Глава 30

Раздевшись до мягкой фланелевой сорочки, Элисон торопливо, пока не остыла вода в кувшине, умылась. В камине горел торф, но тепло не достигало отдаленных уголков хозяйской спальни, отличавшейся внушительными размерами, и ей не терпелось забраться в старомодную кровать с высокими стенками, куда горничная положила горячие кирпичи, чтобы согреть простыни.

Обставляя эту комнату, Элисон заботилась главным образом о тепле. Деревянные панели, окружавшие кровать с трех сторон, преграждали путь сквознякам, а четвертую сторону она велела завесить тяжелыми драпировками из бледно-голубого бархата. На узких окнах висели занавески из той же ткани, отделанные серебряной бахромой и кистями. Единственный приличный ковер, имевшийся в башне, Элисон велела постелить в комнате Рори. Она собиралась приобрести еще один ковер, чтобы прикрыть холодные половицы у себя в спальне, но выговор, который устроил ей Рори по поводу счетов, поколебал ее решимость.

Может, если заказать ковер местным ткачам, он одобрит это излишество? Лучше потратить деньги здесь, где они так необходимы, чем обогащать лондонских купцов, которые не упустят своей выгоды.

Удовлетворенная компромиссным, как ей казалось, решением проблемы, Элисон потянулась за лентой для волос. Она завязывала бант, когда дверная ручка, щелкнув, повернулась.

Рори вошел и притворил за собой дверь. Изящный силуэт Элисон с поднятыми кверху руками четко вырисовывался на фоне пламени. Тонкое белое одеяние не скрывало очертаний ее тела, и Рори затаил дыхание при виде изменений, которые претерпела ее стройная фигура.

Высокая грудь Элисон еще больше округлилась, на месте некогда плоского живота появилась небольшая выпуклость. Она была так прекрасна, что его грудь мучительно напряглась от стесненного дыхания и рвущихся наружу слов. Боль была так сильна, что он не мог больше сдерживаться.

– Не надо, – хрипло вымолвил он, двинувшись к ней. – Не убирай волосы.

Элисон опустила руки, и каскад смоляных локонов обрушился на ее плечи и грудь. Пристальный взгляд Рори испугал ее. Она не понимала, как один и тот же человек мог нежно обучать ее искусству любви, а затем жестоко обидеть. Не знала, который из этих двух Рори стоит перед ней сейчас. Сердце ее колотилось, как у испуганного кролика, пока она молча ждала, вглядываясь, в его лицо с трепетной надеждой.

Не отрывая от нее глаз, Рори осторожно накрыл ладонью ее живот.

– Ты хоть представляешь, какая ты красивая сейчас?

Элисон вскинула черные ресницы, пораженная столь неожиданным заявлением. Она никогда не считала себя красивой. Собственно, она редко задумывалась над своей внешностью, но теперь, когда она становится толстой и бесформенной, о какой красоте может идти речь? Секунду-другую она вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, чем продиктованы его слова.

– Ты предпочитаешь полных женщин? – наконец спросила она с искренним любопытством. Розовая канарейка была значительно пышнее, чем она. Видимо, это то, что ему нравится.

Рори не мог не улыбнуться, поражаясь ходу ее мыслей. Любая другая женщина удовлетворилась бы комплиментом, но Элисон желала знать его причину.

– Я предпочитаю тебя, такую, как ты есть, без всяких исключений и добавлений. Возможно, я несколько пристрастен, но, на мой взгляд, ты самая красивая женщина на свете. И мне, как и всякому эгоистичному и самодовольному мужчине, нравится видеть, как мой ребенок растет в твоем теле.

Улыбка Элисон могла бы затмить солнце. Ладонь Рори бережно покоилась на ее животе, и она не стала противиться, когда другая рука обвила ее спину, предлагая поддержку. Этот жест напомнил ей прежние времена. Дивясь такой перемене, Элисон откинула назад голову, вглядываясь в его черты, казавшиеся особенно резкими из-за легкой поросли щетины, успевшей пробиться с утра. Подняв руку, она коснулась кончиками пальцев чувственного изгиба его нижней губы и снова улыбнулась при виде его настороженного выражения.

