– Помните ту авиационную катастрофу? – спросила Мэй. – Он спас меня и мою дочку. Он действительно сделал это. Кайли, моя дочь, попросила его помочь нам, и он это сделал, и мы подружились. Мы с ним поужинали, как раз перед началом финальных игр, и я дала ему… – Она остановилась, во рту пересохло.
      – Мне жаль, мэм, – сказал голос. – Но нам не позволяют давать личные телефоны игроков.
      – Но мы друзья, – заспорила Мэй. – Мы действительно… Я уверена, многие так говорят вам, но в этом случае это истинная правда.
      – Уф-ф… но даже в этом случае мне не разрешено…
      Мэй опустила голову, прижавшись к прохладной стеклянной стене. Пара ласточек разрезала воздух наверху, строя гнездо на карнизе оранжереи. Мэй чувствовала, как ее шансы падают.
      – Пожалуйста, – умоляла Мэй мужчину на том конце провода.
      Внезапно она почувствовала, что она была должна добраться до Мартина. Если бы она могла бы пролезть по проводу и вырвать у этого типа его номер, она сделала бы это.
      – Вы должны сказать мне.
      Но мужчина повесил трубку. Мэй медленно вернулась в розарий и возобновила свою работу. Тетя Энид поглядела на нее, но не спросила, что случилось.
      – Тебя с ним не соединили? – спросила Тобин.
      – Номер не дают.
      – Проклятие, – сказала Тобин. – Может, мне попробовать? Я могла бы…
      – Не надо, – остановила ее Мэй, взявшись за совок. – Все хорошо, давай остановимся на этом?
      Ее подруга ушла.
      Когда тетя Энид пошла в сарай за костной мукой, что бы добавить ее к кофейной гуще, Мэй наклонилась и почти прижалась лицом к земле. Она чувствовала влажную теплоту, поднимающуюся волнами, и закрыла глаза.
      «Я не могу поверить, что это происходит со мной», – сказала она своим коленям.
      Мэй влюбилась. Она, кто уже была по-дурацки влюблена однажды и полностью самозащищена от этого с тех самых пор, как имела неосторожность, почти ничего не заметив, просто отдать свое сердце мужчине, который взял и исчез из ее жизни. Вчера вечером, делая записи в дневнике о видениях и снах Кайли, она была потрясена, обнаружив, что пишет о Мартине.
      Приехала Пейдж Гринлей с мамой и сестрой, потом они уехали, и Мэй снова вернулась к работе в саду. Воздух прогрелся, и пчелы роились вокруг роз. Звук двигателя заставил ее насторожиться. Это был автомобиль на дороге, и автомобиль этот ехал быстро. Чем громче слышался шум двигателя, тем быстрее билось сердце Мэй. На ней была старенькая соломенная шляпа и протертый желтый сарафан. Ее руки были снова в земле, а под ногтями кофейная гуща. И тут она увидела, как Мартин Картье на своем «порше» двигается через поле.
      Мэй глядела на поле с высокой травой. Поддавшись вперед, вскочив на ноги, она стояла, раскинув руки. Пробовала улыбаться, но не могла, подбородок дрожал.
      Он приехал к ней. На нем была белая рубашка, заправленная в джинсы, синяя бейсболка и теннисные тапочки. На правой щеке красовался синяк, а под его левым глазом сияли рубцы. Подойдя ближе, он снял бейсболку.
      – Привет, – произнесла Мэй.
      – Я катался, – сказал Мартин.
      – Так далеко? – спросила она.
      – Я люблю соленый воздух, – объяснил он ей. – Здесь, в Блэк-Холле.
      Мэй взглянула на ноги Мартина, но почувствовала его руки у себя на плечах. Неожиданно для себя она внимательно посмотрела ему в глаза. На мгновение он показался смущенным. Он зачем-то возился со своей бейсболкой, потом уронил ее на землю.
      Поцелуй перехватил дыхание Мэй. Мартин крепко обнял ее, и она прижалась к нему. Воздух был полон ароматов, и день явно грозил стать жарким, их окружали запахи высокой травы и белых роз. Мэй никогда больше не сможет вдыхать весну без того, чтобы не думать о Мартине.
