразнил ее Бен.

— Я… — Она передохнула, пытаясь собраться с мыслями. — Я как раз думала, как быстро наш новый компаньон приспособился к нашей жизни на Западе. Никто бы не догадался, по крайней мере, с первого взгляда, что вы — самый что ни на есть тепличный англичанин, мистер Уэстон!

Он заслонил глаза от солнца ладонью и улыбнулся ей своей самой широкой улыбкой.

— Это следует понимать как оскорбление?

— Почему вы считаете, что я только и думаю, как бы сказать вам какую-нибудь гадость? На самом деле, у меня есть дела поважнее, чем думать о вас, — отправить, к примеру, дядю Бена и Тайтеса в Биллингс с достаточной суммой денег.

— В таком случае могу вас обрадовать — я только что из банка.

Он вытащил из жилетного кармана толстый, набитый конверт и протянул его Бену:

— Я уверен, что вы распорядитесь ими с толком. Вы ведь не проиграете их в карты, а?

В глазах его мелькнули насмешливые искорки, но Шелби не собиралась признавать таких шуток.

— Ну и кто здесь кого оскорбляет? Приберегите ваши злые шутки для более благодарной публики, мистер Уэстон!

И она удалилась в дом, для большей убедительности хлопнув дверью.

Бен, пожав плечами, взглянул на англичанина:

— По-моему, тут нет ничего обидного. Не обращайте на нее внимания, Джеф. Больше всего она злится на себя, но ей легче сорвать свою злость на вас.

С минуту он разглядывал конверт.

— Это весьма великодушно с вашей стороны. Я ценю вашу помощь, и моя племянница тоже, хоть она и недостаточно хорошо воспитана, чтобы признаться в этом. Не позволяйте ей садиться себе на шею, пока нас не будет. Знаете… она ведь непременно сядет, дайте ей только волю.

— Она хочет отобрать свое ранчо, — коротко согласился Джеф.

— Шел, может быть чертовски упрямой, когда ей что-нибудь взбредет в голову. Я не смогу вас упрекнуть, если она тут заартачится, и вы перекинете ее через колено да всыплете ей по первое число! Ей это не повредит.

Джеф улыбнулся:

— Интересная мысль.

— Вот-вот, не правда ли?

Бен ненароком обернулся к решетчатой двери. За нею, в полумраке, стояла Шелби, не сводя глаз со своего дядюшки. Старательно шевеля губами, она произнесла только одно слово: «Предатель!»

На следующее утро, едва только взошло солнце, Шелби устроила целое представление, показывая, как она надрывается над приготовлением завтрака. Она, точно фокусник, жонглировала горшками и сковородками, помешивая овсянку, поджаривая яичницу и гренки, поэтому, когда Джеф появился и попытался заговорить с нею, она притворилась, что слишком занята, чтобы отвечать. Она подумала, что легче избегать его, когда Бен и Тайтес оставались в доме: им обоим было так неловко из-за ее поведения, что они просто из кожи вон лезли, стараясь занять его разговорами за едой и по вечерам, сидя перед очагом. Они рассказывали разные истории, играли с ним в кункен [6] или в шашки, приглашали прогуляться и покурить при луне. Шелби не особенно задиралась в эти три дня, но в глазах ее мерцал затаенный огонь, и Джеф не сомневался, что она и не думает сдаваться.

Он и сам был упрям, хотя вел себя при этом не так, как Шелби. Джеф выжидал, используя свои запасы не тронутого доселе терпения. Это его качество почти не проявлялось в Лондоне, где вся жизнь была заранее расписана. Общение с Шелби Мэттьюз требовало совсем иного рода выдержки. Она подкалывала его при каждом удобном случае, и ему приходилось все время быть настороже, чтобы предупредить ее очередную, неизвестно какую выходку. Шелби раздражала его, пленяла, доводила до бешенства, очаровывала, притягивала… а нередко и оскорбляла. Теперь, однако, подливая себе в крепкий чай, молоко и глядя, как одной рукой она откидывает со лба прядку волос, а другой в это время переворачивает гренок, он вдруг подумал, что, как ни странно, ему до сих пор еще не было скучно в ее присутствии. Никто, кроме Чарльза Липтон-Лайенза, не знал, как много это значит для него.

Шелби в душе была уверена, что он сыт по горло ее дерзкими выходками, что ему хочется тепла, внимания и заботы спокойной, домовитой девушки. Англичанки ведь, без сомнения, изысканны и хорошо воспитаны!

— Пахнет очень аппетитно, — заметил Джеф, изголодавшись скорее по разговору, чем по завтраку.

— Прекрасно.

Взмахнув сковородой, Шелби перевернула гренок на другую сторону.

— Я не могу разговаривать, когда готовлю.

Ее взгляд, ее жесты поражали; казалось, самый воздух вокруг нее пропитан какой-то удивительной, исходящей от нее силой, — сейчас как раз была одна из таких минут. Она сжимала в одной руке лопаточку, другой рукой упиралась в бедро. Шелби была одета в свою неизменную блузку с высоким воротом и в юбку с разрезом, виднелись пятна от яичного желтка на синем клетчатом переднике, и даже в этом наряде необычайное изящество сквозило во всем ее облике. Она не заколола свои пышные волосы, а ее прекрасное, нежное личико пылало.

Шелби почувствовала взгляд Джефа, его мысли точно передались ей, обжигая ее. Лопаточка повисла в воздухе; она ответила ему ясным, простодушным взглядом.

— Что горит? — закричал Кэйл, врываясь в дом, Лусиус и Марш вбежали за ним.

Шелби, неожиданно спустившись на землю, схватила с огня сковородку, сбрасывая с нее обуглившиеся кусочки гренков. Рассерженная, смущенная, она яростно, взглянула на Джефа:

— Я же говорила вам, чтобы вы не отвлекали меня, когда я готовлю!

В ответ он лишь слегка приподнял бровь. Внутри у него что-то неожиданно сжалось, но он вовсе не собирался этого обнаруживать. Вместо этого, под изумленное молчание работников, он встал и подошел к великолепной, сияющей плите, у которой стояла Шелби, раскладывая по тарелкам завтрак.

— Вам, без сомнения, необходима помощь, — заявил Джеф, — и, к счастью, я здесь, чтобы оказать вам ее.

Шелби не могла не оценить его прекрасные манеры.

— Мне повезло, — пробормотала она, нехотя улыбнувшись.

— Ага! — выдохнул за столом Марш.

Шелби старалась показать также, что она способная, деловая женщина. Это была та роль, которую она, при желании, могла отлично исполнить, но у нее редко появлялось такое желание со времени приезда на ранчо «Саншайн». Однако теперь, когда Джеффри Уэстон был ее зрителем, она после завтрака уселась за письменный стол.

— Вести хозяйство на ранчо — непростое дело, — заметила она, когда он остановился за ее стулом. Шелби пожалела, что у нее нет очков в золотой оправе, — они бы прекрасно подошли для такого случая. Тем не менее, она открыла толстую бухгалтерскую книгу, поворошила стопку счетов и расписок и взяла в руки перо.

— Я немного разбираюсь в таких делах — у меня у самого в Англии есть имение, — сообщил Джеф. — По правде говоря, у меня работает управляющий, но я поставил себе за правило самому во все вникать. Нам нужно будет как-нибудь в ближайшее время посидеть вместе, и вы введете меня в курс дела.

— Боюсь, мне нелегко будет выбрать время. Я слишком занята.

— Вам кто-нибудь говорил уже, что воспитанности у вас меньше, чем у кошки? — поинтересовался Джеф все тем же дружеским, непринужденным тоном.

— Нет! Мои друзья считают меня необыкновенно привлекательной и милой. — Она склонилась над пачкой счетов. — Боюсь, у меня сейчас слишком много работы. Если позволите…

Джеф отошел, не сказав ни слова, и Шелби улыбнулась, чрезвычайно довольная, утренними успехами. Он снова уедет в Коди, и, она была уверена, очень скоро поймет, что для него куда лучше оставаться в городе. Зачем мучиться здесь, на ранчо, где его постоянно гонят, оскорбляют и всячески дают почувствовать, что его присутствие нежелательно.

Утро распускалось, расцветало, как дикие цветы на горных склонах. Не протомившись над счетами и получаса, Шелби почувствовала, что ни минуты больше не может выдержать в доме. Англичанина рядом не было, так что ей не нужно было притворяться занятой, и она радостно выскочила из-за стола и помчалась надевать сапоги и короткую жокейскую курточку.

Шелби выбежала за дверь и обнаружила Мэнипенни, сидевшего, в плетеном кресле на веранде. Он завтракал отдельно, так что она почти забыла о его существовании. Старик сегодня надел соломенную шляпу, и она выглядела невероятно комично на его громадной голове. Увидев ее, он тотчас же поднялся, выпрямился во весь свой исполинский рост и поклонился ей.

— Доброе утро, мисс Мэттьюз, — проговорил он протяжно,

— Доброе утро, мистер Мэнипенни. Что это вы читаете?

Он взглянул на корешок книги, которую держал в руках:

— «Юстаса Даймондса» Энтони Троллопа, мисс.

— Чудесно! Я так люблю Троллопа!

— Вот как? В таком случае вам нужно поговорить с его свет… я хотел сказать, с мистером Уэстоном. Это его книга. Он привез сюда целый сундук одних книг.

— А… — Шелби шагнула к дверям. — Ну, я пошла. До свидания!

Кивнув на прощание, Мэнипенни медленно опустился в кресло и опять погрузился в чтение.

Шелби поспешила к конюшне, стараясь не думать о сундуке с книгами, хранившемся у Джефа в комнате. Как она соскучилась по новым книгам, особенно таким, как «Юстас Даймондс»! Если бы только он был гостем на ранчо, а не захватчиком! Как он смеет критиковать ее манеры, когда сам имел наглость заставить ее выполнять условия этой нелепой игры! Любой настоящий джентльмен посмеялся бы и оставил в покое и ее, и ранчо «Саншайн».

У входа в конюшню Шелби с удивлением услышала голоса. Поскольку рабочих рук у них сейчас — пока мужчины не вернулись из Биллингса — и так не хватало, она была уверена, что Марш, Кэйл и Лусиус давно уже отправились на дальние границы их владений, чтобы заняться там почти законченными ограждениями.

— Здравствуйте, мисс Шелби, — окликнул ее Лусиус из темной глубины сарая. — Я оседлал Бродяжку и вывел его в кораль, так что он ждет вас, мэм.

— Я очень благодарна тебе, Лусиус, но…

Она вдруг замолчала, заметив Джеффри Уэстона. Он вышел из полумрака; на губах его играла понимающая улыбка.

— Так быстро покончили со всеми счетами? Да вы просто кудесница!

Краска залила щеки Шелби. Она взглянула на молодого ковбоя:

— Почему вы не ставите изгороди для загонов? Не можем же мы позволить животным бродить без клейма, где им вздумается, пока корали не будут закончены!

— Я понимаю, мэм, но я заговорился с мистером Уэстоном о седлах и, боюсь, потерял уйму времени. Вы представляете — он привез сюда английское седло, тащил его с собой всю дорогу! Вообще-то, отличная штука! Но я уговорил его попробовать наше калифорнийское для этого потрясного американского коняки, Чарли. Все, считайте, что нас здесь уже нет, мэм, мы сейчас по коням и тотчас же возьмемся за изгороди.

Парень вразвалочку подошел к ней, кривоногий, с улыбкой во весь рот.

— Хотите поехать с нами?

— Нет.

Шелби повернулась и направилась к коралю.

— И не забудь, Лусиус, работа не ждет!

Через несколько минут Шелби уже пустила свою пегую лошадку галопом. Следуя вдоль изгибов реки, они, оставив позади ранчо со всеми его постройками, ехали в сторону хребта Картера. Затем, повернув на восток, Шелби и Бродяжка оказались на изумрудно-зеленых горных лугах, среди которых там и сям виднелись заросли зеленеющих свежей листвой деревьев, струились нити ручейков и речушек. Воздух тут был прохладнее, ветерок трепал волосы Шелби.

Несколько их коров и быков забрело и сюда, некоторых она узнала по их особым отметинам. Скоро на них появится клеймо ранчо — круг с расходящимися от него лучами, как солнце на рисунке ребенка. Несмотря ни на что, мысль об этом порадовала Шелби. Никто не сможет отнять у нее ее любовь к ранчо.

Показалась маленькая долина, скрытая в отрогах холма. Трава здесь, была усеяна красочным разноцветьем диких цветов: желтых, голубых, пурпурных, белых и красных всех оттенков. Шелби вскоре захотелось рассмотреть их поближе. «Интересно, — подумала она, — можно ли перенести эти цветы в дом и пересадить их в ящики на окне?» Она спрыгнула на землю, опустилась на влажную траву и с жадностью впитывала красоту залитого солнцем пейзажа своих владений, раскинувшихся в долине реки Шошони. Бродяжка, казалось, почувствовала ее настроение. Лошадка бродила вокруг, пощипывая траву и терпеливо ожидая.

Шелби сорвала люпин, камнеломку, игольчатые астрочки и еще какие-то стелющиеся по земле цветы. Успокоенная, убаюканная всей этой красотой, она на мгновение откинулась на спину. Теплое солнце ласкало ее лицо; потом она вдруг почувствовала, что солнце, ушло куда-то и она продрогла. Она села, сообразив вдруг, что спала, и довольно долго. Сердце ее забилось быстрее, когда она стала оглядываться вокруг, ища свою Бродяжку. Ее нигде не было видно. «Она, наверное, где-то рядом… или ушла обратно в конюшню, — сказала себе Шелби, поднимаясь на ноги. — Ну, перестань, успокойся!»

— Бродяжка! — позвала она и стала кругами бегать по лугу, пока голова у нее не закружилась и она не охрипла. Потом, заметив густую поросль тополей на ближнем склоне холма, она, точно по наитию, решила поискать там. Первое, что увидела Шелби, поднявшись на холм и пройдя за деревья, была яма, полная жидкой грязи; потом она увидела пони. Сердце ее сжалось от ужаса.

— Ох, малышка! — На глаза ей навернулись слезы. — Что же это ты наделала?

Маленькая лошадка по грудь погрузилась в густую черную грязь. Она посмотрела на Шелби долгим, молящим взглядом, потом тихонько заржала и попыталась высвободиться. Черная жижа стекала уже по ее гриве, доходя до проплешинки, оставшейся после того, как Шелби выстригла себе фальшивые усы.

Шелби была беспомощна. На ранчо она была так занята другими мыслями, что даже забыла прихватить с собой, как обычно, моток хорошей, крепкой веревки — хотя одной ей все равно было бы не вытащить Бродяжку, даже если бы у нее и была веревка.

Сколько отсюда до ранчо? Сколько потребуется времени, чтобы сбегать туда за помощью? Бродяжка была такой маленькой и не слишком сильной, и Шелби боялась, что она перестанет бороться и уйдет на дно ямы прежде, чем она успеет спасти ее.

— Малышка, тебе придется пока остаться здесь, — наставляла она испуганного пони. Плача и уже не сдерживаясь, Шелби воскликнула: — Стой спокойно и жди, я, приведу подмогу, но не знаю, сколько времени на это уйдет. Я понимаю, что тебе страшно, Бродяжка, но я спасу тебя.

Она подняла глаза к небу и всхлипнула.

— Милый, добрый Господи, пожалуйста, помоги нам, сделай так, чтобы все было хорошо! Если ты спасешь Бродяжку, то я обещаю, что…

Прежде чем Шелби успела договорить, отличное лассо пролетело над ее головой, застыло, казалось, на секунду в воздухе над ямой и опустилось наконец, обвив шею лошадки. Шелби, потрясенная, не могла ничего понять. Обернувшись, она чуть не налетела на Чарли — прекрасного гнедого жеребца.

— Не ожидали?

Джеф смотрел на нее сверху, со спины своей лошади. Другой конец веревки был надежно обмотан вокруг луки его нового калифорнийского седла.

Человек, которого Шелби ненавидела больше всего на свете, спасал ее обожаемую лошадку.

Глава пятая

— Я выжидал случая от чего-нибудь вас спасти, — сказал Джеф, натягивая веревку. — Поможет ли мне это доброе дело заслужить ваше расположение?

— Я… Я… О, ради Бога, скорее!

Джеф ласково уговаривал пони, подбадривая и его, и Чарли, который, казалось, понимал, что от него требуется. Жеребец точно врос в землю, ему удалось даже чуть-чуть податься назад, а Джеф тем временем постепенно выбирал веревку — медленно, пядь за пядью. Лошадка поначалу забилась, глядя на них большими испуганными глазами, но потом, должно быть, почувствовала, что копыта ее больше не затягивает топкое дно ямы. Не сопротивляясь далее, она безропотно позволила вытащить себя из трясины.

Шелби все еще плакала. Ее белоснежная блузка была испачкана грязью, волосы растрепались, на лице отражалась целая гамма разнообразных чувств, каких Джеф никогда не замечал у нее раньше. Броня дала трещину… и, подумать только, что за нею открылось, размышлял он. Удивительно. Он смотрел, как она, спотыкаясь, бежит к лошадке. Не обращая внимания на черную жижу, стекавшую с пони, Шелби обняла его, потом сняла лассо с его шеи. Ведя, на поводу Бродяжку, с веревкой в руке, она подошла к Джефу и его жеребцу.

— Теперь вы, наверное, воображаете себе прекрасным рыцарем в сияющих доспехах, — пробормотала Шелби, протягивая ему веревку.

Он на мгновение задумался, потом наклонился с седла, глядя ей прямо в глаза:

— Шелби, на вашем месте я не стал бы паясничать в такую минуту.

Солнечный лучик, прорвавшийся сквозь облака, упал на Джефа, озаряя его сиянием. Слезы у Шелби высохли, но она все еще была взволнованна, сама не понимая почему. Быть может, к ее обиде на Джефа примешивалось необычайное восхищение им как мужчиной. Она уже задумывалась над этим, ее тело откликалось на его обаяние — и чем сильнее становился этот отклик, тем жестче и бесцеремоннее она вела себя с Джефом. Сама эта бесцеремонность уже была подозрительна, понимала теперь Шелби.

— Я должна поблагодарить вас от всего сердца за спасение моей дорогой Бродяжки, — сказала она прямо. — Это, конечно, не снимает других проблем в отношениях между нами, но…

— Может быть, вы хоть немного смягчитесь ко мне? Голос у него был низкий, глубокий, глаза теплые, ласковые.

— Я ведь не уеду, вы знаете. Я понимаю, что вы мечтаете об этом, но этого не будет.

Шелби вдруг пришло в голову, что, может быть, она этого и не хочет. Как могут ее чувства быть столь противоречивы?

— Я… Мне стыдно, что я могла поступить так глупо, так неразумно потерять половину нашего ранчо. Все это кажется мне дурным сном, который вы могли бы рассеять, если бы сказали, что не признаете эту сделку действительной! — Гнев ее опять начал разгораться. — Нельзя сказать, чтобы вы мне не нравились…

— Вот как?

В уголках его глаз собрались морщинки.

— Не будете ли вы, так добры удостоверить это письменно, в присутствии свидетелей?

Он спокойно положил свою руку на ее запачканную грязью ладошку и слегка сжал ее.

— Шелби, я прекрасно понимаю все ваши намеки, и тонкие, и не очень, на то, что я должен отказаться от этого выигрыша. Не знаю, почему вы не можете понять и принять тот факт, что игра закончилась, и вы проиграли. Дороги назад уже нет. Я мог бы понять ваши взгляды в отношении моего долга джентльмена, если бы я, а не вы затеял эту игру, если бы я предложил эту невероятную сделку, — но все это сделали вы. Вы выбрали меня, заставили меня играть с вами и так далее. Я не вижу никаких доказательств, которые подтверждали бы ваше обвинение, что я худший из негодяев.

Джеф помолчал. Руки ее потеплели в его руках и слегка дрожали.

— А вы?

Шелби пристально рассматривала носки своих сапог; наконец она покачала головой, пробормотав еле слышно:

— Нет. И ведь я не принадлежу к тем женщинам, которые считают, что мужчины должны относиться к нам как-то иначе, поддаваться нам, позволяя выигрывать, или исполнять все наши прихоти. Я знаю, что ни в чем не уступлю любому мужчине… только мое несчастное упрямство и злость от проигрыша не позволяли мне смириться с последствиями этой проклятой игры!

Слезы ее брызнули на их сплетенные руки.

— Ничего страшного.

Острое желание привлечь ее к себе, сжать в своих объятиях побудило Джефа, напротив, откинуться назад. Шелби волновала, притягивала его; такого с ним никогда еще не бывало, и это тревожило его.

— Я находил ваши выходки скорее забавными. Я никогда не встречал такой девушки, как вы!

Удивление и нежность, прозвучавшие в его голосе, заставили ее тихонько рассмеяться и слегка отступить назад.

— Знаете, я ведь еще не совсем сдалась, но с этой минуты постараюсь играть с вами в открытую. Если я получу свое ранчо обратно — я выиграю его честно или придумаю, как мне выкупить его, но я не стану больше пытаться выставить вас вон, выкидывая какие-нибудь фокусы. Я так обязана вам за спасение Бродяжки!

Лошадка ласково потерлась о свою хозяйку и потрясла гривой. Потянувшись, чтобы погладить пони по холке, Джеф сказал:

— Я принимаю пока что и это. Ну, так как, объявляем мир? — Ему почудилось, что нежное личико Шелби порозовело. — Он может таить в себе больше радости, чем вы думаете.

— Этого-то я и опасаюсь.

И снова влечение безудержной, сумасшедшей волной нахлынуло на Джефа. Шелби не смотрела на него, и он не мог отвести глаз от ее красивого, яркого рта, раздумывая, что она сделает, если он поцелует ее. Он уже начал склоняться к ней, когда Бродяжка протиснулась между ними, без сомнения гораздо лучше сознавая происходящее, чем Шелби или, может быть, даже сам Джеф.

— Послушай-ка, — обратился он к пони с наигранной строгостью. — Я только что спас твою жизнь. Так что попрошу обращаться со мной соответственно!

В последующие несколько дней, между Шелби и Джефом завязалась настоящая дружба. К ней, разумеется, примешивалось и нечто другое, но безукоризненная воспитанность Джефа спасала его. Он был осторожен с Шелби, понимая, что она еще совсем неопытна и он может отпугнуть ее навсегда, если коснется ее прежде, чем она будет к этому готова.

В остальном, однако, Шелби была сильной, бесстрашной и уверенной в себе. Джеф и в Англии был знаком с женщинами, чем-то похожими на нее, но большинство из них были девчонками-сорванцами, с целой оравой братьев и… напоминали лошадей, которых они так любили.

«Разве можно сравнить с ними Шелби», — размышлял Джеф этим солнечным полднем, глядя, как она идет к нему своей решительной и в то же время необычайно грациозной походкой. Это была самая обворожительная девушка, какую Джеф когда-либо встречал. Как великолепны были ее волосы цвета корицы, высоко закрученные на голове, заколотые черепаховыми шпильками. А ее глаза — чистые, голубые, чуть удлиненные, будто стремящиеся вслед за линией взлетающих, точно крылья, бровей… нежные очертания щек, яркий рот… И как ей идет ее белоснежная блузка, мягкими складками льнущая к груди.

— Вы уже покончили с приготовлением рагу? — поинтересовался он, прислонившись к воротам кораля.

— Да, оно уже в горшочке, тушится, и это надолго. — Она прикрыла глаза от солнца. — Мне бы хотелось быть богатой настолько, чтобы взять кухарку. Я стараюсь, и, честное слово, дядя Бен говорит, что я кое-чего достигла, но когда я вынуждена торчать у плиты в такой день, как сегодня…

— Я слышал, тут есть один повар, он ездил раньше с походной кухней, но теперь уже слишком стар, чтобы переезжать с места на место, — заметил Джеф, глядя на нее.

— О, мы никогда не сможем позволить себе такой роскоши, тем более что я сама прекрасно с этим справляюсь…

Внимание Шелби вдруг отвлеклось, когда она увидела Марша и Кэйла — те выходили из конюшни с парой мотков веревки, ведя за собой необъезженного молодого жеребца.

— Погодите-ка минутку! Что это вы тут слоняетесь посреди бела дня? У нас еще столько работы! На будущей неделе загон!

Оба молодых ковбоя уставились на грязные, обшарпанные носы своих сапог, внимательно разглядывая их и предоставив Джефу выпутываться. Он храбро расправил плечи:

— Боюсь, вы поймали нас на месте преступления. Конечно, я как будто приспособился к вашим обычаям, однако с удовольствием бы еще кое-чему поучился, в особенности, что касается жизни на ранчо. Пару дней тому назад, когда вы были… заняты, мы с ребятами немного задержались после завтрака и они показали мне, как ездить верхом на американский манер, а теперь…

— Я просто не верю своим ушам! Так возмутительно растрачивать лучшие дневные часы…

— Мэм, — вмешался Кэйл, — нам не помешает пара лишних рабочих рук, особенно когда Джимми, Тайтес и Бен в Биллингсе, но от Джефа не много толку, пока он не обучится свободно кидать лассо, стрелять и скакать верхом, как это делается у нас. — Он кончил скручивать цигарку, лизнул языком бумагу и добавил: — По мне, так то время, что мы работаем с Джефом, — это что-то вроде капиталовложения.

—Джеф?

Не ослышалась ли она? Когда этот тепличный англичанин, успел завоевать расположение ее обветренных, грубоватых ковбоев?

— Вы называете его Джеф?

— Ага, — подтвердил Марш. Он бросил одну веревку Джефу, который поймал ее и подошел к парням.

— Какой длины веревка? — спросил он у Кэйла. — Это обычная длина?

Шелби не могла вынести, чтобы ее оставили в стороне, из-за того, что она женщина. А потому, прежде чем Кэйл успел открыть рот, она поспешила к ним, выкрикивая на ходу:

— Сорок футов, правильно, Кэйл? Двадцать пять идет на бросок и пятнадцать остается для закрепления.

Шелби протиснулась между оградой кораля и Маршем, радостно улыбаясь, будто это она все придумала.

— Меня этому научил отец еще в Дэдвуде, а уж он-то мастер бросать лассо. Папа иногда брал веревку в шестьдесят футов, так как мог забросить и сорок при попутном ветре.

Она положила руку на плечо Марша:

— Это не ты заарканил оленя пару недель тому назад?

— Это я, — сказал Кэйл. Он недоверчиво покосился на нее.

— Кто готов тренироваться? — крикнула она. — Сколько ни тренируйся бросать лассо — все будет мало, я всегда это говорю.

— Ага, — согласился Марш и подмигнул Джефу.

Они решили предоставить англичанину право бросать первым. Остальные уселись рядышком на стену кораля, наблюдая, как Джеф вскочил на свою лошадь и сделал несколько попыток заарканить ускользающего, неуловимого жеребца, который, точно танцуя, уходил от него, не даваясь ему в руки.

— Куда легче было упражняться с Бродяжкой, — шутливо крикнул он Шелби. — Она стояла смирно, и Чарли тоже не двигался. Я нахожу это совершенно…

Он осекся, не в силах выговорить слово «невозможным».

— Нужно размахнуться и бросить так, чтобы петля развернулась в воздухе, — крикнул Кэйл. — Бросать, когда нет петли, бесполезно — так никогда не поймаешь лошадь!

Джеф продолжал тренироваться, прошел уже час, и Кэйл с Маршем решили, что лучше им приняться за изгороди, пока погода позволяет. Какие-то подозрительные облака начинали скапливаться на севере.

Когда они с Шелби остались в корале одни, Джеф признался:

— Я чувствую себя точно промотавшийся игрок. Даже чтобы привыкнуть к новому седлу и к новым местам, мне понадобится вся весна.

Вертя в пальцах лассо, он улыбнулся, глядя на нее.

— Я приехал сюда, уверенный, что подготовлен наилучшим образом, — я ведь не только ездил верхом и брал препятствия с лучшими английскими наездниками, но и объезжал лошадей. Единственное, чего я не учел…

— Здесь все совсем другое?

— Абсолютно все. Даже седло — мое английское седло настолько отличается от вашего, что ездить на нем — все равно как ездить вообще без седла. Эти стремена расположены гораздо дальше, поэтому и ногами я проделываю совершенно не то, что раньше, — я почти стою в стременах и держусь скорее бедрами, чем коленями. — Джеф, посмеиваясь над собой, покачал головой: — Это как заново учиться ходить. Я ездил верхом почти столько же…

— Ну, вам ведь не обязательно переучиваться. У вас есть ваше английское седло. Вы могли бы пользоваться им и ездить себе преспокойно, вместо того чтобы мучиться со всей этой чепухой.

Ему нравилось, как речь ее то и дело меняется, как легко и естественно переходит она от западного просторечия к языку образованной, благовоспитанной барышни.

— Тогда для чего было приезжать сюда — и оставаться? Если бы я продолжал вести себя так, как в Англии, какой же тогда смысл во всем этом? Не знаю, правда, сумею ли я научиться заарканивать лошадей, как парни, — так резко вздергивая их на дыбы, что они чуть ли не кувыркаются в воздухе, но… быть может, я привыкну и к этому.

Он бросил над головой лассо, наблюдая, как петля плавно разворачивается в воздухе, и улыбнулся.

— Я хочу быть полезным, хочу жить и наслаждаться полной жизнью здесь, на ранчо «Саншайн».

Шелби широко улыбнулась ему в ответ.

— Ну что ж, на этот раз получилось совсем неплохо! Если вы для начала потренируетесь на столбах, то, думаю, часам к четырем вы таки заарканите лошадь!

Джеф вскоре научился отлично набрасывать лассо, и, как оказалось, он прекрасно умел стрелять. Шелби решила, что было бы неплохо немного покрасоваться перед ним, после того как она так великодушно нахваливала умение набрасывать лассо и верховую езду Джефа, а потому в тот же день, позднее, она предложила ему посоревноваться в стрельбе из ее винчестера.

— Он в точности такой же, как у Анни Оуки, — тот, из которого она стреляет в шоу «Дикий Запад», — объяснила ему Шелби, пока они расставляли бутылки и раскладывали даже несколько мелких камешков на садовой ограде.

— Я вам не говорил, что видел их представление в Лондоне в 1887 году?

Он взял винтовку и подержал ее в руках, пытаясь выбрать наиболее удобную позицию для стрельбы.

— С того вечера, наверное, и началось мое нынешнее путешествие в Вайоминг.

— Правда? Как интересно! Мир теснее, чем мы думаем. Она рассеянно наблюдала за его приготовлениями.

Джеф медленно поднял винтовку и стал целиться. Палец его нажал на курок, и первая бутылка разлетелась, брызнув осколками.

Шелби восторженно вскрикнула, стараясь держаться дружелюбно и не завидовать его успеху, пока не придет ее очередь.

Бутылки одна за другой разбивались и падали, но Джеф бил их через одну.

— Для вас, — сказал он Шелби, улыбнувшись своей самой приветливой улыбкой.

Очень скоро от ее чувства спортивного товарищества не осталось и следа, а он, все так же метко, продолжал сбивать камешки, сбив даже, самый маленький с первого же выстрела.

К тому времени, когда винтовка перешла к Шелби, она уже начала хмуриться. Даже ее старший брат Байрон не мог победить ее в стрельбе по мишеням. Она перезарядила винтовку, затем прицелилась и выстрелила. Первая бутылка разбилась и взлетела в воздух. Джеф зааплодировал.

— С ума сойти! В жизни не видел женщины с таким обилием всяких талантов!

Шелби искоса взглянула на него, прежде чем снова прицелиться. Она чувствовала, что он подыгрывает ей — буквально с той минуты, как он уменьшил для нее трудности попадания, увеличив расстояние между целями. Когда она снова спустила курок, пуля только скользнула по бутылке, и та послушно покатилась с ограды и с глухим стуком упала в грязь. У Шелби мурашки пробежали по спине, и она поразила оставшиеся цели в самое яблочко.

— Превосходно! Но, мне кажется, освещение сейчас не такое благоприятное, как несколько минут назад. Несомненно, именно из-за этого вы…

Шелби перебила его:

— Вам незачем извиняться за меня или просить прощения за то, что вы победили меня с моей собственной винтовкой. — Повернувшись к дому, она вздернула подбородок и добавила: — По-видимому, я опять недооценила вас, потому что вы англичанин. Я все еще забываю, что именно так я и потеряла ранчо.

— Это от вашего рагу идет такой аромат? — поинтересовался Джеф, направляясь вслед за Шелби. — Господи, я вдруг почувствовал, что голоден, как волк, — чего бы я только не сделал ради хорошей чашки чая!

— Я поставлю чайник.

Шелби позволила ему распахнуть перед ней решетчатую дверь, добавив через плечо:

— Но я выпью виски.

К тому времени, когда чайник закипел, и Шелби принялась заваривать чай, Джеф уже развел огонь в очаге, а облака, собиравшиеся на небе, стали зловещими, угрожающими.

— По-моему, надвигается буря, — заметил он. Сквозь кухонное окно Шелби увидела белую вспышку молнии, за нею гулко, раскатисто прогромыхал гром.

— Надеюсь, у мальчиков хватит ума укрыться где-нибудь, а не возвращаться в грозу.

— Интересно, что там поделывает Мэнипенни? Я его целый день не видел, — пробормотал Джеф, помешивая молоко в чае. — Читает, наверное.

Шелби не выдержала.

— Троллопа? «Юстаса Даймондса»?

Он взглянул на нее с легким недоумением, затем направился в маленькую комнатку Мэнипенни в глубине дома. На стук в дверь послышалось приглушенное:

— Хм-м-м? Кто там? — что еще больше озадачило Джефа.

Он открыл дверь:

— Что тут с тобой приключилось, старик? Надеюсь, ты попил чаю, пока я там заарканивал лошадей?

Тон его был легкий, насмешливый, но он тотчас осекся, увидев Мэнипенни в постели. Слуга был в шелковой китайской пижаме и в ночном колпаке, — закутавшись, он лежал под одеялами.

— Что с тобой? Ты болен?

— Боюсь, это так, милорд.

Лицо у старика было такое, будто он только что откусил кусок лимона.

— Я думаю, это… лихорадка.

— Боже милостивый! Но это ужасно!

Джеф подошел к нему поближе.

— Я еще ни разу не видел тебя больным, мой дорогой, верный друг!

— Я могу лишь предполагать, что… — Мэнипенни прикрыл рот аккуратно сложенным, чистым платком, потом глубоко закашлялся. — Это страшное место, я думаю. Тут, должно быть, видимо-невидимо всяких экзотических микробов.

— Но что же нам делать? Может быть, вызвать врача? Ты голоден? Давай, я принесу тебе чашку горячего чая с лимоном и виски, хорошо?

Вид у Мэнипенни был вялый, его, казалось, клонило ко сну.

— Я просто немного подремлю, милорд.

Нахмурившись, Джеф вернулся в гостиную. Гром снаружи грохотал непрестанно, дождь струйками стекал по оконному стеклу, и огонь, который он развел в очаге, весело полыхал и потрескивал.

— Ваш чай остывает, — заметила Шелби, помешивая тушившееся с овощами мясо. Аромат сочных, щедро политых соусом кусков баранины с морковью, картофелем и луком наполнил дом.

— Как только маисовый хлеб будет готов, мы можем начинать есть. Ну и ну, хотелось бы мне знать, удастся ли им вернуться хотя бы к ужину!

Джеф смотрел, как она смешивает кукурузную муку, яйца, пахту и все необходимое, гадая, что бы такое могло быть — маисовый хлеб?

— Можете вы теперь уделить мне минутку? — сказал он, когда она сунула два противня в духовку. — Боюсь, Мэнипенни заболел. Он думает, что это лихорадка.

— Вы хотите сказать — простуда? — Она нахмурилась. — Почему же он ничего не сказал?

Вытирая руки о передник, Шелби прошла в свою крохотную кладовку. Джеф пошел за ней.

— Знаете, он человек старой закалки и терпеть не может жаловаться, тем более людям не своего круга. Мне кажется, Мэнипенни мог бы сказать об этом другому слуге, но только не мне.

— Но это смешно!

Шелби перебирала пузырьки на полке с лекарствами. Она неодобрительно взглянула на него и недоуменно пожала плечами:

— Это уж чересчур! Вы, англичане, просто невозможны!

— Вы не услышите от меня возражений. Как вы думаете, почему я приехал в Вайоминг?

— Так-так, вот это мы ему и дадим, — Шелби взяла коробочку, на которой был изображен усатый разбойник в громадном сомбреро.

— Думаю, это мексиканское лекарство от головной боли подойдет также и при температуре, так что начнем с него.

— Какое оно… необычное, — заметил он без особого воодушевления.

Она не обратила внимания.

— К счастью, у меня есть также «Средство от простуды, излечивающее за двадцать минут». Мама заказала кучу всяких лекарств по каталогу, когда узнала, что я поеду сюда, а я так ни разу и не пила их, однако звучит это весьма обнадеживающе!

Джеф взял коробочку и прочитал вслух: — «Примите несколько доз этого превосходного препарата при первых признаках заболевания, и вы почувствуете себя здоровым». Ладно, я, правда, не очень-то этому доверяю, но что нам, в конце концов, терять?

— Я буду ухаживать за ним, и к утру он уже будет как огурчик. Вернувшись на кухню, Шелби приготовила большую чашку чая для Мэнипенни, добавив туда лимон, мед, виски и солидную порцию мексиканского лекарства от головной боли и «Средства от простуды, излечивающего за двадцать минут».

— А сами-то вы пробовали эти микстуры? — спросил Джеф, когда они шли в комнату больного.

— Слава Богу, нет. Я никогда не болею.

— Судя по запаху, думаю, это избавит его от страданий — так или иначе… — проборматал он с сомнением.

Мэнипенни, с красными, воспаленными газами и осипшим голосом, пытался возражать, уверяя, что он просто немного устал и не нуждается в помощи, но Шелби и слушать ничего не хотела. Попросив Джефа помочь старому джентльмену сесть, она поправила его ночной колпак, потом поднесла дымящуюся кружку к его губам.

Как ни странно, Мэнипенни проглотил эту взрывоопасную смесь, потом блаженно улыбнулся:

— Я бы сказал, что это ужасно хорошо. Отлично приготовлено, мисс Мэттьюз.

— Мы в Вайоминге, мистер Мэнипенни. Зовите меня просто Шелби.

Он снова опустился на подушки и ответил сонным голосом, еле слышно:

— А я — Перси, моя дорогая… Только для вас. — Рука его нашла ее руку и сжала ее. — Хотите почитать мою книгу? Пожалуйста, возьмите…

— Вы очень добры, Перси, — ответила она, ласково улыбаясь. — Возьму.

Они подождали, пока старый слуга задремал, потом Шелби взяла с ночного столика «Юстаса Даймондса». Джеф недоверчиво покачал головой, когда они на цыпочках вышли из комнаты и прикрыли за собой дверь.

— Перси? — воскликнул он, когда они были уже в коридоре. — Это просто неслыханно! За всю мою жизнь я знал только одного или двух человек, которые осмеливались называть Мэнипенни Персивалем, но сама мысль о том, чтобы кто-нибудь назвал его «Перси», просто непостижима!

— Это ведь он предложил, а не я, — мягко напомнила девушка.

В кухне Шелби сунула тарелки, вилки, ножи и салфетки в руки Джефу, наказав ему накрывать на стол. Ветер рвался и ревел в их долине, неся с собой плотные полотнища дождевых струй. Тонкие оконные стекла задребезжали под напором бури, когда Шелби раскладывала по тарелкам мясо и нарезала горячий маисовый хлеб, поставив к нему маленький горшочек меда. От керосиновой лампы лился мягкий свет на клетчатую скатерть, уставленную кушаньями, и Шелби храбро улыбнулась Джефу, когда они вместе уселись за стол. Вдвоем.

— Что это? — спросила она, глядя на маленькие, из тяжелого стекла, рюмки, наполненные янтарной жидкостью, стоявшие рядом с каждой тарелкой.

— Вы раньше грозились, что выпьете виски, вот я и подумал, что немного хереса, может помочь нам согреться. Я привез с собой несколько бутылок из Лондона.

Шелби с удовольствием отпила, отметив про себя, что на вкус это настоящий напиток богов.

— Не думаю, чтобы вы ели что-нибудь подобное в Англии, — сказала она, словно оправдываясь.

— Вы правы, — согласился Джеф с загадочной улыбкой.

— Что у вас обычно бывает на ужин?

— Ну… Жидкий мясной суп с овощами или крупой, палтус с приправой из омаров, бараньи котлеты. Капуста с рисом… Маринованные огурцы… Грушевый компот.

Он полил медом ломтик маисового хлеба, откусил кусочек и улыбнулся с неподдельным удовольствием.

— Ничего вкуснее не пробовал!

— Вы ведь нарочно все это выдумали, да? — Шелби не выдержала и рассмеялась. — Чтобы не смущать меня. Кто же станет, такое есть?

— Англичане, — коротко ответил он. — Мы тушим и маринуем, чуть ли не все, что едим. Для нас это прямо-таки вопрос чести.

Оба засмеялись. Гроза пронеслась над ранчо и ушла стороной, и Шелби почувствовала себя спокойнее. Надкусив кусочек подрумяненного картофеля, она заметила:

— Надеюсь, мальчики в безопасности и вернутся домой, как только буря утихнет, хм-м-м? Они, вообще-то, привыкли к такой погоде.

— Наверняка, вы правы.

Он доел рагу, лежавшее у него на тарелке, потом заметил:

— Это просто восхитительно. И как странно, что у вас тарелки с «Голубой ивой». Такой же повседневный сервиз был в нашем загородном доме в Йоркшире, когда я был еще мальчиком. Я всегда любил его гораздо больше, чем тот позолоченный фарфор, который так нравился моей матери.

— Я сама его выбрала, когда возвращалась из колледжа в Массачусетсе, — объяснила Шелби. — Не то чтобы я любила копить приданое — я никогда не думала о таких глупостях, но у меня есть собственные вкусы, и я знала, что вряд ли мне удастся найти что-либо подходящее в Дэдвуде.

Шелби смотрела, как Джеффри доливает ей вина в рюмку, и улыбнулась.

— Так мне пришлось потратить один ужасно утомительный день, чтобы купить, что мне нравилось: сервиз с «Голубой ивой», множество бельгийских кружев, которые я пока убрала, льняное постельное белье, кое-какую восточную упряжь, ею я редко пользуюсь, и книги. Я очень дорожу моими книгами. К сожалению, дядя Бен заставил меня оставить большую их часть дома… и я согласилась, потому что беспокоилась, как бы с ними чего не случилось в дороге. Я не знала, чего мне ожидать в этих пустынных местах и что это за дом, в котором мне придется жить.

— Я понимаю. А что это за история с «Юстасом Даймондсом»? — спросил он тихо, захваченный очарованием минуты. Комната изнутри была освещена золотистыми языками пламени, а снаружи в нее проникали ослепительные закатные лучи солнца, прорывавшиеся сквозь грозовые облака. Но Шелби была еще ослепительнее.

— Откуда вы узнали, что Мэнипенни читает Троллопа? Вы что, вдвоем основали закрытый литературный клуб?

— Не совсем.

Она почувствовала, что ей все больше начинает нравиться Джеф. Его непринужденное остроумие, было под стать ее собственному острому уму и воображению и напоминало ей отца. Ей также нравилась его способность сохранять спокойствие чуть ли не при любых обстоятельствах, в отличие от дяди Бена и, уж конечно, от нее самой. И наконец, было что-то еще в карих глазах Джефа, что придавало смысл его холодному спокойствию. Он смотрел на нее с молчаливым пониманием, и оно внушало ей доверие к нему, несмотря на все ее старания воспротивиться этому. Расхрабрившись от выпитого хереса, Шелби выпалила: — Перси сказал мне о вашем сундуке, полном книг!

У него было такое лицо, будто она дала ему пощечину.

— Ради всего святого, не называйте его Перси! Уверяю вас, он не одобрит этого, когда поправится и придет в себя!

Шелби широко улыбнулась:

— А я-то, увидев ваше лицо, решила, что вы сердитесь из-за того, что я узнала вашу тайну.

— Тайну? Но это вовсе не тайна. Вы хотели бы посмотреть книги? Боюсь, сундук, слишком громоздкий, чтобы перетаскивать его, так что нам придется пройти в мою спальню. Совершенно невинно, разумеется! — сказал он легким, непринужденным тоном, промокнул губы салфеткой и отодвинул стул. — Но сначала я помогу вам вымыть посуду.

— Нет, давайте пока просто положим ее в раковину — пусть помокнет.

Она едва могла сдержать нетерпение.

— Я просто не могу дождаться! Ох, вы даже представить себе не можете, как я мечтала о вашем сундуке, полном книг, с тех пор как Мэнипенни упомянул о нем несколько дней назад. Он сидел на веранде и читал Троллопа, и я так завидовала ему! Когда он сказал мне, что у вас есть еще десятки книг, — признаюсь, я подумала о вас самое худшее…

Они шли в его спальню, и Джеф нес бутылку с хересом и обе рюмки.

— Шелби, дорогая моя, что вы хотите этим сказать?

— Я думала, что вы скупердяй, сидящий на своих книгах!

Ему ужасно захотелось привлечь ее в свои объятия, но он только ласково взглянул на нее.

— Клянусь вам, знай я о вашей страсти к литературе, я пригласил бы вас в свою спальню, в первую же ночь после моего приезда.

— И я бы, наверное, оказалась настолько бесстыжей, что согласилась.

Они стояли на пороге его спальни, глядя в глаза друг другу, и искра, казалось, вспыхнула между ними подобно вспышкам молнии, озарявшим ночное небо. Ни один из них не испытывал ничего подобного раньше, и оба они тотчас же отступили назад.

— Не знаю… — пробормотал он.

— Может быть, это не… — шепнула Шелби.

«Ты же культурный человек, — напомнил себе Джеф. — Чего ты боишься?»

«Не будь жеманной дурочкой!» — подумала она.

— После вас, мисс Мэттьюз, — он галантно распахнул перед ней дверь, пропуская ее вперед.

С бьющимся сердцем Шелби переступила порог спальни Джеффри Уэстона и услышала, как он вошел вслед за ней. В комнате стоял чудесный, присущий ему запах, и она не могла отвести взгляд от его белой железной кровати. Она была покрыта стареньким, потертым одеялом, расшитым простым узором, и одна из голубых рубашек Джефа висела перекинутая через ее спинку. На подушке виднелась вмятина от его головы.

Шелби внезапно стало очень жарко, несмотря на ненастный вечер.

Глава шестая

— Сундук…

Джеф встревожился, услышав, как хрипло прозвучал его голос. Это был совсем не тот самоуверенный молодой человек, каким он хотел казаться. Но с другой стороны… разве он не бежал от лондонского света в поисках именно такой встряски, напоминающей о том, что он жив?

«Возможно, я слишком поспешно отверг мое обычное холодное безразличие», — подумал он, указывая на кованый, покрытый холстом сундук. Он и в самом деле был смущен, чувствуя, как все сжимается у него внутри, когда Шелби заглядывала ему в глаза. Что в ней такого особенного? Почему он не ощущал ничего подобного в присутствии английских женщин?

— Он не заперт? — спросила она, опускаясь на колени перед сундуком, стоявшим в ногах его кровати. Лицо ее сияло. — Я просто вне себя от нетерпения!

Джеф налил себе еще одну рюмку хереса и проглотил ее залпом.

— Я тоже, — пробормотал он с усмешкой.

Она смотрела, как он опустился на корточки рядом с ней и откинул крышку, указав своей изящной рукой на содержимое сундука:

— Прошу вас.

— О! Ох, подумать только, какие чудесные книги!

Все они были в кожаных, тисненных золотом переплетах; о них, несомненно, заботились и хранили с любовью. Шелби пришло в голову, что это многое говорит о Джефе: ему так необходимы были книги, что он не побоялся повредить или испортить их, протащив с собой в такую даль. Когда она достала первую из них и посмотрела на название, она пришла в еще большее восхищение.

— «Айвенго»! Я обожаю этот роман. То место, когда он возвращается из крестового похода и принимает участие в рыцарском турнире, и никто не знает, кто это, пока он не поднимает забрало!..

Она вздохнула; у нее даже голова закружилась от восторга.

— О Джеф, тут даже бумага чудесная! Знаете, у моих родителей прекрасная библиотека, но я, по-моему, никогда еще не видела таких великолепно оформленных книг.

— Не спорю, они действительно великолепны.

Он смотрел, как она скинула сапоги и уселась на пол, скрестив ноги, в юбке-брюках и в носках. Пальцы его жгло от желания дотянуться и вынуть черепаховые шпильки из ее волос, позволив им свободно спадать ей на плечи.

— «Доктор Джекил и мистер Хайд»! О-о-о! — Шелби шутливо поежилась. — Осмелюсь ли я прочитать это? Я в восторге от «Острова сокровищ», но мои учителя считали, что такая литература не для девушек, а потом, в колледже, я просто забыла об этом.

Джеф присел напротив нее на коврике и склонился над открытым сундуком. Он тоже снял сапоги, пошевелил пальцами и, пожав плечами, заметил:

— Вещь эта, я бы сказал, скорее, тревожит, чем пугает, и, без сомнения, она доступна не каждому. Но вы, мне кажется, не робкого десятка и способны глубоко проникать в суть. Понимаете, это сказка, полная глубокого проникновения в человеческую природу и попыток уравновесить добро и зло.

— Тогда я непременно прочитаю ее.

Она отложила книгу в сторону и стала вытаскивать другие, издавая радостные восклицания — то потому, что она уже читала эту книгу, то оттого, что давно мечтала прочитать ее. «Моби Дик» был первым в списке книг, которые она хотела прочитать, Шерлока Холмса она открыла для себя прошлым летом, а Диккенс был любимым писателем ее детства.

— Меня всегда приводили в восторг имена его героев, и я плакала без конца, когда с ними случались какие-нибудь несчастья. Я прочитала «Большие надежды» в двенадцать лет, и эта книга произвела на меня громадное впечатление.

Джеф попытался вспомнить, когда его в последний раз что-нибудь приводило в восторг — вплоть до настоящей минуты, — и забыл ответить, пока она не спросила, почему он молчит.

— Я как раз думал, что вы не похожи ни на одну девушку, которую я знал до сих пор.

— Это хорошо?

— И даже очень.

Он улыбнулся ей так, что ее щеки покрылись румянцем.

— И вам нравятся мои книги, хотя среди них нет ни романов Джейн Остин, ни сестер Бронте…

— Я, пожалуй, еще выпью хересу, — сказала Шелби: она смотрела, как он потянулся за бутылкой и тяжелыми стеклянными рюмками. Когда рюмки их снова были наполнены, она предложила тост: — За общие обыкновенные интересы и за необыкновенную дружбу!

Они чокнулись, чувствуя себя весело и беззаботно. Шелби с наслаждением сделала первый большой глоток, потом произнесла задумчиво:

— Признаюсь, я даже представить себе не могла, чтобы мне мог понравиться такой человек, как вы. Я знаю, что мы договорились не вспоминать о вашей прошлой жизни в Англии, но меня мучит любопытство. Вы ведь не простой человек, не так ли? — Она укоризненно погрозила пальчиком. — Герцог?

— Нет, не герцог… но, в общем-то, да, у меня есть титул. По правде говоря, мне бы не хотелось…

— Хорошо, можете не говорить… но скажите мне вот что: что бы вы сейчас делали, если бы были в Лондоне?

Застигнутый врасплох, Джеф с минуту смотрел за окно. Дождь все так же барабанил по стеклам, будто набрасывая на дом полотнища из водяных струй. Комнату Джефа освещали старомодные керосиновые лампы, напоминавшие о тех днях, когда еще не существовало газового освещения, и воздух был довольно прохладный. Вытертый коврик, на котором они сидели, почти не защищал от жестких, нестроганых досок пола. И все же Джеф чувствовал себя счастливее в этой простой, деревенской обстановке, чем в своем собственном особняке на берегу Темзы, с его драгоценными персидскими коврами, хрустальными газовыми люстрами, современными мраморными ваннами, роскошными перинами, слугами, готовыми исполнить малейшую его прихоть, и автомобилями, стоявшими в недавно построенном гараже.

Шелби тронула его за руку:

— Вы не хотите отвечать?

— Если бы я был в Лондоне сегодня вечером… — начал он медленно, — я был бы в театре в Вест-Энде, или на концерте, или в опере. Или я мог бы обедать в каком-нибудь изысканном особняке у кого-нибудь из высшей знати, а за обедом последовал бы пышный, великолепный бал…

Глаза ее широко раскрылись, сверкая точно сапфиры.

— В самом деле? Но если так, зачем же вы приехали сюда? У нас тут нет даже граммофона, не говоря уж о развлечениях, к которым вы привыкли.

— Мне и правда не хотелось бы обсуждать эту…

— Быть может, вы были вынуждены удалиться в изгнание? — Обхватив рукою сундук, Шелби наклонилась вперед и прошептала ему на ухо: — Может быть, вам пришлось бежать в Америку, чтобы затаиться, пока скандал утихнет?

Уголки его губ дрогнули в насмешливой улыбке.

— Мне жаль разочаровывать вас, но нет, я приехал в Вайоминг по собственной воле. Не думаю, что вы поймете меня, но я нахожу все эти развлечения в Лондоне невыносимо скучными.

Она разглядывала его, пока он говорил, подмечая и его профиль, четко вырисовывающийся в мягком сиянии лампы, и острый ум, светившийся в его карих глазах. Он был до кончиков ногтей аристократ, благородный, изысканный; это чувствовалось с первого взгляда, даже если не слышать его правильного выговора и литературной речи. И все-таки в Джеффри Уэстоне появилось что-то грубоватое, мужественное. Отросшая золотистая щетина поблескивала у него на подбородке, а волосы, чуть взъерошенные, вились, спускаясь на воротник его зеленой клетчатой рубашки. Но хотя внешне он и становился похож на ковбоя — продолжал придерживаться определенных привычек, таких, например, как ванна, которую он принял перед ужином сегодня вечером.

Шелби почувствовала, что ее неудержимо тянет к этому человеку, который решил идти за своей собственной путеводной звездой и не видел причин, почему бы ему не оседлать сразу оба света — и Старый, и Новый, — расчистив себе место между ними.

— Почему же я не должна вам верить? — сказала она, наконец. — Я могу любить культуру, и иногда мне не хватает здесь книг, и картин, и музыки, и театра, но я терпеть не могу притворства, а именно в этом, судя по всему, и состоит ваша жизнь в Лондоне. Мне бы тоже до смерти надоела вся эта вычурность и мишура!

Джеф едва мог поверить своим ушам. Он, уже потянулся было к ней, но Шелби — живая, изменчивая в своей безыскусности — мгновенно допила свою крохотную порцию хереса и снова принялась перебирать книги. Находки сопровождались восклицаниями, книги откладывались. Они беседовали о литературе, обменивались мнениями, пока тени не сгустились вокруг них в маленькой комнатке, Шелби вздрогнула и потянулась за бутылкой хереса, наполняя свою рюмку.

— Я думаю, нам нужно еще раз зайти к мистеру Мэнипении, и вас, наверное, утомила моя болтовня…

— Напротив, — перебил ее Джеф, пальцами слегка приподнимая ее подбородок. Он заметил, как румянец медленно заливает ее щеки, и острое, мгновенное желание пронзило его насквозь.

— Прежде чем мы уложим все это обратно, — застенчиво сказала она, — у меня есть предложение, это нечто вроде игры — в колледже мы обычно играли так по вечерам с подругами.

— Игра?

— Не могли бы вы выбрать ваше любимое стихотворение и прочитать мне отрывок? Это многое говорит о человеке.

Джеф не колебался. Он взял тоненький томик из тех, что горкой высились рядом с ней на коврике, и перелистал его.

— Не то чтобы оно было единственным, просто оно отражает мое теперешнее настроение.

— Тем лучше, — сказала она, перебираясь к нему поближе, так, чтобы их руки соприкасались. Счастье волной поднималось из самой глубины ее души. Может ли такое быть, чтобы она провела эти последние часы с человеком, который находил удовольствие в тех же, непонятных для других, вещах, что и она? Разумеется, все это слишком хорошо, для того чтобы быть правдой, но пока Шелби собиралась насладиться минутой.

— Какой это поэт?

Голос ее дрожал от нетерпения.

— Теннисон.

— Потрясающе! Подождите, я попробую угадать… «Лок-

сли Холл»? «Едоки лотоса»?

— Тихо, тихо, не спешите!

Его длинные пальцы, нашли наконец нужную страницу, и он стал читать — медленно, отчетливо — отрывки из большой поэмы «Улисс»:

Любая остановка иль конец — скучны,

Ржаветь — а не сиять на пользу, — как это

грустно,

Будто жизнь дана, чтобы дышать, — когда

и много жизней

Все было б мало, тут же — лишь одна,

Да и от той немного остается; но каждая

минута на счету…

И бледный дух, тоскующий, стремится

За знаньем — ускользающей звездой,

Стремясь непостижимое постигнуть.

Шелби закрыла глаза и шевелила губами, повторяя слова, когда Джеф дошел до тех строф, которые она особенно любила:

Вперед, друзья, еще не слишком поздно

За новым устремляться…

И искать, прикладывать все силы, находить

И не сдаваться.

Тишина — глубокая, полная — царила, пока Шелби не открыла глаза и не увидела, что он смотрит на нее так, что ее бросило сначала в жар, потом в холод. Грудь ее затрепетала, в ней что-то заныло и в сердце тоже.

— Вы прочитали чудесно.

— Херес делает вас чувствительной, ласково подтрунил он.

— Да.

— Ну что ж, теперь ваша очередь.

Улыбаясь, Шелби раскрыла крохотный томик, в ожидании лежавший у нее на коленях.

— Я выбрала рубаи Омара Хайяма в переводе Фицджеральда, — объявила она.

— Невероятно! Признаюсь, мне нравится эта игра. Это действительно позволяет многое понять.

— Я прочитаю только некоторые. — И она начала, выразительно, с чувством произнося каждое слово:

Спросил у чаши я, прильнув устами к ней:

— Куда ведет меня чреда ночей и дней?

Не отрывая уст, ответила мне чаша:

—Ах, больше в этот мир ты не вернешься. Пей!

Перевод О. Румера

Из глины чаша. Влагой разволнуй —

Услышишь лепет губ, не только струй!

Чей это прах? Целую край… и вздрогнул:

Почудилось, мне отдан поцелуй.

Перевод И. Творжевского

Когда голос ее замер, Джеф сказал тихо:

— Вы думаете, это о винопитии и вине? В четверостишиях Омара Хайяма много говорится о вине.

Шелби наклонилась ближе, пока не ощутила аромат его волос и кожи — смесь нежного, душистого мыла и тонкий, еле уловимый запах степной пыли и лошадей. Это была пьянящая, возбуждающая смесь.

— Я так и думала, пока была еще совсем юной и глупенькой. Теперь мне кажется, что он говорит о жизни. «Пить» означает «жить».

— А «поцелуй»?

Джеф и сам пришел в ужас от своего вопроса. Что это, может, тут что-нибудь было в воздухе?

— Я думаю, это означает… вот что.

Шелби обвила руками его шею и прыгнула к нему на колени.

— Я никогда раньше не вела себя так дерзко, — призналась она, когда он крепко сжал ее в своих объятиях. — Пожалуйста, не подумайте ничего плохого.

— Ну конечно, — пробормотал он глухо, и рот его коснулся ее губ, с нетерпением стремясь отведать их сладость, мучительно желая насытиться. Казалось, он желал Шелби с той первой минуты, когда увидел ее в салуне Парселла. Каким-то образом, несмотря на ее нелепый маскарадный костюм, он был пленен.

И вот теперь, думала Шелби, она полностью отдала себя во власть человека, которому должна была бы мстить всю свою жизнь. Вероятно, у нее совсем больше, не осталось гордости — только это жадное стремление теснее прижаться к человеку, который выманил у нее половину ранчо «Саншайн».

Поцелуй был восхитителен; обладая неуемным любопытством, Шелби, кончено, не раз целовалась с мальчишками в Дэдвуде, но ни один из них не шел ни в какое сравнение с Джефом. Рот его был горячий и твердый, искусный и требовательный. Тело его было гибкое и крепкое, волосы мягко вились, когда она проводила по ним пальцами, и он ласкал ее руками столь изящными, что они казались изваянными самим Микеланджело.

Волна ощущений так опьянила Шелби, что она, ошеломленная, была не в силах пошевелиться. Ее внутренний голос приказывал: «Ты не лишишься сознания, как какая-нибудь кисейная барышня! Отвечай же на его поцелуй!» Ощущение его рук на плечах, сквозь блузку и сорочку, не только возбуждало своей лаской, но и было обещанием тех наслаждений, которые Шелби могла себе только вообразить.

Джеф тоже был ошеломлен силой внезапно охватившей его страсти. В течение многих лет он просто проходил сквозь череду движений и ощущений, которые — когда-то острые, — казалось, поблекли со временем. Теперь, целуя щедрые, влекущие губы Шелби, вдыхая ее аромат и держа ее в своих объятиях, Джеф вдруг подумал: он забыл, что такое настоящая страсть. А это чувство было еще жарче, сильнее.

Что с ним происходит? Джеф смутно сознавал, что его пленяет нечто гораздо большее, чем внешняя красота Шелби. Она точно светилась изнутри, зажигая в нем ответную искру… Ради всего святого, не будь, таким слащаво-сентиментальным! — оборвал он себя. Он давно уже оставил какие-либо надежды на истинную любовь, и слишком крепка была броня цинизма, в которую он заковал себя, чтобы так сразу попасться на эту удочку. И все же одного поцелуя Шелби было достаточно, чтобы он задумался, не было ли в стихах поэтов какой-либо доли истины, в конце концов…

Он жаждал расстегнуть ее блузку, коснуться груди, снять юбку, перенести ее на постель, но это было немыслимо. Шелби — девушка из хорошей семьи, неопытная, и Джеф понимал — выпитый херес был отчасти причиной того, что она оказалась в его объятиях.

Он, наконец с усилием откинулся назад и вновь обрел способность говорить.

— Наверное… нам нужно минутку передохнуть.

— Почему?

Шелби пылала, вся влажная от пота, волосы ее теперь вились еще сильнее.

— Зачем нам говорить о чем-то?

Видя, что она совсем потеряла голову, он тем не менее, повел себя так, как подобает джентльмену.

— Послушайте, мы не можем продолжать так без конца, без того чтобы… не пойти дальше, вы понимаете, а это, разумеется, невозможно ни в коем случае…

— Я уже взрослая, — выдохнула она. — Мне двадцать один год…

— Необыкновенно впечатляюще. Он поцеловал ее в лоб.

— Тем не менее, нам незачем так спешить. Вы наверняка пожалели бы об этом позже, не говоря уже о вашем дяде, который, без сомнения, застрелил бы меня сразу же по возвращении.

С решительной улыбкой Джеф снял ее со своих колен и поставил на ноги.

— Возможно, я и так уже зашел слишком далеко.

Она смотрела, как он провел пальцами по своим золотистым волосам, жаждала снова коснуться их, прижаться щекой к его жесткой, колючей щеке, почувствовать его рот, ощутить, как его сильное тело прижимается к ее нежной груди. Шелби, обманутая, в своих желаниях, насупилась:

— Вы слишком ограниченны в своих взглядах, я думаю. Лицо его потемнело.

— Моя дорогая девочка, если вы думаете, что я позволю вам вертеть нашими отношениями так же, как, очевидно, вы привыкли распоряжаться другими сторонами вашей жизни, вы глубоко заблуждаетесь. У меня есть мои собственные разум и воля, и я уверен, что они ничуть не уступают вашим.

Отдаленный кашель Мэнипенни заставил Джефа наклонить голову и прислушаться.

— Я схожу к нему, пока вы выберете книги, которые вам хотелось бы почитать. Я надеюсь, вы аккуратно уберете все остальные в сундук и закроете крышку, когда закончите.

Проводив его взглядом, Шелби посмотрела на бесценные книги, разбросанные в беспорядке на грубом коврике и неотесанном дощатом полу. Глаза ее жгли слезы. Неужели ее отвергли? Трудно было понять наверняка, но в сердце ее боролись противоречивые чувства: она, с одной стороны, чувствовала себя разочарованной и смущенной, даже возмущенной его решительным, властным отказом, а с другой — была просто на вершине блаженства. Каждый нерв, каждая клеточка в ее теле трепетали и пели от пробужденной страсти и пьянящей радости распускающейся любви.

Марш, Кэйл и Лусиус вернулись около полуночи, когда дождь прекратился. Заметив свет, горевший в окне кухни, Кэйл постучал в заднюю дверь — промокший до нитки, сжимая в руках свою мокрую ковбойскую шляпу.

На Шелби был длинный пеньюар, накинутый поверх тонкой ночной рубашки с гофрированным воротником, а волосы ее, заплетенные в густую, тяжелую косу, падали на спину. Она открыла дверь и широко улыбнулась при виде парня, с которого ручьями текла вода.

— Не смущайся, что я в таком виде, Кэйл, но мне пришлось дожидаться вас и хотелось чувствовать себя уютно. А где остальные? Вам всем нужно переодеться в сухое, а потом приходите сюда есть рагу и расскажите мне обо всем!

— Они все ушли в амбар, мэм.

Он кивнул Джефу, появившемуся за спиной Шелби. Англичанин тоже был уже в пижаме и в домашнем халате.

— Мы нашли пещеру в горах. Мы уже присмотрели ее раньше и переждали там бурю. Молнии так и сверкали, так что все равно невозможно было ничего делать. Я еще не сошел с ума!

— Ну конечно! Мы были уверены, что вы так и сделаете. А теперь иди-ка приведи ребят, и я накормлю вас рагу. Я целый вечер держу его на огне.

Воспаленные, усталые глаза Кэйла стали еще более измученными.

— Весьма благодарен вам, мэм, но все так устали, что…

— Шелби, — к ее удивлению, заговорил вдруг Джеф, — почему бы вам не разложить рагу по тарелкам, а Кэйл отнес бы его в амбар, чтобы они могли съесть его прямо в постели.

Ковбой, облизнувшись, согласился:

— Это и впрямь было бы замечательно! То есть, если вы, конечно, не против, мэм…

— Конечно, нет.

Она попросила его подождать и, направившись к плите, искоса взглянула на Джефа. Уложив в корзинку тарелки и вилки, Шелби отдала все это Кэйлу вместе с небольшой жаровней, снабженной выдвижной ручкой для переноски

— Это и правда чудесно пахнет, — заметил Кэйл, беря еду. — Спокойной ночи, мисс Шелби, Джеф…

Оставшись опять вдвоем с Джефом, Шелби прошла мимо него, чтобы вытереть потеки соуса с плиты.

— Я все еще не могу поверить, что он называет вас «Джеф»! Что бы сказали ваши подданные?

Он засмеялся:

— У меня нет подданных, и вы это прекрасно знаете. Думаю, вы просто раздражены, поскольку воображаете, что я хочу навести тут свои порядки. Вы привыкли все делать по-своему и отвергаете мое вмешательство, каким бы незначительным оно ни было.

Старательно оттирая никелированную поверхность плиты, Шелби бросила:

— Ну и что, разве вы можете винить меня в этом? В конце концов, это мой дом!

И тотчас же острая боль при мысли о том, как мало в эти дни она в действительности была властна над чем-либо, обожгла ее. Джеф распоряжался всем — даже ее любовными желаниями, похоже было, что он обращается с ней, как с капризным ребенком.

— Я очень устала. Могу ли я поступить по-своему на этот раз и удалиться к себе?

Он церемонно поклонился.

— Ваш покорный слуга, — ответил он с легкой иронией в голосе, которую ему не удалось до конца скрыть.

Джеф зашел к Мэнипенни, удостоверился, что тот мирно спит, потом прошел к себе и закрыл дверь. «Она слишком капризная и ветреная, — подумал он, — слишком живая». Он снял халат. «Осел! Должно быть, сегодня вечером я просто сошел с ума, но сейчас-то я снова пришел в себя!»

— Слава Богу, — пробормотал Джеф вслух, чтобы окончательно укрепиться в этой мысли. Он лег в постель, погасил свет и еще час пролежал с широко открытыми глазами, глядя в потолок.

Утром Шелби сыпала, помешивая, овсянку в кастрюлю с кипящей водой, когда заметила большие, кружевные хлопья снега, скользившие по оконному стеклу. Широко раскрыв глаза, она накрыла кастрюлю крышкой и сняла с огня, потом прошла к двери, чтобы рассмотреть получше.

Когда Джеф вышел из своей комнаты, первое, что он увидел, была Шелби, свежая и прелестная, стоявшая в дверном проеме в хороводе кружащихся снежных хлопьев. На ней были ее самые старые сапоги и юбка-брюки из потертой кожи, что говорило о том, что она собирается в этот день ехать с мужчинами. Выше талии, однако, она была настоящей женщиной в своей белоснежной английской блузке с высоким воротником. Ее чистые, только что вымытые волосы были уложены в высокую прическу и заколоты жемчужными шпильками. Услышав его шаги, Шелби обернулась; ее выразительное личико сияло от удовольствия.

— Смотрите, Джеф! Снег идет — в мае! Ну, можно ли в такое поверить?

Когда он подошел ближе, она потянулась и взяла его под руку — воплощение дружеского расположения. Джеф удивился: неужели она и в самом деле забыла все, что произошло вчера вечером, — их страсть и их разлад… или это снег стер воспоминания?

— Чудесно, — согласился он, глядя на Шелби.

— Мне бы хотелось, чтоб его нападало столько, чтобы можно было лепить снеговиков и кататься на санках.

Она на миг прислонилась щекой к его плечу; задняя дверь отворилась, и Кэйл, Лусиус и Марш, громко топая, вошли в кухню. Шелби ухватила Джефа за рукав, прежде чем он успел присоединиться к ним.

— Как Мэнипенни, хорошо спал? Я подумала, что лучше вам сначала самому его навестить, чтобы пощадить его достоинство и стыдливость.

— Терпимо, — ответил он, направляясь к плите, где в эмалированном кофейнике уже закипал крепкий кофе.

— Похоже, он почти все время спит, а потому избавлен от утомительных мыслей о своей болезни.

После обильного завтрака из овсянки со свежими сливками, горячих булочек с изюмом, яиц и ветчины они решили, что необходимо наверстать упущенное время и закончить ограждение. Когда, через несколько дней Бен с Тайтесом вернутся, пора будет начинать первый загон, и Бен наверняка надеется, что изгороди будут закончены. До тех пор пока на каждом принадлежащем им животном не будет проставлено клеймо или не будет закончено ограждение, все их заявления о собственности не более, чем пустые слова.

Никто не думал, что снег будет идти долго. Даже Лусиус, который прожил в Вайоминге всю свою жизнь и видел уже сильные весенние вьюги, только посмеивался, уверяя, что это так, пустяки.

Поначалу это казалось забавно, кутаться в теплую одежду и протаптывать тропинки в снегу. Шелби надела теплый нательный комбинезон и две пары носков, а сверху, как и прежде, натянула кожаную юбку-брюки и сапоги. Надев еще теплый свитер поверх блузки, она накинула непромокаемый плащ, который нашла среди вещей Тайтеса и, так как тот был маленького роста, он подошел ей.

К своему удивлению, Шелби, выйдя в гостиную, обнаружила, что Джеф накупил в Коди гораздо больше вещей, чем она думала. У него тоже был теплый нательный комбинезон — красный, насколько она могла заметить под его клетчатой фланелевой рубашкой.

Поверх обычных рабочих брюк он надел кожаные ковбойские штаны и последнее — но, быть может, самое главное, — он развернул свой новый непромокаемый плащ и протянул его Шелби, спрашивая ее мнения.

— Великолепно! — заверила она его. — Он гораздо красивее, чем этот, который я взяла у Тайтеса!

Джеф засмеялся и накинул плащ; она не сводила с него глаз. Казалось, этот длинный дождевик шили специально для него: его большой белый капюшон удивительно шел к его светлым волосам и темной, загорелой коже, а сам плащ — широкий, двубортный, с разрезом на спине, чтобы удобнее было ездить верхом, — смотрелся на нем прямо-таки щегольски. На голову он надел свою белую ковбойскую шляпу, а на руки — перчатки из воловьей кожи; все это время Шелби наблюдала за ним.

— А Мэнипенни ел кашу?

— Немножко.

Джеф распахнул перед нею дверь, и они вышли в метель.

— Признаюсь, все это радовало бы меня гораздо сильнее, если бы я чувствовала себя… в своей тарелке. — Она подняла на него глаза, добавив: — Мне кажется, я выпила вчера немножко больше хереса, чем это… позволяло благоразумие.

Так, значит, она хочет перечеркнуть все это, подумал Джеф, бросив на Шелби свой давний, пресыщенный взгляд. В нем была также и доля разочарования, но нужно было пристально вглядеться, чтобы заметить его.

— Ни слова больше. Я сам выпил вчера столько хересу, что даже не помню, видел ли я вас.

На душе у нее сразу стало легко, и она вприпрыжку побежала впереди него в сгущавшуюся завесу снежных хлопьев. Добежав до кораля, Шелби увидела, что ее пони уже оседлан и нетерпеливо взбрыкивает, не в силах устоять на месте.

Веселье продолжалось несколько часов, и все пятеро получили громадное удовольствие. Они столько всего съели за завтраком и так заняты были весь день, что никому не хотелось возвращаться на ранчо обедать. Мужчины усердно трудились над изгородями в дальнем конце их владений, а Шелби помогала им — раскручивала мотки колючей проволоки или придерживала столб, пока кто-нибудь из мужчин вбивал его в размокшую землю.

Вчерашний дождь сильно затруднил работу, так как было достаточно холодно для того, чтобы пошел снег, но недостаточно для того, чтобы грязь высохла. Время от време, и им до смерти надоедало таскать ноги в мокрых, облепленных грязью сапогах; тогда Шелби запускала в кого-нибудь снежком, или они вдруг обнаруживали, как мало осталось сделать, чтобы раз и навсегда покончить с ограждением, и решали еще поработать.

— Еще каких-нибудь несколько десятков ярдов! — то и дело раздавался чей-нибудь возглас.

Все делали вид, будто не замечают, что снег уже покрыл землю и с каждым часом становится все гуще. Когда Лусиус, часов около трех, огрызнулся на Кэйла, Шелби мягко сказала, что все устали и проголодались. Она сходит домой и принесет чего-нибудь поесть.

Она была на кухне — укладывала булочки и ветчину в седельные мешки и разогревала, побольше кофе, когда Кэйл ворвался в заднюю дверь, а вслед за ним — шквал морозных, крутящихся снежных хлопьев.

— Там просто ужас что творится, мисс Шелби! — воскликнул он. С горящими от холода щеками, пытаясь отдышаться, Кэйл добавил: — Джеф наказал передать вам, чтобы вы и носа не высовывали на улицу. Сидите-ка лучше тут в тепле да в безопасности. Мы из всех сил стараемся согнать всю скотину в стадо, чтобы пригнать сюда…

— А как с ограждением? Закончили?

— Да, мэм.

Снег, тая, стекал с его шляпы, напоминая Шелби о грозе, которая была вчера. Вид у него был крайне изможденный.

— Думаю, да. Остался только один участок на юге, за тем лугом, где обычно пасется скот. Мы сделаем все возможное, чтобы загнать их в укрытие и удержать как угодно, чтобы они не замерзли до смерти.

Она дала ему чашку горячего кофе со сливками и отпустила обратно, хотя ей и претило оставаться в стороне. Тем временем Шелби разогрела немного рагу, нарезала мясо и овощи маленькими кусочками и отнесла тарелку и чашку чая в комнату мистера Мэнипенни. Он оглушительно храпел, его высокий покатый лоб порозовел от жара, но Шелби удалось поднять старика и уговорить его поесть. Потом она заглянула к цыплятам и коровам, которых они держали, чтобы всегда иметь свои яйца, молоко, масло и сыр. Накормив и напоив животных, она принесла охапки заснеженного сена со двора и заперла двери сарая, чтобы они не распахнулись от порывов холодного ветра.

Когда Шелби вернулась, Мэнипенни дремал, все еще сжимая ложку своими длинными, бледными пальцами. Он съел почти все рагу и выпил чай, в который она добавила «Средство от простуды, излечивающее за двадцать минут».

— Мистер Мэнипенни, — шепнула она, — ничего, если я оставлю вас ненадолго? Я хочу съездить посмотреть, как там мужчины.

Его закрытые веки дрогнули, улыбка чуть тронула губы.

— Зовите меня Перси, дорогая. И непременно поезжайте, присмотрите там за его светлостью. Нечего ему там делать в такую погоду. — Он медленно перевел взгляд на окно и добавил: — На улице ведь снег, не так ли? Я на минуту испугался — весна ведь все-таки, — подумал, что я уже в раю.

Шелби хотелось ласково обнять его, но она только погладила его по руке.

— Ну что вы, вам еще до этого далеко… Перси.

Она не могла не улыбнуться, представив себе, выражение лица Джефа, если бы он ее слышал.

— Я скоро вернусь вместе с… его светлостью.

— Ладно, ладно. Можете не торопиться.

В следующее мгновение он уже снова спал.

Шелби прекрасно понимала, что Джеф страшно на нее рассердится, но она больше не могла ждать. Ожидание было участью женщины, и оно просто сводило ее с ума, даже когда она была еще ребенком, и в Дэдвуде случался пожар или еще какое-нибудь происшествие, а ее отец или Байрон не разрешали ей поехать с ними, повторяя эти ненавистные слова:

— Ты девочка, Шел. Ты должна оставаться дома, в безопасности.

Застегнув непромокаемый плащ, обмотав шею и рот вязаными шарфами и завязав еще один поверх шляпы, чтобы ее не унесло ветром, Шелби натянула перчатки и вышла из дома.

Ветер усилился, он так задувал, что трудно было что-либо разглядеть. Бродяжка тихонько заржала, завидев свою хозяйку. Пони был еще не расседлан, так как Шелби не собиралась задерживаться дома, и теперь на седле лежал снег, и лошадка стояла по колено в сугробе. Шелби ласково разговаривала с пони, выводя его из кораля, потом вскочила в седло, хотя это и было рискованно, если учесть, сколько на ней всего было надето.

Направляясь в ту сторону, откуда она недавно приехала, Шелби думала, что скоро увидит мужчин. Они могли уже и сами вернуться к коралю! Эта уверенность подбадривала Шелби, несмотря на усиливающийся ветер и сгущающиеся снежные хлопья. Поначалу она восхищалась красотой кружевных снежинок, потом ее поразило, что они могут быть такими громадными и так больно жечь, ударяя в лицо. Снег заполнял все пространство, бешено взвихриваясь, насколько хватало глаз.

Бродяжка остановилась, и Шелби потрепала ее по холке и крикнула, стараясь перекричать рев бури:

— Все в порядке, малышка! Не бойся!

Жесткий, саднящий комок страха начал расти у нее где-то под ложечкой. Сколько прошло времени? Холод уже не просто беспокоил ее, он стал жгучим, мучительным. Что, если она отморозит себе нос и его придется ампутировать? Шелби готова была расплакаться: ей было ужасно жаль, что Бродяжка должна переносить все это, и тут, неожиданно, она заметила серый силуэт сквозь густую снежную пелену. Там кто-то есть!

— Эй! — крикнула она. — Это я! Шелби!

Но когда она пришпорила лошадку, прорываясь навстречу ветру, силуэт растаял, став просто тенью. Ужас потихоньку просачивался в сердце Шелби. Отец рассказывал ей истории о людях, застигнутых таким ужасным бураном, что они видели миражи, совсем как те, которые обманывают людей, потерявшихся в пустыне…

Сердце ее забилось сильнее, подстегиваемое страхом и ее собственным необузданным темпераментом. Может быть, лучше вернуться? Но в какой стороне ранчо? Все ее ориентиры исчезли, и мир превратился в помутневшее, взбаламученное море морозной белизны.

И тут сквозь ветер Шелби услышала голос, выкрикивавший, казалось, ее имя. Лошадка повернулась сама, без понуканий, в надежде на помощь, и они вместе пробивались вперед, к другому силуэту, который, чем ближе они подъезжали к нему, делался, по счастью, все яснее.

Человек, сидевший на лошади, оказался Лусиусом.

— Вы заблудились, а? — прохрипел он. Громадный, об лепленный ледяной коркой шарф закрывал всю нижнюю половину его лица.

— Нечего вам было сюда соваться, мисс Шелби. Поехали с нами домой.

И он снова занялся стадом, которое они загоняли обратно к дому.

Несчастные животные вразброд брели вдоль ограды по двое, по трое в ряд, двигаясь вслед за Лусиусом и Маршем; Шелби машинально стала пересчитывать их. На эту неделю у них значилось 183 головы рогатого скота, а перед загоном они надеялись отыскать еще семнадцать потерявшихся в горах телят. Жизнь станет намного проще, когда на каждом животном будет проставлено клеймо, но пока, слава Богу, хоть ограждение закончено, и даже если сегодня они потеряют пару бычков, животные никуда не денутся с ранчо «Саншайн», до тех пор, пока буря не утихнет.

Из-за метели Шелби ничего не видела дальше нескольких ярдов. Теперь она узнала гнедую кобылу Кэйла; самого всадника почти невозможно было разглядеть, столько на нем всего было намотано. Он помогал сгонять коров в стадо и гнать их вперед, но на минутку остановился и крикнул Шелби:

— Что вы тут делаете, мэм? Прошу прощения, но Джеф просто шкуру с вас спустит, если увидит вас здесь. — Он махнул рукой назад, в крутящуюся снежную замять. — Лучше вам убраться отсюда подальше, прежде чем…

Шелби подумала, что ветер отнес его последние слова в сторону. Поворачивая лошадку поближе к ковбою, она крикнула:

— Что? Я не слышу!

Но Кэйл уже замолчал, махнув ей рукой, чтобы она уезжала, и развернул лошадь, собираясь продолжать путь. Шелби решила ехать за ним и послала Бродяжку поближе к ограждению, которое было единственной вехой в этом океане белизны.

Мгновение спустя воздух точно взорвался от оглушительного треска всего в каких-нибудь дюймах от Шелби. Сердце ее подпрыгнуло, Бродяжка тоже, — она взвилась на дыбы, как раз вовремя, чтобы увернуться от громадного засохшего тополя, который треснул и повалился под тяжестью снега, льда и ураганного ветра.

Он упал совсем близко от Шелби и от нескольких — как раз проходивших мимо — бычков. Она оцепенела от потрясения и холода, сердце ее отчаянно билось, она задыхалась, смахивая слезы. Шелби увидела, что дерево повалилось прямо на их новую изгородь, сломав один из столбов и сплющив несколько ярдов обледеневшей колючей проволоки.

Приближавшиеся коровы, казалось, с любопытством поглядывали на дыру в ограждении. Шелби, в своем полугорячечном состоянии, решила, что ей необходимо спешиться и подойти поближе, чтобы рассмотреть повреждение. Снег доходил ей уже до колен; одной рукой она ухватилась за поводья лошадки, пытаясь другой отодвинуть в сторону ветку тополя. Ужасно! — пронеслось у нее в голове. Как может быть столько несчастий сразу — и это в мае, подумать только! Им бы сейчас резвиться на усыпанных цветами лугах! Она старалась не думать ни о жжении в руках и ногах — их точно кололи булавками, — ни о том, сколько времени займет обратная дорога домой…

Она мысленно подсчитывала количество колючей проволоки, которое им понадобится. Ветер незаметно переменился, задувая теперь ей в лицо, и Шелби на миг испугалась, что у нее сорвет шляпу. Она придерживала ее рукой, когда что-то ухватило ее за воротник плаща, приподнимая над сугробом и отряхивая от снега, и тлевшие в ее душе страх и отчаяние вспыхнули вдруг с новой силой слепым, всепоглощающим ужасом.

— О Боже! Что?.. На помощь! — пронзительно закричала она.

Кто это — медведь? Или буря подняла ее, оторвав от земли, как до этого дерево?

— На помощь? — повторил за ней знакомый голос, по-прежнему невозмутимо-спокойный, хотя ему и приходилось перекрикивать ветер. — Не понимаю, почему я должен шевельнуть хотя бы пальцем, чтобы помочь вам, когда совершенно очевидно, что вы сами, по своей воле, устроили себе эту ловушку, нарушив мое распоряжение.

Шелби смутно, почти не сознавая, удивилась его силе; он наклонился и, как пушинку, вскинул ее на спину своего жеребца. Теперь, зажатая в кольцо его крепких, точно стальных, рук, она была вынуждена посмотреть ему в глаза — но это не принесло ей успокоения.

— Ну что вы, Джеф, вам вовсе не из-за чего так сердиться. Я же не маленькая, в конце концов, и нечего меня держать взаперти только из-за того, что я женщина…

— Молчите, — оборвал он ее.

Спустив заснеженный шерстяной шарф, прикрывавший его рот, он пристально, жестко смотрел на Шелби — лицо обожжено ветром, брови заиндевели, покрылись ледяной коркой.

— У меня просто нет слов, чтобы выразить мою ярость! Сначала вы теряете свое ранчо, теперь едва не потеряли и свою жизнь! Вы избалованная, капризная…

Глаза Шелби вспыхнули, она всхлипнула и задохнулась.

— Послушайте, это все-таки и мое ранчо тоже, и я имею право защищать мою землю и мой скот! Вы не смеете указывать мне, что я должна делать и по-всякому обзывать меня!