– Вы пьяны, милорд?

Рори на секунду задумался, прежде чем ответить.

– Пока нет. Но я уступил свою комнату Дугалу и его новобрачной. Если ты хочешь, чтобы я ушел, мне придется спуститься вниз и присоединиться к гулянке.

Лоб Элисон пересекла тревожная морщинка, и Рори поспешно опустил руки, предоставив ей свободу действий.

– Я ни к чему тебя не принуждаю, девонька. Если ты хочешь, чтобы я ушел, только скажи.

Лишившись его согревающих объятий, Элисон ощутила озноб. Ей отчаянно хотелось снова оказаться в его руках, но она более не доверяла ни своим инстинктам, ни Рори. Чего он хочет от нее теперь, когда она и так все ему отдала?

– Я думала, что больше не нравлюсь тебе, – смущенно прошептала она, обращаясь скорее к себе, чем к нему. – Тебе нужна только постель? Здесь хватит места для двоих.

Рори недоверчиво уставился на своего простодушного ангела, не зная, плакать ему или смеяться. Протянув руку, он нежно приподнял ее подбородок и заглянул в затуманенные глаза, сожалея, что не может заглянуть в ее сердце.

– Ах, милая, как бы я хотел, чтобы твой дар проявлялся в понимании, а не в ночных кошмарах. С чего ты взяла, что больше мне не нравишься?

– А что еще я могла подумать? Тебе пришлось напиться, чтобы жениться на мне. Ты занимался любовью с розовой канарейкой, а не со мной. Не успели мы вернуться в Лондон, как ты заявил, что я свободна. Ты постоянно избегал меня. Даже не хотел брать меня с собой, когда направился сюда. Посуди сам, Рори, что еще мне оставалось думать?

– Черт побери, Элис, вот, значит, как это выглядело для тебя? Ну и парочка мы с тобой. – Рори покачал головой, огорченный глубиной взаимного непонимания. Заметив, что она дрожит, стоя босиком в тонкой сорочке, он поспешил исправить это упущение.

Подхватив Элисон на руки, он опустил ее на постель, предусмотрительно откинув тяжелое одеяло, чтобы она могла забраться внутрь. Затем присел на краешек кровати и постарался собраться с мыслями.

– Что это за вздор про розовую канарейку? Ты уже упоминала о ней, однако я не припомню за собой такого греха, как шашни с птицами.

Элисон села на постели, вытянув под одеялом ноги, так, что они касались завернутых в полотенце горячих кирпичей. Она смотрела на Рори, освещенного пламенем.

– Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду. Ту блондинку с розовыми лентами, кружевами и оборками. Только не надо говорить, что ты не занимался с ней любовью, Рори Дуглас. Я видела вас вместе, и, судя по твоему поведению, вы очень близко знакомы.

Минерва. Вздохнув, Рори вытянул ноги и уставился на кончики своих сапог.

– Элисон, я не рассчитываю, что ты поверишь мне, но до твоего появления я не помнил имени ни одной женщины, с которой переспал. Собственно, я даже не уверен, что знал их имена. Я редко проводил в их обществе более нескольких часов. А затем появилась ты, простодушная, невинная – и более соблазнительная, чем это казалось возможным. Твоя розовая канарейка служила лишь одной цели: отвлечь меня на несколько ночей, когда тебя не было рядом. Она перестала существовать, как только я снова увидел тебя.

Элисон молчала, переваривая эту информацию. Ей хотелось верить Рори, но она боялась снова довериться ему. Приятно, конечно, думать, что она – единственная женщина, которая что-либо значит для него, но нельзя забывать, как изменилось его отношение к ней после появления в их жизни розовой канарейки.

Ее взгляд рассеянно скользнул по длинным ногам, вытянувшимся вдоль ее кровати. Она ощущала опасность, таившуюся в этом мускулистом теле, но не могла отослать Рори вниз, где продолжалась пьянка. Выпивка не пойдет ему на пользу.