      – Я не рассчитывала увидеть тебя снова, – сказала Мэй.
      – Честно? – спросил он.
      – Не знаю. – Она пожала плечами, отступая назад.
      – Я проиграл, – сказал он ей.
      – Это не имело значение для меня.
      – Я напортачил. Я все испортил…
      – Ты был замечателен. Совсем как тигр там, на льду. Я никогда не предполагала, что человек может кататься столь быстро, а потом выходить прямо на уязвимое место…
      Мэй не знала, что она говорила, как описывала свои впечатления от его игры, но она продолжала и чувствовала, как скованность оставляет его тело. Он ничего не отвечал, но, посмотрев в его глаза, она поняла, как внимательно он слушает ее.
      – Я видела твое лицо, – сказала она. – Камера показывала всех вас очень близко. Я чувствовала, словно я рядом с тобой.
      – Я рад, что тебя там не было… и ты не видела моего поражения.
      – Но вы же почти победили.
      Мартин чуть отодвинулся. По всему его телу виднелись фиолетово-желтые синяки.
      – Почти – не считается в хоккее.
      Мэй не знала, что на это ответить.
      – Я задушил чистый бросок, и я отдал его. Передал пас Рэю… Рэю Гарднеру. Мои мысли неслись вскачь. Это был Кубок Стэнли, возможно, мой последний шанс. Я думал о своем отце. Он… – Лицо Мартина искривилось.
      – Ты не хотел подвести его? – предположила Мэй.
      Она читала газеты. Она знала, что его отец был в тюрьме.
      Мартин фыркнул:
      – Я всего лишь не хотел, чтобы он увидел, как я проиграл. Вопрос подвести его был бы не по существу.
      Мэй хмурилась, слушая.
      – Он стар, – продолжал Мартин. – Я говорил тебе – мы чужие. Мы не видели друг друга целую вечность.
      – Он – все еще твой отец.
      – Я отличаюсь от тебя, – сказал Мартин. – Нет ничего сентиментального или хорошего относительно меня и моего отца.
      Его акцент стал явственнее слышен. Он чувствовал себя неловко, говоря об отце, о проигрыше.
      Мэй вспомнила прошедшие четыре дня. Интересно, где он их провел?
      – Я приехал к тебе вовсе не для того, чтобы говорить о моем отце, – сказал Мартин, взяв ее за руку.
      – Нет? – спросила Мэй.
      – Наша первая стычка, – усмехнулся Мартин, он казался таким безоружным, что Мэй начала улыбаться. – Простишь меня?
      Она кивнула, смеясь.
      – В кармане у меня лежали твои розовые лепестки, – сказал Мартин. – И в ушах звучали слова: «… как ты ведешь игру».
      – Ты думал об этом во время игры? – спросила Мэй, рассмеявшись от своих слов.
      – Да. – Мартин рассмеялся в ответ. – Это не помогло.
      – Розовые лепестки – вовсе не волшебство.
      – Но они творили его некоторое время. – Он погладил ее руку. – Да, да, так оно и было.
      Мэй посмотрела на их руки. Она не могла рассказать ему, как много невест принимали ее розовые лепестки в надежде на благословенный союз со своими любимыми, надеясь всегда жить в любви, никогда не ссориться и не расходиться. Она не хотела говорить ему, что некоторые из тех невест уже развелись и ненавидели мужчин, которых они когда-то любили больше, чем луну и звезды, и уже успели повыходить замуж совсем за других.
      Вместо этого она сказала ему:
      – Кайли обрадуется, что ты вернулся.
      – Правда?
      – Да, – сказала Мэй. – Она со вчерашнего вечера у лимонадного киоска, там, правее, за забором. Она встречала всех невест, приезжавших к нам, но я-то знаю, что она надеялась встретить тебя первой. Она тосковала без тебя.
      Она не стала говорить ему, что к Кайли вернулись кошмары, о том, что девочка вскрикивала во сне вчера ночью и что-то бормотала об ангелочке с самолета, которая никак не скажет ей что-то важное.
      – А ее мать? – спросил Мартин, ступая ближе.
      – Я тоже тосковала без тебя.
      – Я хочу жениться на тебе.
