Артемис попытался оттолкнуть Питера и выпрямиться, но ему стало еще хуже, и он начал заваливаться набок.
— Джон, быстро за врачом! — крикнул Дэниел и бросился помогать Питеру.
Джон и Пол выбежали из комнаты, их башмаки торопливо застучали по лестнице. С лужайки по-прежнему доносились улюлюканья и многоголосые крики.
Обеспокоенная Эдит поднялась с постели, но у нее закружилась голова. Джорджина и Эви вовремя подхватили ее под руки.
— Давайте его сюда, пусть приляжет, — сказала миссис Маллони.
— Черт возьми, женщина, я сам решу, что мне делать! Вам не удастся представить меня инвалидом! — Артемис попытался оттолкнуть сыновей, но у него ничего не вышло. Они отвели его к постели.
С лужайки донеслись хлопки петард, толпа зашумела еще сильнее. Джорджина и Эви с тревогой глянули на хрупкую женщину, которую они поддерживали под руки.
— Кто-то должен выйти к ним, поговорить, — сказала Эдит мягко.
— Я сам это сделаю, черт возьми! — прохрипел Артемис с постели. — Дайте мне только немного воды…
Но тут он вновь охнул и, скрючившись, потерял сознание.
Эдит нервно сжала руку Эви, глядя на беспомощного мужа. Питер расстегнул у него на горле жесткий воротник. Малиновая краска схлынула с обрюзгшего лица старика. Глаза его были закрыты, но он дышал. Эдит медленно кивнула как будто самой себе и объявила:
— Я выйду к ним.
Все пораженно обернулись на нее, но она уже направилась к балкону. Тайлер оттолкнул Дэниела от Арте-миса и кивнул в сторону женщин. С трудом понимая, что происходит, Дэниел поймал Эви за руку и дал понять, что пойдет на балкон вместо нее.
Эдит появилась перед собравшимися на лужайке вместе с Дэниелом и Джорджиной. Ее встретили веселым улюлюканьем и аплодисментами. Музыканты вновь грянули «Янки-Дудл», отовсюду послышались хлопки петард. Дети прыгали и кричали, наверно, громче всех, радуясь всему происходящему. Их родители хлопали в ладоши и радовались тому, что Артемис Маллони убрался с балкона, уступив место другим людям. Они очень надеялись, что эти люди станут говорить с ними на ином, человеческом языке.
— Дэниел, поговори с ними. Я не смогу перекричать этот шум, — шепнула ему на ухо Эдит.
— Черт возьми, что же я могу сказать? — позабыв от волнения о вежливости, воскликнул Дэниел.
— Ты старший в семье после Артемиса и ты должен их как-то успокоить.
— Но я не имею морального права. Пусть лучше Питер. Он не хочет, чтобы я…
— Питер сделает то, что я ему скажу. Мое имя стоит на всех семейных бумагах, и до сих пор Питер все делал лишь от моего имени. У нас, похоже, плохо получалось, но ты все поправишь.
Дэниел неуверенно покосился на нее, затем перевел взгляд на Джорджину. Улыбка на ее лице придала ему сил, и он понял, что нужно сказать всем этим людям. Улыбнувшись, он поднял руку. Когда на лужайке стало более или менее тихо, он проговорил:
— Спасибо, что вы все сегодня пришли сюда. Моему отцу стало плохо. И прежде всего я хотел бы узнать, есть ли среди вас врачи? Если да, то я попрошу их подняться.
Народ затих, смех и аплодисменты смолкли. К крыльцу сквозь толпу кто-то продрался, и в это же самое время в ворота на лошадях въехали Джон и какой-то человек с черным кожаным саквояжем. По толпе прокатился сочувствующий шумок.
Подождав, пока оба врача войдут в дом, он вновь взглянул на собравшихся. Осознавая, что он частично несет ответственность за то, что случилось с Артемисом Маллони, Дэниел тем не менее не потерял уверенности в себе. Стиснув маленькую ладошку своей матери, он начал говорить:
— Нам известно, что вы пришли сюда не просто так. Должен сказать, что я сам приложил руку к организации этой демонстрации, как и оказался невольным виновником того, что случилось с отцом. — Толпа отозвалась удивленным эхом. Эдит Маллони отрицательно покачала головой, но Дэниел продолжал: — И поскольку я несу за все это ответственность, я же и попытаюсь исправить ошибки, которые были допущены в отношении вас в прошлом.
