Глава 13

Июль 1864 года

Пэйс старался терпеливо сидеть в кресле около постели матери, но его взгляд постоянно странствовал то к окну, то к двери. Рука болела, но это был пустяк по сравнению с прежней болью. И меньше она болела из-за женщины, которая была где-то рядом, но избегала его.

– Тебе надо бы съездить повидаться с Джози и ребенком, – сказала мать, – может быть, ты сумеешь ее убедить, как глупо жить в гостях, когда ее дом здесь. И что скажет Чарли, когда вернется, а жены нет?

Пэйс знал, что мать брюзжит больше потому, что Чарли ничего не пишет, чем по поводу отсутствия Джози, но не возразил.

– Съезжу сегодня вечером, мама. Как бы то ни было, я хочу посмотреть на свою племянницу, прежде чем снова уеду.

– Уедешь? – Вид у нее стал встревоженный. – Куда? Ты недалеко уедешь с такой-то рукой, а?

Пэйс нетерпеливо вытянул раненую руку. Он уже снял повязку, и все время старался разрабатывать мышцы, но рука плохо слушалась.

– Все будет отлично, мама. Просто надо немного поупражняться. Дора прекрасно ее залечила.

Он не ответил на вопрос, но мать этого не заметила. Теперь, когда он заговорил о Доре, мысли миссис Николлз потекли в другом направлении.

– Не знаю, чтобы я делала без этой девушки. Эти черные теперь гроша ломаного не стоят, бездельники. Я уже говорила твоему отцу, что их всех надо продать, но он и слышать об этом не хочет.

Пэйс знал, что мать не разговаривала с отцом уже несколько лет. Очевидно, этот разговор произошел лет десять назад. Тогда, помнится, его родители очень часто спорили относительно слуг.

– Мама, да почти уже некого продавать. И понятия не имею, где можно нанять работников. Дора не в состоянии делать все сама.

– Позови ее сюда, ладно? Я хочу, чтобы сегодня к обеду испекли булочки. Мне до смерти надоел кукурузный хлеб.

Харриет Николлз рассеянно расправила покрывало, стряхивая воображаемые соринки, и разгладила простыни, не глядя в глаза сыну.

– Я им передам на обратном пути, – ответил он успокаивающе. – Зачем заставлять Дору бегать вверх-вниз, только чтобы сказать о булочках.

– Но Дора всегда ко мне заглядывает в это время дня, – брюзжала Харриет. – Что ее могло задержать?

Пэйс прекрасно знал ответ на этот вопрос. Решив, что на сегодня мать имела уже достаточно посетителей, он поднялся и направился к выходу.

– Я, наверное, сейчас встречу Дору, мама. А ты успокойся и побереги себя.

Взгляд Харриет сразу же устремился к сыну, стоявшему у порога.

– Ты с каждым днем все больше похож на дедушку. А он был воплощением зла, – заявила она.

– Знаю, мама, – терпеливо отвечал на это Пэйс, – а ты все же успокойся.

И он вышел, кипя от бесцельности посещения и со свербящим чувством, что ему чего-то не хватает. Он никогда особенно не рассчитывал на ласку матери и никогда ее не видел, так что обычно выходил от нее почти с облегчением. И поэтому не понимал, почему сейчас ему так не по себе. Может быть, его рана требует большего внимания, чем ей оказывают. Но если так, то это просто глупость. Он мог голову себе разбить о плиту, а мать бы все равно ничего не заметила.

Пэйс нашел Дору в кухне. Она что-то размешивала в кастрюле. Ему сильно захотелось пошвырять о стены посуду и вообще разозлиться как следует, потому что здесь место не Доре, а рабам, но он подавил это желание. Пэйс уже как-то пообещал себе, что будет лучше владеть собой в ее присутствии. Он взрослый человек, опытный адвокат, офицер армии. Надо быть дисциплинированнее по отношению к этой худышке.

– Мама ждет тебя. Ты бы лучше поднялась к ней прямо сейчас. А где кухонная прислуга? Она хочет, чтобы к обеду подали булочки, а не кукурузный хлеб.