— Я не стану пререкаться с вами сейчас, когда оба мы рискуем вот-вот замерзнуть до смерти. У вас уже лицо начинает синеть!

Гнев его был порожден чувствами, которые испугали их обоих. Потянув Бродяжку за вожжи, он подвел ее вплотную к Чарли и буквально столкнул Шелби в седло.

— Отправляйтесь домой!

— Но дерево… — упрямо пыталась возразить она, — ограждение…

Джеф не слушал. Он шлепнул лошадку сзади по спине, и та тихонько затрусила на север, туда, где цепочкой брели коровы, направлявшиеся в укрытие.

Глава седьмая

Майское утро искрилось и блистало. Чистейшее голубое небо раскинулось над головой, луга и горы были простеганы белизной, а солнце струило вниз свои лучи, усевая снега бриллиантами и одновременно растапливая их.

День мог бы быть восхитительным, если бы не напряженность между Джефом и Шелби. Объявив, что все они заслужили хороший отдых, пока снег не растает, англичанин провел этот день, ухаживая за дремлющим Мэнипенни и читая «Джуда Незаметного» Томаса Харди, сидя у огня. Всякий раз как он встречался глазами с Шелби, между ними точно вспыхивали искры, все ярче с каждым часом их напряженного, враждебного молчания.

— Почему у вас такой обиженный вид? — поинтересовался Мэнипенни у своего хозяина, когда ел свой ленч — булочку с маслом и сваренное всмятку яйцо.

Чувствуя себя немного глупо, Джеф рассказал ему кое-что, в особенности упирая на нежелание Шелби слушаться и ее отказ выполнять его распоряжения.

— Она могла заблудиться и замерзнуть насмерть! — Затем, чтобы уже окончательно доказать, что она, по всей вероятности, не в своем уме, Джеф добавил: — И хотя я терпеть не могу сплетничать, мне кажется, тебе следует знать, что она осмеливалась называть тебя…

Он остановился, по-видимому устрашенный до такой степени, что едва мог заставить себя повторить это слово.

— …называть тебя — Перси! Думаю, мне не нужно говорить тебе, мой дорогой Мэнипенни, как глубоко меня потрясло, когда я впервые услышал это от нее! Я начинаю думать, в свете ее обычного легкомысленного и безрассудного поведения…

— Я хочу, чтобы мисс Мэттьюз звала меня по имени, — прервал его старый слуга. — Она чрезвычайно мне симпатична, и я не намерен придерживаться каких-либо церемоний, когда мы вдвоем. И хотя мне не хотелось бы вмешиваться — жар развязал мне язык, а потому я позволю себе заметить, что вы больше сердитесь на мисс Мэттьюз из-за того, что она не послушалась вас, чем из-за того, что она подвергала опасности собственную жизнь. Случалось ли такое до сих пор, чтобы кто-либо не повиновался вам, милорд?

Лицо Джефа потемнело от возмущения.

— Ну, знаешь, старик… ты никогда не позволял мне называть тебя Перси!

— Это верно, — спокойно согласился Мэнипенни, — и я пока не собираюсь менять этот порядок, разве что вы предложили бы мне называть вас… — Он кашлянул и пробормотал с явным неудовольствием: — …Джеф. А теперь, милорд, боюсь, я устал. Если позволите, я подремлю немного.

Джеф, ошеломленный их разговором, убрал тарелки и оставил старика, как тот просил. Кто знает, быть может, жизнь в Лондоне была не так уж плоха? Там, по крайне мере, Джеф знал, кто он есть и чего ему ждать от окружающих. Если уж такой человек, как Мэнипенни, мог выкинуть подобное, каких тогда еще неприятных сюрпризов ему ожидать от Вайоминга?

К тому времени, когда он заварил настоящий хороший чай — американцы, кажется, были начисто лишены этой способности, — Джеф пришел к выводу, что Шелби и никто иной, виновата в том, что все у них идет наперекосяк. Она слишком взбалмошна, упряма и самоуверенна для женщины. Это все путает и создает невообразимый хаос.

И где она, кстати?

Не так давно, когда все они сидели за ленчем, Шелби пробормотала что-то насчет того, что она пойдет доить коров. Ей бы следовало уже давно вернуться. Так что, выпив чашку чая, Джеф накинул полотенце на чайник, натянул сапоги и вышел из дома.

Было так тепло, что он мог идти без пальто, и, хотя солнце сияло, везде была грязь и слякоть. Пока снег не растает и земля не подсохнет, нечего было особенно делать на улице. Тем не менее, двое парней отправились чинить ограждение, а Марш выносил сено для скота.

— Ты видел мисс Мэттьюз? — спросил у него Джеф, подходя к большому коралю.

— Ага.

Шляпа Марша была низко надвинута на глаза, а щека оттопыривалась от табака; он махнул рукой куда-то на юг.

— У нас, оказывается, пропало восемь коров?

— Ага.

Марш сплюнул табачную жвачку, потом, проявив необычайную словоохотливость, добавил:

— Через ограду, наверное.

— Как ты думаешь, может, мисс Мэттьюз поехала искать их?

Такая длинная речь, очевидно, совсем измучила ковбоя, потому что на этот раз он только кивнул и вернулся к своим делам. Джеф заглянул в конюшню и поболтал с Чарли, который явно не изъявлял ни малейшего желания, мчаться черт знает куда, по колено в грязи и в подтаявшем, раскисшем снегу — ему еще дорога была его прекрасная гнедая шкура. Договорившись с ним на этот счет, англичанин вернулся в дом и решил посвятить остаток дня знакомству с бухгалтерскими счетами. Шелби наверняка убила бы его на месте, если б узнала, но ведь она пропадает где-то, сует свой нос куда не следует, а он все-таки владеет половиной ранчо — разве не так? Он устал дожидаться, пока она объяснит ему, что к чему.

К своему огорчению, Джеф обнаружил, что у них целая куча просроченных счетов в городе: они задолжали «Коди трэйдинг компани», платной конюшне, складу сельскохозяйственного инвентаря и скотному рынку. Аккуратно сложив счета, он убрал их в карман и привел все на столе Шелби в прежний вид.

Когда она вошла, раскрасневшаяся от ветра, забрызганная грязью, Джефа словно толкнуло что-то. Он, с одной стороны, был зол, что она уходила куда-то, даже и не подумав предупредить его, а с другой, как мужчина, не мог не откликнуться на силу ее сияющей красоты. Она стянула перчатки и небрежно, не задумываясь, сдернула с волос ленту, и все же Джефу казалось, что где-то в глубине души она знала, как она неотразима, когда встряхнула кудрями и выпрямилась, готовая схватиться с ним.

— Я хочу поговорить с вами о пропавших коровах, — объявила Шелби; двигаясь грациозно, изящно, она прошла через комнату и придвинула стул к Джефу.

— Очень рад, — ответил он сухо.

— Так вот, вы… наш компаньон.

Ее голубовато-серые глаза сузились, она на секунду сжала руки и неожиданно выпалила:

— Однако вам, кажется, на это наплевать! Мне бы не хотелось, чтобы мной кто-то командовал, сэр, особенно человек, который разгуливает тут, корча из себя аристократа!

— Прощу прощения! — Желваки на его скулах напряглись. — Я уже просил вас не касаться моего прошлого, и я делаю все, что в моих силах, и работаю наравне с другими мужчинами.

Шелби пренебрежительно отмахнулась.

— Значит, у вас просто такой вид: наверное, это врожденное, так же как скошенные подбородки, которые — увы! — так характерны для англичан. — Она с удовольствием заметила искры, вспыхнувшие в его глазах. — Как бы там ни было, я хочу сказать вот о чем: я приехала в Вайоминг, потому что хотела жить самостоятельно, своим умом. Именно поэтому отец поручил мне управлять этим ранчо. Я бы просто умерла, если бы осталась в Дэдвуде, где я была всего лишь дочерью богатого человека, и я так же не была бы счастлива, если бы осталась после окончания колледжа в Новой Англии [7]. Мне нравится быть свободной.

Шелби помолчала. Оба они сидели теперь, пригнувшись вперед; взгляды их скрестились в ожесточенной схватке упорства и воли.

— И я не желаю, чтобы вы мной командовали.

— Даже когда речь идет о жизни и смерти?

— Не думаю, чтобы подобные обстоятельства могли возникнуть.

Она встряхнула волосами, откинулась на спинку стула и постаралась принять спокойный, самоуверенный вид.

— Так вот, что касается коров. У меня есть основания думать, что Барт Кролл, владелец соседнего ранчо к югу от нас, присвоил их. Это сломанное заграждение примыкает к его землям, а он, насколько я слышала, из тех, кому ничего не стоит подхватить, что плохо лежит.

Джеф растерялся:

— Ради всего святого, почему вы всегда воображаете самое худшее?

— Перестаньте ругать меня! — Ладно, ладно, извините.

Он поднял руки, сдаваясь, но в голосе его продолжали звучать покровительственные нотки.

— Знаете что, завтра утром я загляну к мистеру Кроллу на ранчо и немного побеседую с ним.

— С самого утра? Мы больше не можем попусту терять время!

— Ну и кто тут теперь командует?

Джеф приподнял выгоревшую на солнце бровь:

— Если вы не против, мисс Мэттьюз, я поеду на ранчо Кролла сразу, как только встану и оденусь. Ну, как?

— Отлично. Я буду готова.

— Нет. Вы не поедете.

Он поднялся, показывая, что его решение окончательное.

— Это дело требует тонкости — качества, которого вы лишены от рождения.

Джеф очень скоро обнаружил, что по сравнению с ранчо «Бар Би», владельцем которого был Барт Кролл, их ранчо «Саншайн» казалось просто дворцом. Подъезжая к нему следующим утром, когда в небе еще только появлялись первые проблески розового и оранжево-желтого, он подметил и тощих, полуголодных коров, щипавших редкую, чахлую траву, и покосившиеся во все стороны изгороди, и, наконец, домик, покрытый дерном, завалившийся на один бок.

Конюшня, если это можно было так назвать, тоже была земляной, крытой дерном, а лошадям, стоявшим в корале, явно не хватало хорошего корма. Столбик с оленьими рогами наверху, по-видимому, служил коновязью, так что Джеф закинул поводья жеребца на один из рогов, и подошел к дверям развалюхи. В ней было одно застекленное окошко, и сквозь него Джеф заметил тусклый свет керосиновой лампы.

«Что я скажу? — подумал он. — Спрошу у него, не украл ли он наших коров?» Но он был уже здесь и должен был выполнить возложенную на него задачу. Шелби без колебаний потребовала бы вернуть животных, и ей наверняка не понравится, если она узнает, что он оказался слишком благовоспитанным, чтобы сделать то же.

Он постучал. Через минуту высокий старик, с поросшими седой щетиной впалыми щеками, отворил дверь. На нем был потрепанный серый комбинезон, широкие рабочие штаны и заляпанные грязью сапоги; в руках у него была винтовка.

— Кто вы? — спросил он. Джеф протянул руку:

— Меня зовут Джеффри Уэстон, сэр. Похоже, мы с вами соседи — я совладелец ранчо «Саншайн», к северу от вас.

Старик крякнул:

— Англичанин? Так я и думал. А я Барт Кролл, и я обосновался здесь задолго до того, как этот ненормальный Коди надумал тут построить себе город. — Он поскреб свою щетину на подбородке, потом резко спросил: — Что вам тут нужно?

— Да так, я хотел просто побеседовать немного, познакомиться.

Барт снова крякнул, приоткрыл дверь и, помахав дулом винтовки, пригласил Джефа войти.

— Заходите, покамест я допью кофе, да накину пальто. Потом, я поеду погляжу скотину, так что и вы тоже можете со мной проехаться.

Джеф последовал его приглашению, притворив за собой дверь, и тут же пожалел, что не оставил ее открытой. В крохотной комнатушке стоял такой сырой, удушливый, прогорклый, затхлый, кисловатый дух, что ему тотчас же захотелось заткнуть и рот и нос. Стены осыпались, пол представлял собой месиво из пыли и грязи, мебель обшарпанная, жалкая. Рядом с маленькой печуркой стояла бледная, худая женщина с огромными голубыми глазами и льняными волосами, аккуратно заплетенными в косу, венцом уложенную вокруг головы. Она что-то помешивала в горшочке. Когда Джеф кивнул ей, она быстро опустила глаза, но попыталась улыбнуться.

— Доброе утро, мадам, — сказал он, надеясь, что она не заметила, как он поморщился от отвращения, и снова представился.

— Это моя жена, Вивиан, — вмешался Барт, натягивая свою грязную куртку. — Ее, пожалуй, можно назвать «невестой по почте».

— Вот как!

Джеф постарался проявить живейший интерес при этом известии, тогда как на самом деле он пришел в ужас. Для чего такой хорошенькой молодой девушке выходить замуж, за этого поганого старикашку, чей дом ничуть не лучше отвратительной, убогой лачуги?

— А откуда вы приехали, миссис Кролл?

— Из Сент-Луиса, — ответила она тихо. — Мои родители погибли в Рождество на пожаре, и у меня не было никого… пока мистер Кролл не предложил мне выйти за него замуж.

Джеф против воли взглянул на узкую кровать, стоявшую у сырой земляной стены. Аккуратно прикрытая лоскутным одеялом, кровать была так узка, что на ней едва мог бы поместиться один человек, однако в изголовье ее лежали две тощие, плоские подушки. К горлу его подкатила тошнота.

— Идемте, — позвал Барт, проглатывая свою крохотную чашечку кофе; он вышел, ни слова не сказав своей молодой жене.

— Мне было очень приятно познакомиться с вами, миссис Кролл, — сказал Джеф.

— Мне тоже, мистер Уэстон. Надеюсь, в следующий раз вы приедете к нам вместе с женой, если, конечно, она у вас есть!

В голосе ее звучала тревога, глаза лихорадочно, тоскливо блестели.

На улице, когда они оба вскочили на лошадей, Кролл, поравнявшись с жеребцом Джефа, крякнул:

— Держись подальше от моей жены, ты, сладкоголосый английский сосунок! Она не нуждается в твоей жалости!

— Уверяю вас, у меня и в мыслях ничего не было, кроме обычной вежливости, — сухо ответил Джеф.

Некоторое время они ехали вдоль коралей, и Джеф, как только мог дружелюбнее и непринужденнее, болтал о своей новой жизни на ранчо. Они обменялись ужасными историями о недавнем буране, потом Джеф попросил у Кролла совета насчет их первого загона на ранчо «Саншайн», который был намечен на следующую неделю. Сколько еще рабочих рук им может понадобиться? Он попытался придумать еще какие-нибудь столь же незначительные вопросы, которые убедили бы старика в том, что перед ним совсем еще зеленый новичок: такой, конечно же, не способен заподозрить его в том, что он, держит у себя их коров, в метель, должно быть, ненароком забредших в его владения.

Барт Кролл ударился в воспоминания о прежних днях на степных просторах, еще до колючей проволоки, когда ковбои не знали границ и спали под звездами, завернувшись в одно одеяло.

Почувствовав, что он достаточно смягчился, Джеф начал:

— Ну… Не стану больше отнимать у вас время, сэр, но… не видели ли вы случайно, может, вам попадались на глаза с полдюжины герефордских коров без клейма?

Скручивая цигарку, Барт прищурился, глядя на Джефа.

— На что это вы намекаете, мистер?

— Что вы, ничего такого! Я только хотел сказать, что у нас после бури пропало восемь голов скота. Ранчо новое, они все еще не клейменные, вот я и подумал: что если они забрели сюда; вы ведь могли и не заметить, что на них нет вашего клейма. — Он улыбнулся. — Может быть, вы дадите нам знать, если вдруг где-нибудь наткнетесь на них?

— Почему бы и нет? — проворчал Барт.

— И, правда, почему?

Джеф собирался уже распрощаться с неприветливым старикашкой, когда заметил, что Кролл, прищурившись, вглядывается туда, где, подальше к северу, сгрудилось у изгороди несколько коров. Прикрыв глаза ладонью, Джеф увидел среди коров лошадь — пегого пони, которого невозможно было не узнать. Его маленькая наездница спешилась и, по-видимому, скрывалась среди животных, но даже отсюда отчетливо видна была пара человеческих ног.

— Что это, черт побери, там происходит? — прорычал Барт Кролл, глубоко затягиваясь. — Я не очень-то жалую тех, кто крадет у меня скот, особенно когда они заявляются ко мне, среди бела дня!

Он стал заряжать винтовку.

Джеф не видел другого выхода. Вздохнув, он признался:

— Мистер Кролл, я понимаю, это покажется вам подозрительным, но, по-моему, эта лошадка малышки Мэттьюз — Шелби. Она, озорница, вечно что-нибудь выдумывает, и я могу только предположить, что она, соскучившись сегодня утром, решила потихоньку поехать за мной сюда. Не сомневаюсь, она просто шалила. У нее не было на уме ничего плохого, уверяю вас!

Когда мужчины подъехали, Шелби уже вскочила на свою лошадку и помахала им, весело улыбаясь.

— Доброе утро! Как вы думаете, что я тут делаю, среди коров?

Она вывела лошадку на открытое пространство и озорно улыбнулась Джефу.

— Не сердитесь на меня, мистер Уэстон! Я просто хотела поиграть — проверить, заметите ли вы меня!

— Мне не очень-то по душе соседи, затевающие игры в моих владениях! — вмешался Барт Кролл. — У меня с ними один разговор — сначала стреляю, а уж спрашивать буду потом! Запомните это на будущее, мисс! — Он свирепо взглянул на Джефа: — Заберите ее домой. Мне пора приниматься за работу, некогда мне тут больше возиться с вашими глупостями.

Он смотрел им вслед темными, горящими, как угли, глазами.

В ярости, не в силах разговаривать с Шелби, пока не показалось их ранчо, Джеф наконец, придержал жеребца, так чтобы ее маленькая лошадка могла догнать его.

— Ну и ну! — воскликнула она, задыхаясь, когда ей удалось почти поравняться с ним. — Я гналась за вами всю дорогу!

Пустив лошадь легким галопом, он гневно посмотрел на нее.

— Я бы с удовольствием свернул вам шею! Вы самая взбалмошная, упрямая…

— Для титулованного джентльмена вы слишком несдержанны и изобретательны в оскорблениях! — возмутилась Шелби. — Неужели вы так и не выучились хорошим манерам у всех ваших гувернанток и в частных закрытых школах?

— Речь сейчас идет не о моих манерах! — Желваки на его скулах напряглись, глаза сузились. — Речь о вашем скандальном, возмутительном поведении. Неужели вы не понимаете, что вас могли пристрелить на месте? Я даже не знал, что вы там шныряете, пока Барт Кролл самолично, вас не заметил! Он бы и глазом не моргнул, застрелив вас, если бы я не вмешался!

— Мог бы, был бы, стал бы! Пренебрежительно отмахнувшись, Шелби заявила:

— По-моему, лучше поговорить о том, что есть! Она подъехала ближе и тронула его за рукав:

— Постойте и послушайте меня — это очень важно! Разве вы не понимаете, что я просто не могла не поехать туда сегодня утром. Я знала, что он ни за что не скажет вам правды, и надеялась, что вы оба останетесь в доме или где-нибудь поблизости и побеседуете, а я смогу спокойно осмотреть коров…

— Прекрасно, но почему же тогда вы не предупредили меня? Я мог бы что-нибудь придумать, чтобы удержать его и не дать ему объезжать корали!

Шелби широко раскрыла глаза, изображая крайнее удивление.

— Боже мой, почему же я об этом не подумала? Может, потому, что не знала, что вы разрешите мне! Может, из боязни, что вы скорее прикуете меня к коновязи, чем согласитесь на подобный план!

Джеф, кипя от ярости, отвернулся. Для человека, привыкшего быть равнодушным ко всему, та буря чувств, которую вызывала в нем Шелби, была почти невыносима. Иногда ему казалось, что он вот-вот начнет дымиться.

— Если бы вы просто вели себя прилично, вы избавили бы нас всех от многих неприятностей…

— Но тогда бы мы так и не узнали, что… наши коровы действительно у Барта Кролла!

Шелби привстала в стременах, улыбаясь широкой, ослепительной улыбкой.

— Ох, Джеф, я видела их своими глазами — все восемь! Я уже почти потеряла надежду, когда подъехала к этому последнему стаду, — и там они и были!

— А почему вы так уверены? Ведь на наших животных еще нет клейма.

— Ну и что, я узнала их!

— Шелби! — раздраженно воскликнул он.

— Но это правда! У него совсем мало герефордских коров, тем более таких прекрасных, как наши. Разве вы не видели, какая тощая у него скотина? Ну и, кроме того, я узнала почти каждую из этих восьми, а остальные стояли рядом с ними.

Они могли уже различить строения ранчо «Саншайн», и Чарли радостно перешел на рысь.

— Черт побери, но как вы могли различить их среди остальных? — бросил через плечо Джеф.

— Вы знаете, у них тоже есть лица. Есть разные отметины, которые отличают их! И наши животные знают меня.

Она упрямо догнала его и снова поехала рядом, во что бы то ни стало, желая договорить.

— Они скучают по нам, и по своему дому — и они так кротко, с такой телячьей нежностью смотрели на меня!

Джеф ничего не мог с собой поделать — он расхохотался.

Поразмыслив за ночь над создавшимся положением, Джеф решил поговорить с начальником полицейского участка в Коди, неким Бернсом, о Барте Кролле и пропавших коровах.

Он предпочел бы поехать в город один, но понимал теперь, что лучше уж не оставлять Шелби в стороне. Если бы он попытался, она бы просто выскочила, как чертик из табакерки, в самую неподходящую минуту. А потому на следующее утро, после завтрака, Джеф небрежно обронил, что собирается сегодня заехать к шерифу Бернсу. Может быть, она хочет поехать с ним и что-нибудь купить в «Коди трэй-динг компани»?

Шелби чувствовала, что они только потеряют время, вовлекая в это дело шерифа, но воздержалась от возражений. В конце концов, Джеффри ведь из Англии, где каждый уверен, что система правосудия работает должным образом. Закон и порядок на Западе — это совсем другое дело. Однако она поддакнула ему, и эта хитрость обеспечила ей в полдень место рядом с ним в тележке.

У обоих было приподнятое настроение, когда они отправились в путь, так как погода стояла чудесная, снег почти весь растаял, земля подсыхала на солнце и птицы заливались, как сумасшедшие. Весна неожиданно вернулась, еще более мощная и чарующая, чем раньше.

Даже издалека маленький городок Коди, казалось, напоен был жизненной силой и энергией своего тезки и создателя, знаменитого Баффэло Билла. Повсюду царило оживление, точно весна вдохнула свое неутомимое кипение жизни во все окружающее.

— Насколько я знаю, — объяснила Шелби, — у полковника Коди было два основных проекта развития города. Во-первых, он решил построить дорогу, соединяющую Коди с восточным въездом в Йеллоустонский национальный парк, — это около пятидесяти миль отсюда. Он хочет, чтобы его город стал местом, откуда желающие будут отправляться дальше, в заповедник…

— Весьма предусмотрительно с его стороны, — заметил Джеф. Они как раз подъезжали к окраинам Коди.

— Да, это правда, и, по-моему, они собираются закончить «Дорогу Коди» этим летом! Его второй план — построить великолепный отель вон там…

Она указала на угол Четвертой улицы и Шеридан-авеню, где уже достраивалось громадное, выросшее из песчаника здание; вокруг него, чуть ли не по всему его периметру, тянулась просторная терраса. Гостиница уже возвышалась над всеми остальными постройками, которые казались рядом с ней, совсем крохотными.

— Полковник Коди хочет назвать ее в честь своей дочери, «Ирма». Я слышала, в каждом номере будет паровое отопление и газовое освещение, и дядя Бен говорит, что строительство ее обойдется полковнику в восемьдесят тысяч долларов!

Легонько потянув за вожжи, Джеф придержал лошадей, разглядывая роскошную двухэтажную гостиницу.

— Я потрясен воображением Коди, его размахом… но кто будет останавливаться во всех этих номерах? Во всем городе не наберется и несколько сотен жителей? Что за необходимость возводить такую громадину?

Шелби засмеялась:

— Полковник Коди думает иначе! Мне кажется, для него этот отель — символ его надежд на Коди. Как если бы он, возводя это здание, призывал на свой город благословение и процветание.

Этим майским днем они открыли для себя еще много нового. Две телефонные компании получили привилегии от муниципалитета, и теперь повсюду можно было увидеть столбы и протянутые провода. «Коди Энтерпрайз» недавно открыла свои отделения напротив особняка доктора Чемберлена. Когда Джеф зашел, чтобы купить газету, он обнаружил телефонную станцию, устроенную в маленькой задней комнатушке банка Аморегги и Паркса, и всем не терпелось вызвать «Центральную».

— Я вижу, даже Запад не защищен от прогресса, — заметил он сухо, когда они, прислонившись к тележке, вместе просматривали газету, изголодавшись по новостям.

— Скоро все захотят иметь автомобили, и лошади станут немодными…

Шелби почувствовала, что мыслями он далеко от нее, и она вот-вот останется в стороне.

— Вы возьмете меня с собой к шерифу Бернсу?

— Если бы для вас это было не более чем вопросом справедливости и чести, я взял бы вас непременно, но не думаю, чтобы ваше присутствие могло помочь.

Джеф сдвинул назад свою серую ковбойскую шляпу, и прядь золотых волос упала ему на лоб.

— Честно говоря, мне кажется, если мы придем вместе, он может задуматься: что там происходит на ранчо «Саншайн», может быть, мы сами ведем расследование, — и это, пожалуй, может насторожить его. Но я обещаю пересказать вам весь наш разговор, а также заранее обещаю оплатить все, что вам только вздумается купить в «Трэйдинг компани»!

Глаза ее вспыхнули.

— Терпеть не могу, когда мужчины, вот так покровительственно относятся к женщинам, считая, что любую проблему можно уладить, отослав женщину делать покупки.

Развеселившись, он развел руками, словно в отчаянии.

— Я встречусь с вами в «Коди трэйдинг компании» не позже чем через час, — надеюсь, гораздо раньше.

Чувствуя, что прохожие с любопытством поглядывают на них, Шелби не могла ничего поделать, она лишь подбоченилась, и яростно взглянула на него. Джеф прикоснулся пальцами к полям шляпы, и не спеша направился по Шеридан-авеню к конторе шерифа. Шелби, против воли, смотрела ему вслед чисто женским — объективным, оценивающим взглядом. Трудно было удержаться от этого, поскольку Джеффри Уэстон был необычайно привлекательным молодым человеком, и было в нем еще что-то, для чего она не могла подобрать слов, но от чего обаяние его еще более возрастало.

Это было каким-то образом связано с тем, как он постепенно приспосабливался к их жизни на Западе. Глядя на него сзади, можно было подумать, что идет какой-то работник с ранчо, а не английский аристократ, и это необыкновенно подкупало Шелби. Ей нравились мягкое сияние его карих глаз, овал лица. Он все чаще смеялся и становился все более загорелым и мужественным под солнцем Запада.

Плечи у него были прямые, широкие, бедра узкие, ноги длинные и стройные, — наверное, благодаря совсем иной манере верховой езды, чем у них на Западе, подумала Шелби. Временами, поглядывая на его ноги, она представляла себе Джефа в английском костюме для верховой езды, в пылу охоты на лис перелетающим на коне через изгородь или ручей.

Но пока что он здесь, с ней, в Коди, на земле Вайоминга. Шелби выбранила себя и заставила свое сердце успокоиться, глядя, как Джеф скрылся в здании новой тюрьмы, где у шерифа Бернса была контора.

Неужели он и вправду думал, что она пойдет за покупками в такую минуту?

Прикусив губу, Шелби посмотрела в сторону «Коди трэйдинг компани», потом покачала головой и зашагала в противоположном направлении. Что ж — не мытьем, так катаньем: в дверь ее не пускают, но… в конторе у шерифа наверняка есть окна, и они, без сомнения, должны быть открыты в такой чудесный день, как сегодня!

Какая разница Джефу, если она просто немного послушает — ничего особенного, никто ведь даже и не узнает, что она здесь.

Глава восьмая

— Я вас запомнил, — сказал немолодой мужчина, сидевший за шведским, с выдвижной крышкой, бюро в конторе шерифа Бернса. Его лысина была обожжена солнцем, а громадный живот и бугристый, картошкой, нос выдавали его пристрастие к крепким напиткам. — Я был в салуне Парселла в тот день, когда вы приехали в город и выиграли ранчо «Саншайн».

— Ах, вон оно что.

Джеф, не был уверен, кто перед ним — сам Берне или нет. У него не было отличительного значка.

— Ну, все обошлось, как нельзя лучше, мы с семейством Эйвери-Мэттьюз отлично поладили. Мы теперь добрые друзья и компаньоны. — Он протянул руку: — Кстати, меня зовут Джеффри Уэстон. Рад познакомиться с вами…

— Я только помощник.

Он сделал вид, что не заметил руки Джефа, перебирая бумаги на столе, и сплюнул темную табачную жижу, угодив, прямехонько в обшарпанную, с отбитыми краями, плевательницу.

— Можете называть меня Тед.

— А, прямо как вашего президента Рузвельта! — заметил Джеф, надеясь выдавить хоть улыбку из этого парня.

—Угу.

Тот отыскал спичку на заваленном бумагами столе и принялся ковырять в зубах.

— А вам, наверное, нужен шериф Бернс…

—Да.

— Он пошел собирать штрафы да закопает, если удастся, какую-нибудь собаку, так я думаю. Он получает по доллару за каждую закопанную собаку.

— Ах, вот как…

Похоже, не стоило дальше развивать эту тему, а потому Джеф, взглянув на громадные, отбивавшие время часы, висевшие на стене, сказал:

— Знаете, до города путь неблизкий и мне бы не хотелось ездить дважды. Может, я лучше расскажу о моем деле вам, помощник Тед, а вы потом передадите шерифу Бернсу.

— Ну что ж…

В подобные минуты его английская сдержанность служила ему как нельзя лучше. «Терпение, терпение», — предостерегал его внутренний голос, когда Джеф, придвинув свой стул поближе к Теду, заговорил.

— Понимаете, на прошлой неделе, во время бурана, мы потеряли восемь коров, еще не клейменных. У нас на ранчо еще не было первого загона. Ограждение мы, правда, закончили, но на него в одном месте упало дерево, и, похоже, коровы там выбрались через дыру во время бури.

— Больно уж вы беспечны.

Помощник Тед обтер конец спички о свои широкие рабочие штаны, оставив на них липкое, жирное пятно.

— Вообще-то, мы сделали все возможное, чтобы загнать скотину обратно в кораль, — чуть сами там все не полегли. Но на другой день, когда пересчитали, оказалось, что восьмерых не хватает.

— Вы кого-нибудь обвиняете, мистер?

— У нас с Шелби Мэттьюз есть основания думать, что наши коровы находятся теперь на ранчо «Бар Би», которое граничит с нами на юге. Я спрашивал об этом у Барта Кролла, и он уверял, что не видел наших коров, но Шелби узнала их среди его коров.

Помощник Тед уставился на Джефа своими водянистыми глазами.

— Да что вы говорите? Как же ей это удалось, если на них нет клейма?

— Она… опознала их. По некоторым приметам. — Джеф пожал плечами: — Знаете, какие они, женщины. Они помнят самые неожиданные подробности.

Оглушительный грохот прервал их беседу.

Теду показалось, что он донесся со стороны переулка, примыкавшего к тюрьме, и он стал тяжело приподниматься со стула.

— Черт побери! Похоже, будто наш взломщик, ограбивший банк, на Шеридан-авеню, пытается рвануть когти!

Однако чутье подсказывало Джефу совсем другое, от чего у него мурашки побежали по спине.

— Позвольте, я схожу, посмотрю, Тед. По-моему, это кошка забралась в чей-то мусорный бак.

Прежде чем помощник, немолодой и грузный, успел подняться, Джеф был уже за дверью. Он несколькими громадными скачками догнал Шелби, схватил ее за воротник теплой, с фланелевой подкладкой, куртки и намертво прижал к кирпичной стене тюрьмы.

— Я так и знал! Ну, уж на этот раз я действительно вас выпорю! — зашептал он. — Лучше вам убраться отсюда, да поскорее, если вам еще дорога ваша жизнь!

— Но вы не должны больше ничего говорить ему, Джеф! — шепнула она отчаянно, ничуть не испуганная его угрозами. — Тед — кузен Барта Кролла! Я видела их вместе несчетное количество раз! Я совсем забыла, что шериф Берне, взял его к себе в помощники.

Взгляд Джефа изменился, когда он сообразил, что к чему.

— Хорошо, я учту это на будущее, а вы сейчас же со всех ног бегите в «Коди трэйдинг компани». Я тоже сейчас подойду.

Она стремительно зашагала по грязному переулку, ее медно-рыжая коса взлетала и подпрыгивала у нее за спиной, и странная теплота разлилась у Джефа в груди, когда он смотрел ей вслед. Теплота эта исчезла, однако, когда он вспомнил о помощнике Теде. Нахмурившись, он вернулся в помещение и застал старикашку, украдкой потягивающим виски из бутылки, спрятанной в ящике письменного стола.

— Ну что, это была кошка? — спросил тот, облизывая губы.

— Хм-м-м? Ах, ну да, по-видимому. Она перевернула мусорный бачок.

— А… — Он зевнул. — Ну что ж, вроде мы обо всем переговорили, Уэстон. Могу заверить вас, что Барт Кролл чист, как новорожденный младенец. Он, может быть, честнейший из всех жителей в долине Бигхорна. Вам здорово повезло, что вы с ним соседи. Отличный парень!

— Понятно, — спокойно кивнул Джеф. — А коровы?

— Как вы сами же сказали — мы знаем, каковы они, женщины. И каждому известно, что эта Шелби Мэттьюз, девчонка с придурью. — Тед постучал по виску своим толстым коротким пальцем. — Я бы на вашем месте не стал попусту тратить на это время, Уэстон. Случается иногда, что у людей тут пропадает скот. И бесполезно потом его отыскивать — ничего хорошего не получится!

— Я приму к сведению ваши советы, помощник Тед… Улыбаясь, Джеф встал, собираясь уходить, потом озадаченно взглянул на Теда:

— Как, вы сказали, ваша фамилия, сэр?

— Я не говорил. — Он прищурился, потом снова сплюнул табачную жижу. — Тед — и довольно.

— Я пытаюсь объяснить вам, что из этой поездки к шерифу ничего хорошего не выйдет, — шепнула Шелби, когда они с Джефом разглядывали конскую упряжь, разложенную на прилавке в «Коди трэйдинг компани». — Закон — весьма неопределенная вещь на Западе.

В ответ он только насмешливо взглянул на нее и недоуменно приподнял брови.

— Разговор с Тедом Кроллом только усугубил наши проблемы. Теперь Барт узнает, что мы что-то затеваем против него.

— Я начинаю думать, что совет Теда, забыть обо всем этом деле, не так уж плох. Оно не стоит всех этих хлопот. — Джеф направился к стоявшим в ряд креслам-качалкам, тихо добавив: — Во всяком случае, я заверил нашего доброго помощника, что мы просто спишем потерявшихся коров на невезенье, и сделал вид, будто поверил его утверждениям, будто Барт Кролл — человек безукоризненной честности.

— Барт, я слышала, переписывался с брачным агентством и нашел себе невесту по почте. — Шелби вздрогнула при этой мысли.

— Бедная женщина!

— Я познакомился с Вивиан Кролл. — Заметив, что владелец магазина направляется в их сторону, он добавил: — Я собирался рассказать вам о ней. Напомните мне на обратном пути.

Джейкоб Швуб, молодой человек всего лишь двадцати шести лет, был одним из первых и наиболее известных жителей города. Он и его жена Луиза утверждали также, что именно у них родился первый ребенок в Коди, после его регистрации как города в 1901 году. «Коди трэйдинг компани» занимала большое новое здание, полное самых разнообразных товаров, ассортимент которых постоянно увеличивался, — от бакалеи до скобяных изделий, мебели, одежды и всего необходимого оборудования для работы в поле и на ферме.

— Мистер Швуб, — радостно приветствовала его Шелби, — как поживаете? Всякий раз как я захожу к вам, у вас все больший выбор товаров! У меня просто глаза разбегаются!

— А вы уже видели наши новые блюда? Луиза сама выбирала образцы, некоторые прибыли прямо из Парижа.

Он повернулся к Джефу, воскликнув:

— Я так давно ждал вас, мой друг! Как вы пережили нашу весеннюю вьюгу? Надеюсь, все вы пережидали непогоду, сидя дома, в тепле, у очага.

— Да ничего, кое-как справились, Джеки, хотя не так-то легко было убедить некоторых, что лучше им оставаться дома, в безопасности.

Джеф искоса взглянул на Шел, и с удовлетворением заметил, какой смущенный и озадаченный у нее вид: она пыталась сообразить, когда это Джеф успел подружиться с Джеки Швубом. Она, по-видимому, уже забыла, сколько раз он один ездил в Коди в те первые дни после приезда на ранчо.

— А как дела с городским оркестром? Полковник Коди уже прислал для него униформу?

— Какой еще оркестр? — удивилась Шелби.

— О, этой зимой несколько парней организовали духовой оркестр, — объяснил Джеки, — и когда Коди услышал об этом, он предложил подарить им униформу. Они только что ее получили, — красотища! — вся расшитая, разукрашенная, в ковбойском стиле, и такие же шляпы к ней!

Он широко улыбнулся:

— Мой брат Лорен играет в оркестре, он и меня уговаривал… но я не умею ни на чем играть. Хотя форма, по правде говоря, необыкновенно заманчивая! Как думаете, не засмеют меня, если я просто надену ее и пройдусь вместе с оркестром на параде?

Они все засмеялись, в том числе и несколько женщин, стоявших поблизости и слышавших этот разговор. Дамам, казалось, не терпелось услышать, что скажет Джеф, и они были вознаграждены за свое любопытство, когда он признался, что в юности играл на одном из музыкальных инструментов — на валторне!

Джеки пригрозил сказать о Джефе Фрэнку Уилльямсу, капельмейстеру, и они еще побеседовали, перескакивая с одного на другое. В конце концов, выяснилось, что Джеки подумывает о покупке автомобиля.

— Это будет первая машина в Коди.

— Замечательно! — воскликнула Шелби, выбирая консервы для своей кладовой.

Швуб шел за ними вдоль прилавков, рассказывая им историю о недавней поездке полковника Коди и Джорджа Бека, одного из основателей города, в Вашингтон, в министерство торговли, для того чтобы получить дополнительные кредиты на строительство дороги к Йеллоустонскому национальному парку.

— Кстати, об автомобилях, — начал Джеки. — Джордж с полковником взяли один напрокат и поехали прокатиться по Пенсильвания-авеню. Джордж был за рулем и вроде бы ехал недостаточно быстро, по мнению полковника Коди.

Все покупатели в огромном зале замерли, насторожившись, а те, кто стоял поближе, откровенно прислушивались к рассказу Джеки Швуба. Он говорил вдохновенно, жестикулируя, чтобы придать еще большую занимательность своему рассказу.

— Джордж Бек прибавил газу, машина понеслась по проспекту, и вскоре стало ясно, что пешеходам может не поздоровиться! Полковник попросил Джорджа немного притормозить, и тот попытался, но у него ничего не вышло. Полковник Коди заорал: «Тпр-р-ру!» Но без толку. Полицейские гнались за ними, потрясая своими дубинками, а автомобиль продолжал мчаться с бешеной скоростью. Машина с Беком и Коди сбила членов Конгресса, как раз, переходивших через Пенсильвания-авеню!

— Какой ужас!

Шелби закрыла лицо руками, пряча широкую улыбку и наслаждаясь рассказом.

— И чем же все это кончилось?

— Увы, в конце концов, их таратайка ударилась о гранитную ограду, да так, что и Джорджа Бека, и полковника выбросило из нее на траву! Полицейские тут же схватили их, обвиняя в том, что они устроили гонки на городских улицах. По счастью, мимо проходил один знакомый, достаточно известный и влиятельный человек в политических кругах, и он уговорил полицейских отпустить с миром наших отцов-основателей.

Джеф расхохотался с неподдельным удовольствием, прислонившись к витрине.

— Похоже на сцену из шоу самого Баффэло Билла!

— Он говорит, это только еще раз доказывает, что нет ничего лучше лошадей, особенно для шоу «Дикий Запад»! — заявил Джеки, смеясь вместе со своими покупателями.

— А когда Джордж Бек вернулся из Вашингтона в Коди, он наотрез отказывался говорить об этом своем злоключении!

— Не очень-то приятный случай для президента «Коди Клуба», — согласился Джеф со смешком. — Думаю, нам пора идти, если мой компаньон уже закончил…

Он, приподняв бровь, посмотрел на Шелби.

— Теперь, когда я наполнила корзинку всякой всячиной, нужно разобраться и отложить только то, что действительно необходимо. — Очаровательный румянец вспыхнул на ее щеках. — Пока я тут развлекалась и слушала эти истории, я хватала все подряд, что мне нравилось!

Джеф заглянул в корзинку, до краев наполненную лентами, кухонными принадлежностями, новой кружевной скатертью, бумагой для письма, мельницей для перца и коробкой с винтовочными патронами.

— Не отказывайте себе ни в чем, Шелби. Мы возьмем все это.

Он взял у нее корзинку, прежде чем она успела что-либо возразить, и они с Джеки пошли вперед по проходу.

— Вы уже погрузили мою покупку в тележку?

— Какую это покупку? — поинтересовалась Шелби, едва поспевая за двумя высокими, длинноногими мужчинами.

— Разве вы не хотите, чтобы это было для вас сюрпризом? — ответил Джеф. Он и сам удивился, как ласково прозвучал его голос.

Шелби как будто смутилась.

— Мой служащий положил его к вам в тележку, — заверил Швуб Джефа. Подсчитывая общую стоимость покупок, он продолжал болтать о том, о сем.

— М-да… может быть, вы компаньоны не только на ранчо?

Покраснев до самых корней волос, Шелби пробормотала:

— Нет, что вы, мистер Швуб… я… — Ага, понимаю!

Он подмигнул и широко улыбнулся им обоим.

— Да нет, это совсем не то! Я хотела сказать, мы с мистером Уэстоном друзья — ничего более, исключительно деловые отношения.

Вид, у Джеки, когда он заворачивал ее покупки, был разочарованный.

— А жаль! То-то в городе оживились бы, если б между вами, завязался роман!

Тут в голову ему пришла другая мысль; он внимательно оглядел Джефа поверх очков в проволочной оправе.

— Ну, раз ваше сердце не занято, может быть, вам интересно будет узнать, что в Коди в скором времени появятся три молодые, незамужние красавицы! Наш новый доктор, глубокоуважаемый Луис Хоу, сказал мне, что его семья уже выехала сюда — в том числе и очаровательное трио его дочерей!

Нахмурившись, Шелби потянулась за одним из своих свертков, но Джефу пришлось задержаться, чтобы расплатиться с Джеки Швубом.

— Здесь, по-моему, немного душно, я подожду вас на улице. Приятно было повидаться с вами, мистер Швуб!

Прогуливаясь взад-вперед по дощатому настилу, предохранявшему пешеходов от грязи на Шеридан-авеню, Шелби почувствовала, как огорчает ее одно только предположение, что Джеф может заинтересоваться другой женщиной. Что, если он решит поухаживать за одной из хорошеньких дочек доктора Хоу? Они наверняка блестящие, очаровательные, и при этом настоящие барышни — элегантные, изящные, с замысловатыми прическами и в платьях по последней моде. Она окинула взглядом свою юбку с разрезом, заляпанные грязью сапоги и свою длинную, перекинутую через плечо косу и нахмурилась, оттопырив нижнюю губку.

— Что случилось, шалунишка? — весело спросил Джеф, подходя к ней сзади, весь обвешанный пакетами.

— И нечего вам так называть меня, — насупилась она. — Как будто я какой-нибудь мальчишка-беспризорник!

— Не согласен.

Он направился к тележке, и Шелби пришлось поспешить, чтобы не отстать.

— Мне кажется, слово «шалунишка» может относиться также, и к очаровательной озорнице… какая вы и есть, когда не злите меня и не выводите из себя!

— А какой для меня сюрприз?

Она схватила его за рукав, когда они подошли к тележке. — Я покажу вам, когда мы приедем домой. Ожидание поможет вам развивать силу воли. — Джеф потянул ее вперед, добавив: — Ваша привычка действовать необдуманно, сгоряча может навлечь на нас обоих серьезные неприятности!

Джеф настоял на том, чтобы остановиться и оплатить просроченные счета ранчо «Саншайн», объяснив Шелби, что он заглянул в ее бухгалтерские книги для ее же собственного блага. Она ненадолго надулась, но оттаяла, к тому времени как они тронулись в неблизкий обратный путь. Предзакатное солнце обливало их своим сиянием, соскальзывая за вершины гор на западе от Коди, и воды в реке Шошони рябили и искрились на ветру, гнавшем через дорогу вертящиеся шары перекати-поля.

— Вы обещали рассказать мне про жену Барта Кролла, — напомнила Джефу Шелби. — Она очень страшная?

— Совсем нет, — ответил он, невольно рассмеявшись. — Как это вы так можете — говорить первое, что придет вам на ум?

— Если бы вы знали мою семью, со всеми ее многочисленными бабушками и дедушками, вы бы, наверное, поняли. Все они такие решительные, энергичные, умные, так что мне еще ребенком пришлось научиться постоять за себя за общим столом, не то меня никто бы никогда не услышал!

Она уперлась ногами в передний бортик тележки и улыбнулась:

— Обеды в вашей семье были, должно быть, невероятно благопристойными и чинными по сравнению с нашими.

Джеф усмехнулся:

— Я, по большей части, обедал в частных закрытых школах, где разговоры были вообще запрещены.

— Но это ужасно!

Потрясенная, она почувствовала, что глаза ее наполняются слезами.

— Как это грустно — быть ребенком и расти вдали от дома, от своих любящих родителей! Сколько же вам было лет, когда вас отправили в школу?

— Восемь, наверное, или шесть. Не помню. И это было не так уж трагично, поскольку моя семья не отличается теплотой и весьма сдержанна в проявлении каких-либо чувств. В те вечера, когда я бывал дома, я, по обыкновению, ужинал с няней.

— Перестаньте! Я сейчас заплачу, и у меня потечет из носа, а у меня нет с собой носового платка! Джеф засмеялся, согретый, ее сочувствием.

— Не стоит проливать слезы над прошлым. Я никогда этого не делаю: я запер свои воспоминания много лет назад. Они не столько печальны, сколько скучны.

Он потянулся и коснулся ее щеки своим уже слегка загрубевшим пальцем.

— Вы бы лучше поплакали над Вивиан Кролл. Вот это и в самом деле трагический персонаж.

— Я могу понять, почему вам жаль того, кто вынужден жить с этим человеком, но зачем же она вообще выходила за него замуж?

— Я, конечно, не беседовал с миссис Кролл долго и по душам, тем более что ее отвратительный муженек не спускал с меня глаз, но она действительно «невеста по почте». Она вроде бы жила в Сент-Луисе и в Рождество, на пожаре, потеряла всех своих близких. Осталась совсем одна в целом свете, так что это предложение от Барта Кролла было для нее спасением.

Джеф стегнул лошадей, желая, добраться домой до того, как стемнеет.

— Все это выглядит, однако, так, будто она заключила сделку с самим дьяволом, у нее такой страдальческий взгляд!

Шелби вздрогнула:

— Представляю, как бы я себя чувствовала, будь я на ее месте.

— Эта лачуга, может быть, самое худшее в этой сделке.

Можно подумать, что Барт Кролл соорудил и обставил ее за один вечер…

Вглядываясь в сумерках в его задумчивое лицо, Шелби вдруг ощутила странную боль и снова, не успев подумать, спросила:

— А Вивиан хорошенькая?

— Хорошенькая?

«О Шелби, я обожаю тебя», — подумал он, потом спокойно ответил:

— Да, можно и так сказать, — в некотором роде. У нее светлые волосы и очень большие голубые глаза, и она выглядит такой хрупкой. Мне она сразу понравилась. Было бы чудесно, если бы мы могли чем-нибудь помочь ей.

Через несколько минут, они уже были дома, и Шелби пошла в конюшню, чтобы покормить морковкой Бродяжку и Чарли. Все это время она обдумывала возможности вернуть их украденный скот. Возвратившись в дом, она увидела, что огонь уже разведен, но поблизости никого нет. Решив, что Джеф пошел навестить мистера Мэнипенни, Шелби прошла в свою комнату, чтобы умыться и переодеться.

Ей вдруг пришло в голову надеть на себя что-нибудь более удобное, чтобы отдохнуть и почувствовать себя свободно. Чудесно было обтереться влажной губкой с душистым французским мылом, которое она хранила для особых случаев, затем распустить свои темно-рыжие, точно корица, волосы, перехватив их сзади широкой лентой, и переодеться в свой любимый ворсистый, с застежкой у талии, красный комбинезон. Пушистая ткань щекотала, будто лаская, ее обнаженное тело, и Шелби, улыбнувшись, накинула сверху длинный белый халат, перевязав его атласным шнуром вокруг талии. Теплые носки и тапочки довершили наряд, казавшийся ей самым, что ни на есть подходящим для составления заговора, как им вернуть украденный скот.

Один только Джеф мог осудить ее неприличный костюм, так как работники чинили поломанное ограждение, и трудно было даже себе представить, когда они могут вернуться. Так почему бы не почувствовать себя уютно? — думала она, выходя из спальни.

Казалось, сам воздух в доме переменился, Шелби тотчас же это почувствовала. Отблески огня от нескольких только что зажженных керосиновых ламп падали на вставленный в раму плакат шоу «Дикий Запад» и на гигантскую медвежью шкуру, украшавшие стены гостиной. И тут, она увидела Джефа, небрежно-изящного в своих отглаженных легких темно-коричневых брюках и в накрахмаленной белой рубашке с отложным воротником. Он оставил расстегнутой одну пуговицу у ворота, а волосы его сияли, точно старое золото, в мягком рассеянном свете.

Джеф стоял у продавленного дивана и столика рядом с ним, на котором теперь красовался восхитительный новый граммофон. Он был даже лучше, чем тот, что был у родителей Шелби, — в дубовом корпусе, с медной трубой и никелированной ручкой. Потрясенная, она подошла поближе. Это был граммофон для проигрывания плоских пластинок, а не цилиндрических валиков, как было принято до недавнего времени, и стопка черных пластинок лежала рядом с ним в ожидании.

— Потрясающе! — пробормотала она, уже мечтая, какая волшебная музыка наполнит их деревенский дом. — Мне так хотелось послушать дома музыку, песни и поиграть на фортепьяно. Когда папочка построил для мамы дом ее мечты, он устроил музыкальную гостиную в башне.

— Я чувствовал, что вы должны любить музыку. — Он улыбнулся, глядя ей в глаза. — Я и сам соскучился по развлечениям. Смею сказать, количество партий в шашки, которое я в состоянии сыграть, ограничено, и предел этот, по-моему, не за горами.

Лицо Шелби сияло. Она ласково погладила граммофон, потом принялась перебирать пластинки.

— «Мой милый», «Послушайте пересмешника»…

— Мне пришлось взять то, что было у Джеки, — объяснил Джеф, слегка пожимая плечами и окидывая ее взглядом. — Боже мой, что это вы на себя нацепили?

Она шаловливо рассмеялась:

— Мне хотелось почувствовать себя уютно, и я думала, мы с вами посидим за столом за чашечкой чая и поразмыслим, как нам заполучить обратно наших коров.

— Давайте сначала потанцуем.

— Джеф! Но я выгляжу просто смешно! Я не могу танцевать в таком виде. К тому же, танцуя с вами, я, пожалуй, казалась бы неуклюжей страусихой. Вы там, наверное, привыкли танцевать с принцессами!

— Чепуха. К тому же нет ничего скучнее, чем танцевать с принцессами.

Тень нежности скользнула по его лицу, когда он снова оглядел Шелби — очаровательную в своем байковом красном комбинезоне и халате, перехваченном шнуром на ее тоненькой талии. Как мог он объяснить ей, что перестал танцевать задолго до того, как приехал в Вайоминг, разве только его к этому принуждали, поскольку это не доставляло ему больше ни малейшего удовольствия. Джефу вдруг пришло в голову, что ему так интересно и весело с Шелби, как не было уже долгие годы. Протягивая руку, он заглянул в ее сияющие глаза и произнес:

— Леди Шелби, не окажете ли вы мне честь протанцевать со мной этот танец?

Она сделала книксен, открывая ноги в красных шароварах.

— С удовольствием… милорд.

Джеф завел граммофон, поставив на него пластинку с вальсом «Любовь приходит»; взмывающая, легкая мелодия наполнила комнату, и он обнял Шелби. Он не удивился, обнаружив, что она прекрасно танцует. Она ведь посещала один из лучших колледжей на Востоке, и воспитание, которое она там получила, чувствовалось во всем, что она говорила или делала, невзирая на все ее попытки противиться этому. Что его действительно удивило — так это чарующая линия ее нежного, тоненького тела; хотя одежда и закрывала ее с головы до ног, она тем не менее позволяла ему почувствовать ее истинные формы. Что-то такое в Шелби пьянило его и пленяло до безумия. К тому же было несказанно приятно вновь чувствовать себя живым.

Шелби тоже была очарована. Гостиная их дома была достаточно велика, чтобы свободно танцевать в ней вальс; Джеф вел ее умело, уверенно и изящно, и Шелби казалось, что он приподнимает ее, отрывая от земли, когда они кружились в такт музыке. Радость вскипала, захлестывая ее. Это казалось невероятным, и все-таки было реальностью.

Когда пластинка кончилась, Джеф, поставил другую — «Влюбленные на Луне». Они танцевали опять и опять, улыбаясь друг другу, захваченные оба таким удивительным чувством, которое не нуждалось ни в словах, ни в объяснениях.

Когда закончилась вторая мелодия, личико Шелби пылало, сердце ее отчаянно билось. Они остановились, не разнимая рук, отдыхая, и Джеф легонько привлек ее к себе, обхватив ее бедра ладонями. Она была такая нежная, и от нее шел такой свежий, чудесный аромат! Когда он почувствовал прикосновение ее грудей, что-то вспыхнуло в нем — неосознанное, дикое. Это было как голод, свирепый, безжалостный, почти недоступный его пониманию, так как всю свою жизнь он имел все, в чем только нуждался. Желания Джефа удовлетворялись, не успев созреть… вплоть до настоящей минуты.

Когда Шелби медленно подняла на него глаза и ее нежные руки потянулись, чтобы обвить его шею, он просто потерял рассудок. Он стиснул ее, прижимая к себе — яростно, крепко, неистово, — и лента упала с ее волос, когда он погрузил свои пальцы в сияющую массу кудрей. Шелби едва не застонала, когда его губы нашли ее рот. Она жаждала ощутить их вкус, мучительную сладость поцелуя, и страсть поднималась в ней — сильная, требовательная, — наполняя все ее существо.

Атласный пояс, стягивавший ее халат, распустился. Ее красный комбинезон, казалось, совсем неженственный, придавал Шелби еще большее очарование, и руки Джефа невольно скользили по мягким, обрисовывающимся под ним изгибам ее спины, живота и бедер, дерзнув наконец коснуться ее груди.

Она ахнула, потрясенная, ощущая, каким мучительным, невероятным желанием пульсирует все ее тело.

Б-бам! Задняя дверь распахнулась, и тотчас раздались тяжелые, гулкие шаги и громкий крик Кэйла:

— Есть кто-нибудь в доме?

Первым порывом Шелби было убежать в свою комнату, но времени не было. Кэйл уже проходил через кухню. Она так растерялась, что только и могла прижать ладони к своим горящим щекам. Джеф сам запахнул на ней халат и завязал пояс.

— Приведите в порядок волосы, — шепнул он и вышел встречать работника.

— Ну, как там дела, Кэйл?

— Отлично.

Суровые глаза обветренного, обожженного солнцем парня изумленно расширились при виде граммофона.

— Господи помилуй, откуда у нас взялась эта штуковина?

— Из «Коди трэйдинг компани» — из магазинчика Джеки Швуба.

Немного придя в себя, Шелби вышла к ним.

— Прости мне мой вид, Кэйл, но когда я услышала музыку, то не могла удержаться и выбежала посмотреть, что здесь происходит.

— Да ладно, я рад, что вы здесь, мисс Шелби. У меня есть новости для вас обоих. Важные новости, я бы сказал.

Джеф бессознательно потянулся и взял Шелби за руку повыше локтя.

— Что такое?

— Это насчет ограждения. Когда мы чинили его сегодня, мы заметили, что это не дерево поломало его. — Кэйл, стоя у огня, прищурился, глядя на них. — Кто-то уже раньше перерезал колючую проволоку, а может, ее перерезали потом, когда дерево уже повалилось.

— Что ты говоришь, Кэйл? — воскликнула Шелби. Он пожал плечами.

— Сдается мне, ваши коровы забрели на ранчо «Бар Би» не случайно. Похоже, что кто-то проломил ограждение, чтобы через него было легче пробраться, и коров просто-напросто украли.

Шелби, с горящими глазами, взмахнула кулачком в воздухе:

— Я так и знала! Я чувствовала, что все не так просто! Она посмотрела на Джефа; лицо у того было суровым, задумчивым.

— Теперь мы должны пойти туда и забрать наших коров, и есть только один способ сделать это! Тут вам не Лондон, тут Запад, и если мы попробуем обратиться к шерифу, получится еще хуже. Нет, мы должны выкрасть их — и не пытайтесь отговорить меня! Я не стану слушать ваших возражений!

— Возражений?

Джеф медленно приподнял бровь, глядя сверху вниз на ее возбужденное личико.

— На этот раз, шалунишка, вы не услышите от меня, ни слова против.

Глава девятая

Весь следующий день Джеф провел в Коди, беседуя с людьми под предлогом того, что хочет нанять лишних работников на ранчо «Саншайн» для первого загона. Он даже заскочил в участок повидаться с шерифом Бернсом — тот был у себя во время ленча — и пропустил по стаканчику с ним и с помощником Тедом. Исподволь, терпеливо ему удалось выудить кое-что о Барте Кролле.

Первое — загон на ранчо «Бар Би» начнется не раньше, чем на следующей неделе, так что Джефу нечего было беспокоиться, что на их коровах появится клеймо Кролла.

Второе — мужчины предложили Джефу присоединиться к ним за их обычной игрой в покер: по четвергам они собирались в салуне Парселла, в задней комнате. Джеф усомнился, не слишком ли ему далеко будет ехать, но Тед заверил его, что даже Барт Кролл приезжает в Коди, чтобы пообщаться с людьми.

— Иногда он даже остается на ночь, — добавил шериф, подмигнув.

Когда Джеф вернулся домой с этими сведениями, он увидел, что Шелби расхаживает взад и вперед по двору. Заметив его верхом на Чарли, на дорожке, ведущей к ранчо, она бросилась к нему навстречу и чуть ли не стащила его со спины жеребца.

— Нам нужно подождать только одну ночь, — сказал он ей, успокаивающе поднимая руку. — Кролл завтра уезжает: по четвергам он играет в покер в Коди.

Шелби думала, что умрет, пока дождется, когда пройдут эти тридцать шесть часов. К тому же, рассуждая здраво, — что, если вернутся дядя Бен с Тайтесом? Их можно было ожидать в любую минуту. «Если бы не снежная буря, — подумала она, — они уже были бы дома».

— Тут я не уступлю, — твердо заявил Джеф, когда они вели Чарли к желобу, чтобы напоить его. — Нет смысла затевать такие безумные вылазки, если риск слишком велик. Вы что, хотите, чтобы вас судили и повесили в Коди из-за ваших шалостей?

— Шалости! Шалости?!

Возмущенная, она побежала за ним, когда он направился к дому, поискать чего-нибудь поесть.

— Я требую, чтобы вы взяли свои слова обратно! Это почетная задача, поиски справедливости…

— И вы уже предвкушаете, как пробираетесь глухой ночью, выкрадывая коров!

Джеф пригнулся за стволом тополя, надвинув на глаза шляпу, точно желая спрятаться, и понизил голос до драматического шепота.

— Вас возбуждает именно риск, приключение, и не пытайтесь убедить меня в обратном. Боюсь, я слишком хорошо знаю вас.

Шелби понимала, что ей следовало бы обидеться, но вместо этого она рассмеялась и с трудом удержалась, чтобы не коснуться его.

— Если вы вознамерились поддразнить меня, из этого ничего не выйдет. У меня, нет настроения спорить. Пойдемте ужинать и разрабатывать планы на завтрашнюю ночь…

— Джеф!

Англичанин слегка натянул поводья и подождал, пока Бродяжка и его всадница не нагонят его.

— Не разговаривайте, — шепнул он хрипло. Ночь была точно создана для подобного приключения, с ее светлым, сияющим молодым месяцем в вышине, окруженным яркими, блистающими, как бриллианты, звездами. В терпком, прохладном воздухе пахло полынью и как будто опасностью.

— Я слишком взволнованна!

Хотя на Шелби была большая серая шляпа, низко надвинутая на лицо и прикрывавшая волосы, а также пальто с высоко поднятым воротником и широкий шарф, обвязанный вокруг шеи и подбородка, видно было, как сияет ее личико. Она не удержалась и потянулась к Джефу; рука его в черной перчатке стиснула в ответ ее руку.

— Ночь восхитительная, потрясающая, но я ощущаю это, прежде всего как благородную миссию. Это, может быть, звучит глупо, но я скучала по этим коровам. Боюсь, за ними там плохо ухаживали.

Лицо Джефа тоже, насколько возможно, было прикрыто, но ничто не могло скрыть его насмешливого взгляда, обращенного к серебристому небосводу.

— Я не стану обсуждать вашу любовь к коровам, дорогая, но, полагаю, мы не могли этого так оставить

Он потрепал жеребца. Направляя его к Кэйлу, Лусиусу и Маршу, стоявшим у ограждения из колючей проволоки. Они снова перерезали ее — в тех же местах, что и воры, на случай, если кому-нибудь вздумается потом проверить. Джеф тихо, отчетливо напомнил всем четверым об их планах. Он подъедет поближе к жилищу Кролла, высматривая, не появится ли Барт, чтобы в случае чего вовремя предупредить Шелби и остальных. Шелби была единственной, кто утверждал, что может опознать всех восьмерых коров с ранчо «Саншайн». Поэтому ей поручалось пройти в кораль ранчо «Бар Би», найти своих коров среди всех остальных, вывести их оттуда одну за другой, а Кэйл перегонит их к изгороди. Там его уже будет ждать Марш, который переведет коров на их строну, и, наконец, Лусиус отведет их обратно, в ближайшее стадо.

К счастью, у самого Барта Кролла стадо было не слишком большое и звезды хоть немного рассеивали мрак. Иначе Шелби пришлось бы куда труднее.

И все-таки Джеф волновался. Он решил перевезти ее в соседский кораль, усадив спереди на своего жеребца и придерживая рукой. Не было никакого смысла брать с собой пони: он был бы лишней уликой, если бы их обнаружили. Придерживая Чарли и медленно проезжая мимо животных Кролла, Джеф, глядя на них, удивлялся, не представляя, как она собирается отыскать тех восьмерых, что принадлежат им.

Это казалось невероятным даже при свете дня!

— Я чувствую себя Робин Гудом, — шепнула она, пытаясь рассеять напряжение.

Джеф и сам не знал, как поцеловал ее. Оба они были возбуждены предстоящим приключением, и напряжение еще усилилось, когда они обнялись, прижимаясь друг к другу с жадным, неутоленным желанием, а ночной ветерок, пощипывая, обжигал их лица.

Джеф наконец откинулся назад, глядя на нее напряженно, строго.

— Ради всего святого, будьте осторожны, Шелби!

— А как же, я всегда осторожна!

Она весело, беспечно улыбнулась ему и соскользнула с седла на каменистую землю.

— Когда отыщете последнего бычка, сразу же уезжайте с Кэйлом к ограде. Я буду время от времени наведываться сюда, но не ждите меня, пока сами не окажетесь в безопасности.

Он наклонился и поймал ее за воротник пальто:

— Договорились?

— Конечно.

Она помахала ему и побежала к стаду коров, исчезнув во мраке.

Джеф направился к домику Кролла, заметному издалека благодаря тонкой ленте дыма, которая вилась над его крышей. Ночь была чудесная, и в одиночестве он мог по-настоящему прочувствовать, как различаются между собой Англия и Вайоминг. В его имении в Глостершире весна была ослепительная, роскошная, блистающая зеленью и упоительно ароматная. Здесь весна была проще — целомудренная, пронзительно чистая и до боли реальная. Оттаивающая земля и зеленеющие кусты и деревья придавали воздуху нечто, отчего его ноздри раздувались, когда он глубоко вдыхал в себя этот воздух, такой бодрящий, что изо рта у него при дыхании поднималось облачко пара.

Темнота была полна звуков: уханья сов, подвыванья койотов и жалобного крика козодоя, который здесь, на равнинах Запада, кричал коротко и просто: «коз-дою».

Подъехав поближе к крытой дерном землянке и объезжая вокруг нее, Джеф заметил мельканье света в одном из окошек. Ветер переменился, шелестя молодыми листочками тополей и в, росших около дома. Время шло.

Джеф вернулся, чтобы посмотреть, как там Шелби, и увидел, что Кэйл тоже с ней.

— Все в порядке, хозяин, — заверил его работник. — Это пятая: она их так ловко выискивает, точно на них метки проставлены!

Шелби, подбоченившись, стояла в полосе лунного света и улыбалась Джефу.

— Что я могу сказать? Это дар свыше.

Проезжая мимо нее, он нагнулся и коснулся ее щеки, насмешливо, одними губами, шепнув: «Шалунишка», потом вернулся на свой наблюдательный пост. Однако, подъезжая к землянке, он, своим до предела обостренным чутьем уловил что-то подозрительное в воздухе. Выпрямившись в седле, он огляделся. Ничто не шелохнулось: и в ветхой, полуразвалившейся лачуге Кролла, и в корале стояла полная тишина.

Неожиданно дверь дома распахнулась, и сердце Джефа подпрыгнуло, забившись у него в горле. Проклятъе! Расстояние было довольно велико, и он не сразу мог разглядеть, кто это, но понимал, что он достаточно близко, чтобы его заметили. Жеребец, казалось, так и застыл под ним.

— Эй, вы, там! Я вас вижу! — окликнул его неуверенный женский голос. — Езжайте сюда и не пытайтесь ничего предпринять! У меня есть ружье, и я уже взвела курок!

«Прекрасно», — мрачно подумал Джеф, подчиняясь и делая, как ему приказывали. Приблизившись к лачуге, он мог уже яснее разглядеть фигуру Вивиан: на ней, поверх ее длинной темной юбки, было накинуто мужское пальто; волосы, заколотые на голове в пучок, бледно сияли в лунном свете, и она целилась прямо в него из громадного дробовика.

— Что вы пытаетесь украсть? — крикнула Вивиан, когда он был от нее всего лишь в нескольких ярдах. — Вы конокрад? Мой муж приказал мне сначала стрелять, а потом уже спрашивать, и это, возможно, хороший совет! — Голос ее дрогнул, когда она добавила: — У нас тут особенно нечего взять, разве вы не видите? Почему вы не оставите нас в покое?

Он снял шляпу.

— Это Джеффри Уэстон, миссис Кролл. Вы помните. Его правильный выговор, произвел на нее мгновенное впечатление. Глаза ее стали огромными; она опустила ружье.

— Но… что… что вы здесь делаете, мистер Уэстон? Ему почудилось, что она покраснела, и он пожалел ее, но лучше сразу выложить все начистоту.

— Вряд ли вы поверите мне, если я скажу, что зашел к вам попросить немного муки?

— Вы можете сказать мне правду, — проговорила она тихо.

— И вы не застрелите меня, если я спущусь? Поверьте, я не причиню вам вреда, миссис Кролл,

— Я знаю.

Вивиан прислонила ружье к коновязи, ожидая, пока Джеф спешится и подойдет к ней, ведя Чарли на поводу.

— Поверите ли вы мне, если я скажу, что ваш муж украл у нас восемь коров? — спросил он мягко. — У меня есть доказательства.

— Да. Я верю вам. — Она опустила глаза. — Простите. Ее смиренный, обреченный тон больно кольнул Джефа.

— Сегодня мы приехали, чтобы забрать их обратно. Это все. Мы не собираемся мстить, и знаем, что закон на стороне Барта, так что у нас не было другого выхода. Мы хотим только вернуть наших коров.

— Разумеется. — Она печально кивнула: — Я не виню вас.

Несколько долгих мгновений ее голубые глаза всматривались в его лицо, таинственно вырисовывающееся в полумраке, прежде чем она прошептала:

— Хотела бы я, чтобы кто-нибудь вот так же пришел и за мной, как вы пришли за своими коровами, и увез бы меня от него…

Джефа точно ударили в грудь.

— Я так и предполагал. Вы ведь несчастливы здесь, правда?

— Да. Да и как бы я могла быть счастливой?

В голосе ее зазвенели слезы, но в следующее мгновение она уже овладела собой.

— Нечего мне думать о какой-то другой жизни, нужно благословлять свою счастливую судьбу. Я обязана ему всем. Мне негде было бы провести эту зиму, если бы Барт не взял меня к себе. Я — его жена…

— Послушайте…

Он дотронулся до рукава ее пальто, сквозь толстую и грубую ткань, ощущая, какая тонкая у нее рука.

— Я пришлю Шелби познакомиться с вами, тогда, по крайней мере, у вас будет друг. Шелби Мэттьюз — это та молодая девушка, которая управляет на ранчо «Саншайн». Я выиграл его часть в покер и вот живу теперь там.

— Это звучит романтично. И вы с нею… обручены? Сдержанно улыбнувшись, он ответил:

— Нет. Мы компаньоны — и друзья. И мы подумаем, как можно помочь вам, миссис Кролл. Вы, без сомнения, заслуживаете в жизни большего, чем…

Цокот копыт, приближающийся по дороге, ведущей на ранчо, прервал их разговор, и оба они побледнели.

— Идите в дом! — скомандовал Джеф. Затем он мгновенно натянул шляпу, скрывая свои светлые волосы; вскочив на своего жеребца, развернулся и поскакал прочь.

Словно в кошмарном сновидении, он слышал нагонявший его цокот копыт, — по звуку, лошадей было не меньше двух. Легкие его жгло, сердце отчаянно колотилось, и он погонял Чарли, благодаря Бога, что у него такой быстроногий конь. «Прошу тебя, Господи, пусть Шелби и остальные будут уже дома!» — отчаянно молил Джеф, приближаясь к тому месту, где он оставил Шелби посреди стада. Она уже, наверное, закончила — а распоряжения его были ясны до предела, — прежде всего она должна позаботиться о собственной безопасности.

—Эй!

Она вышла из стада, испуганная, махая руками. Не оглядываясь назад, на своих преследователей, Джеф, поравнявшись с нею, попридержал коня и, протянув Шелби руку, втащил ее в седло. Вновь пришпоривая лошадь, он обхватил ее за талию, высматривая изгородь. Она должна уже быть недалеко.

— Мне… Мне нечем… дышать, — выдохнула Шелби.

— Прекрасно! — рявкнул он, но рука его чуть-чуть разжалась. Бесчисленные и не слишком дружелюбные слова и эпитеты так и просились ему на язык, но он не мог сейчас тратить силы на разговоры. Когда они подъедут к ограждению, ему понадобится вся его сосредоточенность.

Сползая набок и удерживаясь только благодаря железной хватке Джефа, Шелби заметила, как блеснула в отдалении колючая проволока. Сзади раздались выстрелы, и пули едва не задели Шелби. Возбуждение ее, уступило место отчаянному, холодному ужасу.

— Мне страшно!

Она думала, они повернут и поедут вдоль изгороди, пока не оторвутся в темноте от своих преследователей. Но ограждение все приближалось, и ей пришлось закусить губу, чтобы подавить крик, рвавшийся у нее из горла. Когда Джеф пригнулся в седле, увлекая ее за собой, Шелби в ужасе закрыла глаза.

Жеребец взмыл, взлетая все выше и выше, устремляясь веред, он, казалось, парил, — как английские лошади на картинах, изображающих охоту на лис, которые видела Шелби. Ни одна американская лошадь не сумела бы прыгнуть с такой удивительной грацией, но Чарли приземлился мягко, спокойно, несмотря на значительную ношу на спине.

— А где парни? И скот? — резко спросил Джеф, когда они очутились по свою сторону ограждения.

— Дома… Я сказала им… чтобы они возвращались домой.

Она с удивлением почувствовала, что чуть не упала в обморок от страха и облегчения. Но все это еще не закончилось — копыта стучали все ближе по каменистой земле.

Не успела еще Шелби прийти в себя, как Джеф буквально столкнул ее с лошади, спрыгнув и сам вслед за ней. Держа поводья в одной руке и сжимая другой ее руку, он пробирался вперед во мраке, направляясь к неглубокому оврагу, который был, по-видимому, руслом протекавшей тут ранее Зловонной реки. Надеясь на это ненадежное укрытие, Джеф под покровом темноты увлекал Чарли вниз, в лощину.

Шелби уже пришла в себя настолько, чтобы сообразить, что от нее требуется. Обвив руками шею жеребца, она тянула его вниз, и они вместе с Джефом убедили Чарли опуститься на землю. Затем улеглись и сами по обеим сторонам жеребца и, ласково похлопывая его по спине, стали ждать. Холодный весенний воздух, казалось, трепетал от напряжения и опасности.

Не прошло и двух минут, как кони преследователей остановились перед проволочным ограждением.

— Тебе, видать, чего-нибудь привиделось, Тед! Надо было мне остаться да сыграть еще — глядишь, и выиграл бы немного деньжонок! Так я и знал, что мы зря теряем время!

— Ты что это, Барт? Ты же сам видел эту лошадь, не хуже меня!

— Тогда где же она? Не могла она просто растаять в воздухе, потри глаза — тут же изгородь! Думаешь, она проползла под колючей проволокой?

Он захохотал.

— Спорю на что угодно, это был олень. Слишком уж ты стал подозрительным, вот что я тебе скажу. Этот английский молокосос шнырял тут, вынюхивая, вот ты и решил, что он что-нибудь замышляет, тогда, как на самом деле у него наверняка не хватило бы ума даже на то, чтобы подтереть собственный зад!

Кролл расхохотался, в восторге от своего остроумия, потом закашлялся.

— У меня на эти дела нюх, — не сдавался Тед, когда они повернули обратно, отъезжая от изгороди. — Если этот сопляк ничего не задумал, почему же его сегодня вечером не было в салуне?

— Да потому что он забавляется с этой психованной девчонкой Мэттьюз! Хочет получить от нее все, что возможно, пока ее дядюшка не вернулся из Биллингса!

Снова хохот и снова кашель; затем, отъехав уже так далеко, что слов почти не было слышно, Барт добавил:

— Мы вот как все это выясним. Спросим Вив, не видала ли она или не слыхала чего этой ночью. Я научил ее, как следует стеречь ранчо, когда меня нет…

Непонятно отчего, но в эту ночь, когда они возвращались домой, и Шелби и Джефа отчаянно, неудержимо влекло друг к другу. Он притворялся, что сердится на нее, но в действительности, когда она вот так сидела перед ним в седле, прислонившись к его груди, он, очарованный, забыл обо всем. Увы, его собственное тело выдавало его, и он ничего не мог с собой поделать, — оно твердело, становясь все горячее под его легкими темно-коричневыми брюками. Джеф мог только надеяться, что она слишком простодушна, чтобы заметить.

Губы его дрогнули в лукавой улыбке, и он подумал: «Может быть, она решит, что это моя кобура…»

Блаженство разливалось по телу Шелби, словно опьяняющий нектар, тем сладостнее, чем дальше отодвигалась опасность. Близость между нею и Джефом росла с каждым днем, будто их ссоры только больше сближали их. Притулившись в его объятиях, Шелби думала: «Он может ругаться и кричать на меня, и все-таки я нравлюсь ему такая, какая я есть».

Когда они приехали и отвели жеребца в конюшню, Шелби проведала свою лошадку, потом с фонарем прошла в кораль и обнаружила там пропавших коров. Все восемь стояли у кормушки, жевали и пили воду; при виде их слезы невольно навернулись ей на глаза.

— Вы посмотрите, как они счастливы, что снова дома, где им уже не придется голодать, как скоту Барта Кролла! Кое-кто может подумать, что с моей стороны глупо волноваться из-за этих бедных созданий, — взволнованно сказала она Джефу, — но мне все равно! Они бессловесны, да, но тем больше мы должны заботиться о них и защищать их.

Она погладила коричневую с белым голову стоявшего к ней ближе всех бычка, и он посмотрел на нее и лизнул ей руку.

Джеф, стоявший по другую сторону ограды, потянулся и снял с нее серую широкополую ковбойскую шляпу, глядя, как свободно рассыпались по плечам ее волосы.

— Все ваши восемь потерянных детишек снова дома, в безопасности. Пойдемте и мы в дом.

Кэйл, Марш и Лусиус как раз выходили из кухни, перебираясь на ночь в амбар.

— Надеюсь, вы не против, что мы тут разогрели немного рагу, — сказал Кэйл. — Ничто так не возбуждает аппетит у мужчины, как опасность.

— Ага! — подтвердил Марш, рыгнул и покраснел, опустив голову.

— Я рад, что хозяин вас забрал и все обошлось, мисс Шелби, — добавил Кэйл. — Очень уж мне не хотелось оставлять вас там.

— В следующий раз так не делайте, — строго сказал ему Джеф. — Кролл и его братец чуть не схватили меня, и наше бегство с мисс Мэттьюз было весьма рискованным. Они стреляли в нас. На будущее я бы посоветовал вам руководствоваться вашим внутренним чутьем и не позволять… моему компаньону убеждать вас в обратном. — Он улыбнулся. — Во всяком случае, я должен поблагодарить вас, ребята, за то, что вы спасли наших коров и привели их, да и Бродяжку вместе с ними, домой.

Кэйл раскрыл было рот, словно собираясь что-то сказать, но передумал и просто пожелал спокойной ночи, после чего вся троица вразвалочку вышла. Уже войдя в дом, Шелби почувствовала, что ее бьет дрожь, и она поплотнее закуталась в пальто.

— Что это со мной? — удивилась она, так стуча зубами, что ей даже самой стало смешно.

Джеф, заглянув к Мэнипенни и убедившись, что выздоравливающий пожилой джентльмен крепко спит, вернулся и обнял ее.

— Слишком много потрясений, я думаю. — Аромат ее волос взволновал его. — Но это было замечательно, правда?

Шелби все еще дрожала, но что-то в ней незаметно переменилось, и она всем телом прижалась к Джефу; его объятие стало крепче. Она склонилась к нему на грудь и, сквозь расстегнутое пальто, ткнулась лицом в его фланелевую рубашку.

— Я всегда мечтала о чем-нибудь подобном, но, так как мое семейство — столпы общества в Дэдвуде, мне приходилось жить совсем по-другому. И все же мне по душе только такая жизнь! Я обожаю наше ранчо, и наших животных, и эти горы, и эту реку — и Коди! Даже когда я просто вдыхаю этот ночной воздух, я чувствую себя счастливой…

«И вы… Я обожаю вас!» — подумала Шелби, и ей показалось, что ее мысли прозвучали так громко, что он не мог их не услышать.

— Осмелюсь ли я добавить еще один недостающий пункт к вашему списку? — пробормотал Джеф чуть насмешливо, по-прежнему держа ее в объятиях.

Сердце ее забилось сильнее.

— Пожалуйста…

Она почувствовала, как запылало ее лицо, и была рада, что он не может этого увидеть.

— А как насчет опасности. Вы ведь не станете отрицать, что получаете удовольствие, рискуя собой?

— Возможно, — согласилась она. — Я никогда не отличалась благоразумием.

— Да, — сдавленно сказал Джеф; желание надвигалось на него, как грозовая туча, готовая вот-вот пролиться дождем. Джеф знал, что он приближается, но не мог предсказать, когда именно он прольется.

— Шелби… Я…

Руки ее, путаясь в рукавах пальто, поднялись и сомкнулись вокруг шеи Джефа, она обратила к нему свое лицо, словно цветок к солнцу.

—Да.

Слово это прозвучало скорее утверждением, а не вопросом. Какой-то голос в отдаленном уголке ее сознания предостерегал ее, что такое поведение недопустимо, но ее истинное «я», как всегда, восторжествовало.

—Да.

Он прижался губами к ее рту, наслаждаясь ее щедрым, чудесным поцелуем. Ни одна другая женщина не была похожа на Шелби, ни одна не чувствовала и не откликалась на его ласки так, как она, и дело тут было совсем не в обычной похоти. Джефу давно уже наскучили поиски все более сильных наслаждений. Он считал, что повышенная сексуальная возбудимость свойственна лишь зеленым юнцам.

Но Шелби, отдаваясь его жадным поцелуям, открывала в Джефе новые, неизведанные чувства. Как чудесно сочеталось в ней чистое желание с невинностью и любопытством — и все это рождало сплав, который только они двое во всем мире в состоянии были создать.

Очертания окружающего начали расплываться, тая, растекаясь в огне их поцелуев и пламенных ласк. Не отводя своих глаз от глаз Джефа, Шелби сбросила пальто с себя, а потом и с него. Теперь она уже больше не дрожала от холода, напротив, ей было жарко, ее щеки пылали.

Он строго, почти торжественно посмотрел ей в глаза; лицо его, казалось Шелби, было невыразимо прекрасно. Она привыкла видеть вокруг себя симпатичных мужчин, имея такого отца и брата, которым многие оборачивались вслед, но Джеф в ее глазах был единственным — он был неповторим. Статный и сильный, гибкий и грациозный, как лев, он поднял ее на руки и вынес из кухни.

— Музыку? — шепнул он, щекоча ее ухо своим теплым дыханием, и Шелби кивнула, почти теряя сознание от наслаждения. Джеф бережно опустил ее на диван, зажег одну лампу, потом поставил первую же пластинку, которая попалась ему под руку. Из ящика, словно по волшебству, послышались высокие, звенящие звуки песенки «Мой милый», и Шелби стала мечтательно подпевать.

— Мой милый за океаном, за море уплыл милый мой… — тихонько мурлыкала Шелби; Джеф громко рассмеялся и стянул с нее сапоги, потом снял свои. Он присоединился к ней, напевая припев:

— Верни мне его! О, верни мне, верни мне его скорей! Вскоре музыка стихла, и они вместе поднялись, держась за руки, и пошли в просторную спальню Шелби.

— Мэнипенни? — обеспокоенно спросила она, когда: Джеф зажигал лампу, у ее кровати.

— Спит, как младенец, — успокоил он ее.Сердце Шелби снова сильно забилось, но, когда Джеф,улыбаясь, раскрыл свои объятия, все ее страхи рассеялись. Она подошла к нему в одних носках и подпрыгнула, обхватив его руками за шею, а ногами — за талию, и радостно засмеялась. Их губы снова встретились, не желая, отрываться друг от друга, разве что на миг, чтобы вздохнуть, стремясь испить, утолить желание и не в силах насытиться сладостью поцелуя; руки Джефа, обхватив ее ягодицы, ласкали их через брюки, которые она надела для сегодняшней ночной вылазки.

— Да… — снова услышала Шелби свой шепот. Казалось, слово это вырвалось из самой глубины ее души. Все в ней трепетало от неистового желания полностью слиться с Джефом.

Он сел на край постели, так что Шелби оказалась у него на коленях, а керосиновая лампа лила на них свой мягкий свет. Он медленно запустил свои длинные пальцы в массу ее каштаново-рыжих кудрей, ощущая их шелковистость, потом нежно коснулся очаровательного личика Шелби.

— Восхитительно, — прошептал он хрипловатым, сдавленным голосом.

Когда Джеф с восхищением обвел ее рот своим пальцем, в ней вдруг все всколыхнулось, и она тронула его палец кончиком языка. Сладостное томление у нее внутри разрасталось, обжигая ее, требуя выхода. Она нашла пуговицы на его рубашке и расстегнула их с удивительной легкостью, вызвав у Джефа улыбку. Когда рубашка была расстегнута, руки ее скользнули внутрь, исследуя каждую клеточку таинственного и неизведанного мужского тела. Оно было таким волнующе незнакомым: твердое, точно точеное, сужающееся к бедрам, мускулистое и гладкое. Шелби никогда еще так не касалась мужчины. Она вся горела — не только от желания, но и от любопытства.

Джеф позволял ей делать все, что ей вздумается, с трепетом ожидая, когда же ее рука, блуждая, опустится ниже и обнаружит истинное доказательство его мужественности. Он опасался этого прикосновения. Прошло уже несколько недель с тех пор, как он в последний раз был с женщиной. К его сдержанному, неудовлетворенному желанию прибавлялась невероятная страсть, которую возбуждала в нем Шелби, и Джеф прилагал неимоверные усилия, чтобы обуздать себя. Это должна была быть, ночь Шелби…

Руки его, нежные, но уверенные, откинули назад ее волосы и привлекли ее ближе, так что он мог тихонько целовать ее щеки, спускаясь вниз к ее стройной, атласной шее. Он незаметно расстегнул пуговки ее рубашки, потом легонько, едва касаясь, стал целовать ее обнаженные плечи.