Только теперь Дэниел оглянулся на свою мать и Джорджину.
— Зная свою жену, могу с уверенностью сказать, что она не даст мне и пальцем шевельнуть без ее ведома. Что ж, не возражаю. — Мужчины в толпе после этих слов недовольно загудели, а женщины, напротив, наградили Дэниела аплодисментами. Он вновь поднял руку, призывая собравшихся к тишине. — Итак, я считаю, что наконец пришло время прислушаться к мнению тех людей, благодаря усилиям которых «Маллони энтерпрайзис» превратился в столь процветающее предприятие.
Люди напряженно молчали, боясь поверить в то, что это именно о них идет речь и что Дэниел говорит серьезно. Заметив реакцию на свои слова, он обезоруживающе улыбнулся и подмигнул стоявшим в первых рядах, узнавая среди них многих из тех, с кем ему приходилось допоздна спорить в тавернах, уговаривая их начать забастовку, или просто друзей Харрисонов.
— Я хочу, чтобы вы выбрали из своих рядов пять полномочных представителей. Сегодня праздник, так что веселитесь, но завтра утром пусть эти пятеро придут в магазин, где мы встретим их с Питером, сядем и спокойно обсудим все, что нужно. Я понятия не имею о том, как ведутся дела в «Маллони энтерпрайзис», а человек, который знает все досконально, возможно, не сможет принять участия в разговоре, поэтому я ничего не могу обещать заранее. Но уверен, что мы благополучно решим все вопросы. И вы нам в этом поможете.
На лужайке с минуту стояла гробовая тишина. Люди оборачивались друг на друга, желая удостовериться, что они не ослышались и что все это происходит на самом деле. А потом вдруг поднялся невообразимый шум и грянули горячие аплодисменты. Отовсюду захлопали петарды, и музыканты, очнувшись, вновь заиграли.
Эдит Маллони и Дэниел, который поддерживал ее под руку, вернулись в комнату. Вслед за ними балкон покинула Джорджина. Она коснулась руки мужа и взглянула на него так, как будто хотела сказать: «Господи, когда же мы наконец останемся одни?» Он и сам задавался тем же вопросом, чувствуя исходящее от ее пальцев тепло.
Но в спальне было полно народу и сбежать было невозможно. Врачи склонились над Артемисом. Братья смотрели на Дэниела как на сумасшедшего. Мать без сил опустилась в шезлонг. Тайлер и Эви отдавали какие-то приказания прислуге.
«Слава Богу, что хоть родителей Джорджины тут нет», — подумал Дэниел. У него уже голова шла кругом. Но Джорджина была рядом, и это успокоивало. «Черт возьми, ведь это она подняла всю бурю! Да уж, нелегко мне с ней придется. Но ничего…»
Он обнял ее за талию и привлек к себе. Джорджина уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но в это мгновение на пороге спальни появился Питер. Отыскав глазами старшего брата, он кивнул ему:
— Пойдем, я тебе кое-что покажу.
— А тебе лучше остаться пока здесь.
И с этими словами, упрямо вздернув подбородок, Джорджина вышла вместе с Дэниелом в коридор. Питер поморщился, увидев, что за ними последовали и другие. Когда он положил было руку на плечо младшему брату, Джон с улыбкой ответил:
— Куда хотим, туда и идем.
Питер бросил хмурый взгляд в сторону Дэниела и Джорджины.
— Черт возьми, что вы за люди. Если дать вам волю, у нас в городе наступит анархия!
— Учи историю, братец. В конце концов хаос всегда рождает лидеров, — весело кинул ему через плечо Дэниел. — Что ты нам хочешь показать?
— Увидите.
Они спустились по лестнице в холл, где им открылось неожиданное зрелище. В окружении переминавшихся с ноги на ногу слуг и степенного дворецкого в ливрее стояли двое, связанные вместе одной веревкой. У обоих был помятый вид и синяки под глазами. Они старательно прятали глаза.
— Эган! — пораженно прошептал за спиной Дэниела Джон.
— Эмори! — вторила ему тем же тоном Джорджина, выходя вперед.