– Думаю, тебе лучше снять сапоги, если ты намерен лечь, – заявила она назидательным тоном.

В сердце Рори вспыхнула надежда, но, взглянув на лицо жены, хранившее безмятежное выражение, он чуть, не рассмеялся над своим глупым нетерпением. Ему предстоит долгий путь к желанной цели, но теперь у него хотя бы появилась надежда, что эта цель достижима.

Стянув один сапог и взявшись за другой, Рори поставил ступню на пол и ощутил исходивший от него холод. Нагнувшись, он с изумлением уставился на ничем не прикрытые половицы.

– А куда делся ковер? На этих ледяных досках недолго отморозить себе ноги.

– Я подумывала о том, чтобы заказать ковер, – нерешительно сказала Элисон. – В здешних местах полно шерсти. Нужно только найти станки и ткачей. Вряд ли это обойдется слишком дорого. Да и деньги останутся здесь, где они так нужны.

Ее осторожные слова и неуверенный тон пронзили сердце Рори, в очередной раз продемонстрировав ему собственную уязвимость. Он дернулся от боли, причиненной сознанием, что она пытается его умилостивить, но вместе с тем ощутил странное удовольствие. Уронив второй сапог на пол, он откинулся назад, опираясь на локоть, чтобы лучше видеть ее затененное лицо.

– Элис, я никогда не собирался содержать своих людей за твой счет. Пройдут годы, прежде чем здесь появится достаточно станков и ткачей, чтобы соткать ковер, какой тебе нужен. Это была хорошая идея, но я не могу допустить, чтобы ты простудилась. Закажи ковер, а пока пусть сюда принесут ковер из моей комнаты.

– Наших людей, – возмущенно отозвалась Элисон, не желая поддаваться теплому чувству, вызванному его заботой. То, что он говорит сегодня, завтра может прозвучать совсем иначе. – Не забывай, моя мать выросла в этих краях. Эта земля в такой же степени моя, как и твоя. На мне лежит такая же ответственность.

Рори всегда считал Элисон умной, но каждый день приносил новые сюрпризы. Она все схватывала на лету, не нуждаясь в объяснениях, уговорах и напоминаниях. Причем то были не простые вещи, а сложные идеи, которые большинство женщин отвергали, а большинство мужчин стали бы оспаривать. Элисон была внучкой английского графа, воспитанной в роскоши. Что она могла знать об ответственности и суровых условиях жизни на его родине?

– Да, милая, на тебе лежит ответственность, и в первую очередь – за ребенка, которого ты носишь. Я велю, чтобы ковер перенесли завтра же утром, – заявил Рори не терпящим возражений тоном. Возможно, его слова прозвучали слишком резко, но, учитывая способность Элисон сбивать его с толку, это был единственный способ сохранить некое подобие контроля над ситуацией.

Не в состоянии спорить, когда он смотрел на нее так, как сейчас, Элисон попробовала сменить тему. Глядя на его бархатный камзол с узорными медными пуговицами, украшавшими широкие обшлага рукавов, она небрежно заметила:

– Думаю, тебе не следует мять свой лучший камзол, валяясь в нем в постели.

Прищурившись, Рори устремил испытующий взгляд на лицо жены, обрамленное спутанной массой шелковистых локонов, и прочитал в ее глазах вызов. Одно неверное движение, и ему придется спать на холодном жестком полу. Но не в его правилах уклоняться от брошенной ему перчатки. К тому же приз, который он может получить, если будет играть честно, стоит любых усилий.

Он придвинулся ближе, и Элисон, выпустив из рук одеяло, помогла ему стащить с широких плеч камзол. Рори встал и аккуратно повесил его на спинку стула, затем снял длинный жилет. Сложив его поверх камзола, он вернулся к кровати в рубашке и бриджах, не осмелившись даже расслабить жабо или снять чулки, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, возникшее между ними.

Опустившись на постель, он откинулся на подушку и положил руки под голову. Элисон молча лежала рядом. Она казалась озадаченной, явно не зная, что делать дальше. Что ж, если он не спугнет свой шанс сегодня, впереди у него целая жизнь, чтобы просветить ее на этот счет. Вздохнув, Рори скользнул взглядом по округлости ее груди, скрытой скромной сорочкой, к талии, где рос его ребенок.