Шелби закрыла глаза, словно подхваченная и уносимая мощным потоком новых ощущений. Она не видела мгновенной улыбки Джефа, когда он коснулся ее белья. Вместо костяного корсета — непременной принадлежности туалета всех светских дам — на Шелби была хлопковая маечка в тонкий рубчик, напоминавшая детскую, с тонкими кружевными лямочками на плечах. Однако в том, как эта мягкая ткань облекала ее чудесную грудь, не было уже ничего детского. Тихий стон сорвался с губ Джефа, и он понял, как нелегко ему будет сдержать себя.

Шелби погрузила свои пальцы в волосы Джефа, и тот бережно опустил ее на подушки. Сквозь ресницы она, как сквозь дымку, видела его, склонившегося над ней, — воплощение ее мечтаний; он ласково улыбался ей и нежно целовал ее руку, сначала ладонь, запястье, а потом с внутренней, самой нежной, стороны, поднимаясь губами к локтю.

— Господи, Шелби, ты — чудо!

Джеф сказал это, и она поверила ему. Он целовал ее горло, ладонями обхватил ее груди, лаская их через мягкую рубчатую ткань. Трепещущий, жаркий бугорок между ее ногами вздрагивал, набухая и содрогаясь все сильнее — мучительно, сладко; когда он снял брюки — ее и свои — и обнял ее, на Шелби остались только хлопковые трусики и маечка, и они нисколько не мешали ей впервые в жизни ощутить, что значит мужчина, возбужденный до предела. И она, жаждала большего. Она раздвинула свои обнаженные ноги, инстинктивно придвигаясь так, чтобы горячий конец его члена мог разъединить ее пухлые нижние губки даже через трусики.

Страсть захлестывала Джефа, она струилась от его собственного тела и от тела Шелби. Шелби была такая открытая, жаждущая его поцелуев; пальцы ее непрестанно скользили по его телу, руками и ногами она все крепче обхватывала его. Джеф не мог насытиться ее щедрым, сладостным ртом, изгибом ее шеи у затылка, ароматом ее волос. Ее горячая грудь прижималась к его груди, огонь его поцелуев охватывал ее, стекая от горла вниз. Соски ее встрепенулись, напряглись под рубчатым хлопком, темно-розовые, они просвечивали под рубашкой, и Джеф зажал их губами, посасывая сквозь ткань; касания его теплого, влажного рта и прохладного дыхания необычайно взволновали Шелби.

—О,о!

Она закинула голову на подушки, выгибаясь под ним. Всем телом, трепеща от желания.

Джеф все эти долгие, опасные мгновения словно висел над пропастью, готовый вот-вот сорваться. Он бережно снял с нее трусики и маечку и привлек к себе, так чтобы они могли полностью почувствовать чудесную наготу друг друга.

Он поцеловал ее снова, ласкова откинув волосы с ее влажного лба. Откликаясь, Шелби шире раздвинула ноги под напором его твердых, мускулистых бедер. Стройное, гибкое тело Джефа казалось ей таким изумительным, как ни одна из скульптур, какие она когда-либо видела в музеях. Она ласкала его, не стыдясь и не смущаясь своей любви, ее руки скользили по всему его телу легкими, волнующими движениями и пробегая по спине к ягодицам, совершенным по форме, твердым, как мрамор. И он позволил ей найти его член, хотя сладостность ее прикосновения была почти мучительна, и Шелби направила его в свое тело, вздрогнув от первого болезненного толчка, но храбро, побуждая его проникнуть глубже.

Джеф закрыл глаза от острого, немыслимого наслаждения, целиком погружаясь в ее тугое, горячее лоно. Ее ногти впились в его спину, из губ, прижатых к его горлу, вылетали гортанные крики, ее крепкие, округлые груди, казалось, жгли его грудь. Каждый толчок, каждое проникновение в нее были самым прекрасным ощущением, какое он когда-либо испытывал в своей жизни. Он так много хотел дать ей этой ночью, но его предательская мужская плоть стремительно неслась к завершению, и когда оно пришло — в последнем, ослепительном взрыве, — Джефу казалось, что он умрет сейчас от наслаждения и восторга.

Сдавленные, первобытные крики, казалось, вырвались из самых глубин его существа, и Шелби знала, что никогда не забудет их. Она прижала к себе его содрогающееся тело — их пот смешался, сердца их стучали, как одно, — и поняла, что так привязывало друг к другу ее родителей в течение многих лет. Это были узы огня, последний, окончательный союз — соединение духа и плоти.

Джеф уткнулся лицом в ее шею, и она гладила его по волосам, что-то нашептывая, чувствуя, как по всему ее телу разливается теплая волна удовлетворения.

— Шелби… — благоговейно прошептал он.

— Я знаю.

Глаза ее жгло. Она моргнула и слизнула теплую слезинку.

— Я знаю.

Глава десятая

— Что тут, черт побери, происходит, хотелось бы мне знать!

Шелби смутно различила знакомый голос, потом почувствовала, как ноет у нее все тело. Она была совсем без сил. Не открывая глаз, она отвернулась к стене, стараясь спрятаться от грубого и громкого голоса, от утреннего света, но вместо этого ее точно окатило солнечным, щедрым потоком, лившимся из раскрытого окна.

Чья-то рука толкнула ее в бок.

— Ради всего святого, проснись же, Шел!

Джеф.., где Джеф? В последний раз, когда она просыпалась, он лежал здесь, в постели, тесно прижавшись к ней.

— Я не собираюсь просить тебя дважды, ты, маленькая чертовка!

Когда рука ухватила за край ее простыни, натянутой до подбородка, Шелби вдруг будто ударило.О Господи! Это был дядя Бен — собственной персоной, здесь, в ее комнате, — а она совсем голая! Она в ужасе открыла глаза и ухватилась за простыню и одеяло обеими руками, изо всех сил сжимая их, оберегая свою стыдливость и свою тайну, кровь жарко прилила к ее щекам.

— Бога ради, выйди отсюда, оставь меня! Как ты смеешь так сюда врываться?

Бенджамин Эйвери растерялся.

— Послушай, Шел, уже почти десять утра, а весь дом спит! Меня не было столько времени, и я хочу знать, что, в конце концов, происходит в моем собственном доме?

Краска стыда на ее щеках стала еще ярче, когда Бен поднял два пальто на одной руке, держа в другой две пары сапог.

—Я… Понимаешь…

— Я вхожу в дом и нахожу эти два пальто на полу в кухне, потом — эти сапоги около дивана и между ними — шейный платок! Когда по всему дому разбросана одежда, и никто мне не отвечает, я начинаю думать, что вас всех тут поубивали!

Шелби хотелось заползти под одеяло и спрятаться.

— А где Джеф? — спросила она тихонько.

— Спал как убитый, когда я заглядывал. И я уж не говорю о том, что время уходит попусту. — Бен неодобрительно покачал головой. — Мистер Мэнипенни сидит в постели, читает газету и ждет, пока кто-нибудь принесет ему завтрак. Сказал мне, что он болеет! Черт побери, Шел, этот милый джентльмен мог бы сто раз умереть, дожидаясь, пока ты соизволишь вылезти из постели и…

— Ну, нет, это уж слишком! — крикнула она, оправившись от потрясения. — Я вовсе не собиралась спать так долго, и Джеф наверняка тоже, но дело в том, что оба мы устали, после того как ночью выкрадывали — и, кстати, успешно! — наших собственных коров с ранчо Барта Кролла!

Она порадовалась, увидев, как у Бена чуть глаза не вылезли из орбит при этой новости.

— Что же касается Мэнипенни, он уже почти поправился, и если бы ему действительно, что-нибудь понадобилось, то, я уверена, он мог бы это получить без посторонней помощи.

Она с достоинством выпрямилась.

— Теперь, если ты оставишь меня ненадолго, я оденусь и выйду к вам. Мне не терпится увидеть Тайтеса и Джимми и послушать о вашей поездке! Как она прошла? Чудесно?

Он, поутихнув немного, пожал плечами:

— Да вроде бы. Пожалуй, это слишком сильно сказано, но, в общем, да, все в порядке… А вот о тебе сейчас иначе и не скажешь, как «герцогиня»…

Уже выходя за дверь с победоносной улыбкой, Бен ощутил прилив великодушия.

— Я, пожалуй, мог бы приготовить кофе, пока вы одеваетесь, ваша светлость!

— Я была бы очень тебе благодарна, мой дорогой дядюшка Бен.

Стараясь не замечать насмешки, Шелби одарила его своей очаровательной улыбкой и продолжала улыбаться, пока дверь за ним не закрылась. Тогда она вскочила, переполненная сознанием перемен, происшедших в ее жизни. Даже Бен Эйвери, считавший ее способной почти на любую выходку, не мог бы заподозрить, что она голая под одеялом и провела большую часть ночи, безудержно, самозабвенно занимаясь любовью с Джеффри Уэстоном.

При этой мысли она снова покраснела.

Я больше не девушка. Но что же я теперь?

Что же мы теперь?

Шелби отчаянно хотелось принять ванну, но вместо этого она быстро натянула на себя темно-синюю юбку и белоснежную английскую блузку с высоким воротом. Стоя перед зеркалом и расчесывая волосы, она всматривалась в свое отражение и вспоминала о ласках Джефа, отыскивая видимые следы перемен, происшедших с ней этой ночью. «Конечно же, теперь, когда я познала тайну женщины, я должна выглядеть по-другому…»

Нелегко было спуститься обратно на землю, и Шелби просто не представляла, как ей вести себя, когда, выйдя из своей спальни, увидела Мэнипенни, входившего в гостиную. Старый слуга был одет в темные, в едва заметную полоску, брюки, белую рубашку, серый шелковый жилет и полосатый галстук. Он надел даже туфли, хотя и не смог как следует зашнуровать их, а его попытки самостоятельно пот бриться оказались не слишком успешными.

Шелби бросилась к нему, глубоко тронутая, его достоинством:

— Мистер Мэнипенни, как вы чудесно выглядите!

Она взяла его под руку и почувствовала, как он опирается на нее, пока они вместе шли в кухню.

А вы уверены, что уже достаточно поправились, чтобы вставать? Вы знаете, силы так сразу не возвращаются. Что говорит Джеф? Надеюсь, вы позволили ему помочь вам одеться.

— Если говорить откровенно, мисс Мэттьюз, я бы сказал, что его свет… — а-гхм! то есть я хотел сказать, мистер Уэстон ведет себя с прискорбным отсутствием какой-либо дисциплины.

Он покачал своей громадной головой, подчеркивая, как глубоко на самом деле пал Джеф.

— По-моему, он совсем недавно заметил, что утро великолепное и вполне заслуживает его драгоценного внимания.

Шелби рассмеялась этому церемонному остроумию Мэнипенни.

— Я и сама ленилась сегодня не меньше, сэр. Этой ночью нам пришлось спасать наших коров с соседнего ранчо, поэтому-то сегодня утром мы оба совсем без сил.

— Ну, разумеется.

Каждый его слог так и сочился иронией, и Шелби покраснела, раздумывая, не известно ли ему больше, чем они с Джефом предполагали. К счастью, ей не пришлось ничего отвечать, так как в эту минуту они увидели Тайтеса Пима, наливавшего себе кофе в чашку и смотревшего на нее смеющимися глазами. При виде корнуолльца, Мэнипенни заметил, опираясь о спинку стула:

— А вот и ваш друг, мисс Мэттьюз. Идите, поздоровайтесь с ним, не обращайте на меня внимания.

Шелби помогла ему сесть, потом, бросилась к Тайтесу я обняла его, удивившись и сама этому взрыву нежности.

— Ох, мистер Пим, я так скучала без вас! Вас троих, кажется, не было целую вечность!

Удивленный ее пылкими объятиями, маленький человечек отстранился, вглядываясь в ее лицо.

— С тобой все в порядке, малышка? Думаю, мне не нужно говорить тебе, как я беспокоился, пока нас тут не было, ведь твои родители поручили тебя моему попечению и…

м-да…

Он кашлянул и бросил многозначительный взгляд на Мэнипенни, читавшего газету, которую мужчины привезли из города.

— Мы ведь почти не знаем этих людей, не так ли? — заговорщическим шепотом закончил Тайтес… — Надеюсь, они тебя не обижали?

— Ну что ты, конечно нет! И вы ведь знаете, я не из тех, кто позволяет садиться себе на шею, мистер Пим!

Шелби наконец отпустила его и принялась доставать сковородки.

— Уже одиннадцатый час, но, думаю, никому не повредит хороший поздний завтрак вроде того, что мама с бабушкой Энни готовили по воскресеньям, возвращаясь из церкви. Оладьи и яичница с беконом — по-моему, чудесно, а?

Она понимала, что вид у нее, должно быть, чересчур возбужденный, но просто не могла остановиться. Разбивая яйца, просеивая муку и нарезая ломтиками бекон, Шелби рассказывала Тайтесу, как долго и тяжело болел Мэнипенни, в красках расписала все ужасы весенней бури, поведала и как они нашли пропавших коров, как они с Джефом поехали в Кода, чтобы поговорить с шерифом, и как он купил граммофон. Она ловко переворачивала оладьи, а яйца с беконом шипели на сковородке, когда открылась задняя дверь и мужчины гуськом вошли в дом.

Шелби была счастлива, что все опять по-прежнему и дядя ее снова дома, и она улыбнулась, увидев среди работников Джимми, но когда Джеф появился вслед за ними и взгляды их встретились, сердце ее подпрыгнуло и отчаянно забилось. Ладони стали влажными, голова закружилась, и все внутри сладко затрепетало.

Джеф казался ей прекрасным, как никогда. Поток утреннего солнечного света хлынул сквозь отворенную дверь, окутывая его выжженные волосы и загорелое лицо золотистым сиянием. Улыбка, которой он приветствовал Тайтеса, была такой дружеской, открытой, а тело, столь хорошо знакомое Шелби после этой ночи, скрыто было теперь под брюками цвета хаки и белой, распахнутой у ворота рубашкой. «Быть может, — мечтательно подумала она, — идеальный мужчина — это как раз и есть нечто среднее между аристократом и ковбоем?»

— Как вы попали на улицу? — спросила Шелби, понимая, как глупо она выглядит, но не в силах остановиться. — То есть, просто дядя Бен сказал, что вы еще одеваетесь…

Он улыбнулся ей, и вся комната словно осветилась.

— Я незаметно проскользнул через парадную дверь, пока вы, чуть ли не в лицах, представляли тут все ужасы пурги мистеру Пиму. Я чувствовал себя виноватым, что не проведал животных сегодня утром.

— Ну и как они там?

Джеф не успел еще ответить, как Бен растолкал их и выхватил у нее из рук лопатку.

— Ради всего святого, Шел, оладьи подгорают! Какая муха тебя укусила?

— Это я виноват. — Джеф бросился на помощь здоровяку Бену, добавив: — Я отвлек ее разговорами.

Шелби, не желая пререкаться, принялась накрывать на стол, и вскоре они все с наслаждением уписывали завтрак и обменивались новостями. Поездка в Биллингс, судя по всему, прошла удачно. Тайтес с Беном и Джимми привезли с собой несколько новых лошадей; остальных привезут их друзья, которые как раз едут в эту сторону. Часть оборудования, купленного для фермы, уже в Коди, нужно только забрать его, другая прибудет следующим поездом.

Тайтес попросил Шелби досказать про украденных коров, и они с Джефом по очереди поведали им о Барте Кролле и о событиях прошедшей ночи. Мужчины были потрясены, когда услышали, что Шелби участвовала в таком рискованном предприятии, и она тут же принялась защищать Джефа.

— Вы оба слишком хорошо меня знаете, чтобы полагать, что я останусь в стороне, и Джеф понимал: если бы пришлось, я тайком все равно пробралась бы за ними! Легче было сразу согласиться… Бен хмуро перебил ее:

— Похоже, мне придется подсказать нашему другу, как научить тебя вести себя прилично, Шел.

— Ну, вот еще, чего ты пыжишься, Бенджамин? — усмехнулся Тайтес, помешивая сахар в кофе. — Ты можешь справиться с нею не лучше, чем любой из нас.

— В свое оправдание, — заметил Джеф с простодушной улыбкой, — скажу лишь, что я мог бы попытаться приковать ее к очагу, но Шелби — единственная, кто мог наверняка опознать этих коров. Поскольку они были не клейменные, мы могли и ошибиться, тем более в темноте.

Переглянувшись с Шелби, он счел за лучшее умолчать о той несомненной опасности, которой они подвергались.

— Дело было рискованное, что и говорить, но Шелби была непреклонна, — так что тут, по-моему, уместно было бы заключить: «Все хорошо, что хорошо кончается».

— Надеюсь, мне не придется увидеть лицо моей племянницы на объявлениях «Разыскивается полицией» в следующий раз, когда я приеду в Коди, — проворчал Бен. Потом, быть может чересчур небрежно, воскликнул. — Вот черт, что это со мной? Чуть не забыл, Уэстон, тут вас на почте дожидалось письмо! Выглядит довольно внушительно.

Нахмурившись, он полез в карман своей легкой куртки. Держа конверт так, чтобы Шелби могла отчетливо рассмотреть его, он медленно перевернул его, передавая через стол Джефу.

Она тотчас же поняла, что этот каллиграфический почерк принадлежит женщине. Письмо было адресовано:

«Джеффри Уэстону, графу Сандхэрстскому.

Город Коди. Штат Вайоминг.

Соединенные Штаты Америки»,

Шелби старалась не смотреть на письмо, на котором сверху, над сломанной восковой печатью, стояло имя, но ничего не могла с собой поделать. «Леди Клементина Бич» — гласила надпись. Наверное, какая-нибудь старая, незамужняя тетушка, нет, скорее всего, это няня! Может быть, ей и удалось бы убедить себя в этом, если бы не лицо Джефа. Он виновато покраснел при виде письма, а Мэнипенни многозначительно приподнял брови. Все это длилось какие-нибудь секунды, затем Джеф спрятал кремовый конверт и вновь обрел самообладание. Никто, ничего, не заметил — кроме Шелби, которая знала теперь, как бьется его сердце, какие зеленые искорки вспыхивают в глубине его глаз, какое влажное и горячее у него тело.

Леди Клементина Бич играла главную роль в его жизни в Англии! Женское чутье говорило ей, что ее догадка верна. Но Шелби была слишком счастлива, чтобы это могло быть правдой.

Она отчаянно хотела узнать содержание письма — и презирала себя за это. В тайных закоулках сознания Шелби уже видела себя крадущейся к Джефу в комнату, роющейся в его вещах и читающей письмо, и все в ней восставало против этого. У нее могло быть множество недостатков, но бессовестно прокрасться в чужую комнату и прочитать то, что адресовано не ей, — нет, до этого она еще не дошла!

И все же она понимала, что опустится и до этого. Она должна была знать. Не спросить ли ей у самого Джефа, но он, защищаясь, постарается смягчить правду. Во всяком случае, если бы он действительно был влюблен в леди Клементину Бич, то был бы сейчас в Лондоне, а не в Коди или хотя бы раньше упомянул о ней. Джеф не трус, он точно так же ни к кому не подлаживается, как и Шелби, но он аристократ — граф Сандхэрстский, а каждому известно, что те, у кого есть титул, обязаны жить по определенным нормам, соответствуя ожиданиям окружающих.

Она только хотела знать правду — не ту, что скажет ей Джеф, а ту, что была в письме Клементины. Она отдалась ему по своей воле (или просто бросилась ему на шею?) и ни о чем не жалела, но что-то в ней изменилось. В ней пробудились такие нежные и сильные чувства к Джефу, что она теперь стала другой.

А потому позднее, в тот же день, когда все были на улице, занимаясь новыми лошадьми, Шелби ускользнула. На всякий случай, если кто-нибудь вдруг спросит, она упомянула Лусиусу, что только вымоет посуду, оставшуюся после завтрака, и тут же вернется.

Подходя к дому, она вдруг вспомнила о мистере Мэнипенни. Он сидел в своем любимом плетеном кресле на веранде, снова читая Троллопа, на этот раз «Phineas Redux». При свете солнца было заметно, как он похудел и побледнел, но улыбка, которой он ее приветствовал, была довольно бодрой.

— Мистер Мэнипенни, можно у вас кое-что спросить? — беспечно заговорила Шелби, поднимаясь на крыльцо.

— Конечно.

— Вы помните, о чем вы говорили мне во время болезни?

— Леди не пристало напоминать джентльмену о подобных минутах, — возразил он с шутливой торжественностью, с озорными искорками в глазах. — Тем не менее, если вы имеете в виду мою настоятельную просьбу, чтобы вы называли меня «Перси», то мой ответ будет положительным.

Шелби захотелось обнять его за шею и поцеловать в лысую макушку, но она воздержалась и только широко улыбнулась. Потом засмеялась:

— Джеф просто из себя выходит всякий раз, когда я при нем произношу «Перси».

— Не сомневаюсь. Хотелось бы мне самому насладиться этим зрелищем. Прошу вас, обратитесь ко мне так в его присутствии.

Шелби со смехом согласилась, потом заметила, что ей нужно кое-что прибрать в доме. Она совсем не умела лгать, и не успела она это выговорить, как краска бросилась ей в лицо, и ей оставалось только надеяться, что Мэнипенни ничего не заметил.

«Я преступница», — с ужасом думала она. Сердце ее отчаянно колотилось, когда она пробиралась по коридору в комнату Джеффри, с нелепой метелочкой для пыли в руках. Дверь была приоткрыта. Шелби вошла, почти теряя сознание от страха, вдыхая волнующий, влекущий аромат Джефа. Легкий, еле слышный, он оставался на каждой вещи, которой касался Джеф; он все еще исходил от подушки в ее комнате. «Подушки Джефа», — прошептала она и удивилась мгновенной, головокружительной вспышке страсти. Что угодно, лишь бы не чувствовать этого отвращения к самой себе, которое подкатывало ей к горлу.

Она впервые в жизни совершала такое. Шелби всегда была до глупости правдива.

Она с любовным восхищением оглядела комнату. Одеяло на кровати у Джефа было расправлено и чуть отогнуто, так что виднелись две белоснежные подушки. Изящные, с рукоятками из слоновой кости, туалетные принадлежности были тщательно разложены на комоде: щетка для волос и расческа, маленькое зеркальце и бритва. Рядом стояла баночка с квасцами для ополаскивания после бритья и синяя с белым кружка с обмылочком. Шелби подняла чашку и принюхавшись, ощутила характерный для Джефа запах: в нем был и аромат душистого мужского мыла от Трампера, и солнце Вайоминга, и горный ветер, и еще что-то с легкой, едва уловимой примесью лошадиного пота и дыма. Смесь этих запахов была восхитительна.

Собравшись с духом, Шелби принялась за поиски. Она выдвигала ящики комода, где высились аккуратные стопки тонкого нижнего белья и носовых платков. В одном из ящиков лежала книга. Перелистывая ее, она обнаружила, что Джеф вел дневник, но записи в нем были отрывочными, от случая к случаю. Письма в дневнике не было, так что она положила его на место и продолжала поиски,

В других ящиках лежала одежда, купленная в Коди: простые хлопковые брюки цвета хаки, комбинезоны мягких, приглушенных тонов — серых и красных, хлопковые рубашки, толстые шерстяные носки и пестрые шелковые шейные платки. Письма не было.

Послышался какой-то шум, и сердце Шелби снова отчаянно забилось. Она на цыпочках вышла в коридор и прислушалась, но в доме все было тихо. Быстро вернувшись в комнату, она подняла крышку покрытого холстом сундука, стоявшего в ногах кровати, перебирая книги, которые они смотрели вместе с Джефом. При виде кожаных, тесненных золотом переплетов томов Теннисона и Омара Хайяма глаза ее наполнились слезами.

Воспоминания, но не письмо.

Не заглядывать же под матрас! Шелби ничего больше не оставалось, как посмотреть еще в одном сундуке, который тоже стоял у него в спальне, — все остальные хранились в сарае наверху. Это был громадный, великолепный сундук-гардероб, поставленный вертикально в углу у комода, и он был чуть-чуть приоткрыт… точно приглашая ее поискать в нем. Она осторожно приотворила дверцы чуть шире — внутренняя роскошная отделка шкафа ошеломила ее.

С одной его стороны шел медный продольный стержень; на нем висело несколько твидовых костюмов, предназначавшихся, очевидно, для стрельбы и других видов спорта, бриджи для верховой езды, домашние куртки, прекрасные габардиновые брюки и шерстяные жакеты. Остальную его часть составляли ящички, где хранилось множество необходимых вещей, таких, например, как самые различные шляпы — соломенные, мягкие фетровые и даже одна бобровая, с подкладкой из овчины, а также пижамы и шелковые домашние халаты, туфли ручной работы и всевозможные дополнения к костюму — подтяжки, воротнички и манжеты, галстуки, здесь же были перчатки и водительский шлем из буйволовой кожи, с защитными очками.

Ладони Шелби были влажные от страха. Она уже готова была сдаться, когда выдвинула последний встроенный ящик и обнаружила в нем множество мелких личных вещей. Тут были драгоценности: золотые часы и запонки для манжет, перстень с печаткой и выгравированным на нем гербом графа Сандхэрстского. Серой ленточкой были перевязаны фотографии — наверное, семейные, решила Шелби-и письма. Одно из них несколько дней назад пришло на его имя в Коди; бумага была украшена гербом герцога Эйдсбери. Подписано оно было коротко: «Твой отец».

Шелби уже хотела, было выбежать из комнаты, чтобы куда-нибудь укрыться, когда заметила задвинутое в глубину ящичка письмо в кремовом конверте, пришедшее сегодня утром. «Оно перевернет все», — подумала Шелби, но вытащила плотные листы бумаги и развернула их дрожащими пальцами.

«Мой дорогой граф!

Как, это ужасно, что вас занесло, Бог знает куда, на край света, но мне, наверное, следует примириться с этим. Чем вы занимаетесь целыми днями? Одно утешение — там, без сомнения, много лошадей. Вот был бы фурор, если бы вы привезли мне одну в качестве свадебного подарка! Может быть, нам удалось бы подготовить ее и выставить на скачках в Аскоте…

Буквы расплывались перед глазами у Шелби, одно только слово звонко отдавалось в ее мозгу: «свадьба». Да нет же — ведь Клементина Бич не назвала имени своего будущего жениха, разве не так? Цепляясь за эту тонкую соломинку надежды, Шелби продолжала читать:

..Я терпеть не могу писать письма, милый, но вчера я видела твою мать, и она уговорила меня послать тебе весточку. Не думаю, чтобы такое напоминание помогло, но все же… По крайней мере, я рада, что в Вайоминге лошадей больше, чем девушек, а? Я уверена, что ты вернешься ко мне, и скорее, чем ты думаешь. Ты англичанин, Джеффри, милый, и аристократ, и твое место здесь. Маме не терпится начать приготовления к свадьбе, которая, как она надеется, будет на Рождество. Ну, все, мне пора бежать. Мы сегодня опробуем новую дорожку для скачек, и у меня теперь новый скаковой жеребец. Глостершир прекрасен, как никогда… Твоя Клементина».

— О Боже! — прошептала Шелби, пытаясь осознать эти удручающие новости, преподнесенные ей леди Клементиной Бич. Отчаяние тяжелым гнетом легло ей на сердце. И все же, несмотря на горькое разочарование, она не жалела, что узнала правду. Если бы она продолжала прятаться от мыслей, что Джеф, в конце концов, вернется в Англию, где его ждет совсем другая жизнь, ей потом, когда все кончится, было бы намного хуже.

И в самом деле, ведь не могло же такого быть, чтобы ее недавнее блаженство было безоблачным и длилось бесконечно, разве не так? — спрашивала она себя. Она с детства привыкла смотреть на вещи реально, и теперь будет вести себя осторожнее, готовясь к тому дню, когда Джеаф уже не будет с ней.

И все же это было так больно. Слезы стояли у Шелби в горле, мысли ее смешались. Возможно, ли остановить настоящую любовь, точно воду, когда перекрываешь кран?

— Ах-хм-м-м!

Оглушительный кашель Мэнипенни донесся из коридора, мгновенно возвращая Шелби к действительности. Казалось, он хочет предупредить ее о своем появлении, и она едва успела сунуть листки обратно в конверт и затолкать их в ящичек гардероба. Она в смятении оглядывалась вокруг в поисках метелочки для пыли и схватила ее как раз в ту минуту, когда пожилой джентльмен появился в дверях. Он молча смотрел на нее, склонив немного набок свою громадную голову, — понимающе, подумала Шелби. — Я… Я тут… вытирала пыль! — воскликнула она, с преувеличенным усердием принимаясь обмахивать метелочкой сундук Джефа. Но в комнате и так не было ни пылинки.

— Мисс Мэттьюз, — заговорил Мэнипенни невероятно сухо, отчетливо роняя каждое слово, — если, на ваш взгляд, необходимы особые усилия, чтобы привести спальню моего хозяина… в порядок, мне остается лишь выразить надежду, что вы достигли своей цели.

Она прошмыгнула мимо него с горящими щеками и задержалась, чтобы смахнуть пыль с косяка.

— Время от времени во мне просыпается какой-то хозяйственный зуд, так и хочется заняться уборкой…

— Ну, разумеется. И это ваше право. — Многозначительно помолчав, Мэнипенни добавил: — Я пришел сообщить вам, что у нас посетитель. Он не выходит из своего экипажа, но ужасно шумит, и я подумал, что должен предупредить вас.

Вся кровь отлила от щек Шелби, прежде чем он успел закончить.

— Хотя формально мы не были представлены, логика подсказывает мне, что наш гость — не кто иной, как нечистый на руку мистер Кролл.

— Мне бы хотелось знать, где ты был прошлой ночью, англичанин! — орал Барт Кролл на Джефа, когда Шелби выбежала из дома. Размахивая кулаком, он чуть не задел свою жену, которая съежилась рядом с ним на сиденье.

— Вы в чем-то обвиняете мистера Уэстона? — вмешался Тайтес, который вышел из кораля на помощь Джефу и Бену.

— Если так, почему бы не сказать прямо? Изложите ваши обвинения и представьте доказательства.

Обветренный, загрубелый старик прищурился:

— У меня нет доказательств, у меня есть подозрения. — Он снова взглянул на Джефа:

— Почему вы не приехали вчера играть в покер в Коди?

— Мы с Тайтесом вчера вечером вернулись домой из Биллингса, — объяснил Бен. — Джеф уже собирался уезжать, но передумал, когда мы приехали.

— Вам нужно радоваться, мистер Кролл! — воскликнула Шелби, рассмеявшись. — Ведь в прошлый раз, когда Джеф играл в покер в Коди, он выиграл половину нашего ранчо! Он слишком хорошо играет!

Говоря это, она взглянула на Вивиан Кролл, смотревшую на нее не отрываясь.

— Мы, кажется, еще не знакомы, миссис Кролл. — Шелби с жаром пожала руку женщины. — Меня зовут Шелби Мэттьюз. Мне так приятно познакомиться с вами! Не хотите ли зайти в дом, выпить чашечку чая?

— Нет! — рявкнул ее муж, и Вивиан вздрогнула. — Не нуждается она, в вашем дурацком чае!

Тут, наконец заговорил Джеф:

— Мистер Кролл, мне все-таки хотелось бы узнать, в чем вы подозреваете меня, что именно я сделал прошлой ночью?..

— Я… Н-ну… — пробормотал тот, и глазки его забегали. — У меня пропало несколько коров.

— В самом деле? Тогда мы с вами друзья по несчастью. Может быть, какой-нибудь вор бродит в округе. А вы не хотите сообщить шерифу Бернсу?

— Да нет. Разве тут что докажешь? Они у меня… хм… были еще не клейменные.

— Так это были телята?

— Мне пора возвращаться. У Вив, еще полно дел. Барт Кролл хлестнул лошадей, и они, рванувшись вперед, объехали двор и выехали на просеку, ведущую к дороге.

— До свидания! — в один голос закричали Шелби, Джеф, Бен и Тайтес.

Только Вивиан Кролл обернулась, отважившись поднять руку, чтобы помахать на прощание. Даже на расстоянии было видно, какое несчастное у нее лицо, и Шелби поняла, почему Джефа так тронула ее судьба. Она посмотрела на него, забыв о Клементине Бич, и увидела, что его карие глаза блестят от волнения.

— Она не сказала ему, — тихо произнес Джеф, ни к кому не обращаясь. — Этой ночью Вивиан вышла из дома — она буквально поймала меня с поличным, — и я сказал ей правду. Она согласилась, что мы правы. Она ненавидит его. — Он вздохнул: — Я боялся, что он сломит ее своими угрозами или еще чем-нибудь похуже, но она, должно быть, сильнее, чем, кажется.

— Это не только ненависть! — воскликнула Шелби, стараясь таким образом отвлечься и забыть о собственной боли. — Она боится! Мы должны придумать, как помочь ей.

— Ну да, а то, как же, да еще, пожалуй, подставить себя под пулю за такие попытки! — проворчал Бен и насмешливо хмыкнул. — Барт Кролл и его двоюродный братец Тед не постесняются подстрелить любого, кто попробует наступить им на любимую мозоль. Чует мое сердце, ты таки доберешься до этого негодяя, стоит мне только отвернуться! Если где, какая свара, — ты обязательно туда сунешься, а теперь еще приплетаешь к этому и Джефа.

Он покачал своей большой рыжей головой:

— Говорю тебе, Шел, не влезай ты в эту заварушку, с его женой. Он живет по законам Запада и пристрелит тебя, как только увидит.

ЧACTЬ BТОРАЯ

Что же станется с душою,

коль прервется поцелуй?

Роберт Браунинг

Глава одиннадцатая

После возвращения Бена, Тайтеса и Джимми работа опять заняла главное место в жизни ранчо. Тотчас же принялись за первый загон, который следовало начать еще неделю назад.

Весна уже полностью вступила в свои права, и Джеф, на рассвете проезжая, на своем жеребце по землям ранчо, был очарован всем, что его окружало. Птицы вернулись на лето, и их полно было в зарослях и перелесках. А жаворонки заливались, паря над головой высоко в розовеющем небе. Шелби умела различать голоса этих и других птиц, которых Джеф никогда не слышал раньше, и иногда он выезжал с ней верхом, и она учила его отличать песню простой синички от щебета гаички, щегла, дрозда и пронзительного бормотания сойки.

Чаще, однако, работы было слишком много, чтобы позволять себе такие удовольствия. Джеф мог лишь ненадолго погрузиться в очарование рассвета, зыбких очертаний гор за рекой, ковра из диких полевых цветов, устилающего землю, пьянящего настоя ароматов, доносимых ветерком. Но в сознании его, в самой глубине, все время жила мысль, что все это не будет длиться вечно. Когда на будущий год весна вновь расцветет в Вайоминге, граф Сандхэрстский уже вернется в Англию, чтобы исполнить свой долг.

Загон затянется, может быть, на месяц. Если бы у них было больше скота, он занял бы недель шесть; к тому же они были еще новичками в этом деле, а каждую корову или быка нужно было отыскать на холмах и в глубоких оврагах, в зарослях и в болотах, а затем удержать его, чтобы поставить клеймо. Джимми, Кэйл, Марш и Лусиус знали обо всем этом больше, чем их хозяева, и Джеф был первым, кто признал это. По совету Кэйла, он нанял еще несколько работников на время загона. Потом, уже по собственной воле, он привел на ранчо повара — его тотчас же прозвали Рогаликом, — чтобы тот, им готовил и Шелби могла бы заниматься своим любимым делом — выискивать пропавший скот по всему ранчо и за его пределами. Это было так великодушно, что еще более расположило Бена Эйвери к англичанину.

Все эти заботы не позволяли Джефу и Шелби подолгу бывать друг с другом и вспоминать о ночи любви и страсти. Они скакали верхом и заарканивали лошадей, до тех пор, пока не могли уже больше ни о чем думать, как только о горячем ужине и постели, так что на чувства просто не оставалось сил. И даже если бы не подоспел загон, Джеф уже не мог бы оставаться прежним, после того как пришло письмо от леди Клементины Бич. Оно было точно шип, застрявший в его сознании и сердце. Письмо и воспоминание о лице Шелби, когда она смотрела, как он берет его спустя всего лишь несколько часов после их ночи любви, заставили его понять, что бесполезно притворяться, будто бы его другой жизни не существует.

Напротив, она, казалось, следовала за ним по пятам. Джеф провел немало времени, обдумывая свое двусмысленное положение, отыскивая заблудившихся бычков у подножия гор. Он был уверен, что у Клемми не было на уме ничего дурного, когда она посылала ему письмо. Однако его матушка могла догадаться, что в Вайоминге он общается не с одними лошадьми. Герцогиня Эйлсбери никогда ничего не делала просто так, и она не случайно посоветовала невесте своего сына написать ему.

Такое вмешательство издалека его особенно раздражало. Тайные интриги, так принятые в кругу людей, к которому принадлежали его родители, были одной из причин того, что Джеф восстал против скованности и ограничений своей жизни в Лондоне. Неужели ему не удастся скрыться даже в Вайоминге, в долине Бигхорна?

А может быть, письмо леди Клементины встревожило его по другой причине? Настигая непокорного быка и готовясь накинуть ему лассо на рога, Джеф подумал, что поводом для его плохого настроения может быть чувство вины. Справедливо ли обвинять Клементину или мать, когда именно он занимался любовью с Шелби? Он так бессовестно сблизился с ней, не имея даже смелости сказать ей правду.

Это совсем другой мир, оправдывался он перед самим собой, и я здесь не граф Сандхэрстский! Однако совесть его тотчас подсказывала: возможно, мир этот нереален для тебя, но не для Шелби! Ты играл с нею, повинуясь капризу, и кончится это тем, что сердце ее будет разбито.

И вот когда он в полдень возвращался к конюшне, гоня перед собою двух найденных бычков, Джеф увидел Шелби: она, свесив ноги, сидела на ограде кораля и смотрела, как он приближается. Ему пришлось прикрыть рукой глаза, заслоняясь от ее сияния, но свое сердце, он прикрыть не мог.

С головой окунувшись в хлопоты и волнения, связанные с загоном, Шелби забросила свои юбки-брюки и блузки с высоким воротом и выезжала теперь из дома каждый день на рассвете, одетая в простые рабочие штаны, сапоги и хлопковую или фланелевую рубашку, заправленную внутрь. Эта одежда так шла ей, что Джефу отчаянно хотелось прижать ее к себе, ощутить соблазнительные изгибы и округлости ее тела. Иногда, когда Шелби подолгу работала в корале, она надевала кожаные ковбойские штаны, и они восхитительно обтягивали ее стройные бедра. Синий платок, повязанный вокруг шеи, необыкновенно шел к ее серо-голубым глазам и порозовевшим на солнце щекам. Ее светлая кожа обгорела бы, если бы не широкие поля ее белой ковбойской шляпы, волосы она заплетала теперь в одну толстую косу, которая свисала из-под шляпы ей на спину, подпрыгивая при ходьбе.

Одним словом, Шелби была обольстительнее, чем когда-либо. И она изменилась, хотя Джеф предпочел бы не замечать этого. Сейчас, когда она смотрела на него, Джеф уловил то ли новую, проявившуюся в ней незащищенность… то ли вызов в ее глазах. Все остальное время Шелби была настороже; она легко и беспечно шутила с ним, так же как и с другими мужчинами. Ее поведение говорило: «Со мной все в порядке — я смотрю вперед — никаких сожалений — не беспокойтесь обо мне — давайте просто забудем обо всем, что было».

Подъезжая ближе к коралю, Джеф вдруг понял, что он не только не может забыть, но и не хочет. Он все еще отчаянно желал ее, и это желание вновь порождало в нем чувство вины.

— Эй! — окликнула его Шелби, сияя широкой улыбкой. — Вы вернулись, как раз вовремя, чтобы помочь с посадкой кормовых трав. Бен после еды собирается сажать кормовые и злаки. Теперь, когда лето уже на носу, мы решили, что не можем позволить себе ждать до окончания загона. Джеф сдвинул на затылок шляпу, промокнул лоб черным шейным платком и, усмехнувшись, ответил:

— Господи прости, а отдыхать нам вообще не полагается, а?

— Ну и что бы мы тогда стали делать? — Шелби изо всех сил старалась не покраснеть. — Нельзя же без конца только крутить «Моего милого» и «Послушайте пересмешника»!

— По-моему, вам наскучили танцы, поскольку все мужчины рвутся танцевать с вами. Иногда по вечерам мне так и кажется, что я увижу Мэнипенни в очереди за Тайтесом и Беном и всеми этими парнями.

Ему хотелось заткнуть себе рот. Она может подумать, что у него совсем нет совести.

— По-видимому, это занятие уже утратило для вас свою новизну.

— Нет.

Шелби передернула плечами, подняв повыше подбородок, точно ребенок, старающийся не заплакать.

— Я думала, что это как раз вам надоело танцевать. Вы смотрите на нас свысока, точно на глупых детишек.

Жеребец тихонько заржал и подошел к ней, ласково тычась мордой, в ее руку. Джефу и самому захотелось прикоснуться к ней — теперь, когда его лошадь стояла так близко к Шелби, — но в глазах ее блеснуло предостережение. Рогалик вышел на веранду и позвонил в колокол, созывая всех к раннему обеду

— Прекрасно! — с видимым облегчением вскричала Шелби. Она спрыгнула на землю, наслаждаясь той ловкостью и удобством, которые давали брюки. — Я умираю от голода!

Задержавшись, чтобы потрепать Чарли по морде и поцеловать его в большой лошадиный рот, она побежала к дому, не обращая больше внимания на Джефа.

Ему хотелось окликнуть ее, и сказать со смехом, что с каждым днем она становится все больше похожа на шалунишку-сорванца. Но те времена прошли. Джеф проклинал себя за то, что разрушил их дружбу.

Июнь ворвался к ним на волне солнечного света, и мужчины взялись за постройку второго сарая. Он нужен был не только для новых лошадей и коров, но также и для нового оборудования, а в дальнейшем — и для хранения запасов кормов, когда урожай будет собран.

Это было замечательное время. Их первый весенний загон закончился клеймением телят, родившихся за последние несколько недель. Ранчо «Саншайн» росло и процветало, несмотря на то, что Шелби проиграла половину его англичанину.

Она решила, что Господь сжалился над ней, послав им так много забот. Занятая физическим трудом, увлеченная новой, непривычной для нее работой, Шелби была счастлива, тогда как в другое время ей пришлось бы несладко. Каждое утро она натягивала брюки, закатывала рукава, а потом до вечера трудилась в поте лица, и это приносило ей огромное удовлетворение, не позволяя особенно задумываться о Джефе и о своей боли. Она ничего не могла изменить — его титул, его жизнь в Англии и его свадьба, к которой готовилась леди Клементина Бич, были реальностью.

Шелби, также старалась побольше думать о Вивиан Кролл, особенно когда Бен принес в дом потерявшихся беспородных щенков, которых он подобрал по дороге в Коди. Кто же и усыновит одного из сироток, как не одинокая «невеста-по-почте»?

Как-то в четверг, после полудня, Шелби сунула одного курчавого серенького щенка в саквояж, привязала его к седлу и стала ждать у дороги, пока не увидела, что Барт, как обычно, отправился в город играть в покер. Подъехав к убогой земляной лачужке, Шелби увидела Вивиан: та сажала цветы на только что вскопанные грядки у дверей. Услышав цоканье копыт, молодая женщина выпрямилась и обтерла руки о старенький передник.

— Мисс Мэттьюз! Вот неожиданность!

Шелби спешилась, отвязала саквояж и решилась даже быстро обнять Вивиан,

— Я давно уже хотела приехать. Мне там ужасно одиноко — на ранчо одни мужчины, и я надеюеь, что мы с вами станем большими друзьями.

— Не думаю, чтобы Барту это понравилось.

Она опустила глаза.

—Ничего, мы сумеем найти выход, — успокоила ее Шелби. — Вот даже сегодня — я знала, что он должен уехать, и мне оставалось только подождать. Я бываю на удивление изобретательна, когда нужно!

Пытаясь придумать, что бы такое хорошее сказать об их унылой, покосившейся хибарке, она указала на новую грядку:

— Какие цветы вы сажаете?

— Это всего лишь дикие полевые цветочки — мистер Швуб дал мне немного семян. Барт не любит, когда я теряю время на такие глупости, хотя у меня столько всяких дел, что и за всю жизнь не переделаешь.

Чем больше Шелби узнавала об этом отвратительном мистере Кролле, тем сильнее расстраивалась, но чем она могла помочь? Пока что она могла предложить только свою дружбу. Они вошли в дом, и Вивиан налила своей гостье чашечку жидкого чая и показала ей скатерть, которую вышивала, когда Барта не было дома. Рядом стояла корзинка, доверху наполненная штопкой, накопленной, должно быть, Кроллом за все годы его холостяцкой жизни.

— Я позволяю себе несколько минут поработать над скатертью за каждый залатанный носок или носовой платок, — объяснила Вивиан.

— Я, разумеется, не имею права судить о вашей семейной жизни, но… вам не кажется, что он слишком суров с вами?

На глазах Вивиан выступили слезы, и она опять отвела их в сторону.

— Я ничего не могу сделать.

Так же, похоже, как и Шелби, по крайней мере, сейчас.

— Зато теперь у вас есть подруга — я! — Она ласково улыбнулась, опуская руку в саквояж. — И я привезла вам подарок!

Вивиан залилась слезами от радости, когда Шелби положила ей на руки щенка. Он копошился и лизал ей ладони и лицо, пока Шелби рассказывала, как он попал к ней.

— Мы не можем узнать, какая это порода, но дядя Бен считает, что он не должен вырасти в громадного пса. — Она засмеялась, добавив: — По-моему, это называется любовь с первого взгляда!

— Ох, Шелби, никто еще никогда не приносил мне такого чудесного подарка! Он просто прелесть! Я назову его Вилли, как моего маленького умершего братишку.

Прижав его к себе покрепче, она стала ласково, тихонько напевать:

— Вилли, мой маленький, ты меня любить? Мне кажется, да! И я люблю тебя!

Шелби на глаза тоже навернулись слезы.

— Лучше я, пожалуй, поеду. Теперь мне не придется тревожиться, что вы одиноки.

Стоя уже в дверях, с Вилли на руках, Вивиан вдруг закусила губы и опять побледнела.

— Надеюсь, Барт разрешит мне держать его…

— Пусть только попробует не разрешить! Если он окажется таким жестокосердным, приносите мне Вилли и оставайтесь сами!

Она заглянула в глаза подруги.

— Мы, женщины, должны держаться вместе, — проговорила, Шелби, улыбаясь. — Я понимаю, что мы с вами еще не слишком хорошо знаем друг друга, но я думаю, есть люди, которым просто предназначено стать друзьями. Если я вам понадоблюсь, дайте мне знать.

— Вы очень добры, но мой главный долг — хранить верность Барту.

— Но если он жестоко обращается с вами…

Положение было слишком сложным, чтобы Шелби могла так сразу разобраться во всем, так что ей приходилось сдерживать свое нетерпение. Вивиан отвела глаза.

— Я его жена.

По крайней мере, по дороге домой Шелби могла утешаться сознанием, что Вилли внесет хоть немного любви и радости в пустую и тягостную жизнь Вивиан. К тому же ей ли судить других за то, что они все терпят ради каких-то крох или живут страдая? Она ведь и сама не лучше.

Как всегда, ее мысли вернулись к Джефу и тем чувствам, которые по-прежнему кипели в ней. Она старалась отогнать их и, к счастью, была снова так измучена в тот вечер, что ей не пришлось лежать без сна, раздумывая над тайнами человеческого сердца.

Ее порадовало открытие, что Джеф, по-видимому, понимал во всем этом не больше, чем она сама. Конечно, он был гораздо опытнее ее, но это еще совсем не означало, что он лучше разбирался в… любви.

Может быть, он тоже страдал.

Недели шли, а мысли о любви по-прежнему терзали Шелби, и она искала, как бы развеяться. Бен, казалось, что-то учуял в воздухе, а потому привез ей подарок. Это была чудесная винтовка «Ремингтон» тридцать второго калибра, с ореховым прикладом и ложем. С легкой руки дяди она начала упражняться в различных трюках, главным образом стреляя по камешкам, которые Бен подбрасывал в воздух. В один прекрасный день, говорил он, он достанет стеклянные шарики вроде тех, которые вдребезги разлетались от выстрелов Анни Оукли.

К концу июня Шелби так наловчилась, что выстрелом сбивала каждый третий камешек. Как-то после полудня Бен тренировал ее, бросая камешки и издавая ликующие возгласы, когда Джеф проходил мимо, направляясь к сараю.

— Я вижу, вы делаете успехи, — заметил англичанин, на минутку останавливаясь.

— У Шел талант, это несомненно, — похвастался Бен. — Я думаю, надо будет взять зеркало и попробовать отрепетировать тот трюк, которым прославилась Анни Оукли, — ну тот, когда она смотрит в зеркало и через плечо стреляет в стоящую на расстоянии цель!

Джеф посмотрел на Шелби, ожидая, как она откликнется на планы своего дяди. Она пожала плечами и улыбнулась:

— Надо ведь что-то делать, чтобы убить время. Не можем же мы беспрерывно работать, в конце концов. И… это весело.

Ее глаза говорили, что все это было бы гораздо веселее, если бы на месте дяди Бена был Джеф. Как они смеялись в тот день, когда по очереди бросали лассо и стреляли по мишеням!

— У вас прекрасная винтовка, — учтиво заметил Джеф. — Чего только не выдумаешь, чтобы хоть как-нибудь взбодрить Шелби, — сказал Бен. — Она становится похожей на мою сестру — вся в хозяйстве и каких-то заоблачных мечтах. Я даже застал ее как-то днем, когда она разглядывала затейливые новомодные платья в «Харперс Базар»! Я рад, что она хоть не совсем еще размякла.

Он шутливо ткнул ее в бок, но Шелби залилась краской.

— Этот модный журнал прислала мне мама. Как же я могла не просмотреть его?

— Да Бог с тобой, я же просто пошутил! С каких это пор ты стала такой чувствительной? Не беспокойся, Шел, я вовсе не думаю, что ты вдруг ни с того ни с сего превратишься в кисейную барышню из того несносного чертенка, каким ты была с самого рождения. Помнишь, как говорила о тебе всегда бабушка Энни? Горбатого могила исправит.

Он сделал шаг назад и расхохотался, но Шелби, казалось, вся кипела от возмущения под необъятными полями своей ковбойской шляпы.

— Я тебе необыкновенно благодарна за столь лестные отзывы обо мне, дядя Бен!

Джеф наблюдал за ними, слегка наморщив лоб, ожидая возможности вставить слово.

— Если я вас оставлю вдвоем, можете ли вы мне пообещать, что помиритесь, и не будете бросаться друг на друга? Ладно, в общем так. Я сейчас до вечера уезжаю в Коди.

— Ты хочешь взять там эту круглую борону со склада у Джеки? — спросил Бен. — Пожалуй, для нее теперь найдется место в новом амбаре. У нее ведь есть приставка для сеяния, так что, думаю, она нам пригодится.

— Да, я, пожалуй, захвачу ее. И Рогалик дал мне целый список продуктов, которые я должен купить.

Он помолчал минутку, прежде чем закончить:

— Так как последний из новорожденных телят получил свое клеймо сегодня утром, Рогалик интересуется, сколько еще времени мы будем нуждаться в услугах его самого и других работников. Я сказал ему, что мы, наверное, отпустим других парней на этой неделе, когда амбар будет закончен, но я не знал, захочет ли Шелби опять вернуться на кухню или нет…

Когда Бен, открыл было рот, чтобы ответить за нее, Шелби предостерегающе взглянула на него.

— Мне бы хотелось подумать. Признаюсь, я действительно люблю быть свободной, ничем не связанной с утра до вечера. Если я опять буду торчать на кухне, дядя Бен, у меня уже не будет столько времени, чтобы тренироваться в стрельбе.

— М-да, тут ты, пожалуй, права. Но можем ли мы позволить себе держать повара?

Джеф на мгновение заглянул в глаза Шелби, потом ласково улыбнулся ей.

— Мы можем позволить себе все, что доставит радость вашей племяннице.

Он надел перчатки и пошел запрягать лошадей. Вид у Бена Эйвери был смущенный.

— О чем это он говорил, Шел? У меня такое чувство, будто что-то тут есть, чего я не знаю. Вы что, милуетесь друг с дружкой? Тайтес мне что-то такое говорил, но я ему сказал, что он спятил, — ты ведь сама хотела выгнать Джефа отсюда!

Ей было так больно, что она не могла ответить. Она лишь покачала головой и принялась перезаряжать винтовку, стараясь не встречаться глазами с дядей.

Маленький новый городок Коди прямо-таки расцвел к лету. Поезда ходили почти по расписанию, телефонная связь работала, новая методистская церковь была закончена, а гостиницу «Ирма» намечено было открыть осенью.

Трио прелестных, недавно приехавших дочерей доктора Луиса Хоу было самым популярным предметом для обсуждений в салуне Парселла. Женатые мужчины, однако, больше интересовались тем, откроется ли дорога в Йеллоустонский национальный парк в июле, как это было запланировано. Джеф внимательно ко всему прислушивался, потихоньку попивая пиво в салуне, и услышал, что разговоры то и дело возвращаются к краже скота. Коровы были украдены с ранчо «Аллисон», но вора так и не поймали. Тем временем Джеймс Дойл, тоже подозревавшийся в кражах скота, был задержан и, уплатив штраф, быстренько убрался из здешних мест.

— Люди больше не желают мириться с этим, — пробормотал один из фермеров. — Я вот подумываю, поместить объявление в «Энтерпрайз» с обещанием укокошить любого, кого поймаю на своих землях. Может быть, если мы нажмем на шерифа Бернса и он будет задерживать преступников, все это безобразие, наконец прекратится.

— А что там произошло с помощником Тедом? — небрежно, как бы вскользь поинтересовался Джеф.

Мужчина фыркнул и оторвался от самокрутки, которую он сворачивал.

— Люди начали всякое говорить о нем, ну он и уехал из города. Я слышал, он перебрался в Шеридан. Скатертью дорожка — вот что я на это скажу. Теперь если бы еще и его сварливый братец убрался отсюда, нам всем стало бы легче дышать.

Точно в насмешку, Джеф, выйдя из салуна, увидел Барта Кролла. Они с Вивиан укладывали коробки в свою шаткую, обшарпанную колымагу, и Барт вдруг что-то крикнул жене, да так громко, что крик донесся до Джефа, стоявшего, на другом конце улицы. Он все равно собирался зайти в «Коди трейдинг компани», а потому прибавил шагу и подоспел как раз в ту минуту, когда Кролл схватил Вивиан за руку и развернул ее лицом к себе.

— Ты, безмозглая идиотка! Ты о чем думала, когда придавила мне палец коробкой? Думаешь, тебе удастся отвертеться, только потому, что мы на людях?

Глаза его сверкали, точно раскаленные угли.

— Кролл, отпусти даму. — Джеф неслышно подошел сзади; он говорил холодно, бесстрастно, но в голосе его звучала угроза. — Ты делаешь ей больно и пугаешь ее, и я не намерен этого терпеть.

— Ах, вот как, не намерен? Да неужели?

Источая сарказм, старик отпустил руку Вивиан, но только потому, что все внимание его было теперь устремлено на Джефа.

— С чего это ты вдруг взялся заступаться за мою жену англичанин?

— Я заступаюсь за каждого, кого обижают.

Он заметил, что серый щенок, которого Вивиан взяла к себе, сидит в тележке, обеспокоенно глядя на Барта. Джеф погладил его, продолжив:

— Ваша жена — леди, и я, не стану сложа руки смотреть, как вы издеваетесь над ней.

— Леди? Господи помилуй, что это вам взбрело в голову? — Старик ухмыльнулся. — Как бы там ни было, а вы в наши дела не суйтесь. Она моя жена.

Вивиан, воспользовавшись случаем, села в тележку а взяла на колени Вилли; руки ее дрожали.

— Человек не может быть чьей-то собственностью, — сдержанно возразил Джеф. — К тому же у меня такое впечатление, что теперь, когда ваш кузен больше не служит у шерифа, я могу многое предпринять против вас. Если вы хорошенько поразмыслите, то не станете вынуждать меня это делать.

С такой прощальной угрозой Джеф, поймав благодарный взгляд Вивиан, повернулся и вошел в магазин «Коди трэйдинг компани». Уже внутри, зайдя за какую-то витрину, Джеф осторожно оглянулся. Губы его чуть дрогнули в усмешке, когда он увидел, как Барт Кролл усаживается рядом с женой. Он что-то сказал ей, и бедная, забитая женщина робко улыбнулась в ответ.

— Кто-нибудь должен был, как следует проучить этого мерзавца, — раздался голос за спиной у Джефа.

Он оглянулся и увидел, что Джеки Швуб тоже наблюдает за парой в тележке, покачивая головой.

— Если бы дело было только в Кролле, я бы, может, как-нибудь и стерпел, но мне невыносимо жаль его жену, — ответил Джеф. — Она такая милая.

— Да, правда. — Джеки тяжело вздохнул, оборачиваясь к другому покупателю. — Все это довольно грустно. Да, кстати, у меня для вас кое-что есть.

Джеф отобрал продукты по списку Рогалика, попросил все упаковать и положить в тележку рядом с круглой бороной, потом разыскал Швуба.

— Ну вот, вы разожгли мое любопытство. Так что за сюрприз?

Швуб оставил покупателя рыться в коробочках с пуговицами и вместе с Джефом прошел в заднее помещение магазина.

— Во-первых, у меня есть для вас новая пластинка. Я слышал, на Востоке все без ума от нее — песенка называется «Тем прекрасным давним летом». Шелби будет просто в восторге!

Улыбаясь, несмотря на пронзившую его боль, охваченный воспоминаниями, Джеф взял пластинку, потом чуть склонил голову:

— А во-вторых?

Джеки настежь распахнул двери склада, открывая взору, пять новеньких велосипедов, выстроенных в ряд вдоль стены. Он указал на них широким жестом:

— Ну, как, хороши? На сегодняшний день это лучшие модели — «Наполеон» и «Жозефина»!

Он весь расплылся в широкой улыбке.

Джеф слушал, как он расхваливает чудесное никелированное покрытие, двойные пневматические шины «Моргана и Райта», удивительно мягкий ход, новейшую, самую совершенную конструкцию 1902 года, необыкновенно удобное устройство руля. Мужской велосипед «Наполеон» был выкрашен в черный цвет, а женский — «Жозефина» — покрыт темно-бордовым лаком. В конце концов, не в силах больше вынести ни одного слова, Джеф перебил его:

— Не тратьте силы, Джеки. Я возьму оба.

— Правда? Шелби будет так рада! Всего лишь по шестнадцать долларов за штуку — просто даром, учитывая высочайшее качество…

— Все ясно!

Они вернулись в зал, и Джеф принялся перечислять Швубу все, что он хотел бы заказать для их ранчо. Рогалик спал и видел новую маслобойку; кроме того, Джеф решил купить сеноворошилку, ветряную мельницу, конную молотилку… и рояль.

— Я заметил, как Шелби заглядывается на рояли в «Каталоге Сейерса», — объяснил он, — и выписал оттуда один, на свой вкус.

— Кажется, вы увлеклись ею не на шутку. Умному человеку, стоит только заглянуть поглубже, чтобы за ее шалостями разглядеть настоящую леди.

— Вы думаете? Мне она сразу понравилась, и именно потому, что она совершенно не похожа на других леди.

Стоя у прилавка и подсчитывая стоимость покупок Джефа, Швуб поднял на него глаза:

— Вот как? А ваши родственники в Англии согласятся с вами?

— Этого мы никогда не узнаем, мой друг. Шелби дорожит своей свободой, она ни за что не уедет с ранчо «Саншайн». Тогда как моя жизнь, напротив, должна быть втиснута в более жесткие рамки. За исключением этого короткого бегства в Вайоминг, я не имею права сам, как Шелби, распоряжаться своей судьбой. — Он улыбнулся: — Жизнь ведь не всегда только радости, а?

Этого Джеки Швуб не мог понять, а потому промолчал, подсчитывая стоимость покупок и выписывая заказ на небольшой кабинетный рояль. Тем временем хорошенькая молодая покупательница подплыла к Джефу и одарила его улыбкой, которую нельзя было назвать иначе, как вызывающей.

— Добрый день, сэр, — пробормотала она, грудью легонько касаясь его руки. — Не сочтите меня бесцеремонной, но, признаюсь, я подслушала кое-что из того, что вы говорили о вашей несчастной любви,

Джеф усмехнулся и спросил:

— Мы знакомы, мисс?

— Меня зовут Этта Фили.

Она еще шире расплылась в заговорщической улыбке и чуть ли не подмигнула ему, оглядывая его с явным восхищением.

— Я и мои подруги давно уже умираем от желания пригласить вас к себе, ваша светлость.

— Меня зовут Джеффри Уэстон, — поправил он ее, лишь на мгновение, задержав ее протянутую благоухающую ручку. — Я должен со всей откровенностью сказать вам, что не могу принять ваше приглашение, но я от всего сердца благодарен за него вам и вашим подругам.

Джеки Швуб бросил на приятеля отчаянный взгляд, призывая его вспомнить, что Этта Фили — хозяйка самого большого в городе публичного дома.

— Мисс Фили, я не могу позволить вам делать подобные приглашения в моем универмаге. Когда вы здесь, вам следует вести себя… прилично.

Сконфуженная Этта, покраснев, возразила:

— А что, разве я вела себя неприлично?

Джеф, не удержавшись, рассмеялся, а за ним и Джеки. Этта Фили, добродушная, по натуре, ничуть не обиделась.

В половине седьмого солнце стояло еще высоко над головой, и парни после ужина решили выйти поработать. Теперь, когда загон закончился, все их усилия были сосредоточены на новом амбаре и на их первых всходах.

Шелби пошла к себе в комнату, принять ванну, радуясь, что Рогалик хозяйничает на кухне, и она больше не прикована к дому. Даже Мэнипенни, казалось, наслаждался своей новой жизнью на ранчо, после того как он окончательно оправился от болезни. Он не пытался, однако, снова взяться за свои служебные обязанности, и Джеф на это не жаловался. Мэнипенни проводил теперь большую часть дня на веранде в кресле-качалке, читая, подремывая и наслаждаясь удивительной красотой пейзажа.

Шелби набрала воды для ванны из крана на кухне и несла к себе последнее полное ведро, когда встретилась в коридоре с Мэнипенни. Он выходил из своей спальни с книгой в руках, без галстука, чувствуя себя, по-видимому, весьма свободно.

— Чудесный сегодня вечер, не правда ли? — пробормотала она с улыбкой.

— Да, правда. Никогда не думал, что так полюблю Вайоминг… или это ранчо, — признался он.

В своей просторной спальне Шелби поставила новую, удобную складную ванну. В нее был встроен нагреватель для воды, и она провела восхитительный час, смывая с себя пыль и усталость этого дня.

Часы в другой половине дома пробили семь, пробуждая Шелби от дремоты, и она вылезла из ванны, завернувшись в широкий халат и замотав мокрые волосы полотенцем. Она успела только чуть-чуть припудриться и надеть свежую, чистую блузку, когда услышала стук в окно. Сначала Шелби подумала, что ей послышалось или, быть может, это сойка стучит клювом, склевывая зернышко. Но когда звук повторился, она быстро натянула на себя брюки и отдернула занавеску.

Это был Джеф; удерживая равновесие на новеньком блестящем велосипеде, он помахал ей.

— Выходите прокатиться, — позвал он.

Он показался ей неотразимым — его глаза сверкали, рукава светлой, в тонкую полоску, рубашки были закатаны до локтей, соломенная шляпа, заменившая ковбойскую войлочную, лихо сдвинута набок. И Шелби не могла устоять. Ни минуты не раздумывая, она закончила одеваться и, наскоро подобрав свои влажные волосы, заколола их, прежде чем броситься ему навстречу. Мэнипенни наблюдал за ней с загадочной улыбкой, когда Шелби выскочила на веранду и увидела граммофон, поставленный на верхней ступеньке. На нем крутилась новая пластинка, и тенор пел: «Тем прекрасным давним летом, тем прекрасным давним летом по тропинкам вы гуляли с вашей милой где-то…»

Это было как сон. Джеф опирался одной ногой о землю, придерживая велосипед и протягивая к ней руки. Шелби без колебаний уселась на раму боком, оказавшись в опасной близости от Джефа, и, если бы Мэнипенни не смотрел на них с веранды, она бы не удержалась и поцеловала его.

Когда они тронулись, велосипед опасно закачался, и испуганный, возбужденный смех Шелби музыкой отдавался в ушах Джефа. Постепенно, когда велосипед набрал скорость, и им уже не грозила опасность в любую минуту перевернуться, Джеф, придерживая руль одной рукой, другой обнял Шелби за тоненькую талию.

Он вдруг подумал, как много их связывает. Шелби замечательный друг, с ней всегда весело, с ней можно так чудесно беседовать, и он скучал по ней. Одно лишь прикосновение к ней, как в ночь, когда они угоняли коров и мчались домой верхом на его жеребце, доставляло ему величайшее наслаждение. Ее невысохшие волосы еще хранили аромат ванны, а ухо и шея сзади были восхитительно влажными.

Последние отзвуки песни долетели до них с веранды: «Ее ладошка в твоей руке — и, наверное, сбудется это… Она станет твоею, милашкой, твоей тем дивным, прекрасным летом!»

Они по тропинке выехали на дорогу, идущую вдоль реки, проехали под простой деревянной аркой с высеченной на ней эмблемой ранчо «Саншайн» и повернули на юг, следуя вдоль ряда осин.

— По-видимому, «милашка» — это ласковое слово у американцев, — заметил Джеф после долгого молчания.

— Да, по-моему, оно пришло из Нью-Йорка, — подтвердила она бесстрастно. Затем, не в силах удержаться, Шелби добавила: — Этот велосипед — просто чудо! Как это вам пришло такое в голову?

Все то невысказанное, что стояло между ними в последние недели, унес теплый вечерний ветер.

— Джеки Швуб предложил… Щека его касалась ее волос.

— Вы очень рассердитесь, если я скажу, что купил для вас дамский велосипед… но как-то вдруг подарил его?

— Вивиан Кролл?

— Мы с вами думаем одинаково.

Джеф крутанул руль, объезжая камень, потом рассказал ей о своем столкновении с Бартом Кроллом.

— Наверное, на обратном пути со мной случилось что-то вроде солнечного удара, так как мне взбрело в голову отдать велосипед Вивиан: я подумал, что, может быть, это хоть не много порадует ее. Мысль о том, чтобы как-нибудь скрасить ей жизнь, не выходит у меня из головы.

— Конечно, я с удовольствием буду ездить на мужском велосипеде, и надеюсь, вы правы насчет Вивиан. Я, пожалуй, пошлю ей записку — спрошу, не хочет ли она учиться ездить вместе со мной.

Она ненадолго умолкла, оба они наслаждались их близостью, каждый по-своему. Было что-то неясно волнующее в том, как он покачивал ее на раме велосипеда, а его длинные, мускулистые ноги наездника плавно крутили педали, и она больше не боялась, что они перевернутся.

— Знаете, я ведь никогда раньше не каталась на велосипеде! Я всегда хотела научиться, но Дэдвуд стоит на склонах каньона, и наш дом находится на улице, почти отвесно уходящей и вверх и вниз.

— В таком случае я рад, что нам подвернулся этот велосипед. Нам обоим нужно было немножко развеяться. И нам необходимо было посмеяться… вместе.

Когда они отъехали на милю или даже больше по дороге, так что ни с ранчо, ни из кораля их уже невозможно было увидеть, Джеф перестал крутить педали, постепенно спуская ноги, чтобы не потерять равновесия.

Они остановились, и Шелби откинулась, прислонившись к знакомой груди, и закрыла глаза от горького, ослепительного счастья. Он обнял ее. Чудесно было чувствовать тонкую ткань ее блузки, ее теплые, крепкие руки у самых плеч.

— Я скучал по тебе, шалунишка.

Голос его прозвучал так нежно, что глаза ей обожгли слезы. Повернувшись, Шелби грудью прижалась к Джефу, обвивая его шею руками, утыкаясь лицом в его крепкое, сильное плечо, вдыхая ароматы душистого мыла и Вайоминга. Говорить она не могла.

Руки Джефа гладили ее по плечам, по спине, точно желая пробудить в ней воспоминания. Сквозь ткань ее блузки он ощущал такую же тоненькую, в рубчик, маечку, как та, которая была на ней в ту ночь. Ему хотелось взять в ладони ее груди, как прежде, целовать их, чувствовать, как соски ее набухают и твердеют под его языком. Но он только приподнял ее лицо, стараясь заглянуть ей в глаза.

Шелби, коснулась его волос, золотистых в сгущающихся сумерках, провела пальцами по его щеке.

— Я тоже скучала по тебе.

Больше всего на свете ему хотелось положить велосипед на землю и увести ее в рощицу под деревья. Страсть, или нечто большее, охватила его с такой силой, что он мог, казалось, почувствовать ее на вкус. Но, что бы это ни было, он должен был держать себя в руках, иначе Шелби перестанет доверять ему и никогда больше не останется с ним наедине. Он ласкал ее, обнимая бережно, словно баюкая, сдержанно, осторожно целуя.

Но Шелби, сдавленно застонав, приоткрыла губы. Груди ее напряглись, затрепетали; огонь медленно, постепенно разливался по всему ее телу. Однако она не настолько потеряла голову, чтобы не почувствовать, что Джеф сдерживает себя. Ее женское чутье пробудило в ней инстинкт самосохранения.

Когда губы их оторвались друг от друга, Шелби заставила себя взглянуть в затуманенные глаза Джефа. Она увидела в них желание и душевную борьбу и поняла, что они должны вместе посмотреть в лицо действительности.

— Ох, Джеф… есть кто-то, кто ждет тебя в Англии, ведь правда?

Он чуть заметно откачнулся назад.

Письмо — так вот почему оно наполовину высовывалось из ящичка гардероба! Шелби знает. Он не винил ее. Она сделала это только для того, чтобы защитить себя.

Он вздохнул, и вздох обжег ему горло.

— Боюсь, это правда.

Пальцы его перебирали ее волосы.

— Я был с рождения связан обязательствами. Но это не означает, что я хочу этого… или что я без колебаний принимаю будущее, которое другие уготовили для меня.

Глава двенадцатая

В июле дорога из Коди в Йеллоустон была закончена, и Джеф решил провести несколько недель среди чудесной, первозданной природы. Один из знакомых его семьи побывал там четверть века назад, и Джефу никогда не забыть рассказов, которые он еще ребенком слышал на лондонских обедах. Лишь потому, что знакомый рассказывал эти занимательные истории, а маленькому мальчику невероятно хотелось послушать их, ему разрешили сидеть за столом вместе со взрослыми.

И он решил, что, может быть, совсем неплохо немного отдалиться от Шелби. С того вечера, когда он взял ее на велосипедную прогулку, их отношения стали для него особенно мучительными. Если они еще больше сблизятся, не будет ли им еще больнее, когда они расстанутся?

Однако, возвращаясь, домой жарким, ветреным вечером в конце июля, после дней, проведенных среди дикой природы, Джеф начал задумываться, нельзя ли найти другой выход. За время, проведенное им в одиночестве в Йеллоустоне, он истосковался по Шелби. Он может не возвращаться в Англию, по крайней мере, до следующей весны… и теперь он раздумывал, что, может быть, Шелби любит его достаточно сильно для того, чтобы уехать вместе с ним. «Возможно, я витаю в облаках, — подумал Джеф, — вместо того чтобы взглянуть в лицо действительности, ведь надо же еще придумать, как быть с леди Клементиной и с родителями». Он обещал, что через год вернется и исполнит свои обязательства, не жалуясь и не ропща.

Он только не подумал о Шелби — о чувствах, в существование которых он не верил. Проезжая мимо дороги, ведущей на ранчо «Уилльям Ф. Коди ТЕ», он выпрямился в седле, понукая Чарли. Ранчо «Саншайн» теперь уже было недалеко.

Он чувствовал себя так, будто возвращается домой.

Прислонившись к камину, Шелби украдкой разглядывала рекламное объявление в журнале мод — «Чудодейственное снадобье сделает ваш бюст совершенным, как у принцессы!» Рядом, на той же странице, была нарисована громадная банка, на этикетке которой было выведено огромными буквами: «ПИТАТЕЛЬНЫЙ КРЕМ ДЛЯ БЮСТА — незаменимое средство для увеличения вашей груди». «Интересно, какая грудь у леди Клементины Бич?» — подумала она.

— Что это ты там разглядываешь?

Бен Эйвери перегнулся, заглядывая ей через плечо, прежде чем она успела захлопнуть «Харперс Базар». — О Господи, Шел, что бы сказала Мэдди, если бы увидела тебя за чтением подобной чепухи?

Шелби, с горящими щеками, попыталась сохранить видимость самообладания.

— Мама понимает, что это значит — быть женщиной. Она бы, наверное, обрадовалась, если бы узнала, что я думаю не об одних только винтовках и лошадях.

Он оглядел ее:

— Это уж точно. Я просто никак не могу уразуметь, что за бес в тебя вселился. Сегодня ты загоняешь телят и разгуливаешь в штанах, а завтра вдруг, напяливаешь платье и накупаешь целую уйму кружевных салфеточек, раскладывая их по всему дому!

— Я девушка, только и всего. Вся эта одежда прохладнее, чем тяжелые рабочие брюки.

Все еще отчаянно краснея, Шелби разгладила кремовые муслиновые воланы на юбке и взглянула на себя в стоявшее рядом зеркало. Вид у нее был не хуже, чем у манекенщиц в «Харперс Базар». Ее пышные темно-рыжие кудри были прямо-таки созданы для прически в стиле девушек Гибсона, в отличие от волос несчастной Вивиан Кролл, слишком тонких для того, чтобы их можно было хорошо уложить. Помощь Вивиан была удобным прикрытием для собственных экспериментов Шелби со своей внешностью, и Бен до сих пор ни о чем не догадывался.

— Никогда не мог понять женщин, — пробормотал он. Она широко улыбнулась ему. Странно, как остро она ощущала отсутствие Джефа, — в прошлом она никогда не была особенно сентиментальной. Шелби пыталась занять себя, навещая Вивиан, и, глядя, как та шьет и готовит, чувствовала, как в ней самой пробуждается интерес ко всему женскому — тому, что позволяет выглядеть более привлекательной и превращает дом в уютное гнездышко.

Шелби тотчас же начала воображать себе, как Джеф вернется домой. Она представляла, как он войдет, посмотрит на нее, завороженный ее красотой, а потом оглянется по сторонам, замечая, каким милым и уютным сделался дом. На всех столиках были расставлены чудесные букеты цветов, повсюду были кружевные салфеточки и скатерти, новые занавески и подушки с кружевными оборочками. Его можно было принять за любовное гнездышко… если бы не все эти мужчины вокруг и если бы Джеффри Уэстон не был обручен с другой женщиной.

Но это последнее обстоятельство в фантазиях Шелби отбрасывалось прочь, побежденное силой настоящей любви. Все, жаркие июльские ночи, лежа в постели, прикрытая одной простыней, она мечтала. Мечты ее всякий раз строились на одном и том же: он отказывается от всех прав, данных ему рождением, от своего титула, помолвки, страны, от своих обязательств — и остается с Шелби на их ранчо, где он счастлив. Это был единственный разумный выход.

После этих недель, наполненных фантазиями, действительность казалась туманной и неопределенной.

— Должен сказать тебе, Шел, ты выглядишь просто потрясающе.

Бен дотронулся до кружевной, с фестончиками, кокетки на ее платье и до его высокого ворота и улыбнулся.

— Ты в каком-то смысле даже лучше, чем была Мэдди в твоем возрасте, потому что в тебе… больше жизни. В тебе есть то, чего в ней не было, пока она не стала старше. Мне кажется, это дал ей Фокс.

— Папочка так и остался единственным человеком, который понимает, на что способна мама, — согласилась она. — Я бы хотела, чтобы мы жили поближе друг к другу. Мне хотелось бы навестить их прямо сейчас.

— Ага. У тебя ведь сейчас, как раз такой период, а? — Его грубоватое, обветренное лицо было по-детски встревоженным. — Тайтес говорит, ты просто хочешь удостовериться, что знаешь, как это — быть девушкой, и это прекрасно, если ты, конечно, не собираешься забросить стрельбу и…

— Не беспокойся, дядя Бен, я не заброшу мою винтовку…

Она вдруг умолкла, услышав цокот копыт приближающейся лошади. Сердце ее дрогнуло. Сумасшедшая она или действительно узнала цоканье копыт Чарли?

Бен вышел на веранду, оставив решетчатую дверь открытой, и Шелби вдруг почувствовала, что не может двинуться с места. Через дверной проем, она увидела и лошадь и всадника, на удивление похожих, друг на друга. Золотисто-гнедой жеребец выглядел немного усталым, а Джеф, казалось, стал еще более красивым, чем раньше: его прекрасные черты загрубели и сделались резче после этих недель, проведенных на ветру и под солнцем.

Он передал поводья жеребца Джимми, который вместе с другими подошел поздороваться с ним, потом снял шляпу и поднялся на веранду, чтобы пожать руку Бену Эйвери. В дверях Джеф заметил Шелби — она смотрела на него большими, широко раскрытыми глазами, и он улыбнулся ей.

— Что это приключилось с нашим метким стрелком и ковбоем Шелби? — спросил он у Бена. — Уж не мерещится ли мне, или она действительно надела платье?

Надежда всколыхнулась в ней. Она не слышала насмешливого ответа дяди — все ее чувства были полны Джефом. Поток солнечного света озарял его, сияя в его волосах, вьющихся от пота, заставляя еще ярче вспыхивать искорки в его глазах, делая еще ослепительнее его улыбку, еще острее контраст его загорелых рук и светлых волосков на них; подчеркивая, как легко и небрежно сидит на нем костюм, потрепанный в путешествии. В Джефе не осталось больше ничего от новичка: даже грубая, негнущаяся ткань его штанов обтрепалась и стала мягкой, льнула к телу, плавно облегая его твердые контуры.

Когда решетчатая дверь распахнулась, и он вошел в дом, Шелби знала — все, что она чувствует, отражается у нее в глазах.

— Здравствуйте, Джеф!

— Как вы узнали, что я приеду?

В его голосе прозвучало легкое удивление.

— Узнала?

— Я подумал, что вы принарядились так в честь моего приезда…

Бен, похоже, нашел это особенно забавным, так как закинул голову и прямо-таки застонал от смеха, представив, что его племянница может вырядиться ради какого-нибудь мужчины. Шелби сначала смутилась, но досада на Бена пересилила все остальные чувства, и она ткнула его локотком в бок:

— Ты невыносим!

— Я и забыл, каким забавным может быть Джеф, — выдохнул он, весь красный от смеха. — Должно быть, это и есть то самое английское чувство юмора.

Джеф смотрел на них обоих с легкой улыбкой, подняв брови.

— Тебе тут явно не хватало развлечений, старина! Я и не думал насмехаться над Шелби.

— Я налью лимонаду, — сказала она, направляясь в кухню. — Может, мы присядем на несколько минут, и вы нам расскажете о своем путешествии. Как я завидую вам, побывавшему в Йеллоустоне!

«Что бы, черт побери, все это значило», — размышлял Джеф, глядя, как она выходит. Шелби была обворожительна в своем простом, с кружевами, платье из кремового муслина, с ее темно-рыжими, цвета корицы, волосами, закрученными пышными волнами. Она даже надела корсет, подчеркивавший ее грудь и тоненькую талию. Он огляделся по сторонам, подмечая кружевные салфеточки, подушки и цветы.

Возможно, этим Шелби хотела сказать, что любит его и готова расстаться, в конце концов, со своим свободным и привольным житьем на ранчо? Что она может притерпеться даже к роли графини Сандхэрстской, только бы они были вместе? Одна мысль об этом наполнила его душу ликованием. Конечно, нелегко будет избавиться от леди Клем, и родители наверняка будут против, но, может быть, он все-таки обретет счастье, если Шелби действительно захочет пойти на те огромные жертвы, которые от нее потребуются. Понадобится время, чтобы окончательно убедить ее, но Джеф почувствовал, что в нем начала пробуждаться надежда.

Он не мог оторвать от нее глаз, когда они сидели вместе за стаканом лимонада, и она опускала глаза, как застенчивая, благовоспитанная юная леди.

— Мне нужно вымыться, пока я тут все не перепачкал в доме, — сказал Джеф. — У меня, наверное, вид настоящего бродяги.

— Вовсе нет, — везразила она.

Бен подозрительно посмотрел на них обоих, но тут Тайтес и Мэнипенни пришли послушать о Йеллоустоне, и он отвлекся. Сколько было разговоров о воде! О бьющих из земли гейзерах; о радужных, переливающихся горячих источниках; о живописном Йеллоустонском озере, которое, по словам Джефа, было ярким и ослепительно синим; о гигантских водопадах, которые низвергаются, говорят, с высоты трехсот пятидесяти футов.

— Я слышал об этих изумительных пейзажах и даже видел их на картинах, — сказал он, — но, привыкнув к более мягкой, изысканной красоте Англии, по правде говоря, даже представить себе не мог… такого величия.

Джеф покачал головой, все еще находясь под впечатлением увиденного.

— Теперь некоторые туристы приезжают туда даже на машинах, так что природу этих мест уже трудно назвать первозданной, но там еще есть, где затеряться. Леса очень густые, и в них на удивление много всяких животных…

— Разве не печально, что люди испортили этот уголок? — небрежно уронил Мэнипенни. — Никогда не забуду, как я сам побывал там, в 1863 году. Тогда, разумеется, еще не было никаких дорог! Мы надеялись пробраться туда новым путем, с востока, но нам помешали индейцы. Тогда мы подошли от Боузман Пасс и спустились в Йеллоустонскую долину. Должен сказать, что когда я впервые увидел реку Йеллоустон, то просто онемел от восхищения.

Все не сводили с него глаз, взволнованные, сгорая от любопытства, а Мэнипенни смотрел куда-то вдаль, чуть заметно улыбаясь своим воспоминаниям.

Когда к Джефу вернулся дар речи, он воскликнул:

— Ты что, разыгрываешь нас, старина? Тот, казалось, обиделся.

— Разумеется, нет.

— Почему же ты никогда не говорил мне о том, что побывал там?

— К слову не приходилось, сэр.

— Но 1863 год — это ведь почти сорок лет назад. Сколько же тебе лет, Мэнипенни?

— Восемьдесят два исполнилось в прошлое воскресенье, милорд, — звучно ответил старик.

— Ничего удивительного в таком случае, что вы так привязаны к своему креслу-качалке! — засмеялся Тайтес. — Уж если вы усядетесь, не так-то просто, наверное, потом опять подняться!

— Вот именно, — фыркнул тот.

Пока Мэнипенни засыпали вопросами, каким он видел Запад во времена Гражданской войны в Америке, Джеф ненароком выглянул в окно, как раз в ту минуту, когда какой-то юноша верхом подъезжал к дому. Он хотел, было выйти и узнать, что нужно этому парню, но как только раздался стук в дверь, Тайтес и Мэнипенни наперегонки бросились открывать.

— Сидите спокойно, сэр, — сказал Тайтес Джефу, положив ему руку на плечо. — Я открою.

— Думаю, что и я мог бы это сделать, — нахмурившись, заявил Мэнипенни. — Это ведь вроде бы одна из моих обязанностей.

Когда оба старика отошли подальше, Шелби заметила:

— Эти двое ни в чем не желают уступать друг другу с самого возвращения Тайтеса из Биллингса. Мистер Мэнипенни был так счастлив, покачиваясь в кресле на веранде, до тех пор, пока Тайтес не принялся делать замечания, явно намекая на то, что пожилой джентльмен бездельничает.

Она ласково рассмеялась.

Не прошло и минуты, как Тайтес вернулся в кухню.

— У этого парня телеграмма для мистера Уэстона. Когда Джеф, в сопровождении Тайтеса Пима, вышел на веранду, он увидел, что Мэнипенни уже там — караулит их посетителя.

— Мне сказали передать это в собственные руки графа Сандхэрстского, — заявил обветренный, грубоватый парнишка. — Это вы?

— Совершенно верно, — внушительно ответил Джеф.

— Ну, тогда — вот.

Он протянул телеграмму и был, казалось, потрясен, когда Джеф дал ему несколько монеток. — Вот это да! Спасибо, граф!

Тайтес направился к новому амбару, а Мэнипенни вернулся в тенек, в свое кресло-качалку. Джеф, холодея от ужаса, прошел в другой конец веранды, рядом с кухонным окном, и надорвал желтоватую наклейку.

Прошло не меньше минуты, прежде чем до него дошел смысл прочитанного. Его отец, герцог, тяжело болен. Он может умереть. Джеффри необходим дома и должен вернуться в Англию немедленно.

Он прислонился к бревенчатой стене и попытался осознать, это известие и справиться с потрясением. Дома. Но… его дом здесь! Если бы он знал, то ни за что бы не уехал на целый месяц; он остался бы здесь, дорожа каждым часом, ухаживая за Шелби так нежно, чтобы она захотела остаться с ним на всю жизнь.

При мысли о ней его сердце пронзила боль. Что же ему теперь делать? Ее наряд и украшенный ею дом — могло ли это означать, что она готова оставить ту жизнь, которую любила больше всего на свете, и дом в Вайоминге из любви к нему? Все, что Шелби когда-либо говорила о своей жажде свободы, эхом отдавалось у него в мозгу. Сколько раз она повторяла, что никогда не смогла бы выдержать манерности и чванства, лондонского света?