      – Мартин, – прошептала Мэй, ее лицо зарделось.
      – Мэй, – сказал он мягко.
      – Мы только встретились, всего несколько недель назад.
      – Я говорил тебе – этому суждено было случиться.
      – Суждено было… что это означает?
      Кровь бешено застучала у Мэй в висках, но ее мысли остались трезвы. Они были такими разными. У нее была дочка; он все время в пути. Чувства Мэй претерпели множество изменений в течение последних четырех дней без известия от него. Она пристально смотрела ему в глаза.
      – Я польщена, вне всяких слов, правда. Такого никогда не случалось со мной прежде, – сказала она. – Но у меня же дочка. Ты очень романтичен, и моя мама, и бабушка должны были бы трубить сейчас во все фанфары, но честно, я не могу позволить себе любовную интрижку.
      – Любовную интрижку? – спросил он, нахмурясь.
      – Ну да.
      – Ты думаешь, я мог бы вот так позабавиться?
      – Ты, возможно, так не думаешь, – ответил она. – Но ты не знаешь меня… очень хорошо. Ты внезапно получил бы готовую семью, да притом одну из самых необычных.
      – Необычных – в чем?
      – Хорошо, я жила одна достаточно долгое время, почти всю свою жизнь. А Кайли очень… – она искала правильное слово, – необычная девочка. Сверхъестественная.
      – Неужели ты думаешь, я этого не понял? – спросил он, внезапно усмехнувшись, как будто все проблемы наш ли свое решение. – Она во всем походит на свою мать. Розовые лепестки в бутылочке… Это разве не необычно. Это ты вдохновляешь ее.
      – Спасибо, – сказала Мэй.
      – Бьенсюр (конечно). Ты самая колдовская женщина в мире.
      – Жаль, ты не встречался с моей мамой и бабушкой, – сказала она, смеясь.
      – Но ты расскажешь мне о них, правда ведь? Я встречусь с ними через тебя. Я уже знаю, насколько они важны для тебя, Мэй. Я слышу это в том, как ты говоришь о них. Твоя семья станет моей семьей.
      – Я всегда хотела этого, – прошептала она.
      – Пусть это будет у тебя со мной, – попросил он. – Зачем нам откладывать? Чего нам ждать?
      – Чтобы узнать друг друга!
      – Я думаю, что мы уже узнали друг друга. – Он улыбнулся, взяв ее лицо в свои ладони. – Все самое важное, разве не так? Вот тут. – Он коснулся своего сердца.
      Внезапно Мэй подумала о невестах. О достойных и правильных девушках Блэк-Холла, с их рассказами о долгих ухаживаниях, которые выходили замуж за мальчиков, с которыми ходили еще в подготовительную школу, за мужчин, с которыми знакомились через своих соседок по комнатам в колледжах или во время путешествий или по бизнесу. Она думала о невестах, которые поступали по-книжному, правильно и надлежащим образом и от этого неизменно невыносимо скучно, и Мэй начала улыбаться.
      – Скажи мне, – потребовал он.
      – Я, должно быть, сумасшедшая, – сказала она ему.
      – Да, вероятно, – подтвердил он, чем рассмешил обоих. – Но и я – тоже. Ужасно, если учесть, как я мыслю. Ты – все, о чем я мог думать на протяжении всех этих решающих игр.
      – Какое это слово?
      – Мною владела, меня преследовала одна только мысль о тебе. Но в хорошем смысле.
      – По-хорошему завладела? – Мэй улыбнулась.
      – Мэзуи (ну да). – Он коснулся ее лица, дотронулся ладонью до щеки. – Я не мог избавиться от мыслей о тебе.
      – И ты думаешь, что именно это означает, что мы предназначены друг для друга, что нам суждено быть вместе?
      – А разве нет? Разве ты так не думаешь? – спросил он, ступая ближе.
      – Мне бы хотелось так думать. – Она внезапно почувствовала, как ее сердце забилось сильно-сильно.
      – Тогда и думай так, – предложил он. – А я докажу это со временем.
      – Как? – прошептала она.
      – Своей любовью, Мэй.