– Дугал говорит, что Майра – опытная повитуха. Надо бы попросить их задержаться здесь подольше, – начал Рори, пытаясь направить разговор в нужное ему русло.

Элисон проследила за направлением его обжигающего взгляда, и ее щеки загорелись, когда она увидела то, что открылось его взору. Элисон поспешно скользнула под одеяло; ощущение близости, навеянное его присутствием, ничуть не притупилось за то время, что они не были вместе. Пожалуй, стало еще сильнее.

– Это было бы неплохо, – неуверенно отозвалась она. – Но кто же тогда будет управлять «Морской ведьмой»?

– Не забивай себе голову подобными вещами, милая. Давай лучше поговорим о ребенке. Хорошо ли он отдыхает? Не причиняет ли тебе хлопот? Если бы я мог, то постарался бы облегчить тебе это бремя.

Слезы выступили у Элисон на глазах. Нежные слова Рори всколыхнули все тайные страхи и желания, копившиеся в ее душе так долго. Ей отчаянно хотелось выговориться. Собственно, до этого момента она даже не понимала, как ей хочется обсудить свои ощущения и переживания с мужем.

– Это так странно, – вымолвила она, повернувшись на бок, чтобы видеть лицо Рори. Он не задернул драпировки, и она была благодарна ему за это. – Я слишком много сплю и плачу по самым нелепым поводам. И потом, он так быстро растет, что, боюсь, скоро я не влезу ни в одно платье.

Рори понадобилась вся его сила воли, чтобы не притянуть ее к себе. Крепко зажмурившись, он постарался сосредоточиться на едва уловимом аромате Элисон и тепле ее хрупкого тела. Ничто не могло облегчить нарастающего напряжения в его чреслах, но он знал, что мысли Элисон повернуты не в том направлении, и готов был ждать.

– Я буду покупать тебе новые платья каждый месяц, если ты только пожелаешь, сердечко мое. Ты будешь прекрасна в каждом из них. Просто я не хочу, чтобы ты возненавидела меня за мою глупость.

Пожалуй, слово «глупость» как нельзя лучше подходит к тому, что они сделали, ибо, если это была любовь, им следовало принести обеты на всю жизнь. Печально вздохнув, Элисон погладила небольшую выпуклость на своем животе, затем подняла руку, чтобы расслабить жабо, туго повязанное у Рори на шее. Теперь она понимала, что именно любовь привела ее в постель Рори, но не собиралась обременять его подобными откровениями. Он достаточно настрадался от чувства вины. Ему незачем знать об истинных размерах ее глупости.

– Я сердилась на тебя, это верно, но ненавидеть… Никак не пойму, чего ты ждешь от меня, но от этого я не менее счастлива. Даже мысль о ребенке меня больше не смущает. Просто мне немного страшно. Я ведь никогда не держала младенца на руках.

Ее пальцы раздвинули ворот его рубашки, обнажив шею. Рори поймал их и прижал к своим губам. Каждое ее слово впивалось в его плоть, разрушая панцирь, который он создавал вокруг своего сердца в течение пятнадцати лет, чтобы защититься от окружающего мира. И теперь ее тихий голос разрывал этот панцирь в клочья, словно он был сделан из самой ветхой ткани.

– Элисон, любовь моя, я бы отдал все, чем владею, лишь бы все сложилось иначе. Поверь, я также боюсь, как и ты. Никогда еще мне не приходилось отвечать за столь драгоценную жизнь. А если добавить к этому крохотного младенца… Это пугает меня до безумия. Но мы не первые и не последние. Бессчетное число супружеских пар прошло через это, и мы тоже справимся при всем нашем невежестве, если научимся помогать друг другу.