Взволнованный шепот Бена Эйвери донесся до него через окно.

— Шел, ты знаешь, я просто поверить не могу тому, что я заметил между тобой и Джефом!

— Ш-ш-ш-ш! Он может услышать!

— Он на улице, и у меня может не быть другого случая объяснить тебе, что ты ведешь себя как дурочка! Я не хочу, чтобы ты была невежливой с мужчинами, но это вовсе не значит, что ты должна пускать слюни, и разряжаться в пух и прах, и заказывать себе средство для ращения бюста, и строить ему телячьи глазки!

— Дядя Бен! — выдохнула она.

— Эге, спорим, что я знаю, куда ты метишь! — В голосе его неожиданно послышалось облегчение. — Готов поклясться — ты пытаешься заловить Джефа и женить его на себе, чтобы снова получить свое ранчо!

Шелби сначала не ответила, затем проговорила как-то странно, поспешно:

— Что ж, это не самая худшая из причин, для того чтобы выйти замуж, разве не так? А теперь замолчи, пока он не услышал тебя.

Вместо того чтобы пройти мимо окна и оказаться замеченным, Джеф повернулся и спустился с веранды. Лишь отойдя подальше от дома и прислонившись к тополю, росшему у огорода, он позволил себе забыться и дал волю своим чувствам. Жгучие слезы наворачивались ему на глаза, пока боль, наконец не стала утихать.

Старая броня Джефа была еще при нем — отложенная в сторону, но вполне годная к употреблению. Он опять достал ее вместе с маской, которая прежде не сходила с его лица, и направился в дом.

Шелби убирала в кухне, избегая испытующего взгляда Бена, когда Джеф снова вошел в дом. Обеспокоенная тем, что могло быть в телеграмме, она просто не в силах была, как следует ответить дяде.

Она и так не умела притворяться, а Бен, к сожалению, знал ее с самого рождения, так что обмануть его было трудно. Хорошо еще, что он был мужчиной! Еще менее чувствительный и проницательный, чем большинство мужчин, Бен вряд ли догадался бы о чем-нибудь, если бы ему прямо не сказали, что его племянница влюблена в Джеффри Уэстона. Так что Шелби, с трудом овладев собой, постаралась как можно небрежнее и равнодушнее взглянуть на Джефа.

— В телеграмме было что-нибудь важное?

— Пожалуй.

Ее обдало ледяным холодом. Это был новый, незнакомый ей человек. Казалось, он был лишь оболочкой ее Джефа, и Шелби тотчас же поняла, что это не случайное настроение.

— У вас все в порядке?

— Не совсем.

На нем опять был его перстень с печаткой, и он вертел его на пальце. Зубы его были сжаты; один только мускул на щеке слегка дрогнул, прежде чем он снова заговорил, более резко и отчетливо, отчеканивая каждое слово:

— Похоже, мой отец серьезно болен. Боюсь, я должен ехать немедленно… а потому я вынужден проститься с вами.

Шелби сдавленно охнула. Ее серо-голубые глаза расширились от ужаса.

— Но… вы же не можете, вот так просто уехатъ. Я хочу сказать… это ранчо — оно ведь принадлежит и вам тоже!

Даже Бен выглядел ошеломленным.

— Шел права, Джеф. Мы и в самом деле не смотрели на Вас как на гостя…

Джеф обводил глазами комнату, глядя куда угодно, только не на Шелби. Пожав плечами, он пробормотал:

— Ну что же, ничего не поделаешь. Я не собирался уезжать так быстро, но может быть, так оно и лучше — уехать, прежде чем по-настоящему привяжешься, хм-м-м?

Немного помолчав, Джеф посмотрел на Бена и добавил:

— Не беспокойтесь, я больше не буду претендовать на половину вашего ранчо. Это было веселое приключение, но перед отъездом я перепишу свою половину обратно на Шелби. Это будет только справедливо. Я никогда бы не стал удерживать его так долго, если бы не хотел оставаться здесь, с вами.

— Я просто не могу поверить! — воскликнул Бен, охваченный непривычным волнением. — Я хочу сказать — мы чувствовали, будто вы нам родной, близкий! Неужели вы так просто уедете в Англию и станете герцогом и позабудете о нас начисто?

Шелби отчаянно заморгала, чтобы удержать слезы, а Джеф стал пепельно-бледным.

— Нет, не забуду… — сказал он как-то слишком спокойно. — Но я родился для другой жизни, и у меня нет выбора, как принять ее и продолжать жить дальше.

Он сглотнул, потом выдавил из себя некоторое подобие улыбки.

— К тому же, наверное, мне лучше уехать сейчас, чем дожидаться, пока иссякнет ваше гостеприимство, хм-м-м-м? Пойду-ка я расскажу обо всем Мэнипенни. Бьюсь об заклад, что его это не обрадует. Ведь ему снова придется приступить к своим обязанностям и начать упаковывать мои сундуки.

Не в силах вымолвить ни слова, Шелби смотрела ему вслед. Она стояла у никелированной плиты, прижав к губам свой маленький кулачок, пытаясь справиться с океаном слез, рвущимся из ее глаз наружу.

Когда Джеф и Мэнипенни уезжали с ранчо «Саншайн», Шелби, сославшись на головную боль, осталась в постели. Она не в силах была говорить с Джефом, боясь, что разрыдается, и будет отчаянно умолять его не покидать ее.

В душе он был рад, что избавлен от тягостного прощания. Да и что они могли сказать друг другу?

Джеф дал волю своим чувствам только еще один раз перед отъездом, с Чарли, который никому и никогда не расскажет о том, какие горькие слезы катились из его глаз, когда они в последний раз на рассвете объезжали ранчо.

Бен и Тайтес отвезли обоих англичан и горы их багажа в Коди на своей тележке, точно так же, как в тот день, когда они приехали, только теперь было лето — и не было Шелби. Лежа в постели, она ждала, пока стук колес отъезжающей повозки не затихнет вдали, потом поднялась и босиком прошла по дому.

Комната Джефа была похожа на келью монаха. Одежда, книги, туалетные принадлежности и сундук-гардероб с письмом леди Клементины — все, что принадлежало Джефу, исчезло. Единственным доказательством того, что он когда-либо жил в этой комнате, был еле ощутимый, присущий ему аромат, все еще стоявший в воздухе. У Шелби внутри все сжалось от тоски и горя. Она легла на его постель, отчаянно сжимая подушку, и слезы хлынули из ее глаз.

Как это могло случиться? Как сможет она вообще теперь жить без него?

Шелби плакала, пока у нее совсем не осталось сил, потом вышла в коридор. Комната Мэнипенни — тоже пустая, голая — напоминала ей о часах, которые она провела здесь во время его болезни. Это было началом самой необыкновенной дружбы в ее жизни. Обиделся ли он, что она не попрощалась с ним?

Может быть, они еще вернутся. Бывало, поезд просто не приходил! Может быть, Батч Кассиди и Санденс Кид со своей бандой нападут на него и ограбят, и тогда поезд не придет и не увезет Джефа и Мэнипенни!

Но когда Шелби вошла в столовую и увидела пачку бумаг, лежавшую на ее новой кружевной скатерти, она сердцем почувствовала правду. Джеф не вернется, даже если поезд опоздает. Это были бумаги, передающие ей его права на половину ранчо, и коротенькое письмецо, сдержанное, без всякого намека на чувства с начала до конца. Джеф напоминал ей о том, что они договорились не оставлять Вивиан Кролл своим вниманием:

«Я уверен, вы отыщете возможность облегчить ее положение, даже и без моей помощи. Только будьте осторожны!», просил ее заботиться вместо него о Чарли и заканчивал:

«Шелби, мне жаль, что все так обернулось для нас обоих, но я слишком себялюбив, для того чтобы перечеркнуть прошлое. У нас с вами были кое-какие приключения, мы вместе пережили незабываемые минуты, и мне бы хотелось думать, что жизнь наша благодаря этому стала лучше. Я буду вспоминать о вас с улыбкой, шалунишка… особенно когда услышу песенки вроде „Тем прекрасным, давним летом“.

Она огляделась по сторонам и увидела, что граммофон по-прежнему стоит на тумбочке у дивана, оставленный своим хозяином как напоминание о прошлом. Кто-то положил на него пластинку, и Шелби уже знала какую.

Сомнений не было — Джеф не вернется.

Глава тринадцатая

Баффэло Билл должен был приехать в Коди на торжественное открытие отеля «Ирма», назначенное на 18 ноября 1902 года, всего лишь через четыре дня. Утром в воскресенье, в день прибытия полковника Коди, весь город, казалось, двигался по направлению к станции, чтобы приветствовать его. Не только учреждения, но и жилые дома были украшены знаменами, вымпелами и портретами великого человека, а соседний городок Мититс прислал свой духовой оркестр, чтобы добавить великолепия этому знаменательному празднеству.

Шелби Мэттьюз и Вивиан Кролл катили рядышком на своих велосипедах, следуя в конце процессии из пары сотен экипажей, марширующих музыкантов и высших должностных лиц города верхом на лошадях, направляющихся по Шеридан-авеню к железнодорожной станции.

— Иногда я думаю — лучше бы он никогда не приезжал в Вайоминг, — заметила с тяжелым вздохом Шелби.

Вивиан озадаченно взглянула на нее:

— Полковник Коди?

— Что? А… нет, я говорю о Джефе!

Небо у них над головой было белесо-серым, и ветер, гнавший перекати-поле по улицам, безжалостно напоминал о приближении зимы. Шелби, поплотнее закуталась в кашне и добавила:

— Если бы я никогда не повстречала его, я бы не чувствовала теперь утраты.

Вивиан слегка улыбнулась подруге. Она понимала, конечно, что Шелби подавлена отъездом Джефа и вот уже, более трех месяцев продолжает тосковать по нему, но Вивиан трудно было особенно сочувствовать тому, кто наслаждался такой жизнью, о которой она могла только мечтать. Шелби ничто не угрожало, близкие любили ее, и, что самое главное, она могла сама распоряжаться своей судьбой.

— Я очень плохо веду себя?

Шелби подвела свой мужской велосипед поближе, чтобы коснуться затянутой в перчатку руки подруги.

— Обещаю, что не скажу больше ни слова об этом за весь день, пока мы вместе. Это слишком радостное событие, чтобы испортить его моими стенаниями… и, кроме того, я подозреваю, что у тебя есть трудности, о которых я не знаю. Это правда, Вивиан? И ты никогда не жалуешься, никогда даже словечком о них не обмолвишься.

Ее подруга не смотрела на нее, глаза ее были подернуты усталостью.

Мужество начало пробуждаться в ней давно, еще когда Шелби и Джеф, впервые вошли в ее скорбное существование. Она все еще была бессильна против бесчеловечного обращения Барта, но в душе ее нарастала отвага. Он мог продолжать истязать ее — и нравственно, и физически, — но это не сломит ее. Присутствие Шелби, озарявшее ее жизнь, и ее дорогого щеночка Вилли не только подбадривало ее, но и давало ей надежду на то, что впереди ее ждут лучшие дни. И все же она не рисковала полностью довериться своей подруге. Барт был способен на все. А потому она снова взглянула на Шелби и пробормотала:

— Да, ты и правда не можешь себе этого представить. Для меня было громадной победой получить разрешение приехать сюда сегодня.

— Разрешение? Как ты можешь такое говорить? Ты, кажется, его жена, а не раба.

Вивиан только вздохнула. Жизнь гораздо сложнее, чем Шелби думает, и она редко бывает безоблачной и справедливой.

Почувствовав ее мгновенную слабость, Шелби не отставала:

— Пожалуйста, скажи мне правду. Я ведь могу помочь тебе!

— Я…

Вивиан вдруг оборвала себя. «Ни слова больше», — подумала она. Она не должна больше ничего говорить, или она не сможет остановиться — и он как-нибудь проведает! Если она впутает в это Шелби, то лишь навлечет опасность на них обеих. А потому Вивиан постаралась переменить тему, указывая на гостиницу «Ирма», украшенную даже большим количеством флагов, чем остальные здания в городе.

— Ты посмотри только, какая красота!

Шелби проглотила свои мольбы и уговоры, зная уже по опыту — если Вивиан заупрямится, ее ни за что не удастся переубедить. Она только ласково улыбнулась ей и кивнула.

— Вот подожди, ты еще увидишь великолепный бар, который королева Виктория прислала полковнику Коди пару лет назад в благодарность за то представление в Лондоне, что он давал для нее. Задняя стенка, вся в зеркалах, сделана из чудесного резного вишневого дерева, и дядя Бен говорил, что бар было ужасно трудно доставить сюда. Его сделали во Франции, потом пароходом перевезли в Нью-Йорк, потом на поезде в Ред Лодж, в Монтану, а затем им пришлось разобрать его и привезти сюда на лошадях, в фургоне. Удивительно, правда? — Она радостно улыбнулась. — Мы, конечно, увидим этот бар на церемонии открытия отеля в среду вечером.

— Я просто не могу дождаться, когда ты мне расскажешь обо всем, — сказала Вивиан. — Обещай, что приедешь ко мне на следующий день! Надеюсь, у Барта найдутся дела на ранчо, и мы сможем спокойно поболтать. Теперь, когда снова наступает зима, — так быстро! — у него все меньше и меньше дел на улице, и этот маленький домик кажется таким… тесным!

— Но, Вив, я хочу, чтобы ты поехала на этот вечер со мной! — воскликнула Шелби. Она притормозила и полезла в карман пальто за приглашением, в верхней части которого было отпечатано изображение золотого бизона [8].

— Смотри, полковник Коди разослал таких тысячи, и на них не проставлено имя. Ты можешь пройти как наша гостья! Как же я смогу веселиться, если тебя там не будет?!

Вивиан отказалась взять приглашение с печатью, она лишь взглянула на него печально, уловив слова «Полковник У. Ф. Коди от всего сердца приглашает вас на торжество».

— Я не могу, Шелби. В четверг — День Благодарения. Это невозможно. Я знаю, Барт просто не разрешит мне. — Она помолчала. — Я боюсь оставлять Вилли, с Бартом. По правде говоря, мне и сегодня не стоит задерживаться.

— Но это же смешно! Что он может сделать — побить тебя, если ты его не послушаешься?

Она тут же пожалела, что так неосмотрительно сказала это: Вивиан побледнела как смерть, и ее глаза, всегда грустные, обреченные, наполнились слезами.

— О, Вив, прости меня! Но я не понимаю! Я знаю, что он грубиян, но ведь не может же он ударить тебя! То есть я хочу сказать, это так ужасно, что просто невозможно себе представить!

Маленький, нежный подбородок Вивиан дрожал, когда она снова садилась на велосипед.

— Ты просто не понимаешь, какая ты счастливая! Тебе есть, за что благодарить судьбу!

Шелби смотрела, как Вивиан отъезжает от нее, догоняя торжественную процессию, встречающую полковника Коди. Она была потрясена, испугана, ее мучила совесть — все смешалось в ней; как могла она быть настолько слепа? А теперь, когда правда открылась, что она может сделать, чем помочь?

«Ох, Джеф, как же мне плохо без тебя!» — думала Шелби. Однако она попыталась проглотить комок, застрявший в горле, и спрятала приглашение в карман, прежде чем нажать на педали, чтобы догнать Вивиан. Придется ей как-нибудь обойтись без Джефа и найти способ спасти своего дорогого друга от мужа, который оказался, куда большим негодяем, чем Шелби могла вообразить.

— Господи Боже, Шел, перестань же ты без конца говорить об этой Вивиан Кролл! — взмолился Бен, когда племянница помогала ему завязывать галстук. Они стояли в кухне среди остатков праздничного, в честь Дня Благодарения, обеда, с аппетитом съеденного всеми мужчинами ранчо «Саншайн».

— Сегодня такой торжественный день, и ничего хорошего не получится, если мы испортим его себе, непрестанно переживая из-за нее! То есть мне тоже, конечно, жаль ее, но ведь не я же на ней женился!..

Чувствуя, как ее грозный взгляд прожигает его насквозь, Бен оборвал себя на полуслове.

В сердце все время жила боль, ей было больно при каждом вздохе, но она понимала, что в одном дядя Бен прав: сегодня особенный вечер, и ничего не изменится к лучшему, если он будет испорчен ее тревогами из-за Вивиан или тоскою, по уехавшему Джефу.

— Боже милостивый! — воскликнул Тайтес, входя в комнату. — Ну и красавцы же вы оба! Ох, Шелби, дорогая, если бы только родители сейчас тебя видели! Как они гордились бы тобой! Ты так же хороша, как твоя мать, а, должен сказать, я всегда считал ее самой очаровательной женщиной в мире!

— Вы ужасно любезны, мистер Пим.

Она чмокнула маленького корнуолльца в его обветренную, красную щеку.

— Все женщины в гостинице «Ирма» будут мне завидовать, что у меня два таких замечательных кавалера!

Это был незабываемый вечер, в особенности потому, что Бен Тайтес и Шелби ни разу не одевались так роскошно со времени их приезда в Вайоминг. Напомнив мужчинам, что им нужны выходные костюмы для церкви и торжественных случаев, Шелби сумела убедить их купить одежду для сегодняшнего празднества. Оба они были в темных однобортных костюмах с галстуком-бабочкой и в полосатых жилетах, из карманов которых свисали цепочки для часов. Шелби уговорила их также купить себе теплые длинные пальто, вполне пригодные и для сегодняшнего случая, и для того, чтобы не мерзнуть всю долгую зиму. Свежевыбритые, благоухающие лавровишневой водой, они были готовы к торжеству.

Шелби, крутанулась на одной ножке, показывая свой собственный наряд. Платье из бледно-желтого шелка, оттеняющее, ее удивительный цвет волос, было с глубоким вырезом, и вырез и рукава были отделаны кружевом. Пояс из изумрудно-зеленого шелка обвивал тоненькую талию Шелби, так что лиф платья и его подол казались еще пышнее. Волосы ее были уложены в высокую прическу, которая так шла к ее прекрасным глазам. Щеки порозовели от возбуждения, а ее единственное украшение — жемчужное, в четыре нити, колье, поблескивавшее у нее на шее, чудесно гармонировало с прелестным цветом ее лица.

— А ты уверена, что мы могли позволить себе всю эту роскошь, — пробормотал Бен, держа подбитую лисьим мехом пелерину племянницы.

Шелби застегнула ее у ворота, потянулась за муфточкой из такого же лисьего меха и терпеливо улыбнулась ему:

— Ты же прекрасно знаешь, что у нас порядочная сумма в банке благодаря Джефу. Я не собираюсь ее попусту растрачивать, но не можем же мы уронить честь нашей семьи! Я уверена, что и папочка и мама потребовали бы, чтобы у нас, у всех троих, была приличная одежда на выход.

— У тебя было полно вещей дома, если мне не изменяет память, но ты же заупрямилась и ни за что не желала их брать, — проворчал Бен. — Ты собиралась разгуливать тут не иначе как в меховых штанах и в ковбойской шляпе!

— Ну… возможно, я немного подросла с тех пор. Тайтес ткнул Бена кулаком в бок:

— Вот и радуйся, и перестань вести себя, как прижими стый старый холостяк!

— Ну, знаешь ли! Не так уж я и стар! Вот увидите, я еще женюсь!

Тайтес и Шелби изумленно переглянулись, потом расхохотались. Они вышли из дома, уселись в легкую, с кожаным верхом, коляску и отправились в Коди.

— Жаль, что нет снега, — заметил Бен, когда их начал пробирать холод. — На санях в такой морозный вечер мы добрались бы гораздо быстрее.

Однако волнение не давало им замерзнуть, так что поездка по Саут-Форкроуд не показалась им долгой. Небо было глубокое, темно-синее, чуть тронутое розовым, там, где его касались громадные вершины гор, но к тому времени, когда они подъехали к Коди, уже совсем стемнело и в воздухе закружились снежинки, словно специально заказанные Баффэло Биллом по случаю сегодняшнего празднества.

Десятки экипажей и даже легковых автомобилей теснились вокруг гостиницы «Ирма» на углу Шеридан-авеню. Громадное, из желтого песчаника, здание и в самом деле было главным украшением города — слишком великолепное для его немногочисленного населения, однако воплощающее в себе образ самого Баффэло Билла и того города, который он основал. Вокруг не было больше никаких зданий — отель стоял один, на фоне залитых лунным светом гор.

— Он никогда не получит прибыли, — заметил Бен, когда они подъехали ближе. Свет сиял во всех окнах, люди толпились на террасе, почти кольцом охватывавшей гостиницу; гости стояли и на балконе второго этажа, куда выходили угловые апартаменты.

— Я слышал, там в каждой комнате телефон, — восторженно сказал Тайтес.

— А я считаю, полковник Коди просто молодец, что сделал такое для города, — сказала Шелби, — и я лично думаю, что «Ирма» в конце концов, будет приносить доход! Все больше и больше туристов едет в Йеллоустонский заповедник, и вот посмотрите, эта гостиница станет просто необходима — здесь они смогут отдохнуть, прежде чем двинуться дальше.

— Коди строит также отель и у восточного въезда в парк, — сообщил Бен. — Он назовет его «Пахаска». — Он вдруг умолк при виде элегантной молодой дамы, улыбавшейся ему со ступеней отеля. — Эй, почему мы теряем время? Пойдемте, праздник сейчас начнется!

Шелби вошла в гостиницу «Ирма» под руку с Тайтесом, счастливая, улыбающаяся и очаровательная… и все-таки постоянно сознающая ту пустоту в своем сердце, которая болью отдавалась в ней с того дня, когда Джеф вернулся в Англию. Такие события, как сегодня, должны были бы помочь ей забыть о нем, но Шелби, напротив, тосковала по нему еще сильнее. Они с ним столько раз говорили о Баффэло Билле и о том, как продвигается строительство его отеля, — и всем, что она сегодня видела, ей хотелось поделиться с Джефом.

— Вот бы наш друг Джеф порадовался сегодня, — пробормотал Тайтес, понимая, что лучше уж высказаться прямо. Быть может, это успокоит ее, поможет ей рассеяться, пусть даже его и нет рядом.

Шелби моргнула. В горле у нее стоял комок, мешавший ей говорить, и она лишь кивнула в ответ.

— Я понимаю больше, чем ты думаешь, малышка.

Он потрепал ее по плечу, поцеловал в щеку и взял ее накидку.

— Пойдем, и посмотришь, что все мужчины будут у твоих ног.

Она оглядела себя, краснея, потом посмотрела на Тайтеса:

— Папа был бы рад, что вы так заботитесь обо мне, мистер Пим. Дядя Бен, конечно, хочет, как лучше, но…

— Да разве же я не знаю его! Я пытался сладить с этим парнем, еще, когда он мне и до пояса не доставал!

Тайтес понял, она стесняется войти одна в толпу гостей, быть может, оттого, что многие и так уже смотрели на нее, а потому он взял все в свои руки.

— Давай-ка найдем, где нам выпить по бокалу шампанского, а?

Гостиница Баффэло Билла была роскошной. Просторный вестибюль был прекрасно обставлен. Вдоль одной стены полукругом располагалась обшитая деревом стойка. Модные обои были украшены портретами Баффэло Билла и его необыкновенных друзей. В дальнем конце зала, высоко на стене, прямо перед глазами Шелби, висели головы каких-то животных, по всей видимости, лосей. В самом центре холла она увидела громадный круглый диван, обитый стеганой кожей, на котором сидели пятеро пожилых гостей. Кое-какая мебель была не совсем во вкусе Шелби, но она, несомненно, была великолепна.

В холле было полно народу, некоторые здоровались с ней, но явно немногие узнавали ее в этом наряде. Они привыкли видеть ее всегда в брюках, сапогах и с косами.

Оркестр играл «Птичку в золотой клетке». Шелби заглянула в громадную обеденную залу, чтобы посмотреть на музыкантов и гостей, которые начали танцевать. Бен был там, танцуя с очаровательной девушкой, заговорившей с ними у входа. В баре огни газовых ламп отражались в зеркалах за стойкой, подаренной Коди королевой Викторией, и Шелби с минуту смотрела на нее, затем оглядела массивные бильярдные столы, гнутые стулья и отделанные деревянными панелями кабинки в другом конце зала.

— Вот твое шампанское, малышка, — проговорил Тайтес, трогая ее за локоть. — Я слышал, Коди сам выступит с речью перед гостями у подножия лестницы. Пойдем, послушаем?

Ее взволновала эта новость. В день приезда Коди на станцию толпа была слишком огромной, и Шелби не удалось подойти к нему поближе, хотя Коди был другом семьи и останавливался в их доме, когда Фокс Мэттьюз решил купить ранчо «Саншайн». К тому же Вивиан нужно было вернуться домой пораньше… и Шелби неудобно было говорить о своем знакомстве с невероятно знаменитым полковником Уилльямом Ф. Коди. Она начинала понимать, как разнится ее судьба с судьбой Вивиан, и не хотела лишний раз расстраивать подругу.

И все же, подходя к лестнице, Шелби пожалела, что Вивиан здесь нет, и она не может насладиться этим торжественным вечером как истинная леди, какой она и была. Почему Вивиан не может жить той жизнью, которую сама Шелби считала обычной, само собой разумеющейся? Она имеет на это право!

Коди остановился на середине лестницы, окруженный, с обеих сторон своими дочерьми: Ирмой, чьим именем была названа гостиница, и Артой. Обе девушки были хорошенькие и прекрасно одеты. Полковник Коди находился явно в приподнятом настроении, хотя и выглядел немного утомленным, — но это и не удивительно, если учесть его возраст, который приближался к шестидесяти, и его изнурительную, заполненную до отказа жизнь. Длинные волосы поседели, как и его бородка, клинышком и усы, но вид его по-прежнему был полон достоинства и обаяния. Шелби читала в газетах о смерти в конце октября мужа Арты, Хортона Боула. Боул покончил с собой в гостинице «Шеридан», принадлежавшей его тестю, и Шелби решила, что семья хорошо держится, несмотря на эту трагедию.

Оркестр заиграл «Да здравствует наш вождь!», но Баффэло Билл, вскоре попросил тишины. Представив собравшимся своих дочерей, а также администратора и служащих гостиницы, он произнес:

— Тем, кому интересно, как я хотел бы остаться в памяти людей, отвечаю: я хочу, чтобы меня запомнили как пионера и строителя цивилизации, а не просто как хорошего парня и директора шоу «Дикий Запад». Я вложил гораздо больше усилий в первое, чем, в последнее. Я люблю долину Бигхорна всем моим существам, и эта гостиница значит для меня больше, чем кто-либо из присутствующих может себе представить. Такие вечера, как сегодняшний, золотыми буквами вписаны в мою жизнь, и я клянусь вам, мои дорогие друзья и соотечественники, что сделаю все для того, чтобы о гостинице «Ирма» заговорил весь Запад! Коди помолчал, потом продолжил:

— Сегодня я также имею честь объявить о помолвке моей обожаемой дочери Ирмы с лейтенантом Кларенсом Стоттом, который служит сейчас в Форт-Маккензи, в Шеридане, в Вайоминге. Это действительно знаменательный день для семьи Коди!

Толпа в ответ взревела, приветственные крики наполнили здание, а оркестр снова заиграл «Да здравствует наш вождь!». Поскольку мэр Эдварде, был прикован к постели из-за сломанной ноги, его заместитель Риджели подошел к Коди и от имени жителей города восславил достоинства немолодого директора шоу. Затем, когда торжественная часть вечера закончилась, Баффэло Билл, призвал всех своих гостей есть, пить и веселиться. Шелби и Тайтес собирались уже вернуться в холл, когда Ирма Коди спустилась к подножию лестницы и негромко спросила:

— Не знает ли кто-нибудь, есть ли здесь сегодня мисс Шелби Мэттьюз?

Шелби, изумленная, подняла повыше руку в толпе:

— Это я!

Ирма ласково улыбнулась ей:

— Мой отец интересовался, как вы и ваш дядя управляетесь на вашем ранчо? Не могли бы вы оба пройти в его комнаты и поговорить с ним?

Тайтес пообещал прислать Бена, и мгновение спустя Шелби стояла между дочерьми Коди. Баффэло Билл уже поднимался по лестнице, увлеченно беседуя со своим другом доктором Пауэллом. Шелби невольно задумалась, где же сейчас жена Коди, Луиза, и почему никто ни слова не сказал о ней, расхваливая достоинства его семьи. Неужели слухи о разводе верны?

Что толку от славы, и таланта, и богатства, если не можешь разделить всего этого с любящей душой? Как это грустно, что рядом с полковником Коди не было его жены, которая смеялась бы вместе с ним, держала бы его под руку и заботилась о том, чтобы ему было хорошо. Шелби опять ощутила приступ тоски по Джефу.

Где он сейчас? Она не хотела даже думать о том, что он, может быть, уже женился на леди Клементине Бич… но трудно было забыть слова из ее письма жениху: «Маме не терпится начать приготовления к свадьбе, которая, как она надеется, будет на Рождество…»

— Давно вы уже живете здесь? — спросила Ирма.

— О, очень давно! Во всяком случае, мне кажется, будто прошло уже Бог знает сколько времени. Я приехала сюда из Дэдвуда в апреле.

Она улыбнулась обеим женщинам улыбкой, в которой смешалось множество разнообразных чувств.

— Со мной столько всего произошло с тех пор. Шелби тут же подумала, что ей следует попридержать свой язычок, так как настроение у сестер Коди не могло быть одинаковым. Ирма была влюблена и собиралась выходить замуж, тогда как муж Арты только что покончил с собой, надышавшись хлороформа, и оставил ее одну с двумя детьми.

К счастью, когда они подошли к апартаментам полковника Коди, Шелби не пришлось разговаривать сразу с обеими женщинами. Арта вышла в другую комнату, и Ирма радостно защебетала о своей приближающейся свадьбе.

Угловые комнаты, которые Коди оставил для себя, были великолепны. Маленькая гостиная и две спальни были обставлены элегантной дубовой мебелью, ванная прекрасно оборудована. Как и внизу, на стенах висело много портретов Баффэло Билла. Поскольку отец Ирмы в эту минуту был чем-то занят, она предложила Шелби пока что осмотреться.

— Все хотят поговорить с ним, и он всегда к услугам каждого, — объяснила она.

Шелби решила пройти через спальню и выйти на террасу, устроенную на крыше веранды. Большое угловое окно выходило на просторный балкон, огороженный только низкими поручнями. Это было прекрасное место для того, чтобы скрыться от царящего в отеле столпотворения, и Шелби вышла на свежий, морозный воздух и глубоко вдохнула его в себя. Растущий, беспокойный городок Коди расстилался внизу, посеребренный лунным светом и запорошенный снежными хлопьями. В большинстве домов было темно, так как почти все жители присутствовали на празднике.

— Как жаль, что Джеффри Уэстону пришлось вернуться в Англию, — мягко произнес чей-то голос за ее спиной. — Я тоже скучаю без него.

— О! — Шелби прижала ладонь к груди, стремительно обернувшись. — Я не знала, что здесь еще кто-то есть!

В сумеречном полусвете она узнала Джейкоба Швуба, и сердце ее забилось при воспоминании о том счастливом дне, который они с Джефом провели в «Коди трейдинг компани».

— Я не хотел напугать вас, Шелби, но вы казались такой одинокой, и я подумал, что могу угадать причину.

— Вы можете? Неужели мои чувства к Джефу столь очевидны?

Джеки Швуб успокаивающе улыбнулся ей, потом снял свои очки в проволочной оправе и, протирая их, заговорил:

— Я знаю, оба вы отрицали, что между вами что-то есть, в тот день, когда заходили в мой магазин, но со временем я все лучше узнавал Джефа, и он перестал скрывать от меня свои чувства к вам.

Сердце Шелби отчаянно колотилось, ноги ее подкашивались.

— Я… Мне что-то холодно. Может, нам лучше вернуться в дом?

Он взял ее под руку и провел через высокую балконную дверь; в мягком сиянии газовых ламп Швуб казался еще более благожелательным, чем обычно.

— Я просто подумал, вы должны знать, что Джеф любит вас. Все, что он покупал — от граммофона до велосипедов и рояля, — было для него, лишь возможностью выразить свою любовь.

Она была так потрясена, что ей казалось, голос доходит до нее как сквозь дымку.

— Рояль?

— Он прибудет на этой неделе, — сияя, сообщил Джеки. — Джеф заказал его, когда покупал велосипеды.

Ей отчаянно хотелось поверить ему, но она боялась себе это позволить.

— Я знаю, что нравилась Джефу, но, если это было нечто большее, почему же он не остался?

— Кто знает? Быть может, он сомневался в вас.

Он пожал плечами и бросил взгляд на тот конец залы, где Бен Эйвери и его партнерша беседовали с полковником Коди.

— Видите вон ту девушку? Вы знаете, кто она?

— Нет…

— Это Этта Фили. Когда она только приехала из Ред Лоджа, все думали, что она леди, и о ее прибытии сообщили в колонке «Светской хроники». Теперь уже некоторые стесняются появляться в ее обществе… дело в том, что она содержательница самого большого… — Джеки подыскивал наиболее приличное слово, — …веселого дома в Коди. Но Этта очень милая девушка. Она моя постоянная покупательница и тратит уйму денег на свое… заведение, и это хорошо для города…

— А мой дядя знает, кто она?

— Вероятно. Но я заговорил о ней с вами, потому что она подошла как-то раз к Джефу в моем присутствии. Этта очень ясно выразилась тогда о своих намерениях.

Он улыбнулся при этом воспоминании.

— Я думаю так: если бы Джеф не любил вас, он, пожалуй, захотел бы познакомиться с ней поближе. Что ему было терять? Она пригласила его, и он отказался наотрез. Единственные мужчины в городе, которые так поступают, или влюблены до безумия, или скованы брачными узами.

— Мистер Швуб… что толку мне знать обо всем этом? Слезы блеснули на глазах у Шелби, и она вздохнула так, будто громадная, невыносимая тяжесть давила ей на грудь.

— Мысль о том, что Джеф по-настоящему любил меня, только сильнее заставляет меня страдать! Я все время тоскую о нем. Я верю, что он был — и остается — предназначенным мне судьбой, но этому уже не бывать. Он вернулся в Англию, к другой жизни, и он обручен с другой женщиной!

Он был, казалось, ошеломлен.

— Моя дорогая девочка! Я только подумал, то есть, я хочу сказать — неужели нет никакой надежды, никакой возможности перекинуть мост через пропасть, которая вас разъединяет?

Взяв у него платок, Шелби тихонько высморкалась и покачала головой:

— Думаю, я обречена, провести остаток моей жизни, занимаясь хозяйством на ранчо и ухаживая за мужчинами. Я стану взбалмошной старой девой, присматривающей за своим старым холостяком-дядюшкой…

— Не могу себе представить, чтобы вас ожидала такая участь!

Джеки простить себе не мог, что так расстроил ее.

— Шелби, дорогая, я вижу, полковник Коди машет нам и указывает на вас. Вы уже достаточно оправились, чтобы поговорить с ним?

Шелби была похожа на маленькую, нежную голубку в своем чудесном платье и со своими поднятыми, уложенными в высокую прическу волосами; не очень-то уверенно, но храбро она направилась туда, где стояли Бен, Баффэло Билл и пользующаяся печальной известностью Этта Фили.

Этта первая поздоровалась с ней, протянув обе руки ей навстречу:

— Я так много слышала о вас, мисс Мэттьюз! Чересчур надушенная и нарумяненная, с крашеными по всей вероятности, волосами, она тем не менее казалась искренной.

Шелби в свою очередь поздоровалась с ней, взглянула на Бена — вид у того был пылкий и немного смущенный — и положила свою ручку в перчатке на ладонь Коди. Он низко наклонился, целуя ее; его острая бородка слегка качнулась. Тут Бен, словно по команде, откашлялся и заявил, что они с мисс Фили пойдут вниз, выпьют чего-нибудь прохладительного.

Коди пристально посмотрел на Шелби:

— Мисс Мэттьюз, мне хотелось бы кое-что обсудить с вами. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

— Разумеется, сэр! Я чувствую себя польщенной!

Это ему понравилось. Сжав ее руку повыше локтя, Коди подвел ее к длинному роскошному дивану в углу гостиной. Что-то в его лице побудило других гостей, находившихся поблизости, оставить их наедине.

— Могу я быть с вами откровенным, мисс Мэттьюз? Когда она усиленно, горячо закивала, он улыбнулся.

— Вы очаровательны, и мне известно, что вы также очень талантливы. Это правда, что вы искусная наездница… и что вы необыкновенно метко стреляете?

— Мне бы не хотелось показаться тщеславной, но — да, это правда, сэр! Я очень люблю скакать верхом и заарканивать лошадей, и особенно — стрелять. Я могу заниматься этим целыми часами. Дядя Бен помог мне освоить несколько замечательных трюков.

Шелби уже снова улыбалась, оправившись после разговора с Джеки Швубом.

— Должен признаться, я боготворю Анни Оукли.

Вид у него был необыкновенно довольный, затем его лицо омрачилось.

— Не знаю, известно ли вам, что и у меня, и у моего шоу «Дикий Запад» выдался очень трудный год. Вы слышали о моем несчастном зяте? Ах да, это же наверняка было во всех газетах… Да, ну и помимо этой трагедии были и другие неприятности. Мой старый друг и компаньон Нейт Салсбери болел и почти не мог разъезжать с труппой… Он тяжело вздохнул:

— Быть может, самым большим ударом было крушение поезда, на котором вся наша труппа ехала год назад. Мы потеряли больше сотни наших цирковых лошадей, среди них был и мой собственный конь Олд Поп.

Шелби ахнула. Глаза Коди на миг затуманились, потом он потрепал ее по руке:

— Да, юная леди, боюсь, это правда. Нам еще повезло, что люди остались живы, но Анни Оукли была так тяжело ранена, что много месяцев провела в больнице.

— О Боже! Я не знала об этом!

— М-да… мы постарались, чтобы это не попало в газеты, надеясь, что она полностью поправится. Однако теперь это кажется маловероятным.

Его завораживающий, властный взгляд остановился на Шелби.

— Признаюсь, в последнее время у нас возникли также некоторые затруднения с деньгами, и я беспокоюсь об успехе нашего предстоящего турне за границу без Анни, которая собирала толпы зрителей.

— Но, полковник Коди, ваша труппа и так до отказу забита звездами, а ваши эффектные зрелища, такие, как нападение индейцев на обоз белых колонистов! Люди к вам валом повалят — с Анни Оукли или без нее!

— Я не собираюсь испытывать судьбу, мисс Мэттьюз. Шелби растерялась. Воздух был густым от сигаретного дыма и духов, от жаркого скопления людских тел и тепла соседней батареи отопления. Для чего Баффэло Билл говорит ей все это?

— Я вижу, вы слишком скромны, чтобы догадаться о моих намерениях, так что не стану больше держать вас в неведении, — весело сказал Коди. — Мисс Мэттьюз, я хочу, чтобы вы заняли место Анни Оукли, исполняя роль девушки-меткого стрелка в шоу «Дикий Запад». Мы отплываем в Англию 15 декабря!

Шелби пристально посмотрела на него, издала легкий изумленный возглас и упала на пол без чувств.

Глава четырнадцатая

— Я просто не могу поверить, что упала в обморок! — кричала Шелби, и голос ее казался особенно громким в крохотной землянке Вивиан. Она с возмущением потрясла головой: — Не выношу женщин, которые чуть что — хлопаются в обморок! И вот я сама — в такую решительную минуту в моей жизни — вдруг оказалась, в таком дурацком положении!

— Глупышка!

Вивиан рассмеялась и погладила Вилли, который все еще был маленький и легкий, как пушинка. Он был с нею неразлучен, следуя за ней по пятам, пока она занималась домашними делами, а в остальное время, лежа рядом с ней свернувшись клубочком.

— Думаю, это случилось из-за того, что ты была в корсете. Ты не привыкла так затягиваться. К тому же, судя по всему, ты нисколько не упала из-за этого в глазах полковника Коди, так что перестань терзаться.

Они вместе, сидели за обшарпанным столом, накрытым скатертью, которую Вивиан вышила с таким кропотливым старанием. Скатерть, как и все остальное в доме Барта Кролла, была уже истерта и заляпана, там, где он прикасался к ней. Если бы Шелби не так дорога была Вивиан, ноги бы ее не было в этой лачуге. Дом вызывал у нее отвращение с первого дня, когда она побывала здесь душным, засушливым летом, но теперь было даже хуже, так как он совсем не проветривался. Глаза у Шелби слезились от дыма.

Вивиан словно прочитала ее мысли.

— Если бы в этом доме была любовь, — я могла бы быть счастлива, несмотря ни на какие лишения… Она попыталась улыбнуться. — Хорошо еще, что на улице слишком холодно и не идет дождь! В последний раз дождь шел два дня подряд, не переставая, и мне приходилось держать зонтик над головой, когда я что-нибудь готовила у плиты.

— Наша крыша тоже иногда протекает, — солгала Шелби.

— Я бы не жаловалась, если бы сквозь щели текла одна только дождевая вода, но крыша у нас покрыта землей и дерном. — Она отвела глаза. — И оттуда падают большие комья грязи, которые попадают в суп, и на мое шитье, а иногда и мне на лицо, когда я сплю.

Шелби не знала, что ей делать, и только накрыла своей рукой руку подруги.

— Ох, Вивиан, может быть, ты все-таки передумаешь и поедешь со мною в Англию?

Ей казалось, что Вивиан может изменить свое решение — передумала же она сама, — нужно только проявить достаточно упорства.

— Я тоже сначала решила, что это невозможно. Но все убеждали меня, что это для меня самое лучшее, даже если Джеф и не захочет со мной увидеться.

Вивиан уже с радостью представляла себе, как Шелби и Джеф снова встретятся. Еще с той звездной ночи, когда они выкрадывали коров Шелби, и он так ласково говорил с ней, она чувствовала, как сердце ее всякий раз вздрагивает при встрече с ним. Это была невинная тайна — ее девчоночье увлечение Джеффри Уэстоном: оно не имело ничего общего с истинной любовью ее лучшей подруги. Быть может, именно поэтому Вивиан так волновалась за Шелби. Она не надеялась, что ее собственные мечты могут когда-либо исполниться, но Шелби — другое дело. Она была просто очарована ею.

— Ты должна написать мне тотчас же, как только вы с ним встретитесь в Англии, — тихо сказала Вивиан. — Я хочу знать все до мельчайших подробностей, каждое слово, которое вы скажете друг другу, ладно?

— Нет. Я ничего не расскажу тебе.

Вивиан, казалось, опешила.

— Но почему? Я обещаю, что никому больше не расскажу. Ты же знаешь, что можешь доверять мне, Шелби!

— Не в этом дело. Я хочу, чтобы ты сама была там! Мне нужен кто-нибудь, кто будет помогать мне. Даже полковник Коди посоветовал мне взять горничную, которая следила бы за моими костюмами и присматривала за вещами во время путешествия. Единственный человек, которого я хочу видеть рядом с собой, — это ты, Вив!

Они смотрели друг на друга, ни слова не говоря о главном. Шелби хотела, чтобы Вивиан оставила Барта, развелась и начала бы новую жизнь в Англии. Чистый, неприкрытый страх в глазах Вивиан был красноречивее всяких слов.

— Ты что, собираешься оставаться здесь на всю жизнь? — настойчиво спросила Шелби, и голос ее дрогнул. Ее подруга отвела глаза в сторону.

— Почему ты никогда не смотришь мне в глаза, когда я пытаюсь поговорить с тобой об этом? Чем он сумел так запугать тебя, что ты готова терпеть эти мучения вечно?

Вивиан сжала губы, потом прошептала:

— По крайней мере, у меня есть мой дорогой Вилли. И Барт, может быть, не доживет до глубокой старости. Он и так уже ужасно кашляет от этих своих сигарет.

— Но, Вив, неужели ты сама не чувствуешь, как глупо это звучит? Тебе необходима любовь людей, а не только собаки. И зачем тебе жертвовать своим будущим, дожидаясь, пока Барт умрет?

— Иногда я думаю, что животные умеют лучше любить, чем люди, потому что они ничего не требуют, никого ни в чем не обвиняют, не насилуют и не предают.

Ее тонкая рука погладила серую, курчавую шерстку Вилли.

— Что касается Барта… Как ни странно, я обязана ему жизнью. После того как все мои родные погибли на том ужасном пожаре и я оказалась на улице в Сент-Луисе в суровую зиму, я и правда думала, что замерзну или умру от голода. Барт привез меня сюда и дал мне пристанище…

Шелби хотелось встряхнуть ее.

— Какой ценой!

Ей хотелось плакать при виде исхудалого, прозрачного личика своей подруги, ее глубоко запавших голубых глаз и тусклых волос.

— Твоя жизнь тоже имеет значение! У меня нет сестры, и временами мне кажется, будто мы с тобой сестры. Я так сильно люблю тебя! Как я могу уехать в Англию и оставить тебя здесь, с этим чудовищем?

— Не беспокойся за меня. Ты должна ехать. Я хочу, чтобы ты поехала.

Шелби покачала головой:

— Мне нужно идти домой укладываться, но это не значит, что я сдаюсь. Мне только хотелось бы иметь, побольше времени, чтобы суметь уговорить тебя, прежде чем я уеду в Англию.

— Ты говорила, что шоу «Дикий Запад» отплывает из Нью-Йорка только в середине декабря?

— Да, но я хочу навестить родителей, а поезда туда сейчас ходят только два раза в неделю, так что мне придется уехать завтра.

Они встали, и Шелби, шагнув вперед, отважилась обнять Вивиан. Ее подруга явно боялась каких-либо прикосновений, даже когда ее обнимали друзья, и стояла опустив руки, прижав их к своему до боли тоненькому, хрупкому телу.

— Я ненавижу прощания. Я ужасная трусиха, когда дело доходит до того, чтобы сказать «прощай». Ты знаешь, я даже оставалась в постели, чтобы не видеть Джефа, когда он уезжал! — Шелби вздохнула. — Если ты не придешь на наше ранчо с уложенными чемоданами сегодня вечером, я сделаю все, что в моих силах, чтобы заехать сюда по дороге на станцию и еще раз попытаться переубедить тебя.

— Не надо… Я хочу сказать, если Барт будет здесь, мне станет только хуже после того, как ты уедешь.

Глубокое сочувствие захлестнуло Шелби, и слезы обожгли ей глаза.

— Ох, Вив, ну зачем ты так мучаешь себя?

Подруга ее снова отвела глаза, покачивая головой, потом крепко зажмурилась, чтобы Шелби не увидела всей глубины ее отчаяния. Маленький Вилли заскулил и лизнул ей руку.

Когда Барт Кролл увидел, как Шелби Мэттьюз отъезжает от его дома, он был так взбешен, что нечаянно откусил кончик своей сигареты и, прожевав, проглотил его. Эта гадина, сводила его с ума. Она выкрала обратно своих коров, он знал это наверняка. Он видел их на ее земле, теперь уже с клеймом — с этим идиотским солнечным кругом.

Она скакала по степи, как дьявол, заарканивая лошадей и стреляя, одетая так, будто она воображала себя ковбоем. Сегодня на ней был широкий, доходивший ей до пят плащ, развевавшийся вокруг сапог, голова была замотана шарфом, а сверху нахлобучена старая ковбойская шляпа. Ее длинная рыжая коса развевалась по ветру, такая же нахальная, как и сама Шелби.

Барту хотелось убить ее. Просто пульнуть в нее и все, — бум! — прямо в сердце из большого ружья. Он мечтал также оттрахать ее, так сильно, чтобы она плакала, умоляя его о пощаде. Может быть, он связал бы ей руки за спиной и повалил лицом на стол, вонзаясь в нее сзади, как в собаку. Кролл не знал, чего ему хочется больше — трахнуть ее, или убить.

Он также был голоден, как волк. Спешившись, он вошел в дом и обнаружил, что на плите ничего не варится. Хуже того, Вивиан сидела у стола, уставившись в пространство мечтательно, как полоумная, поглаживая эту безмозглую собачонку.

Барт постарался не раздражаться. Он только дал ей пощечину и крикнул:

— Ленивая сука! Чем это, черт бы тебя подрал, ты тут занимаешься? Где мой обед? Ты что думаешь, здесь тебе гостиница и тебе тут будут прислуживать?

— Нет, Барт. Прости меня.

Она вскочила, опустив глаза, и подтолкнула сжавшегося в комок Вилли под стол. Обычно, когда она слышала, что муж идет, она запирала собачку в сарае, где та была в безопасности и не попадалась Барту под ноги.

— Шелби заходила попрощаться. Она будет вместо Анни Оукли участвовать в шоу «Дикий Запад».

Барт только злобно, пронзительно взглянул на нее.

— Боюсь, из-за этого я потеряла много времени. Я сейчас же приготовлю тебе поесть…

— Я не собираюсь сейчас есть.

К горлу ей подкатила тошнота, когда она услышала знакомые нотки в его голосе. Делая вид, что не понимает, Вивиан поспешила к плите и потянулась за чугунной сковородой. Рука ее так дрожала, что сковородка задребезжала о горелку, и Вилли высунулся из-под скатерти.

— А ну-ка ложись, да поживее! В горле у нее стало сухо.

— Пожалуйста, Барт, не сейчас… пожалуйста!

Она сама слышала, как жалобно звучит ее голос, и презирала себя за тот ужас, который он вызывал в ней. Когда Барт подошел к ней и вывернул руку ей за спину, Вилли выскочил из-под стола, яростно рыча. Он бесстрашно схватил фермера за ногу.

— Пошел вон, паршивец!

Кролл, изо всей силы пнул собачку ногой, так что та пролетела через тесную комнатушку. Но это не устрашило Вилли, и он тотчас же снова встал на защиту своей хозяйки.

Вивиан заплакала, и это была ее ошибка. — Пожалуйста, Барт, прошу тебя, не обижай его. Я сделаю все, что ты хочешь, только не обижай Вилли. Я так люблю его…

Он запихнул щенка в ящик комода, задвинул его и схватил ее сзади за юбку.

— Ну, ты, быстро, полезай в постель, да раздвинь пошире ноги!

«Пожалуйста, Господи, — беззвучно взмолилась Вивиан, падая на убогую кровать, — сделай так, чтобы я ничего не чувствовала». Барт уже был тут, задирая ей юбки. Когда он тяжело навалился сверху, его кислый, зловонный запах ударил ей в ноздри, так что ее чуть не вырвало. Отвернув лицо в сторону, она крепко зажмурила глаза и затаила дыхание, мечтая ничего не чувствовать, не давиться от тошноты, не всхлипывать слишком громко. Его руки всегда были грязные и шершавые, они, точно наждачная бумага, скребли по ее нежному животу. Он сорвал с нее белье, радуясь, что ей потом придется чинить его, и затолкал в нее палец, потом сразу два, урча и причмокивая, как боров. Внутри у Вивиан было сухо, и, испуганная, она вскрикнула от боли.

Ему никогда не требовалось много времени на то, чтобы изнасиловать ее, но Вивиан казалось, будто ее затягивает в черную и страшную воронку, в глубины ада. То, что она лишена была возможности сопротивляться этому насилию над самой сокровенной своей сущностью, было хуже, чем его побои, от которых у нее иногда оставались черно-лиловые синяки. Это было насилие над ее душой.

Барт копошился в ней, но член его быстро опал. Он явно старел, и она каждую ночь молилась, чтобы поскорее пришло то время, когда самолюбие удержит его, наконец от новых попыток. Сегодня, однако, его мужская несостоятельность привела его в ярость. Он продолжал тыкаться в нее, осыпая ее проклятиями.

— Это ты виновата, ты, безмозглая сука! С таким же успехом, я мог бы трахать ледяную глыбу вместо тебя!

Как обычно, Вивиан лежала отвернувшись от него, с закрытыми глазами, как бы пытаясь отрешиться от унизительного испытания. Он с силой ударил ее по лицу, но она не ответила.

— Зачем я вообще с тобой тут валандаюсь? Какой с тебя прок?

Жилы взбугрились на его багровом лице. Он оторвался от нее, слез с кровати и застегнул штаны. Вивиан вся сжалась в комок, повернувшись лицом к стене.

— Точно, никакого от тебя проку, вот что! Мне куда лучше было одному!

— Тогда, может, я лучше уйду, — прошептала она.

— Черта с два ты уйдешь! Думаешь, я отпущу тебя? Ты мне всем обязана, тварь паршивая!

Вилли, не умолкая, скулил в ящике, но теперь он принялся взвизгивать, защищая Вивиан. Взбешенный своим собственным бессилием и холодностью жены, Барт, прищурившись, посмотрел на комод:

— Терпеть не могу эту баранью шкуру! Он только и делает, что тявкает, жрет мою еду, да болтается у меня под ногами! Зря я тебе позволил держать его.

Потянувшись за револьвером, он открыл ящик и, схватив Вилли за загривок, поднял его высоко в воздух. Щенок жалобно повизгивал.

— Пришел тебе конец, ублюдок!

Потрясенная, едва сознавая, что происходит, Вивиан села на постели; глаза ее казались огромными на мертвенно-белом лице.

— Ч-что? Ты ведь не хочешь…

Довольный, что ему удалось задеть ее за живое, Барт Кролл широко ухмыльнулся, показывая свои испорченные, пожелтевшие зубы.

— Пора тебе напомнить, кто здесь хозяин, мерзкая шлюха!

С этими словами он вышел за дверь, одной рукой держа за загривок, повизгивающего Вилли и сжимая револьвер в другой.

Вивиан пронзительно закричала; крик этот леденил кровь, в нем звенела вся яростная, неприкрытая боль, таившаяся в ее душе. Ноги у нее подкосились, но она, покачнувшись, шагнула к нему с криком:

— Не-е-е-е-ет!..

За окном щелкнул выстрел.

Дьявольский хохот Барта толкнул Вивиан к двери. Это только одна из его отвратительных шуток! Не может же этого быть! Когда она переступила через порог и вышла на грязный двор, то увидела Вилли — скорченный серый комочек, лежащий у коновязи. Кровь струйкой сочилась из его маленькой расколотой головы.

Шелби старалась особенно не предаваться размышлениям, перестирывая одежду и укладывая вещи в дорогу. Если бы она стала задумываться о том, что оставляет ранчо, и как сильно будет скучать, она с ума бы сошла от горя, а потому она просто говорила себе, что уезжает на зиму. Тем более, что зимы на ранчо такие длинные. Полковник Кода настоял, чтобы они не подписывали контракт, и это, в конце концов убедило ее согласиться. Если к весне ей не захочется больше выступать в шоу, она сможет вернуться в Вайоминг.

Шелби старалась также не задумываться особенно о шоу «Дикий Запад». Она гордилась своим умением метко стрелять, но она столько читала об Анни Оукли, что чувствовала себя рядом с ней просто недоучкой-любителем. Но Коди пообещал, что ей не придется выступать сразу по приезде в Англию. Ее будут тренировать до тех пор, пока она не почувствует себя вполне уверенно.

Она радовалась, поскольку уже раньше побывала в Англии и знала, что ее там ждет, хотя, конечно, главные ее волнения были не из-за этого. Шелби только и делала, что пыталась не думать о Джефе. И все же, лежа в постели в темноте, в ночь перед отъездом, она не могла заснуть от ярких воспоминаний и мучительной неуверенности. Невозможно было не представлять себе, как оно все будет в Лондоне. «А что, если я приеду, а он, окажется уже женат? Ну что ж, тогда я просто возьму себя в руки и буду жить дальше — и работать! У него нет совершенно никаких причин полагать, что я приехала в Англию, чтобы вернуть его, разве не так?»

Под глазами у нее были тени, когда она утром оделась и попросила Рогалика приготовить ей завтрак. Она чувствовала себя на много лет старше того беззаботного сорванца, который ворвался в столовую к родителям в полном ковбойском снаряжении, а ведь это было всего лишь в марте. Странно было сознавать, как жизненный опыт, и страдание, и дружба могут превратить девочку в женщину…

Тайтес, Кэйл, Лусиус, Марш и Джимми — все присоединились к Шелби за завтраком, вспоминая о тех прекрасных днях, которые они вместе провели на ранчо «Саншайн». Однако они уже относились к ней чуть-чуть по-другому, ведь теперь на ней был изысканный дорожный костюм из зеленой шерсти, отделанный черным бархатом, — подарок от Баффэло Билла. Тайтес и Бен собирались отвезти ее на станцию, так что когда багаж погрузили в коляску, Шелби с грустью расцеловала по очереди всех работников.

— Я ужасно люблю вас всех, мальчики, вы знаете об этом? Прежде чем кто-либо успел ответить, Марш гаркнул:

— Ага!

И все рассмеялись.

Кэйл первым снова стал серьезным.

— Мы рады, что вы едете, мисс Шелби, так как надеемся, вы вернетесь и привезете с собой Джефа. Я прав?

— Не знаю. Джеф, к сожалению, занимает такое положение, что ему трудно вести себя как хочется… но я все-таки решила, что достойна графа Сандхэрстского.

Она улыбнулась им своей широкой, сияющей улыбкой.

— Как бы там все ни обернулось, по крайней мере, мы будем знать, что попробовали!

— Ай да девчонка! — воскликнули, все четверо ковбоев в один голос и захлопали в ладоши, а Лусиус добавил:

— Все эти герцоги и графы должны быть счастливы, если вы удостоите их своим вниманием!

Шелби подошла к зеркалу, чтобы надеть свою шляпу, нарядную, с загнутыми по бокам полями, украшенную перьями и лентами. Она выглядела в ней старше и была удивительно похожа на свою мать. Выйдя на улицу, она взглянула на карманные часы Бена.

— Я хочу выехать пораньше, чтобы успеть заглянуть к Вивиан. Мы не надолго: я не хочу, чтобы у нее были неприятности. — Она, казалось, была в недоумении. — Я и правда очень надеялась вчера вечером, что она придет. Я прямо не знала, как уговорить ее поехать со мной в Англию. Полковник Коди обещал оплатить мне горничную, и для Вивиан это была бы прекрасная возможность уйти от Барта…

— Смотрите!

Бен прикрыл ладонью глаза от зимнего солнца и, прищурившись, глядел на лошадь, приближавшуюся к ним со стороны владений Кролла.

— Это лошадь Барта, но человек на ней, кажется…

— Вивиан! — воскликнула Шелби, вне себя от радости. Не обращая внимания на свой дорогой костюм, она подобрала юбки и бросилась навстречу подруге. Вивиан натянула поводья, спрыгнула на землю и сама обняла Шелби. Она вся дрожала.

— Я еду, — выдохнула она. — Я еду с тобой! У меня не было времени собрать вещи, кроме вот этого одного маленького саквояжа…

— Неважно, мы потом достанем тебе все необходимое. С минуту Шелби была так взволнована, что не могла говорить, потом, придя в себя, прошептала:

— Ох, Вив, я так счастлива — больше за тебя, чем за себя. У нас, столько чудесного впереди, но самое главное — у тебя теперь начнется новая жизнь. Начиная с этой минуты!

— Д-да.

Она машинально кивнула.

— А где Вилли?

Вивиан посмотрела куда-то невидящим взглядом.

— О… он умер. Вчера вечером. Несчастный случай.

Рыдания душили ее.

— Я… не могу говорить об этом, Шелби! — Ну конечно, не надо!

Потрясенная, она обняла свою несчастную подругу.

— Я буду заботиться о тебе. Обопрись на меня, дорогая! Бен с Тайтесом были явно изумлены таким поворотом событий, но они тоже любили Вивиан и радовались, что та нашла в себе мужество уйти от мужа. Чем дальше они узнавали Барта Кролла, тем сильнее презирали его, тем большее отвращение он у них вызывал. Тайтес уверял, что это, просто гад какой-то, а не человек.

По дороге в Коли Шелби наскоро напомнила мужчинам об обещании Баффэло Билла взять с собой в Англию Бродяжку и Чарли. Они должны будут до 6 декабря перегнать лошадей с ранчо «Саншайн» на соседнее ранчо «ТЕ», принадлежавшее полковнику Коди.

— Полковник и его друзья к тому времени вернутся с охоты, и вскоре после этого он закажет поезд на Нью-Йорк.

Когда они приехали на станцию, Шелби послала Бена на вокзал купить билеты, а ее подруга решила пойти в вагон отдохнуть. Шелби стояла на перроне, глядя, как ее дядя вносит в вагон не только ее собственные вещи, но и еще какой-то незнакомый сундук. Она как раз со слезами прощалась с Тайтесом, когда заметила Бена, проходившего мимо с сундуком на плече.

— Мистер Пим, как я могу отблагодарить вас за все, что вы сделали для меня? Признаюсь, мне временами бывало неловко среди всех вас, мужчин, и вы постоянно приходили мне на выручку, помогая мне вашей добротой и пониманием.

— Я делал то же, что и всегда, со дня твоего рождения, моя дорогая девочка… только то, чего ожидали от меня твои родители.

Он крепко обнял ее, потом отошел в сторонку, улыбающийся и розовощекий на ноябрьском ветру. — Я рад, что ты отправляешься в это путешествие. У меня есть предчувствие, что оно таит в себе много неожиданностей, и что ты вернешься к нам домой и будешь еще счастливее, чем сейчас.

— Я тоже на это надеюсь, мистер Пим.

— Не стоило бы говорить тебе этого, ну да ладно, скажу. — Он подмигнул. — Мы с мистером Мэнипенни, быть может, и не во всем сходились во взглядах, но к тому времени как он собрался уезжать в Англию, мы с ним от всей души договорились, что вы с Джефом — прекрасная пара.

Шелби еще раз поцеловала его в щеку, придерживая шляпу, так как знаменитый в Коди западный ветер грозил сорвать ее с головы вместе с придерживавшими ее шпильками и всем прочим.

— Берегите себя и…

Она вдруг умолкла, заметив Бена, который подошел и встал за спиной у Тайтеса.

— Дядя Бен, а тебе, кажется, совершенно все равно, что я уезжаю! Мне пора уже садиться в поезд, а ты вместо прощания только потрепал меня по спине! И что это за уродливый старый сундук, который ты внес в вагон?

Он заговорщически улыбнулся Тайтесу:

— Это был мой сундук, Шел. Я тоже в числе участников шоу «Дикий Запад» — и я еду с тобою в Англию! Тайтес с парнями могут тут и сами управиться зимой. — Бен слегка ущипнул ее за щеку, потом добавил: — Я нужен тебе. Кто же еще, как ты думаешь, смог бы разучивать с тобой все эти трюки?

Тайтес фыркнул:

— Мне иногда кажется, тут все наоборот, парень. Шелби, еще совсем малышкой, заставляла тебя отплясывать под свою дудку!

Проводник высунулся из поезда и крикнул протяжно.

— Поса-а-дка зака-а-анчивается! Сердце ее радостно забилось.

— Пойдем же, дядя Бен! Мы опоздаем!

И, позабыв о своем чудесном костюме, Шелби, одной рукой придерживая шляпу, устремилась навстречу будущему.

Забившийся в узкое, извилистое ущелье городок Дэдвуд одевался в причудливый снежный убор. Сосны, скалистые уступы и островерхие крыши домов — все было покрыто инеем, словно глазурованные украшения на торте.

Маделейн Эйвери Мэттьюз стояла в своей музыкальной гостиной в башне и смотрела вниз, на город, через высокое узорное окно.

— Надеюсь, такая погода простоит до Рождества, — задумчиво пробормотала она. — Может быть, снег принесет нам удачу.

— Какая же удача тебе нужна? — спросила сидевшая на кушетке у рояля Сан Смайл, сестра Мэдди по отцу, индианка из племени Сиу; они с Мэдди впервые увидели друг друга, когда обеим было уже почти по двадцать лет. Мэдди была благовоспитанная барышня из Филадельфии, только недавно приехавшая в Черные горы, а Сан Смайл — убитая горем вдова одного из воинов Сиу, погибшего у Литтл-Бигхорна. Их отец, раскрыв наконец старую тайну, привел Сан Смайл в лоно их ирландско-английской семьи.

— Удача? — повторила Мэдди, улыбаясь сестре. — Мне нужна удача, чтобы мои дети вернулись домой на Рождество… и чтобы ты тоже осталась с нами. Я не хочу, чтобы ты возвращалась в резервацию.

— Огненный Цветок, я приехала только потому, что Фокс написал мне о твоем одиночестве, о котором ты не хотела мне рассказать.

Она постаралась смягчить свой отказ, называя Мэдди по имени, которое дали ей индейцы Сиу за ее чудесные, сияющие волосы.

— Но я не могу оставаться здесь до Рождества — дома меня ждут муж и трое детей! К тому же у меня есть кое-какие планы на будущее.

Мэдди подсела к ней на диванчик у рояля, слегка перебирая клавиши.

— Ты здесь уже неделю и до сих пор ничего не сказала мне? Что же это за планы?

— Я хочу открыть колледж. Мы переезжаем в Янктон. Быстроногий Олень будет работать там с местными индейцами Сиу, а я собираюсь основать там колледж. — Она сияла.

— Это замечательно! Я так завидую тебе.

На Мэдди при взгляде на сестру нахлынули воспоминания: долгий путь прошла она с того лета 1876 года, когда они встретились в Беар-Батте. Сан Смайл была тогда вне себя от горя — молчаливая, темная, враждебная. Теперь она снова вышла замуж, и ей было едва за сорок. В ней чудесным образом перемешалась кровь Сиу и англосаксонских предков. С золотисто-бронзовой кожей, черноволосая и сероглазая, она была веселой и в то же время полной достоинства. Ее бурное, зачастую трагическое, прошлое сделало из нее женщину с мужественной, чистой душой.

— Чему ты завидуешь?

Она, казалось, была в недоумении.

— Твоей… целеустремленности. Фокс говорит, мне надо найти какое-нибудь дело для себя, помимо моей работы в саду, моих забот о семье, о домашнем хозяйстве и о бабушке Энни… — Мэдди вздохнула: — Многих людей, которые делали мою жизнь наполненной и богатой, теперь нет рядом.

— Я всегда думала, что Фокс — очень умный человек, — с нежностью ответила Сан Смайл. — Какие же новые цветные нити хотела бы ты вплести в полотно своей жизни?

Мэдди обвела глазами музыкальную гостиную с ее розовыми муаровыми обоями, мраморным камином, еще более великолепным от потрескивающих в нем языков пламени, рояль восемнадцатого века и арфу.

— Я хотела бы написать книгу для детей… про двух сестер, одна из которых — благовоспитанная барышня с Востока, а другая — красивая девушка из племени Сиу.

Она смущенно посмотрела в большие, широко раскрытые глаза Сан Смайл, так похожие на глаза их отца.

— Мне кажется, у меня есть талант. Я уже наметила сюжет этой книги и начну писать, как только снова останусь одна.

— Я уверена, что твоя книга будет чудесная, сестра моя, и ты откроешь в своем сердце еще много историй, которые тебе захочется рассказать.

Очарование минуты было нарушено внезапным появлением Энни Санди Мэттьюз. Она вбежала из буфетной, соединявшей переднюю половину дома со столовой, и черный, недавно подобранный ими котенок мчался за ней по пятам.

— Маделейн! Я чистила картошку на кухне, когда увидела Фокса, въезжающего на наш отвесный, обледенелый склон на этом своем нелепом автомобиле. Удивительно, как он еще не соскользнул вниз и не придавил кого-нибудь! Они махали и отчаянно сигналили, и…

Не успела она договорить, как на веранде послышался шум, и парадная дверь хлопнула. Чувствуя, что оживление, по которому она так соскучилась, наконец здесь, у ее порога, Мэдди поспешила в холл, и как раз в ту минуту, когда она вбежала туда, в лицо ей ударил шквал снежных хлопьев. Вслед за ним появился Фокс, в теплом твидовом пальто и в водительском шлеме. Увидев жену, он воскликнул:

— Мэдди, погляди-ка, что принесла нам эта снежная буря!

Шелби ворвалась за ним в дверь, смеющаяся, вся закутанная с головы до ног и как будто повзрослевшая. Через голову дочери Мэдди увидела Бена, который всегда оставался для нее маленьким братишкой, хотя ростом он вымахал, пожалуй, не меньше Фокса. При виде своих близких, — разгоряченных, смеющихся, в ореоле из кружевных снежинок. — Мэдди почувствовала, что на глаза ей навернулись слезы.

— Ох, мама, честное слово, каждый раз, как я приезжаю домой, ты становишься все красивее!

Шелби бросилась в ее объятия. Она всегда так делала с тех пор, как выросла настолько, чтобы передвигаться самостоятельно.

— Я даже не представляла себе, как соскучилась по дому! Мэдди закрыла глаза, вбирая в себя все то знакомое, родное, что было в ее дочери.

— Я так рада, что ты снова дома, малышка!

Все еще обнимая Шелби, она услышала, как закрылась входная дверь, и, открыв глаза, увидела незнакомую девушку, стоявшую рядом с Бенджамином. Бледная, голубоглазая, в стареньком пальто, застегнутом до самого подбородка, она поеживалась, обхватив себя руками за плечи. Неужели это могло случиться, и ее брат… женился?

— Бенджамин, а ты разве не хочешь представить нам свою молодую даму?

Он с изумлением взглянул на нее, а девушка еще больше смутилась.

— Мэдди, это Вивиан Кролл, и она дружит с Шелби, а не со мной. Ох, нет, подожди, я совсем не это хотел сказать! — Бен огорченно поморщился. — Разумеется, мы друзья, но не в том смысле, в каком ты думаешь.

Не отпуская руки матери и взяв за руку бабушку, Шелби подвела их к Вивиан, все еще стоявшей у двери.

— Бабушка Энни, мама. Вивиан была моей единственной подругой там, на ранчо, а это далеко от Коди. Она чудесная девушка, и я уверена, вы подружитесь.

— Ну конечно! — Энни Санди серьезно, успокаивающе улыбнулась ей. — По-моему, горячий и сытный обед будет сейчас весьма кстати. Если вы мне простите, я схожу, посмотрю, что там у нас имеется.

Мэдди, поздоровавшись с Вивиан, умоляла обеих девушек, наконец раздеться, когда Сан Смайл спокойно вышла из музыкальной гостиной. Шелби прямо рот раскрыла от неожиданности.

— Тетушка, я и не знала, что вы здесь! Как я рада вас видеть!

Глаза Сан Смайл потеплели, когда они обнялись.

— Я скучала по тебе, маленький Дикий Цветок, — сказала она, называя ее тем ласковым именем, которое дала своей племяннице еще в то время, когда та училась ходить. С самого начала сестра Мэдди распознала характер Шелби.

— А мои братишки? Они тоже здесь?

— Нет, они у себя, в школе. Твоей маме нужен был кто-нибудь, чтобы поддержать ее теперь, когда все ее дети вылетели из гнезда, — объяснила Сан Смайл, улыбнувшись уголками губ и потрепав племянницу по руке. — Она, кажется, не понимает, что вы были куда дальше от нее, когда учились в колледже в Массачусетсе.

— Тогда было совсем по-другому, — вмешался Фокс, обнимая Мэдди за талию. — Бен оставался здесь, а он ведь все равно, что ребенок, и Мэдди было на кого излить свои материнские чувства!

— Эй! — возмущенно закричал Бен. — Попрошу без оскорблений!

Это было радостное зрелище — семья, вновь собравшаяся в своем прекрасном, уютном доме, где во всех каминах весело плясал огонь, в то время как за окнами кружились снежинки. Мэдди, наслаждаясь всем этим, почувствовала себя очень счастливой.

— Я просто не могу выразить, как я счастлива! — Она взяла за руку дочь: — И как ты похорошела, Шелби! Я рада, что тебе наконец-то надоели эти ужасные ковбойские замашки!

Она на минутку умолкла, чтобы еще раз улыбнуться Вивиан, чьи глаза сияли, как звезды.

— Подумать только, что все вы собрались здесь, и у нас еще столько времени до праздников! Давно уже у нас не было такого прекрасного Рождества! Жаль только, что нет Байрона, — тогда бы уже больше и желать было нечего! Шелби, ты даже не представляешь, что это значит для меня, — ведь ты приехала в такую даль, чтобы встретить Рождество с близкими!

Улыбка на лице Шелби растаяла. Она посмотрела на отца потом на Бена, но ни один из них не пришел ей на выручку.

— Ох, мама… Лучше уж мне рассказать все сразу. Мы не сможем остаться на Рождество, нам нужно быть в Нью-Йорке к пятнадцатому декабря…

— Но… В Нью-Йорке? Бога ради, для чего тебе ехать в Нью-Йорк? — Потом в глазах ее появился слабый проблеск надежды. — Ты обручена?

Фокс крепче обнял жену и многозначительно взглянул на Шелби:

— Давай-ка выкладывай главное, малышка. Можно пока и без подробностей.

Словно учуяв, что тучи сгущаются, бабушка Энни заглянула в столовую. Лицо Сан Смайл было спокойным, внимательным, Мэдди выглядела растерянной, а Шелби с неуверенной улыбкой обводила глазами своих слушателей.

— Ну… понимаешь, я еще не совсем покончила со своими ковбойскими замашками, мама. Полковник Коди пригласил меня вместо Анни Оукли — на роль девушки-меткого стрелка в шоу «Дикий Запад», и я согласилась. Из Нью-Йорка мы отплываем в Англию!

Никогда в жизни не доводилось еще Вивиан мыться в такой роскошной ванне. В особняке Мэттьюзов было четыре сказочно прекрасных ванных комнаты наверху, и одна из них, прилегающая к детской Шелби, была особенно красивой. Тут был мозаичный пол, мраморная раковина, современный ватерклозет с дубовым баком и, что лучше всего, — огромная ванна, в которую с благоговением погрузилась Вивиан. Шелби добавила шампунь в воду — так что она покрылась пенными барашками — и дала подруге ароматный французский шампунь для мытья волос, которые стали теперь шелковистыми и благоухающими.

Вымывшись и сбросив с себя усталость, Вивиан нежилась в ванне, закрыв глаза. Дверь была слегка приоткрыта, и сквозь нее до девушки доносились голоса Шелби и ее матери. Они вместе сидели на кровати Шелби, когда Вивиан, пошла принимать ванну, подумав, что нужно дать им возможность переговорить обо всем, прежде чем она вернется в комнату.

— Должна признаться, — тихонько заметила Мэдди, — твой, Джеффри Уэстон кажется мне прекрасным человеком. Мне и во сне не снилось, что ты можешь полюбить благородного джентльмена, и уж тем более аристократа, но, может быть, это тот случай, когда противоположности сходятся. Это немножко похоже на то, что произошло с твоим отцом и со мной, и не было супружеской пары счастливее, чем наша.

— Но, мама, разве ты не поняла — ведь Джеф обручен с другой. Я еду в Англию и, возможно, встречусь там с ним опять, однако это вовсе не означает, что он изменит свое решение. — Шелби вздохнула: — Он, если можно так выразиться, человек долга.

— Ну да, разумеется, — раз он герцог, он имеет не только большие привилегии, но и большие обязательства. Ох, милая, у меня просто голова кружится, неужели есть хотя бы крохотная надежда, что ты в один прекрасный день станешь герцогиней!

— Джеф — граф, — поправила ее Шелби. — Это его отец — герцог Эйлсбери, так что когда-нибудь он, наверное, унаследует его титул. Но я не думаю, чтобы это было важно для него, за исключением того, что он ощущает себя связанным долгом чести.

— А вы с ним говорили об этом? Нет ли какого-нибудь выхода, чтобы вам все-таки быть вместе?

— Не совсем…

Шелби коротко рассказала о событиях, предшествовавших отъезду Джефа в Англию, так, как она понимала их.

— По правде говоря, я уже начинала думать, что, вопреки всему, он может изменить свое решение и остаться в Вайоминге, со мной. Я чувствовала, как он относится ко мне, видела боль в его глазах. Мне кажется, если бы он прожил на ранчо целый год, то, может быть, никогда бы уже не вернулся назад. Как раз перед тем, как пришла телеграмма о болезни его отца, я пыталась показать ему, что могу быть леди, не хуже чем ковбоем. Я надела платье и убрала весь дом…

— Возможно, он надеялся, что ты согласишься жить в его мире? — мягко спросила Маделейн.

Дочь широко раскрыла глаза и задумалась.

— Я не раз повторяла ему, что не смогла бы вынести такой жизни, которую он вынужден был вести в английском обществе…

— Ох, Шелби!

— Но он, конечно, уже понял к августу, как сильно я люблю его. Я готова была пойти на все, ради того чтобы мы могли быть вместе! В конце концов, это ведь не я обручена! Его невеста посылала ему письма на наше ранчо!

— Я все еще не могу поверить, что ты могла совершить такую глупость и проиграть ранчо своего отца в покер, — проворчала Мэдди. — Неужели ты никогда не научишься думать, прежде чем делать?

— Прабабушка Сьюзен любила говорить, что я в точности похожа на ее мать! А Мигэн Хэмпшир — просто-таки легендарная личность, мама, поэтому я не могу быть такой уж плохой. — Шелби помолчала. — Джеф снова переписал на меня ранчо, так что тут все улажено. Ты ведь не скажешь папочке, по крайней мере, не сейчас?

— Нет, что ты, конечно нет.

Мэдди придвинулась поближе и обняла свою дочку, сидевшую на кровати в ночной фланелевой рубашке, отделанной кружевом, которую ей подарили к шестнадцатилетию.

— Ты милая и очаровательная… но сейчас ты вступаешь в новый — решающий и непростой — период твоей жизни, и тебе следует быть осмотрительной. Твой Джеффри вращается в высших, королевских кругах, и он не может действовать очертя голову, повинуясь лишь зову сердца. — Она на минутку задумалась, потом жалобно проговорила: — Ох, Шелби, неужели тебе обязательно появляться в Лондоне в качестве девушки-ковбоя из шоу «Дикий Запад»?

— Да, мама. Я бы никогда не осмелилась сама туда поехать, если бы полковник Коди не уговорил меня, и я сдержу свое слово. Анни Оукли получила тяжелую травму, и он действительно не может обойтись без меня.

Лицо ее озарилось чудесной улыбкой.

— К тому же нет никакого смысла притворяться и корчить из себя не то, что ты есть на самом деле. Я такая, какая есть, и раз уж я не могу соперничать с леди Клементиной Бич на ее территории, зато могу открыть огонь, на моей собственной! — Шелби хихикнула: — Я и не думала каламбурить.

В эту минуту Вивиан вышла из ванной, в одной из старых ночных рубашек Шелби, завернув в полотенце свои тонкие светлые волосы.

— Надеюсь, я не помешала, но, если бы осталась там еще немного, боюсь, я бы вся ужасно сморщилась!

— Я уже ухожу. Я понимаю, девочки, что вы устали, так что ложитесь-ка спать.

Мэдди поцеловала Шелби, потом встала и обняла Вивиан.

— Мы очень рады, что вы едете с нашей дочерью в Англию, дорогая. Я уверена, что вы позаботитесь там о ней.

Когда мать вышла, Шелби пошла в ванную, почистить зубы на ночь. Вивиан тем временем забралась в постель, разглядывая белоснежные льняные простыни с вышитыми на них изящными монограммами. Подушка ее была такой большой и мягкой, на какой ей еще в жизни не доводилось спать, и одеял на постели было столько, что можно было не опасаться замерзнуть посреди ночи.

Она окликнула Шелби:

— Надеюсь, у меня был не слишком ошеломленный вид, когда я увидела твою тетушку Сан Смайл! Ты никогда не говорила мне, что твоя тетя — индианка!

— Я знаю ее всю мою жизнь, так что не замечала в ней ничего необычного, — ответила Шелби, неслышно входя в комнату. — Я никогда не обращала внимания на то, что в ней течет кровь Сиу.

— Мне она очень понравилась! Просто… мне всегда говорили, что индейцы… грубые, невежественные люди.

— Ну вот, теперь ты знаешь лучше! — весело ответила Шелби. Выключив свет, она легла с другой стороны кровати.

— Вив, надеюсь, ты ничего не имеешь против, если мы будем спать вместе. Я ведь даже не спросила тебя, не хочешь ли ты жить в отдельной комнате.

Непрошеные слезы навернулись Вивиан на глаза, в горле стоял комок.

— О, после всего, что я вытерпела за последний год, этот дом кажется мне просто дворцом, а на этой постели могло бы уместиться десять таких, как мы.

Лунный свет струился в спальню через высокие окна на противоположной стене, так что Шелби могла различить лицо подруги. Повернувшись к ней, она прошептала:

— Мне бы не хотелось быть назойливой, но я не оставалась с тобой наедине с той минуты, как мы сели на поезд в Коди. Ты так и не рассказала мне, как тебе удалось уйти от Барта…

Тишина, казалась более огромной, чем дом. Вивиан пыталась что-то сказать, но невозможно было разобрать слов; наконец она выговорила каким-то странно безжизненным голосом:

— Знаешь… мне пришлось отравить его.

— Отравить его? — в ужасе повторила вслед за ней Шелби.

— Да. Я подсыпала ему в картофель крысиный яд.

— Вив… Ты хочешь сказать, что убила его?

— Я не могла иначе.

Она повернулась на другой бок и зарылась головой в подушку, наслаждаясь чудесной свежестью простыни. Как могла Шелби когда-либо понять то, что происходило в доме Кроллов?

—Я не могла иначе.

Глава пятнадцатая

— Просто не верится, что эти праздники, наконец закончились, — заметил граф Сандхэрстский, проходя в свою гардеробную, чтобы переодеться в угольно-серый смокинг, который Мэнипенни уже держал для него.

— Ты не согласен, старина? Все эти семейные обеды вкупе с нескончаемой чередой рождественских обрядов становятся невыносимо утомительными.

Он подождал, пока слуга смахнет крохотные, невидимые глазу пушинки у него со спины маленькой серебряной щеточкой.

— Должен признаться, мои будущие тесть и теща еще более докучливые, чем мои собственные родители. Разумеется, только из-за того, что скоро свадьба, я вытерпел все эти бесконечные рождественские торжества… — Он внезапно оборвал себя, уловив, как Мэнипенни чуть заметно приподнял брови. — В чем дело?

— Не понимаю, о чем вы говорите, милорд.

— Ты приподнял брови. Не вздумай отрицать это, я привык уже подмечать мельчайшие оттенки твоего поведения.

— Рад слышать это, милорд.

Скулы его напряглись.

— Мэнипенни, отвечай мне!

— Я осмелился предположить, что вас, может быть, так раздражали эти рождественские праздники из-за того общества, в котором вы проводили их. Мне кажется, в целом свете есть только один человек, с которым вам захотелось бы распевать рождественские гимны, и пить глинтвейн, и кушать сливовый пудинг, и украшать весь дом сосновыми ветками… и все это не показалось бы вам ни в малейшей степени утомительным …

Джеф закрыл глаза, преодолевая боль. Иногда он начинал сомневаться, не слишком ли глубоко ранено его сердце, так как воспоминания о Шелби пронзали его, точно кинжал. Но он уже научился справляться с этим. Он сжал зубы, вздохнул поглубже, потом открыл глаза… и увидел газету, лежавшую на его туалетном столике. Она была развернута на статье с броским заголовком: «ШОУ ДИКИЙ ЗАПАД НАЧИНАЕТ СЕГОДНЯ СВОИ ГАСТРОЛИ В ЭРЛС-КОРТЕ».

— Что с вами, милорд? Вам нехорошо?

Схватив газету, он бросил ее в корзинку для мусора.

— Мэнипенни, не думаешь ли ты, что эти твои не слишком тонкие намеки заставят меня разорвать все обещания и броситься сломя голову в Вайоминг? Тебе пора бы уже смотреть на вещи реально — я ведь смотрю.

— Прошу прощения, сэр, если я вас обидел. Мне просто пришло в голову, что вы, возможно, захотите посетить Эрлс-Корт, чтобы еще разок хоть ненадолго очутиться в этом другом мире.

— К твоему сведению, я уже несколько недель назад знал о том, что Коди и его труппа «Дикий Запад» возвращается в Лондон. Ты сильно недооцениваешь мою наблюдательность, весь город заклеен афишами. — Тон его стал холодным. — Я ухожу. Где мой зонт?

— Вот он, милорд.

Мэнипенни смотрел, как его хозяин широкими шагами выходит из гардеробной: широкоплечий, гибкий и подчеркнуто элегантный в своем великолепно сшитом, изящном костюме. У старого слуги просто сердце сжималось при одном взгляде на него.

— Ах да, кстати…

Проходя через просторную спальню, Джеф на полпути обернулся к двери:

— Я уезжаю в Глостершир сегодня вечером и, думаю, приглашу Чарльза и леди Клементину ехать со мной. Лондон невыносимо скучен. Тебе придется уложить наши вещи, Мэнипенни.

— Слава Богу, мама не знает, как мы живем, — усмехнувшись, заметила Шелби, обращаясь к Вивиан. — Я, конечно же, и сама не знала. Если бы полковник Коди сказал мне, что нам придется жить зимой в палатке, не уверена, согласилась бы я поехать.

— По крайней мере, полы тут деревянные и есть печка, так что мы не замерзнем.

— Да, и тут хватит места для нас обеих, — согласилась Шелби. Она сидела на краешке своей кровати, в теплом свитере и в пальто, потягивая обжигающе горячий чай.

— Нам еще повезло, что нас поселили в собственной палатке Анни Оукли. Большинство других гораздо меньше. — Она вздохнула: — Счастье еще, что мне пока не надо выступать.

— Ты права.

— Ты можешь вспомнить еще о чем-нибудь, за что мы должны быть благодарны?

—Да.

Зубы у Вивиан стучали. Им досаждал даже не столько холод, сколько пронизывающая сырость лондонской зимы.