Ее взгляд вдруг упал на записку, приколотую к спине Эгана, однако прежде чем она успела снять ее, это за нее сделал Дэниел. Быстро пробежав ее глазами, он сначала изобразил изумление на своем лице, а потом весело фыркнул и с улыбкой передал ее жене. Джорджина прочитала записку вслух:
— «Когда в следующий раз захочешь приструнить свою семью, черкни мне пару строк. А если снова надумаешь писать обо мне, помни о том, что я мужчина, и не приплетай баб».
Джорджина пораженно уставилась на подпись, но вдруг начала смеяться.
В конце записки значилось: «Пекос Мартин».
Эпилог
— Куда мы идем? — спросила Джорджина, подобрав свои юбки из голубого батиста и стараясь не отстать от мужа.
— Увидишь, — таинственно ответил он и взял ее под руку. Впрочем, взгляд его был устремлен только вперед.
— В последнее время вы с Питером ведете себя весьма странно, — пожаловалась Джорджина. — И мне это не нравится. Порой мне даже кажется, что мы жили лучше, когда ты был сам по себе, без своей семьи.
Дэниел озабоченно скосил на нее глаза, но понял, что она это сказала в шутку, и тоже улыбнулся, ускоряя шаг.
— Иногда мне тоже так кажется. Но что ни говори, а человек, окруженный родными и близкими, имеет ряд очевидных преимуществ перед человеком, у которого нет никого.
Джорджина вздохнула:
— Не знаю, не знаю. Я нежно люблю папу, но стоит мне лишь начать с ним разговор о реконструкции мануфактуры, как он все пропускает мимо ушей. И хоть я добилась того, что мама решительно отказалась от услуг доктора Ральфа, отец по-прежнему вертит ею как хочет. Он ужасный тиран!
— Неужели ты всерьез рассчитывала, что человек способен измениться в одночасье, Джорджи? Пока достаточно того, что он согласился поставить тебя на новую линию одежды и нанял старшим мастером женщину.
— Я все-таки считаю, что им должна была стать Дженис! Ума не приложу, с чего это она вдруг решила все бросить и уехать с Монтейнами? Одри вернулась на работу, ты помог найти приработок для Дугласа, ведь это не повод для того, чтобы уезжать, правда?
— Одри и Дуглас отлично устроились в меблированных комнатах, а Дженис и Бетси там было плохо. Вакансия школьной учительницы в Минерал-Спрингс подвернулась для нее как нельзя кстати. Эви позаботится о том, чтобы Дженис положили достойное жалованье и предоставили жилье, а для Бетси там очень хороший климат. Девчонка быстро пойдет на поправку. Не будь эгоисткой, Джорджина Мередит. Тебе отлично известно, что Дженис была рада выбраться отсюда. До сих пор она жила только ради своих сестер и брата, но теперь, когда у них все в порядке, ей хочется пожить и для себя.
Джорджина обидчиво надула губки, но вскоре стала с интересом осматриваться по сторонам. Они миновали ту часть города, в которой она родилась и выросла, и теперь шагали по кварталам новой застройки. Здесь уже были установлены газовые фонари, а улицы были не только широкие, но и прямые, да вдобавок с тротуарами.
Кое-где в новые дома уже въехали жильцы. На молодых деревьях тихо шелестела зеленая листва, отбрасывая тень на парадные двери под козырьками и двухэтажные башенки красивых домов. Джорджина вертела головой по сторонам, и в глазах ее отражалось удивление. В этой части города она была впервые.
— Дэниел, мы заблудились?
— Нет, — уверенно ответил он и направился прямиком к скромному двухэтажному дому желтого цвета с белой лепниной над окнами. Парадное крыльцо с перилами и козырьком, вьющийся плющ над тенистым черным ходом сбоку. Джорджина с завистью покосилась на розовый куст за декоративной железной оградой. В ее родительском доме сад выглядел внушительнее, но у хозяев этого дома все еще впереди. Как бы она хотела здесь жить!