Пальцы Элисон горели там, где Рори поцеловал их. Казалось только естественным продлить ощущение тепла, забравшись под его рубашку, когда он вернул ее ладонь себе на грудь. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Элисон начала играть с мягкими завитками, покрывавшими его торс. Признание Рори, что мысль о ребенке повергает его в ужас, вызвало у нее улыбку. А она-то считала его бесстрашным. Ну разве не странно, что такой большой и сильный мужчина боится крохотного беззащитного младенца? Но она слышала неподдельное волнение в голосе Рори и не сомневалась в его искренности.

– Мне кажется, из тебя получится хороший отец, если ты научишься проводить дома больше времени.

Или это напрасная надежда и тебя будут вечно притягивать странствия?

Это поразительное заявление вывело Рори из состояния приятной расслабленности, вызванной прикосновениями ее руки.

– Милая, если бы я мог выбирать, то не сделал бы и шагу со своей земли. Мне надоело быть бездомным. Я хочу сидеть у камина рядом со своей женой и детьми, расположившимися у моих ног. Это моя самая заветная мечта, хотя, должен признать, она далека от воплощения. Возможно, это не более чем лунные грезы.

Элисон приподнялась на локте и склонилась над ним, глядя в темные омуты его глаз. Рори поймал одну из шелковистых прядей, рассыпавшихся по его груди и плечам, и сжал между пальцами.

– Для человека, не желающего покидать свой дом, ты слишком редко бываешь дома. Я почти не вижу тебя, не считая случайных встреч в коридоре. Твои дети не узнают собственного отца!

«Твои дети». Ему понравилось, как это звучит. Еще больше ему нравилось, как она склонилась над ним, представив на его обозрение пышные округлости грудей, видневшиеся в свободном вырезе сорочки. Правда, это не лучшим образом сказывалось на его умственных способностях, но он слишком многого добился за последние минуты, чтобы уступить сейчас настойчивым требованиям своей плоти.

Рори не стал уточнять, что его мечты связаны с родным домом, который завладел чужак, а не с этими насквозь продуваемыми развалинами, где они поселились. Вместо этого он заговорил так, словно верил, что его мечты осуществятся.

– Милая, если бы ты имела хоть малейшее представление, как действуешь на меня, ты бы поняла, что я не могу оставаться с тобой в одной комнате дольше чем на одну минуту. А поскольку ни одна женщина, кроме тебя, не может удовлетворить мои нужды, я должен чем-то занимать свои руки и мысли. Но когда ты перестанешь шарахаться от моих прикосновений, тебе не удастся так легко отделаться от меня.

За его спокойным тоном угадывалась боль – боль, которую она ощущала и раньше, но не могла объяснить. Осознав внезапно, что она делает, и почувствовав напряжение его тела, распростертого под ней, Элисон поспешно отстранилась. Рори поднял руку, словно собирался ее удержать, затем решительно вернул руку на прежнее место, себе под голову.

– Ты уходишь из дома из-за меня? – спросила она с явным недоумением. – Но почему? Разве я не говорила, что хочу быть твоей женой?

Рори постарался замедлить свое участившееся дыхание. Элисон не отодвинулась от него, и достаточно было протянуть руку, чтобы привлечь ее к себе, но, если он хочет чего-то добиться, придется сдерживать свои инстинкты.

– Элисон, я видел, как ты вздрагиваешь, когда я протягиваю к тебе руку, как стараешься держаться подальше от меня, когда мы находимся в одной комнате. Я никогда больше не причиню тебе зла, но не представляю, как убедить тебя в этом. Пойми, мне нужна не покорная жертва моей похоти, а нежная пылкая женщина, разделяющая мои потребности и желания.

Никогда прежде Рори не говорил с ней так откровенно, и Элисон с любопытством воззрилась на него.

– Мне казалось, ты сожалеешь, что женился на мне. Розовая канарейка гораздо красивее. И потом, как ты можешь желать меня теперь, когда я стала толстой и вынуждена носить эти безобразные шерстяные платья?

Рори издал покаянный смешок.