— Я благодарна, что мы уже больше не на море. Никогда в жизни я не чувствовала себя хуже. И… — Она искоса взглянула на подругу. — Больше всего я благодарна Богу за то, что мне не нужно больше жить с Бартом Кроллом. Это просто рай по сравнению с той жизнью.

— Ш-ш-ш! — остановила ее Шелби. — Ты не должна даже произносить этого имени, Вив. Если кто-нибудь узнает… То есть я-то тебя прекрасно понимаю, но вот полицейские — не думаю.

Вивиан опустила глаза, глядя на свои бледные руки. С того дня она не надевала больше обручальное кольцо. В тот миг, когда он переступил через тельце Вилли и направился к сараю, Вивиан рванула кольцо с руки с такой силой, что ободрала палец до крови. Потом она стала искать крысиный яд.

Шелби знала теперь все. Во время долгого морского путешествия Вивиан почти все время была больна, и Шелби оставалась около нее в их крохотной каюте. Там-то, в полубреду, мучимая ночными кошмарами, Вивиан поведала ей о том, что прятала глубоко в тайниках своей души. Она показала Шелби шрамы — навсегда оставшийся у нее на спине рубец от ремня Барта и след от ожога, когда он приложил к ее бедру горящую сигарету. Однако Шелби давно уже стало ясно, что чистая душа Вивиан ранена гораздо более серьезно, чем тело.

— Если бы ты только рассказала нам с Джефом обо всех этих ужасах, — шептала она, смахивая слезы и прикладывая прохладное полотенце ко лбу своей подруги. — Мы бы нашли возможность спасти тебя!

Шелби, может быть, и не могла спасти ее в Вайоминге, зато была полна решимости, защитить ее теперь.

— Ты заметила, что флаги на арене приспущены до середины мачты? — спросила Вивиан.

— Да! Бедный полковник Коди страшно переживает из-за кончины Нейта Салсбери, — отозвалась Шелби. — Сперва, его зять, и вот теперь — компаньон умирает в сочельник. Я знала, что он не отменит представления, но слышала от дяди Бена, что кавалерийское знамя будет окутано крепом.

— Ты хочешь посмотреть спектакль сегодня вечером?

— Нет, не очень. Я, пожалуй, подожду, пока погода улучшится. А ты?

Ей тут же пришла в голову новая мысль.

— И так как я, само собой, не могу тренироваться, пока идет спектакль, почему бы нам с тобой не пойти и не осмотреть Лондон? Дядя Бен ведет себя прямо как надсмотрщик на плантации, с тех пор как мы поселились в Эрлс-Корте. Неужели мы не заслуживаем отдыха хоть на один вечер?

Вивиан просияла.

— А куда мы пойдем?

— Сказать по правде, мне до смерти хотелось бы сходить в Британский музей, но, наверное, в Мейфере [9]а нам будет веселее. Я немного знаю город еще с того раза, когда мы ездили сюда с колледжем, так что могу отвести тебя в кондитерскую Фортнема и Мейсона, и мы купим там крекеры, варенье и чай для нашего скромного жилища, а потом зайдем в книжный магазин Хатчарда — он рядом. А после… мы, может быть, пойдем в Харродс. Это шикарный магазин, и при нем есть ресторан «Флораль-Холл», так что мы сможем там чудесно подкрепиться. — Шелби, говоря это, улыбалась все шире. — Ну, что ты на это скажешь, Вив? Давай-ка поскорее выберемся из этого ужасного местечка, пока поток грязи не затек внутрь и не унес нас с собой!

Эрлс-Корт находился на пересечении крупных железнодорожных путей в Вест-Энде. Он охватывал двадцать три акра садов, кортов и выставочных залов. Шоу «Дикий Запад» выступало здесь в течение пятнадцати лет, так что для постоянных артистов труппы это место было уже как дом родной. У них были тут конюшни, кораль и трибуны, на которых могло поместиться двадцать тысяч зрителей. Их лагерь, в котором жили теперь Шелби, и Вивиан, и Бен, располагался в небольшой рощице, и жизнь в нем так и кипела.

Вивиан никак не могла привыкнуть к индейцам, которые шествовали мимо нее в полном снаряжении, вплоть до перьев, украшавших их длинные черные волосы, а иногда и с боевой раскраской на лицах. Тут было и бесчисленное множество других, столь же экзотических исполнителей со всех уголков света. Шелби постоянно напоминала подруге, чтобы она не боялась иностранцев только потому, что кожа у них не белая.

Сегодня, несмотря на моросящий дождь, настроение в лагере было праздничное. Когда девушки направлялись к Вест-Кромвельроуд, все, кто попадался им навстречу, были уже одеты для спектакля, с волнением предвкушая новое выступление труппы на английской земле.

— Желаю удачи! — повторяла Шелби снова и снова, и Вивиан тоже старалась приветливо улыбаться, хотя и собиралась предостеречь Шелби, чтобы та не любезничала так, особенно с одним устрашающего вида темнокожим индейцем Сиу.

Однако стоило им сесть в кеб, как Вивиан начисто забыла обо всем. Напротив, когда они катили по запруженным народом туманным улицам, она беспрестанно указывала на все здания и парки, мимо которых они проезжали.

— Что это? — стало ее припевом, и их возница, Найджел, рад был послужить им экскурсоводом.

Они проехали мимо Кенсингтонского дворца и мимо дворцового сада, примыкающего к знаменитому Гайд-Парку. Тут вдруг Найджел воскликнул:

— Смотрите, это вход в Роттен Роу, — указывая на арку слева от них. — Это место, куда ежедневно, и утром, и вечером, все франты выезжают прокатиться верхом на своих великолепных скакунах! Большинству их них, не помешало бы малость потрудиться, вот что я скажу!

Шелби оглянулась и увидела, что Вивиан, широко раскрыв глаза, уставилась куда-то; она тотчас же прочитала ее мысли, словно та высказала их вслух: «Сюда выезжает кататься Джеф! Если бы было солнечно, мы, возможно, увидели бы его прямо сейчас!» Шелби сама очень волновалась, что Джеф может быть сейчас в Лондоне, и ей не хотелось делиться этим ни с кем. Она жалела теперь о том, что вообще рассказала о своих чувствах Вивиан. Теперь, когда она была так близко от него, Шелби хотелось, чтобы ее несчастная любовь оставалась тайной.

— Шелби! — шепнула Вивиан. — Ты не думаешь…

— Нет. Ему нечего делать в Лондоне зимой. Сезон начинается только весной. — Она отвела глаза в сторону, как бы отгораживаясь от подруги. — Пожалуйста, даже и не думай о том, чтобы разыскивать его.

— О! — Вивиан закусила губу. — Ладно.

Она на некоторое время умолкла, слегка надувшись, пока Найджел не сделал небольшой крюк, чтобы показать им Букингемский дворец.

— А тут вот живут король Эдуард и королева Александра. Неплохо, а? Конечно, всем нам жаль нашу бедную королеву Викторию, благослови ее Господь, но моя жена говорит, что для Англии очень даже полезно иметь приток свежих, молодых сил.

Он взялся объяснять, что королева Виктория даже не жила в Лондоне, предпочитая спокойную загородную атмосферу Виндзорского замка.

Вивиан забыла о том, что решила обидеться на Шелби.

— О Господи, ты только посмотри! Как ты думаешь, может быть, король как раз сейчас выглядывает из окна и смотрит на нас? Честное слово, мне никогда даже и не снилось, что я увижу такой дворец, — и все это благодаря тебе, Шелби!

Они проехали мимо лондонских фешенебельных особняков, у Грин-Парка, затем кеб повернул на Пикадилли. Налево от них была Королевская академия, направо — церковь Сент-Джеймса, а мимо катили такие великолепные экипажи и шли так роскошно одетые люди, каких Вивиан Кролл никогда еще не видела в своей жизни. Она уже просто потеряла дар речи, к тому времени как их кеб остановился перед кондитерской Фортнема и Мейсона.

— Желаю вам хорошо провести время, леди! — крикнул Найджел, сияя при виде чаевых, которые дала ему Шелби. — Я подъеду за вами попозже, договорились?

Они направились к кондитерской Фортнема и Мейсона, и Шелби держала зонтик, высоко подняв его в одной руке, другой придерживая под локоть свою подругу. Вивиан никогда нигде не была, кроме Сент-Луиса и Вайоминга, поэтому Шелби могла простить ей, что она так открыто и с удивлением разглядывает все вокруг.

— О Боже… Шелби! — внезапно выдохнула та, указывая в сторону книжного магазина Хатчарда, находившегося по соседству.

— Смотри, смотри!

Видя, что Шелби и не собирается смотреть, Вивиан сообразила и крикнула:

— Господи Боже, да это же Джеф! Скорее, пока он не ушел!

Почти теряя сознание, Шелби привстала на цыпочки и попыталась отыскать его взглядом. Вокруг, казалось, было, море черных зонтов и множество мужчин в темных костюмах и котелках. И вот, наконец… да, это был он… мятежный аристократ. Без шляпы, Джеф выделялся в толпе благодаря своим золотистым волосам и темной, загорелой коже. Даже в декабре на нем оставались еще отблески солнца Вайоминга, и его элегантность еще больше подчеркивало прекрасное пальто из верблюжьей шерсти и темно-синий шерстяной шарф. Под мышкой он держал нераскрытый зонт. При одном взгляде на него у Шелби закружилась голова.

Она видела его точно изваянный профиль; он разговаривал с водителем закрытого «мерседеса», дожидавшегося его у поребрика. Тот высунулся из машины и что-то ответил, улыбаясь ему по-свойски, как близкому другу. Джеф отвернулся, снова взглянув на магазин Хатчарда, и на мгновение Шелби испугалась, что он может увидеть ее. В эту минуту высокая женщина быстрой походкой вышла из книжного магазина, чуть не уронив свои свертки.

— Бога ради, Клемми, иди же скорей, пока мы тут совсем не заржавели! — мягко пожурил ее Джеф.

Смех леди Клементины Бич острой болью пронзил сердце Шелби, и все-таки она не могла отвести глаз. Лицо ее соперницы, наполовину прикрытое широкими полями шляпы «гейнсборо», в лучшем случае можно было назвать бесцветным. Да, но у нее голубая кровь! — терзала себя Шелби. Джеф повернулся к Клементине, галантно неся ее пакеты и держа над ней зонтик, и Шелби, никем не замеченная, заплакала. Через несколько секунд дверца кремового «мерседеса» захлопнулась за ними, и машина осторожно выехала на Пикадилли, стараясь не испугать лошадей.

— С тобой все в порядке? — прошептала Вивиан.

Шелби не могла удержаться, чтобы еще раз не бросить взгляд на его светлые волосы, мелькнувшие в «мерседесе», но тут машина завернула за угол и пропала. Ощущение непоправимой безнадежности захлестнуло ее. Она стояла у кондитерской Фортнема и Мейсона, прижимаясь своей мокрой горячей щекой к прохладному серому камню, а Вивиан встревоженно смотрела на нее, и пешеходы шли мимо, не замечая ее горя.

— Слишком поздно, — удалось, наконец выговорить Шелби. — Все кончено.

— Как ты можешь так говорить? Откуда ты знаешь? Она вытащила обшитый кружевами платочек и вытерла глаза.

— Он изменился, Вив. И он был с ней. Слишком поздно.

— Что ты собираешься делать?

— Что? То, для чего я, собственно, и приехала в Англию. Я выполню свое обещание полковнику Коди, и мы с тобой устроим себе маленький праздник.

В голосе ее была странная пустота, хоть она и старалась распрямить плечи и улыбнуться.

— Это не конец света! Пойдем, выпьем по чашечке чая и купим себе какие-нибудь подарки. По-моему, я заслуживаю кучу подарков, как ты думаешь?

Когда они переступили порог одного из старейших магазинов в Англии, Вивиан заметила:

— Как говорила моя мама: «В море еще полным-полно всякой рыбы, даже если из него и выловили одну!»

Шелби продолжала улыбаться, но сердце ее кричало: «Есть только Джеф, только он один…»

В самой глубине Глостершира, среди пологих холмов, приютилась маленькая живописная деревушка Сандхэрст. Дома здесь были построены из золотистого известняка, луга были белыми от пасшихся на них овец, и родовое имение Джеффри находилось всего лишь в нескольких милях к югу.

— Похоже, будто время остановилось здесь, тебе не кажется? — заметил Чарльз, ведя забрызганный грязью «мерседес» вверх по склону последнего перед имением Сандхэрст холма.

— Ты всегда это говоришь, — пробормотал Джеф, вытягиваясь на заднем сиденье и почти засыпая. Еще когда они останавливались, чтобы заправиться, леди Клементина перебралась на переднее сиденье к Чарльзу, чтобы лучше видеть окрестности, не говоря уж о более приятном соседстве.

— А я вот могу сказать вам, мама в ужасе оттого, что вы заманили меня в такую глушь, без компаньонок или хотя бы одной-единственной горничной!

Клементина, притворяясь, что она и сама шокирована, погрозила пальчиком Джефу, хотя и не была уверена, видел ли он ее сквозь полуприкрытые веки.

— Может, у вас что-нибудь дурное на уме, Джеффри? Помолчав, он саркастически усмехнулся:

— Да нет пока. Думаю, я приберегу все самое дурное для нашей брачной ночи.

Чарльз нашел это невероятно забавным и расхохотался так громко, что Клементина, холодно взглянув на него, бросила:

— Ну как, вы закончили?

Но ссора не вспыхнула, так как они как раз въехали на гребень холма, и имение Сандхэрст открылось их взору — причудливое, из темно-красного кирпича, нагромождение башенок, остроконечных крыш и разных по высоте труб. Дом был построен во времена, уходящие в глубину пятнадцатого столетия. Он точно вырос из глубины лощины, окруженный просторными конюшнями, древними буковыми рощами и пышными садами.

— Ну, разве не удивительно, что я никогда не была здесь раньше? — заметила Клементина.

— Вы думаете? По-моему, нет, — скучающим голосом протянул Джеф. — Вы провели Бог знает, сколько времени в поместьях моих родителей. Это же — мое собственное. И до сих пор не было никаких оснований показывать его вам.

— Хм-м-м.

Ее это, казалось, не убедило.

— Лично я предпочел бы, чтобы оно называлось как-нибудь по-другому, — весело болтал Чарльз, переваливая через гребень и спускаясь с холма. — Вы слышали, Клемми? Его называют «Сандхэрст-ущелье».

— У него довольно нелепый вид.

Она, прищурившись, разглядывала растянутые, беспорядочные строения.

— Может быть, пора уже снести его и построить здесь что-нибудь, более современное?

Это взорвало Джефа. Выпрямившись на сиденье, он прогремел:

— Ни в коем случае! Ни один кирпич из имения Сандхэрст не покинет своего места, если только я не распоряжусь об этом, ясно?

Пожав плечами, она отвела глаза.

— И вовсе не из-за чего так нервничать, дорогой. Я просто не буду выходить из конюшен, пока мы здесь. Надеюсь, вы не против?

Слуги выстроились в ожидании, точно для встречи многочисленных гостей, а не этого немного странного трио. У Джефа всегда вызывали некоторую неловкость подобные традиции, но он чувствовал себя бессильным, что-либо изменить. Если бы он только заикнулся Парментеру, дворецкому, и Мэг, экономке, что не хочет, чтобы они и их подчиненные так суетились из-за него, они были бы смертельно обижены. А потому он поздоровался с ними приветливо, но несколько свысока, именно так, как они ожидали, и представил своих друзей.

— Милорд, ведь это правда, что леди Клементина также и ваша нареченная? — отважилась уточнить Мэг. Настолько же высокая и сухопарая, насколько тучным был Пар-ментер, Мэг Флосс была не намного старше графа Сандхэрстского и унаследовала свое высокое положение год назад, когда ее мать умерла от инфлюэнцы,

— Да, вы совершенно правы, — ответил Джеф. — Она, хм, да.

Непонятно, отчего эти слова неизменно застревали у него в горле? Он просто не мог представлять Клементину как свою будущую жену, хотя ничего и не имел против нее. Как друзья, они совсем неплохо ладили друг с другом.

— Я бы хотел принять ванну, Мэг, и я оставил Мэнипенни в Лондоне. Не могли бы вы проводить моих гостей в их комнаты, а потом попросить кого-нибудь, чтобы мне приготовили ванну?

— Это и весь ваш багаж? — В голосе экономки вдруг зазвучала надежда. — Может быть, остальное, прибудет позже, вместе с другими?

Он понял, что она имеет в виду других гостей и слуг, которые обычно приезжали на большие торжества.

— Других не будет, и другого багажа не будет тоже. Мы заглянули только на пару дней, Мэг. Простите.

Джеф уже собирался уходить, когда Парментер окликнул его:

— Прошу прощения, милорд, но мне хотелось бы узнать о здоровье его светлости. Мы почти ничего не слышали о нем с лета, когда с ним случился этот приступ…

Сообразив, как мало он, в сущности, думал об отце, Джеф снова почувствовал угрызения совести.

— Ему намного лучше, спасибо. Сердце его вроде бы стало покрепче, и он уже выходит на прогулку. Я проводил с ним много времени в Рождество, и меня порадовало, что здоровье его, по-видимому, улучшилось.

— У него такой здоровый цвет лица, — вмешалась леди Клементина, — но он отказывается бросить свою трубку.

— А, ну это ничего, — согласился Парментер. — Должен же мужчина отстаивать свои интересы, в конце концов, хм-м-м?

— Вот-вот, — поддакнул Чарльз.

Джеф схватил его за рукав и потащил за собой, добродушно бормоча:

— Ну, ты, осел несчастный! Терпеть не могу, когда ты пускаешься в философские рассуждения. Приходи потом, выпьем у меня по стаканчику, договорились?

— А как же леди Клементина?

— Она прекрасно может выпить и у себя.

Боковые крылья поместья Сандхэрст с обеих сторон охватывали квадратный внутренний двор с архитектурным садом, шпалерами и каменными скамьями. Внутри дом представлял собой лабиринт комнат, среди которых было двадцать опочивален, громадный двухэтажный холл со сводчатым потолком, длинная галерея, с одной стеной, завешанной фламандскими гобеленами, и с окнами в другой, выходившими во двор, и великолепная библиотека. Одним из главных украшений поместья была необыкновенно искусная резная деревянная отделка, восходившая к шестнадцатому веку.

Утомленный великолепием верхних покоев, Джеф год назад решил перебраться в нижний этаж. Ему нравилось находиться подальше от других гостей, когда они бывали в доме, и он любил высокие французские двери, выходившие на каменную террасу. У него была также кладовая шестнадцатого века, которую он превратил в ванную в мавританском стиле, где отделанная изразцами ванна-бассейн была вделана прямо в пол. Синие и охристые керамические плитки покрывали стены причудливым разноцветным узором, а сквозь цветные витражи окон струились радужные солнечные лучи.

Одним из самых больших наслаждений для Джефа было подолгу нежиться в своей ванне, хотя он успел побывать здесь всего несколько раз, прежде чем уехать в Америку. Теперь он вышел из наполненной паром ванны, завернувшись в махровый халат; его золотисто-кашатановые волосы были влажные и слегка вились.

Чарльз Липтон-Лайенз стоял у камина, где уже бушевало веселое пламя.

— Я принес бренди, — сказал он, чуть приподнимая свой бокал.

Присоединяясь к нему, Джеф примостился на краешке гигантской кровати под балдахином, отпив немного из своей рюмки.

— Теперь, когда мы приехали, чем ты предлагаешь заняться?

Чарльз засмеялся:

— А я думал — ты здесь хозяин! Погода, по-моему, явно неподходящая для крокета, а для игры в бридж нужны четверо. — Он помолчал, потом добавил: — Мне показалось, ты выдумал эту поездку внезапно, в последнюю минуту… будто тебе не терпелось уехать из Лондона. Это ведь не связано с гастролями шоу «Дикий Запад», а?

— Ты разговаривал с Мэнипенни?

— Нет, но у меня достаточно ума, чтобы предположить — приезд Коди в Лондон может напомнить тебе о Вайоминге… и об этой, хм… девушке с ранчо. Как там ее зовут?

— Шелби, — произнес он, и в горле у него стало сухо. — И перестань называть ее «девушкой с ранчо».

— Прости, старина. Я не хотел обижать тебя, но тебе и в самом деле пора с этим покончить, разве я не прав? Это нечестно по отношению к Клемми. Ты только и делаешь, что мечтаешь об этой девушке, когда тебе следовало бы подумать о свадьбе.

Чарльзу нелегко было заставить себя говорить все это, так как совершенно очевидно было, что леди Клементина не более влюблена в Джефа, чем он в нее. Чего Чарльз действительно хотел — так это найти способ расшевелить своего старого друга.

— Послушай, мы думали, ты вернешься из Америки обновленным, ожившим, но тебе, кажется, наоборот, еще больше…

— Наскучило все.

— Да, еще больше наскучило, чем раньше!

— Может быть, это оттого, что я знаю теперь, по чему я тоскую. — Он допил рюмку и посмотрел на Чарльза своими выразительными карими глазами. — Я тоскую по Шелби.

— По-моему, ты говорил мне, когда только вернулся в Лондон, что из этого все равно ничего бы не вышло. Ты помнишь тот вечер? Ты, может быть, выпил тогда чуть больше виски, чем следовало, но говорил ты, тем не менее, очень пылко. Ты убеждал меня, что это было просто короткое увлечение, которое должно остаться в прошлом. Ты сказал: она никогда не смогла бы жить в твоем мире, а ты не мог оставаться в ее, так что лучше посмотреть в лицо действительности и…

— Я, наверное, пытался убедить самого себя, — пробормотал Джеф. — И я пробовал. Иначе для чего же я прошел через все эти муки рождественских праздников?

— Мы не можем вечно бежать от своих обязательств, — заметил Чарльз, пригубляя вторую рюмку. — Они могут не доставлять удовольствия, но мы обязаны жениться, служить, иметь наследников и…

— Черт побери! Послушать тебя, так можно подумать, что мы уже дряхлые старцы! Способные лишь, на то, чтобы каждый вечер обедать в клубе за давно отведенным столиком, а после выкурить свою трубочку и подремать!

Джеф вскочил и стал мерить шагами комнату, потом принялся одеваться.

— Я был бы тебе премного благодарен, если бы ты оставил меня в покое и не тыкал мне в нос моими недостатками, по крайней мере, в оставшееся от выходных время. Мне и так уже достаточно тяжело, что я не жажду больше угодить своему отцу и принести себя в жертву на алтарь нашего титула. К тому же я не в таком восторге от моей невесты, чтобы…

— Вы меня звали?

Клементина просунула голову в комнату, мельком заметила голую ногу Джефа и тут же метнулась обратно. Мужчины обеспокоенно переглянулись.

— Вы ведь не подслушивали нас, не правда ли, леди Клементина? — небрежно осведомился Чарльз.

— Я только слышала, как Джеф обронил слово «невеста». Похоже, он думает обо мне больше, чем я могла предполагать!

— Заходите, выпьем по рюмочке, — предложил Чарльз. Он втащил ее в комнату.

— Не слишком-то много развлечений в этом несуразном старом замке, — заметила она. С привычной легкостью Клементина плеснула себе на три пальца бренди в бокал и быстро выпила. Краешком глаза она наблюдала, как жених ее застегивает, свежую рубашку в полоску. Взглянув на его загорелую грудь, она чуть склонила голову набок и улыбнулась.

— Пойду-ка я, пожалуй, позвоню моим родителям, — воскликнул Чарльз и тотчас же вышел.

Джефу хотелось тоже уйти из комнаты, но что бы от этого изменилось? А потому он улыбнулся девушке, которая должна была стать его женой.

— Ну, как, веселые были праздники? Надеюсь, мои родственники не слишком вам докучали?

— Что вы, совсем нет. Я очень мило провела время в обществе ее светлости: она такая решительная, благоразумная женщина. Надеюсь, я буду такой же в ее возрасте. — Леди Клементина улыбнулась, показывая все свои зубы. — Что касается его светлости… с тех пор, как я позволила ему обыграть меня в шахматы, отношения между нами наладились. А как у вас? Весело прошло Рождество?

Он отвернулся.

— У меня? Что ж, вроде бы да, насколько это вообще возможно.

Застегнув еще одну пуговицу, Джеф посмотрел на Клементину — как это могло случиться, что он помолвлен с девушкой, которая не вызывает в нем ни малейшей искры желания. Конечно, в обществе других женщин он тоже не ощущал никакого душевного беспокойства, с тех пор как вернулся из Америки, но леди Клементина волновала его еще менее, чем кто-либо. Лицо ее было чересчур угловатым,

подбородок слишком сильно выдавался вперед, а очертания фигуры казались ему чрезмерно сглаженными, прямолинейными. В Клементине совершенно не было мягкости, вызывающей желание прикоснуться к ней, ни малейшего благоухания не доносилось от нее, так чтобы ему захотелось прижаться лицом к ее шее сзади, вдыхая аромат ее волос. Глаза у нее были красивые, но слишком строгие. Джеф тосковал по теплому сиянию и шаловливым искоркам в глазах Шелби. Он тосковал также по чему то, еще более важному — по той духовной близости, которой наслаждались они с Шелби. С Клементиной его ожидала жизнь, заполненная болтовней о погоде, смертельно-скучными сплетнями о титулованных друзьях, неурядицами со слугами, а может быть, в один прекрасный день и разговорами о политике.

Или о детях. Какие дети могли у них родиться?

Разумеется, английские аристократы, как правило, заключали свои браки по расчету, а после каждый жил своей жизнью. Если повезет, ему придется проводить в ее обществе не более нескольких дней в году.

Джеф подошел к каминной полке и налил себе еще бренди в рюмку, чувствуя, что Клементина наблюдает за ним.

— Знаешь, я думаю, мы как-нибудь поладим, — произнесла она.

— Надеюсь.

Он слегка прикусил губу, что делало его — хоть он и не подозревал об этом — еще более привлекательным; потом чуть-чуть улыбнулся ей.

Осмелев от выпитого коньяка, она взяла с комода серебряную расческу и подошла к Джефу. Призвав на помощь все свое женское искусство, Клементина слегка прижалась к нему, протягивая руку, чтобы расчесать его влажные волосы.

— Мне нравились твои волосы еще с тех пор, как мы были детьми. Они — как солнце.

«Ну что ж, почему бы и не попробовать?» — подумал Джеф и обнял ее за талию. Когда он привлек ее в свои объятия, тоска по Шелби захлестнула его с новой силой, еще более острая, оттого что Клементина ни капли не была похожа на Шелби и от нее не исходило такого аромата, как от Шелби, а когда он поцеловал ее, вкус ее губ нисколько не напоминал вкус губ Шелби. Руки ее оказались на его плечах. Дыхание ее изменилось; она ответила на его поцелуй, приоткрывая губы, но для Джефа эта минута была полностью лишена очарования. В душе он чувствовал отвращение — и более всего к самому себе.

Рука Клементины скользнула к нему под рубашку, с жадностью лаская его крепкую грудь. Она поцеловала и легкие золотистые завитки волос над ключицей, и это, несомненно, был призыв.

Спасение пришло в виде стука в дверь. Сердце его вздрогнуло от облегчения, когда он пошел открывать. Там стоял Чарльз, и вид у него был такой, будто он встретил привидение.

— Выйди, пожалуйста, в коридор на минутку.

— Что случилось?

Ощущение полнейшей нереальности происходящего охватило его.

— Мне очень жаль сообщать тебе это, старина. — Чарльз положил ему руку на плечо, за которое только что с такой необычайной горячностью цеплялась Клементина.

— Я разговаривал с моей матерью…

— Да? — нетерпеливо подтолкнул его Джеф.

— Твой отец — его светлость почил в мире сегодня после полудня.

Голос Чарльза, казалось, доносился откуда-то издалека.

— Твоя мать сначала не знала, где искать тебя. Думаю, они послали кого-нибудь из Лондона, чтобы сообщить тебе. Мой дорогой старый друг, ты теперь герцог Эйлсбери…

Глава шестнадцатая

— Раньше достаточно было уметь одним выстрелом выбить пробку из бутылки, особенно если ты женщина, — заметил Баффэло Билл, обращаясь к своей новой протеже. Они стояли посреди площадки целыми часами. — Но теперь развелось столько отличных стрелков, что публике подавай движущуюся цель. Мисси приходилось превосходить самое себя каждый год…

Шелби знала, что Мисси было прозвищем Анни Оукли, которая, казалось, незримо витала у нее за плечом, во всяком случае, духовно. По мере того как зима подходила к концу и ее собственный мартовский дебют в шоу «Дикий Запад» приближался, трудно было не сравнивать свое умение с искусством своей предшественницы, международной звезды.

— Анни Оукли прислала мне немного своего любимого черного пороха Шульца, — сказала Шелби полковнику Коди, останавливаясь, чтобы перезарядить винтовку. — И она написала мне очень милое письмо с пожеланием удачи. Мне так жаль, что она больна.

Дела у шоу «Дикий Запад» шли в этом лондонском сезоне не так хорошо, как раньше, и иногда при взгляде на Коди казалось, будто он тащит тяжелый груз на своих плечах.

— Похоже, неудачи преследуют нас с начала нового века, и крушение поезда Мисси было большим ударом. Я вот думаю — может быть, мне пора отдохнуть и сосредоточить все силы на моих планах в Вайоминге. Я слишком стар для этой беспокойной жизни, и мне не хотелось бы умереть директором шоу.

Бен похлопал его по плечу и улыбнулся:

— Вы сами почувствуете, когда, придет время уходить, полковник. Я все еще вижу эти искорки в ваших глазах, когда представление начинается, и вы верхом выезжаете на арену!

— Пожалуй, вы правы… хотя даже и это изменилось теперь, когда я потерял Олд Попа, моего верного коня. Этот новый — уже совсем не то.

Он вздохнул, сдернул с себя шляпу и провел рукой по своим длинным белоснежным кудрям:

— Знаете, я подумываю, не обрезать ли мне волосы, только боюсь, это может повредить делу. Как вы думаете, публика примет это?

Шелби почувствовала, что он хотел бы услышать.

— Мне кажется, сэр, люди привыкли к вашему образу, не меняющемуся с годами. Вы стали живой легендой. — Она посмотрела на дядю: — А ты как думаешь, Бен?

— Ага, по-моему, тоже. Послушай, а не пора ли нам перекусить? Что ты скажешь, если мы на часик прервемся, а потом встретимся здесь же и попробуем этот трюк с зеркалом?

— Мисси давно уже стреляла, глядя в зеркало, — заметил Коди.

— Я надеюсь, что публика примет во внимание, что я новенькая и моложе ее, и не будет ожидать от меня слишком многого, — скромно сказала Шелби.

— Ты еще и красивее, малышка. И ты дерзкая и забавная. Мисси любила поиграть с публикой и заставить ее смеяться. Если тебе это удастся, то не страшно, что ты пару раз промахнешься или не выполнишь каких-нибудь особенно трудных трюков.

Он тепло улыбнулся ей, так что она почти совсем ободрилась, потом прикоснулся к шляпе и отошел к группе закутанных в одеяла индейцев, дожидавшихся его на краю поля.

Погода была промозглая и сырая, и Шелби повыше подняла воротник пальто.

— Может, мне прокатиться на Бродяжке по арене, пока тут затишье? Мне так стыдно, что мы притащили сюда лошадей и у нас не хватает времени, чтобы выезжать их.

— Я по-прежнему думаю, что Чарли нужно возвратить Джефу, — сказал Бен. — Хочешь, я это сделаю?

— Нет! — Ее щеки пылали. — Нет. Если бы он хотел получить Чарли, он сказал бы об этом, когда уезжал из Вайоминга.

— Ты видела газету, которую я положил к тебе в палатку сегодня утром? Вив сказала, что дала ее тебе.

— У меня не было времени прохлаждаться, почитывая «Таймс». Я была здесь раньше тебя! И, Бога ради, что общего может иметь газета с лошадью Джефа?

— Не с лошадью — а с Джефом.

Чувствуя, что об этом невозможно говорить так легко, он понизил голос.

— Ты видела сообщение о смерти его отца?

Шелби не ответила, настороженно ожидая, что он еще скажет, и Бен продолжил:

— Так вот, в сегодняшней заметке говорится, что он умер на другой день после Рождества. Джеф теперь герцог такой-то и такой-то, и он и некая леди, как бишь ее там зовут собираются обвенчаться через несколько недель. У них был небольшой прием вчера вечером, устроенный, чтобы объявить о дне свадьбы, и новые король с королевой пришли, чтобы поздравить их.

— О! — Шелби слышала, как прозвучал ее собственный голос; чувствовала, как понимающе кивнула головой. — Вот как!

Бену было ужасно жаль ее, но он чувствовал — она не хочет, чтобы ее жалели, да это и к лучшему, так как он был не мастер в таких делах.

— Кто их поймет, этих мужчин? Я, правда, и сам принадлежу к ним, но даже и я в недоумении. Мы ведь все знаем, как Джеф относился к тебе, Шел, но здесь, наверное, долг важнее всего на свете. Как будто уже и не в счет, что он был счастлив на ранчо «Саншайн» с тобой, и с Чарли, и со всеми нами.

— Я, хочу есть, — резко оборвала его Шелби. — Увидимся после завтрака.

Она собрала, свои дробовик, и револьвер, и винтовку, с которыми упражнялась, и устало побрела обратно в деревню.

Вивиан как раз выходила из палатки, когда подошла Шелби. Она нарядилась во все лучшее: сизовато-серую юбку с белой, отделанной кружевами блузкой, которую Шелби купила ей в подарок в Нью-Йорке. Защищаясь от холода и сырости, она накинула сверху длинное, доходящее ей до лодыжек синее шерстяное пальто Маделейн Мэттьюз, и на голове у нее была такого же цвета шляпка, украшенная перьями, и вся она даже как будто распрямилась.

— Ой, Шелби, я не ожидала увидеть тебя!

— Ну и ну, Вив, у тебя такой вид, будто ты собираешься на свидание!

— Нет, что ты! Я… просто решила немного прогуляться. Мне так надоело видеть все время одно и то же вокруг себя.

— Счастливая! Хотелось бы и мне пойти прогуляться. Шелби заметила вспышку паники, мелькнувшую на мгновение в глазах подруги, но была слишком занята другими мыслями, чтобы задуматься о том, что бы это могло означать.

— Я зашла только перекусить немного, а потом снова пойду тренироваться. Да, кстати, дядя Бен сказал, что он дал тебе лондонскую «Тайме» сегодня утром. Она здесь?

Щеки ее еще больше порозовели.

— Подожди, я посмотрю.

Вивиан бросилась обратно в палатку и, порывшись в мусорной корзинке, вытащила оттуда газету как раз в ту минуту, когда вошла Шелби.

— Там, по правде говоря, и читать-то особенно нечего…

— Я уже слышала о Джефе, если ты именно это собираешься от меня скрыть.

— Ты, наверное, хотела бы остаться одна.

Она протянула Шелби «Тайме» и внимательно посмотрела на подругу.

— До встречи.

Оставшись одна в палатке, которая приобрела теперь вполне уютный вид — с персидским ковром на полу, книгами, фарфоровой посудой, мебелью и с печкой, не дававшей девушкам замерзнуть, — Шелби взяла газету и присела на край кровати. С сухими глазами она прочитала заметку о Джеффри Уэстоне, герцоге Эйлсбери, который был такой огромной поддержкой для своей матери, вдовствующей герцогини, после внезапной кончины старого герцога.

«Друзья семьи отмечают безупречную выдержку, проявленную не только молодым герцогом, но также и его нареченной, леди Клементиной Бич. Она в эти дни была опорой и поддержкой для всех». Автор, которого ни в коем случае нельзя было обвинить в необъективности, утверждал далее, что «назначенное на 4 апреля бракосочетание герцога Эйлсбери и леди Клементины Бич станет главным событием весеннего сезона 1903 года. Эти молодые люди из аристократических семей являются блестящими представителями эпохи короля Эдуарда, уже отмеченной давно ожидаемым возвращением королевской семьи в Лондон».

Шелби было невыносимо больно. Зачем она вообще приехала в Лондон? Оглядываясь назад, она понимала, как глупо было даже на миг вообразить себе, будто Джеф может передумать и выбрать ее вместо той жизни, для которой он был рожден. Он ведь ни секунды не колебался, когда ему нужно было уезжать с ранчо «Саншайн». Шелби всю ее жизнь убеждали, что она должна научиться принимать поражения, и теперь впервые она готова была согласиться с этим. Ей хотелось сейчас, чтобы она была снова дома, в своей постели. Она бы зарылась в нее с головой, и мама сидела бы рядом, ласково отводя со лба ее волосы своими прохладными пальцами.

Слезы ее падали на газету. Шелби вытерла глаза тыльной стороной руки, потом пошарила в изголовье кровати и вытащила лиловую шляпную картонку. Внутри были маленькие реликвии, напоминавшие ей о Джефе: усы из конского волоса, которые она приклеивала, наряжаясь Койотом Мэтом, коробочка из-под «Мексиканского средства от головной боли», над которой он так весело смеялся, тоненький томик Теннисона, который он оставил у них, синяя косынка, которую она взяла у него поносить, пластинка с песенкой «Тем прекрасным давним летом», маечка в тонкий рубчик, которая была на ней в ту ночь, его прощальное письмо и наволочка с его подушки.

Множество других вещей, таких, как велосипед, и граммофон, и улыбка Джефа, и его прикосновение, и звук его голоса, не могли поместиться в коробку, но ее утешало, что хоть что-то осталось у нее на память от этого самого счастливого времени в ее жизни.

Все, что случится с ней с этой минуты, будет измеряться по тем нескольким горьким, счастливым месяцам.

Слезы катились по ее щекам, когда Шелби открыла томик Теннисона и нашла стихотворение, которое Джеф прочитал ей вслух в тот вечер их первого поцелуя.

Любая остановка иль конец — скучны,

Ржаветь — а не сиять на пользу, —

как это грустно…

…Еще не слишком поздно

За новым устремляться

Искать, прикладывать все силы, находить

И не сдаваться…

В глубине души Шелби ощутила легкий трепет надежды. Все, может быть, еще будет, стоит только захотеть.

В последний раз, когда Вивиан выходила одна на прогулку, она прибежала обратно в Эрлс-Корт через несколько минут, так как заметила человека, смотревшего на нее из окна закрытой кареты, — мужчину с горящими, как угли, глазами, как две капли воды похожего на Барта Кролла. Вивиан убеждала себя, что это невозможно: никто не смог бы выжить после такого количества крысиного яда, которое она подсыпала ему в картофель. Он так корчился, что она не могла на это смотреть, не могла выдержать проклятий и обвинений, прерывавших его предсмертные судороги, а потому сказала, что сбегает за доктором, и больше не вернулась.

Все подтвердили бы, что он был ужасным человеком и заслуживал смерти, но ведь это грех? Даже Шелби была потрясена, что она, своими руками, убила человека, — неважно, что он делал с ней раньше. Неужели дух Барта преследует ее, чтобы заставить ее признаться в своем ужасном преступлении полиции и принять наказание?

Сегодня, хотя Вивиан так и подмывало обернуться, чтобы проверить, не наблюдает ли за ней Барт, она удержалась и постаралась сосредоточиться на важности своей миссии. Был уже почти полдень, когда она подъехала к Стрэнду, выскочила из кеба и быстро пошла по мощенной булыжником дорожке, ведущей к громадному особняку, выстроенному из белого камня. Одна его сторона выходила на Темзу, предоставляя его обитателям любоваться величественным видом разнообразной деятельности, кипевшей на берегах реки.

Что такое, послышалось ей или за ней действительно кто-то шел? Вивиан обогнула черную металлическую решетку и только после этого позволила себе оглянуться украдкой, тотчас же столкнувшись с каким-то незнакомым мужчиной. Нервы ее не выдержали, и она тихо вскрикнула, отшатнулась и упала на мостовую.

— О Боже! Ради Бога, простите меня, мисс! Мужчина, испугавший ее, проявил теперь необычайную обходительность, помогая ей подняться, улыбаясь ей такими добрыми глазами, каких она еще никогда не видела в своей жизни.

— Благодарю вас, сэр. — Она улыбнулась ему в ответ. — Это я виновата. Я сама не смотрела, куда иду.

— Позвольте мне представиться. Я — Чарльз Липтон-Лайенз, друг детства молодого герцога Эйлсбери. Вы знакомы с его светлостью?

Заинтригованный ее американским акцентом, Чарльз помог ей подняться на ноги и обнаружил, что она гораздо ниже его ростом. Было что-то хрупкое и беззащитное в этой таинственной молодой женщине.

— По правде говоря, да, сэр, но, прошу вас, не говорите ему, что встретили меня!

Глаза ее расширились, и она приложила пальчик к губам:

— Это тайна! Я пришла повидаться с мистером Мэнипенни, а не с мистером Уэстоном.

— Тогда позвольте, я провожу вас к Мэнипенни. Джеф сейчас в маленькой столовой в передней половине дома, занят со своей матерью, так что я тихонько проведу вас в задние комнаты, хорошо?

Он взял ее крохотную ручку и заметил, как румянец медленно залил ее бледные щеки.

— А вы не хотите мне сказать, как вас зовут?

— Вы обещаете никому не говорить?

— Если вы будете называть меня Чарльз.

— Хорошо, Чарльз.

Она чуть наклонилась вперед, впервые в жизни почувствовав, что ей хочется пококетничать.

— Меня зовут Вивиан.

У Чарльза прямо гора с плеч упала, что это не девушка с ранчо, не Шелби, и он широко улыбнулся ей.

— Прекрасно. Вы можете сказать мне оставшуюся часть вашего имени в следующий раз, когда мы встретимся.

Они направились к служебному входу в особняк Сандхэрст.

— Вы надолго в Лондоне? Я бы с удовольствием поводил вас по городу.

— Это было бы чудесно.

Они на минутку задержались у двери, дрожа на зимнем ветру, задувавшем с Темзы.

— Но, Чарльз, мне придется прислать вам записку… и сначала вы должны еще раз пообещать, что ни словечком не обмолвитесь вашему другу обо мне.

— Я обещаю, сколько же раз я могу это повторять! В любом случае Джеф, так занят сейчас, что вряд ли обратит внимание…

На этот раз Вивиан приложила пальчик к губам Чарльза и тут же отдернула, сообразив, как дерзко она ведет себя. Со своими гладко зачесанными темными волосами, усами и румяным лицом он казался таким добродушным, мягким и искренным, и, что лучше всего, с ним она чувствовала себя уверенно.

— И все-таки пообещайте.

— Клянусь.

Сердце его глухо стучало от волнения, когда он сунул руку в нагрудный карман и достал визитную карточку из серебряного футляра.

— Вы можете застать меня в любое время. Может быть, мы пообедаем вместе, а потом я мог бы отвезти вас на ипподром?

— Мне нужно идти. Мистер Мэнипенни ждет меня.

И Вивиан исчезла за дверью, оставив Чарльза Липтон-Лайенза гадать, не говорил ли он только что с феей. Вивиан была самой эфемерной из женщин, которых он встречал в своей жизни.

— Если бы не твоя близкая свадьба, мой дорогой Джеффри, я вернулась бы, в Йоркшир через неделю после кончины твоего отца.

Эдит Уэстон, вдовствующая герцогиня Эйлсбери, сидела, выпрямившись, в позолоченном кресле в маленькой столовой. Все еще красивая в свои шестьдесят, она носила вдовий траур с необыкновенным изяществом и элегантностью; он удивительно красиво оттенял ее уложенные в высокую прическу снежно-белые волосы.

— Я предпочла бы провести зиму в замке Эйлсбери, где могла бы предаваться печали в одиночестве. Теперь я понимаю, почему королева Виктория оставалась в Виндзорском замке, удалившись из Лондона, после того как она потеряла принца Альберта.

Джеф выжал лимон в чай.

— Бога ради, мама, надеюсь, ты не станешь вдовствовать по образу и подобию королевы. Она оставалась в трауре в течение сорока лет!

— Я не позволю тебе отпускать шутки по этому поводу.

Он глубоко вздохнул, прежде чем ответить.

— Ты могла бы уберечь себя от раздражения, если бы согласилась с тем, что не можешь контролировать каждое мое слово.

— Если бы только судьба не распорядилась так, что ты стал нашим единственным ребенком, я могла бы и не придавать такого значения твоему поведению. Однако, поскольку это так, внимание всего общества приковано к тебе, Джеффри. Все наблюдают за тобой и ждут, окажется ли новый герцог Эйлсбери хотя бы наполовину таким, как его отец. — Она помолчала, слегка поджав губы, затем добавила:

— Не проглатывай залпом свой чай, мой милый. Нужно пить потихоньку, глоточками.

Поднявшись из-за стола, Джеф подошел к окну, выходившему на Стрэнд, и подавил в себе желание побарабанить пальцами по стеклу. Как это может быть? Как она может говорить такую чушь? Как меня угораздило родиться в этом мире?

— Мама, я понимаю, что у тебя сейчас трудное время, и я сочувствую тебе. В конце концов, я ведь потерял отца, так что скорблю не меньше.

— Разве? — с горечью откликнулась Эдит. Она знала, как задеть его совесть. Она, быть может, и не много времени проводила с Джефом, но все-таки была его матерью и чутьем понимала его… когда хотела.

— Я не собираюсь оправдываться перед тобой в том, что не растекаюсь точно комок жидкой глины, — холодно сказал Джеф. — Не стану притворяться, будто мне доставляет удовольствие эта жизнь, но я пытаюсь следовать тому чувству ответственности и долга, которое отец считал основой достойного существования. Я понимаю, что на мне лежат определенные обязательства, просто потому что я являюсь единственным наследником.

— Эта жизнь в высшем свете — благословение, а не проклятие, мой дорогой мальчик.

Он отошел от окна и остановился перед ней, одетый в безукоризненный костюм для верховой езды, неотъемлемой частью которого были белый, завязанный свободным узлом галстук и блестящие черные сапоги.

— Хотел бы я в это верить; это сделало бы все намного проще.

— Что же, по крайней мере, ты выглядишь как герцог! Я не могла бы и мечтать, о более красивом сыне. И мы нашли тебе невесту, которая прекрасно разбирается в правилах хорошего тона, так что можно надеяться, все в конце концов образуется, хм-м-м.

— Мне бы хотелось остаться и продолжить эту содержательную беседу, но мне пора выезжать Тора. Могу я проводить тебя, мама?

Вдовствующая герцогиня улыбнулась ему скучающей улыбкой, до странности похожей на его собственную:

— Я еще не ухожу. Наша милая Клементина должна прийти с минуты на минуту, и мы с нею пересмотрим весь твой фарфор, хрусталь и постельное белье, чтобы разобраться, что подойдет вам обоим, а что нет. Твои холостяцкие вещи совсем не то, что нужно для семейной жизни, Джеффри.

Джефу казалось, будто невидимые тиски сдавливают его грудь. Уже в дверях он повернулся, исподволь переходя в наступление.

— Да, кстати, я не говорил тебе, что рассчитал управляющего в имении Сандхэрст?

Герцогиня ахнула:

— Ты шутишь?

— Отнюдь нет. Я собираюсь заниматься делами имения сам, не только потому, что работа мне совсем не повредит, но также и в целях некоторой экономии. Ты представляешь, какой громадный налог на наследство нам придется выплачивать? — Брови его чуть-чуть приподнялись. — Времена меняются, мама, и я предпочитаю смотреть на вещи реально.

— Но… это же немыслимо, Джеффри! — Она откинулась в кресле, прижав руки к груди. — Управлять собственным имением — это так… неблагородно!

— И все-таки я сделаю это. До свидания, мама. Широкими шагами он вышел из столовой и, покидая дом, кивнул на прощание слугам.

На улице Джеф заметил высокого лысого человека, по виду напоминавшего Мэнипенни. Тот стоял по другую сторону ограды, подсаживая худенькую молодую женщину — со светлыми волосами, в голубой шляпке — в наемный кеб. Джеф едва обратил внимание на эту пару, и повернулся уже было к конюшням, когда кеб резко рванул с места и лысый мужчина направился к особняку Сандхэрст.

— Бог мой! Так это ты! — Джеф, не удержавшись, рассмеялся, идя навстречу Мэнипенни. — А я-то думал, что глаза обманывают меня.

Старому джентльмену было определенно не по себе.

— Нет, ваша светлость, они вас… не обманывают.

— Сколько раз я просил тебя не называть меня так?

— Несчетное количество… сэр.

— В таком случае, если только разум еще не подводит тебя, не вижу причин настаивать на этой нелепой, высокопарной форме обращения! — нахмурился Джеф. Затем глаза его блеснули, когда он вспомнил, как его слуга тайком увивался вокруг светловолосой девушки, достаточно молодой, чтобы быть его внучкой.

— Так, а теперь скажи-ка мне, что у тебя за дела с этой хорошенькой молодой дамой, которую я заметил. Может, у тебя какая-нибудь тайная любовная интрижка?..

— Разумеется нет, сэр! — возмутился Мэнипенни. Но тут новая мысль вернула ему самообладание. — Разве я не имею права на свою личную жизнь? Имею? Вот и я так думаю. Простите, сэр, но я должен вернуться к моим обязанностям.

И он ушел, оставив Джефа в оцепенении смотреть ему вслед. Возвращаясь в дом, Мэнипенни наклонил голову не только из-за ветра, но и для того чтобы скрыть улыбку, которую он не мог больше сдерживать. Как чудесно было встретиться с Вивиан Кролл и узнать, что Шелби, и Бенджамин, и даже лошади, Бродяжка и Чарли, — все они здесь, в Лондоне! Трудно будет удержаться, чтобы тотчас же не увидеться с Шелби, — ведь Мэнипенни действительно очень любил ее, но миссис Кролл убедила его, что они должны действовать сообща, чтобы их великолепный план удался. Поскольку ни его светлость, ни Шелби не знают, кажется, что они должны делать, другим необходимо вмешаться…

Шелби выполняла специальные упражнения, чтобы расслабиться, в течение двух недель, остававшихся до ее дебюта в шоу «Дикий Запад», и сегодня, 14 марта 1903 года, она лежала с закрытыми глазами на своей кровати целый час перед началом спектакля.

— Просто не верится, что ты можешь быть такой сосредоточенной, — воскликнула Вивиан, врываясь в палатку. — Бен и то дрожит, а ведь он вообще на третьих ролях!

— Ну, ты же знаешь меня.

Шелби медленно села и улыбнулась своей подруге:

— Если бы мне позволили распуститься, я была бы уже сплошным комком нервов к сегодняшнему дню и, наверное, прострелила бы кому-нибудь голову! Вождь Железный Коготь объяснил, что я могу тренироваться, чтобы сохранять спокойствие. Он замечательный, очень мудрый человек.

— По-моему, тебе пора одеваться!

Вивиан открыла роскошный сундук, который Баффэло Билл подарил Шелби, когда она поступила в шоу «Дикий Запад». Почти такой же, с каким путешествовала Анни Оукли, внутри он был поделен на ящики, где хранились ее костюмы, а крышка заменяла туалетный столик, в который было вделано зеркало.

— Я никогда не видела тебя такой взволнованной, Вив! Рассмеявшись, Шелби, в порыве нежности обняла подругу за талию.

— Говорила же я, что не смогу обойтись без тебя! Даже полковник Коди благодарен тебе, особенно после того, как ты убедила его пригласить короля Эдуарда и королеву Александру на сегодняшнее представление. Он сомневался, думая, что прошло слишком мало времени после их августовской коронации, и они сочтут это слишком легкомысленным, но теперь, когда они согласились, он уверен, это событие перевернет все и принесет нам настоящий успех.

— Я боялась, ты рассердишься, когда узнаешь, что я предложила, чтобы они сидели в королевской ложе в тот самый день, когда состоится твой дебют, — встревоженно сказала Вивиан.

— Ну что ты, по-моему, ничего страшного в этом нет. Признаюсь только тебе, Вив, я думаю о Джефе. По крайней мере, до сих пор никто не знал, что я здесь, — моего имени не было на афишах. Если король и королева придут на представление еще раз, и Джеф будет сопровождать их, я не вынесу этого.

— А ты не думаешь, что он может быть здесь сегодня? Шелби отрицательно покачала головой:

— Нет! Его свадьба слишком скоро, и если бы он тосковал по Вайомингу, то уже пришел бы раньше. Мне кажется, он точно так же избегает воспоминаний обо мне, как я о нем.

Глаза ее заблестели, когда она добавила:

— Да так оно и лучше, Вив. Мое сердце разбилось бы, если бы я увидела его опять, а я и так уже достаточно страдала. Я хочу только, чтобы эти гастроли закончились, и мы вернулись домой.

Вивиан совсем не была уверена, что она хочет вернуться домой, если учесть ее поспешный отъезд как раз перед тем, как должны были обнаружить труп Барта. Она не была также уверена, что хочет уехать из Лондона. Чарльз Липтон-Лайенз дважды вывозил ее поужинать, в театр и в оперу; она провела с ним эти долгие, восхитительные, невинные вечера и с трудом удерживалась, чтобы не рассказать о нем Шелби. Та думала, что Вив, посещает какую-то престарелую тетушку, которая живет в Бэйсуотере.

— Этот костюм комичен, — воскликнула Шелби, поворачиваясь, чтобы Вивиан помогла ей застегнуть его сзади. — Может, Анни Оукли и могла в нем выступать, но…

— Ты выглядишь чудесно!

Вивиан протянула ей широкополую соломенную шляпу. Издалека до них донеслись первые такты «Звездного знамени», долетевшие до их палаточной деревушки.

— Нам лучше поспешить! Твой выход третий в программе!

Несколько раз, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Шелби огляделась, желая удостовериться, что Бен уже отнес на арену ее оружие и снаряжение. Она в последний раз глянула в зеркало, рассмеялась своему отражению и позволила Вивиан вытащить себя из палатки.

— Это очень мило с вашей стороны, что вы согласились сопровождать нас сегодня, Джеф, — заметил король Эдуард VII, когда все они рассаживались в королевской ложе. — Поскольку вы недавно вернулись с американского Запада, из окрестностей собственного городка Баффэло Билла, вы придадите всему этому празднеству оттенок подлинности.

— Это так необыкновенно, — откликнулась королева Александра. — В прошлый раз, когда мы были здесь, представление было удивительно красочным! А вы когда-нибудь уже видели их спектакли, леди Клементина?

— Нет еще.

Королева на минутку отвлеклась посмотреть, уселись ли ее внуки — принц Эдуард и принц Альберт, — оставив невесту Джефа наедине со своим раздражением.

Меньше всего Клементине хотелось, чтобы Джеф вспоминал о месяцах, проведенных им в Вайоминге. Для нее было совершенно очевидным, что это изменило его. Конечно, он и до своего отъезда не был счастлив, но по крайней мере, был остроумен и дерзок и любил, как она слышала, заниматься любовью. Со времени своего возвращения в Англию и особенно с тех пор, как он стал герцогом Эйлсбери, обычный для Джефа скучающий вид стал, казалось, еще резче, острее. Это не предвещало им счастливой семейной жизни… но когда леди Клементина поговорила об этом с Чарльзом Липтон-Лайензом, тот заверил ее, что Джеф со временем забудет о Вайоминге.

Американский посол и миссис Чоут сидели рядом с женихом и невестой и теперь наклонились к ним, чтобы побеседовать с Клементиной о свадьбе. Джеф был рад этому, так как он просто не мог вести себя, как подобает внимательному жениху. Слушая, как ковбойский оркестр заиграл нечто вроде увертюры, он ощущал мучительную тоску по всему, что он любил в Вайоминге. Ему больно было вспоминать о городке Коди, о перекати-поле, и Джеки Швубе, и о салуне Парселла, и о чудесных пейзажах по сторонам Саут-Форкроуд… и он по-прежнему старался не думать о Шелби. Когда она все-таки явилась в его памяти, незваная и обжигающе реальная, Джеф почувствовал злость — на судьбу, как он думал.

«Не надо мне было приходить. Не нужно было поддаваться на уговоры Мэнипенни, что так будет лучше для меня».

Когда оркестр играл «Звездное знамя», Джеф сжал кулаки, затем прижал их к своему напряженному телу. Он оделся этим утром с особой тщательностью — в костюм из мягкой серой шерсти, белоснежную рубашку и серовато-голубой жилет из рубчатого шелка. В воздухе чувствовалось приближение весны, особенно когда светило солнце, и Джеф не стал надевать пальто.

Оркестр продолжал играть, и Баффэло Билл внезапно вылетел на арену верхом на вороном жеребце. Публика взревела от восторга, а молодые принцы вскочили на ноги. Коди подъехал к королевской ложе и объявил своим громким и звучным голосом:

— Ваши величества, леди и джентльмены! Позвольте мне представить вам известнейшую в мире труппу «Лихие наездники»!

Король приподнял шляпу, приветствуя старого директора шоу, а американский посол объяснил:

— Быть может, вашим величествам не известно, что полковник Коди придумал термин «лихие наездники» за пять лет до того, как наш великий президент Рузвельт употребил его во времена кубинской войны, говоря о своей кавалерии.

Джеф наклонился вперед, сосредоточившись на зрелище, разворачивавшемся перед ним. Представление открылось великолепным парадом облаченных в цветастые одежды индейцев, ковбоев, гаучо, казаков, мексиканцев, арабов, а также солдат из армий всех стран мира верхом на лошадях. Они торжественно сделали круг вокруг арены, а оркестр играл, и принцы едва сдерживали свое возбуждение.

При виде ковбоев, в их стетсоновских шляпах и штанах из овечьей шерсти, с яркими платками, повязанными вокруг шеи, Джеф снова ощутил боль, тоскуя по той жизни, которую он оставил. Он чувствовал, как Клементина наблюдает за ним, и понимал, что должен взять ее за руку, чтобы успокоить, но не мог. Казалось, сердце его, открытое Шелби, замкнулось еще плотнее, когда он покинул ее. Он не мог даже притворяться.

— А теперь, многоуважаемая публика, я с удовольствием представляю вам новую участницу нашей труппы! — прокричал Коди, по-прежнему сидя в седле. — Она такая же милая и обаятельная, как наша любимица Анни Оукли. Так поприветствуем же от всей души нашего маленького Меткого Стрелка, Шелби Мэттьюз!

Джеф открыл рот, но не издал ни единого звука, ни даже вздоха. Ничто не могло бы выразить его чувств в эту минуту. Этого не могло быть… однако он собственными глазами увидел, как Шелби вприпрыжку выбежала на арену, беспечно помахивая своим винчестером. Она улыбалась своей широкой, очаровательной улыбкой так, словно выступала уже многие годы.

Глава семнадцатая

Радостное одобрение публики было подобно волне прилива, подхватившей Шелби, и она тотчас же откликнулась на него. В своем темно-синем с белой отделкой костюме, подчеркивавшем ее тонкую талию, перехваченную шелковым поясом, в синих обтягивающих рейтузах и таких же, им в тон, мягких туфельках, она была неотразима — очаровательное сочетание школьницы и юной, прекрасной женщины. Волосы Шелби волнами струились по плечам, переливаясь медью на солнце, а прелестное, живое личико под широкими полями шляпы никогда еще не было столь обворожительным.

Бэн Эйвери, в полном ковбойском облачении, появился на арене вслед за своей племянницей, держась на некотором расстоянии. Он радовался, что видит ее такой оживленной: она впервые выглядела по-настоящему счастливой, после того как Джеффри Уэстон уехал с ранчо «Саншайн» полгода тому назад. Стоя в ожидании у стола, накрытого лековым полотнищем, с разложенными на нем винтовками, ружьями и другим реквизитом, Бен посмотрел на королевскую ложу, украшенную американским и английским флагами. Было нетрудно узнать сидевшего в ней короля, с его бородкой клинышком… и, разумеется, там был Джеф — в точности, как и предсказывала Вивиан. Он напоминал Бену насторожившегося льва; хотя он был наполовину в тени, невозможно было ошибиться, видя этот разворот плеч и янтарный блеск волос.

Шелби чуть не рассмеялась, отбегал назад, к своему дяде.

— Все будет хорошо! — радостно шепнула она. — Я чувствую!

Они решили показать сегодня более легкие трюки, а потом уже продемонстрировать другие, более сложные, когда она почувствует уверенность в себе. Шелби начала с обычной стрельбы из винтовки, затем поразила публику, подбросив высоко в воздух стеклянный шарик, мгновенно прицелившись и сбив его метким выстрелом. Им устроили такую овацию, что Бен даже подумал, не остановиться ли им на этом.

Они выполнили множество разных трюков. Бен подбрасывал тарелочки, и Шелби сбивала их: сначала одну, потом две и наконец сразу три одновременно. Она стояла спиной, когда Бен их подбрасывал, затем поворачивалась и стреляла. Они перешли к более сложным трюкам, один из которых заключался в том, что Шелби ложилась спиной на стул и стреляла по шарику, который Бен раскачивал взад-вперед на бечевке.

Под конец она попыталась исполнить один из знаменитых номеров Анни Оукли — с зеркалом. Для того чтобы внести в него что-то новое, Шелби держала маленькое зеркальце в левой руке и, положив винтовку на плечо, целилась себе за спину, держа правую руку на спуске. Бен встал на табурет футах в пятидесяти от нее, подняв червонного туза высоко в воздух. Затем, используя только зеркальце, чтобы прицелиться, Шелби выстрелила назад — и ничего не случилось. Толпа застыла в молчании, точно они были не на арене, а в церкви.

Шелби набрала в грудь побольше воздуху, медленно выдохнула, прицелилась еще раз, плавно нажала на спуск — и карта вылетела из руки Бена.

Оркестр заиграл «Тем прекрасным давним летом», и Шелби положила свою дымящуюся винтовку на стол и послала воздушный поцелуй публике, которая уже вскочила на ноги. Затем, когда восторженные крики зрителей слились с быстрой мелодией песенки, она, придерживая одной рукой шляпу, побежала через площадку, остановилась, чтобы еще раз задорно подмигнуть публике и улыбнуться через плечо, прежде чем исчезнуть за белым холстом занавеса.

Сердце Шелби колотилось, как сумасшедшее. Джонни Бейкер, прославленный стрелок, проработавший в шоу в течение двадцати лет, бросился к ней и пожал руку.

— Все хорошо, Шелби! Они любят тебя!

Толпа была вынуждена прекратить овацию, так как начался следующий номер. Вереница крытых повозок — из тех, что увозили столь многих пионеров на Запад — выехала на арену. В программе сообщалось, что «на них будет совершено нападение кровожадных индейцев, которых в свою очередь разобьет наголову Баффэло Билл со своими парнями и ковбоями». Было так шумно, что Шелби приходилось кричать, чтобы ее услышали.

— Я знаю, что мои таланты ничто по сравнению с вашими. Джонни, и я еще не слишком уверена в себе. Поэтому-то полковник Коди и посоветовал мне поиграть с публикой.

Теперь, когда все было позади, ей было немного неловко за собственное выступление.

— Если бы здесь была, сама Анни Оукли и им было бы с кем сравнивать, меня освистали бы и прогнали с арены!

— Чепуха. У вас данные звезды, а это значит больше, чем вы думаете!

Невысокого роста, Бейкер, когда говорил, мог смотреть ей прямо в глаза.

— И вы правильно сделали, что не пытались выполнить ничего особенно трудного при первом выходе. Не торопитесь, играйте с ними — и все будет отлично!

Вивиан тоже ждала, чтобы поздравить свою подругу, и Бен подошел к ним, когда убрал оружие. За сценой толпились сотни исполнителей и лошадей, так что легко было потеряться. Бену все-таки легче было найти Шелби и Вив, чем им его, так как они были чуть ли не единственными женщинами во всей труппе.

— Шел! — рявкнул он, хватая ее сзади за юбку. — Не вздумай возвращаться в палатку: полковник Коди говорит, ты должна быть поблизости, чтобы встретиться с королем и королевой, когда представление окончится.

— Что? Но, дядя Бен, ты ведь пойдешь со мной, правда?

— Не-ет, меня не приглашали.

— Но что я скажу? — жалобно воскликнула Шелби. — Это ужасно!

Вождь Железный Коготь, дожидавшийся неподалеку сидя верхом на лошади, пока индейцы готовились к нападению, хмыкнул, увидев ее растерянное личико:

— Шелби не побоялась выбить выстрелом карту из руки дяди, но дрожит при мысли о том, чтобы пожать руку обыкновенному человеку!

Пока все вокруг хохотали, Вивиан оттащила Бена Эйвери в сторонку, чтобы сказать ему словечко наедине.

— Неважно, пригласили вас или нет. Разве вы не видите? Вы должны пойти с ней. Шелби может ускользнуть и избежать встречи или лишиться чувств, когда увидит его! В любом случае вы должны отвлечь эту ужасную женщину, с которой обручен Джеф, так чтобы они с Шелби могли хотя бы поздороваться друг с другом!

— Отвлечь ее! — прошипел Бен. — Как же я могу это сделать?

— Ну, ну, не хнычьте, Бога ради! Я слышала из очень надежных источников, что леди Клементина обожает лошадей. Почему бы вам не предложить давать ей уроки верховой езды в Гайд-Парке? Пусть приходит туда вместе с друзьями.

— Может, мне и плату с них брать? Вивиан не могла удержаться от смеха.

— Почему бы и нет?

Принцы непременно хотели посетить «Индейскую деревню» и встретиться с ковбоями, но прежде они должны были постоять спокойно, пока их дедушка и бабушка принимали звезд шоу «Дикий Запад».

С той минуты как он услышал имя Шелби, Джеф потерял дар речи; в душе его смешались потрясение и восторг — и… ужас. Как же они встретятся в присутствии не только королевской семьи, но и женщины, на которой он должен был жениться менее чем через две недели?

Он встал подальше от короля Эдуарда, и поскольку его величество представлял собой весьма значительную фигуру, Джеф мог остаться почти незамеченным, если бы захотел. К несчастью, он не мог сделаться невидимым.

Уилльям Ф. Коди появился первым, и король с королевой приветствовали его, вспоминая о первом представлении «Дикого Запада», на котором они были с королевой Викторией в 1887 году.

— Не правда ли, это был великий день? — подхватил Баффэло Билл. — Это был высший взлет в истории нашего шоу! Присутствовали четыре короля — Греции, Саксонии, Бельгии и Дании, и я всех их пригласил прокатиться в дэд-вудском дилижансе!

Король Эдурад кивнул:

— Да, а я, тогда еще просто принц Уэльский, сидел рядом с вами, когда вы правили. Я примостился на верхотуре, и меня качало и встряхивало на каждой рытвине или повороте: думаю, я пережил гораздо более захватывающие минуты, чем монархи внутри!

— А вы помните, что вы сказали мне потом?

— Да, я сказал, что у вас великолепные карты для покера — четыре короля!

Последовавший за этим смех, казалось, разрядил обстановку, и не только король с королевой, но и артисты почувствовали себя свободнее. Они подходили один за другим — ковбои и скауты, солдаты различных армий, индейцы во всем своем облачении, которое было на них в различных эпизодах шоу, и все остальные звезды, — снимая свои шляпы, каски и головные уборы, здороваясь с королевской семьей.

Король Эдурад был особенно рад видеть Джонни Бейкера, так как они с ним тоже встречались в 1887 году. Мужчины крепко пожали друг другу руки, монарх осыпал комплиментами американца, потом заметил:

— Мне не хватало Анни Оукли в сегодняшнем представлении, но эта новая девчушка, безусловно, восполняет своим обаянием то, чего ей недостает в умении. Я нахожу, что она просто очаровательна!

— Да, правда, — откликнулась королева.

Джонни заявил, что он полностью с этим согласен.

— Где эта маленькая волшебница?

При всей своей дерзости и отваге на арене, Шелби побелела, когда услышала, что ей придется встретиться с их величествами.

Откинувшись назад, Джонни вертел головой, пока не разглядел Шелби и Бена, смущенно переминавшихся, в самом конце очереди.

— Идите сюда, вы оба! Сам король хочет видеть тебя, Шелби!

Джеф подумал, что сердце сейчас выпрыгнет у него из груди, когда он увидел, как Шелби подходит к ним, такая хрупкая, беззащитная. Он еле удержался, чтобы не шагнуть вперед и не коснуться ее, но, так как по одну его сторону стоял король, а по другую — Клементина, он, напротив, отступил чуть-чуть назад.

Она была ослепительна — более прелестная, изящная и дерзкая, чем когда-либо. Все смотрели, как она проходит, и леди Клементина тоже, и Джеф почувствовал прилив гордости. Это ее выступление в шоу «Дикий Запад» была вызывающе-дерзким, но Шелби провела его с необычайным изяществом, и вокруг уже толпились репортеры и фотографы, стремясь запечатлеть ее встречу с королем и королевой.

Эдуард VII представил Шелби своей супруге Александре, а Джеф в это время жал руку Джонни Бейкеру. Понимая, что они с Шелби в любую минуту могут столкнуться лицом к лицу, Джеф посмотрел на Бена и с удивлением обнаружил, что тот смотрит прямо на него все понимающими глазами. Можно было подумать, что простодушный Бен подстроил эту неловкую ситуацию!

Король звучным голосом произнес:

— А теперь, мисс Мэттьюз, вы должны познакомиться с герцогом Эйлсбери, — и в ту же минуту он всем своим крупным телом повернулся, и Джеф оказался полностью на виду.

Если Шелби и была потрясена, то не показала этого, — она лишь на секунду запнулась, и глаза ее взволнованно вспыхнули. Когда руки их встретились, Шелби чуть прикусила зубами свою полную нижнюю губку, и Джеф почувствовал, как сам он вдруг резко втянул в себя воздух. Точно молния вспыхнула между их соприкоснувшимися пальцами, полыхнув в их глазах.

— Добрый вечер, мисс Мэттьюз, — выговорил, он наконец. — Не могу выразить, какое впечатление произвело на меня ваше выступление.

— Правда, ваша светлость?

Шелби казалось, будто ее сбивает с ног ураганным ветром. Его близость действовала на нее еще сильнее, чем раньше, и она едва могла дышать, не в силах вымолвить ни слова. Почему никто не предупредил ее, чтобы она могла избежать этой минуты? Так мучительно было вновь разжигать огонь в своем сердце, зная, что из этого ничего не может выйти. Лучше было бы совсем не встречаться с ним, чем касаться его руки и смотреть ему в глаза и мечтать еще хотя бы об одном объятии, об одном самозабвенном поцелуе, об одном мгновении, когда они могли бы посмеяться и порадоваться вдвоем…

Все эти мысли и чувства промелькнули в ней в считанные секунды, но Клементине достаточно было одного взгляда, чтобы возбудить ее подозрения.

— Джеффри, — вкрадчиво заговорила она, — а вы не встречались с мисс Мэттьюз раньше? Может быть, в Вайоминге?

Прежде чем кто-либо из них успел собраться с мыслями, чтобы ответить, Бен Эйвери вмешался, протиснувшись мимо племянницы и склонившись в поклоне перед леди Клем.

— Надеюсь, вы простите мне мое вторжение, миледи, но мне нужно кое о чем поговорить с вами.

Со шляпой в руке, Бен улыбнулся ей своей мальчишеской улыбкой, показывая так редко появлявшиеся на его щеках ямочки.

— Меня зовут Бенджамин Франклин Эйвери, и я тренер и… менеджер мисс Мэттьюз.

— Вот как? Приятно познакомиться с вами, мистер Эйвери.

Она очаровательно вспыхнула под его откровенным мужским взглядом.

— Вы мастерски исполняли вашу роль во время представления, сэр.

— Разрешите мне сделать вам ответный комплимент, миледи! Я слышал, вы первоклассная наездница, и хотел бы надеяться, что мне удастся самому убедиться в этом. Я даю уроки западного стиля верховой езды, в Гайд-Парке начиная с завтрашнего дня, и одна из моих учениц сказала мне, что это могло бы заинтересовать вас.

— Вот как? Кто же это?

Бен не колебался ни секунды.

— Должен признаться, у меня плохая память на имена, помню только, что она графиня. Она сказала, что вы так великолепно сидите в седле, как ни одна другая женщина в Лондоне.

Вне себя от гордости, леди Клем решила, что было бы весьма интересно научиться ездить верхом на западный манер, и согласилась прийти на первое занятие с Беном Эйвери на следующее утро, в девять. Снова повернувшись к Джефу и ожидая, что он все еще глазеет на эту американскую девчонку, Клементина обнаружила, что все уже отправились осматривать «Индейскую деревню».

Бен, помахав ей на прощание, догнал Шелби и Джонни Бейкера, которые были заняты разговором с необыкновенно возбужденными юными принцами. Джеф поджидал Клементину. Он прислонился к трибуне, отойдя в сторонку, и когда она подошла, насмешливо приподнял брови:

— Мистер Эйвери, кажется, не на шутку увлекся вами, Клемми.

— Он был очень любезен. — Бледное личико англичанки ярко пылало.

— Я уже почти забыла, что мужчина может вести себя со мной как с привлекательной женщиной.

— Что ж, — Джеф старательно изображал скуку, тогда как на самом деле ему хотелось улыбаться от счастья, — не думаю, чтобы я мог запретить, вам встречаться с ним. Уроки верховой езды — это, пожалуй, вполне невинное занятие.

— Я и не думала спрашивать у вас разрешения!

— Вы не слишком рассердитесь, если мы уедем сейчас? — Он зевнул. — Мне кажется, с меня пока довольно «Дикого Запада». Воспроизведение битвы при Сан-Хуан-Хилл так утомило меня, что мне уже ничего не надо, кроме ванны и нескольких часов сна.

— По правде говоря, я бы тоже отдохнула сегодня. Завтра рано утром мне нужно уже быть в Гайд-Парке.

Когда они вместе уходили, Джеф чувствовал, как в его сердце, в котором раньше была пустота, бьется горячая радость.

В эту минуту Шелби обернулась — как раз когда Джеф украдкой бросил взгляд через свое широкое плечо. Сердце ее все еще отчаянно билось после их встречи. Это было безумие — ведь все переменилось в их жизни, и блаженство неизбежно должно было превратиться в страдание, но в эту минуту Шелби купалась в нем.

Джеф и леди Клементина пошли по направлению к улице, а Шелби с остальными повернула к дальнему краю арены, оказавшись почти у самой «Индейской деревни». Она поотстала, пропустив других вперед, и подождала, пока не удостоверилась, что никто не смотрит на нее. Тогда она разжала руку — там была крохотная записка, которую Джеф передал ей несколько минут назад.

Стоя в одиночестве, в вихре пыли, завивавшейся вокруг нее, Шелби развернула бумажку, почти теряя сознание от волнения. Она с трудом разобрала слова: «Приходите на Варвик-рд, в 10 веч. — Дж.»

Было безумием откликнуться на его просьбу.

И было безумием сознавать, что любовь к нему по-прежнему горит в ней, еще более жгучая и всепоглощающая, чем прежде.

Маленькая, элегантная карета поджидала на Варвикроуд, когда Шелби вышла из-за угла тем же вечером, около десяти часов. Она тотчас же подъехала к ней, и величественный кучер произнес:

— Мисс Мэттьюз? Его светлость прислал меня за вами.

Когда она кивнула, он поспешно слез с козел, спустил лесенку и придержал для нее дверцу. Чувствуя себя так, точно она во сне перенеслась в другой век, Шелби устроилась в обитой изнутри стеганой кожей карете и с удивлением огляделась, когда колеса застучали, и карета покатила в ночь.

Куда он везет ее — в дом Джефа? Всевозможные варианты их встречи мелькали в ее мозгу, пока она одевалась, но даже Вивиан согласилась, что поздний час свидания, похоже, исключает какие-либо намеки на приличие. Шелби все-таки решила пойти. Как она могла отказаться? Вивиан и даже дядя Бен тоже уговаривали ее, напоминая ей об истинной, пусть и невысказанной, причине ее приезда в Лондон. Она должна увидеть Джефа и еще раз поговорить с ним, даже если это окажется только прощанием.

Когда после полудня в их походную деревушку прибыл лакей с коробками, адресованными Шелби, она посоветовалась с Вивиан, прилично ли ей будет надеть то, что прислал ей Джеф. Они открыли коробки, и прелестнейшее платье, пелерина и все необходимое к ним раскинулось на походной кровати Шелби. Вивиан решила, что Джеф прислал всю эту одежду для того, чтобы Шелби была в ней там, куда он задумал отвезти ее вечером, поэтому надеть ее будет вполне разумно, а вовсе не неприлично.

Теперь, оглядывая платье, вскипавшее пеной бесценных кремовых кружев и чудесного золотистого шелка, и нарядную пелерину, отделанную по краям мехом, ласкавшим ее горло, Шелби гадала, что ждет ее впереди этой ночью…

Весь Лондон, казалось, что-то праздновал. Огни мерцали в сгущавшемся тумане, и улицы были заполнены экипажами и автомобилями с их оживленными пассажирами. Время от времени Шелби замечала изгибы Темзы, укрытой пеленой тумана. Ей показалось, что они въехали в самые населенные районы Мейфера. Может быть, это был Стрэнд? В конце концов, экипаж остановился перед величественным зданием, в котором Шелби узнала отель «Савой». Даже с улицы видны были сверкающие люстры и слышен смех хорошо одетых людей внутри.

«Я чувствую себя как Золушка, приехавшая на бал», — подумала она с усмешкой. Кучер помог ей выйти из кареты, и одетый в униформу швейцар тотчас же оказался рядом с ней.

— Не будете ли вы так добры, проследовать за мной, миледи? — спросил он, приветливо улыбаясь. Шелби была благодарна ему за это, так как опасалась, что ее примут за женщину легкого поведения, приехавшую на тайное свидание с аристократом, который вот-вот должен жениться на другой. «А разве это не так? — шепнул ехидный голосок у нее внутри. — Твой принц далее не хочет, чтобы его увидели в твоем обществе, Золушка!»

— Доброй ночи, мисс! — сказал кучер, когда она направилась к парадному входу в «Савой».

Шелби помахала ему; голова ее слегка кружилась. Очутившись, в просторном, украшенном фресками и мрамором вестибюле, она постаралась не смотреть на все это великолепие, потоки электрического света, лившиеся из бесчисленных люстр, и разодетую толпу, входившую в зал ресторана как раз впереди нее. Несомненно, эти богатые, как крезы, мужчины и очаровательные женщины принадлежали к высшему свету, и Шелби жалела, что не осмеливается расспросить о них у швейцара.

По меньшей мере, двое мужчин из этого избранного общества подняли свои монокли, чтобы бросить на нее оценивающий взгляд, когда она проходила мимо них, шурша шелковыми юбками. Несмотря на мучительный, изогнутый по последней моде корсет, который она совершенно не признавала в своем повседневном гардеробе, Шелби сегодня вечером чувствовала себя прекрасно. Она взглянула на себя в зеркало рядом с лифтом, заметив, как сверкают ее рыжеватые волосы в электрическом свете, какая матовая, нежная у нее кожа, как хорош ее высокий лоб и четко очерченные скулы, и полный, широкий рот.

Сердце ее снова учащенно забилось, а ладони стали влажными, когда она, вслед за швейцаром выйдя из лифта, прошла в конец роскошного коридора. Остановившись перед нишей с украшенной золоченым бордюром дверью, он еще раз ободряюще улыбнулся Шелби.

— Я оставлю вас тут, миледи.

Он поклонился, повернулся и бесшумно исчез в лифте.

Она сделала одно из своих упражнений для дыхания, но сердце ее забилось, кажется, еще сильнее. К тому же она так страстно желала увидеть Джефа, хотя бы только на одну ночь…

Дверь распахнулась, прежде чем Шелби успела постучать, и они стояли лицом к лицу, одни, наконец. Глаза его расширились при виде ее, потом взгляд их стал мягче, нежнее.

— Боже милостивый, ты только взгляни на себя! Моя шалунишка — принцесса!

Когда он взял ее за руку и провел в комнату, Шелби отчаянно захотелось тотчас же упасть в его объятия.

— Ох, Джеф… я так рада видеть тебя!

Казалось роскошью иметь возможность с упоением смотреть на него, не опасаясь привлечь к себе чье-либо внимание. Одетый в темно-синие брюки, которые подчеркивали все линии его гибкой фигуры, белую крахмальную рубашку, расстегнутую у ворота, с сапфировыми запонками на манжетах, Джеф был красив, как никогда, и еще более элегантен. Но тут Шелби заметила легкие морщинки, которые глубже прорезались в уголках его глаз, и чуть запавшие щеки.

— Джеф, ты становишься, похож на распутника! — ласково сказала она.

— А что тебе известно о распутниках, малышка?

— Только то, что я читала в романах… пока не встретила тебя!

— Иди сюда, поближе к свету, чтобы я мог разглядеть тебя получше.

Он сказал это легко, нарочито небрежно, но Джеф не мог скрыть волнения в своих глазах. Он взял ее накидку и вывел на середину громадной, великолепной гостиной, где языки пламени взлетали и потрескивали в резном мраморном камине. Держа ее маленькие ручки в своих, он пробормотал:

— О Боже, я так скучал по тебе!

Ее защитные барьеры рассыпались, исчезли. Кому он нужен, здравый смысл, когда ты любишь? Переполнявшая ее любовь к Джефу была для нее единственной реальностью — такая же мощная, всепоглощающая, какой она была в том более простом и чистом мире ранчо «Саншайн», — и она казалась ей сильнее всего остального… высокого титула Джефа, его обручения или даже существования леди Клементины Бич.

— Я тоже скучала по тебе.

На глазах у нее и в ее голосе были слезы. Ей пришлось закусить губы, чтобы сдержать нахлынувшие на нее чувства, и это — неведомо для нее самой — сделало ее личико еще более очаровательным. Внутренний голос, похожий на голос бабушки Энни, шепнул предостерегающе: «Неужели ты падешь так низко, что позволишь ему разодеть себя, как куколку, и забавляться с тобою на досуге, втайне от всех?» Взгляд его обжигал ее матовую шею и плечи.

— Ты выглядишь восхитительно, Шелби, но, признаюсь, мне больше нравится тот шалунишка в ковбойских брюках и высоких сапогах.

— Эти дурацкие корсеты, портят естественные формы тела, — заметила она. — Тебе не кажется? Я выгляжу в нем, как грудастая голубка.

— Ну, уж нет, — пробормотал он с натянутой улыбкой. — Во всяком случае, я не думаю, чтобы твое тело нуждалось в каких-либо изменениях. Оно прекрасно такое, каким создал его Бог.

Она знала, что он думает о той маечке в рубчик, которая была на ней в ночь их безудержной, самозабвенной любви на ранчо. Она вспыхнула и пробормотала:

— А своей благовоспитанной невесте ты тоже говоришь такие вещи?

Джеф слегка отклонился назад:

— Нет, не говорю. И я не в восторге от ее лица или фигуры… и даже от ее манер.

— Тогда ты не должен жениться на ней!

Он отвел глаза.

— Хотел бы я, чтобы это было так просто.

Шелби чувствовала — несмотря на то, что когда-то говорила, как ей претит образ жизни английской аристократии, — она привыкла бы к нему, если бы Джеф попросил ее об этом. Неужели она упустила свое счастье в Вайоминге, цепляясь за надежду, что сможет уговорить Джефа остаться с ней, или она ничего уже не могла поделать, когда пришла эта телеграмма о болезни его отца?

— Что означает это все? — Шелби и сама удивилась, с какой горячностью прозвучал ее голос. — Зачем ты прислал мне все эти роскошные наряды и привез меня в это… прибежище разврата?

Она обвела рукой изысканно обставленную гостиную с видом на залитую лунным светом Темзу и с ее толстыми, пушистыми коврами и палевыми стенами с резными алебастровыми украшениями. Когда взгляд ее остановился на створках дверей в противоположном конце комнаты, Шелби ринулась и распахнула их, взмахнув юбками.

—Ага!

Она указала на великолепную, розового дерева, кровать с изогнутыми спинками, украшенными резными рельефами из виноградных гроздьев и фруктов. Волны расшитых подушек вздымались над кремовым покрывалом в изголовье, а лампы по сторонам, на ночных столиках, светили мягко, зазывно.

— Вы не могли бы вести себя более предусмотрительно… или оскорбительно, ваша светлость! Не знаю, за кого вы меня принимаете, но я знаю, что вы — повеса!

— И, распутник? — подсказал он мягко, подходя к ней ближе. — Мне нравится это слово больше, чем «повеса».

— Я не шучу!

Она захлопнула двери и вернулась в гостиную.

— Конечно, нет.

С пылающим лицом она подняла пальчик:

— Как, по-вашему, это выглядит — быть приглашенной на тайное свидание, как женщина легкого поведения? Я… однажды потеряла голову с вами, однако это еще не значит, что вы можете распоряжаться мной по первому своему капризу!

— Шелби, это не имеет ничего общего, ни с какими капризами, и вы это отлично знаете.

— Вы думаете, я ничего не знаю о том, как ведут себя титулованные английские аристократы, только потому, что я приехала из Америки? Мне все известно о вашем короле и о его многочисленных любовных связях с актрисами и певичками, которые он заводит под самым носом у своей прелестной снисходительной супруги!

Джеф, хотел было возразить, что это не имеет никакого отношения к сегодняшнему вечеру, но Шелби, очевидно, нужно было дать выговориться, а потому он налил себе бокал шампанского и примостился на ручке кресла, приготовившись слушать. Она подобрала юбки, придерживая их одной рукой, чтобы они не шуршали при ходьбе.