Она тут же устыдилась своих эгоистических мыслей и прикусила губу. Дэниел дал ей все, о чем она могла только мечтать, кроме собственного дома. Но ей трудно было упрекать его в этом. Вместе с Эви он являлся совладельцем дома их воспитательницы в Сент-Луисе, делил вместе с ее двоюродными братьями и отцом ранчо в Техасе, имел даже свою долю в плантации Тайлера в Натчезе. Кроме того, он имел полное право называть своим домом особняк Маллони. Наконец, жили они у родителей Джорджины. Разве всего этого мало?
Ведь у него совсем не было времени на то, чтобы заниматься этим вопросом. Постоянное участие в делах фабрики, работа с Питером в «Маллони энтерпрайзис» и ежедневные препирательства со своим отцом. Дэниел стал очень занятым человеком. Ему даже пришлось куда-то задвинуть свой типографский станок, так как до него просто не доходили руки. А Джорджина знала, что он очень скучает по газете.
Она удивилась, когда увидела, что Дэниел отпер дверь в дом своим ключом. И лишь когда он подхватил ее на руки и перенес через порог, Джорджина ощутила слабую надежду. Обвив руками шею мужа и прижавшись к нему, она стала жадно осматриваться по сторонам. Потом вскрикнула:
— Дэниел! Опусти меня! Что ты делаешь?
Но она не освободилась от его объятий, даже когда он опустил ее на лакированный деревянный пол. Внимательный взгляд Джорджины подмечал малейшие детали обстановки — изящную лепнину на потолке, стеклянные бра на стенах, витражное окно над дверью. Она впервые в жизни видела такую красоту.
— Тебе нравится? — пристально глядя ей в глаза, спросил Дэниел. Он так и не убрал рук с ее талии.
— Просто прелесть! — воскликнула она. — Никогда прежде не видела ничего подобного! О Дэниел, чей это дом? Как ты думаешь, мы можем его купить? О, прошу тебя, скажи, что он продается и мы можем его себе позволить! Я… — Она вдруг запнулась и тряхнула головой. — Прости, не надо было этого говорить. Конечно, я прекрасно знаю, что мы не можем себе это позволить. Особенно учитывая то, что нам приходится платить за содержание папиного дома.
Дэниел, взяв Джорджину за руку, повел ее в гостиную.
— Фабрика вновь заработала, так что теперь твой отец вполне сможет сам оплачивать все счета. А этот дом. мы будем содержать на мои доходы, но ты ведь привыкла к прислуге и красивым нарядам, не так ли? Поэтому мы с Питером пришли к соглашению, с которым моему отцу придется смириться, понравится оно ему или нет.
Надежда окрепла в душе Джорджины, но вместе с этим появилось и беспокойство.
— Уж не задумал ли ты какой-нибудь очередной свой подвиг, Дэниел? Скорее я соглашусь остаться жить у папы, чем позволить тебе опять рисковать собой.
Взгляд Дэниела скользнул по залитой солнцем гостиной, и он загадочно усмехнулся.
— Так, значит, тебе здесь нравится?
— Я же говорю: это само совершенство, но… Что у тебя на уме, Дэниел? Во что нам это обойдется? Ты отлично знаешь, что я говорю сейчас не о деньгах!
Джорджина строго взглянула на него. Они были женаты всего несколько месяцев, но за этот срок она уже успела хорошо узнать своего мужа.
Он наклонился и поцеловал ее в уголок рта.
— Тебе лично это обойдется очень дорого. Мы будем спать вместе до конца жизни.
Джорджина затрепетала от прикосновения его теплых губ, растаяла от его слов. Она чувствовала что, даже будь они женаты миллион лет, его ласки никогда не надоедят ей. У нее закружилась голова, и, пытаясь сохранить равновесие, она ухватилась за его жилетку.
— Хорошо, еще что?
Его рука, скользнув по груди, легла ей на плечо. Он отвел ее обратно в прихожую к красивой дубовой лестнице, ведшей наверх. Они стали подниматься.
— Мы не отправимся в путешествие за семь морей, а останемся жить в Катлервилле.
Джорджина не могла отвести глаз от резных перил лестницы и комнат, располагавшихся на втором этаже, но она все еще не получила ответа на свой вопрос.
— Ты с самого начала хотел остаться. Говорил, что тебе хочется иметь семью, теперь она у тебя есть. Так что не увиливай от прямого ответа. — Она устремила на него пристальный взгляд. — Кто построил этот дом?