– Элисон, сердечко мое, тебе достаточно воспользоваться своими очаровательными глазками, чтобы увидеть, как сильно я желаю тебя. Я на грани того, чтобы взорваться из-за моей толстенькой и уродливой женушки. И я нахожусь в таком состоянии с нашей первой встречи. Если мне не изменяет память, ты была закутана в чудовищный плащ, от которого несло конюшней, но и тогда бы я с радостью уложил тебя в постель. Никто не заставлял меня жениться на тебе. Это я вынудил тебя выйти за меня замуж, потому что не мыслил жизни без тебя. Мне не следовало этого делать, но я имел так мало, а хотел так много, что не устоял перед искушением.

Пока он говорил, заинтересованный взгляд Элисон добрался до внушительной выпуклости, натянувшей спереди его узкие бриджи. Она знала, что это значит, и ее щеки залились краской. Воспоминания о теплых летних ночах, когда они лежали обнаженными на узкой койке, познавая друг друга, нахлынули на нее. Словно в забытьи, она накрыла рукой твердый бугор и ощутила отклик, отозвавшийся в ее теле волнением, которое она хорошо помнила.

Подняв глаза на Рори, она крепче сжала зримое подтверждение его слов. Он непроизвольно содрогнулся, а его обжигающий взгляд запылал еще жарче. Элисон никогда не сознавала своей власти над ним и теперь ошеломленно молчала, не зная, что делать дальше.

Рори тихо заговорил, давая ей время подумать:

– Ты вправе винить меня, милая, но помни, я тоже пострадал из-за своих ошибок. Был момент, когда я проклинал себя за то, что не смог убить тебя, чтобы избавить от страданий. И не сделал этого только потому, что не мог смириться с мыслью, что тебя больше нет в этом мире.

Элисон поразило не столько его признание, сколько прозвучавшая в его голосе мука. Смутно она понимала, что Рори хотел защитить ее от более страшной участи, но не хотела размышлять сейчас над его странной логикой. Гораздо сильнее была потребность обнять его и утешить. Однако ее страх еще не совсем прошел, и она решилась лишь на то, чтобы легонько коснуться его губ своими.

Она почувствовала слабый аромат виски. Его губы обжигали, словно раскаленное клеймо, и, хотя Рори не шевельнул и пальцем, чтобы притянуть ее ближе, его страстный отклик сломил ее сопротивление. Она уступила потребности более сильной, чем голод. Потребности, которая только усиливалась с каждым судорожным вздохом, хотя Рори по-прежнему не касался ее. Руки Элисон обвились вокруг его шеи, гладя напряженные мышцы спины, зарываясь пальцами в густые завитки волос на затылке. Ее истосковавшееся тело жаждало его ласк, жаждало прикосновений, которые открыли бы ей то, что она желала знать. Но она не представляла, как сказать ему об этом.

Рори застонал. Воодушевленная этим звуком, она дерзко скользнула рукой вниз и нашла его возбужденную плоть. Он непроизвольно дернулся, вжимаясь в ее ладонь, однако не сделал попытки перехватить инициативу, лишь поцелуй стал более жадным и требовательным. Ощутив под ладонью пуговицы, Элисон начала неловко расстегивать их.

Рори крепился из последних сил, пока ее неопытные пальцы трудились над ним. Он боялся торопить Элисон, но даже его выдержка имела свои пределы, к тому же он слишком долго ждал этого момента. Когда ее прохладные руки коснулись его пылающей плоти, он едва сдержал стон облегчения.

– Пожалуй, тебе следует связать меня по рукам и ногам, чтобы я не мог ничего сделать против твоего желания.

В его голосе слышался смех, но Элисон задумчиво посмотрела на его руки, сложенные под головой, и застенчиво призналась:

– Боюсь, я не знаю, что делать. – Он дал ей полную власть над собой, но она не имела понятия, как воспользоваться ею.

Рори подавил отчаянный порыв притянуть ее к себе и показать, что полагается делать в таких случаях. Нет, вначале нужно избавиться от страха, который все еще живет в ней.

– Можешь влепить мне пощечину, если хочешь. Я это точно заслужил, если не больше. Впрочем, не стану подавать тебе идеи на этот счет. Я приму все, что пожелаешь, только учти, что я предпочитаю наслаждение боли.