— Сегодня, — объявила Шелби, — я даже хотела поступить как Анни Оукли в 1887 году. Она пожала руку сначала королеве, а не королю! Это вызвало ужасный скандал, но она сказала, что женщины везде должны быть первыми, так ей стало жаль Александру, которая вынуждена терпеть увлечения и интрижки своего…

— Шелби, все это очень интересно, но тема совсем не та, которую мне хотелось бы обсуждать сегодня вечером. Неужели ты действительно собираешься сравнивать меня с королем Эдуардом? Вряд ли можно найти более непохожих людей. — Джеф, коснулся ее своей изящной рукой и привлек к себе. — Тебе не хочется пить? Выпей шампанского.

Его мужской аромат, о котором она мечтала в течение стольких месяцев, окутывал ее, и она стояла, зажатая между его коленями, и вдыхала его. Когда Джеф поднес узкий, высокий бокал к ее губам, Шелби отпила и почувствовала, как все барьеры внутри нее рухнули. Она взглянула на него из-под ресниц, мечтая запустить пальцы в его сияющие волосы, кончиком языка коснуться его губ…

— Для меня невыносима мысль, что я оказалась отвергнутой возлюбленной, — шепнула она дрожащим голосом. — И что ты мог подумать — я только и жду, когда ты свистнешь, позовешь меня, и меня можно улестить, подарками и шампанским.

Сглотнув, она вздернула подбородок и твердо сказала:

— Это несправедливо, Джеф. Ты женишься на женщине, которую не любишь, когда я ничуть не менее красива, чем она.

— Красивее. — Он застонал и сжал ее в своих объятиях. — О Шелби! Любовь моя!

Рот его нашел ее губы; он жаждал ее, стремился к ней всем своим существом.

Она радостно приникла к нему всем телом, ощутив, что они по-прежнему воссоединяются друг с другом, как две половинки одного целого. Она улыбалась, раскрывая для него свои губы, языки их встретились, соприкоснулись, и ее напряженные, трепещущие груди прижались к его твердой мужской груди.

Ощущая ее слезы на своих губах, Джеф почувствовал, что и его глаза тоже жжет. Как мог он быть настолько туп, и думать, что сможет прожить без нее?

— Повернись, — пробормотал он хрипло, и она повиновалась. Пальцы его ловко пробежали по застежкам ее платья и тотчас же наткнулись на преграду из костяного корсета. Прежде чем одежды ее упали на пол, Джеф притянул ее к себе и стал целовать ее шею сзади.

— Знаешь, шалунишка, раз ты приехала в Англию, намереваясь выйти за меня замуж, было бы намного проще, если бы ты не наделала столько шума. Ты можешь себе представить, как лондонское общество отреагирует на известие о том, что герцог Эйлсбери бросил леди Клементину Бич накануне их свадьбы, ради того чтобы жениться на девушке-метком стрелке из шоу «Дикий Запад»? — спросил он с усмешкой.

— Я не виновата, что у тебя хватило ума связаться с леди Клементиной! — возразила Шелби. Затем, точно слова его вдруг дошли до нее, она замерла, задумавшись. — Джеф?

—Да?

Он легонько, едва касаясь, целовал ее плечи.

— Ты это серьезно? О том, чтобы жениться на мне?

— Совершенно серьезно. Я избавил бы себя, от мучительных страданий, не говоря уж о часах невыносимой скуки, если бы сделал тебе предложение в Вайоминге и уговорил тебя поехать со мной вместе, не обращая внимания на все твои слова о невозможности жизни здесь и на твой ответ Бену, когда он сказал, что ты хочешь выйти за меня, чтобы вернуть назад свое ранчо.

— А что я сказала дяде Бену?..

Она попыталась вспомнить, чтобы понять, о чем он говорит.

— Джеф, мне просто было не до него, и я была так расстроена! Я просто ляпнула, первое, что пришло мне в голову, чтобы успокоить его. Я совсем не думала так! А насчет того, что я говорила об английском обществе, так к августу я бы уже поехала за тобой, не раздумывая ни секунды. Я бы жила с тобой где угодно! Я бы носила корсет и приседала и ездила на балы каждый вечер, только бы наутро просыпаться рядом с тобой.

— Мы не станем подвергать тебя таким испытаниям, малышка.

Он медленно вытащил шпильки из ее волос, и они роскошным, золотистым каскадом упали ей на плечи.

— Я и сам терпеть не могу балы. Большую часть времени мы будем жить в имении Сандхэрст, за городом, а это вполне терпимо. Если мы все устроим в Лондоне так, чтобы ублаготворить мою мать… — Джеф, не договорив, просто застонал от смеха. — Господи, матушку удар хватит, когда она узнает.

— Мне кажется, не ее одну.

— Ну и пусть. — Джеф позволил ее одеждам соскользнуть на пол.

— Бог с ними со всеми.

Наблюдая, как отблески пламени играют на ее обнаженном теле, Шелби мечтательно улыбнулась. Она повернулась к Джефу лицом и начала расстегивать его рубашку, а он сжал ладонями ее бедра, и пальцы его скользили по всем округлостям ее женственного тела, наслаждаясь атласной гладкостью ее теплой кожи. Когда руки его поднялись к груди Шелби, он стал ласкать ее медленно, глядя, как постепенно напрягаются, твердеют ее соски. Он слышал, как изменилось ее дыхание. Он сбросил с себя рубашку, высвободив руки из рукавов, потом притянул ее к себе и прижался губами к розовому цветку ее груди. Сидя на ручке кресла, он мог втягивать губами ее сосок, одной рукой обнимая ее за талию, в то время как другая скользнула между ног.

— Это… неприлично, — пробормотала Шелби, закинув голову, так что волосы ее, струящейся волной стекая по спине, спустились ей ниже талии.

— Мы обручены.

Его горячие губы сжимали ее сосок. Он нежно ласкал его, потом втянул в рот другой.

— Так что все это вполне пристойно. Она засмеялась:

— А ты не хочешь снять с себя все остальное? По-моему, преимущество на твоей стороне.

Она вся затрепетала, когда он тронул ее влажный, набухший бутон. Мгновение Джефу казалось, что он не выдержит и прольется тотчас же, как какой-нибудь желторотый юнец со своей первой возлюбленной. Только сейчас он понял, как долго подавлял свое желание. С шестнадцати лет не бывало еще, чтобы он так долго оставался без женщины.

— Скорее, на твоей, моя радость, — пробормотал он хрипло, охватывая ее ягодицы обеими руками и, оторвавшись от сосков, покрывая поцелуями каждый дюйм ее округлых грудей.

— Так что не трогай меня там…

— Вот еще!

Улыбаясь своей сияющей улыбкой, Шелби взяла его за руки и потянула, чтобы он встал. Пальцы ее стали расстегивать пряжку у него на ремне, потом принялись за брюки.

— У нас ведь целая ночь впереди, не забывай!

Джеф стиснул зубы, и ему кое-как удалось с собой справиться. Они целовались, упиваясь, ощущением друг друга, и он отдался на волю Шелби, позволив ей страстно, нетерпеливо ласкать его грудь, руки, плечи, бедра, ведь и сам он пылал тем же желанием.

— Ты похудел, — встревоженно сказала она, целуя, касаясь, вкушая, узнавая заново его драгоценное, любимое тело. — Дай мне насытиться.

Он расстелил ее пелерину на ковре перед камином, перевернув атласной подкладкой кверху, и они опустились на нее. При свете взлетающих языков пламени Джеф, накрыл ее тело своим в извечной позе любви. Ими обоими владело одно и то же бешеное, сумасшедшее желание, — потом у них будет еще время для более изысканных наслаждений. Шелби, задыхаясь, раскинула ноги и застонала, когда он вошел в нее — обжигающий твердый клинок, — и они раскачивались, взлетая и опускаясь, в такт неистовым толчкам.

— О… любовь моя…

Капли пота выступили на лбу у Джефа; огонь полыхал все жарче. Когда он выплеснулся фонтаном, зажав зубами ее ямку у шеи, Шелби обхватила его широкие плечи руками, мечтая только о том, чтобы это длилось вечно.

Минуты шли, и она прошептала:

— Я чувствую себя так, будто вернулась домой…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В минуты радости как многие тебя

Любовью истинной иль ложной окружали,

Один лишь беспокойный дух в тебе любя,

Любил я лик изменчивый в часы печали.

У. Б. Йетс

Глава восемнадцатая

— Если бы это, не переворачивало всю мою жизнь, я бы посмеялся, — сказал Джеф, разворачивая утренний номер «Таймса», когда они лежали в постели.

— Ты только посмотри, этот писака, не умолкая твердит о «Шелби Мэттьюз, отважной, очаровательной девушке-ковбое, покорившей публику своим искусством и неотразимым обаянием…»

— Боже мой, неужели там действительно так и написано?

Уткнувшись ему в грудь, Шелби взглянула на газетный лист из-под длинных ресниц.

— Да, и то же самое во всех газетах. Баффэло Билл со своим шоу «Дикий Запад» уже никого не могут удивить, но ты — это совсем другое дело, и весь Лондон без ума от тебя, шалунишка.

Рука его скользнула под тонкую льняную простыню, поглаживая Шелби ласково, нежно, потом замерла на изгибе ее бедра. Шелби тем временем придвинула к себе газету, вчитываясь в каждое слово, недоумевая, отчего это в голосе Джефа ей почудилось нечто такое, будто он вовсе и не рад ее неожиданной славе.

Ей не хотелось, чтобы что-нибудь испортило их чудесное утро. Или, может быть, уже полдень? Туман растаял, и солнечный свет струился сквозь окна, выходящие на Темзу. По обе стороны их кровати стояли серебряные столики на колесах, уставленные различными блюдами, и Шелби поставила тарелочку с нарезанными персиками, булочками с маслом и беконом на одну из подушек. Бесчисленные минуты блаженства, которыми были наполнены последние двенадцать часов, были бесценными сокровищами для ее души. Даже сейчас она поймала себя на том, что, отдыхая в объятиях Джефа, вспоминает, как восхитительно они любили друг друга на рассвете, когда вся спальня была погружена в теплое розовое сияние. Все было так чудесно, и Шелби не хотела, чтобы это настроение исчезло из-за каких-то там заметок в газете. И все же… почему Джеф недоволен, что ее похвалили?

— А, по-моему, все это очень мило. Знаешь, мне даже и во сне не могло присниться…

— Любовь моя, разве ты не понимаешь, что это катастрофа для нас? И так уже было бы непросто отменить свадьбу с Клемми, тем более что приглашения уже разосланы. Но когда я объявлю во всеуслышание, кого я избрал своей новой невестой…

Теперь уже Шелби прервала его.

— Тебе вовсе не обязательно сразу объявлять обо всем. Она опять опустилась на подушки, улыбка на ее лице растаяла.

— По-моему, лучше подождать несколько месяцев, пока все в Лондоне не забудут о моем скандальном появлении в качестве обычной циркачки. А тогда, если мы предусмотрительно изменим мое имя, никто и не узнает, что ты женишься на Шелби Мэттьюз. Знаешь, достаточно ведь уже и того, что я американка! Консуэло Вандербильт могла выйти замуж за герцога Мальборо, но она, принесла ему два миллиона долларов в приданое, чтобы смягчить удар по его величию.

Темное лицо Джефа склонилось над ней, его волосы были взъерошены, жилы на шее напряглись. Он выглядел таким неукротимым, что радостный испуг охватил Шелби.

— Все, замолчи! — требовательно сказал он.

Сердце ее вздрогнуло; она позволила ему ласкать себя, целовать до тех пор, пока едва не потеряла сознание в его объятиях. Казалось, они никак не могут насытиться друг другом. Малейшее прикосновение ее груди к его плечу среди ночи даже в полусне вызывало у него вспышку неистового желания. Поцелуи, обжигающие нежную плоть, подвергавшуюся столь долгому воздержанию, безумные ласки, безудержные сумасбродства, зубы и ногти — вонзившиеся, впившиеся, жадные, — любовные стоны, рвущиеся из груди, и ослепительный, всепоглощающий взрыв.

Тела их снова слились, их руки и ноги сплетались под тонкими простынями, с неутолимым жаром они вкушали и пили поцелуи друг друга в бешеном, бесконечном стремлении к той единственной сути, которую они могли обрести лишь вдвоем. Джеф погрузил свои пальцы в ее волосы, сверкавшие, как бренди, струящиеся по подушке. Она, не смущаясь, чуть прищурившись, ответила на его взгляд, и он вдруг снова подумал, как отчаянно любит ее, наверное, потому, что никому не дано укротить ее, даже ему.

— Я с ума схожу по тебе, — прошептал он сдавленно, хрипло.

Когда губы его скользнули вниз по горлу Шелби, а пальцы с нежностью гладили, пробегая по ее животу и груди, желание вспыхнуло, охватив ее с новой силой, несмотря на жжение между бедер. Это было безумие — та страсть, что опаляла их обоих… но, может быть, огонь этот был таким жарким оттого, что их связывали гораздо более крепкие узы?

— Скажи мне, что все это не важно, — шепнула она. Пальцы ее сомкнулись вокруг его горячего, твердого члена, и она жаждала ощутить его внутри себя.

К несчастью, Джеф прекрасно понял, о чем говорила Шелби. — Хотел бы я, чтобы все это было не важно.

Он был уже там, его чувствительный кончик касался скользкого, жаждущего входа в ее укрытие.

Ловко изогнувшись, Шелби вывернулась из-под крепкого тела Джефа, точно бабочка, сорвавшаяся с булавки коллекционера.

— Быть может, вы хотели бы взять ваше предложение назад, ваша светлость?! При свете дня, не кажется ли вам все это слишком предосудительным? Несбыточным?

Голос ее дрожал, отчасти из-за его грозного, предупреждающего взгляда.

— Взгляни на вещи прямо, Джеф, — никакие твои доводы не убедят их в том, что я достаточно хороша для роли герцогини Эйлсбери.

Сдернув простыню с кровати, Шелби закуталась в нее, как в тогу.

— Ты был прав все это время, и мне не следовало пытаться принуждать тебя изменить свое решение. Я не стыжусь того, кто я есть! А теперь, не будешь ли ты так любезен, вызвать экипаж, мне пора возвращаться в Эрлс-Корт.

Она метнулась к двери в ванную, и простыня, точно шлейф, развевалась за ней.

Джеф повалился на спину, сжав руки в кулаки и прижимая их ко лбу.

— Шелби… прошу тебя, не уходи!

— Но я должна. У меня в два часа спектакль!

Джеф ближе наклонился к Мэнипенни и, прищурившись, процедил сквозь зубы:

— Мне хотелось обхватить ее хорошенькую шейку руками и задушить ее!

Старый слуга был, казалось, против обыкновения, взволнован.

— Мне кажется, ваша светлость, вам не следовало бы выражать такие чувства, пусть даже в шутку.

— Ты же знаешь, я никогда не смог бы этого сделать. Неужели я не могу высказать эти безумные угрозы даже тебе?

— Но не тогда, когда они касаются мисс Мэттьюз. Я думаю, вы вызвали бы на дуэль любого, кто говорил бы о ней в таком тоне.

— Да ладно тебе, старый ворчун! Нахмурившись, он остановился у письменного стола, перебирая почту. Затем внезапно Джеф с размаху ударил по гладкой, из атласного дерева, поверхности стола и взорвался:

— Как, хотелось бы мне знать, я угодил в этот переплет и как мне теперь выпутываться из него, так чтобы не обесчестить себя и не расстаться с Шелби? Ну почему у меня нет братьев? Все было бы куда проще, если бы я мог просто передать этот никчемный титул своему ничего не подозревающему младшему брату!

— Сэр, если мне будет позволено… Джеф искоса взглянул на него:

— Когда я высказываю свои мысли вслух или задаю риторические вопросы, это не значит, что я непременно жду от тебя ответа на них.

Не обращая на него внимания, Мэнипенни продолжал:

— Я только хотел бы напомнить вам, что ничего ровным счетом не изменится, если вы останетесь здесь, и будете кричать на меня.

— Ты прав. Я должен действовать, хм-м-м?

— Вот именно, ваша светлость.

Радуясь, что все, кажется, пошло как надо, слуга прошел вслед за Джефом в его гардеробную, наблюдая, как тот перебирает свои костюмы.

— Сэр, мне хотелось бы упомянуть, что вчера со мной произошел довольно неприятный случай. Я выходил из экипажа у дома вашего портного на Клиффорд-стрит, когда увидел мужчину, который поспешно усаживался в наемный кеб… и если бы я не знал, что этого не может быть, то мог бы поклясться — это был Барт Кролл.

— Это настолько невероятное видение, что я удивляюсь, как ты вообще заговорил о нем! — с легким нетерпением ответил Джеф. — Барт Кролл в Вайоминге, и ему совершенно нечего делать на Клиффорд-стрит! Мэнипенни поджал губы:

— А разве мисс Мэттьюз забыла упомянуть вам, что миссис Кролл в Лондоне и живет с ней в одной палатке в Эрлс-Корте?

— Что? Как ты узнал об этом?

— По-видимому, мне придется признаться, что миссис Кролл навещала меня здесь. Это ее вы недавно видели, когда она садилась в экипаж. — Он заметил изумление, отразившееся в глазах у Джефа. — Мы решили, что вы с мисс Мэттьюз должны еще раз встретиться, прежде чем вы, женитесь на другой и будет слишком поздно.

— Так ты знал! — крикнул Джеф. — Вот почему ты уговаривал меня вчера пойти на представление «Дикого Запада»!

— Совершенно верно, ваша свет… то есть…

— Ладно. Я уже начинаю привыкать к этому.

Джеф выбрал костюм, и Мэнипенни помог ему переодеться.

— Да, так что же там с Вивиан — как она оказалась в Лондоне? Не скажешь же ты, что Кролл отпустил ее сюда одну?

— Я не знаю всех подробностей, ваша светлость, но, по-моему, с этим браком покончено. Вид у нее был как у испуганного кролика, когда я упомянул его имя, и она уверяла меня, что мисс Мэттьюз вызволила ее из ужасного положения, когда взяла с собой в Лондон.

— Так что если Барт действительно здесь, то он приехал искать ее.

— Да, но, на мой взгляд, это немыслимо, как вы думаете? Должно быть, это просто кто-нибудь очень похожий на мистера Кролла.

— Не сомневаюсь, что ты прав, но все-таки я расспрошу об этом Шелби.

Накинув на себя фрак цвета темного янтаря, он передернул плечами, чтобы тот сел как следует.

— То есть, конечно, если нам с ней еще придется разговаривать.

Мэнипенни протянул ему серебряную, с гравировкой, расческу, и оба они подошли к трюмо. На мгновение у Джефа возникло ощущение, что все это уже было, — и та ночь год назад, когда он решил уехать в Вайоминг, снова всплыла в его памяти.

— Я вот тут думал, старина, как сильно ты изменился за последнее время.

— Боюсь, что да.

Его высокий лоб собрался морщинами, он задумался.

— Вам это не нравится, ваша светлость?

— Только иногда.

Джеф рассмеялся, и Мэнипенни с облегчением вздохнул.

— Если позволите, я воспользуюсь случаем, чтобы заметить, что вы тоже изменились, ваша светлость… особенно со вчерашнего дня, когда вы снова увиделись с мисс Мэттьюз. Вы точно ожили опять, совсем как в Америке.

— А… Я вижу, к чему ты клонишь. М-да, я подумаю об этом.

Он взял оранжерейную грушу с бело-синего фарфорового блюда, на туалетом столике и шагнул к двери.

— Боюсь, однако, ты слишком часто стал вмешиваться не в свои дела, Мэнипенни. Я бы ничего не имел против той каменной, молчаливой фигуры, по крайней мере, иногда, для разнообразия. Неужели это умение покинуло тебя навсегда? Может, тебе стоило бы потренироваться перед зеркалом… хм-м-м?

Шелби была просто в бешенстве, когда вернулась в палатку после дневного представления. Она соскочила с велосипеда и бросила его на землю, потом поискала глазами Вивиан.

— Ах, вот ты где! О Господи, и надо же тебе было именно сегодня остаться здесь…

— Что случилось?

Глаза Вивиан расширились, и она шагнула вперед, закрывая собою громадный, из гравированного серебра, цветочный горшок с кустом чайных роз. Шелби ни к чему было видеть его, пока она не успокоится настолько, чтобы суметь оценить его по достоинству.

— Дядя Бен не пришел!

Она бросила свою шляпу на кровать и вышла на узкие деревянные мостки перед палаткой.

— Полковнику Коди пришлось выполнять его роль, и в результате я должна была подсказывать ему — а я привыкла, что дядя Бен подсказывает мне! Ох, Вив, это был просто кошмар! Думаю, люди аплодировали только потому, что прочитали обо мне в газетах, они решили — все идет как надо.

— А ты попробовала выполнить свой трюк с велосипедом?

— Да, — буркнула она сквозь стиснутые зубы. — Да. Я объезжала вокруг арены и стреляла по разным целям с велосипеда, но осколки тарелочек, которые, я уже сбила раньше, валялись на земле, и каждый раз, когда они попадались мне под колеса, велосипед начинал чуть-чуть вихлять — и я промахивалась. — Шелби мрачно посмотрела на подругу. — Дважды.

— Люди понимают, что ты новенькая. Они любят тебя за твое обаяние.

— Я просто из кожи вон лезла, чтобы хоть как-нибудь сгладить это — гримасничала и махала шляпой и выделывала черт знает что на велосипеде, будто я клоун в цирке!

— Никто, если только он в здравом уме, не примет вас за клоуна, мисс Мэттьюз, — раздался мужской голос у нее за спиной. — Вы слишком прекрасны.

Шелби резко обернулась, столкнувшись лицом к лицу с одним из тех джентльменов с моноклями, которых она видела в гостинице «Савой» прошлым вечером.

— О! Что ж, это очень любезно с вашей стороны, сэр…

— Бернард Касл, — пробормотал он, склоняясь в низком поклоне, беря ее пальцы своей рукою в перчатке и целуя их. Ваш покорный слуга.

— Ну что вы, мистер Касл!

Шелби почувствовала, что краснеет, пытаясь отдернуть руку.

— Вы, без сомнения, недоумеваете, кто я такой и почему я здесь…

— По правде говоря, да.

Она разглядывала его, стараясь, чтобы это было не слишком заметно. Каслу, по-видимому, было около сорока; он был рыжеватый, со старомодными, тронутыми сединой бакенбардами, желтовато-землистым лицом и бегающими, цвета лаврового листа, глазками, худощавый и довольно хилый на вид. Его одежда казалась чересчур изысканной: черный фрак, двубортный жемчужно-серый шелковый жилет, светло-серые, в полоску, брюки и начищенные до невероятного блеска туфли. При нем, разумеется, имелся монокль, а в руке он держал фетровую шляпу и терновую трость с набалдашником из слоновой кости.

— Я видел вас вчера вечером в «Савое», — доверительно пробормотал Касл. — Я понятия не имел, кто вы, но один из моих спутников присутствовал на вашем вчерашнем выступлении для их величеств. Потом я прочитал восторженную статью о вас в газете и не сомневаюсь, что каждое слово в ней — правда.

Он наклонился ближе, лицо его было почти на одном уровне с лицом Шелби, и в голосе его послышались страстные нотки.

— Я не мог не прийти. Вам понравился мой подарок?

— Подарок?

Вивиан в палатке побледнела, когда Шелби взглянула на нее. Его подарок! Она-то была уверена, что это Джеф, прислал этот чудесный розовый куст в серебряном горшке!

— Хм-м-м, я еще не успела показать его тебе, — откликнулась она и вынесла бледно-желтые цветы на свет.

Шелби охала и ахала, восхищаясь подарком, который и в самом деле необыкновенно украсил их палатку.

— Мне приятно будет, сидеть и читать рядом с ним, хотя у меня остается не так уж много времени теперь, с этими выступлениями…

Касл с неудовольствием взглянул на Вивиан:

— У меня все слуги приучены сообщать мне о подобных посылках, как только я переступаю через порог дома.

— Вот как? Ну что ж, прекрасно. А я вот, напротив, совершенно не выношу строгостей. И Вивиан — не моя служанка. Она моя подруга и так добра, что помогает мне организовать мою жизнь, чтобы я могла не нанимать горничную.

— А разве полковник Коди не платит ей за эти услуги? Шелби растерялась:

— Я думаю, вы не хотели показаться излишне любопытным, мистер Касл, и я прямо-таки не могу себе представить, чтобы этот вопрос мог почему-либо заинтересовать вас.

— Прошу вас, называйте меня Бернард, мисс Мэттьюз. — Лицо его, казалось, просто таяло от восхищения. — Если я и позволил себе сказать что-то лишнее, то только потому, что, мне кажется, все окружающие должны служить вам. И я почту для себя за честь войти в их число.

— Вы очень любезны, но в этом нет необходимости! У меня нет слуг.

Шелби почувствовала, что терпению ее приходит конец. Что ей делать с этим напыщенным, источающим льстивые похвалы джентльменом? С надеждой, взглянув на Вивиан, она заметила:

— Кстати о том, что у меня нет слуг, — куда это мог запропаститься, дядя Бен? Он, наверное, боится теперь показаться мне на глаза, Опасаясь, что я могу использовать его вместо мишени!

— Хотите, я разошлю сыщиков на поиски вашего дяди? — с готовностью предложил Касл.

— Конечно, нет!

Шелби, смеясь, повернулась к нему, готовая уже решительно и твердо распрощаться с ним, когда заметила Джефа подходившего к палатке. Он тоже нес горшок с цветами, только его подарок был более в ее вкусе. Он выбрал белое с голубым китайское кашпо, полное желтых и бледно-розовых нарциссов и маленьких серебристо-белых подснежников. Это был чудесный миниатюрный весенний садик, созданный как будто для нее.

Сердце ее замерло, когда она внимательнее оглядела Джефа — порывистого, изящного и стремительного, с его светлыми, зачесанными назад волосами, открывавшими точеное лицо, с кашне из верблюжьей шерсти, повязанным вокруг шеи словно бы по рассеянности, прежде чем он успел вспомнить, что на улице уже совсем весна. Хоть ей и хотелось немедленно распрощаться с Бернардом Каслом и броситься в объятия Джефа, Шелби тотчас же остановила себя, обдумывая создавшееся положение.

Она слегка прикрыла глаза от солнца и улыбнулась ему.

— Добрый вечер, ваша светлость.

Бернард Касл, схватил свой монокль и заговорил, нахмурившись:

— А что, позвольте спросить, делает здесь с цветами герцог Эйлсбери чуть ли не накануне своей свадьбы?

— Но ведь они, конечно, не для меня! — Шелби притворилась крайне удивленной.

— Не может быть, чтобы мне выпало такое счастье — дважды за один день получить в подарок цветы, тем более такие, которые будут цвести еще долго, если их поливать. Не сомневаюсь, что вы несете это сокровище своей дорогой леди Клементине, не правда ли, ваша светлость?

Жилка на щеке у Джефа дрогнула. Меньше всего ему сейчас требовалось вмешательство чересчур влиятельного, чересчур богатого и чересчур пронырливого Бернарда Касла.

— Вы не ко мне сейчас обращались, Касл? Не так-то просто разобрать, когда вы обращаетесь ко мне через голову.

Он взял руку Шелби и слегка задержал ее в своей.

— Что же касается моего подарка, поверьте, он для вас, Мисс Мэттьюз. Я… мы… были в таком восторге от вашего вчерашнего выступления, что этот маленький знак внимания…

— Как это мило с вашей стороны и со стороны леди Клементины — подумать обо мне! Вы должны поблагодарить ее от меня!

Касл подозрительно наблюдал за этим обменом любезностями.

— Все это, весьма нетрудно истолковать и по-иному.

— Мисс Мэттьюз прекрасно понимает, каковы мои намерения, — ответил Джеф, с ледяной с улыбкой.

Шелби пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы не покраснеть. Вивиан в палатке обмахивалась веером, почти теряя сознание от романтичности происходящего.

— Ну что ж, это и правда замечательно — иметь столько друзей здесь, в Лондоне. Благодарю вас обоих. Вы видели, ваша светлость, какой великолепный розовый куст принес мне мистер Касл?

— Да, он и вправду великолепен. Пожалуй, это даже чересчур любезно…

— Вовсе нет, — запротестовал Касл. — И я, надеюсь на большее. По правде говоря, хоть я и намеревался просить вас об этом наедине, мисс Мэттьюз, я все же воспользуюсь случаем, чтобы пригласить вас сегодня вечером в театр, а после него — на ужин в ресторане «Пальм-Корт» в отеле «Карлтон». По вечерам я обычно обедаю со своими друзьями там или в «Савое».

Он с беспокойством смотрел на нее, не обращая внимания на мрачнеющее на глазах лицо герцога.

— Если вы согласитесь, я обещаю вам необыкновенно приятный вечер. Пожалуйста, скажите «да», мисс Мэттьюз!

Молчание повисло в воздухе; потом Шелби неожиданно улыбнулась и ответила:

— Да… Я весьма польщена вашим приглашением, мистер Касл!

Вивиан прижала ладонь к губам, подавляя вздох, но Джеф даже не шелохнулся. Торжествующий Бернард Касл заявил, что у него назначена еще одна встреча, поэтому он не может больше задерживаться. Он пообещал прислать автомобиль за Шелби сегодня вечером, добавив, что водитель проводит ее из палатки к машине. Затем, еще раз откланявшись, он поспешил прочь, затерявшись среди палаток и красочно одетых артистов, сновавших вокруг.

Джеф тотчас же представил, как Шелби надевает платье и накидку, которые, он прислал ей, на встречу с ненавистным Каслом. Он был готов даже потребовать их назад, но воспитание помешало ему это сделать. Вместо этого, пристально, угрюмо глядя на Шелби, он заявил:

— Если вы делаете это для того, чтобы заставить меня ревновать, могу заверить вас, что вы будете страдать гораздо больше меня сегодня вечером.

— Как я могла, так ужасно ошибиться в вас? Вы просто чванливый, самовлюбленный осел! — громко прошипела она, подбоченившись. Вивиан, укрывшаяся, в полумраке за их спинами, вздрогнула. — Слава Богу, вы показали свою истинную сущность, прежде чем я успела увязнуть во всем этом еще глубже.

— К счастью, я понимаю, что во всей этой чепухе нет ни слова правды, потому заранее прощаю вас.

— Если бы я была мужчиной, то ударила бы вас! Джеф рассмеялся, приведя Шелби в еще большую ярость.

— Как вы очаровательно простодушны, шалунишка. Думаю, мы оба с вами знаем, что вы отправили бы Бернарда Касла восвояси, если бы не усмотрели тут возможность уколоть меня. Сколько еще понадобится времени, прежде чем вы пошлете ему записку о том, что вы нехорошо себя чувствуете и не сможете составить ему компанию сегодня вечером?

Он усмехнулся.

Поскольку именно это Шелби и собиралась сделать, она еще больше рассердилась, оттого что он догадался.

— Ну не смешно ли, что вы считаете себя таким неотразимым! Ха-ха! С какой стати мне проделывать такое из-за вас?

— Какие же еще у вас могли быть причины? — Джеф приложил палец к губам, сделав вид, что размышляет. — Неужели вы хотите, чтобы вас купили? Если так, Касл может дать хорошую цену. Он один из богатейших бриллиантовых магнатов и финансистов, приближенных к королю Эдуарду. Среди друзей, о которых он упоминает, Ротшильды, Сесил Роудз, Барни Барнато и Людвиг Ньюман. Они могли бы десять раз купить меня всего с потрохами.

— Я вовсе не собираюсь отвечать на ваши возмутительные выпады. — Она повернулась к нему спиной. — Нам с вами нечего сказать друг другу. Сегодня утром, вы предельно ясно изложили ваши намерения, и ваш теперешний визит только убедил меня в том, что я поступаю правильно. Прошу вас, уходите.

Глядя поверх головы Шелби, он встретил взгляд Вивиан. Неужели он еще хуже запутался?

— Я понимаю — вы устали. Увидимся позже.

Она не ответила, и Джеф повернулся, собираясь уходить. В эту минуту один из помощников конюха подошел к палатке Шелби, ведя прекрасного, золотисто-гнедого жеребца под уздцы.

Джефа точно ударило что-то под сердце.

— Боже милостивый! Это же… не может быть… Чарли, заржав, устремился к нему, выдергивая вожжи из рук изумленного парнишки. Встреча Джефа с его лошадью была такой трогательной, что Вивиан прослезилась. Жеребец обнюхивал лицо своего хозяина, он, казалось, улыбался, подставляя себя радостным, ласкающим рукам Джефа.

— Мисс? — шепнул парень Шелби, опасаясь, как бы его не отругали за то, что он не удержал жеребца. — Вы будете выезжать его сегодня вечером?

Джеф коротко, резко взглянул на него:

— Этот конь принадлежит мне. Можешь идти.

Шелби согласно кивнула, но стоило только парню отойти подальше, как она метнула на Джефа негодующий взгляд своих голубых глаз:

— Как вы посмели? Вы оставили Чарли в Вайоминге, точно так же, как всех, кому вы были дороги, и никто из нас не думал, что мы когда-нибудь увидим вас опять! Вы не имеете права, снова вторгаться в нашу жизнь с этаким видом собственника…

— Как, вы посмели не сказать мне, что моя лошадь в Лондоне?

Он был в таком же бешенстве, как и она.

— Кажется, оба мы забыли сказать так много всего… пока не стало слишком поздно. — Шелби вошла в палатку, сдавленно договорив:

— Ну что ж, давайте, забирайте его. Вы ведь ни за что не успокоитесь, пока, не будет по-вашему.

Ресторан отеля «Карлтон» был щедро украшен искусно выращенными в горшках пальмами. Одна из них касалась затылка Шелби всякий раз, как двери открывались, и ее листья колыхались на сквозняке, но в остальном, ей не на что было пожаловаться. Это был первый ресторан из тех, в которых она когда-либо бывала, где музыка доносилась тихо, откуда-то из глубины, а белоснежные скатерти, хрусталь и серебро слепили глаза. Бернард Касл заказал бутылку «Дона Периньон» в ведерке со льдом, и Шелби опасалась, что слишком быстро опорожнила свой первый бокал.

— Как вам понравилась пьеса? — спросил Бернард, отрываясь от меню.

— Довольно… занимательно, — ответила она. Они смотрели спектакль под названием «Роман фабриканта сигарет», который Шелби нашла невыносимо скучным. Само собой, она не могла ни на чем, как следует сосредоточиться не говоря уж о действии пьесы.

— Я подумал, что для вас это будет особенно интересно, дорогая, поскольку вы приехали из той части света, где развлечения так редки.

— Простите?

— Ну, ну, не обижайтесь! Мне не хотелось бы говорить ничего дурного о вашей родине, но ведь это общеизвестно, что американский Запад — просто пустыня в культурном отношении, n'est-ce pas? [10]

— Non, e'est ne pas vrai! [11] — резко возразила Шелби.

— Я восхищаюсь вами! Во многом вы напоминаете мне мою дорогую матушку. Вот подождите, вы познакомитесь с ней! Она просто чудо!

В эту минуту метрдотель, Сезар Ритц, подошел, чтобы перекинуться словечком со своим дорогим другом Каслом и предложить им блюда на выбор. В конце концов, было решено, что они начнут с улиток, а шеф-повар сам выберет остальные восемь или десять блюд.

— Мой приятель Ротшильд утверждает, что можно приготовить необыкновенно вкусное и тонкое блюдо, взяв свежую икру, девяти самок омаров, — заметил Бернард, когда Ритц отошел.

— Это звучит ужасно, — сказала она, глядя в бокал с шампанским.

— Но я лично предпочитаю блюдо, где разные по величине птички вкладываются одна в другую, знаете, как эти восточные шкатулки.

Он закурил сигарету.

— Надеюсь, вы не курите. Моя матушка терпеть не может женщин, которые курят. Вы знаете, что первая светская дама, которая закурила в общественном месте, проделала это здесь, в этом ресторане? Это было года три или четыре назад, так, по-моему, леди Эссекс… — Касл на минутку умолк, чтобы отпить из своего бокала, затем добавил: — Американка, разумеется!

Шелби просто потеряла дар речи. Как вообще можно разговаривать с подобным человеком? Мистер Ритц снова подошел к их столику, на этот раз лицо его было каким-то странно задумчивым, настороженным. Долив шампанского в бокалы Бернарда и Шелби, он повернулся к ней и отвесил поклон:

— Мисс Мэттьюз, вас просят к телефону по важному делу. Будьте так добры, пройдите за мной, я сам провожу вас.

—О!

Это озадачило ее еще больше, чем пьеса. Кто бы это мог звонить ей? Разве кто-нибудь знал, что она здесь?

— Может быть, это ваш пропавший дядюшка?.. — высказал предположение Касл. — Поторопитесь, дорогая. Улиток необходимо есть тотчас же, как только их подадут, а это может случиться в любую минуту.

Шелби была в желтом, шелковом с кружевами, платье, которое она купила в Коди для праздничного вечера в отеле «Ирма». Оно было очень милое, и изумрудно зеленый пояс по-прежнему подчеркивал ее тоненькую талию, но она знала, что этого еще мало по меркам лондонского общества. Взгляд Бернарда уже раньше сказал ей об этом, и теперь посетители ресторана критически оглядывали ее, когда она проходила между столиками. Со всех сторон взлетали кверху монокли и очки. «Зачем я вообще пришла сюда?» — удивлялась Шелби, чувствуя себя здесь настолько же неуместной, как Алиса на чаепитии у безумного Шляпника.

Сезар Ритц провел ее в украшенное бархатом и пальмами фойе ресторана, затем украдкой, настороженно оглянулся вокруг. Шелби заметила телефон на столике с книгой записи клиентов, но управляющий махнул ей, чтобы она следовала за ним, на этот раз в крохотную комнатушку, которая, по-видимому, служила ему кабинетом.

— Мисс, — прошептал он озабоченно, — должен признаться вам, что этим вечером я ставлю под удар мою дружбу с мистером Каслом, и я умоляю вас сохранить это в тайне от него. Только из-за того, что герцог Эйлсбери — такой благородный и занимающий столь высокое положение человек, я решился поставить его требования выше…

— Какое отношение имеет ко всему этому герцог Эйлсбери? — перебила его Шелби. — Где срочный телефонный звонок?

— Здесь, — произнес знакомый голос, и Джеф шагнул из-за вешалки. От него, точно исходило ощущение власти, еще более мощное, чем когда-либо. Он окинул ее внимательным взглядом, подмечая все подробности в ее внешности, и она порадовалась, что не надела того платья, которое он купил для их вчерашней встречи.

Разумеется, Шелби вовсе не собиралась показывать ему своих чувств.

— Просто не верится, что вы могли оказаться настолько бестактным, чтобы прервать мой ужин с помощью подобной уловки!

Она услышала, как ахнул в дверях Сезар Ритц, и поняла, что ведет себя правильно.

— Эгоистичность — слишком слабое слово для столь тщеславного, самовлюбленного человека, как вы, ваша светлость!

— Она всегда такая! — объяснил Джеф донельзя изумленному Ритцу. — Это ничего не значит. Для нее это объяснение в любви.

Прежде чем Шелби успела что-либо возразить, он схватил ее за руку, зная, что пожатие его, втайне взволнует ее.

— Ну, а теперь, пока мистер Касл не бросился на поиски своей возлюбленной, я бы хотел, чтобы вы кое-что передали ему, Сезар.

— Да, ваша светлость, — не посмел возражать тот, содрогаясь при одной мысли о предстоящем.

— Скажите ему, что мисс Мэттьюз пришлось срочно уйти, она очень сожалеет, но не смогла сама попрощаться с ним.

— Нет! Он подумает, что я самая невоспитанная и бессовестная из женщин! — крикнула Шелби. — Мистер Ритц, не слушайте его! Вызовите полицию и скажите им, герцог Эйлсбери пытается похитить одну из ваших посетительниц!

Это последнее, уже ни с чем не сообразное требование заставило Сезара Ритца поспешно выбежать из кабинета. Внезапно просьба герцога Эйлсбери передать это ужасающее известие Бернарду Каслу показалась ему спасительной отсрочкой. Он только надеялся, что, к тому времени как он вернется к себе, герцог сумеет увести эту невоспитанную, крикливую девчонку, куда-нибудь подальше отсюда.

Глава девятнадцатая

Отель «Карлтон» стоял на пересечении Хэймаркет и Пэл-Мэл, в Сент-Джеймсе, фешенебельном районе Лондона. Поблизости находилось немало великолепных дворцов, а также Национальная галерея, кафе «Роял» и ресторан Верри на Риджент-стрит. Это было совсем не то место, где чье-либо неподобающее поведение может пройти незамеченным, тем более, если этот кто-то — герцог.

Джеф давно уже отбросил всякие предосторожности. Когда он поинтересовался, пойдет ли Шелби сама или она предпочитает, чтобы ее перебросили через плечо, она сочла за лучшее подчиниться.

— Я чувствую себя, как заложница при ограблении банка. Ты мог бы с таким же успехом приставить мне к спине пистолет, — шепнула она еле слышно, когда они выходили из отеля. — Я только надеюсь, что мистер Ритц сделает, как я просила, и вызовет по телефону полицию, чтобы спасти меня!

Джеф с усмешкой посмотрел на нее:

— Ты ошибаешься. Это я спасаю тебя сейчас, шалунишка. Я слишком хорошо тебя знаю и не поверю, что ты и правда хотела выстрадать весь этот обед из десяти блюд с Каслом!

Голос его дрожал от сдерживаемого смеха.

— Какое же это спасение! Это скорее уж… похищение! Роскошно одетая пожилая пара выходила в эту минуту из автомобиля и остановилась, недоверчиво уставившись на Джефа.

— Ваша светлость? — спросил джентльмен. — С вами все в порядке?

— Совершенно, сэр Гарри. Небольшое недоразумение, знаете ли.

И он подмигнул ему через голову Шелби.

— Прошу вас, передайте от нас поклон вашей дорогой матушке, — пискнула дама, и они с мужем засеменили к «Карлтону».

— Обязательно, леди Мод.

Когда они ушли, Джеф взглянул на Шелби и, увидев ее возмущенное лицо, не мог не рассмеяться.

— Почему бы не почувствовать себя свободными и не повеселиться немного? Посмотри на меня!

— Я требую, чтобы вы отвезли меня домой. Где ваш экипаж?

— По правде говоря, я приехал не в экипаже.

Он сделал знак одному из швейцаров, и тот прошел в переулок и появился вновь, ведя на поводу Чарли. Джеф сунул швейцару банкноту, затем вскочил в седло.

Шелби чуть с ума не сошла от любви к нему в эту минуту. Она осмелилась внимательнее посмотреть на Джефа и обнаружила, что на нем сапоги для верховой езды и знакомые рабочие брюки с полотняной рубашкой и курткой из твида. Он все еще хранил свою одежду из Вайоминга! И на Чарли было западное, калифорнийское седло!

— Ну же, шалунишка!

Джеф наклонился и, легко подхватив ее, усадил впереди себя на седло боком, одной рукой сжимая ее талию, другой, удерживая вожжи жеребца. Швейцар у дверей отеля, разинул рот при этом видении, точно возникшем из другого века, — рыцарь или разбойник, похищающий прекрасную деву.

— Ты видел, какое у него было лицо? — спросил один другого, когда золотистый жеребец затерялся среди экипажей и машин на Пэл-Мэл.

— Еще бы! — ответил его напарник. — Как бы она там ни брыкалась, она по уши влюблена в его светлость!

Был чудесный мартовский вечер, напоенный ароматом весны. Одни лишь уличные фонари освещали им путь, и они ехали по боковым улочкам к Мэл — величественной, широкой дороге от Букингемского дворца до Трафальгарской площади. Джеф непринужденно махал рукой изумленным водителям и возницам. Чарли же чувствовал себя, по-видимому, совершенно свободно, будто бы он давно привык к Лондону, со всеми его людьми и автомобилями, телегами и омнибусами.

— Господи, как же мне не хватало моего верного скакуна! — счастливо прошептал Джеф в волосы Шелби.

На нее нахлынули воспоминания о том, как они в последний раз ехали вдвоем, верхом на этом жеребце, чуть ли не на другом конце земного шара. Они возвращались домой после того, как выкрали своих собственных коров с ранчо Барта Кролла. Что за удивительная это была ночь! И сейчас Шелби откинулась назад, прижимаясь к нему, и он обнял ее еще крепче. Более чем когда-либо она ощущала, что они просто созданы друг для друга, — ведь только Джеф мог догадаться, каким образом, таким дерзким и неожиданным, он вернее всего мог завоевать ее сердце навеки.

Жеребец сошел с мостовой и рысью направился в парк Сент-Джеймс. Букингемский дворец в отдалении сиял всеми огнями; их величества были у себя. Облака умчались прочь, обнажив луну, и ее серебристый свет пробивался сквозь ветви, придавая вечеру волшебное великолепие. Чарли огибал начинавшие уже распускаться деревья, направляясь к небольшому озерцу. Вдоль мерцающего края воды Шелби различила первые нарциссы, раскрывавшие свои звездные лепестки, тихонько покачивающиеся в лунном свете, и еще тысячи поднимались из травы. Скоро весь парк, словно ковром, покроется нежно-желтыми цветами.

— Я привезу тебя сюда днем, через две недели, — шепнул Джеф. — Желтые нарциссы восхитительны, а на озере полно всевозможных водоплавающих птиц, и многих можно кормить прямо из рук.

Он помолчал, на минутку задумавшись, потом добавил:

— Странно… Я часто думал, что надо бы прийти сюда днем, но так и не пришел ни разу. В течение многих лет я видел парк Сент-Джеймс весной только из проезжающего экипажа…

Она и без слов понимала его: самые простые удовольствия доставляют куда больше радости, когда их делишь с любимым. Шелби и Джефу всегда было хорошо вместе — во всяком случае, им никогда не бывало скучно!

— Наверное, Чарли хочет пить, — заметила она.

— Ты обещаешь не столкнуть меня в озеро, если мы на минутку спешимся?

— Вы рискуете, ваша светлость, искушение велико! Однако, раз это не будет для вас неожиданностью, я, пожалуй, пообещаю.

Шелби смотрела, как Джеф легко спрыгнул на землю, потом протянул к ней руки. Она радостно прильнула к нему, обвив руками его шею, неожиданно почувствовав острое желание прижаться к нему всем телом.

По обыкновению скромный Чарли потрусил к озерцу на водопой. Джеф привлек к себе Шелби, и они стояли так, прижавшись друг к другу, волна неистового желания всколыхнулась, захлестнув их обоих.

— Я думал, что с ума сойду сегодня, — сказал он хрипло. — Мысль о том, что этот проклятый Касл увивается вокруг тебя — потчуя шампанским и обучая глотать этих дурацких улиток, все это время, вынашивая черные замыслы, как бы воспользоваться…

— То, что хотели бы сделать вы, ваша светлость?

— Если ты еще раз назовешь меня так, я и правда воспользуюсь своей силой!

Трудно было говорить сердитым голосом, когда он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться, и Джеф, чуть отстранив ее, приник губами к ее губам. Страстно, обжигающе, жадно он целовал Шелби, и она отвечала на его поцелуи, впивая сладость его рта, чувствуя, как отчаянно колотится у нее сердце.

— Шелби!

Когда оба они уже задыхались, Джеф оторвался от нее, держа в ладонях ее лицо. В лунном сиянии оно было невыразимо прекрасно.

— Любовь моя!

Она вся дрожала. Слезы выступили у нее на глазах.

— Я больше не могу так, Джеф.

— Я люблю тебя.

— Я верю тебе, но этого недостаточно. Ты не имеешь никакого права на меня, на мое время и даже на то, с кем я буду встречаться, пока ты не…

— Я все уже сделал. Я условился о встрече.

— Ты так говоришь, как будто встречаешься с самим премьер-министром Бэлфором! — Она тихонько хихикнула.

— Уверяю тебя, что вдовствующая герцогиня Эйлсбери несравненно страшнее.

— А как насчет леди Клементины?

Он улучил минутку, ласково провел пальцами по ее гладкой щеке и горлу и прижался губами к пульсирующей жилке внизу, у его основания.

— Ее весь день не было дома. Я не уверен, что она вообще возвращалась домой с урока верховой езды с твоим сластолюбивым дядюшкой!

Шелби ошеломило, это известие, потом она тихонько засмеялась.

— Прежде чем мы, вообразим себе Бог знает что, я должна сообщить тебе, что Вивиан уговорила дядю Бена помочь нам и задержать леди Клементину. Но неужели ты думаешь, он и вправду получает от этого удовольствие! Он помолчал, размышляя.

— Все может быть. Мне всегда представлялось, что Бен не так прост, как кажется на первый взгляд, особенно когда дело доходит до любви к своей дорогой племяннице. Возможно, он нашел способ помочь, отвечающий его темпераменту. Больше дела, меньше слов, ну и так далее в том же роде.

— Может быть, для него это не так уж сложно, если принять во внимание его любовь к лошадям.

Шелби засмеялась, чувствуя, как чистая, восторженная радость захлестывает ее. Трудно было удержаться, чтобы не сбросить туфельки и не помчаться босиком среди распускающихся нарциссов.

— Давайте поговорим о чем-нибудь серьезном, например о лунном свете…

— Хм-м-м.

Щекой он легонько касался ее шелкового корсажа. Джеф бережно опустил его край немного ниже и поцеловал округлую грудь Шелби. Какое наслаждение! Но тут отголоски ревности всего этого дня вновь вспыхнули в нем.

— Надеюсь, не Касл подарил тебе это платье.

— Разумеется, нет!

Возмущенная таким предположением, пусть даже высказанным в шутку, она тотчас же вспомнила о неравенстве их положения.

— Не думаешь ли ты — я настолько провинциальна, что у меня даже нет собственной одежды?

— Забудь об этом, — попытался успокоить ее Джеф. — Это была неудачная шутка.

— Вот уж, правда!

— Давай не будем спорить из-за пустяков. Я ревновал, просто совсем потерял голову. — Он поцеловал ее. — Прости меня.

— Наверное, мы оба были немного раздражены…

Голос ее замер, нежнейшее прикосновение губ Джефа сводило ее с ума. Шелби трепетала от желания ощутить его руки, обхватывающие, сжимающие ее грудь, его горячий рот на соске, тяжесть его тела, сминающего ее, его колени, раздвигающие ее бедра. Она чувствовала, как твердая, напряженная плоть распирает его брюки, — несомненно, Джеф испытывал те же желания, и все же что-то останавливало ее, словно он перехватил поводья и она ни над чем больше не властна.

— Подожди! — Она несмело попыталась высвободиться. Так нельзя — не сейчас!

Как истинный джентльмен, Джеф тотчас же отпустил ее, но его сверкающие глаза дразнили ее, напоминая, как легко он мог уговорить ее сдаться.

— Ты выбрала довольно-таки странную минуту, чтобы начать заботиться о своей нравственности.

— Твоя ирония хуже, чем нож!

В глазах у нее стояли слезы, когда она пошла прочь, к дожидавшемуся жеребцу. Когда он нагнал ее, Шелби прошептала:

— Я просто растерялась. Я понимаю, как ты все сделаешь правильно, но мне же больно таиться в потемках, когда весь Лондон уверен, что ты обожаешь леди Клементину.

— Ничего. — Под брюками у него все ныло от напряжения. — Ты права. Мы оба были слишком нетерпеливы.

— Быть может, тебе покажется обыкновенным, вульгарным, что я говорю об этом, и все же я — лучшая из женщин, каких тебе когда-либо выпадало счастье встретить. А теперь отвези меня домой.

Шелби подхватила свои шелковые юбки, поставила ногу в стремя и легко вскочила в седло.

Джеф тотчас же вскочил вслед за ней, сжав вожжи своими сильными, изящными руками.

— Я люблю тебя, Шелби. Тебе не нужно беспокоиться о будущем или о том, чтобы не показаться вульгарной, обыкновенной. — Он хмыкнул: — Уж как-как, а обыкновенной тебя не назовешь!

Она, уступая, вздохнула и прислонилась к его груди.

— Каждый день несет с собой столько неопределенности…

— Верь мне. Хорошо?

Смахнув слезы, Шелби кивнула; сердце ее было полно любовью.

— Я не могу остаться сегодня утром, — пожаловалась леди Клементина Бич, придерживая свою великолепную серую лошадь. Она выглядела на удивление мило в темно-синем бархатном с высоким белым воротником костюме для верховой езды; ее темные волосы были скрыты под аккуратной, маленькой шляпкой, украшенной перьями. Было уже довольно поздно, и большая часть светского общества уже покинула Гайд-Парк, так что Клементина и Бен имели возможность уединиться. — У меня назначена встреча.

Он подъехал поближе, чтобы лучше разглядеть ее лицо.

— Ну что ж, признаюсь, мне вообще не следовало бы быть здесь. Моя племянница была просто в ярости, когда вчера поздно вечером пришла ко мне в палатку. Наверное, ее выступление проходит не так гладко без меня.

— Я до сих пор еще не могу успокоиться, до вчерашнего вечера вы как-то «забывали» сказать мне о том, что вы — дядя Шелби Мэттьюз! — Она притворно нахмурилась. — А вы сказали ей, что мы с вами ездили в Виндзор и ужинали в романтическом ресторанчике?

Он слегка покраснел под своим темным загаром.

— Нет, не совсем. Я сказал, что давал вам урок верховой езды, и мы решили проехать подальше за город.

— Так ведь оно, в общем-то, и было. — Леди Клем одарила американца кокетливой улыбкой. — В любом случае не может же она ожидать, что вы будете проводить все ваше время, прислуживая ей в этом ужасном цирке, Бенджамин.

— Это не цирк…

— Все равно.

Она махнула рукой, не переставая улыбаться ему, думая, как было бы чудесно, если бы Джеф хоть немножко походил на Бенджамина — плотного, мускулистого, увлеченного лошадьми, простого и покладистого. Она знала, уже некоторых светских дам, которые позволяли себе подобные развлечения, но ее собственная тайная неуверенность в себе удерживала ее от этого. Теперь, когда Клемми чувствовала себя привлекательной и желанной в обществе Бенджамина Эйвери, она вдруг подумала, что брак с этим загадочным Джеффри, может быть, не так уж и плох. Она, могла бы заводить себе любовников…

— Мне бы очень хотелось остаться сегодня подольше, но, к сожалению, через полчаса у меня назначено свидание в особняке Эйлсбери.

— Вы действительно собираетесь выйти замуж?

Он пристально смотрел на нее, гадая, что ему еще такое сделать, чтобы помочь Джефу освободиться. Он отчаянно двинулся напролом:

— Вы ведь не любите его, правда?

— О, дорогой мой, вам, наверное, не понять таких соглашений. В том обществе, к которому принадлежим мы с Джефом, браки редко заключаются по любви. Мама всегда говорила мне, что любовь — для детей, а долг — для взрослых.

Клементина лукаво улыбнулась Бену.

— Это скорее деловое соглашение — то, которое связывает нас с Джефом, вернее, которым другие связали нас, когда мы были еще детьми. Мы, я думаю, неплохо поладим, если постараемся не видеться слишком часто, и каждый из нас будет свободен, чтобы… вести свою личную жизнь.

— Но это чудовищно! — Он смотрел на нее, потрясенный до глубины души. — Зачем же тогда вообще жениться?

— Это звучит глупо, — продолжала Клементина шепотом, — но, боюсь, все это сводится к деньгам и положению в обществе.

— Это самое хладнокровное, бесчувственное заявление, которое я когда-либо слышал!

— Я напугала вас, дорогой Бенджамин? Уверяю вас, я ни в коей мере не хладнокровна и не бесчувственна. Как вы думаете, не встретиться ли нам сегодня вечером?

Коснувшись его большой руки, она подъехала к нему так близко, что лошади их почти соприкоснулись.

— Я занимаю комнату 517 в отеле «Савой». Вы не хотите навестить меня там?

Он подумал о ее длинных, стройных ногах, о том жаре, который ощутил уже в ее поцелуе. К тому же это, наверное, поможет Джефу и Шелби, если он переспит с Клементиной. Немного покраснев, он лукаво улыбнулся ей:

— Конечно. Я с удовольствием навещу вас, но сначала я должен поработать с Шелби.

— Часов в девять, скажем?

Груди ее трепетали от напряжения, и она, не задумываясь, приоткрыла для него свои губы. Поблизости от этой боковой, отходящей от дороги тропинки никого не было, и леди Клем отбросила всякие предосторожности.

— Поцелуйте меня, дорогой!

Бен повиновался, и почти тотчас же они услышали скрежет колес по гравию. Подняв глаза, они увидели Консуэло, герцогиню Мальборо: она правила коляской, где восседала величественная пожилая дама — Луиза, герцогиня Девонширская.

Клементина застыла от ужаса.

— Я… Увидимся позже, — шепнула она. — Уезжайте! Когда Бен уехал, она направила свою, прекрасную серую кобылу к коляске; сердце ее колотилось.

— Надеюсь, вы не станете бранить меня! Герцогиня Девонширская взглянула на девушку сквозь очки.

— Бранить вас? — повторила она ледяным тоном. — Я бы лучше посоветовала вам обдумать ваше решение выходить замуж за Эйлсбери, пока еще не слишком поздно. Уверяю вас, люди женятся очень надолго.

Консуэло, наследница Вандербильта из Америки, посмотрела на нее прекрасными, грустными глазами, но ничего не сказала. Ее не переставали терзать воспоминания о ее собственном печальном замужестве, к которому ее буквально принудила ее мать, — можно даже сказать, что она продала ее. Если бы Консуэло осмелилась открыть свои потаенные мысли, то объяснила бы Клементине, что никакие суммы денег, ни положение в обществе, ни высокий титул не могут удовлетворить потребностей сердца женщины.

— Боюсь, мне пора, — сказала леди Клементина. — У меня важное свидание.

Она уже направилась в сторону Керзон-Гейт, когда юная герцогиня Мальборо окликнула ее:

— Будьте осторожны, Клементина…

Слова эти отдавались в ее мозгу, когда она подъехала к воротам и передала лошадь дожидавшемуся ее груму. Рядом, пофыркивая, стоял «Рено», за рулем которого сидел прежний кучер ее отца, и леди Клементина быстро уселась на заднее сиденье. Через несколько минут автомобиль остановился перед фамильным особняком Эйлсбери, величественным зданием восемнадцатого века, окнами выходящим на Сент-Джеймс-сквер.

Джеф тоже только что подъехал и выходил из своего «мерседеса». Он подошел поздороваться с леди Клементиной и проводил ее в дом вдовствующей герцогини Эйлсбери.

— Я целый день пытался найти вас, чтобы мы могли поговорить наедине, — сказал он. — Однако, полагаю, вы были заняты уроками верховой езды?

— Новости разносятся быстро.

Она воспользовалась случаем намекнуть ему на те отношения, которые, как она подозревала, существовали между Джефом и Шелби.

— Похоже, вы завели этот роман, чтобы иметь сведения о поведении мистера Эйвери.

Взглянув на него, леди Клементина увидела чуть изогнутую бровь, как бы говорившую о том, что он допускает такое предположение.

Новый герцог Эйлсбери, был изысканно одет в темный костюм и крахмальную рубашку, выбранные специально, чтобы угодить своей матери. Когда они вдвоем вошли в вестибюль особняка, он пробормотал:

— Не выношу всей этой напыщенности. Я лишь уповаю на Бога, что мне никогда не придется жить здесь.

— Люди уже ждут от вас этого.

— Вы знаете, — озорно шепнул он, — мне совершенно наплевать на то, чего ждут от меня люди.

Она кивнула, предчувствуя уже, о чем он хотел поговорить с ней. Присущая ей гордость и оскорбленное достоинство боролись в ней с горьковато-сладостным чувством облегчения. Может быть, Бен был и прав, говоря о чудовищном смещении ценностей аристократии? Что, если и правда есть другие пути к счастью? Джеффри, кажется, в это верил.

Вдовствующая герцогиня приняла их в своей излюбленной гостиной, невероятно холодной и чопорной, с ее окнами с лиловыми шелковыми занавесями, голубовато-серыми стенами и потолком, покрытым искусной лепниной с мертвенными, льдистыми оттенками лимонно-желтого, голубого и лилового. По обеим сторонам серого мраморного камина высились двери, украшенные желтыми фронтонами. Джеф так не любил эту комнату, что подумал даже, не нарочно ли его мать выбрала ее.

— А, вот и вы, дети, — приветствовала их Эдит Уэстон. По-прежнему в трауре, она была в платье из плотного черного крепа, с отделкой из тусклого темного янтаря.

Дворецкий Уистлер, которому, по мнению Джефа, было лет сто, не меньше, подвел молодых людей к креслам, стоявшим напротив кресла ее светлости, у камина. Появился столик на колесах, с чаем, булочками и другими закусками к завтраку. Когда все было расставлено, слуги удалились, закрыв за собой двери.

Вдовствующая герцогиня оглядела своего сына сквозь стекла очков, висевших у нее на шее на черном шнурке.

— Джеффри, поскольку ты сам назначил нам это свидание, я не стану начинать с разговора о свадьбе. Я ценю твою воспитанность — ты пришел ко мне сам, не требуя, чтобы я ехала к тебе. Должна ли я собраться с силами и подготовиться к удару? — Она бросила на леди Клементину отчаянный взгляд. — Он никогда не приносит мне хороших известий.

— По-моему, тут чертовски жарко, а?

Он встал и подошел к окну, прежде чем мать успела предупредить его, чтобы он не ругался.

— Так вот: нет никакого смысла кружить вокруг да около, и ничего тут нельзя ни поделать, ни изменить, так что лучше я сразу выложу все, как есть.

— Конечно, — отозвалась леди Клементина.

— Если бы я думал, что это известие может разбить ваше сердце, Клементина, то непременно бы сообщил вам об этом наедине… но я знаю, вы не любите меня. — Он перевел дыхание. — Вы знаете, я хорошенько поразмыслил над помолвкой, которую затеяли наши родители, и решил, что это неверный шаг для нас обоих.

— Так я и думала! — воскликнула герцогиня. — Леди Твидстрейтен спрашивала, не было ли у Джефа какой-нибудь травмы, что он всегда и во всем действует наперекор. Может быть, это случилось, когда нянюшка отошла за своим кружевом, и ты упал со ступеньки в детской. Если бы только она была жива, я могла бы подробнее порасспросить ее о возможных последствиях!

Джеф не выдержал:

— Какая чушь, мама!

Он отошел от окна и остановился за своим стулом, глядя прямо в ее смятенные, растерянные глаза.

— Если бы вы с отцом подождали, пока я вырасту, чтобы самому принимать решения, а не устраивали за меня мою жизнь, когда я был еще в детской, мне бы не пришлось противоречить тебе теперь.

Точеное лицо Джефа было серьезным и непреклонным.

— Мы с леди Клементиной старые друзья, но мне необходимо большее, и ей, я думаю, тоже. Нет никакой причины кому-либо из нас соглашаться на этот брак, если не считать всех этих нелепых условностей и…

— Денег? — тихонько подсказала Клементина.

Эдит откашлялась и приподняла одну бровь, в точности как ее сын.

— Прекрасно сказано, моя милая Клементина. Сколько раз мы еще должны напоминать Джеффри, что браки между аристократами, как правило, связаны не столько с чувствами, сколько с такими существенно необходимыми понятиями, как продолжение старинного рода и образа жизни…

— Я не слишком заинтересован в том, чтобы увеличивать свои владения и состояние, присоединяя к ним поместья семейства Бич. Для меня важнее в жизни другие ценности, и для Клементины — тоже.

— Я знала, что твоему отцу не следовало соглашаться и отпускать тебя в это ужасное место…

— В Вайоминг, мама. Я не хочу проявить неуважение к отцу, но мне уже больше тридцати лет. И я могу поехать куда захочу.

— О-о-о-ох!

Она застонала, прикрыв глаза.

— Ты стал совсем другим, с тех пор как вернулся в Лондон. Даже твой отец забеспокоился, думая, не дали ли тебе пожевать какого-нибудь из этих заморских корешков, которые, как говорят…

Джеф расхохотался, чувствуя, как спадает с него напряжение, и присел на краешек кресла, наклонившись к ней.

— Ничего подобного. К тому же нет совершенно ничего странного в том, что я хочу сам решать за себя. Раньше я просто не особенно заботился о моем будущем, чтобы бороться за свои убеждения.

— Если возможно, ваша светлость, я бы хотела освободить Джеффри от его слова.

Клементина погладила дрожащую руку Эдит. Она была не из тех, кто готов на бескорыстные жертвы, но в памяти ее стояли глаза Консуэло и предостережение герцогини Девонширской. Ее собственное поведение вряд ли можно было назвать безупречным, и, может быть, так оно и к лучшему. Взглянув на Джефа, леди Клем сказала:

— Надеюсь, вы все-таки добьетесь, чего хотите, несмотря на все эти сплетни и шумиху в газетах.

— О чем вы говорите? — жалобно, с раздражением спросила Эдит. — Джеффри, о чем она говорит?

Он откинулся на спинку кресла и, переплетя пальцы, приготовился выдержать бурю.

— По-видимому, она намекает на существование другой дамы. Я прав, леди Клем?

— Я ведь не слепая, чтобы ничего не замечать, Джеффри. Ты совершенно переменился после поездки в Америку. — Мечтательно, с легким сожалением, она добавила: — Люди там несколько по-другому смотрят на жизнь, не так ли?

— Согласен.

Он, по возможности коротко, опуская неблаговидные подробности, рассказал о своем приезде в Вайоминг и о «покупке» половины ранчо «Саншайн».

— Когда во мне зародились чувства к Шелби, я даже не понял сначала, что это означает. Я никогда раньше не ощущал в себе столько жизни. А потом начались угрызения совести и смятение из-за того, что же теперь будет с ней и со мной — и с вами, Клементина, и с моими родителями! Я делал все, что в моих силах, стараясь снова замкнуть свое сердце. Я не был также уверен, что Шелби любит меня достаточно сильно, для того чтобы оставить свою счастливую, беспечную жизнь в Вайоминге и терпеливо выносить всю бессмысленность светской жизни.

— И все-таки она поехала за вами в Англию, правда? — заметила Клементина. — И теперь весь Лондон просто без ума от нее!

— А это еще что означает? — выдохнула мать Джефа.

— Вы, конечно, читали о Шелби Мэттьюз в газетах? Она выступает вместо Анни Оукли в роли девушки-меткого стрелка в шоу «Дикий Запад». Мы с Джеффри были на ее выступлении вместе с королевской семьей.

— Но я понятия не имел о том, что Шелби будет там, — поспешил он поправить ее, — ни даже о том, что она вообще уехала из Вайоминга.

Эдит Уэстон, сидела прижав руку к сердцу; губы ее были так крепко сжаты, что даже побелели.

— Это самый ужасный скандал, какой только можно себе представить.

— О, Бога ради!

Клементина, ощущая в себе новую, непривычную легкость, начала теперь даже сочувствовать Джефу.

— Быть может, — предложила она, — я лучше оставлю вас побеседовать наедине.

Джеф пошел провожать ее. Они остановились на верхней площадке лестницы, и он наклонился, слегка коснувшись губами ее щеки.

— Ты молодчина, Клем! Просто не могу выразить, как я благодарен тебе.

— Скажи мне, что мы оба станем теперь счастливее и все, в конце концов, будет хорошо.

— Да, это правда… я думаю, что и ты мечтаешь об этом, а?

— Не знаю, как получится, но теперь мне будет на что надеяться.

— Времена изменились, Клем. Мир наших предков, в котором люди женились по каким угодно причинам, только не по любви, а потом заводили романы для души на стороне, уходит в прошлое, по крайней мере, для меня. Это новый век. — Он усмехнулся: — Я бы лучше стал зарабатывать себе на пропитание, чем женился из-за денег.

— Хотелось бы мне увидеть выражение лица ее светлости, когда ты говоришь это!

— Что ты будешь делать теперь? Я чем-нибудь могу помочь тебе? — Он помолчал. — Ты ведь не собираешься сбежать с Беном Эйвери, а?

Она улыбнулась ему, сверкнув всеми своими зубами.

— Нет, но роман этот многому научил меня. Бенджамин сказал кое-что, что заставило меня задуматься о браках без любви, а его внимание ко мне позволило понять — другой мужчина может дать мне гораздо больше, чем ты. Надежда и сожаление смешались в ее глазах.

— Ты совершенно права! Ты заслуживаешь гораздо лучшего мужа, чем я!

— Я подумываю, поехать в Италию на несколько месяцев, пока скандал не утихнет и твоя свадьба не станет более приемлемой. Я надеюсь хотя бы на один восхитительный роман за границей, а потом вернусь домой «на коне» — новой женщиной, уверенной в своих силах, жизнелюбивой, улыбчивой!

Джеф засмеялся:

— Браво! Знаешь, этот костюм для верховой езды тебе необыкновенно к лицу. Ты выглядишь в нем такой кокетливой.

— Мне пора идти. У меня свидание с твоим будущим шурином сегодня вечером!

Они расстались друзьями, но улыбка Джефа растаяла, к тому времени как он вернулся в гостиную. Это была чертовски трудная роль — любящий единственный сын недавно овдовевшей матери. Никто никогда не учил его быть сыном, если не считать ласковых наставлений няни, что он должен пойти к родителям, которых видел так редко, и сказать им то или другое. Потом Джеф уехал в школу, и воспоминания его об общении с родителями по большей части сводились к бессмысленным и пространным нотациям отца во время его редких каникул, тогда как мать неустанно и раздраженно пеняла ему на его поведение за столом, внешний вид и лексикон. Что же тут удивительного, если он отошел от них почти полностью, как только получил самостоятельность? И родители его, по всей видимости, даже не заметили этого, так как они или жили в отдельных особняках, или путешествовали по Европе, или вообще занимались чем угодно, только не созданием семьи.

Шелби была для Джефа открытием, которое все еще ошеломляло его. Жизнь с нею была как комната, залитая теплым светом, и ему вовсе не улыбалось вернуться обратно в потемки.

— Я должна встретиться с этой циркачкой, — объявила вдовствующая герцогиня, когда ее сын уселся на свое место. В его отсутствие она налила себе небольшой бокал хереса, который был теперь почти пуст.

Он всматривался в ее строгое, красивое лицо, напрасно пытаясь отыскать ключи к ее чувствам.

— Я еще не делал ей предложения, мама. Она может не согласиться.

— Надеюсь, ты не сомневаешься ни одной секунды, что эта вульгарная девица просто ухватится за возможность погубить чистоту нашего титула, заняв положение… — Эдит трагически прикрыла глаза и со стоном выдохнула: — Герцогини Эйлсбери! О, мой милый, мой единственный сын, это и в самом деле слишком, слишком ужасно, это невыносимо!

— А ты не думаешь, что сгущаешь краски? Ее изящные ноздри дрогнули.

— Это едва ли возможно, принимая во внимание все, что нас ожидает. Нам не только придется вытерпеть унижение и скандал из-за твоей разорванной помолвки с нашей милой Клементиной, но и ты не мог выбрать более неподходящую девушку ей взамен.

— Шелби — сокровище. И она из хорошей семьи.

— Где они живут?

— В Дэдвуде, в Южной Дакоте.

— Нет, в самом деле, Джеффри, за кого ты меня принимаешь? В Южной Дакоте? Вряд ли это оплот благовоспитанности!

— Ты ведь совершенно ничего не знаешь о Южной Дакоте, мама. И Шелби училась в колледже Смита в Массачусетсе. Это один из лучших колледжей в мире, и она получила там первоклассное образование. Уверяю тебя, она может пекрасно держаться и вести себя в любом лондонском обществе.

— Боюсь, что ни ты, ни она ничего не сможете сделать, чтобы стереть клеймо позора ее теперешних занятий. Все это представляется мне каким-то жестоким розыгрышем, придуманным, чтобы проверить, выдержит ли несчастная, сломленная горем женщина, утратившая своего спутника жизни…

Эдит допила свой бокал.

— Есть только один вид деятельности, пожалуй, еще более унизительный.

— Послушай, у меня назначены еще и другие встречи. — Джеф встал, лицо его потемнело от гнева. — Я пытался оказать тебе должное уважение, чтобы ты тоже могла участвовать в этом обсуждении и решении. Однако, если ты не можешь вести себя достойно…

— Постой!

Она схватила его за рукав, заставляя снова опуститься в кресло, ее глаза выражали отчаяние, она сбросила маску.

— Без состояния Бичей, как ты собираешься выплатить наследственные пошлины… и другие налоги? В последнее время это все больше тревожило твоего отца. Иногда я даже думаю, что это-то и убило его. Слуги требуют прибавки к жалованью, и все вокруг так дорожает! Плата за проведение электричества и современного водопровода оказалась непомерной. Мы даже подумывали, не продать ли нам этот дом, ради того чтобы сохранить замок Эйлсбери. И именно потому, что кредиторы все сильнее наседали на твоего отца, он настаивал, чтобы ты оправдал наши ожидания и женился на Клементине. Неужели ты не понимаешь, Джеффри, от этого зависит вся наша жизнь, наше будущее!

— Но есть же, в конце концов, и такое понятие, как честь! Он пододвинул свое кресло поближе к ней и взял ее за руку:

— Мама, я не желаю продавать свою душу в обмен на богатство леди Клементины. Мы как-нибудь справимся и без него, даже если налоги и дальше будут расти и нам придется продать один из домов в Лондоне, чтобы покрыть расходы. Нам нужно приспосабливаться к переменам. Если мы не сделаем этого, то просто погибнем окончательно.

— Но ты ведь герцог Эйлсбери! За тобою — столетние традиции чести, и ты должен хранить их и нести дальше!

— Возможно, но я, прежде всего — человек и не собираюсь влачить жалкое существование, заявляя, что высокое положение не позволяет мне честно трудиться. Я уже не раз обдумывал все это. Как я сказал тебе в прошлом месяце, я буду сам управлять имением Сандхэрст, и, боюсь, мне придется также сократить число наших служащих… не сразу, заблаговременно уведомляя, каждого из них разумеется. Усовершенствования, которые так дорого обошлись вам с отцом, уменьшат наши расходы в будущем, поскольку нам не понадобится столько слуг.

Рука ее дрожала в его руке, и Джеф крепко сжал ее.

— Я не позволю, чтобы с нами что-нибудь случилось, мама. Мы будем прямо смотреть в лицо действительности, вместо того чтобы важничать, задирая нос, и ничего не видя перед собой.

— Но, Джеффри… циркачка? Девушка — ковбой?

— Шелби внесет столь необходимую жизненную силу и мужество в нашу семью. — Он посмотрел, на свой перстень с печаткой и добавил: — В том случае, конечно, если она захочет быть с нами.

Глава двадцатая

— Я решила, что в те дни, когда я нервничаю и боюсь исполнять этот трюк на велосипеде, я буду вместо этого выезжать на Бродяжке, — сказала Шелби полковнику Коди. Они вместе стояли на арене, и она ласково похлопывала пятнистого пони по его гладкому, лоснящемуся боку. — Она так хорошо меня знает, что все должно получиться.

Он ободряюще кивнул ей, хотя стрельба по стеклянным шарикам на скаку, из седла, входила в собственное выступление Коди.

— Прекрасная мысль, малышка. Тебе просто нужно немного попривыкнуть к тому, чтобы крутить педали и целиться и стрелять одновременно. Ты ведь, кажется, говорила мне, что только прошлым летом научилась кататься на велосипеде?

— Да, так оно и есть, но мне это далось без труда…

— Однако совсем другое дело, когда стреляешь в цель из винтовки и в то же время жмешь на педали! Может быть, Картер сможет тебе что-нибудь посоветовать.

Коди говорил о ковбое-велосипедисте, знаменитом своим «прыжком на велосипеде через пропасть шириною в пятьдесят шесть футов!».

— Я спрошу у него, сэр, — пообещала Шелби. Баффэло Билл, собрался было уходить, потом вернулся, поглаживая свою острую бородку.

— Я хотел бы обратить твое внимание на одну вещь, и желательно, чтобы ты подчеркивала это, когда будешь беседовать с репортерами. Мы должны приучить их, чтобы они писали в своих заметках «сцена», а не «цирковая арена». Нам нелегко завоевать надлежащее уважение и без подобной путаницы.

— Конечно, — согласилась она, не желая его больше задерживать.

— Ты собираешься тренироваться или как? — окликнул ее Бен. Теперь, когда он снова был ее тренером, он опять принялся гонять ее, не давая роздыху. Сегодня они намеревались отработать новый трюк, при котором Шелби должна была сама взять тарелочку, подбросить ее в воздух, а потом прицелиться и сбить ее своим выстрелом. Затем, чтобы еще больше поразить публику, она положит винтовку на землю, подбросит тарелочку, схватит винтовку и выстрелит. До сих пор Шелби не хватало сноровки, чтобы выполнить этот номер.

Красивый индейский вождь, Не Имеющий Лошади стоял вместе с Белым Пером, Элбертом Молниеносным Ястребом, двумя русскими казаками и арабом по имени Хаджи Шериф, известным также как Крутящийся Дервиш. Они собрались здесь, чтобы посмотреть, как тренируется Шелби, и подбодрить ее. Шелби была любимицей всех тех из труппы «Дикий Запад», кто знал ее, и она была благодарна им за дружбу. Эта новая семья всех оттенков кожи и национальностей тепло и приветливо улыбалась ей, словно говорила, что ей нечего бояться предстать сегодня перед зрителями.

— Я никогда не буду такой проворной, как Анни Оукли — пожаловалась Шелби дяде, когда они готовили мишени.

— Если только ты не собираешься превратить стрельбу в дело своей жизни, тебе и незачем добиваться такой ловкости, как у нее.

Он понизил голос, так чтобы Коди не мог услышать. Старый директор направлялся в другой конец арены, чтобы поработать с группой бизонов и их дрессировщиком.

— Пока что восемьдесят процентов твоего успеха — это твоя внешность, и обаяние и умение расшевелить и подзадорить публику, Шел. Я никогда еще не видел, чтобы зрители принимали кого-нибудь так, как они принимают тебя. Их лица сияют. Мужчины влюбляются, а женщины хотели бы, чтобы ты стала их сестрой. — Он почесал в затылке. — Я просто не устаю удивляться.

Шелби уже два часа тренировалась на весеннем солнышке, когда заметила, что Бродяжка вдруг потрусил туда, где стояли ее друзья. Впервые пегий пони отошел от нее, и Шелби тотчас же угадала причину. Прикрыв от солнца глаза, она увидела Джефа, тот стоял между Белым Пером и Хаджи Шерифом. Лошадка подошла прямо к нему, ласково потерлась о его лицо и золотистые волосы, потом повернулась к Чарли, дожидавшемуся в сторонке.

— Смотри, Бен, как это мило! Лошади снова вместе. Прямо как в старые времена.

В душе ее поднялась нежность. Прошло два дня после ее серьезного разговора с Джефом, и она начинала бояться, что он мог сдаться, попавшись в паутину аристократических предписаний.

— Пойди-ка ты лучше к нему, — проворчал Бен. — Отдохни. Если ты попробуешь продолжать, зная, что он стоит там то, пожалуй, отстрелишь мне ухо или еще что похуже!

На Шелби был перешитый велосипедный костюмчик: белая блузка с коротеньким клетчатым жилетиком и юбка-брюки до колен, а также серые гетры и белая соломенная шляпка с голубой лентой. Коса подпрыгивала и взлетала за ее спиной, когда она бежала к Джефу.

Он бы с радостью обнял ее, но, Не Имеющий Лошади и другие артисты поглядывали на чужака с подозрением. Шелби взяла его за руку и представила остальным, отчасти с помощью забавных ужимок и жестов — для тех, кто не знал английского. Все они вежливо закивали, но не двинулись с места, решив оберегать Шелби.

— Ты не против, если мы прокатимся вокруг Эрлс-Корта? — шепнул Джеф. — Они разрешат?

— Дурачок! — Она постаралась не рассмеяться. — Я же взрослая женщина.

Для Не Имеющего Лошади она добавила:

— Герцог — это, совсем особенный друг!

Тем не менее, ее добровольные няньки были, казалось, не очень-то довольны, когда Шелби и Джеф привязали Бродяжку и Чарли к коновязи и вместе отправились на велосипедную прогулку.

Когда они обрели равновесие — Джеф, вращая педали, а Шелби, примостившись на раме, — он удивленно воскликнул:

— Просто не верится, но, по-моему, это тот самый велосипед, а?

— «Наполеон» из магазинчика Джеки Швуба? Да.

Тоска кольнула его в сердце.

— Как там мой приятель Джеки?

— Прекрасно. Он хочет баллотироваться в сенат штата Вайоминг через годик-другой.

Они как раз огибали угол, и она ухватилась за руль.

— Я видела Джеки на вечере в честь открытия гостиницы «Ирма», он скучает по тебе, Джеф. Он убедил меня попытаться еще раз увидеться с тобой и вскоре после этого вечера приехал с роялем, который ты заказал для меня летом.

— Может быть, тебе еще удастся на нем поиграть… Шелби задумалась, что бы это могло означать.

Тон его был спокойный, рассеянный, словно он раздумывал о чем-то другом. Может, он хочет сказать, что она вернется в Вайоминг без него? И пришел, чтобы сообщить ей об этом?

— Я бы хотел устроить поле для крокета у себя на лужайке, выходящей на Темзу, — заметил он. — Ты согласна?

Она кивнула, и шляпка ее задела за его куртку. Теперь она уже просто терялась в догадках, не в силах понять ни его настроения, ни намерений. Они въехали в рощицу молоденьких кленов, посаженных на довольно большом расстоянии от площадки для выступлений. Неподалеку находились конюшни, но поблизости никого не было, кроме японского мага, упражнявшегося в своих таинственных фокусах под сенью ивовых ветвей.

Джеф немного наклонил велосипед, так чтобы Шелби могла сойти с него, потом прислонил его к стволу дерева. С минуту он стоял, задумчиво глядя куда-то в пространство.

— Все, больше я не могу этого вынести! — взорвалась она. — Если ты собираешься распрощаться со мной, лучше уж сделать это сразу, а не избегать моего взгляда и не затягивать пытку!

Он растерянно посмотрел на нее:

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты делаешь слишком поспешные заключения?

— Всегда. Но ты знаешь об этом.

В своем светло-коричневом костюме Джеф был особенно элегантен и неотразим. Его золотистые волосы были зачесаны назад, и это удивительно шло ему, делая его лицо еще более привлекательным. Мягкие карие глаза смотрели на Шелби, и внутри у нее что-то напряглось и затрепетало.

— Малышка моя, если у меня и был рассеянный вид, то только потому, что я пытался найти самые нужные слова.

— Слова? — переспросила она тихонько.

Он неожиданно опустился на одно колено и снял с ее руки перчатку. Затем, держа ее пальчики в своих сильных руках, Джеф, глядя ей в глаза, произнес:

— Шелби, я все уладил по совести и имею теперь право сказать тебе, как страстно я люблю тебя. Ты — мое солнце, и каждая минута, когда мы не вместе, ввергает меня в холод и мрак.

— О! — выдохнула она, чуть не плача. — Джеф, как это чудесно!

— Тш-ш-ш! Ты не должна перебивать, когда тебе делают предложение. — Он ослепительно улыбнулся ей и продолжал: — Я только надеюсь, что ты любишь меня достаточно, чтобы оказать мне величайшую честь и дать согласие стать моей женой.

— Да… Я была бы чудовищем, если бы отказалась, зная, что без меня ты до конца своих дней будешь томиться в потемках!

— Бессердечная ветреница! — Он притворился рассерженным. — Как ты можешь насмехаться надо мной в такую минуту?

— Я очень нехорошая, да?

Шелби, повинуясь внезапному порыву, стремительно упала на колени, желая быть поближе к нему. В глазах ее стояли слезы, а щеки разрумянились от счастья.

— Ох, Джеф… Ну конечно я выйду за тебя замуж. Я ничего так не хочу, как только каждую минуту быть с тобой.

Он обнял ее ласково, крепко, поцелуями вбирая слезы, катившиеся по ее зардевшимся щекам. Потом спохватился:

— Шелби, что ты тут делаешь, внизу, вместе со мной? Ты — женщина, и это я должен стоять перед тобой на коленях

— A!

Она поднялась, отряхнула свой велосипедный костюмчик и положила свою ладонь в его руку:

— А так?

— Гораздо лучше.

Джеф сунул свободную руку в свой нагрудный карман и бережно надел изумительное по красоте кольцо на ее протянутый пальчик. Оно было с грушевидным бриллиантом и двумя маленькими сапфирами по бокам, и Шелби тотчас же влюбилась в него.

— Ох, Джеф… это просто чудо!

Он встал, поморщившись от боли в коленях.

— Я хотел, было оставить только один бриллиант, но когда увидел цвет этих сапфиров, я понял, что они прекрасны, Ты заметила, что в них есть зеленые отблески, совсем как в твоих глазах? Это очень редкий сорт.

Шелби, восхищенная, не отрывала глаз от кольца.

— Я ничего не видела прекраснее в своей жизни.

— Ты прекраснее, — прошептал он. Наклонившись к ней, Джеф коснулся губами ее горла, потом ее полуоткрытых губ, и языки их слились в мучительном, ненасытном поцелуе.

— Ты прекраснее всего на свете.

Рука его обхватила талию Шелби, потом скользнула вверх, к ее груди.

— О Боже!

— По-моему, Бог был бы сейчас здесь лишним. Японский фокусник по ту сторону дорожки прекратил свои колдовские опыты и, кажется, пытался разглядеть, что происходит в кленовой роще.