      Мэй поцеловала его. Его глаза расширились от удивления, но он обхватил ее и крепко-крепко обнимал, пока они не успокоились. Когда они отодвинулись друг от друга, Мэй испугала боль, возникшая внезапно глубоко в груди.
      – Я велела себе много раз не надеяться на это, – сказала она.
      – Но почему?
      – Ничего подобного не случается со мной.
      – Странно, почему ты так говоришь, – сказал Мартин. – Ведь вот оно.
      – Я заметила.
      – Я принес кое-что для тебя. – Он слегка нахмурился, обшаривая свои карманы.
      Обшарив большую часть, он хмурился все больше. Но потом он что-то обнаружил, и широкая улыбка расплылась на его лице. Вытащив кольцо из нагрудного кармана, он начал надевать его на ее палец. Движения его были мягкие и романтичные, но Мэй оказалась настолько возбуждена, что вздрогнула от его прикосновения, и кольцо упало в недавно разведенную грязь.
      – О, боже мой, – воскликнула она. – Позволь мне самой. – Опустившись на колени, она начала ощупывать землю, но Мартин мягко схватил ее за запястье.
      – Позволь мне. – Вынув кольцо из грязи, он встал на колено и надел кольцо ей на палец. Глядя ей в глаза, он спросил:
      – Мэй, ты выйдешь за меня замуж?
      Она закрыла рот рукой и застыла на мгновение. Прошло несколько секунд, пока она, наконец, смогла заговорить.
      – Мне нужно немного времени, – услышала она свои слова. – Не столько для меня, сколько для Кайли.
      Сначала Мартин выглядел ошеломленным, и она подумала, что оттолкнула его. Она потеряла его теперь совсем; вот он возьмет свое кольцо и уйдет прочь. Он стоял перед ней на коленях и казался таким уязвимым и ранимым, что она испытывала невероятную жалость к нему. Ей не хотелось причинять ему боль. Но она обязана была позаботиться о себе и о Кайли; так было заведено уже очень давно.
      – Мартин, прости меня, – попросила она.
      – Хорошо, – ответил мужчина, натянутая улыбка появилась на его лице.
      Он поднялся на ноги, отряхнул землю с рук.
      – Я оказываюсь перед необходимостью ухаживать за тобой.
      – Я не имела в виду ничего подобного.
      – Я все сделаю правильно, Мэй. Я не позволю тебе произнести «нет» снова.
      – Но я вовсе не говорила «нет» и на сей раз, – тихо сказала она спокойно.
      – Но ты и не готова сказать мне «да».
      – Я только хочу узнать тебя лучше. Я не прошу об ухаживании… ты изобразил так, будто я хочу подарки и цветы, и все такое…
      – Ладно, хочешь ты этого или нет, ты это получишь. Мэй Тейлор, я уже потерял Кубок Стэнли этой весной. Я не собираюсь терять и тебя тоже.
      Букеты начали прибывать уже следующим утром. Словно у них самих не было сада, заполненного цветами, теплиц, полных петуний, «Брайдалбарн» начал заполняться охапками белых роз.
      – Он, должно быть, обзвонил всех цветоводов в Коннектикуте, – сказала тетя Энид.
      – Где он их откопал? – спросила Кайли, протискиваясь между ними, отбирая фирменные знаки «Сифлауэрс», «Силвер-Бэй-гринери», «Блэк-Холл Уайлдфлауэр-мэгэзин». – Мама, он, видимо, тебя очень любит.
      – Да, должно быть, дорогая, – сказала тетя Энид. – Понимаю, нельзя оценить материально степень привязанности, но эти розы стоят целую кучу денег.
      – Я вовсе не настаивала на цветах, – сказала Мэй, думая, что она только хотела узнать побольше о нем, но в тайне трепеща от такого особого к ней отношения.
      Уже прибыло двенадцать букетов по дюжине роз в каждом, и даже теперь был слышен двигатель фургона очередного цветочного магазина.
      – Мэй, у тебя что, на этой неделе все гуртом играют свадьбы? – разгружая две большие белые коробки, спросил посыльный, который частенько приезжал сюда и раньше. – Иначе получается, какая-то фантазерка-невеста решила потешить себя и скупила у нас все белые розы.