Дэниел вздохнул:
— Питер. Он рассчитывал, что ты переедешь сюда с ним, когда вы поженитесь. Но когда ваши отношения расстроились, он плюнул на этот дом, поэтому мне самому пришлось доводить его до ума. Если тебе что-то не нравится, скажи. Еще не поздно продать его.
Джорджина на мгновение замерла на пороге просторной спальни. В большие окна лился яркий солнечный свет.
— Наша кровать… — прошептала она пораженно и, выскользнув из объятий Дэниела, подбежала к ней и даже коснулась рукой, чтобы удостовериться, что это не сон.
— Если хочешь, купим новую, лучше, — раздался за ее спиной неуверенный голос мужа. Она обернулась и увидела, что он переминается с ноги на ногу, засунув руки в карманы. — Я просто подумал, что…
Глаза Джорджины широко раскрылись.
— Не хочу ничего слышать о новой! На этой кровати был зачат наш сын и поэтому она останется здесь! Она наша!
Дэниел пораженно уставился на нее, перед глазами поплыли разноцветные круги, голубое платье Джорджины превратилось в облачко, солнце вызолотило ее волосы, но оставило в тени выражение лица и глаз. Взгляд его медленно опустился на ее грудь, один вид которой неизменно пробуждал в нем желание, потом еще ниже, на живот. И хотя он ничего не заметил, в глазах его вспыхнула надежда.
— Наш сын, ты сказала? — осторожно переспросил он.
— Или дочь… — Она пожала плечами и отвернулась, будучи больше не в силах выдерживать его прямой взгляд, нервно провела рукой по шишечке на одной из стоек кровати.
— Джорджина… — вновь раздался голос Дэниела. Он подошел сзади, повернул ее к себе. Их глаза снова встретились. — Что ты хочешь этим сказать?
— Ну… — Джорджина смутилась и машинально стала гладить свой живот, а потом прошептала: — Три месяца уже.
Как будто это все сразу объясняло.
Чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, Дэниел продолжал пристально вглядываться в лицо жены, стараясь определить, не шутка ли это. На ее щеках выступил легкий румянец. Он осторожно коснулся кончиками пальцев тени под ее глазами.
«Черт возьми, а я-то думал, что она просто не высыпается!»
— Джорджина, — тоже шепотом сказал он. — Скажи мне прямо: у нас будет ребенок?
Ее губы задрожали.
— Ты не сердишься? Я знаю, что нельзя так рано, вот и Эви тоже советовала не торопиться, а я… В любом случае когда я все поняла, было уже поздно, как говорит доктор Фелпс. А сейчас уже почти три месяца…
— Да мы женаты-то только три месяца! — воскликнул Дэниел, но заметив ее испуганный взгляд, тут же заключил ее в свои объятия и стал покрывать поцелуями все ее лицо. — Боже, Джорджи, я люблю тебя! Черт возьми, я сейчас лопну от счастья!
— Правда?! Правда, Дэниел?! Или ты это просто так говоришь?
Джорджина вцепилась в его плечи и запрокинула голову, подставляя ему для поцелуев шею. Только сейчас она впервые обрадовалась своей беременности. До сих пор она боялась, что Дэниела эта новость огорчит или даже хуже — разозлит.
Он повалил ее на постель и стал быстро расстегивать маленькие пуговки на платье, покрывая поцелуями ее лицо и шею.
— Господи, я счастливейший человек на земле! — шептал он. — Неужели я стану отцом? Не верится! Просто не верится! — Он весело рассмеялся и звучно чмокнул ее в губы. — А ты, клянусь Богом, будешь самой лучшей мамой на свете! Кстати, когда я в последний раз говорил тебе, что люблю тебя?
— Пять минут назад, но это уже было так давно… — Вновь обретя уверенность в себе, Джорджина стала расстегивать на нем рубашку. — Не будем терять времени. Мама сказала, что скоро я стану толстой и некрасивой и ты сразу охладеешь ко мне.
— Никогда! Никогда этого не будет! — горячо зашептал Дэниел, вдыхая аромат ее кожи. — Ты всегда будешь самой желанной для меня. И особенно сейчас, когда ты носишь под сердцем моего ребенка! Боже, как я тебе благодарен!