— Это, случайно, не один из твоих телохранителей? Мне может угрожать опасность.

— Дядя Бен будет искать меня, — сказала она, поднимая свою шляпу с кучи пожухлых листьев.

— Не могу же я позволить, чтобы меня считали прохвостом который пытается воспользоваться слабостью дамы только потому, что надел ей кольцо на палец.

Джеф с тоской и желанием посмотрел на ее нежное, как лепесток, ушко.

— Ты поужинаешь со мной сегодня вечером? Мэнипенни не терпится увидеть тебя.

— Милый, милый Перси! А можно, я возьму Вив? Ее мучают кошмары, и она тревожится, когда я оставляю ее одну.

— Ну, разумеется. Почему бы и нет? Только напомни мне, что у нас с тобой целая жизнь впереди, чтобы беспрепятственно предаваться радостям плоти.

— Поверьте мне, ваша светлость, я так же мечтаю об этих радостях, как и вы! — В ее серо-голубых глазах плясали озорные искорки. — Но разве нам не следует вести себя прилично? Мне ведь нужно заботиться о своей репутации, если я собираюсь стать герцогиней Эйлсбери!

Джеф заехал за Шелби, и она была вне себя от восторга, когда они ехали по улицам Лондона в кремовом «мерседесе».

— Это самый счастливый день в моей жизни! — воскликнула она.

— И в моей, мой дорогой шалунишка.

— Мне не терпится самой научиться водить машину! Когда ты научишь меня?

Он искоса взглянул на Шелби, но не осмелился отговаривать ее.

— Скоро. Надеюсь, Вивиан не обиделась на то, что я предложил ей приехать чуть позже. Я попросил своего старого друга Чарльза Липтон-Лайенза заехать за ней и привезти ее к семи часам.

— Она нисколько не обиделась, но что мы будем делать до этого времени?

— Посетим мою мать.

Он чуть поежился, делая это признание, но с облегчением обнаружил, что Шелби улыбается.

— Прекрасно. Я и сама хотела познакомиться с ней, чтобы, не пришлось потом день за днем тревожиться из-за этого. Как я выгляжу?

— Потрясающе.

Это была правда. На ней было чудесное, очень простое, но изящное платье из бледно-желтого крепа, отделанное кремовым шелком и бельгийскими кружевами. Цвета эти прекрасно оттеняли ее темно-рыжие волосы, которые были убраны кверху, под шляпу с широкими полями и легкими перьями. Единственное украшение, которое надела Шелби, было ее новое обручальное кольцо; она то и дело или смотрела на него, или касалась его.

— Дядя Бен сказал мне, что леди Клементина едет в Италию. Принимая во внимание роман, который был у него с ней, не очень-то похоже, чтобы она была особо верной или влюбленной без памяти.

Глаза Шелби вдруг расширились от ужаса.

— Какое счастье, что я спасла тебя от этого брака!

— Клемми молодец. Она могла бы закатить грандиозный скандал, но так как ее собственное поведение нельзя было назвать безупречным, она проглотила свою гордость и утешилась с Беном. Думаю, она попытается теперь найти любовь, когда опять соберется выходить замуж.

— Ну что ж, в таком случае желаю ей счастья, — тихонько пробормотала Шелби. — Мне нужно что-нибудь узнать, прежде чем я встречусь с ее светлостью? Я собираюсь стать образцовой невестой для герцога Эйлсбери.

— Хм-м-м.

Джеф задумался над этим вопросом, лавируя в потоке экипажей у Букингемского дворца.

— Должен сказать тебе, что у нас с матерью совсем недавно состоялся первый в нашей жизни разговор по душам — о деньгах. Похоже, дела у нас идут не так уж блестяще и я намерен управлять нашими имениями по-другому, твоя американская непритязательность может нам в этом весьма пригодиться. Ты, по-моему, не из тех, кто мечтает купаться в роскоши.

Во всяком случае, я отношусь к этому совершенно спокойно.

— Просто будь сама собой — как всегда. — Он коснулся ее щеки. — И постарайся не забывать, что для матери ее титул и наше положение в обществе — это нечто более серьезное, чем для тебя.

Вскоре они были уже на месте, и Джеф взял Шелби под руку, когда они направились к особняку Эйлсбери. Ее глаза округлились от испуга, и он ободряюще прошептал:

— Отвратительная громадина, правда? Я бы не возражал, если бы мы продали его весь, до последнего камешка.

Войдя, Джеф попросил Уистлера доложить о них его матери, но престарелый дворецкий выглядел озадаченным.

— А ее светлость ждет вас, милорд?

— Разумеется.

— Странно. — Он в задумчивости наморщил свой пергаментный лоб. — Вероятно, она просто забыла в таком случае.

— Моя мать никогда ничего не забывает, — возразил Джеф. — Ее что, нет дома?

— М-м-м, да нет, она дома, ваша светлость, но собирается уходить. Карету только что подали, и горничная помогает ей надеть пальто.

— Тогда мы просто поднимемся наверх и преподнесем ей сюрприз.

Глаза его подозрительно сузились; Джеф взял Шелби за руку и решительно прошел мимо Уистлера, который на мгновение просто остолбенел от такой дерзости герцога.

— Прошу вас… Ваша светлость… Я действительно не могу допустить…

Дворецкий, попытался было решительно выпрямиться, но преклонные годы так согнули его, что, даже распрямившись в полный рост, он едва ли достигал пяти футов.

— Не беспокойся, Уистлер. Я скажу матери, что ты грозил мне заржавленным дедовским палашом.

Джеф бросил это уже через перила на верхней площадке и тотчас исчез, увлекая за собой Шелби.

— Ну… если уж так… что ж, тогда… благодарю вас, ваша светлость…

В эту минуту вдовствующая герцогиня появилась из своих апартаментов в дальнем конце длинного, мрачного коридора. Она, вся была в черном — от громадной шляпы с вуалью до отделанного мехом вечернего платья и маленьких черных туфелек. Лицо ее побледнело при виде сына и его спутницы, двигавшихся прямо на нее. Казалось, она размышляет, успеет ли она еще броситься назад в гостиную и запереть за собою дверь.

— Мама, остановись!

— Что все это значит, Джеффри?

Шелби начала уже задумываться, не усугубит ли это их положения, но бесполезно было спорить с Джефом, когда он так решительно настроен.

— Не хочешь ли сказать мне — ты забыла о том, что у нас назначена встреча? — требовательно спросил он у матери, стоя уже рядом с ней и грозно нахмурившись.

— Бедный Уистлер, неужели ему придется взбираться по лестнице?

К ней вернулось ее самообладание, она холодно взглянула на него в ответ:

— Что касается твоего вопроса, то я не буду сейчас вдаваться в подробности. Скажу лишь, что у меня неожиданно возникло другое дело и мне срочно понадобилось уйти.

— Весьма загадочно, — усмехнулся он. — Не стану больше настаивать в присутствии Шелби, напомню только, что это не слишком благоприятное начало для твоих отношений с будущей невесткой.

Шелби шагнула вперед, протягивая руку:

— Ваша светлость, я — Шелби Мэттьюз, и для меня большая честь познакомиться с вами. Я также хотела бы извиниться за ту сцену, которую мы только что устроили в вашем доме.

Вдовствующая герцогиня посмотрела сначала на Джефа, чтобы понять, как он отнесется к этому, и, когда он улыбнулся, пусть даже и слабо, она сдалась окончательно.

— Ну что ж… здравствуйте, мисс Мэттьюз! Мне очень жаль, что я не могу остаться и побеседовать с вами…

— Как-нибудь в другой раз. Быть может, мы могли бы встретиться вдвоем, без вашего сына. — Она обаятельно улыбнулась герцогине.

Эдит без обиняков заявила:

— Кое-кто из моих старых друзей видел вас недавно в отеле «Карлтон», мисс Мэттьюз. Друзья эти — аристократы из самого высшего круга.

Голос ее становился все суше и холоднее с каждой минутой, как она продолжала:

— Я знаю, вы были гостьей мистера Бернарда Касла, одного из этих разбогатевших выскочек, которые думают, что могут купить себе положение и уважение в обществе, а не заслуживать его веками и благородством своей крови. — Ноздри ее дрогнули. — Мистер Касл, насколько мне известно, славится своим пристрастием приглашать особ женского пола, и, так как вы уже завоевали себе весьма сомнительную и прочную репутацию в этом балагане, думаю, все присутствовавшие в «Пальм-Корте» сочли, что вы — последнее из приобретений мистера Касла…

Джефу хотелось заткнуть ей рот.

— Мама, довольно, — сказал он ледяным тоном. — Я не позволю тебе сказать больше ни слова против девушки, которую я люблю, тем более что твои сведения предвзяты и неверны.

— Так вы не пили шампанское в «Пальм-Корте» с Бернардом Каслом? — спросила вдовствующая герцогиня у Шелби.

— Я пошла только потому, что Джеф запретил мне это, — ответила она тихо. — И я, познакомилась с мистером Каслом всего за несколько часов до этого, ваша светлость. И Джеф увез меня из «Пальм-Корта», прежде чем я успела съесть там хотя бы кусочек.

Шелби на минутку умолкла, подбирая слова.

— Тем не менее, мне кажется, не следует судить людей заранее или прислушиваться к сплетням. Во всяком случае, я могла бы пойти и поужинать с Бернардом Каслом, даже если бы и знала о его репутации. Видите ли, Джеф тогда еще был обручен с леди Клементиной Бич. Мне и в голову не приходило, что я когда-либо займу ее место.

— Вот как? А мне вот представляется, что вы тщательно продумали свои действия, моя дорогая. Именно поэтому мой сын не сомневается в том, что вы абсолютно бесхитростны и невинны.

Джеф покачал головой, он был просто в бешенстве:

— Чего вы добиваетесь? Вы хотите навсегда порвать какие-либо отношения между нами?

— Отнюдь нет.

Эдит прямо взглянула на него своими прекрасными глазами, так похожими, на его собственные.

— Но нам придется немало потрудиться, чтобы изменить представления мисс Мэттьюз, если она и в самом деле собирается стать герцогиней Эйлсбери. Разумеется, ей придется немедленно переехать в этот дом и прекратить выступления с этими циркачами.

Шелби неуверенно улыбнулась:

— Мне не хотелось бы спорить с вами, тем более при нашей первой встрече, ваша светлость, но я обещала полковнику Коди, что останусь в его шоу на всю весну. Они нуждаются во мне.

— Да что же это такое, в конце концов? — крикнул Джеф. — Мы обсуждаем важнейшие дела, касающиеся нашего будущего, на ходу, стоя в коридоре! Мама, ты должна дать нам с Шелби возможность решить кое-какие вопросы самостоятельно. Черт побери, мы ведь только сегодня вечером обручились!

— Я еще раз прошу тебя не ругаться в моем присутствии, Джеффри, — холодно перебила она его.

Мускул у него на щеке задергался.

— Я в скором времени сообщу тебе, к какому решению пришли мы с Шелби.

— Но… ты, конечно же, не думаешь устраивать пышную свадьбу, учитывая обстоятельства, связанные с мисс Мэттьюз? Мне кажется, скромная семейная церемония в часовне поместья Сандхэрст будет самое лучшее, ты согласен? Деревенский викарий — прекрасный человек.

Чувствуя, что Джеф готов просто задушить свою мать, Шелби снова протянула руку и попыталась говорить тепло и искренне:

— Знакомство с вами станет одним из самых памятных событий в моей жизни, ваша светлость. До свидания.

Вдовствующая герцогиня повернулась и направилась к задней лестнице, не сказав ни слова на прощание.

Когда Джеф вернулся к себе и проглотил два стаканчика виски, настроение его начало улучшаться. Шелби потягивала вино; она все еще выглядела ошеломленной, слушая, как он потчует Чарльза и Вивиан рассказом о «чудовищном» выступлении своей матери.

— Иногда мне хочется, чтобы она действительно уехала в Йоркшир и жила бы, там в замке Эйлсбери, если уж она то и дело повторяет, что ей так этого хочется, — сказал он в заключение, прохаживаясь перед своими тремя слушателями в библиотеке, обставленной чиппендейловской мебелью, с лоснящимися деревянными панелями, заполненной тысячами книг.

— Я понимаю, это звучит жестоко, но что можно сказать о ней, когда она ведет себя подобным образом?

Чарльз кашлянул:

— Не думаю, чтобы ее светлость хотела быть жестокой, нет, только не это.

Он посмотрел на Вивиан, неуверенно, примостившуюся на краешке темно-зеленого глубокого кресла.

— Она гораздо глубже, сложнее, я чувствую это.

— В самом деле? — Джеф с усмешкой взглянул на него: — Я вижу, что тебе хотелось бы просветить нас, но на сегодня с меня хватит разговоров о моей матери.

Он с размаху опустился на диван рядом с Шелби, ласково взял ее за руку, потом перевел глаза с Вивиан на Чарльза.

— Надеюсь, вы нашли общий язык — я ведь оставил вас вдвоем, даже не представив друг другу.

— Ой, Вив, — заметила Шелби, — у тебя так пылают щеки! Тебе жарко?

— Нет-нет, я просто рада — за тебя! Рада, что я здесь, с тобою и с Джефом — и с Чарльзом.

Щеки ее зарделись еще жарче, когда она произнесла его имя. Вивиан выглядела почти хорошенькой с высоко поднятыми и взбитыми волосами и тщательно уложенными по сторонам локонами; ее невзрачное личико преобразилось благодаря искусно наложенной косметике, а тоненькая фигурка стала стройнее и изящнее, затянутая в новый корсет и пышное нежно-голубое платье. Но главным было теплое сияние пробуждающегося счастья на ее лице, пришедшее на смену прежнему испуганно-подобострастному выражению.

— По правде говоря, — пришел ей на выручку Чарльз, — мы с Вивиан очень мило провели время. У нас оказалось множество общих интересов.

И Джефа, и Шелби поразило это последнее замечание, но ни один из них не мог придумать, как бы это повежливее выяснить, что общего могло быть у достопочтенного Чарльза Липтон-Лайенза, с болезненно застенчивой и робкой Вивиан Кролл.

Как раз в эту минуту объявили, что кушать подано, и все четверо прошли в большую обеденную залу. Шелби заглядывалась на все в доме Джефа, завороженная сознанием, что скоро они будут жить здесь вместе как муж и жена.

— Тебе она нравится? — спросил Джеф. Он заново отделал эту комнату, а также и некоторые другие по совету одного знатока лет шесть назад. Стены были обтянуты бледно-желтым шелком, на окнах — прекрасные желтые в темно-синюю полосу шторы, а мебель — старинная, восемнадцатого века, в стиле шератон.

— Она чудесная, — искренне ответила Шелби. Ей казалось, будто призрачная рука его прошлого касается ее, но все это было не важно. Как бы там ни было, а это на ней, на Шелби, он собирается жениться, несмотря на все трудности и преграды.

— Но, Джеф, тут же только четыре места. А где будет сидеть Мэнипенни?

— Мисс Мэттьюз, — сказал Чарльз с неуверенным смешком, — вы что, хотите разыграть нас?

Джеф наклонился к Шелби и мягко заметил:

— Дорогая, мы здесь не в Вайоминге. У слуг есть собственные помещения, под нами, и своя собственная кухня. Мэнипенни пришел бы в ужас от одной мысли присоединиться к нам.

— Но ты же обещал, что я увижусь с ним сегодня вечером! Я уже мечтала, как буду сидеть рядом с ним и болтать обо всем, что произошло с нами обоими с тех пор, как мы в последний раз разговаривали в августе! — Она упрямо вздернула подбородок. — Перси мой друг.

— Мне тоже хотелось бы, чтобы Мэнипенни был здесь, — отважно поддержала ее Вивиан.

— Ну ладно. В таком случае, я пойду приглашу его. Когда Джеф вышел из комнаты, Шелби повернулась к Чарльзу с улыбкой, желая улестить и успокоить его.

— Джеф так много говорил мне о вас и о всех ваших приключениях за эти годы. Надеюсь, мы с вами станем друзьями, Чарльз… и вы будете называть меня Шелби.

Глаза его широко раскрылись.

— По-моему, вы, американцы, довольно-таки откровенны, а? Ну что ж, давайте будем друзьями. Джеф бродил тут совершенно потерянный, с тех пор как расстался с вами, так что, надо думать, тут что-то есть. — Чарльз протянул ей руку: — Добро пожаловать, Шелби.

Она потрясла его еще больше, когда подбежала к нему на цыпочках и поцеловала в щеку.

— Спасибо, Чарльз. Вы, наверное, чудесный друг, раз Джеф даже назвал своего коня вашим именем!

— Неужели? Да ладно, я не против. — Липтон-Лайенз покраснел. — Ну, если уж на то пошло, это моя заслуга, что вы оба встретились. Это ведь я уговорил старину Джефа поехать в Вайоминг!

Прежде чем Шелби успела ответить, Джеф вновь появился в дверях.

— Смотрите-ка, кто пришел отобедать с нами.

Он отступил в сторону, открывая могучую фигуру Мэнипенни; тот неуверенно переступил через порог.

— Перси! Как, я скучала по вам!

Шелби бросилась к старому джентльмену и обняла его. Крупная слезинка скатилась по ее щеке.

— Ну вот, видите, я снова веду себя не так, как следует. Это плохо?

Он на минуту растерялся, потом его длинное лицо расплылось в широкой улыбке, и он потрепал ее по спине.

— Ну что вы! Это замечательно, что вы снова с нами, мисс Мэттьюз. Мне просто не хватает слов.

— Так вы будете обедать с нами?

— Только на этот раз, и только потому, что это такой исключительный случай.

— Его светлость, был прав однако, напомнив вам, что в Англии порядки совсем иные, чем в Америке. Жизнь становится намного проще, если все мы не выходим за рамки отведенной нам роли.

— Все это нелепые предрассудки, если вы спросите мое мнение, но его, разумеется, никто не собирается спрашивать, а потому я постараюсь придерживаться ваших правил.

Когда все собрались вокруг стола — Джеф на одном его конце, а Чарльз на другом, — Мэнипенни, воспользовавшись случаем, наклонился к Шелби:

— Я должен поздравить вас и его светлость с помолвкой. Я не был бы счастлив больше, даже если бы сам все устроил.

Вивиан посмотрела на них через стол и улыбнулась пожилому джентльмену. Когда все расселись, она вдруг заговорила:

— Могу я сказать кое-что? Теперь, когда все у наших друзей устроилось — у Шелби и… хм, его свет…

— Ради всего святого, зовите меня Джеф, — воскликнул он.

— Благодарю вас, Джеф. Я хотела сказать, что многие из нас были уже знакомы до сегодняшнего вечера, и не только в Вайоминге. Я приходила к мистеру Мэнипенни несколько дней назад и сообщила ему, что мы с Шелби в Лондоне. Мне нужно было заручиться его поддержкой, чтобы снова свести вас друг с другом. Как раз в тот самый день мы с Чарльзом познакомились у этого дома, но он поклялся не разглашать тайну, поскольку я не хотела, чтобы об этом узнали вы, Джеф. Так что, как видите… мы с Чарльзом уже… подружились до сегодняшнего вечера.

Шелби и Джеф издали радостные, удивленные восклицания, услышав такие новости, а бледное лицо Липтон-Лайенза снова вспыхнуло.

— Вивиан покорила меня с первой минуты, как я увидел ее. Она скромная, прекрасно воспитанная, и в то же время такая искренняя, чистая, и в ней есть внутренняя сила, столь редкая в женщинах.

— Ну, уж, простите, — возразила Шелби. — Внутренняя сила — не такая уж редкость…

— Дорогая, успокойся, — перебил ее Джеф, накрывая ее руку своей. — Совсем необязательно поднимать спор из-за каждого слова, с которым ты не согласна… в особенности, когда ты станешь герцогиней. Пожалуй, неплохо бы уже сейчас начать тренироваться — просто улыбаться и напоминать себе, что большинству людей вовсе не нравится, когда их выставляют идиотами. Боюсь, что мы, британцы, особенно чувствительны к подобным бестактностям.

— Мне кажется, я не слишком подхожу для всех этих аристократических тонкостей, — ответила она, нахмурившись.

Подали первое блюдо — суп-жульен и кефаль, запеченную в фольге. Все принялись за еду, а Шелби с сомнением разглядывала то, что лежало у нее на тарелке; Джеф наклонился и шепнул ей:

— Я случайно не забыл предупредить тебя, что положение герцогини Эйлсбери — совсем не то, к которому человек в здравом уме может стремиться?

— Нет. Но я люблю тебя, Джеф.

— Я рад это слышать. С остальным, мы разберемся позднее.

Все так же шепотом она спросила:

— Что это за ужасная, дурно пахнущая гадость в фольге?

— Кефаль. — Его душил смех. — Это рыба.

Она, наморщила было нос, потом лицо ее стало строгим, серьезным.

— Вот так. Теперь я похожа на герцогиню?

— Это только начало.

Волны нежности и желания захлестывали его, и он отдал бы весь этот обед, лишь бы остаться с Шелби вдвоем.

За обедом — куриными котлетами, отваренной свиной ногой с гороховым пудингом и жареной дичью с гарниром из водяного кресса — Шелби взволнованно рассказывала Мэнипенни о торжественном открытии отеля «Ирма» и как получилось, что она попала в труппу «Дикий Запад». Джеф слышал только обрывки этой истории, так что ему тоже было интересно послушать.

— Признаюсь, я в восторге от представления, — сказал Чарльз, — и я был потрясен вашим талантом, когда не так давно увидел ваше выступление. Вам, наверное, тяжело будет бросить все это?

—Я что-то не понимаю, — вежливо улыбнулась Шелби.

— Я имею в виду, что ваше обручение с герцогом Эйлсбери требует, чтобы вы ушли из шоу «Дикий Запад». И я подумал, что вам, наверное, будет немного грустно покинуть его так быстро после вашего дебюта.

— Но я вовсе не собираюсь уходить. Полковник Коди был настолько предупредителен, что заключил со мною устное соглашение, вместо того чтобы подписать контракт. — Она сделала большой глоток вина и добавила: — Он, кажется, считает, что люди приходят посмотреть на меня, хотя мне это и не совсем понятно, так что я буду продолжать выступать всю весну, пока труппа не уедет из Лондона.

— Шелби привыкла принимать все решения сама, не советуясь со своим спутником, — перебил ее Джеф, говоря очень сдержанно, терпеливо. — Нам еще нужно обсудить это вместе.

Затем, пытаясь перевести разговор на другую тему, прежде чем они снова начнут спорить при посторонних, он повернулся к Вивиан:

— Мне бы не хотелось показаться назойливым, но я давно собирался спросить вас… как вам удалось убедить моего старого врага Барта Кролла отпустить вас сюда?

Вив, стала белее белой скатерти на столе, глядя на Шелби отчаянными голубыми глазами. Невинный вопрос Джефа вернул ее внезапно в ту ужасную, омерзительную жизнь в грязной, удушливой земляной тюрьме, которую она делила с Кроллом.

Шелби бросилась ей на помощь:

— Джеф, ты что, решил состязаться со мной в бестактности?

Все замолчали, лакей как раз подавал пирожные с крыжовником, бисквиты и сбитые сливки. Шелби воспользовалась этим, чтобы подумать и дождаться, пока они останутся одни, прежде чем продолжить:

— Быть может, лучше сразу прояснить эту неприятную тему, да и покончить с ней навсегда. Так как все мы тут друзья, мы можем быть искренними друг с другом, но я знаю, что наша милая Вивиан не захочет больше говорить об этом после сегодняшнего вечера.

— Искренними? — ахнула Вивиан.

— Да. В конце концов, в этом нет ничего постыдного! Дело в том, что Вивиан сумела найти в себе мужество вырваться от этого страшного человека, разорвать цепи этого брака и приехать вместе с Беном и со мной в Лондон…

— Вот, так так! — воскликнул Мэнипенни. — Молодец!

— Конечно, — согласилась Шелби. — Он был хуже зверя, и ей бы вообще не следовало выходить за него, хоть она и считала, что он спас ей жизнь. — Она взглянула на Чарльза: — Я уверена, что Вив, расскажет вам о том злосчастном пожаре, унесшем всех ее близких, если уже не рассказала. Барт дал ей кров в самую тяжелую минуту ее жизни, но потом он стал мучить ее — гораздо хуже, чем кто-либо из нас может себе вообразить, правда, Вив?

Девушка лишь наклонила голову, не в силах вымолвить ни слова:

— Ну и вот, она убежала от него, а потом мы услышали, что он умер — какой-то несчастный случай. Так что все это в прошлом, и пусть оно там и останется.

— Умер? — с сомнением повторил Джеф. — Ну что ж, тем лучше.

Чарльз дотронулся до руки Вивиан, и она подняла глаза, с облегчением услышав, как закончила свой рассказ ее подруга.

— Да. Это все позади. Барт больше не сможет причинить мне вреда.

Высокий лоб Мэнипенни разгладился.

— Господи, до чего же я рад услышать, что этот омерзительный Кролл умер! Поскольку, знаете ли, у меня тут на днях случилось ужасное происшествие, и с тех пор, мне как-то не по себе. Я, был на Клиффорд-стрит, у портного его светлости, когда увидел человека в проезжающем экипаже, который выглядел в точности как этот отвратительный Кролл! У меня прямо мурашки пробежали по коже, но теперь-то я знаю, что это было совершенно невероятно…

Старый слуга вдруг оборвал себя на полуслове, увидев, как Вивиан соскользнула со своего кресла и упала на пушистый ковер в глубоком обмороке.

Глава двадцать первая

— И все-таки, ты чего-то не досказала мне про Вивиан Кролл, — заметил Джеф Шелби, когда она оглядывала книжные полки при свете пламени, пылавшего в камине в его библиотеке. Мэнипенни, отведав ложечку сбитых сливок, удалился на покой в свою комнату внизу, а остальные задержались, пока Вивиан окончательно не оправилась от обморока. Чарльз заверил Шелби, что он, позаботится о ее подруге и останется с ней до тех пор, пока это понадобится.

— Я рада, что ты так хорошо изучил меня, Джеф, но я не могу говорить с тобой о Вивиан.

— Если Барт действительно умер и больше не может угрожать ей, почему же она хлопнулась в обморок, услышав этот коротенький рассказ Мэнипенни?

— Ну, — Шелби облизнула губы, рассматривая тисненный золотом переплет тома Диккенса, — мне кажется, она не перестает опасаться, что эти слухи о его смерти были просто ужасной ошибкой. Да, наверняка так оно и есть! В самом деле, ведь это было бы просто катастрофой! Если бы он вдруг объявился здесь!

— Но, Шелби, даже если все дело только в этом, у Вивиан нет совершенно никаких причин бояться Барта, и уж, во всяком случае, не настолько, чтобы падать в обморок при одной мысли о том, что он может быть в Лондоне! Он ведь сам отпустил ее!

Джеф подошел к ней и наклонился, внимательно вглядываясь в ее лицо.

— Правда?

— М-м-хм-м.

Она умирала от желания рассказать ему леденящую кровь историю, которая так потрясла ее, о том, что Вивиан подсыпала крысиного яду в картофель Барта и оставила его, умирающего, корчиться на грязном полу. Однако тайна, доверенная Шелби, была слишком мрачной, чтобы открыть ее без разрешения. А потому она взяла в руки «Оливера Твиста», заметив:

— Чудесное издание! Я просто выразить не могу, как мне понравилась твоя библиотека!

— Хочешь, я покажу тебе и другие комнаты? — Джеф поставил книгу на место и привлек к себе Шелби. — Наверху, например?

— Не ранее чем в нашу первую брачную ночь, мой непослушный герцог. — Широкая, сияющая улыбка озаряла ее лицо.

— Ну, так давай скорей поженимся, хм-м? Мне ужасно не хочется, чтобы мать думала, будто мы действуем по ее указке, но ее мысль насчет часовни в имении Сандхэрст не так уж плоха. Я очень привязан к нему, и устроить там свадьбу было бы намного проще.

Шелби не ответила, но улыбка ее не была уже такой сияющей, щедрой, и в глазах мелькнула какая-то тень, которую Джеф силился разгадать. Он попытался зайти с другой стороны:

— Надеюсь, ты не думаешь, что я согласен с ней и считаю — мы должны венчаться за городом, в глуши, так как нам есть чего стыдиться или что ты мне не пара…

— Конечно, нет!

— Я только хочу сказать — вряд ли тебе необходима вся эта шумиха и блеск великолепной свадьбы здесь, в Лондоне, — тебе, наверное, по душе будет, что-нибудь поскромнее, попроще.

— Похоже, ты очень хорошо меня знаешь, Джеф.

Она слегка отвернулась, и ему на мгновение показалось, что он заметил, как слезы блеснули в ее глазах. О, черт! Почему она так невозмутимо относится ко всему, кроме этого?

— Делай так, как считаешь нужным.

Шелби, поднялась на несколько ступенек библиотечной лесенки, и юбки ее скользнули у него по лицу.

— Я понимаю, у тебя и так Бог знает сколько трудностей из-за этой свадьбы со мной, и пообещала самой себе давным-давно, еще в Коди, что если мне вдруг повезет, и мои мечты исполнятся, то я пойду на любые уступки, которые будут необходимы.

Может быть, ей досадно, что другие решают все за нее? Но как же тогда с ее собственным упрямым нежеланием прекратить свои выступления в «Диком Западе»? Сердце его пронзила боль.

— Шелби, спускайся! Я хочу поговорить с тобой. Джеф протянул к ней руки, и она позволила ему обнять себя, позволила увидеть эту отчаянную незащищенность в своих глазах. Шпильки в ее волосах чуть ослабли, и несколько локонов спустилось на виски и на лоб.

— Ты так невероятно красива!

Джеф целовал ее нежно, наслаждаясь каждым изгибом и уголком ее рта.

Шелби слегка вздохнула, смахивая слезы, и попыталась встать на ноги.

— Не знаю, что со мной. Наверное, тебе лучше отвезти меня домой.

— Домой. Как ты можешь считать какую-то палатку домом?

— Если бы ты пришел туда ко мне и проявил должное уважение к моему миру, ты бы понял. Мы все там одна семья, вроде как в «Индейской деревне». Когда передний полог на палатке отдернут, это значит, там рады гостям, и это так весело — бродить по лагерю и заходить в гости и принимать у себя друзей, когда они навещают нас с Вив. Нам нравится угощать их чаем с печеньем. Это чудесно! У нас удобно и уютно, как дома… даже цветы растут у входа. Твои — весенние, нежные — цветут рядом с розовым кустом Бернарда Касла.

— Это тебе пришла в голову мысль о таком романтическом равенстве?

Прежде чем Шелби успела что-либо ответить, Джеф вывел ее из библиотеки и прихватил масляную лампу со столика в холле.

— Я хочу показать тебе то, что я по-новому устроил в доме. Пойдем.

По пути она заглядывала в темнеющие комнаты, потом тихонько ахнула, когда Джеф свернул в роскошную оранжерею, окнами выходящую на Темзу. При неверном свете масляной лампы и лунном сиянии, проникающем сквозь стеклянные стены, Шелби различила плетеную мебель с пышными подушками. Везде, куда бы она ни кинула взор, были самые разнообразные растения, одни — в фарфоровых горшках на полу, другие — вьющиеся из блюд, установленных на колоннах. Громадные пальмы, папоротники, миниатюрные лимонные и апельсиновые деревья и прочие цветущие растения делали оранжерею похожей на джунгли, и воздух был напоен экзотическими влажными ароматами.

— Какое великолепие! — прошептала Шелби, чувствуя, что он смотрит на нее. Она глубоко вдохнула в себя густой, благоуханный воздух, потом подошла к окну и выглянула на расцвеченную блестками воду Темзы.

— Это тот же вид, что был из окна «Савоя»? — Да.

Он подошел к ней сзади и обнял ее за талию. Ощущение их слегка соприкоснувшихся тел было невероятно острым, волнующим.

— Шелби… Боюсь, я испортил сегодняшний день. Я хотел, чтобы он стал самым прекрасным для тебя: волшебные воспоминания, которые остались бы на всю жизнь. А вместо этого я так неловко сделал тебе предложение, да и обстановка была не очень-то романтичной, а потом еще эта сцена с моей матерью… с той минуты, похоже, все у нас пошло наперекосяк.

— Но ты ведь не можешь изменить обстоятельства, не зависящие от тебя, не в силах повлиять на людей, находящихся во власти предрассудков, — таких, как твоя мать.

Тон ее был все еще напряженный, точно она несмело скользила по разговору, как по тонкому льду.

— Как же я могу винить тебя? И это был чудесный день. Я ужасно рада — у меня точно камень с души свалился, теперь, когда я знаю, что мы поженимся.

—Но?

Губы Джефа легонько касались детских завитков у нее на шее. Когда она не ответила, он продолжал:

— Может быть, ты чувствуешь себя отстраненной от решений, касающихся нашей свадьбы и всей твоей жизни?..

— Для меня ужасно трудно кому-либо подчиниться, даже когда я знаю, что сама в этом ничего не смыслю.

Шелби слегка закинула голову, чтобы взглянуть на него; лицо ее оживилось.

— Мне хочется стать достойной прекрасного титула герцогини Эйлсбери, чтобы все, кто сомневался, поняли, как они были неправы, — но я хочу также быть самой собой! День нашей свадьбы должен быть только для нас, а не для твоей матери или…

— Меня нисколько не трогает вся эта чушь. Мы будем выше нее. Я хочу только, чтобы мечты твои стали действительностью в тот день, когда мы поженимся.

— А ты не будешь смеяться, если я скажу, что всегда мечтала о волшебной, сказочно-прекрасной свадьбе? О грандиозном храме и роскошном платье?..

— Конечно, нет.

Джефа позабавила мысль о своей маленькой пастушке с ранчо, мечтающей разодеться в горы атласа и жемчугов, но он подавил неуместную улыбку.

— Я все устрою, как ты хочешь, и у тебя будет твоя сказочная свадьба в Вестминстерском аббатстве. А ты за это можешь хоть немножко облегчить мою жизнь?

— Ну конечно! Скажи только, что я должна сделать!

Шелби повернулась к нему лицом, закинула руки ему на шею и губами коснулась его губ.

— Ты уйдешь из шоу «Дикий Запад»? Всему этому не будет конца, пока моя невеста ежедневно выступает в Эрлс-Корте.

Шелби растерянно моргнула. Ее точно ударили под сердце.

— Нет. Нет! Я не могу этого сделать! Джеф, ты ведь знаешь, как я отношусь к этому! Дело не только в моих собственных чувствах и репутации — я тревожусь за полковника Коди. У него очень плохо с деньгами! Я не могу нарушить своего обещания.

Она пыталась вывернуться из его рук, но Джеф держал ее крепко.

— Постой. Послушай, нам нужно научиться уступать друг другу, и ты должна понять, что означает мой титул герцога. Лондонская знать превратит свадьбу, о которой ты мечтаешь, в кошмар, если ты попытаешься и волков накормить, и овец сохранить, то есть будешь сбивать выстрелами стеклянные шарики и развлекать публику, надеясь в то же время, что светское общество примет тебя всерьез на следующий день после этого в Вестминстерском аббатстве, когда ты станешь герцогиней Эйлсбери. Это уж слишком, даже для тебя.

— Я сделаю все, что угодно, если только ты позволишь мне остаться в нашем лагере и выступать с труппой, пока мы не поженимся.

— В таком случае давай поженимся не в Лондоне, а в поместье Сандхэрст. Я и в самом деле думаю, что там будет лучше. Ты можешь получить все украшения, и цветы, и изысканные блюда, и гостей, каких ты только пожелаешь, но мы начнем нашу семейную жизнь среди любви и доверия. К тому же, это будет выглядеть приличнее, учитывая, что мой отец умер всего лишь несколько месяцев назад. Многие осудили бы нас, если бы мы закатили пышную, грандиозную свадьбу.

— Да! Я согласна! Теперь, когда ты все я тоже думаю, что это — самое лучшее решение. Губы его легонько касались ее горла.

— Уступки тоже могут приносить удовольствие. Он сел на плетеный диванчик, увлекая ее за собой. Шелби примостилась у него на коленях, проводя кончиками пальцев по его точеному лицу.

— Ох, Джеф, я так сильно скучала по тебе. Это счастье уже просто быть с тобой рядом, вот так, как сейчас, вдвоем, наедине. У нас будет замечательная жизнь, правда?!

— Ну, конечно же, шалунишка!

— Потому что…

Она потянулась к его крахмальному воротничку. — …мы научимся уступать друг другу!

— Но нужно практиковаться.

— Да.

Когда руки его обхватили ее груди, все чувства в Шелби пришли в смятение, вздымаясь и захлестывая ее, спина ее выгнулась.

— О… да! Практиковаться как можно больше!

Они, точно подростки, упали на диван, задыхаясь, и ивовые прутья возмущенно заскрипели. Шпильки выскользнули из волос Шелби, и Джеф погрузил свои пальцы в их длинные, шелковистые волны, целуя ее ушко, бьющуюся жилку на шее, ее полуоткрытые, жаждущие губы.

— Терпеть не могу, эти дурацкие женские финтифлюшки! — пробормотал он, посмеиваясь над самим собой. — Почему бы нам просто не пойти наверх?

— Потому что такое поведение не подобает будущей герцогине.

Шелби изо всех сил старалась не рассмеяться. Но ее тело наливалось лихорадочным жаром, который разгорался все сильнее в одной, самой сокровенной точке.

— Джеф, ты с ума сошел! Кто-нибудь может войти — или увидеть нас с набережной!

— Ш-ш-ш!

Внезапно Шелби охватило радостное, беззаботное безумие. Все куда-то отдалилось, растаяло, остался лишь Джеф, лишь их любовь и их общее, обжигающее желание.

Когда Шелби выскользнула из-под него, Джеф испугался, что она готова охладить пылавшее в них пламя. Он чувствовал себя вновь так, будто ему шестнадцать, — полным огня, и крепким, и испытывающим такую страсть, как ни с кем и никогда в жизни. «Боже, что это будет за семейная жизнь!» — усмехаясь, подумал он.

— Любимая, — начал, было, он, но тут Шелби опустилась на него сверху, и ее пышные, шуршащие юбки волнами раскинулись вокруг них. Грудь ее, манящая, но скрытая под платьем, касалась его лица. Джеф улучил мгновение и обхватил ее округлую грудь одной рукой, в то время как другая проскользнула под пышные воланы нижних юбок ее шелкового, с кружевами, платья.

— Райские кущи!

— Не совсем, — весело поправила она его.

Он коснулся ее прекрасных, стройных ног, обтянутых гладкими шелковыми чулками с кружевными подвязками. Джефу казалось, что его собственные брюки стали слишком тесны ему. Когда рука его поднялась чуть выше, скользнув по ее бедру, он обнаружил, что под корсетом у нее нет трусиков.

— О Боже… что ты делаешь со мной? — простонал он, откидывая голову на подушку. — Это просто бесчеловечно.

— Давай пойдем на уступки.

Просунув руку, она расстегнула его брюки. На нем были подтяжки, так что ей не пришлось мучиться с ремнем.

— Бедненький мой!

— Да, — с усилием выговорил он, сходя с ума от прикосновений ее пальцев, ласкавших каждый дюйм его пульсирующего, напряженного тела. — Ты убиваешь меня.

— Так хорошо?

— Чудесно.

Пальцы его проникли в ложбинку между ее ногами, и она инстинктивно прижималась к его руке, еще и еще. Она была скользкая и такая горячая, что член его напряженно вздрогнул, откликаясь. Нагнувшись, Шелби раздвинула языком его губы, и они целовались — неистово, страстно. Длинный, искусный средний палец Джефа проник в нее, и плоть ее, охватывая, сжималась вокруг него, дразня, искушая.

— Кто-нибудь может войти, — повторила она.

— Да. Нельзя терять ни минуты. Улыбка его сверкнула в лунном свете.

Шелби отчаянно закинула на него юбки. Оба они задыхались, почти теряя сознание от страсти, и жар их возбужденных тел смешивался с острыми, пьянящими ароматами, которыми был насыщен воздух. Зажав его возбужденный член в руке, Шелби чуть откинулась назад и присела, удерживаясь над ним, пока головка не оказалась у входа.

— Я нападаю, — воскликнула она.

— Я сдаюсь.

Дюйм за дюймом, с томительной медлительностью, она впустила его. Они затаили дыхание, не отрывая глаз, друг от друга; затем Джеф сжал ее обнаженные ягодицы обеими руками, а она ухватилась за его плечи. Когда он вошел в нее, заполнив до отказа, Шелби снова приподнялась на колени, потом ритм их движений усилился, бедра Джефа взлетали, подбрасывая ее вверх все быстрее.

— Я люблю тебя, — проговорили оба в один голос.

Ивовый плетеный диванчик потрескивал и скрипел, юбки Шелби шуршали, любовники, задыхаясь, вскрикивали и стонали, а слуги, столпившиеся внизу у камина, покачивали головами и бормотали что-то насчет порочности и испорченности и простых американских девушек.

На смену марту пришел апрель, и страстная любовь Шелби и Джефа раскрылась в своем неукротимом цветении. Было объявлено о разорванной помолвке между герцогом Эйлсбери и леди Клементиной Бич. Леди Клементина сказала друзьям, что Джеффри переменился в Америке, поэтому нечестно было бы заставлять его придерживаться старых обязательств. К апрелю она уехала в Италию, объяснив, что жаждет новых впечатлений. Уже распространились слухи об инструкторе по верховой езде и леди Клем, так что известие о разорванном обручении не было ни для кого неожиданностью. И часто можно было услышать замечание:

— Все знали, Джеф никогда особенно не стремился жениться на Клемми, так разве можно обвинять их обоих в том, что у них хватило здравого смысла покончить с этим?

К тому же у лондонского общества были другие заботы. Аристократия с нетерпением ожидала весенне-летнего сезона 1903 года. При дворе королевы Виктории, царили уныние и даже скука, в особенности в течение сорока лет ее вдовства. Когда королева умерла, ее подданным потребовалось время, чтобы примириться с утратой той, которая была им как мать, к тому же коронация короля Эдуарда была отложена до лета 1902 года из-за его аппендицита. Только теперь, казалось, светское общество могло по-настоящему насладиться сезоном, со всем его весельем и великолепием.

Новые монархи с самого начала задали тон. Королева Александра была неизменно прекрасна, изящна и добра. Когда она и король Эдуард решили сделать Букингемский дворец своей главной королевской резиденцией, король осмотрел его и провозгласил:

— Очистим этот склеп!

Это могло бы стать лозунгом для всех британцев. Люди чувствовали себя беззаботными, беспечными. Это был новый век, и даже темные тона старого викторианского стиля сменились свежими, веселыми красками.

Привыкая к своему новому окружению, Шелби узнала, что по воскресеньям Лондон отдыхает. Трубочисты не прочищают трубы, уличные торговцы исчезают со своих обычных углов, а от утреннего променада в Гайд-Парке отказываются ради посещения церкви… или для того, чтобы поспать лишний часок после вчерашней ночной пирушки.

В первое воскресенье апреля Джеф, к удивлению Шелби, отвез ее в имение Сандхэрст на своем автомобиле. Они остановились в Оксфорде позавтракать, и она заметила поблекшие золотистые башни колледжа Магдалены, где он когда-то учился.

— Мы как-нибудь вернемся сюда, и я покажу тебе все, — пообещал он, выезжая на идиллические холмы Котсволда, поросшие лесом и оттого, еще более прекрасные.

Они ехали под солнцем в «мерседесе» с открытым верхом, и шарфик Шелби вился у нее за спиной на мягком, благоуханном ветерке. Повсюду виднелось множество нарциссов, и фиалок, и дикого тимьяна, расцветивших немыслимо зеленые луга. Холмы выгибались округло, а долины расшиты были искрящимися ручьями и плакучими ивами.

— Здесь почти так же красиво, как в долине Луары, — заметила Шелби, — или даже в Черных горах.

— Наверное, это высшая похвала, — отозвался он, озорно улыбаясь.

— Ты знаешь, что становишься красивее с каждым днем? Когда ты вот так улыбаешься, я прямо съела бы тебя!

— Хочешь попробовать кусочек сегодня вечером? Я не совсем уверен, чем это кончится, но звучит весьма многообещающе.

Острая, немыслимая радость захлестнула Шелби, и ей пришлось даже зажмуриться, чтобы сдержать ее.

— Ох, Джеф, я так счастлива!

— Так оно и должно быть, шалунишка.

Он посмотрел на нее пристально, так что внутри у нее все напряглось и затрепетало.

— Я только об этом и мечтаю. Когда ты счастлива, весь мир сияет.

День был чудесный — предзнаменование жизни, которая ждала ее, когда она станет не только женой Джефа, но и герцогиней Эйлсбери. Неважно, что почувствовала Шелби, когда впервые взглянула на темно-красные кирпичные башни поместья Сандхэрст, вела она себя сдержанно, и с достоинством. Она попыталась увидеть его в первую очередь как дом, где она будет жить с Джефом.

Слуг заранее предупредили о приезде герцога, и все они были тотчас же очарованы Шелби. Бывает, слуги более консервативны и высокомерны, чем их благородные хозяева, но Мэг Флосс и толстенький старый Парментер так же, как и Мэнипенни до них, почувствовали то светлое и сильное, что было в Шелби, и их теплое приветствие послужило примером для других слуг.

День уже клонился к вечеру, и после короткой прогулки и чая с печеньем Джефу и Шелби пора было отправляться обратно в Лондон. Мэг, кажется, больше всех расстраивалась из-за их отъезда — ее сердце подсказало, что будущая герцогиня станет также и ее подругой. Когда все слуги выстроились для прощания, Мэг Флосс осмелилась заметить герцогу:

— Вы правильно поступили, ваша светлость. Все мы были вовсе не в восторге от той, другой.

В уголках его глаз собрались морщинки, когда он улыбнулся.

— Вам кто-нибудь говорил уже, что вы изумительная женщина, Мэг?

— Только вы, ваша светлость. И этого вполне достаточно.

Рассмеявшись, Джеф взял Шелби под руку, и они спустились по каменным ступеням к ожидавшему их «мерседесу». В отдалении сумерки уже сгущались над старыми тисовыми деревьями и над заросшим лилиями прудом, и Шелби чувствовала, как и сама она точно растворяется в этой прекрасной, овеянной историей старине.

Во вторник утром Вивиан примчалась на арену на своем дамском велосипеде «Жозефина», чтобы показать Шелби последний выпуск «Дейли Ньюз».

— На этот раз у тебя почти получилось, Шел! — воскликнул Бен. Его племянница отрабатывала трюк, при котором она сама подбрасывала тарелочку, потом хватала винтовку и стреляла по ней. На этот раз Шелби не хватило, казалось, всего какой-нибудь доли секунды. — И, не болтай с Вив! Это отвлечет тебя!

— Что это ты кричишь на меня, — поддразнила она его. — Я ведь все-таки без пяти минут герцогиня!

Весь юмор, этой реплики дошел и до Вив, смотревшей на подходившую подругу.

— Я подумала, что лучше тебе увидеть это, прежде чем тебе расскажет кто-нибудь другой, — сказала она, разворачивая газету.

Шелби взглянула. На громадном снимке она, во всей красе, стояла подбоченившись, в своем костюмчике для выступления в «Диком Западе» — коротенькой, с оборками, юбочке и широкополой ковбойской шляпе, — и весело, с беспечной улыбкой смотрела на прислоненную рядом ее любимую винтовку. Под этой картинкой громадными, жирными буквами шла надпись, гласившая: «БУДУЩАЯ ГЕРЦОГИНЯ ЭЙЛСБЕРИ?»

— Ох, нет, — жалобно шепнула она. — Как раз тогда, когда все было так чудесно…

В эту минуту из-за угла появился полковник Коди, с той же газетой в руках и с радостной улыбкой.

— Ах, вот ты где, малышка! Поздравляю с помолвкой! Должен признаться, я тоже доволен по своим личным, эгоистическим соображениям — ведь эти новости обеспечат нам двойную выручку с этой минуты и до июня! — Он обнял ее, глаза его радостно блестели. — Да что там, бьюсь об заклад, что те, кто уже побывал один раз на представлении, придут еще только ради того, чтобы посмотреть, как ты стреляешь с обручальным кольцом на пальце!

— Я не уверена, что мне хотелось бы использовать титул Джефа, таким образом, сэр.

— Что ж, теперь уже все равно ничего не поделаешь. Этот писака тут разливается соловьем, расхваливая твое выступление и все твои трюки и способности, рассказывает, что ты из Коди и как вы с герцогом познакомились, когда он ездил туда в прошлом году.

— Вы знаете, как я горжусь моим участием в шоу «Дикий Запад», полковник Коди, но есть нечто в тоне этой статьи, что унижает достоинство и мое и Джефа, да и нашего шоу тоже. Все, что нас связывает, гораздо сложнее и глубже, к тому же и со мной все не так просто.

Вивиан положила ей руку на плечо:

— Конечно, и все, кто знает или встречал тебя, не сомневаются в этом.

Шелби попыталась успокоиться, но трудно было не принимать этого близко к сердцу.

— Я бы хотела, чтобы люди увидели меня в более достойном окружении, прежде, чем о моей помолвке сообщили таким образом, тогда они, даже и прочитав подобную статью, поняли бы, что это лишь частица моей сущности.

Она вздохнула и покачала головой:

— Просто в Лондоне как раз сейчас так много американцев, которые пытаются проложить или купить себе доступ в светское общество, и они не очень-то лестно отзываются о нас.

Коди пожал плечами:

— Всем хочется стать герцогиней, как Консуэло Вандербильт.

— Или как ты, Шел, — вставил Бен.

— Почему бы тебе не пойти в палатку, не выпить стаканчик холодной воды и не успокоиться? — посоветовал полковник Коди. — Да и вообще, отдохни-ка ты остаток утра, малышка! — Он обнял ее рукой за плечи. — Газеты изменчивы, как флюгер. Завтра они ухватятся за кого-нибудь еще.

Шелби, ехала на своем велосипеде рядом с Вив в их походную деревушку и переживала.

— Если бы только мать Джефа, не была такой чванливой, и чопорной! Она сказала, что я опозорю их доброе имя, если немедленно не перестану, выступать в шоу, и не перееду к ней в дом чтобы она могла исправить сложившееся обо мне мнение. Атеперь она увидит газеты и станет просто невыносимой!

— Не думай об этом, Шелби! Джеф не станет обращать на это внимания.

— Знаю, но я хочу, чтобы он гордился мной. Я хочу, чтобы он мог спокойно представлять меня всем, а не стыдиться, если его друзья увидят нас вместе!

— Ничего, мы что-нибудь придумаем. Ты просто неподражаема, когда дело доходит, до чего-нибудь этакого!

Шелби кивнула, но между бровями у нее пролегла маленькая морщинка, которая не исчезла даже после того, как она выпила чашку чая с лимоном.

Джеф отозвался на весь этот переполох тем, что на следующее утро взял ее с собой в Роттен Роу. Он заявил, что ему будет легче, если не останется никаких неясностей. Она выглядела восхитительно в изысканном зеленом с черной отделкой костюме, однако выехала на Бродяжке, несмотря на все советы Бена взять более подходящую лошадь.

— Мне кажется, во мне живут два человека, — призналась Шелби Джефу, когда они ехали среди других всадников и экипажей. — Мне хочется доказать всем, что я достаточно хороша и благовоспитанна, для того чтобы стать твоей женой, но, с другой стороны, я хочу оставаться самой собой. Когда Бен сказал мне, что Бродяжка не подходит для этой прогулки, так как он всего лишь пегий пони, я просто не могла не заупрямиться.

— Пожалуйста, перестань волноваться из-за всех этих глупостей. Какое нам дело до того, что подумают другие! — Джеф дотронулся до ее руки в перчатке.

Как раз в эту минуту члены лондонского клуба «Четверка», ратующие за старый способ передвижения и против вторжения автомобиля, прогромыхали мимо них в своих запряженных лошадьми экипажах. Джеф поздоровался кое с кем из мужчин; остальные, не скрываясь, разглядывали Шелби. Щеки ее пылали, когда она обратилась к нему:

— Джеф! Я хотела сказать тебе, что решила уйти из шоу «Дикий Запад».

— Что? Надеюсь, не из-за меня?

— Они собираются переехать в Манчестер в середине апреля, и это дает мне прекрасную возможность уйти из труппы. Мне… нелегко признаваться в этом, но, может быть, твоя мать права. — Она вздохнула, и глаза ее заблестели. — По крайней мере, в чем-то. Если уж я собираюсь стать герцогиней и твоей женой, мне нужно начинать привыкать. После того, как мы съездили в имение Сандхэрст, я начала осознавать, что есть традиции, которые мы с тобой должны продолжать. Я хочу стать достойной твоей семьи.

— Это прекрасно, дорогая, но…

Они умолкли, так как в эту минуту изящный двухколесный экипаж подкатил прямо к ним. Им правила Консуэло, герцогиня Мальборо, в сопровождении горничной и грума. Стройная и темноглазая, она была самой известной из титулованных американских наследниц, самой красивой и обворожительной.

Джеф учтиво приподнял свой цилиндр, улыбаясь ей широкой улыбкой.

— Доброе утро, ваша светлость! Позвольте мне представить вам мисс Шелби Мэттьюз. Шелби, это Консуэло, герцогиня Мальборо.

— Не лучше ли нам оставить эти обременительные титулы, а, как вы думаете? — спросила Консуэло. Она протянула руку Шелби и улыбнулась. — Я непременно должна была с вами познакомиться. Все только и говорят о вашей великой романтической любви.

— Вы так любезно говорите об этом, — ответила Шелби. Она понимала, что чрезвычайно великодушно было со стороны герцогини не только поздороваться с ними, но и остановиться, чтобы перекинуться парой слов, и ей хотелось показать, как она благодарна ей за это.

— Не стану от вас скрывать, — Консуэло взглянула на юную американку своими большими, блестящими глазами, — я очень люблю Джеффри, так что даже немножко ревную, как и большинство из тех женщин, что судачат о вас. Но у нас с вами есть много общего. Когда я увидела ваш снимок в газете, я сразу же почувствовала к вам симпатию. Она повернулась к Джефу:

— Конечно, не мое дело вмешиваться… но знаете ли вы, что на 14 апреля в особняке герцогов Девонширских назначен прием? Луиза, герцогиня Девонширская, сказала мне, что собиралась пригласить вас обоих, но кто-то попросил ее исключить вас из списка.

— Кто же такое мог сделать? — воскликнула Шелби. Джеф переглянулся с герцогиней Мальборо.

— Позвольте, я угадаю. Быть может, это моя собственная дорогая матушка?

Глава двадцать вторая

— Все происходит так быстро, — пробормотала Шелби, когда они с Вивиан пили свой послеполуденный чай, сидя рядышком на ее постели. Она только что вернулась с выступления, и на ней все еще был ее клетчатый велосипедный костюмчик.

— Стоит мне подумать о том, что скоро я распрощаюсь со всеми и никогда больше не вернусь в эту прекрасную — ужасную! — палатку, как мне сразу хочется плакать.

Даже от этих слов у них обеих влажно заблестели глаза, потом они тихонько засмеялись. Вивиан протянула своей подруге обшитый кружевами платочек, заметив:

— Эта палатка, быть может, и ужасна, но она так долго была для нас уютным, счастливым домом. Мы принимали здесь таких интересных, удивительных гостей! Помнишь день, когда ковбойский оркестр в полном составе пожаловал к нам на чай?

— Человек двадцать, не меньше, вместе со своими инструментами! — воскликнула Шелби. — А потом мы поступили неосмотрительно, пригласив одновременно гавайцев и филиппинцев, оказалось, они совершенно не выносят друг друга! — Она со смехом прижалась к Вивиан и с чувством проговорила: — Я так рада, что ты согласилась переехать со мной в «Савой». Я просто пропала бы без тебя.

Разумеется, это Вивиан на самом деле пропала бы, если бы Шелби вдруг уехала без нее, но об этом они умолчали. Вивиан, по правде говоря, о многом умалчивала в эти дни, и главное — о непрестанно преследовавших ее кошмарных видениях Барта. Временами она боялась, что сходит с ума, когда видела его во сне целую ночь напролет, время от времени, громко вскрикивая и тревожа Шелби. Не менее ужасными были и видения, которые преследовали ее в часы бодрствования. Кролл, казалось, затаился в каждом углу, выглядывал из-за каждого фонарного столба, из каждого проезжающего кеба.

Стоило ей только уговорить себя, что все это — лишь игра воображения, как воспоминание о происшествии с Мэнипенни возвращалось, терзая ее. Он тоже видел, как Барт смотрел на него из наемного кеба!

— Ты что, опять думаешь о нем? — свистящим шепотом спросила Шелби. — Ты должна перестать, Вив! Он же умер! Мэнипенни просто видел кого-то похожего на Барта, что очень даже легко может случиться в таком большом городе, с таким множеством странных и отвратительных людей!

— Да, да, ты, конечно же, права.

Вивиан начала дышать часто, как ребенок, когда он собирается заплакать.

— Ты всегда говоришь такие правильные, разумные вещи.

— Конечно, я понимаю, что ты изводишь себя всеми этими страхами, так как чувствуешь себя виноватой. Ночами, я тоже мучаюсь от твоих кошмаров и хотела бы только помочь тебе понять, что ты — добрая, честная и ни в чем не виновата!

— Я ненавижу его за то, что из-за него мне пришлось сделать такую ужасную вещь! Это несправедливо, что он довел меня до этого, и теперь я всю жизнь, до самой смерти, буду тащить на себе этот груз! — Ее миловидное бледное личико сморщилось. — Я боюсь, что эта тайна всегда будет стоять между мною и Чарльзом…

— Ох, Вив! — Она притянула ее ближе, подыскивая слова утешения. — Я была так рада за тебя, когда узнала, что в твоей жизни появился Чарльз. По-моему, он очень хороший человек — добрый, и любящий, и надежный…

— Да! Он так добр ко мне. Он думает, что я ангел!

— Может быть, тебе лучше признаться…

— Нет! Никогда! Никто не должен узнать! Если бы он узнал, что я сделала, он отвернулся бы от меня с отвращением и никогда не подошел ко мне больше!

Слезы струились по ее лицу. Она отодвинулась от Шелби и встала, выдернув свои руки.

— Неужели ты не понимаешь — я убийца!

— Какая чушь!

— Но это правда!

Двое «Лихих наездников» как раз проходили мимо и заглянули в палатку, услышав возбужденный голос Вивиан. Этого было достаточно, чтобы она села и снова прижалась к Шелби, перейдя почти на шепот.

— Ты не знаешь… какие ужасные вещи проделывал со мной Барт. И теперь, когда Чарльз даже просто пытается обнять меня — совсем скромно, невинно, — меня охватывает ужас. Я так боюсь, что он потеряет терпение со мной.

— Ох, Вив, тебе не стоит так переживать из-за этого. У тебя всегда будет дом, вместе со мной и Джефом, так что тебе совсем необязательно выходить замуж за Чарльза. — Она немного покраснела.

— Я не это имела в виду…

— Я понимаю, но я знаю также, что эти мысли приходят тебе в голову. Что же касается того, что ты пугаешься его прикосновений… Я бы все-таки попыталась, как бы нелегко это ни было, объяснить ему хотя бы немного, откуда у тебя такой ужас. Попроси его, чтобы он дал тебе время оправиться от прошлого. Если ты не сделаешь этого, Вив, Чарльз может забеспокоиться, что что-нибудь не в порядке с ним. Голубые глаза Вивиан расширились от ужаса.

— О Господи, я никогда об этом не думала!

— Почему бы тебе не поговорить с ним вечером, на балу? По-моему, вполне подходящий момент! И потом, когда ты поделишься с ним хотя бы частичкой своей тайны, ты, может быть, почувствуешь себя ближе к нему, в гораздо большей безопасности.

Рот Шелби растянулся в шаловливую улыбку, и Вивиан покраснела в ответ.

— Вот так-то лучше!

— Я все еще не могу поверить, что буду на балу у герцога и герцогини Девонширских, — с удивлением сказала Вивиан.

— Чарльз пригласил тебя, так что это вполне достойно и прилично.

— Спасибо тебе и Джефу, за то, что вы достали для меня платье.

— Мы, две американки, должны поддерживать честь своей родины!

Она пригладила мягкие льняные волосы Вивиан, потом поднялась и отошла в другой конец палатки. На ее туалетном столике лежали эскизы двух платьев. В одном Шелби собиралась быть две ночи на балу у Девонширов, другое — белое, шелковое, расшитое жемчугами — готовили ей к свадьбе в мае. Ум ее был занят множеством мельчайших подробностей, но главным было завтрашнее заключительное выступление в шоу «Дикий Запад». Костюм, который она выбрала, висел на металлической вешалке и, казалось, смотрел на нее, неустанно напоминая, что прежняя ее жизнь подходит к концу.

Шелби медленно потянулась к своей любимой стетсоновской шляпе, теребя ее край.

— Пока я оставалась здесь, с «Диким Западом», я как будто бы несла еще в себе частичку Коди, — призналась она теперь Вивиан. — Полковник Коди и каждый из артистов или эпизодов шоу напоминали мне о доме… о долине Бигхорна и о ранчо «Саншайн». Я была так счастлива там — и Джеф тоже. Мы вместе стреляли по бутылкам на изгороди, и я шутила, что научусь делать фокусы не хуже, чем Анни Оукли! Я даже представить себе не могла тогда, что нас ждет. Глаза ее, снова наполнились слезами. — У меня так много всего хорошего впереди… и все-таки мне невыносимо грустно, когда я думаю, что мы не сможем вернуться назад. Неожиданно снаружи донесся голос:

— Эй, ты, малышка, не думаешь ли ты, что с Западом для тебя покончено, а? Уж можешь мне поверить, твои родные ни в коем случае не дадут тебе забыть, откуда ты родом!

Вивиан, казалось, встревожилась и оробела. Шелби, на мгновение застыла как вкопанная, потом издала радостный, восторженный вопль.

— А ну-ка бросай свои шуточки и заходи сюда, дуралей, ты этакий!

Передний полог палатки откинулся, и из-за него показался высокий молодой человек с темными вьющимися волосами и зелеными глазами под длинными черными ресницами. Он широко, обворожительно улыбался, совсем как Шелби, и она бросилась к нему навстречу. Они обнялись, и он, оторвав от земли, закружил ее, так что кресло и две диванные подушки полетели на пол, когда ее ноги в сапожках взметнулись в воздухе.

— Mon Dieu [12], какая же ты, выросла красавица! — воскликнул он, смеясь.

Шелби опять заплакала.

— О, как я соскучилась по тебе! Я до сих пор даже не знала, как сильно!

Как раз в эту минуту появился Джеф. Он остановился на маленькой деревянной приступке перед входом в палатку, глядя на них потрясенно, все больше мрачнея. Они не видели его. Шелби была слишком занята, всхлипывая от счастья и обвивая руками шею незнакомца — милость, которая, Джеф был уверен, принадлежала только ему. Мужчина, пожалуй, слишком уж красивый, счастливо улыбался ей, склонившись над ее лицом. Если немедленно не вмешаться, этот негодяй, сейчас поцелует ее.

— Прошу прощения! — холодно произнес Джеф и тронул незваного гостя за плечо.

— О! — воскликнула Шелби. Щеки ее лихорадочно пылали. Она шагнула к нему, и начала было: — Джеф, это…

— Мне ровным счетом наплевать, кто это! — грозно проговорил герцог Эйлсбери и, размахнувшись, с такой силой ударил кулаком в челюсть молодого человека, что тот с грохотом отлетел на обитый декоративной тканью диванчик. — Осел! Ты ничего более глупого не делал в своей жизни! — крикнула она яростно, пробираясь между разбросанной мебелью. — Это же Байрон Мэттьюз, мой брат!

— He знаю, что на меня нашло, — оправдывался Джеф уже в двадцатый раз. — Это был какой-то дикий, первобытный порыв бешенства — со мной еще никогда такого не бывало.

— Лучше бы вы сначала сняли свой перстень с печаткой! — приглушенно, с трудом проговорил Байрон. Лежа на диване в гостиной, в новых апартаментах Шелби в «Савое», он вынужден был держать мешочек со льдом, прижимая его к подбородку, а потому мог говорить только сквозь стиснутые зубы.

— Я думал, вы какой-нибудь нахальный французишка, пытающийся улестить ее своими цветистыми, сладкоречивыми обещаниями. — Он прикусил губу и с надеждой взглядывал на Шелби. — Я просто на минуту сошел с ума.

— Спятил, — заявила она. — Свихнулся. Вконец обезумел.

Не глядя на Джефа, она подошла к Байрону и ласково коснулась рукой его лба.

— Мне придется пойти в Эрлс-Корт сегодня вечером — у меня заключительное выступление, но потом я сразу же вернусь сюда. Ты как, ничего?

— М-м-м. — Брови его приподнялись. — Вроде бы.

— Я пойду с тобой, дорогая, — сказал ей Джеф.

— Нет. Я не могу сейчас даже смотреть на тебя! Просто пришли кого-нибудь часов после четырех, с фургончиком или чем-нибудь таким, чтобы забрать мои вещи.

Он кивнул, пытаясь придать себе уравновешенный, достойный доверия вид.

— Хорошо. В таком случае я присмотрю за твоим братом.

Глаза Байрона расширились от шутливого ужаса.

— Ох, нет! Только не оставляй меня наедине с этим сумасшедшим!

Губы Шелби дрогнули в невольной улыбке, но она подавила смешок и произнесла сурово:

— Ты-то, может, и простил его, но я лично собираюсь как следует обдумать все, что кроется за этой… этой дикой выходкой. Что же он еще может сделать, когда мы поженимся, и поздно будет уже что-либо менять?

Джеф и так уже достаточно вынес.

— А ты не слишком ли сгущаешь краски, а?

— Скажи спасибо, что я вообще разрешаю тебе находиться в одной комнате со мной и моим братом!

Бросив это последнее слово на прощание, Шелби с триумфом удалилась.

— Она нисколько не изменилась, — сквозь зубы заметил Байрон. — Вы чертовски отважны, если решаетесь жениться на ней. — Он на минутку задумался, потом спросил: — Вы ведь не собираетесь менять ее, а? Мы все уже пытались, с того дня как она появилась на свет, и, могу вас заверить, это совершенно бесполезно.

Джеф засмеялся:

— У меня и в мыслях такого не было.

— Нет? — Он растерянно моргнул. — Странно.

Прощальное выступление Шелби в шоу «Дикий Запад» было таким же ярким и жизнерадостным, как и сам маленький Меткий Стрелок. Отбросив прочь какую-либо сдержанность и совершенно не задумываясь о том, что скоро ей предстоит стать герцогиней, она исполняла свой номер для заполнивших трибуны зрителей, и те приветствовали ее восторженными криками.

Баффэло Билл Коди взял на этот раз на себя обязанности Бена, подбрасывая стеклянные шарики, пока Шелби на велосипеде объезжала вокруг арены, и даже держал для нее мишень во время номера с зеркалом. Наконец она кивнула ему, и старый директор шоу обратился к публике:

— Сегодня, в честь своего прощального выступления. Наша очаровательная Шелби попытается выполнить один из тех немногих трюков, которые до сих пор не удавались ей. Леди и джентльмены, я попрошу вас быть предельно внимательными: сейчас она положит свое ружье на землю, а затем сама подбросит тарелочку, поднимет ружье и выстрелит по уже летящей мишени. Никогда прежде Шелби еще не выполняла этого трюка, даже на тренировках!

Коди бросил взгляд на Джорджа Фелинджера в ковбойском оркестре:

— Джордж, будь добр, барабанную дробь!

Сердце Шелби отчаянно колотилось, когда она заняла свое место в середине арены. Казалось, каждый зритель на трибунах наклонился вперед, глядя на нее широко раскрытыми глазами. Понимая, что они гораздо больше волнуются за нее, чем, за этот дурацкий трюк, Шелби широко улыбнулась, помахала своей соломенной шляпой и сделала несколько реверансов, поворачиваясь к каждой трибуне. Люди невольно поднялись со своих мест. — Браво, Шелби! — кричали они. — Мы любим тебя!

Это было необыкновенно — ведь англичане по натуре так сдержанны, — и она прижала руку к сердцу и послала им воздушный поцелуй. Коди стоял в нескольких ярдах в стороне и, когда Шелби обернулась к нему, хмыкнул:

— Жаль, что ты не можешь уйти прямо сейчас, пока ты на коне, малышка!

В последнее время она не ощущала особого подъема во время представления, но сейчас прежнее возбуждение вернулось к ней. Это мой последний номер! Вслушиваясь в барабанную дробь, она точно вбирала в себя этот ритм, от всей души желая оказаться, достаточно проворной на сей раз.

Публика оставалась на ногах, теперь уже примолкшая.

Шелби огляделась, продумывая ход своих действий. Ружье было ее любимое — двенадцатикалиберная двустволка с коротким прикладом и мягким спуском. Оно было в точности такое, как у Анни Оукли, и Коди посоветовал его Шелби, говоря, что оно прекрасно подойдет для невысокой девушки.

Но, может быть, она положила его на землю чуть дальше, чем следовало? Нет. Нет, на этот раз у нее должно получиться, потому что она достаточно сильно желает этого.

Когда Шелби подняла кверху палец, барабанная дробь смолкла. Тогда она подбросила тарелочку, схватила ружье и выстрелила по мишени, летящей в воздухе, — и сбила ее. Это было ничто по сравнению с замысловатыми и сложными трюками, прославившими Анни Оукли, но публика обожала Шелби и приветствовала ее с таким энтузиазмом, словно та совершила самое невероятное чудо.

Оркестр, грянул «Тем прекрасным давним летом», и она вприпрыжку обежала вокруг арены, посылая воздушные поцелуи, потом отбежала чуть-чуть назад, к своему велосипеду, и, вскочив на него, укатила за занавес. Слышно было, как Баффэло Билл пытается утихомирить публику, потом он сдался и оглушительно прокричал:

— Давайте еще раз, попрощаемся с нашей несравненной Шелби Мэттьюз. Как все вы знаете, это ее последнее выступление. Нам будет очень недоставать ее, но мы можем за нее порадоваться — ведь она покидает нас, ради того чтобы стать женою герцога Эйлсбери!

Она сняла свою соломенную шляпку, перед тем как снова выбежать на арену, и весеннее солнце зажглось в ее длинных косах. Казалось, от Шелби исходит сияние, которое словно бы приближало к ней зрителей, пусть даже они и находились далеко, на своих трибунах. Любовь, которая струилась на нее от бесчисленного множества незнакомцев, вызвала у нее на глазах слезы. Коди пошел к ней навстречу и обнял ее на глазах у публики.

— Ты была радостью и поддержкой для нашего шоу, малышка. — Его остренькая белая бородка пощекотала ей щеку, когда он добавил: — Мы будем скучать по тебе.

Джонни Бейкер, другой легендарный стрелок, появился из-за занавеса, чтобы обнять ее, а за ним — вождь Железный Коготь со всеми своими индейцами, и Крутящийся Дервиш, и казаки, и гавайцы, и все ковбои, втайне влюбленные в Шелби. Она заплакала, уже не скрываясь, не переставая в то же время улыбаться.

— Нам придется перенести, это прощание за сцену, ведь мы должны продолжать представление, друзья, — объявил Коди улыбающимся зрителям, — но я знаю, что все вы желаете Шелби столько удачи и счастья в ее новой жизни, сколько все мы…

В эту минуту высокий, необыкновенно красивый золотоволосый мужчина спустился с трибуны. В руках у него был громадный, великолепный букет чайных, розовых и белых — гибких, с длинными стеблями — роз; их было не меньше сотни. Толпа зашумела, когда он широкими шагами вышел на арену и направился прямо к Шелби Мэттьюз. Он двигался с силой и благородной грацией льва, и шепот пронесся среди зрителей, когда они узнали его.

Шелби увидела Джефа, направлявшегося к ней, с озорным блеском в глазах. Ее друзья из шоу «Дикий Запад» отступили назад, словно все это было подготовлено заранее, и она оказалась совсем одна на арене, смущенная и растерянная, а Джеф подходил все ближе. Как он был прекрасен! Широкоплечий, узкобедрый и гибкий, в темно-синей визитке с крахмальной белоснежной сорочкой, он казался Шелби неотразимее с каждым днем.

Шелби подумала, что это величайшее самопожертвование: встать рядом с ней посреди цирковой арены, перед тысячами, жителей Лондона и десятками газетных репортеров. Слезы покатились у нее по щекам, когда Джеф вложил цветы в ее руки.

— Я прощен? — шепнул он, улыбаясь одними глазами.

— Глупенький! — Она уткнулась в благоухающие цветы, желая скрыть свои слезы. — Я люблю тебя!

И вдруг, к изумлению Шелби, Джеф опустился на одно колено, прямо на землю, и склонил перед нею голову. Толпа восторженно, оглушительно взревела, и все-таки, несмотря на шум, слышно было, как всхлипывают женщины. Кто-то крикнул:

— Да здравствуют герцог и герцогиня Эйлсбери!

И публика подхватила приветствие.

— Ты самый необыкновенный человек на свете, — сказала она и провела пальцами по его золотистым волосам. Пожалуйста, встань.

Он поцеловал ее руку, затем поднялся одним гибким движением и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. Шелби с гордостью взяла его под руку. Полковник Коди шагнул вперед, чтобы сопровождать эту пару с арены, восторженные возгласы и пожелания зрителей неслись им вслед, пока они не исчезли за занавесом.

За кулисами вокруг них столпились остальные артисты, чтобы поздравить их и попрощаться с Шелби, но вскоре им пришлось разойтись, так как представление продолжалось. Герцог и его будущая жена рука об руку вернулись в их походную деревушку.

— Похоже, ты больше не беспокоишься, что шоу «Дикий Запад» бросит тень на твой титул, — пробормотала Шелби с озорными нотками в голосе. — Вот уж никак не ожидала, что ты объявишь о нашем обручении таким образом! Ты представляешь, что было бы с твоей матерью, если бы она присутствовала сегодня на представлении?

— Черт с ней совсем, с моей матерью! Что же касается другого, давай договоримся кое о каких правилах в нашей будущей семейной жизни, хм-м-м?

— Сначала скажи о каких.

— Я буду каяться во всех своих ревнивых словах, и выходках, если ты согласишься прощать мне их. Ну, как?

— Замечательно. Однако я лучше не стану давать никаких обещаний.

— Твой брат сообщил мне, что изменить тебя невозможно.

— Он прав. Я ужасно несдержанна… но обворожительна, ты согласен?

Шелби обвила его шею руками и самозабвенно поцеловала его.

— Полностью, — подтвердил Джеф, когда к нему вернулся дар речи. Он подхватил ее на руки и внес в палатку. Повсюду громоздились горы ящиков, так что он опустил Шелби сверху, на крышку самого большого из них, футах в четырех, от пола.

— Думаю, не страшно, если мы будем безудержно ссориться, если потом ты столь же безудержно будешь мириться со мной.

Сердце Шелби готово было выскочить из груди от переполнявших ее чувств: волнение и ликование от выступления и оттого, что ей удалось-таки выполнить этот трюк. Сладостно-горькое сожаление и радость, что тот период в ее жизни, который связан был с шоу «Дикий Запад», закончился. Томительное, нетерпеливое ожидание и предвкушение будущего и, наконец, неизменная, перекрывающая все остальное ее любовь к Джефу.

Лица их почти соприкасались, их взгляды встретились. Он обхватил ее руками за талию. Шелби закинула свои стройные ножки, обтянутые гетрами с перламутровыми пуговками, ему на спину.

— Да. Я, может быть, и не могу отвечать за свой характер, но я могу пообещать тебе, мириться всегда с тобою вот так!

Она медленно, с наслаждением поцеловала Джефа, томительно распускаясь в его объятиях, пока язык его искусно и сладостно вторгался в ее рот, раздвигая губы. Одна его рука легла на ее талию, другой он обхватил ее груди, крепко и ласково одновременно.

От прикосновений Джефа жаркое желание охватило Шелби, с каждой минутой становясь все острее.

— Я бы хотела сейчас же сбросить с себя все, — призналась она.

Джеф взглядом окинул ее стройную фигурку, и желваки на его скулах напряглись. Он желал ее страстно, до боли. Он часто просыпался среди ночи, тоскуя по Шелби, не только желая ее физически, но и мечтая ощущать ее, спящую, в своих объятиях.

— Хотелось бы мне, чтобы мы уже поженились, — проговорил он сдавленно. — Я все время тоскую по тебе.

Он прижал ее к себе крепче.

— Я хочу быть в тебе…

Голоса за палаткой возвестили о прибытии лакеев и грумов, которых Джеф вызвал, чтобы перевезти вещи Шелби. Вивиан тоже пришла вместе с ними. Шелби высвободилась и, оправив одежду, отчаянно взглянула на Джефа.

— Сегодня вечером я буду уже в «Савое», — шепнула она.

— Да. — Он слегка приподнял бровь. — Вместе с братом, и со своей лучшей подругой, и Бог его знает, с кем еще!

Она ласково провела пальцами по щеке Джефа:

— Я люблю тебя. Я так тебе благодарна за сегодняшний день.

Он наклонился ближе, и его теплое дыхание коснулось ее уха.

— И почему это, большую часть времени любовь оказывается мучением?

Нескончаемый поток экипажей направлялся к особняку Девонширов, растянувшемуся за кирпичными стенами вдоль всей Пикадилли. Джеф посмотрел на трех своих спутников, сидевших с ним в ландо, и зевнул.

— Мы еще не приехали, а я уже умираю от скуки. Шелби засмеялась:

— Что это ты так много жалуешься в эти дни? Чарльз Липтон-Лайенз сжал руку Вивиан и заметил:

— У него такая привычка. Сколько я знаю Джефа, он всегда находил все, что касается жизни в Лондоне, невыносимо скучным.

— Да, но теперь-то я здесь! — воскликнула она.

— Мое мнение неизменно, — подтвердил Джеф. — Есть множество более интересных вещей, которыми мы могли бы заняться, мы, тем не менее, постоянно втянуты в этот светский круговорот…

Вивиан вспыхнула до корней волос, и Шелби хлопнула герцога по руке. Их экипаж подъехал к колоннаде особняка Девонширов, и слуги кинулись помогать герцогу и его спутникам выйти из кареты. Свет лился из всех окон, и звуки музыки и возбужденных голосов вспархивали в ночном воздухе.

— Это как… в сказке, — шепнула Вивиан.

— Попробуйте держать себя непринужденно, спокойно, — мягко посоветовал Чарльз.

На ней было восхитительное креповое платье цвета морской пены, с пышными кремовыми кружевами на лифе, которые придавали полноты там, где поскупилась природа. Шелби отдала ей свой жемчуг и постаралась как можно лучше уложить тонкие волосы Вивиан. Сомнительно, конечно, чтобы кто-нибудь принял Вивиан Кролл за аристократку, но в ней были цельность и ум — ценности, которые невозможно купить и которым нельзя научиться.

— Не отходите от меня, Чарльз. Пока вы держите меня за руку, я чувствую, что со мною ничего не случится.

Трудно было не оглядываться вокруг, когда они вошли в огромный холл, своды которого поддерживали парные колонны. За ним шла знаменитая хрустальная лестница — чудесная, с широкими беломраморными ступенями, ведущими наверх, в громадную бальную залу, где уже собралось, большинство приглашенных.

— Смотрите! — выдохнула Вивиан. — Перила стеклянные!

Они сверкали в свете великолепной газовой люстры.

Все в этом доме, казалось, было позолочено, еще более усиливая впечатление, будто они вступили в волшебную страну.

Наверху Чарльз сначала провел Вивиан в танцевальный зал, чтобы она могла осмотреться. Шелби, оставшись на площадке, перегнулась через хрустальную балюстраду, глядя вниз на мрамор и зеркала, роскошные украшения из цветов.

— Все это так красиво, просто нет слов!

— Я только что подумал то же самое о тебе, любовь моя. Джеф с нежностью посмотрел на нее. Пожалуй, стоило вытерпеть всю эту пытку, ради того чтобы увидеть Шелби такой очаровательной. Ее прелестное платье было из небесно-голубого атласа, с изысканным вырезом, обшитым жемчужинами и горным хрусталем. Корсаж, зауженный к талии, и пышные юбки украшали сверкающие драгоценные камни, нашитые в виде узоров из листьев. Рукава платья были короткие и пышные; тончайший шелковый муслин просвечивал сквозь прорези под гофрированным атласом. В довершение ко всему на Шелби были длинные перчатки с бесчисленными крохотными пуговками, и в руках она держала веер, выполненный в тон платью. Джеф утверждал, что волосы Шелби — сами по себе драгоценность, а потому она, желая доставить ему удовольствие, надела только жемчужно-сапфировое колье из шести нитей и обручальное кольцо и воткнула простые жемчужные гребни в свои великолепные волосы.

— Все это гораздо проще для вас, мужчин, — вам стоит лишь надеть белый стоячий воротничок, черный галстук и фрак, — заметила она, поправляя на нем галстук. — Но, как бы там ни было, ты всегда и везде остаешься самым красивым из мужчин.

Джеф слегка усмехнулся, никогда прежде он не задумывался о своей внешности, пока не понял, что его вид доставляет удовольствие Шелби.

Чарльз и Вивиан появились снова, озабоченные, нахмуренные.

— По-моему, они узнали, что вы пришли. Твоя мать и ее приятельницы уже стоят у дверей на страже, и они сделали вид, что не заметили меня, когда мы вошли.

— Что ж, на здоровье! — сквозь зубы процедил Джеф.

— Хуже того. Трое гостей, в том числе и лорд Клайд, уже поинтересовались у меня, слышал ли я что-нибудь о твоей сегодняшней выходке на шоу «Дикий Запад». Лорд Клайд сказал, что ты выставил себя на посмешище и вывалял свой высокий титул в грязи.

— Пусть катится ко всем чертям!

Но складка на лбу у Чарльза стала еще глубже. Вивиан положила свои пальчики в перчатке на руку Шелби:

— Эти люди так холодно смотрели на меня, но они, по крайней мере, не знают — или не желают знать, — кто я такая. Шелби, я беспокоюсь, что, если ты войдешь туда, они могут сделать что-нибудь ужасное, жестокое.

Джеф упрямо покачал головой:

— Они ничего не могут нам сделать, и я хочу, чтобы они это поняли. Эти надутые, высокомерные лорды должны усвоить, что нам в высшей степени наплевать на них, как бы они ни пыжились, чтобы нас унизить.

Шелби посмотрела на него; во взгляде у нее была решимость.

— Я готова, ваша светлость, а вы? Пойдемте!

Глядя, как они входят в громадный мраморный, отделанный в итальянском стиле бальный зал, Чарльз поморщился и пробормотал, обращаясь к Вивиан:

— По-моему, они похожи на христиан, посланных на растерзание львам…

Глава двадцать третья

Два зала в особняке герцогов Девонширских были объединены в один большой бальный зал, и впечатление получилось изумительное. Сводчатые потолки были украшены позолотой и росписями, в точности как в итальянских палаццо, а на обтянутых шелками стенах громадные, в золоченых рамах, зеркала чередовались с высокими окнами и бесценными полотнами таких прославленных художников, как Йорданс и Рубенс.

Даже невозмутимая Шелби ахнула.

— Крепись, — пробормотал Джеф. Он обводил глазами плотную, густую толпу оживленно переговаривавшихся гостей, высматривая в ней задающие тон лица и подмечая тех, кто уже смотрел на них пристально или перешептывался по поводу вновь пришедших. Разумеется, здесь была и вдовствующая герцогиня Эйлсбери в окружении своих верных друзей и приспешников. Все они взирали на Джефа и Шелби сквозь стекла своих очков.

Наконец Луиза, герцогиня Девонширская, вышла из этой группы и подошла поздороваться с гостями. Она была супругой двух герцогов, десятилетиями признанной красавицей, однако теперь, когда ей было уже семьдесят, первое, что заметила в ней Шелби, — это невероятное количество косметики.

— Джеффри, дорогой мой, как я рада снова видеть тебя после твоей… поездки в…?

— Вайоминг, ваша светлость.

Джеф воспользовался этим вступлением, чтобы представить ей Шелби, которая вела себя с безукоризненной вежливостью, сказав ей, необходимые любезности и все, что полагалось в подобных случаях.

Краска, наложенная на лицо герцогини, треснула, когда она улыбнулась.

— Должна признаться, я не ожидала увидеть вместо маленького Меткого Стрелка такую элегантную девушку. Быть может, кое-кто ошибается, делая преждевременные выводы.

Учтиво поклонившись, Джеф поднес ее руку в перчатке к губам.

— Я вновь в который раз удивляюсь остроте вашего ума и проницательности, ваша светлость.

— Дурачок! Так я и чувствовала, что красота не доведет тебя до добра. — Она похлопала его по руке своим веером, потом, понизив голос, добавила:

— Мне очень жаль, что с этим списком приглашенных, получилась такая путаница. Все это было так неприятно, так мучило меня, но Эдит — одна из моих лучших подруг…

— Ничего страшного, — сказал Джеф. — А его светлость сегодня здесь?

— Когда я в последний раз видела Кэйва, он сидел в кресле на том конце зала, притворяясь, будто слушает оркестр, а на самом деле спал. — Луиза повернулась к Шелби: — Боюсь, мой супруг предпочитает сон всякому иному времяпрепровождению.

Джеф засмеялся:

— Помню, я как-то был со своим отцом в палате лордов. Герцог Девонширский сидел рядом с нами, тихонько похрапывая, и мой отец осторожно подтолкнул его. Он приоткрыл глаза ровно настолько, чтобы взглянуть на свои часы и воскликнуть: «Какая скука! Мне не удастся лечь в постель еще часов семь, не меньше!»