      – Нет, это все для нее! – воскликнула Кайли. – Все до единой!
      Тем вечером Мартин заехал за Мэй в шесть, и они направились в Силвер-Бэй. Поблагодарив его за розы, Мэй чувствовала себя на удивление смущенной, словно это было ее первое свидание. Она о чем-то вежливо поинтересовалась у Мартина, он любезно ответил на ее вопрос.
      – День прошел удачно?
      – Да, а у тебя как?
      Вдруг оба рассмеялись.
      – Похоже на урок иностранного языка, – заметил он.
      – Да, когда изучаешь язык, получается говорить натянуто, совсем не как в реальной жизни, – засмеялась Мэй в ответ, вспомнив урок французского языка в средней школе. – В котором часу большой универмаг закрывается сегодня вечером?
      – Он уже закрылся, мадам, – подыграл ей Мартин. – Вследствие инвразии москитов.
      – Кельорор! (Какой ужас!) – воскликнула она.
      – Ах, так ты говоришь по-французски! – удивился он, взяв ее руку, чтобы поцеловать.
      – Не очень хорошо, – сказала она, вся зардевшись, поскольку он не соглашался выпускать ее руку.
      Они прогуливались вдоль доков, мимо рыболовецких лодок и лодок, с которых доставали моллюсков, мимо открытых всем ветрам лачуг, по серой гальке. Остановившись у магазина, они поздоровались со старой приятельницей Мэй, Хэзавей Ламберт в «Ковгерл-Родео». Они ели ролы из моллюсков в «Олли-Фиш-хауз», сидя за столиками, покрытыми клеенчатыми скатертями в красно-белую клетку.
      Люди начали узнавать Мартина. Дрейфуя от бара, они просили, чтобы он подписал им салфетки для коктейля. Он подписал несколько, но затем попросил позволить им с Мэй спокойно закончить их ужин.
      – Это происходит все время? – спросила она.
      – Довольно часто, – подтвердил он. – Иногда они говорят мне, что я неправильно сыграл в последней игре. Мы достаточно далеко от Бостона, поэтому здесь не так горюют по Кубку. Но и этому придет свой черед, поверь мне.
      Мэй слушала, пока он говорил о Кубке Стэнли. О том, как его отец был одним из величайших игроков Канады, как он учил Мартина и Рэя играть. Мэй ждала, пока он скажет, какие чувства он испытывал к отцу, но Мартин сменил тему.
      – Мы учились играть на озере Лак-Верт, – сказал он ей.
      – Что это? – спросила Мэй.
      – О, это самое красивое место на земле, – объяснил он. – Подожди, пока не увидишь сама, Мэй…
      Он описал глубокие воды озера, в которых отражались высокие горы и зеленый лес.
      – Это невероятно. Мы называем его Лак-Верт, Зеленым озером, из-за цвета. Как будто другой мир, который лежит на глубине, заполненный соснами, дубами, кленами, деревьями всех оттенков зеленого. Зимой, когда озеро замерзает, цвета темнеют почти до черного.
      – Ты любишь это место. – Она была поражена выражением его лица.
      – Больше, чем какое бы то ни было другое, – сказал он. – Это – мой дом, и я хочу отвезти вас туда. Вы тоже полюбите это место.
      Они сидели в «Олли», но Мэй увидела это озеро. Так же, как если бы Мартин взял ее за руку, подвел к воде, она видела горизонт, простирающийся перед ней. Горы, бодрящий свежий северный воздух, холодное небо, прозрачная зеленая вода.
      – Я уверена, что полюблю.
      – Когда мы можем туда отправиться? – спросил он.
      Но, прежде чем она сумела ответить, официантка принесла счет, Мартин оплатил его, и пришло время идти. Они взяли сливочные рожки в «Сэндбар», затем забрались в автомобиль Мартина, чтобы ехать через холмы позади залива Силвер-Бэй, мимо большого старого аббатства, вниз по Олд Фарм-роуд к реке Коннектикут и Блэк-Холлу.