Дора тщательно поскребла деревянной ложкой о край кастрюли, чтобы очистить, и положила ложку на блюдце. Потом так же тщательно вытерла руки о полотенце и лишь тогда взглянула на Пэйса.

– Отнеси ей пока лимонаду. У меня не очень хорошо получаются булочки на дрожжах, но постараюсь. Но только уж не жалуйся, если ими можно будет играть в мяч.

Пэйс метнул на нее обиженный взгляд. Иногда, вот как сейчас, у него возникало такое чувство, словно она совершенно не изменилась внешне со дня их первой встречи. Дора была все такая же серая, хрупкая, будто воробей, состоящая из огромных глаз и взъерошенных перьев, ничем не приметная для взгляда. Но он видел и как она вспыхивает румянцем, и слышал ее смех, и задорный голосок, и песни. А сейчас под ее серым оперением он угадывал женское тело. И поэтому все в ней его сейчас злило и раздражало.

– Я вовсе не прошу тебя печь булочки. Ведь у нас еще остались кое-какие слуги, разве нет? Просто скажи, чтобы испекли. Что касается меня, то я, очевидно, уеду, так что обо мне не беспокойся.

Глаза ее тревожно расширились.

– Куда ты едешь? Рука у тебя еще слишком слаба, чтобы удержать поводья. И Солли сейчас в поле на работах и не сможет отвезти тебя.

Пэйс сморщился и пошел к двери.

– Ты мне не мать, Дора. Я сам о себе позабочусь.

И хлопнул дверью. Да, черт возьми, она ему не мать. Да ему сейчас мать и не требуется. Ему женщина нужна. Вряд ли Джози любезно предложит ему свои услуги, а в его теперешнем настроении небольшая любовная интрижка не повредила бы. А больше у него здесь знакомых нет. Может быть, ему поехать в Луисвилл, к проститутке? Но не хватит ли Дору удар, если она узнает об этом? Да не котенок же она, в самом деле, если думает, что он просто уехал покататься.

Он сумел-таки устроить так, что Джексон записался в армию, просто-напросто послав его к рыбачьим хижинам. Рыбаки переправили его через реку и привезли обратно. Идти к Энндрьюсам ему по такой жаре не хотелось. И вообще, если он хочет снова вернуться в армию, то придется вскоре сесть на лошадь; и почему бы сегодня не потренироваться в езде? Нынешний день такой же подходящий, как все прочие.

Он видел, что отец выехал из дому рано утром, так что не ожидал вмешательства с этой стороны. Пэйс даже не ел сейчас в столовой, чтобы лишний раз с ним не встречаться. Он уже узнал от Джексона, Доры и во время своих кратких наездов в город, что отец сильно недолюбливает солдат Союзной армии, которые завладели властью в штате. Пэйса, привыкшего к постоянным разногласиям, это совсем не тревожило, но ему не хотелось беспокоить других домочадцев стычками с отцом.

Пэйс постарался здоровой рукой надеть седло на одну из самых смирных кобыл, выругался, когда долго не мог с должной ловкостью подтянуть подпругу, но постепенно ему это удалось. Он надеялся также, что вполне сумеет овладеть мышцами до тех пор, когда это станет необходимостью, а пока смирился, ведь он вообще мог остаться без руки, а то и погибнуть.

К тому времени как кобыла была полностью оседлана и взнуздана, пот катил с него градом и он бы с большей охотой повалился на постель, а не ехал бы, со всеми мучительными трудностями, навестить Джози. Но нет, он не поддастся слабости. Рука подживает. Пора жить прежней жизнью сильного человека.

Он знал, что во дворе встретит Дору, когда будет выводить лошадь из конюшни. У Доры была удивительная способность знать, где он и что намерен делать. Пэйс надеялся, что вид у него будет вполне уверенный. Лошадь капризно загарцевала в сторону, словно отвыкла в последнее время от седока, и Пэйсу пришлось пустить в ход все силы, чтобы, действуя одной рукой, подвести ее к живой изгороди и известить Дору:

– Еду повидаться с Джози и ребенком. Может быть, что-нибудь хочешь передать?

Кобыла натянула узду, и Пэйс заскрипел зубами от боли, но перед Дорой он никак не мог выказать и малейшей слабости, хотя она уже видела его в самом неприглядном положении.