Пока все смеялись, Шелби, оглядывая толпу гостей, заметила мать Джефа.

— Надеюсь, вы не сочтете это дерзостью, ваша светлость, если я на минутку отлучусь? Думаю, мне нужно поздороваться с моей будущей свекровью.

— Дитя мое, ваше мужество достойно всяческих похвал, но, мне кажется, вы поступаете неосмотрительно.

— Я не могу переделать себя и стать другой… но я могу подставить другую щеку. — Прежде чем Джеф успел что-либо ответить, она добавила:

— И я должна сама пройти через это испытание.

Все в бальном зале, казалось, стихло, когда Шелби отошла от Джефа и направилась в ту сторону, где стояла вдовствующая герцогиня, со своими приспешниками. Глядя, как юная американка подходит ближе, они насторожились, словно ожидая, что она сейчас совершит какую-нибудь бестактность.

— Добрый вечер, ваша светлость, — с искренней теплотой произнесла Шелби. — Я решила сама поздороваться с вами, так как хотела бы, чтобы отношения между нами стали налаживаться. Джеф уже говорил вам, что я не появлюсь больше в…

— Да, я знаю, — перебила ее Эдит, в ужасе от одной мысли, что Шелби может произнести название шоу «Дикий Запад» в присутствии гостей. Она тотчас же отвела глаза и заговорила с одной из своих приятельниц.

Шелби сглотнула. Она отчаянно, обвела глазами других дам, но те подчеркнуто не замечали ее, откровенно показывая, что не желают с ней знакомиться. Слезы обожгли ей глаза. Как могут они быть настолько жестоки к девушке, которую они даже не знают? Ей хотелось оглянуться на Джефа, призывая его на помощь, но это означало бы поражение.

А потому она собрала все свое мужество и сказала:

— Неужели, все вы начисто лишены какой-либо учтивости? Или, что еще важнее, доброты? Я ведь не сделала вам ничего плохого. Единственное мое преступление в том, что я люблю Джефа и умею думать и решать самостоятельно.

Знатные дамы были, казалось, уязвлены и шокированы, но прежде, чем хоть одна из них успела что-либо ответить, Консуэло, герцогиня Мальборо, появилась из большой толпы гостей. Она прошла по блестящему паркету зала, улыбаясь, обняла Шелби и увела ее подальше от Эдит и ее подруг.

— Вы приобрели, себе уважение всех присутствующих в этом зале, — прошептала Консуэло. — Бывают и добрые аристократы, и первая среди них — ее величество королева. Я собираюсь подговорить моих друзей, и вместе мы преодолеем власть матери Джефа.

— Я чувствую себя уже гораздо лучше!

— Мне хотелось бы, по возможности, помочь вам с приготовлениями к свадьбе. Вы, не против?

— Конечно, большое спасибо. Личико Шелби сияло искренностью.

— Тогда, пойдемте поздороваемся с ее величеством. Она выразила желание побеседовать с вами. Она заехала сюда ненадолго, рискнув выехать сегодня без сопровождения его величества.

— Надеюсь, она не станет бранить меня!

— Конечно, нет. Это она, попросила меня спасти вас от этих мегер.

Они подошли к королеве Александре, которая весело болтала со своей дочерью, принцессой Викторией, и с миловидной, золотоволосой Дейзи, принцессой Плесской. Однако, заметив Шелби, королева тотчас же оборвала себя на полуслове и ласково протянула к ней руки.

— Какая вы храбрая, моя дорогая мисс Мэттьюз! Шелби присела в реверансе, щеки ее порозовели, потом она вложила свои пальчики в ладони королевы.

— Сказать по правде, я ужасно испугалась, но решила не отступать. Мне бы хотелось быть очень хорошей женой для Джефа, ваше величество, и я, по-моему, не заслуживаю такого пренебрежительного отношения.

— Прекрасно. Мы позаботимся о том, чтобы вас приняли, в число придворных дам, не правда ли, леди?

Консуэло обняла Шелби за талию и улыбнулась ей:

— Вот видите, все будет хорошо. Я тоже была ужасно напугана, когда впервые приехала в Англию. Мне объяснили, что я должна выучить наизусть «Книгу пэров» Дебрэ, чтобы, не дай Бог, не совершить никаких промахов!

Она рассмеялась при этом воспоминании.

— Вы уже усвоили самый главный из всех уроков — вы верны себе.

—Да.

Шелби оглянулась на свою новую подругу с обворожительной улыбкой:

— Я рада это слышать, так как, похоже, все равно ничего не смогла бы с этим поделать!

— Я так надеюсь, что погода исправится к свадьбе его светлости, — сказала Мэг Флосс Парментеру, когда они, позволив себе минутку отдыха, пили вторую чашку чая на кухне для слуг. День стоял пасмурный, серый, моросил дождик, и всем им как-то не работалось.

— Вообще-то, это будет уже май, так что должно быть солнечно.

— Вот именно.

Брыли пожилого дворецкого слегка качнулись, когда он кивнул.

— Столько еще всего предстоит сделать меньше чем за две недели!

Вокруг большого стола собрались кухарка Лилит, камердинер, двое лакеев и несколько судомоек и горничных — все они жаждали послушать новости о свадьбе.

— Ну а теперь, расскажи-ка нам еще разок, Мэг, что там его светлость написал в своем письме, — снова попросила Лилит.

— По правде говоря, большую его часть написала мисс Мэттьюз, и в письме она так же искренна и обаятельна, как и в жизни.

Улыбка осветила худощавое лицо Мэг, когда она взглянула на лист кремовой плотной бумаги, исписанный почерком Шелби.

— Она объясняет, что они с его светлостью решили устроить свадьбу, более соответствующую их характерам, а не исполнять только то, чего ожидает от них лондонский свет.

Шепот волною прокатился вокруг стола.

— Похоже, она очень разумная девушка, — заметил Парментер.

— А что еще она пишет?

— Мисс Мэттьюз признается, что она всегда мечтала о сказочной, волшебной свадьбе, но что обычная церемония в соборе Св. Павла в Вестминстерском аббатстве была бы слишком официальной и чопорной.

Парментер кивнул:

— Именно так.

— Как это мило! — воскликнула Лилит.

— Они с его светлостью договорились, что отпразднуют свадьбу по своему вкусу — здесь, в «Сандхэрсте-в-ущелье», среди друзей. Мисс Мэттьюз желает, однако, чтобы все было украшено и приготовлено на славу, ведь к этому дню сюда съедется множество гостей. Нам придется немало попотеть, чтобы приготовить все эти блюда и завязать все шелковые ленты в банты и тому подобное. Она хотела бы, чтобы часовня была как сад, — так она пишет.

Мэг еще раз заглянула в письмо, прежде чем добавить:

— Мисс Мэттьюз рассчитывает на нас всех и надеется, что мы превратим ее мечту в действительность.

— Она и правда написала эти последние слова? — поинтересовался Джеми, камердинер.

— Да, так и написала. И она такая милая, обаятельная, даже если судить по письму. — Мэг отпила чаю, размышляя. — Вполне возможно, им захочется жить здесь большую часть года. Ведь мисс Мэттьюз привыкла к ранчо! Я просто уверена, что сельская жизнь будет ей больше по душе.

— Так что у нас есть все необходимые указания и время, чтобы как следует подготовиться к свадьбе, — сказал Парментер, снова начиная беспокоиться.

— А как вы думаете, Консуэло, герцогиня Мальборо, тоже приедет? — спросила Лилит. — Я читала в хронике светских новостей, что они с мисс Мэттьюз стали такие подруги — прямо не разлей вода!

Прежде чем кто-либо успел ей ответить, в заднюю дверь постучали.

— Наверное, это угольщик, — сказала Мэг. — Пойду, посмотрю.

Приотворив тяжелую, массивную дверь, Мэг обнаружила за ней неприятного, полуседого, обросшего старика. Его потрепанный воротник был поднят, защищая его от сырости, а его впалые щеки были небриты уже несколько дней и поросли серовато-пегой щетиной. Когда Мэг открыла дверь, незнакомец сворачивал цигарку грязными, потрескавшимися пальцами, но теперь он поднял на нее свои запавшие глаза, и по спине у нее от этого взгляда пробежали мурашки.

— Чем я могу быть вам полезна, сэр?

— Я вот тут, знаете ли, ищу работу, мэм, — ответил он хрипло.

— Вы американец! — воскликнула она с удивлением.

— Ну и что тут такого? — Он шагнул к ней.

— Да нет, ничего, конечно. Напротив, наш хозяин, герцог Эйлсбери, собирается жениться на одной очаровательной американской девушке. Просто здесь у нас не так уж часто можно встретить вас, американцев.

Глаза его полыхнули еще ярче.

— Мне нужна работа.

— Я — Мэг Флосс, экономка в этом доме в поместье Сандхэрст. А как ваше имя, сэр?

На секунду, придя в замешательство от ее вопроса, он запнулся:

— Угм… Тед. Ну, то есть Барт. Вернее, Бартелл. Тед Бартелл.

Чувствуя, как в ней снова ожили подозрения, Мэг ответила:

— Так вот, мистер Бартелл, боюсь, нам не нужны больше служащие. По правде говоря, его светлость ищет возможности сократить число слуг, и некоторые из нас уже подыскивают себе работу в деревне.

— Неужели вы выгоните голодного человека, который скитается в поисках работы?

Слова его тронули ее доброе сердце. Они могли бы найти для него какое-нибудь дело — вне дома.

— Ну что ж, заходите, мы дадим вам поесть чего-нибудь горяченького… и мыло, и горячую воду. Может быть, у нас и найдется для вас что-нибудь, на несколько дней: чтобы вы могли подзаработать немного и продержаться до мая.

Мэг с неохотой отступила назад, пропуская этого отвратительного человека в дом.

— Возможно, садовнику понадобится ваша помощь. У нас тут будет свадьба, в часовне, меньше чем через две недели, так что нужно еще многое подготовить.

Тед Бартелл внезапно осклабился в зловещей усмешке:

— Отлично. Вот она новость, которую мне хотелось бы слышать…

Байрон Мэттьюз налил шампанского своему другу Адаму Равено, виконту Торнклифу, и поставил замораживать еще одну бутылку в ведерко со льдом.

— Лучше не открывать ее, пока не приедут твои родственники, — предупредил его Адам.

— Ну, вот еще! По правде говоря, я думаю, Джеф рассчитывал на то, что все три бутылки останутся к их приезду, но ведь они не пьют много. — Он широко улыбнулся. — Одной будет вполне достаточно.

— Я рад снова видеть тебя, Байрон. Я никогда не забуду тех дней в Онфлере…

— М-м-м-м. Та брюнеточка! Как там ее звали?

— Клои. В жизни не забуду. И та гостиница, где ты пытался встретиться и поговорить с Моне…

— «Ферма Сен-Симон». Какая кухня!

— Я до сих пор еще чувствую вкус вина.

Он снова отпил шампанского, проведя пальцами по блестящим черным волосам.

— И надо же такому быть, что твоя сестра выходит замуж за Джефа! Я знаю его, целую вечность и думал, что он просто не способен на любовь.

Байрон чуть склонил голову набок, прислушиваясь.

— По-моему, я слышу сестру. Она укладывает вещи, знаешь, она ведь едет в имение Сандхэрст сегодня вечером.

— Трудно поверить, что свадьба завтра, тем более, твои близкие, только сегодня вечером приезжают…

— Ш-ш-ш! — Он понизил голос до шепота.

— Не забывай, что она не знает об их приезде. Она думает, дядя Бен будет сопровождать ее завтра в церковь, так что не распускай язык и молчи!

Дверь в центральную спальню распахнулась, и появилась Шелби — свежая и очаровательная в своем розовато-бежевом дорожном костюме, расшитом нежными голубыми цветами.

— О, здравствуйте, Адам! Вы, мальчики, болтаете тут, уже Бог знает сколько времени! — Она бросила взгляд на пустые бутылки из-под шампанского. — А вы еще сможете держаться на ногах, чтобы помочь мне вынести сундуки? Я бы не хотела, чтобы вы пострадали!

— Мы вели серьезный разговор о моем искусстве, — значительно проговорил Байрон.

— Ну и как, удалось тебе продать картину? — поддразнила она его.

Адам Равено поднялся, оглядывая Шелби затуманенными серыми глазами.

— Надеюсь, Джеф понимает, как он счастлив, что женится на девушке столь очаровательной, остроумной и…

— Упрямой, — подсказал ее брат.

— …как вы, Шелби. У вас случайно нет на примете еще какой-нибудь американской наследницы, которую заинтересовало бы замужество с красивым титулованным англичанином? — Он улыбнулся ей разбойничьей улыбкой. — Я пытаюсь накопить денег, чтобы восстановить наше фамильное имение на Барбадосе.

Шелби ахнула в притворном ужасе:

— Я потрясена! Как вы можете говорить о таинстве брака так хладнокровно, цинично? К тому же я вовсе не наследница. Джефа привлекло ко мне нечто другое, а отнюдь не деньги.

Все трое рассмеялись, и Байрон снова попытался уговорить ее рассказать о своей первой встрече с Джефом. Когда она опять отказалась, он пригрозил:

— Я попрошу Бена или Тайтеса рассказать мне. Кто нибудь из них должен знать.

— Я только рада, что при вступлении в брак не требуется раскрывать обстоятельства первого знакомства. — Глаза ее шаловливо блеснули. — А то мне, никогда не удалось бы стать титулованной знатной дамой!

— Ну, ты бы хоть намекнула!

— Ладно, но это все, что я вам открою: я нацепила усы из конского волоса.

Взгляд Шелби затуманился, в то время как Байрон и Адам со смехом пытались разгадать, что же кроется за этим странным намеком. Как, кажется, давно это было! На глаза ей выступили слезы, от тоски по всем тем людям и уголкам в Коди, которых ей так сильно недоставало. Она снова видела Мэнипенни, в его котелке, стоически примостившегося на солнцепеке на грудах сундуков посреди Шеридан-авеню, по которому, завиваясь, проносилось перекати-поле. Она словно чувствовала благоухание весеннего воздуха, и в памяти ее вставал нежный свет сумерек, когда они впервые вместе ехали в тележке на ранчо «Саншайн». Я ненавидела тогда Джефа. Прикрыв глаза, Шелби опять увидела перед собой широкий силуэт его плеч, совсем как в тот день, когда он в первый раз подъезжал к дому и вглядывался в нее, наклонившись вперед на сиденье. Во взгляде его было столько чувств и предвкушения чего-то, чего он и сам тогда еще не мог понять.

Как она старалась изгнать его из своего сердца…

Байрон подошел к ней. Когда они были вдвоем, им всегда казалось, будто они все еще дети. Ему хотелось поддразнивать или защищать ее, так что иногда он терялся, пытаясь относиться к своей сестре, как к взрослой.

— Надеюсь, ты ничего не замышляешь?

Она покачала головой, улыбаясь, но подбородок ее дрожал.

— Я просто вспоминала о Коди и о том, как мы все были счастливы на ранчо. Я написала длинное письмо Тайтесу, но мне так жаль, что он не сможет приехать сюда на свадьбу. Если бы только Коди и Лондон не были, так далеко друг от друга!

Она взяла у него платок, и вытерла глаза, рассмеявшись.

— Похоже, в последнее время я только и делаю, что плачу. По большей части от радости. Все прекрасно, пока я не подумаю о том, как далеко на самом деле наш дом. То есть это, конечно, будет чудесная свадьба…

— C'est vrai, и не забывай, что твой старший брат здесь, с тобой! [13].

Шелби прислонилась головой к его плечу и вздохнула:

— Я знаю. Но я скучаю по папочке и маме… и по всем тем, кто, я мечтала, будет со мной рядом в день моей свадьбы.

— Ну, еще бы, я уверен, что все они тоже хотели бы быть здесь. Пожалуй, это цена, которой ты расплачиваешься за то, что выходишь замуж в Англии. — Он ласково потрепал ее по спине. — Давай-ка поговорим о чем-нибудь более веселом. Где, кстати, Джеф? И как насчет всего остального? Хватит ли всем нам времени, чтобы добраться до Сандхэрста за один вечер?

— Слуги там обо всем позаботятся, и это единственная ночь, когда мы все будем под одной крышей. После этого тебе придется переехать в деревенскую гостиницу или вернуться в Лондон. Но ты ведь знаешь, что мы освобождаем сегодня эти комнаты, не так ли?

Байрон слегка растерялся:

— То есть ты хочешь сказать, что я оказываюсь на улице?

— А ты воображал, что будешь жить в моем доме вечно? — Она внимательнее всмотрелась в его лицо. — Байрон, ты что, на мели?

— Что? А, черт, да нет! Но он слегка побледнел.

— Переезжай и живи у меня, старина, — вмешался Адам. — У меня не так уж просторно, но я всегда рад тебе.

— У меня вот-вот купят две мои замечательные картины. Когда это случится, я смогу сам снять для себя номер в «Савое»!

Шелби прикусила язычок, еле удерживаясь, чтобы не предложить ему положить лучше эти деньги в банк. Ее брат все больше и больше начинал напоминать ей Стивена Эйвери, их странствующего дедушку.

— По крайней мере, сама церемония не будет такой уж сложной, поскольку свадьба состоится в поместье Сандхэрст. У меня будут только двое сопровождающих, и нам удалось значительно сократить список приглашенных. День этот будет таким, о каком мы мечтали, а не таким, как следовало бы по герцогскому этикету.

Шелби задумчиво улыбнулась:

— Моя жизнь невероятно изменится, когда я стану герцогиней Эйлсбери, и даже Джеф ничего не сможет тут сделать. Я хочу, хоть в этот последний день, не бояться быть самой собой…

— Звучит многообещающе, — заверил ее Байрон, потом простодушно спросил: — Когда ты вернешься в Вайоминг?

— Я… Еще не знаю. Я решила не заглядывать вперед дальше нашего медового месяца. Мы собираемся проехать на машине по Франции в оставшиеся недели мая. В июне Джеф хочет взять меня на Королевские скачки в Аскоте и на прием в Виндзорском замке…

— Сезон продолжается всего лишь два месяца, и половину его вы проведете во Франции, — заметил Адам. — Я знаю, это прозвучит зловеще, но титул Джефа — тяжелая ноша. Теперь, когда его отец умер, и эта ноша легла на его плечи, есть обязательства, которые ему придется выполнять. — Он слегка ущипнул ее за щеку. — И вам тоже, моя красавица!

— Я знаю. Быть может, мне все это понравится, — сказала она с надеждой. — А пока что давайте-ка вынесем мои сундуки из спальни и вызовем носильщика. Джеф вот-вот будет здесь с какими-то своими родственниками, которые только что приплыли на пароходе, с континента, наверное. И мы все вместе отправимся в Сандхэрст.

— Ах, вот как, родственники?

Байрон обожал сюрпризы. Не успели еще они с Адамом вытащить сундуки в гостиную, как раздался стук в дверь.

— Может быть, это носильщик, — сказал он весело.

— Так открой же ему.

Байрон прошел в маленький коридорчик, который не видно было из комнаты, и открыл дверь.Услышав приглушенные голоса, Шелби крикнула:

— Надеюсь, сундуки не слишком тяжелые… Ее брат заглянул в комнату.

— Соберись с духом и приготовься к сюрпризу! Словно видение, в дверях показалась Маделейн Мэттьюз, элегантная и сияющая, в костюме из белого шелка в черный горошек, с кружевным гофрированным воротником. Положив свой белый в горошек зонтик, она раскрыла объятия Шелби.

— Мы приехали на твою свадьбу!

— Мне, наверное, все это снится. Я не думала, что это возможно! — не веря своим глазам, воскликнула Шелби. Потом волна чувств захлестнула ее, и она бросилась в объятия матери. — Ох, мама! Я так скучала по тебе!

— А мне кажется, что ты прекрасно тут обходилась и без меня! — с нежностью заметила Маделейн.

— Джеф так любит меня!

— Он говорил нам об этом всю дорогу из гавани! Теснее прижимая к себе дочь, она шепнула:

— Дорогая, он и в самом деле такой чудесный, как ты описывала его. Теперь я понимаю, что ты совершенно правильно сделала, поехав в Лондон. Герцог даст тебе ту опору, которая так необходима тебе в жизни.

— Да, мама, но с ним в то же время так весело!

Как раз в эту минуту, появился Фокс с Джефом; оба они курили сигары.

— Ну что, озорница, надеюсь, ты оставила хоть один поцелуй для папочки? Неужели ты и вправду думала, мы не приедем только из-за того, что между нами полконтинента и океан? Ты, верно, перепутала своих близких с каким-нибудь из этих неженок-англичан!

Вне себя от радости, она подхватила свои юбки и бросилась к нему; глаза ей застилали слезы.

— Это лучший свадебный подарок, который кто-либо из вас мог мне сделать. Я понимаю, что бабушка Энни, и тетушка Сан Смайл, и многие другие не могли приехать, но мне бы, так хотелось, чтобы Тайтес сегодня был с нами, ведь это он помог нам соединиться с Джефом. — Шелби обняла широкие плечи Фокса и вздохнула: — Тайтес, как бы связывает нас с ранчо «Саншайн»… Ну ладно, нельзя же иметь все сразу.

— А почему бы и нет? — откликнулся Джеф из прихожей, где он прислонился к стене, покуривая свою сигару. — Ты еще ни разу, не соглашалась на меньшее.

И вот он — Тайтес Пим — заглядывает в комнату, в своем новеньком котелке.

— Я не мог не приехать, малышка. У тебя еще остался поцелуй для меня?

Она радостно вскрикнула, и слезы брызнули у нее из глаз. Ласково обнимая маленького корнуолльца, Шелби заметила и его новый клетчатый костюм, и ослепительные карманные часы.

— Пришлось приодеться для нашего путешествия через океан. Корабль, понимаешь ли, первоклассный, и на нем было полно богачей. — Он дотронулся до своего носа: — Не знаю, чего там было слишком много — солнца или эля, во время этого плавания.

Последняя бутылка шампанского была откупорена, и Адам побежал за другими. Все встали, и Фокс произнес тост:

— За бесконечную любовь и долгую совместную жизнь герцога и герцогини Эйлсбери!

Потом все сели и принялись обмениваться новостями. Мэдди усадила Байрона на диван между собою и Фоксом — ведь прошло уже три долгих года с тех пор, как они в последний раз видели своего сына.

Фокс достал письма с поздравлениями от бабушки Энни, и от Сан Смайл, и от некоторых старых друзей из Дэдвуда. У Тайтеса тоже были с собой поздравления для счастливой пары. Джеки Швуб прислал им очень трогательное письмо, выражая сожаление, что он лично не сможет присутствовать на бракосочетании своих дорогих друзей.

Потом, опять с блестящими от слез глазами, Шелби открыла большой кружевной конверт. Она вынула изящную поздравительную открытку с изображениями голубков, и роз, и купидонов, несущих сердца. На ней была цветистая вся в завитушках, надпись:

«С цветочками нашу любовь тебе шлем. Пусть солнце всегда будет в доме твоем. Пусть радость тебя окружает всегда. С весною пройдет с тобой, через года!»

Под этим, внизу, шли выписанные печатными буквами слова: «Наилучшие пожелания нашим любимым друзьям от Кэйла, Лусиуса, Джимми и Марша».

Шелби посмотрела на Джефа и заметила, что на глазах у него слезы. Она прикусила губу.

— О Боже, как же я скучаю по ним!

— Это были удивительно счастливые времена. — Его голос прервался. — Помнишь тот день, когда ребята впервые пытались научить меня накидывать лассо.

— Воспоминания — это, конечно, прекрасно, но ты ведь не думаешь, что те дни миновали безвозвратно, а? — требовательно спросил Тайтес. — Я забираю Бенджамина с собой, и я надеюсь увидеть, как оба вы скачете верхом по Саут-Форк-роуд еще до конца лета. Ну, как?

Оба они как будто задумались, потом Джеф ответил:

— Я бы хотел обещать вам…

Шелби постаралась улыбнуться как можно веселее и шире:

— Просто нам, наверное, не удастся уехать до окончания Королевских скачек в Аскоте и до приема в Виндзорском замке. Есть немало увлекательного, чем можно заняться, если ты — герцогиня!

— Ах, вот как? Ты, кажется, уже заговорила, как этот гигантский, надутый воздухом пузырь Мэнипенни! — Насупившись, Тайтес добавил: — Вы только не забывайте, кто без конца менял ваши пеленки, ваша светлость! Так что я знаю, что задик-то у вас ничуть не лучше, чем у любой обычной девчонки.

Брови Джефа взметнулись вверх, и он сдержанно возразил:

— С годами ваша память ослабла, мой друг, особенно в этом случае. — Он поднял свой бокал: — Я хотел бы предложить тост за несравненный «арьергард» моей невесты! Все засмеялись и воскликнули: — Ну что ж, за нее!

И осушили свои бокалы.

В тот же вечер, позднее, вдовствующая герцогиня Эйлсбери приехала в имение Сандхэрст вместе с Чарльзом Липтон-Лайензом и Вивиан Кролл. Вивиан, казалось, была измучена этой поездкой в обществе матери Джефа, и не успели они войти в дом в сопровождении личной прислуги Эдит, как Вивиан было сделано замечание относительно ее собственного неподобающего поведения.

— Дитя мое, это все-таки неприлично, что вы путешествуете с Чарльзом без вашей горничной. Могут пойти пересуды.

— Но у меня нет горничной, — с отчаянием, ответила Вив. — Если уж быть откровенной до конца, я сама — горничная Шелби!

Пожилая дама ахнула, повернувшись к Чарльзу: — Боже милосердный! Мальчик мой, а вы знали об этом?

— Конечно. — Он бережно взял тонкую руку Вивиан.

— Что происходит с английской молодежью? Эти неотесанные американцы околдовали вас, что ли?

В это мгновение Эдит отвлеклась, увидев своего сына, который пришел, чтобы проводить ее в столовую. Оказалось, что остальные гости уже сели за стол, не дожидаясь опоздавших. Услышав об этом, Эдит воскликнула:

— Но, Джеффри, ведь еще нет даже восьми часов! Одни только варвары садятся обедать раньше половины девятого!

Заранее предупрежденные о вдовствующей герцогине, семья Мэттьюзов и их друзья постарались воздержаться от споров с ней в продолжение обеда. Однако терпение их подвергалось серьезному испытанию.

Пока Эдит дожидалась первого блюда, а остальные ели клубничные пирожные, она завела разговор с Мэдди. Хотя мать Шелби и приехала в Англию с американского Дикого Запада, Эдит почувствовала расположение к ней благодаря ее осанке и достоинству, с которым та держалась.

— Вы воспитывались в Южной Дакоте, миссис Мэттьюз?

— Нет, по правде говоря, я родилась в Филадельфии и прожила там до двадцати лет. В те времена Дэдвуд был только-только основан и был еще совсем… не цивилизованный. Черные горы все еще принадлежали индейцам Сиу, и жизнь там была опасной и трудной.

Рассказывая об этом, Мэдди с удовольствием замечала, как все шире раскрываются глаза и рот Эдит.

— Я воспитывалась, как барышня и была совершенно не подготовлена к такой жизни.

— Но как же ваша мать разрешила вам поехать туда?

— Она умерла незадолго до этого, и мы с моим братом Бенджамином переехали в Дэдвуд к отцу. — В глазах у нее блеснули искорки, и она добавила: — Должна сказать вам, ваша светлость, что вы напоминаете мне мою мать. Она была, так похожа на вас! — «Спесивая зазнайка!» — подумала она с улыбкой.

— О, мне очень приятно слышать это, дорогая. Вдовствующая герцогиня допила свою рюмку хереса и неожиданно улыбнулась:

— Вы просто очаровательны! Какая жалость, что вам приходится оставаться в такой ужасной дыре — как там ее? Западная Дакота?

— Черные горы Южной Дакоты очень красивы, и Дэдвуд вырос теперь в прекрасный город. Я бы не могла и мечтать о лучшем месте, чтобы жить и растить моих детей.

Ее светлость пренебрежительно отмахнулась:

— Но что вы там делаете, в этой глуши? Как это ужасно, должно быть, получить утонченное воспитание и быть вынужденной жить в городишке, полном вульгарных, невоспитанных людей!

Не в силах больше сдерживаться, Шелби вмешалась:

— Моя мама — просто чудо. Она не только легко и незаметно приспособилась к жизни в Дэдвуде. Они с папой даже несколько недель прожили среди индейцев Сиу. Это было в 1876 году, как раз перед тем, как Сиу потеряли свои Черные горы и были вынуждены уйти в резервацию.

«Забавно, — подумала Шелби, — наблюдать, как глаза Эдит раскрываются все шире, но разумнее будет, пожалуй, отложить пока сообщение о Сан Смайл и рассказать о ней когда-нибудь потом, после свадьбы».

— Индейцы дали маме чудесное имя — Огненный Цветок! Вдовствующая герцогиня поджала губы:

— Как это… странно!

— Напротив, — возразил Джеф. — Если подумать об ослепительных волосах миссис Мэттьюз, то имя Огненный Цветок кажется весьма подходящим и красноречивым.

— Да, — согласилась Мэдди. — И я горжусь им. — Она едва заметно подмигнула Джефу: — А Шелби сказала вам свое индейское имя, которое ей дали, когда она была еще в пеленках?

— Нет! — Он с радостным ожиданием наклонился вперед.

— Дикий Цветок!

— Чудесно! Интересно, почему она никогда не говорила мне о нем?

Тут Шелби, тоже рассмеявшись, вмешалась:

— Ты и так был такой нехороший и называл меня «шалунишкой», Джеф! Я не хотела предоставлять тебе новых возможностей.

Вид у вдовствующей герцогини был уязвленный.

— Весьма оригинально! Может быть, ее так и будут называть — «Герцогиня Дикий Цветок»?

— Мама!

Джеф тут же осекся, не желая портить обед, и только улыбнулся Мэттьюзам извиняющейся улыбкой. Мэдди, закончила есть, извинилась и вышла из-за стола. Пройдя в библиотеку, она стала ждать Фокса. Не прошло и минуты, как тот появился в дверях, а за ним — Тайтес, Байрон и Бен.

— Я не хочу оставаться здесь на ночь, с этой дамой, — твердо сказала Мэдди. — Уж лучше я перееду в гостиницу.

— Тут и так хватает гостей, — согласился Фокс. — Пожалуй, нам лучше будет в более простой обстановке.

— Как ты думаешь, Шелби не обидится? — забеспокоилась мать.

Бен покачал головой:

— Нисколько. Она бы и сама убежала от герцогини, если бы могла — да и Джеф тоже! Попозже, в гостинице, я расскажу вам историю, которая произошла на балу у герцогини Девонширской. Шелби отчитала свою будущую свекровь, на глазах, у не менее чем половины почитателей «Книги пэров» Дебрэ.

— Ну и молодчина, — одобрил Фокс, потом повернулся к своему сыну: — Байрон, почему бы тебе не пойти и не объяснить все Джефу и Шелби? Скажи им, мы решили, что будет слишком хлопотно распаковывать тут вещи на ночь, а завтра переезжать в гостиницу. Проще сделать все сразу.

— Прекрасно, — одобрительно заметила Мэдди. — Мы хоть сможем отдохнуть остаток вечера, и я спокойно буду спать ночью, вместо того чтобы кипятиться из-за невыносимых манер этой женщины!

— У меня есть предчувствие, что и для Шелби так тоже будет удобнее, — заметил Байрон.

Через полчаса «мерседес» Джефа подъехал к дому, чтобы забрать Мэттьюзов. Пока Мэдди, Фокс, Байрон и Тайтес втискивались в машину, Бен стоял на ступенях подъезда, договариваясь с лакеем, который должен был перевезти их багаж.

— Я сяду за руль, — заявил Байрон, когда Бен подошел к машине. — Мне кажется, я помню дорогу.

Вид у того был рассеянный.

— Ладно.

Затем, когда они выехали на темную подъездную аллею, он оглянулся на сгорбленного пожилого слугу, который укладывал их вещи в другой автомобиль.

— Что случилось? — спросил Байрон.

— Ничего.

Он продолжал, однако, хмуриться и наконец не выдержал и резко обернулся, отыскивая крохотную фигурку Тайтеса, скорченную на заднем сиденье.

— Я понимаю, ты подумаешь, что я спятил, но знаешь, кого мне напомнил тот мужчина — ну тот, в кепи, который все горбился, укладывая наши вещи в другую машину?

— Кого? — Тайтеса, так зажало, что он едва мог дышать.

— Барта Кролла…

— Вот уж верно, — ворчливо ответил Тайтес. — Ты, и в самом деле спятил!

Глава двадцать четвертая

— Будем играть в бридж, — заявила вдовствующая герцогиня Эйлсбери тоном, не терпящим возражений, когда с обедом было покончено. От каждого блюда, которое ей подносили, она отщипывала один, самое большее два кусочка, затем ожидала, пока ей подадут следующее. Теперь она отщипнула ягодку со своего пирожного и положила вилку на стол, показывая, что обед закончен.

— Я не умею играть в бридж, — солгала Шелби, с радостью предвкушая, что наконец-то они с Джефом смогут выйти из-за стола.

— Ах, ну разумеется! Как нелепо было с моей стороны надеяться, что вы умеете играть! И ваша маленькая горничная тоже, естественно, не играет. Необходимо обладать необыкновенно острым умом, чтобы научиться играть в бридж, знаете ли. Я лично думаю, что это скорее искусство, чем игра. — Эдит сквозь очки посмотрела на своего сына. — А где Чарльз? Если бы нам удалось его разыскать, оставалось бы только найти четвертого. Как ты думаешь, Парментер играет в бридж?

Джеф еле удержался, чтобы не глянуть на нее яростно, исподлобья, но только ответил:

— Мама, сегодня канун нашей свадьбы, вряд ли это самое подходящее время для бриджа. По правде говоря, мне хотелось бы показать Шелби дом. Не желаешь ли и ты пойти с нами?

— Ни в коей мере. — Она поднялась из-за стола, уголки ее рта недовольно опустились. — Я пойду в свою комнату, почитаю что-нибудь из поэзии. Попроси этого приятного рыжеволосого лакея, чтобы принес мне хересу в спальню.

— Спокойной ночи, ваша светлость, — сказала Шелби. — Приятных вам снов.

Джеф смотрел, как она, вся в черном, шурша юбками, идет к дверям, выходящим в холл, и не мог удержаться, чтобы не окликнуть ее:

— Мама, мне кажется, завтра ты могла бы надеть что-нибудь другое, не обязательно черное…

Она резко взглянула на него через плечо:

— Как это эгоистично с твоей стороны, Джеффри! Я ведь в трауре.

Удостоверившись, что вдовствующая герцогиня отошла достаточно далеко и уже не может услышать, Шелби прошептала Джефу на ухо:

— Ах, так вот оно что, оказывается!

И оба они повалились в кресла, задыхаясь от смеха.

Шелби непременно хотелось, чтобы Джеф рассказал ей как можно подробнее об имении Сандхэрст. Он уже подзабыл кое-что, так что они взяли с собой Парментера на экскурсию по замку. Старый дворецкий семенил по проходам и коридорам впереди них, указывая на гобелены пятнадцатого века, висевшие в галерее, на спальню, где королева Виктория почивала в 1864 году, на биллиардную и курительную, которые некогда входили в крыло, отведенное для детей, где были также детская, классная и игровая комнаты.

— Прошло уже столько лет с тех пор, как в доме были детишки, — осмелился заметить дворецкий. — Мэг тут как-то говорила, что такому громадному дому необходимы дети, чтобы в нем стало светлее.

— Чудесно сказано, — горячо откликнулась Шелби.

Джеф кашлянул:

— Я понял намек.

Они вошли в просторный, громадный холл. В последние годы его обстановка в стиле Тюдоров слегка пострадала от появившегося тут рояля, декоративных пальм в кадках и бюста герцога Веллингтона.

— Мне нравится воображать, каким был этот дом во времена Тюдоров, — заметил Парментер. — Вы видели когда-нибудь гравюры, выполненные третьим графом Сандхэрстским, ваша светлость?

— Нет. Подожди-ка — может быть, однажды, когда я был еще мальчиком. Еще до того, как меня отослали в школу.

— Полы здесь тогда были покрыты цветами. Гиацинтами, и розами, и клевером, и другими. И Эндрю, третий граф Сандхэрстский, любил рисовать здесь, потому что тут такие большие окна. — Парментер посмотрел в лицо Джефу: — Его светлость был художником.

— Я понимаю, куда ты клонишь, Парментер. Джеф повернулся к Шелби:

— Все говорят, что я очень похож на этого своего предка, который жил в шестнадцатом столетии.

— Мы все заметили, что мисс Мэттьюз удивительно похожа на французскую графиню, супругу его светлости, Мишелин. Хотите взглянуть на портреты, мисс?

— С удовольствием! — воскликнула она. — Я хочу знать все о каждом из твоих предков, Джеф. Мы должны проследить, чтобы все воспоминания, были записаны и ничего не забылось.

Когда Парментер провел их по лестнице на галерею восемнадцатого века, огибавшую поверху весь холл, Шелби взяла Джефа под руку:

— Пора уже кому-нибудь заняться твоим наследием.

— Быть может, люди ждут от вас, что теперь, когда вы стали герцогом, вы будете жить в замке Эйлсбери, ваша светлость, — задумчиво предположил Парментер.

— Мой дом здесь.

Он посмотрел на холсты, освещенные газовыми лампами, укрепленными на стенах галереи.

— Дальше я уже сам все помню, Парментер. Ты можешь идти.

У Шелби и у Джефа все замирало внутри, когда они стояли вот так, оглядывая сводчатый холл с его бесценными деревянными панелями и сознавая, что назавтра их жизни и их семьи соединятся. Они вместе рассматривали картины, написанные чуть ли не пять столетий назад, третьим графом Сандхэрстским.

— Это Эндрю Уэстон. — Он указал на мужчину, которого можно было бы принять за самого Джефа, если бы не его драгоценный камзол с прорезанными, пышными рукавами. — А это Мишелин, его жена.

Странный холодок пробежал по спине у Шелби. И правда, эта дама была невероятно похожа на нее, хотя волосы ее были, пожалуй, чуть-чуть посветлее, такого оттенка, как у Мэдди. Но взгляд их был одним и тем же — полным жизни, решительным.

Здесь были и дети. Двое, затем четверо. Портреты Мишелин вместе с детьми. Причудливое изображение пятнистого спаниеля. Лошади.

— Они выращивали племенных лошадей, — задумчиво сказал Джеф.

— А почему у тебя нет собак?

— Есть. Они в своих будках, рядом с конюшнями.

— Джеф, пора уже снова сделать этот дом жилым! — Шелби, волнуясь, заговорила громче. — Сад нужно привести в порядок, подстричь, придать ему надлежащий вид. Комнаты нужно обставить в соответствующем эпохам стиле, без всяких новомодных новинок вроде этих пальм в кадках! И собаки должны быть в доме, где мы сможем порадоваться им!

— Я хочу снова наполнить конюшни, — сказал он, заражаясь ее воодушевлением. — Имение Сандхэрст может стать племенной фермой. В Англии сейчас все просто без ума от скачек, это могло бы стать основой нашего благосостояния.

Дрожа от волнения, Шелби обняла Джефа, и они крепко прижались друг к другу.

— Я никогда не думал, что у меня появятся такие чувства по отношению к наследию моих предков, — проговорил он с легким удивлением. — Благодаря тебе во мне пробуждается нечто такое, о чем я даже и не подозревал раньше.

— Я рада это слышать.

Она подняла к нему лицо, и Джеф поцеловал ее, когда высокие стенные часы в холле пробили полночь.

— О Боже! Мне лучше, пожалуй, немедленно лечь в постель, если я завтра хочу выглядеть прилично, как полагается невесте.

— Может, тебе бы лучше спалось в моей постели…

— С чего это тебе пришло такое в голову?

— Это, наверное, нетерпение говорит во мне. — Джеф с сожалением усмехнулся: — Думаю, я как-нибудь переживу еще одну ночь.

— Чем упорнее терпение — тем полнее наслаждение, ваша светлость!

В то время как Шелби и Джеф целовались на пороге ее комнаты, желая друг другу спокойной ночи, Чарльз, за соседней дверью, сидел на краешке постели Вивиан, ласково обнимая ее за плечи.

— Ш-ш-ш! Они могут нас услышать! — предупредила Вивиан.

— Дорогая, нам совершенно незачем волноваться. Я просто уверен, что наши друзья были бы рады узнать, что у нас все идет хорошо.

— Но ведь прошло всего несколько месяцев! — Личико ее было бледное, встревоженное. — То есть, конечно, я очень привязана к тебе, но это не значит, что я могу позволить тебе всякие вольности…

— Но почему же? Я люблю тебя, Вивиан. Я знаю, как плохо тебе было с тем человеком, за которого тебе пришлось выйти замуж. Ты кажешься мне птичкой со сломанным крылышком, и я надеюсь, что своей нежностью и заботой я помогу тебе снова научиться летать. Я боготворю тебя, и я никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль!

Они почти весь вечер провели вдвоем, и Чарльз так надеялся, что его возлюбленная позволит ему нечто большее, чем невинный, целомудренный поцелуй. Он всем своим существом жаждал излить на нее потоки своей нежности и ласки, укрыть ее в своих объятиях, достичь желанной близости, венчающей те чувства, которые, как он знал, они разделяют. Быть отвергнутым, опять и опять, было унизительно для его мужской гордости.

— Вивиан… Я не прошу твоих… ласк. Мне только хотелось бы получить хоть какой-нибудь знак, что ты не безразлична ко мне…

— Ох, ну конечно!

Слезы брызнули у нее из глаз, и руки ее неожиданно протянулись к нему, она схватила его за рукав:

— Я люблю тебя, Чарльз! — Затем, испуганная свой собственной смелостью, она отшатнулась. — Я просто еще не готова.

— Вивиан, родная, я ведь тоже люблю тебя! — Страсть, сдерживаемая так долго, вскипела, захлестнув его. — Прошу тебя… Прошу…

Его темные глаза лихорадочно блестели от желания, и она подумала: «Только один поцелуй… Я ведь уже позволяла ему это…» Крепко зажмурившись, она подставила ему губы, и он с нежностью, бережно коснулся их.

Почувствовав, что она не противится, Чарльз привлек ее в свои объятия. Ему приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы сдерживаться, все время помнить, что Вивиан, не такая, как те женщины, которых он любил раньше. Он не должен позволить своему телу возобладать над разумом. Но что это — она подалась к нему? Еще один поцелуй, и с Вивиан, казалось, начало спадать напряжение. Рука ее коснулась его спины.

— Любимая, — шепнул Чарльз, — я никогда еще не чувствовал ни к кому такой нежности. Я мучаюсь дни и ночи, мечтая доказать тебе мою любовь.

Забудь о Барте! Это совсем другое! И на мгновение Вивиан поверила этому, она даже чувствовала это. Чарльз был нежный и ласковый. Она осторожно, несмело обняла его, и руки его напряглись, сжали ее крепче, его губы раздвинулись, дыхание стало хриплым, неровным, и беззвучный, отчаянный крик поднялся из глубин ее души.

Хотя Вивиан не издала ни звука, ее страдание каким-то образом передалось Чарльзу, прорвавшись сквозь туман его желания. Взглянув на нее, он увидел такой неприкрытый ужас в ее голубых глазах, что понял вдруг, насколько глубока ее рана и как нелегко, наверное, будет изгладить прошлое из ее памяти.

— Пожалуйста, не делай со мной… — задыхаясь, проговорила Вивиан, когда к ней вернулся голос.

— Конечно, нет! — ответил он, ужаснувшись. — Никогда! Я люблю тебя, и буду ждать, пока ты не доверишься мне.

И все-таки печаль разливалась в его душе, когда он думал, наступит ли когда-нибудь такой день.

— Вивиан, родная, мне, пожалуй, лучше перебраться в гостиницу к остальным. Ты согласна?

Она вздохнула с нескрываемым облегчением:

— Да. — Она тяжело дышала, приходя в себя после пережитого ужаса. — Завтра я буду вести себя лучше, Чарльз.

— Я знаю, любимая.

Она лежала на кровати и плакала, когда услышала фырканье автомобиля перед домом. Это была маленькая, смешная машина, тарахтевшая очень громко, и Чарльз далеко уже отъехал по дороге, прежде чем звук окончательно замер вдали.

Измученная, Вивиан поднялась с великолепной, под балдахином, кровати и прошла в ванную, чтобы умыться. Закрыв за собой дверь, она увидела Барта Кролла, сидевшего на краю ванны.

Это опять видение — как и столько раз прежде…

Ну, конечно же, это снова только плод ее воображения; она подавила крик, так как не хотела поднимать весь дом на ноги. К тому времени как до нее дошло, что он реален, Барт уже схватил ее, с силой сжал и затолкал ей в рот кляп.

— Лучше тебе было убраться с этим красавчиком-англичанином, сука.

Он взял еще один шелковый галстук, украденный им из шкафа у Джефа, и связал ей руки. Потом нагнулся к самому ее лицу, вглядываясь в нее своими черными, горящими глазами, и усмехнулся:

— Так ты не поверила мне, когда я сказал, что тебе никогда не удастся сбежать от меня? Неужто, ты решила, что могла убить меня, а? Теперь ты мне заплатишь за это.

Вивиан хотелось бы умереть сразу, на месте. Он, выволок ее обратно в спальню, и вид кровати наполнил ее ужасом. Но у Барта другое было на уме, и Вивиан сначала даже обрадовалась отсрочке.

— У меня железное брюхо, — сказал он, указывая на рукоятку пистолета, торчавшую у него из-за пояса, и сам расхохотался своему каламбуру. — Я пару дней провалялся, но потом все прошло, и единственное, чего мне хотелось, — это заставить тебя мучиться так же, как мучился я.

«Неужели ты не понимаешь, что и так уже это сделал?» — подумала она, но ничего не могла сказать, а ее жалобный взгляд был ему уже хорошо знаком.

— Так, посмотрим. — Он сделал вид, что задумался, почесывая свою заросшую щетиной щеку. — Чем бы таким, напугать тебя пострашнее?

Взгляд его жег ее насквозь.

— Как насчет того, чтобы пустить огонька? У тебя ведь, небось, сохранились еще кошмарные воспоминания о том пожаре, который унес твоих родственников?

Она стояла, вся дрожа, а Барт тем временем свернул цигарку, прикурив ее от изящной масляной лампы, которую Чарльз поставил на столике у кровати для аромата.

— Штука в том, — проворчал он, выпуская густой клуб дыма, — что я хочу не только расквитаться с тобой, но и насолить этим чистоплюям — твоим приятелям! С той минуты, как они поселились по соседству с моим ранчо, все у меня пошло наперекосяк. Думаешь, я не знаю, что это они подговорили тебя убить меня?

Он уже почти рычал, злобно затягиваясь.

— Я их терпеть не могу! По счастью, я все тут разнюхал, в этом доме, и знаю теперь, как лучше расквитаться со всеми. То-то мы поджарим им пятки, Вив, только ты да я! То-то позабавимся! Мы ведь с тобой любили повеселиться!

Он поперхнулся, закашлялся, ткнул цигарку в тумбочку красного дерева, потом взял с нее масляную лампу. Схватив Вивиан за тонкую талию, он потащил ее за собой.

— Пошли, сука!

Вивиан оцепенела, точно она опять была в их крытой дерном землянке в Вайоминге. Она послушно последовала за ним по нескончаемым коридорам, глядя перед собой невидящими глазами. «Это всего лишь смерть, — думала она. — Все это скоро кончится. Может быть, другим удастся спастись. Как хорошо, что комнаты Джефа находятся в нижнем этаже, а все остальные переехали в гостиницу. Слуги далеко, в своем флигеле. Джеф спасет Шелби…»

Рывком, распахнув дверь, Барт вытолкнул Вивиан на лестничную площадку. Внизу, под ними, был великолепный громадный холл; над головой у них тянулась огражденная перилами галерея, надвое делившая стены. Масляная лампа в руках у Барта бросала неровные оранжевые тени на деревянные резные панели и на фамильные портреты графов Сандхэрстских. — Похоже, тут все заполыхает, как пересохшая полынь в августе. — Ухмыляясь при свете масляной лампы, Барт сдернул с нее стекло. — Просто со смеху можно сдохнуть, верно, Вив?

После того как Джеф оставил Шелби у ее двери, она не сразу легла, решив сначала проверить, всели готово на завтра. Платье ее было восхитительно, сшитое из четырех разных видов нежнейших кружев. Фату ее будет придерживать небольшая изящная диадема, принадлежавшая седьмой графине Сандхэрстской. И наконец, Консуэло подарила ей чудесное парижское белье, чтобы Шелби надела его под свое свадебное платье. Осматривая свадебный наряд, она вдруг услышала звук отъезжающего автомобиля. «Кто бы это мог быть?» — подумала она. Подбежав к окну, Шелби отдернула занавески и смутно различила силуэт мужчины, по всей видимости, Чарльза Липтон-Лайенза, выезжавшего на тарахтящей машине на длинную, залитую лунным светом подъездную аллею.

Она тотчас же встревожилась, из-за Вив. Может быть, у них что-то случилось? Может, ей нужно пойти пожелать ей спокойной ночи? Они могли бы в последний раз поболтать перед сном в постели, как они делали это каждую ночь, когда вместе жили в палатке.

Шелби, уже открыла было дверь, как вдруг призадумалась. Может быть, Вивиан уже спит. Ведь уже почти час ночи, и все они устали. Или же они с Чарльзом наслаждались друг с другом, и теперь она с упоением вспоминает об этих чудесных минутах.

«Не будь такой настырной!» — укорила себя Шелби. Но что это за запах? Без всякого сомнения, пахло дешевым, крепким табаком, и ее носик сморщился. В следующую секунду она уже поняла, что это Барт Кролл. Это казалось бессмысленным, но Шелби знала. Она выключила у себя свет и ждала, прислушиваясь. До нее долетели голоса. Дверь Вивиан распахнулась, и Шелби уловила слабый, кисловатый несвежий дух, явно исходивший от Барта.

О Господи, Вив, бедняжка! Слезы сострадания обожгли ей глаза, но плакать сейчас было некогда. Она застыла, глядя в приоткрытую дверь, как Кролл появился в коридоре с масляной лампой в одной руке, другой, волоча за собой Вивиан.

Шелби подождала, пока они не завернули за угол в конце коридора, потом наклонилась, шаря в темноте под кроватью. Под ней она хранила свое оружие из шоу «Дикий Запад». Это по большей части были ружья или короткие, с обрезанным стволом, винтовки; полковник Коди считал, что стрельба на дальние расстояния слишком опасна при таком скоплении народа. Однако у нее по-прежнему был ее винчестер, с которым она тренировалась на ранчо. Сжав губы, она решительно зарядила винтовку и, сунув, запасные патроны в карман, выскользнула за дверь.

Имение Сандхэрст было настоящим лабиринтом из коридоров и переходов, но, к счастью, за Бартом Кроллом тянулся зловонный след, не дававший ей сбиться с пути. Она шла уже через последние комнаты для гостей, когда одна из дверей неожиданно распахнулась, и это так напугало Шелби, что она подумала — у нее разорвется сердце.

— Что, ради всего святого, вы здесь делаете? Что происходит?

Это была Эдит в своем роскошном, украшенном лентами и кружевом пеньюаре. Ее длинные, белые волосы, заплетенные в косы, спускались ей на грудь.

— Что-то случилось, не так ли? Почему у вас в руках это ужасное ружье?

Шелби тотчас же толкнула ее обратно в комнату и закрыла дверь.

— Ради Бога, тише! Ваше вмешательство неуместно сейчас, ваша светлость! Здесь в замке находится человек, который всем нам желает зла. Вам нужно оставаться здесь и сидеть очень тихо, пока я… не избавлюсь от него.

— Но… это немыслимо! Вы не можете этого сделать! Нужно позвать Джеффри…

— Комнаты Джефа внизу. Этот мерзавец, пробрался в спальню Вивиан, которая рядом с моей, и держит ее заложницей. Джеф не может ни услышать нас, ни помочь, вам придется довериться мне.

Шелби снова приотворила дверь, потом обернулась к своей оторопевшей будущей свекрови:

— Вам придется признать: может быть, это не так уж и плохо, что я умею метко стрелять. Я сейчас лучше всех подхожу для этого, — пожалуй, даже лучше, чем Джеф.

Она не могла больше терять времени на пререкания с Эдит, а потому просто вышла и закрыла за собой дверь, жалея, что не может запереть вдовствующую герцогиню в ее комнате. Решимость и гнев все сильнее овладевали Шелби; она шла по запаху зловонной цигарки Кролла к небольшой дверце — она узнала в ней ту, через которую они с Джефом выходили с галереи над большим холлом.

Сердце ее сильно забилось. Сквозь тяжелую дверь до нее доносился надтреснутый голос Барта, без сомнения унижавшего и оскорблявшего ее милую, прекрасную Вивиан. Повернувшись, Шелби отыскала ближайшую лестницу и спустилась на первый этаж. Массивные двери в громадный холл были открыты; за ними она увидела отблески пламени от лампы, игравшего на деревянных, обшитых панелями стенах.

— Ну что, с чего начнем, а, Вив? — хрипло пробормотал Барт. — Может, прямо отсюда, с галереи?

Он дернул за галстук, стягивавший ее запястья, таща ее за собой вверх по ступеням. Глаза Вивиан были закрыты, а кляп заглушал ее плач.

На верхней ступеньке, к неописуемому ужасу Шелби, он поднес пламя лампы к перилам, огораживающим галерею. Огонь медленно занялся и начал распространяться, озаряя портреты Эндрю и Мишелин и их семьи.

— Ну как, нравится тебе огонек? — спросил, он Вив. — Помнишь ту ночь, когда погибли все твои близкие — как они кричали…

— Ну, все, мерзавец… — шепнула про себя Шелби. Прислонившись к косяку, она вскинула винтовку и прижала приклад к плечу. Однако в тот миг, когда она взвела курок, голова Барта дернулась. Он потянулся за своим пистолетом, озираясь в полумраке и всполохах пламени в поисках своего врага.

Сердце Шелби бешено колотилось. «Почему он ни секунды не стоит спокойно?» — в отчаянии подумала она. И тут он выстрелил, пуля чуть не задела ее.

Барт схватил Вивиан и приставил ей к голове пистолет.

— Бросай свою пушку и выходи, или я пристрелю ее! — прорычал он.

При виде своей плачущей подруги, с заткнутым ртом, связанной, дрожащей от ужаса, Шелби сразу позабыла о своем собственном страхе. Кролл не оставил ей выбора! Используя быстроту и сноровку, которую она с таким усердием вырабатывала и совершенствовала в Эрлс-Корте, Шелби при свете пламени прицелилась ему в сердце, приготовившись выстрелить, несмотря на то что малейший промах мог ранить, а может быть, даже и убить ее лучшую подругу. Щелк! Ее пуля нашла свою цель, и он откачнулся назад, увлекая Вивиан за собою в огонь, лизавший пол галереи. — Горите вы, суки! — заорал Кролл. — Я не умру! Вивиан собралась с силами и вырвалась из его мертвой хватки. Она метнулась, вытянула свои связанные руки и с силой толкнула Кролла, так что он, проломив горящую балюстраду, полетел вниз.

— Скорее, Вив! Спускайся! — крикнула Шелби. К ее облегчению, подруга послушалась, и мгновение спустя они уже были вместе. Слезы их смешивались с сажей, когда Шелби развязала Вивиан и прижала ее к себе.

— Он больше не вернется. Он умер! Мы с тобой сделали это вместе, и он никогда больше никому не причинит зла.

Эхо от прогремевших выстрелов подняло на ноги весь дом, и в коридорах уже раздавались шаги. Еще минута — и все они будут здесь, помогая тушить огонь, пока он не распространился дальше. Но кто-то уже стоял тут, молча, Эдит! — и все это разворачивалось у нее на глазах.

— Вот это да! — воскликнула вдовствующая герцогиня Эйлсбери. Она все еще прижимала ладони к ушам после оглушительного винтовочного выстрела. — Отличный номер!

Свадьбу отложили на пару дней, чтобы известить власти, убрать тело Барта Кролла, отчистить все после пожара и проветрить часовню шестнадцатого века, прилегавшую к большому холлу. Большинство гостей предупредили об отсрочке по телефону, а другие просто приехали заранее и терпеливо ждали.

Похоже было, однако, что настроение в имении Сандхэрст, скорее праздничное, чем трагическое. Барт Кролл, покушавшийся на их жизнь, был мертв, и Вивиан не придется больше нести в своей душе тяжкую ношу сознания, что она — убийца.

Словно облако открыло солнце. К тому же Шелби была теперь не только невестой, но и настоящей героиней. К своему собственному удивлению, Эдит не переставала рассказывать всем и каждому, кто только слушал ее, что Шелби спасла их жизнь, а также фамильное поместье их предков со всем его бесценным историческим наследием.

Утром в день свадьбы Мэнипенни помогал одеваться Джефу.

— Я уже говорил вам, ваша светлость, как я рад за вас обоих — за вас и за вашу невесту?

— А как же, говорил. — Джеф указал на пылинку на плече своей визитки.

— Теперь, когда у вас все в порядке и мне больше не нужно направлять вас на путь истинный, я подумываю об отдыхе.

Джеф, глядя на себя в зеркало, прикалывал белую розу на лацкан, но, услыхав это неожиданное заявление Мэнипенни, он так и застыл с ней в руках.

— Но что ты будешь делать?

— Могуя напомнить вам, что мне уже восемьдесят два года? Разве я не заслуживаю нескольких лет — или месяцев — покоя?

— Да, но я просто не могу себе представить тебя, Мэнипенни, сидящим в помещении для слуг, с закинутыми повыше ногами!

— По правде говоря… Я собираюсь вернуться в Коди, ваша светлость. Мне бы хотелось закончить мои дни, сидя на террасе ранчо «Саншайн».

Тревога и возмущение на лице Джефа смешались с завистью.

— Неужели, ты и правда собираешься так вот просто уехать и жить вдали от меня?

— Никто вам не мешает присоединиться ко мне, ваша светлость. И, должен вас заверить, я получил разрешение от будущей герцогини. Мы с нею долго обсуждали этот вопрос, и она полностью одобрила мое решение.

— Хм-м-м. — Джеф нахмурился. — Ну что ж, в таком случае счастливого пути!

Слуга отвернулся, тихонько улыбаясь про себя.

— Я благодарен вам за ваше искреннее, От всего сердца пожелание, ваша светлость. Я знаю, что нас обоих ждет большое счастье в будущем.

Джефа просто убивала мысль о том, как Бен, Тайтес, Мэнипенни и парни — все будут наслаждаться радостями на ранчо «Саншайн», тогда как он будет томиться на скачках в Аскоте.

— Знаешь что, старина, я вот думаю, не пересмотреть ли нам свои планы на медовый месяц во Франции.

— Полагаю, это вполне разумно, ваша светлость. Насколько я помню, Вайоминг просто великолепен в конце мая.

Герцог чуть-чуть улыбнулся ему:

— Именно так, хитрец, ты этакий!

Комнаты Шелби наверху были полны женщин. Мэдди, Консуэло, Вивиан и даже Эдит — все оживленно переговаривались, пока Мэг Флосс помогала Шелби одеться. Весенний день был чудесный, и воздух напоен был любовью, и радостью, и ароматами сада, доносившимися сквозь отворенные окна.

Когда невеста была готова, Вивиан вложила ей в руки букет из белых роз, полевых лилий и сирени, а остальные женщины стояли вокруг, восхищаясь ее красотой.

— Как вы, наверно, волнуетесь — ведь вы вот-вот станете герцогиней Эйлсбери! — вне себя от волнения воскликнула Мэг.

Улыбка Шелби казалась еще более сияющей, чем обычно, а ее серо-голубые глаза искрились от радости.

— По правде говоря, моя единственная мечта — стать женою Джефа. И титул герцогини — это…

Эдит вся обратилась в слух, и Шелби поправилась на ходу:

— …просто чудесная дополнительная награда! Повернувшись к Консуэло, герцогине Мальборо, она протянула руку:

— Я непременно должна поблагодарить ее светлость за искреннюю и щедрую помощь… и дружбу, предложенную так великодушно. Для меня большая честь, что вы согласились сопровождать меня в церковь в этот день.

Темные глаза Консуэло потеплели.

— Это для меня большая честь участвовать в этом торжестве. Мэдди подошла, чтобы в последний раз ласково обнять дочь.

— Ты так хороша, что мне хочется плакать, — шепнула она. — Ну а теперь мы все пойдем в церковь. Пора.

Консуэло прошла вперед посмотреть, не приехал ли ее муж, но Вивиан задержалась, оставшись вместе с Шелби, радуясь, что еще несколько последних мгновений может побыть наедине со своей подругой.

— Ты выглядишь чудесно, — сказала ей Шелби, потом подкрутила один из локонов Вив, который слегка распустился. — Как ты себя чувствуешь? Лучше?

— Я все время помню о твоем совете — напоминать себе опять и опять, что Барт был плохой человек, и я нисколько не виновата в том, что произошло…

— И что Чарльз — это не Барт. Ты только оставайся с ним подольше, и — я уверена — ты начнешь распускаться, как одна из этих роз.

— Я уже начинаю. С меня как будто… тяжесть свалилась. Мысль о том, что я отравила и убила его, ужасным грузом лежала на моей совести, и потом — эти сны и те минуты, когда я видела его в Лондоне… — Она содрогнулась от воспоминаний. — Я и правда думала, что схожу с ума!

— Но этого не случилось. И все это в прошлом. Смотри, как все замечательно обернулось, Вив! Даже мать Джефа и та теперь запела по-другому!

— Мы очень счастливы, правда?

— Без всякого сомнения.

— Чарльз был такой милый со мной в эти два дня. Он ужасно расстроился, что его не было здесь, и он не мог сам спасти меня. Он начинает понимать, что теперь для нас все переменилось к лучшему. Мои страхи исчезли. — Вивиан даже улыбнулась мечтательно, и в глазах ее засияла надежда. — Думаю, все теперь будет хорошо.

— Родная моя, я так счастлива!

Смеясь, они вытерли глаза одним носовым платочком, потом еще раз оглядели фату Шелби, и кремовое с бледно-розовым платье Вивиан, и букет, и вышли наконец в коридор, где их поджидал Фокс.

— Вы только гляньте на мою озорницу! — Он с удивлением покачал головой: — Вот уж никогда бы не поверил, что из дьяволенка-ковбоя в мохнатых меховых штанах ты можешь превратиться в герцогиню в бельгийских кружевах.

Шелби, сияя улыбкой, взяла его под руку:

— Секрет в том, что я всегда верила — я могу стать чем-то, и ничто не казалось мне невозможным или недостижимым. Почему бы не попробовать достать все звезды сразу?

— И, правда, почему бы и нет? — Фокс поцеловал ее в щеку. — Ты готова идти к новобрачному?

— Ох, папочка, я бы бегом побежала в часовню, если бы было можно!

Снизу до Шелби донеслись звуки органной музыки Баха. Крепко держа отца под руку, она подождала, пока Вивиан поднимет ее шлейф, и с радостной надеждой шагнула вперед, к новой жизни.

ЭПИЛОГ

Выходим в открытое море!

Мы в райские кущи плывем!

Но я этой ночью вереск —

Лишь вереск в сердце твоем! Но я этой ночью вереск —

Лишь вереск в сердце твоем!

Эмили Дикинсон.

— Я Шелби, беру тебя, Джеффри…

Голос ее дрожал от волнения. Каждое слово свадебного обета было полно для Шелби особого значения, как будто эта освященная веками клятва создана была только для них двоих.

Часовня была залита золотистым светом, в котором таяли, растворялись и лица гостей, и голос священника, пока не остались только Шелби и Джеф и их великая, бесконечная любовь.

— Я надеваю тебе это кольцо и беру тебя в жены, — произнес Джеф, глядя ей прямо в глаза, так что по телу у нее пробежала дрожь. — Этим златом и серебром я одаряю тебя. Телом своим я боготворю тебя…

Часовня была наполнена цветами, казалось более чудесными, чем все сокровища Вестминстерского аббатства. Здесь были, едва тронутые розовым голубые дельфиниумы, и сказочные, вьющиеся побеги водосбора, и коралловые колокольчики, а пышные, волнистые лепестки тюльпанов перемешивались с напоенными солнцем желтыми нарциссами. Алтарь с великолепной небрежностью был весь усыпан цветами: сиренью, распустившимися розами, душистым горошком, маргаритками, васильками, наперстянкой, стефанотисами и королевскими лилиями. Длинная кремовая муаровая лента обвивала каждую скамью, а банты венчали сверкавшие, как драгоценные камни, лимонные цветы первоцвета. Все это создавало впечатление роскоши и простоты одновременно.

Шелби не могла наглядеться на Джефа — так красив он был в своей элегантной визитке и свободно повязанном, в серую полоску, галстуке, а он думал, что она просто восхитительна — сияющая и женственная. Все его предки, казалось, ласково улыбались, глядя на Шелби, в ее маленькой, изящной диадеме и нежных, почти прозрачных кружевах. Даже самые именитые гости выглядели довольными теперь, когда они своими глазами увидели американскую невесту Джефа.

— Отныне я объвляю вас мужем и женой, — звучно произнес викарий, и Шелби оказалась в крепких объятиях Джефа, почти теряя сознание от счастья.

— Мы можем теперь уйти? — прошептал он. — Вдвоем? Сердце ее отчаянно забилось.

— Мэг обещала украсить наш свадебный торт фиалками из цукатов. Я должна их увидеть, прежде чем ты…

— Лучше не говори этого в церкви.

Оба они широко улыбались, повернувшись к ожидавшим гостям. Звуки «Свадебной кантаты» Баха заполнили своды часовни, а солнечные лучи и бельгийские кружева шлейфом тянулись за Шелби.

— Сколько девушек ты соблазнил, заманивая в этот бассейн? — поддразнила Шелби Джефа, который раздевался в соседней комнате. Она полулежала в украшенной изразцовыми плитками мавританской ванне, вделанной в пол его немыслимо роскошной ванной комнаты. Джеф зажег бесчисленные свечи в медных подсвечниках, и они бросали на изразцы причудливые отсветы.

Он остановился в дверях; глаза его потемнели при виде ее чудесного тела, едва различимого под водой. Каштановые локоны Шелби, так тщательно уложенные для свадьбы, были теперь свободно заколоты кверху. Душистая вода доходила ей чуть выше сосков.

— Ты клевещешь на меня, — возразил Джеф. — Я наслаждался здесь не иначе, как в одиночестве, вплоть до сегодняшнего вечера… хотя в снах, или в мечтах я, может быть, и видел тебя здесь, рядом со мной.

— Я целый день думала, не снится ли нам все это… Может ли реальная жизнь быть такой… такой…

— Неважно. Для этого нет слов. Я понимаю, так как и сам уже ломал голову над этим, но безуспешно.

Джеф снял уже с себя все, кроме белой рубашки. Ему нравилось видеть, с каким восхищением смотрит Шелби на его стройные ноги, нравилось под ее взглядом отстегивать жесткий воротничок и манжеты, расстегивать пуговицы, медленно, одну за другой.

— Я думаю, не очень-то прилично герцогине смотреть на обнаженных мужчин, — заметила она с притворной серьезностью.

Джеф подавил улыбку:

— Если ни одна из герцогинь, дававших тебе наставления, не упомянула об этом особо, тогда, по-моему, здесь нет ничего страшного.

— Так, значит, можно?

— Да, но только при условии, что обнаженный мужчина — герцог, — добавил он. — Твой собственный герцог. А не Девонширский, или Мальборо, или Кумберлендский, понимаешь?

— Чудесно!

Лицо Шелби озарилось очаровательной улыбкой. Часы на камине в спальне пробили полночь, но она нисколько не устала. Казалось, волнение этого свадебного дня способно питать ее бесконечно, не давая ей сутками сомкнуть глаз.

— Мне кажется, все это — лишь моя фантазия.

— Не думай так.

В расстегнутой белой рубашке, так что ей видна была его мощная, мускулистая грудь, Джеф принес из спальни замороженную бутылку шампанского. Он откупорил ее, направив так, чтобы пробка полетела в бассейн. Шелби, рассмеявшись, плеснула по воде, пытаясь укрыться.

— Посмотрим, хватит ли здесь места для меня?

Ее румянец был виден даже в розоватом сиянии десятков свечей.

— Во мне все смешалось, — призналась она, принимая бокал шампанского от Джефа. — Я чувствую себя очень… взволнованной и смущаюсь так, будто мы никогда еще… не были вместе, вдвоем.

— Ну, это уже было давно. Кажется, целую вечность назад! С этими словами он скинул рубашку и встретил ее робкий, неуверенный взгляд.

— Ну что, я иду? Ты, не против?

Мгновение Шелби не могла произнести ни слова. Джеф был великолепен — все тот же гибкий, могучий золотой лев, каким он представлялся ей в ту далекую ночь на ранчо «Саншайн», когда — после их приключения с выкрадыванием скота — он поднял ее на руки в кухне и унес, чтобы научить всем таинствам настоящей любви…

Увидев выражение на ее лице, он больше не мог шутить. Джеф вошел к своей молодой жене в ванну, и его крепкие мускулы чуть расслабились, когда он погрузился в теплую воду.

— По-моему, глоток шампанского тебе просто необходим, чтобы ты не волновалась так, перед своей первой брачной ночью, шалунишка!

Когда оба они уже держали высокие хрустальные фужеры с мерцающим золотистым напитком, Джеф тихо сказал:

— За лучший день в моей жизни и за будущее, которое обещает быть таким прекрасным! Я люблю тебя, Шелби, и сделаю все, чтобы ты была счастлива!

Скрытое значение его слов дошло до нее. Они чокнулись и выпили, и тотчас же маленькие шипучие пузырьки словно вскипели у нее в крови.

— Уф! Это, наверное, какое-то особенное шампанское! Оно действует мгновенно!

— Тогда, может, лучше мне не наливать тебе больше. Я вовсе не хочу, чтобы ты напилась до бесчувствия.

Она крепче сжала ножку бокала и сделала еще глоток.

— Я тоже хочу сказать тост. За лучший день в моей жизни, который превратит ее в нашу жизнь! Я собираюсь стать очень хорошей герцогиней, чтобы тебе не пришлось больше ничем жертвовать ради моего счастья.

Они, молча, задумчиво, отпили из своих бокалов, и пальцы Джефа легонько коснулись ее груди под водой. Тело его тотчас же откликнулось на это прикосновение.

— Прежде чем мы устремимся вперед, к нашему… хм, великолепному финалу, я должен сказать тебе, что я решил — оба мы заслуживаем некоторой отсрочки и отдыха от всей этой аристократической чепухи.

— Ты имеешь в виду наш медовый месяц во Франции?

— Медовый месяц — да, во Франции — нет.

Он обхватил руками ее тоненькую талию и притянул ее ближе, так что они качнулись, столкнувшись друг с другом. Это была мучительная, сладкая пытка.

— Мэнипенни убедил меня, нет, упросил, чтобы я отвез тебя на лето в Вайоминг.

— Мэнипенни? — в недоумении откликнулась она. — Но ведь Перси хочет отдохнуть и уйти со службы! Он уже предвкушает спокойствие и тишину. Просто не верится, чтобы он стал убеждать тебя, и уж тем более, упрашивать…

— Ну ладно, не важно. К тому же я не думаю, чтобы мы обязаны были проводить этот сезон в Лондоне. Люди поймут, что ты скучаешь по Вайомингу и не можешь сразу привыкнуть ко всему.

— Сперва, ты все свалил на Мэнипенни, а теперь на меня! — Она попыталась сдержать улыбку. — Я поеду с вами на ранчо в наш медовый месяц, ваша светлость, но только если вы, окажетесь достаточно мужественны и признаетесь вашей жене, и герцогине, что это вы невыносимо скучаете по Вайомингу.

— Еще бы, ведь я не был там гораздо дольше, чем ты.

— Так ты обещаешь?

— Не так-то это просто, ваша светлость.

Джеф уже смеялся, держа ее в воде у себя на коленях, и прикосновение к его груди ее нежных грудей сводило его с ума.

— Да, обещаю, но лишь потому, что знаю — ты дашь мне еще множество обещаний сама, прежде чем закончится эта ночь! Ха-ха-ха!

Он дьявольски расхохотался, точно отчаянный пират-головорез, на юте своего корабля.

— Надеюсь, слуги не услышат тебя, дорогой, — пожурила его Шелби. — А то они еще долго будут шептаться.

Хмыкнув, он нашел кусок душистого, пахнувшего миндалем мыла и принялся намыливать ее плечи, руки, потом все тело. Какое острое, чувственное наслаждение!

— Чудесно! — пробормотала она. — Мы должны заниматься этим часто.

Они по очереди намыливали друг друга — медленными, ласковыми, искусными, возбуждающими касаниями, обсуждая планы на будущее. Предвкушение чувственного восторга усиливалось, и Джеф повернул краны, чтобы пустить в ванну еще горячей воды.

Когда оба они уже блестели от чистоты, лихорадочно возбужденные глаза Джефа сладострастно сверкнули.

— Иди сюда, мой маленький Дикий Цветок! Взволнованная, Шелби села на его ноги сверху, и руки его ласково и призывно сжали ее бедра. Уже не смущаясь, она обвила шею Джефа руками и стала целовать его в глаза, и в нос, и в щеки, и, наконец, в губы, которые она так любила. Из горла у Джефа вырвался тихий звук —нечто среднее между рычанием и стоном, и он поцеловал ее глубже, обхватывая и раздвигая языком ее губы, стараясь слиться с ней как можно полнее.

— Господи, как же я тосковал по тебе!

— Ты говорил об этом и раньше, — выдохнула она, — но, может быть, теперь, когда мы поженились, тебе не придется тосковать по мне.

Поцелуи его, казалось, сжигали влагу на ее шее, на горле, груди, и она поднялась на колени, полнее подставляя его губам свое тело. Они целовались неистово, долго, наслаждаясь своей ненасытностью. Она закинула назад голову, и он быстрыми, скользящими поцелуями покрыл ее горло и плечи, прильнул ртом к ее затвердевшим соскам.

Чувствуя интуитивно, что это доведет ее до высшего, немыслимого блаженства, он втягивал губами, и гладил, и ласкал ее груди. Они набухли, откликаясь на его прикосновения, я Шелби чувствовала, как и внизу у нее все набухает тоже.

— О… Джеф! Что это… как…

Ее пальцы судорожно ласкали его грудь, наслаждаясь шелковистостью влажных волос и его гибкостью и силой, грезившимися ей днем и ночью. Неужели это возможно, и ничто больше не разлучит их? Слезы катились у нее по щекам. Шелби нагнулась, прижимаясь к стальному стержню его члена, беззвучно моля о свершении.

Джеф входил в нее медленно, томительно, дюйм за дюймом.

— О! — вскрикнула Шелби, и вспыхнувший на мгновение страх тотчас же сменился могучей лавиной страсти. Вода поддерживала их тела, придавая всему новые краски, и Шелби с легкостью взлетала и опускалась, повинуясь мощным толчкам.

Свечи отбрасывали танцующие золотистые блики на отделанные плитками стены и на молодых новобрачных — герцога и герцогиню Эйлсбери, — слившихся в сладостной пытке. Они целовались, упиваясь друг другом, потом взгляды их встретились — в них было вечное, непостижимое познание. Все стремительнее, все яростнее и неотвратимее надвигался финал — эта мгновенная смерть, столь мощно и безудержно утверждающая жизнь. Когда они, задыхаясь, достигли, наконец края ослепительной бездны, могучий взрыв устремил их вверх, в вышину, в космическую звездную высь.

Прогуливаясь по просторной, безукоризненно чистой палубе нового пассажирского парохода, Шелби закрыла зонтик и подняла свое личико к июньскому солнцу. Океан простирался до самого горизонта, напоминая ей о безбрежных прериях ее детства. «Скоро, — подумала она, — я снова увижу Коди… и горы, и наше ранчо, и всех наших друзей…»

Сколько бы ни представляла себе Шелби их возвращение домой, ее всякий раз охватывало восторженное нетерпение. Какое чудесное лето ожидает их с Джефом!

— Ваша светлость, — тихонько проговорил стюард рядом с ней, — не желаете ли чего-нибудь прохладительного?

— Нет, благодарю вас, мистер Коллинз.

Она повернулась к нему. От модной, элегантной прически до подола своего нового парижского платья Шелби вся словно дышала изяществом, обаянием и кротостью изысканной и благородной молодой дамы.

— Это правда, что мы можем пристать к берегу завтра вечером?

— О, думаю, да. — Он кивнул головой. — Мы надеемся проделать это первое плавание в рекордно короткий срок.

Громадные пароходы, строившиеся в начале нового века, становились, казалось, быстроходнее с каждым новым переходом через Атлантику. Теперь уже не было ничего необычного в том, чтобы добраться из Европы в Северную Америку менее чем за неделю. Шелби подумала, как им повезло, что они живут в такой прогрессивный век. Почему бы им с Джефом не путешествовать из Лондона в Вайоминг так часто, как они только пожелают? Светское английское общество вряд ли будет скучать по ним!

— Могу я еще чем-нибудь быть вам полезен, ваша светлость? — спросил стюард, прежде чем отойти.

— Да. — Она улыбнулась ему сияющей улыбкой. — Вы случайно не видели моего мужа? Я оставила его в курительной комнате.

Вид у Коллинза был не слишком уверенный.

— Я… Возможно, я видел его светлость на солнце, на верхней палубе, он, кажется, дремал.

Шелби тихонько улыбалась, отправившись на поиски Джефа. Пока что они еще играют свои роли герцога и герцогини, но скоро они уже будут на ранчо, в своей старой привычной одежде, скакать верхом, устремляясь к подножию гор. Это поразительно, но, казалось, с помощью любви и уступок они с Джефом смогут воплотить все свои мечты в действительность.

«Это не просто удача, — думала Шелби, проходя вдоль ряда палубных шезлонгов, где пассажиры грелись на солнышке. — Счастливые случайности сходятся, когда ты действуешь, а не сидишь сложа руки». Ее несгибаемое упорство уступило место вере: вере в Бога, в саму себя, в Джефа и в чудо и величие их любви.

Приближаясь к последним шезлонгам, Шелби подумала, уж не ошибся ли Коллинз. Джефа нигде не было видно. Она, уже собиралась было повернуть назад, когда заметила мужчину, сидевшего в соседнем шезлонге. Лицо его было прикрыто широкополой стетсоновской шляпой, но что-то в нем показалось ей знакомым.

Он был в белой рубашке с запонками, в безукоризненных темных брюках и прекрасных туфлях. Руки он скрестил на груди; на одном из его длинных, изящных пальцев поблескивал перстень с печаткой.

У Шелби даже сердце защемило от радости. Смахнув слезы, она присела на краешек соседнего шезлонга, положила свой легкий кружевной зонтик и с минуту смотрела на Джефа.

Он шевельнулся, и Шелби наклонилась и приподняла край белой стетсоновской шляпы, так чтобы он мог увидеть ее. В глазах ее блеснули искорки.

— Герцог Эйлсбери, не так ли?

Джеф хмыкнул и потянулся, ласково проведя пальцами по ее щеке.

— А вы, случайно, не слыхали о некоем, с весьма сомнительной репутацией, шулере, известном как Койот Мэт?

— Но ведь не опустится же ваша светлость до того, чтобы общаться с подобными людьми?

Он притянул ее к себе, накрыл их лица ковбойской шляпой и прошептал:

— Опуститься? Я ничего не желал бы больше! Они рассмеялись, и губы их слились в поцелуе.

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Так много моих читателей написали мне, чтобы сообщить, как им понравился «Огненный Цветок» — история родителей Шелби. И я хочу, чтобы вы знали, как я дорожу каждым вашим письмом. Мне больно признаться, что некоторые из них потерялись, прежде чем я успела на них ответить. Многое произошло в семье Райтов и Хантов в 1993 году: в апреле мы пережили горе — умер мой отец, а в мае мой муж получил степень (Джим — преподаватель истории), и в сентябре мы переехали в Суз-Сити, поближе к моей матери. Из-за всех этих событий я не могла так много и плодотворно работать, как раньше, и кое-что из моей корреспонденции куда-то затерялось. Если среди этих утерянных было и ваше письмо, я искренне прошу у вас прощения и надеюсь, что вы поймете и простите меня.

Поскольку вам понравились исторические примечания в конце романа «Огненный Цветок», я подумала — не стоит ли добавить кое-какие и здесь. Благодаря чудесной поездке на Запад, давшей мне некоторые ранее неизвестные материалы о городке Коди и Вайоминге, я смогла внести в книгу немало подробностей о постепенном развитии города. Хочу сообщить также, что Коди продолжает расти и процветать и насчитывает теперь более восьми тысяч жителей. Мы с Джимом много часов провели в удивительном «Историческом центре» Баффэло Билла, который включает в себя четыре совершенно особенных, неповторимых музея Запада, и мы останавливались в собственных апартаментах полковника Коди, в до сих пор еще действующем отеле «Ирма»!

Многие из героев романа существовали на самом деле: Джейкоб Швуб, Этта Фили и все выведенные в романе актеры из шоу «Дикий Запад». События, происходившие при открытии отеля «Ирма» запечатлены со всей точностью, и я старалась придерживаться этих подробностей.

Хочется упомянуть также, что дом, где жила семья Шелби в Дэдвуде, имеет реальный прототип — это дом Ддамсов, восстановленный несколько лет назад и превращенный теперь в гостиницу. Он просто изумителен!

Что же касается той части книги, где действие происходит в Англии, то труппа «Дикий Запад» действительно приезжала туда на гастроли и провела там те несколько недель, на которые в романе я поселила артистов в Эрлс-Корте. Крушение поезда, когда погибла лошадь Коди и была ранена Анни Оукли, произошло на самом деле, так что обстоятельства, созданные мною для Шелби, теоретически могли существовать!

Новые король и королева в действительности присутствовали на представлении «Дикого Запада», как это и описано в романе, 14 марта 1903 года.

Баффэло Билл состарился, долги его росли, и он попытался вкладывать деньги от представлений своего шоу в дело. Анни Оукли никогда больше не участвовала в шоу. В 1912 году, когда Коди было шестьдесят шесть лет все его имущество пошло с молотка на уплату кредиторам. Позднее он организовал синематограф, развлекавший зрителей фильмами о войнах с индейцами, и разъезжал вместе с бродячими цирками, надеясь увеличить доходы. Здоровье его начало заметно сдавать, и он умер в 1917 году, я январе, в Денвере. Хотя полковник Коди и хотел, чтобы его похоронили в Коди, в Вайоминге, он обрел вечный покой на горе Лукаут в штате Колорадо.

Консуэло (Ваидербильт), очаровательная герцогиня Мальборо, была реальным историческим лицом; такими же реальными лицами, был и герцог и герцогиня Девонширские. Консуэло может снова появиться на страницах книги, — которую я напишу, когда закончу следующую — вместе с Адамом Равено, виконтом Торнклифским.

И еще одно замечание для окончательной достоверности: да, это правда, предком Джефа, чрезвычайно на него похожим, был Эндрю Уэстон, граф Сандхэрстский, герой моего романа «Битва за любовь», действие которого происходит в 1532 году.

Не забыла ли я чего-нибудь? В 1994 году я работала без передышки. Я закончила свой роман «Повеса» — захватывающую историю о Нейтане Равено и Адриенне Бовизаж (потомках прежних героев и героинь). Действие происходит в 1818 году в Англии и на экзотическом, тогда еще британском, острове Барбадос и, я уверена, что вы полюбите роман так же, как и я. Теперь я вернулась к эдвардианским временам и пишу роман из той же серии, что и «Повеса», историю Адама Равено — «Буря». Любопытно, что вы уже встретились с ним раньше на страницах романа «Дикий Цветок».

Я дорожу каждым из ваших писем и всеми добрыми пожеланиями и напутствиями, которые вы присылаете мне, — я словно чувствую идущие от них ваше тепло, внимание, заботу. Продолжайте читать мои книги, а я буду продолжать их писать.

Синтия Райт Хант

Суз-Сити, Айова

1

Архитектурный стиль начала XVIII века, времен царствования в Англии королевы Анны (1702-1714).

2

Мебель, названная по имени Томаса Чиппендейла (1718-1779), известного английского мебельного мастера, создавшего образцы мебели в стиле рококо.

3

Анни Оукли (1860-1926) — знаменитая американская актриса, прославившаяся тем, что могла несколькими пулями пробить игральную карту, когда кто-нибудь подбрасывал ее в воздух.

4

Девушки Гибсона — стиль идеальной молоденькой американки конца XIX века, названный так по картинам художника Чарльза Д. Гибсона

5

Название ранчо «Саншайн» (Sunshine) в переводе с английского означает «Солнечный свет».

6

карточная игра.

7

Новая Англия — штаты Мэн, Нью-Хэмншир, Вермонт, Массачусетс, Род-Айленд и Коннектикут.

8

Бизон — печать полковника Коди — Баффэло Билла, так как имя Баффэло (Buffalo — англ.) в переводе с английского означает «бизон», или «буйвол».

9

Мейфер — фешенебельный район Лондон

10

He правда ли? (.франц.)

11

Нет, это не так! (франц.)

12

Бог мой (франц.).

13

Ты права (франц.)