      Держа его руку, Мэй не заметила, как начала рассказывать ему о себе. Она заставила его ехать через город и показала ему каменную начальную школу, которую она когда-то посещала и в которой теперь училась Кайли, свою среднюю школу, белую церковь, лихо перекрашенную художниками Блэк-Холла, в которой венчалось множество невест «Брайдалбарн».
      – Это что-то старинное, – прокомментировал он.
      – Церковь? По правде говоря, она сгорела во время пожара и была восстановлена всего около сотни лет назад.
      – Нет, «Брайдалбарн», – уточнил он. – Ваше семейное дело. До тебя его вела целая плеяда сильных женщин, не так ли?
      – О, да, – согласилась Мэй. – Моя бабушка была настоящей провидицей. Каково это убедить людей в необходимости планировать и организовывать свадьбы. Но она имела дар, и она говорила, что, если мы не используем все дарованное нам судьбой, оно сохнет и рассеивается, как труха.
      Мэй сделала паузу, размышляя о других мужчинах, которых она знала.
      – Тебя беспокоит мысль о сильных женщинах?
      Мартин засмеялся:
      – Нисколько, и я знаю, о чем говорю. Если бы ты знала мою маму! Лак-Верт красивое место, но зима там значительно суровее, чем здесь. Моя мама вела хозяйство почти без средств, сама таскала дрова, чтобы я не замерз ночью, водила меня в школу в любую погоду, в снег, по подтаявшему льду. У нас не хватало денег, но она всегда заботилась, чтобы у меня были новые ботинки или куртки?..
      – Но твой отец… – Мэй страшно удивилась.
      Ведь Серж играл в Профессиональной хоккейной лиге. Конечно, он хорошо зарабатывал.
      – Одно ты узнаешь обо мне, – сказал Мартин, – что я больше похож на свою мать, чем на отца… и слава богу. Нам нет нужды говорить о нем. Этот вечер слишком особенный.
      Мэй, наоборот, хотелось поговорить о нем, но она заставила себя перевести тему. К тому же пора было Мартину везти ее домой.
      Тетушка Энид не любила ложиться слишком поздно, да и Мэй хотелось домой к Кайли. Но они остановились по пути под мостом Холден-бридж.
      Большой мост перекинулся через реку Коннектикут, и его огни искрились, как огни затонувшего города, в медленно текущей воде. Мэй показала наверх на узкий мостик в двух сотнях футов от земли, по которому они с Тобин прошли в ночь их окончания средней школы.
      – Сильные и смелые, – заметил он.
      – И глупые, – добавила она. – Я умерла бы, если бы Кайли когда-либо сделала нечто подобное.
      – Ты, вероятно, приходила сюда со своими дружками. – Мартин незаметно обнял ее, целуя ее в тени моста.
      Тая в его руках, она позволила ему целовать себя долго и нежно, и когда они остановились, была довольна, что он, казалось, забыл свой вопрос и ей не придется объяснять ему, что она никогда не делала этого прежде, никогда не останавливалась здесь ни с кем, кроме него.
      Они проехали по грунтовой дороге за Файерфлай-бич, сели на песок и слушали, как плещутся мелкие волны. Мэй показала на восток, к лабиринтообразным болотам природного заповедника «Лавкрафт-Уайлдлайф-рефьюдж», и рассказала о жутком случае, когда они с Кайли обнаружили тело Ричарда Перри, который с отчаяния повесился на дереве.
      – И с тех пор начались ее видения? – спросил он.
      – Вскоре после этого, – подтвердила Мэй.
      – Это правильное слово для того, что происходит с ней? Видения?
      Всякий раз, когда они говорили о Кайли, она чувство вала нарастающую степень беспокойства. Ее дочь была драгоценна для нее, и она уже была травмирована другими, включая ее собственного отца.
      – Да, – осторожно сказала Мэй. – Именно так.
      Мартин кивнул:
      – Я понимаю.
      – Это необычно, – продолжала Мэй. – Большинство людей не в состоянии этого понять. Ее учительница назвала их «галлюцинациями», Но девочка вовсе не шизофреник…
      – Конечно, нет. Что знают эти учителя?
      – Если бы у Кайли не появилось этого на самолете, если бы ты уже не знал об этом, я не уверена, что я говорила бы об этом теперь. Мы стараемся держать их в тайне…
      – Если это – то, что ты хочешь, я не скажу больше ни слова. Но, Мэй, я бы гордился ими.