– Но Джози ты там не застанешь, – ответила она спокойно, сложив руки на фартуке. – Она гостит у своих кузин в Цинциннати. Хотелось бы, конечно, чтобы она взяла с собой Эми и Деллу, а не оставляла их в доме матери, но, наверное, было бы ошибкой перевозить Деллу на тот берег.

Она с тем же успехом могла огреть его по голове дубинкой. Он затратил такие неимоверные физические усилия, пока седлал лошадь, и все это, чтобы увидеть женщину, которая в отъезде.

Он разозлился, глядя на Дору сверху вниз:

– Почему же ты мне ничего об этом не сказала заранее?

– Но ты не спросил. Поцелуй за меня Эми. Я по ней скучаю. – И, повернувшись, Дора пошла к дому.

Пэйс готов был ее убить. Пот заливал ему глаза. Рука болела, словно от вывиха, и лошадь, эта проклятая скотина, намерена была припуститься галопом. А Дора так спокойно повернулась и ушла, словно ей совершенно безразлично, что он себя просто убивает.

Да она поэтому и ушла, конечно. Чертыхаясь, Пэйс отдался на волю лошади. Уж если он так сильно выложился, то по крайней мере увидит хоть свою племянницу. Бессмысленно стараться понять такую женщину, как Дора. Да ведь он сам приказал ей не лезть в его дела, вот она и не лезет. Он не мог заподозрить ее в злом умысле заставить его страдать. Нет, он сам во всем виноват.

К тому времени как он снова поставил лошадь в стойло, Пэйс изнемог до последней крайности. Он не знал, когда физически оправится от этой трудной поездки, но ждать у моря погоды больше нельзя. Он должен вернуться в свой полк, и поскорее. Спустившись с лошади, он на мгновение прислонился лбом к седлу, чтобы оставить здесь всю боль сегодняшнего дня, и когда рядом раздался тихий голос, он не вздрогнул. Каким-то непостижимым образом он чувствовал, что Дора обязательно появится.

– Покажи, как надо чистить лошадь. Твой отец уже лег спать, а грума нигде не видно.

Пэйс мысленно выругался. Не поднимая головы, он обиженно ответил:

– Убирайся, Дора, отсюда.

– Да, ты стал очень разговорчив. Дора подошла сзади и стала, внимательно рассматривать упряжь.

– Как это вынуть? Или сначала надо снять седло? Если бы настал его последний час на земле, он и тогда бы не доверил этой пигалице заботу о лошади. Осторожно опустившись на колени, отвыкшие от верховой езды, Пэйс отстегнул подпругу.

– Я договорился, чтобы в субботу утром меня отвезли на станцию. Я бы попрощался с матерью, но, боюсь, она меня не поймет. Объясни ей все после моего отъезда, ладно?

Пэйс даже не взглянул на нее и не видел, как она поражена.

– Ты хочешь сказать, что возвращаешься во Франкфорт к своей адвокатской практике?

Оба знали, что поезд во Франкфорт не ходит. Пэйс на нее по-прежнему не смотрел.

– Какой практике? Наш блестящий полководец практически держит правительство в заложниках. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь из властей будет разговаривать с офицером федеральной армии? Я еду туда, где смогу быть полезен. Армия окружила Атланту. Как только она будет взята, войну можно считать выигранной.

– Но ты еще недостаточно окреп для военной службы! Какое значение для тебя могут иметь лишние несколько выстрелов? Это самоубийство уезжать на позиции в таком состоянии.

В ее голосе явно звучал страх, но он пренебрег. Хотя знал, что Дора редко выражает свои чувства.

– Не будь смешной, Дора. Неужели ты думаешь, что вся армия состоит из самоубийц? Я же офицер. Я оставил на фронте людей, которые от меня зависят. Дело не в том, сколько выстрелов я еще сделаю. Мое присутствие существенно повлияет на обстановку.

Пэйсу, наконец, удалось стащить седло на землю. Затем он взял скребницу и щетку и начал чистить лошадь.