— Благодарен?! — Она поймала его за волосы и чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. В них блестели слезы, и у нее зашлось сердце от осознания силы того чувства, каким они в ту минуту были полны. — Господи, но за что? Я люблю тебя и сама хочу родить тебе ребенка!
— За это и благодарен, любимая, — пробормотал он. — А теперь хватит болтать, женщина, и перейдем к делу!
Она тихо охнула и задрожала, когда Дэниел, расстегнув на ней корсаж, проник губами к соску через тонкую ткань рубашки. Застонав, она помогла ему поскорее освободиться от рубашки. За три месяца совместной жизни она, казалось, давно должна была уже привыкнуть к его ласкам, но Дэниел каждый раз представал перед ней новым. Сегодня, например, его переполняла гордость от полученных известий, и вдобавок он был ослеплен желанием и потому требователен и ненасытен. И Джорджине это нравилось.
Одежда полетела на пол. Теплый сентябрьский ветерок ласкал обнаженную кожу, в незанавешенные распахнутые окна беспрепятственно вливалось яркое солнце. Джорджина вдруг поймала себя на мысли, что они еще ни разу не занимались любовью при дневном свете и, открыв глаза, залюбовалась широкой и мощной грудью Дэниела. Когда она встретилась с его серыми глазами, он улыбнулся, и рука его сначала опустилась ей на живот, а потом скользнула ниже, и Джорджина почувствовала, как в нее вошел его палец. Она вновь зажмурилась и всем телом жадно подалась ему навстречу.
Дэниел овладел ею мягко, как и положено нежному мужу и опытному любовнику. Он наполнил ее собой, и Джорджина воспарила к тем горизонтам, которые никогда в жизни не увидела бы без него. В ответ она дала ему то, что он просил, окружив его своей любовью, удовлетворяя все его желания. Джорджина отдалась мужу телом и душой и готовилась подарить ему ребенка.
Потом Джорджина лежала в объятиях Дэниела и лениво наблюдала за тем, как солнце медленно клонится к горизонту. По ее обнаженной коже бродили причудливые тени. Опустив взгляд, она пробежалась кончиком пальца по полоске волос, росшей у него на животе, до пупка.
— Какой ты красивый… — прошептала она. Дэниел фыркнул:
— Если красота — это главное для тебя в муже, то ты жестоко просчиталась. У меня есть по крайней мере два брата, которые переплюнули меня по этой части.
Джорджина шлепнула ладонью по его плоскому животу.
— Ничего ты не понимаешь. Они не идут ни в какое сравнение с тобой по смелости, уму и честности. Но ничего, ты еще сделаешь из них настоящих мужчин.
Дэниел как-то странно притих, гладя ее по распущенным волосам, а потом проговорил:
— Боюсь, уже поздно. Питер планирует уехать, как только мы с ним подпишем все необходимые бумаги на дом. Он больше не хочет иметь никакого отношения к «Маллони энтерпрайзис». Я не сумел его отговорить и чувствую себя виноватым.
Джорджина приподнялась на постели и сурово взглянула на мужа:
— Ты здесь ни при чем, Дэниел! Питер взрослый человек и вправе принимать самостоятельные решения. Остается лишь вопрос, хочешь ли ты взять в свои руки его дела?
Дэниел залюбовался ее обнаженной грудью. Нежные розовые соски отвердели. Заметив их, он вновь почувствовал желание, но напомнил себе о том, в каком она положении, и удержался. Его взгляд переместился на ее живот, и его вновь наполнила гордость. Наконец он нашел женщину, которая полюбила его настолько, что захотела иметь от него ребенка. От осознания этого по всему его телу забегали приятные мурашки.
— А что? Препираться с отцом мне не составит большого труда, пока он на постельном режиме. К тому же врачи говорят, что он теперь вряд ли когда поднимется с кресла-коляски. С «Маллони энтерпрайзис» теперь не будет столько проблем, как в прошлые времена, да и доход приличный. Если Питер все же уедет, мне будет недоставать его помощи, но я вполне смогу найти ее в другом месте. Пол и Джон горят желанием учиться делу.
Джорджина внимательно заглянула ему в глаза.
— А как же твоя газета? — наконец осмелилась она спросить.