      – Почему? – спросила она, поворачиваясь к нему.
      – Поскольку она восхитительная девочка. Столь же чувствительная, как ее мать и бабушка, и вся остальная часть ваших сильных магических женщин. Она – только очередное звено в вашей длинной цепочке.
      Мэй позволила себе улыбку. У нее был синий дневник в сумочке. Иногда, заполняя его, она чувствовала, как ее переполняет страх. Люди боятся непостижимого, а у ее дочери было много того, что она, ее мать, не понимала. Оказавшись рядом с человеком, с которым можно было поговорить об этом, который воспринимал Кайли в таком же замечательном свете, как и она, Мэй испытала чувство радости и благодарности.
      – Спасибо, Мартин.
      – Всегда к твоим услугам, – сказал он, пристально вглядываясь в воду, покрытую рябью.
      Солнце садилось, бросая фиолетовый отсвет на волнорез и большие камни.
      – Теперь расскажи мне об этой воде, а? Это море? Я провожу столь ко времени на коньках, что даже не знаю географии. Канада это одно, но Новая Англия – полностью чужое мне место. Что это, Атлантический океан?
      – Нет, это – пролив Лонг-Айленд.
      – Но вода в нем соленая? – спросил он.
      – Да, – улыбнулась Мэй. – Это – словно рука моря. Атлантика там, правее…
      И затем она объяснила, что пролив Лонг-Айленд был менее суров, чем открытый океан, который находится от сюда в нескольких милях на восток, что отец учил ее здесь плавать, грести и управлять парусом, когда она была маленькой девочкой. Бросая камни в воду, Мэй описала, какая лодка была у отца:
      – «Дайер Доу», шлюпка. Устойчивая, пока не поднимешься в нее. Как отец оттолкнул лодку от берега, переступил через корму, взял руль и стал показывать ей, как плыть. Он вручил ей румпель, научил, как уравновешивать паруса.
      – Каждый шаг пути. – Она посмотрела на Ориент-Пойнт, мазок на горизонте. – Он был всегда настолько терпелив со мной.
      – Похоже, он хороший отец, – сказал Мартин.
      – О, да, таким он и был. Я испугалась однажды, когда ветер подул и лодка почти перевернулась, и кричала ему, чтобы он забрал румпель. Он помог мне, спокойный как всегда. Он никогда не заставлял меня чувствовать сожаление или беспокойство, или смущение, что я делаю все хуже него.
      – Надеюсь, я никогда не сделаю этого. – Голос Мартина был серьезен и тих, и Мэй повернула голову, чтобы изучить его глаза.
      Ее отец был образцом для подражания, человеком, с которым она будет всегда сравнивать мужчин.
      – Я люблю тебя, – услышала она свой голос.
      Он обхватил ее руками, прижал к себе и поцеловал. Мягкий ветерок развевал ее волосы, высокая трава вдоль берега шелестела постоянным шепотом. Мэй ощущала тело Мартина подле себя, и она вообразила, как они плавают в спокойном море. Это было бы замечательно именно в это время: не слишком бурное море, не слишком ветрено. Она ощущала бы себя столь же уверенно, как и на земле.
      Мэй даже чувствовала бы себя в безопасности, взяв с собой Кайли. Она представила, как в лодке рядом с Мартином и Кайли держит румпель и уравновешивает паруса.
      В следующий полдень они отправились на долгую, не торопливую прогулку на велосипедах. Мэй упаковала завтрак для пикника, и они съели его на широком лугу с видом на реку Коннектикут. Возвращаясь домой, они ехали по проселочным дорогам, проезжали мимо обширных ферм, с разбросанными то там, то тут гранитными валунами, каменными стенами, отделяющими одну собственность от другой. Красные сараи. Молочные коровы. Здания были самых разных стилей и эпох: колониальные, георгианские, федеральные, окрашенные главным образом в белый или желтый цвета.
      – Симпатично здесь, – прокомментировал он.
      – Мы называем этот цвет «Блэкхолловским желтым», пояснила она ему, – потому что многие здания здесь окрашены именно в этот цвет.