– Нет, не теперь, – прошептала Дора. Пэйс старался не замечать, как она взволнована, но по телу прошла дрожь. Она говорила так, словно знала нечто ему еще неизвестное. Но он не желал поддаваться ее сверхъестественным способностям провидеть события.

– Ты же не в силах еще ехать, – яростно возразила Дора через минуту, – останься еще на несколько дней. Если они могли обходиться без тебя все эти недели, то, конечно, подождут еще немного.

Он слишком устал, чтобы продолжать глупые препирательства. Дора маячила где-то, но Пэйс ощущал ее присутствие так остро, словно девушка приросла к нему. Она смущала его. Дора должна смеяться и петь, как в тот день, когда он впервые ее увидел. Нет, не должна она стоять рядом и ломать в отчаянии руки и волноваться из-за ублюдка вроде него. Но его голубая птица уже давно улетела, а на ее месте оказалась вот эта встревоженная женщина. Он знал, что духов она не употребляет, но мог чувствовать запах ее свежей кожи. Наверное, она только что мылась. Одна лишь мысль об этом уже его воспламенила. Она была женщиной, а он стоялым жеребцом. Нет, надо выгнать ее отсюда и как можно скорее.

– Я уезжаю, Дора, вот и весь сказ. И убирайся отсюда, пока я как следует не разозлился.

– Неужели нет ничего на свете, что заставило бы тебя пробыть здесь еще несколько дней? – прошептала Дора. – Неужели ничего?

Пэйс фыркнул. Ну, она сама напросилась.

– Ничего, кроме женщины. Мне до чертиков нужна женщина и прямо сейчас. И если ты не желаешь предложить себя, тогда убирайся с дороги.

Он спиной почувствовал, как Дора подалась назад, и угрюмо улыбнулся. В городе Пэйс никого не нашел, но в военном лагере их предостаточно. И как только он получит хоть небольшое облегчение, то отделается от всех своих смешных мыслей на ее счет. А пока необходимо только, чтобы эта маленькая ведьма не попала под копыта лошади.

– Ну, ж-женщину тебе будет не слишком трудно отыскать, – запинаясь, ответила Дора откуда-то сзади.

Черт возьми, она все еще здесь. Пэйс посильнее стегнул кобылу.

– Да мне не нужны городские заезженные клячи, если ты это имеешь в виду. В лагере есть женщины. А теперь, Дора, проваливай. Я не в настроении вести с тобой спор.

– Но ты должен остаться, – прошептала Дора испуганно, но решительно. – Есть же способ задержать тебя здесь. Только на несколько дней. Вот и все.

Да, дело затягивается. И главное, без всякого смысла. Какая разница – несколько дней больше или меньше? Он чувствовал себя безмерно усталым, чтобы видеть во всем хоть какой-то здравый смысл.

Не думая, что делает, Пэйс повернулся, опустил плеть и направил лошадь на Дору, заставив ее прижаться к стене конюшни. Рука болела уже адски, но он слишком был зол, чтобы обращать на это внимание. Сейчас он ее поймает на слове. Дора глядела на него так, словно он спятил. Возможно, так и есть, но ему безразлично, если и так.

– Да, ты можешь сделать так, чтобы я остался. Если пойдешь дорожкой, которая начинается вот здесь.

Он наклонился и прижался ртом к ее губам. Причем изо всей силы, так, как обращался только с лагерными потаскушками, но это неистовство говорило и о голоде, и об отчаянии.

Она была слишком нежная и маленькая. Пэйс почувствовал себя медведем, насилующим ягненка. Он почувствовал на губах легкое дыхание Доры. Что-то заставило его замереть. Неистовая сила поцелуя заставила ее отвечать. Он ожидал, что девушка закричит. Он почувствовал искусительное, вопрошающее прикосновение в ответ. Пэйс безжалостно впился ей в губы.

Когда ее пальцы испуганно замерли на его рубашке, Пэйс потерял рассудок. Он зарылся здоровой рукой в ее волосы, чтобы стало удобнее длить поцелуй. Он укусил ее губу, и когда она удивленно открыла рот, проник туда языком. Она вздрогнула и тихо вскрикнула, но пальцы уже плотнее и спокойнее вцепились в его рубашку.