Он улыбнулся, вдруг поднялся с постели и потянул ее за собой:
— Я хочу тебе кое-что еще показать. Помнишь, я говорил, что пришлось доводить тут кое-что до ума?
— Да…
— Вот сейчас все увидишь своими глазами.
Джорджина колебалась:
— Но, Дэниел, я не одета!
— Я тоже, — беззаботно ответил он и взглянул на нее так, что она покраснела с головы до пят.
С трудом поборов желание прикрыть чем-нибудь свою наготу, Джорджина упрямо вздернула подбородок и последовала за своим мужем из спальни. Оба были в чем мать родила и разгуливали по дому босиком, совсем как язычники. Но Джорджине эти новые ощущения были даже приятны.
Дэниел повел ее ко второй лестнице, они спустились на кухню и остановились на мгновение перед ступеньками, ведущими в подвал. Джорджина бросила на Дэниела неуверенный взгляд, но последовала за ним, когда он стал спускаться первым. Внизу было холодно, но она видела перед собой голую спину Дэниела, и от этого ей почему-то становилось теплее.
Он распахнул какую-то дверь, и Джорджина изумленно вскрикнула. Там, сверкая стальными боками, царственно высился тот самый типографский станок, который стоял на складе, где они жили раньше. Джорджина, зачарованно разглядывая его, провела рукой по металлическому кожуху и вопросительно уставилась на мужа.
Дэниел в ответ пожал плечами и, сложив руки на груди, проговорил:
— Теперь нам уже нет нужды зарабатывать им себе на пропитание. Нынче я уже не против семейства Мал-лони, а за него, так что главную нашу тему можно считать исчерпанной, но в городе и округе, к сожалению, есть еще много того, что следовало бы исправить. И я решил, что мне ничего не помешает издавать ежемесячник. Если, конечно, удастся найти парочку толковых репортеров…
Джорджина приложила палец к его губам и одарила невинной улыбкой:
— Вроде меня? Дэниел нахмурился:
— Только через мой труп! И думать забудь! Ты носишь моего ребенка!
— Но он и мой тоже. Ты слышал, что железнодорожная компания уволила почти всех своих бывших сотрудников и наняла иммигрантов — фактически неквалифицированную рабочую силу, — которые согласны получать вдвое меньше? Я видела фотографии, сделанные на месте той недавней аварии. Поезд съехал с рельсов по вине неопытного машиниста. А еще один знающий человек рассказал мне, что мост, который сразу за Джаспером, вот-вот рухнет, но компания отказывается выделять средства на его ремонт. Если ты найдешь репортера, который напишет материал, я отправлюсь туда и сама сделаю снимки. Уверена, что, когда наша газета выйдет в свет, эти фотографии захотят перепечатать в Цинциннати…
Дэниел видел, что Джорджина начинает увлекаться. Поэтому он приложил палец к ее губам точно так же, как она сделала это минуту назад. Подхватив ее на руки, он стал подниматься вместе с ней по лестнице.
— И думать забудь, мисс Ягодка. Никуда ты без меня не отправишься.
Джорджина укусила его за палец.
— Тогда тебе придется отправиться со мной. А теперь поставь меня на землю, Дэниел. Неужели тебе не тяжело?
Ему было не тяжело нести ее, а тяжело сдерживаться. Особенно учитывая, что ее розовые ягодицы прижимались к такому месту… А Джорджи еще нарочно подвигала бедрами.
— Сдавайся, Дэниел. Тебе со мной не тягаться. Он уложил ее прямо на пол на кухне и сел сверху, зажав коленями.
— Вот тут ты ошибаешься, мисс Ягодка. И предупреждаю, если ты попытаешься сбежать в Джаспер без меня, мне придется телеграфировать своему старому другу Пекосу, он приедет и привяжет тебя к воротному столбу.
— Не посмеешь! — воскликнула Джорджина, но тут же рассмеялась, когда он пощекотал ей шею.
— Я настоящий книжный герой, а герои всегда побеждают, — заметил он, склоняясь над ней.
Вскоре Джорджина вскрикнула от наслаждения, но в душе не сдалась. Солнце ярко заливало кухню, проникая через окно, и отбрасывало блики на ее лучезарную улыбку. Она отдалась мужу телом, но дух ее воспарил так же высоко, как и его.
Все, что может сделать герой, сделает и его жена.