      – Ты любишь это место, не так ли?
      – Да.
      – Ты смогла бы уехать отсюда? – спросил он.
      Она ехала молча несколько секунд. Только вчера вечером она лежала с открытыми глазами, думая о том же самом. Она пустила глубокие корни в эту землю. Здешняя история и легенды стали частью ее собственной истории.
      Она полагалась на тетю Энид и хотела, чтобы Кайли знала, откуда она, кто были ее предки.
      – Это было бы трудно, – призналась она. – Но, полагаю, возможно.
      – Я не думаю, что когда-либо смогу попросить тебя об этом, – сказал Мартин.
      Мэй мельком взглянула на него. Он берет назад свое предложение? Он не упоминал о нем все эти дни, прошедшие с того момента, когда Мартин сделал ей предложение, и хотя она все еще чувствовала, что он всего лишь не хочет на нее давить, стала задумываться, не вообразила ли она все это себе.
      – Я мог бы найти выход, – сказал он.
      – Найти выход?
      – Если бы мы могли бы проводить лето в Лак-Верте, – продолжал он, – я бы ни секунды не держался за Бостон. Мы могли бы жить здесь, в Блэк-Холле. Я отправлялся бы на работу прямо по триста девяносто пятому к Масс-Пайк…
      – Ты все еще думаешь о…
      – О, да, – негромко проговорил Мартин, – именно думаю.
      Мартин не был похож ни на кого, кого она когда-либо знала прежде. Он был так решителен и все же очень мягок. Они ехали рядом по тихому переулку, пока не добрались до места, где начиналось оживленное движение. Держась за руль, Мэй соскочила на землю. Поток машин проносился мимо.
      – Ты уверена, что хочешь ехать здесь? – поинтересовался он.
      – Не так далеко. Я хочу показать тебе кое-что.
      Кивнув, Мартин первым забрался на свой велосипед.
      Он направил его через дорогу, через плечо наблюдая, как Мэй пристраивается сзади. Они ехали друг за другом за окрашенной линией, сердце Мэй билось быстрее с каждым поворотом педалей.
      Она не была даже уверена, почему она делала это. Тетя Энид никогда не поняла бы ее порыва. Тобин могла бы понять, но и ей Мэй не собиралась ничего говорить. Что-то происходило внутри нее, и это заставляло ее двигаться быстрее, поскорее пройти через все, сообщить Мартину самую важную тайну в ее жизни.
      Стабильный поток транспортных средств. Водители, главным образом рабочие и местные жители. Фургоны, седаны и универсалы, многоместные легковые автомобили. Когда какой-то огромный самосвал прогрохотал мимо, Мэй почувствовала, как все у нее внутри задрожало. Они проехали пруд слева, ферму справа. Дорога изогнулась, выступы гранита возвышались по обе стороны.
      – Здесь. – Она остановилась, ее глаза устремились на дорогу.
      – Что это? – спросил он, оглядываясь вокруг.
      Его глаза были заполнены нетерпеливым ожиданием; Мэй показала ему столько красивейших мест, высокие утесы и великолепные поля ее любимого Блэк-Холла. Но здесь все выглядело совсем иначе.
      Мэй слезла с велосипеда, и Мартин последовал ее примеру. Прислонив велосипеды к полуразрушенной каменной стене, Мартин положил рюкзак на землю. Мэй пошла назад к дороге, Мартин позади. Машины проскакивали так близко, что она чувствовала, как ее обдает горячим ветром.
      – Это всего лишь весьма оживленная дорога, – сказал он.
      – Это не только дорога, – сказала она спокойно.
      – Что же еще, Мэй?
      – Мои родители были убиты здесь.
      – Здесь?
      Она кивнула, глядя в одну точку. Грузовик врезался в их машину, протащил с дороги и ударил в выступ скалы. Они погибли сразу, и многие годы, проезжая мимо этого места на школьном автобусе, Мэй будет думать, что она слышит, как они зовут ее по имени.
      – Их кровь была на этой дороге, – сказала она.
      – Как давно это случилось?
      – Двадцать четыре года назад. – Возможно, они с Кайли мало чем отличались вообще.