– Все нормально. Я понимаю, – произнесла Мэй, и в голосе ее почувствовалась боль.
      – Нет, ты не понимаешь, – заметил Мартин.
      – Уверяю тебя, я понимаю. – Ее голос был холоден.
      В тот день, во время полуденного перерыва, Мэй и Тобин оставили тетушку Энид с невестой и ее матерью, забрали с собой бутерброды и направились к дереву позади сарая. Там, в тени дерева, они поедали свой ланч и слушали хор птиц, рассевшихся в его ветвях.
      – Ты расстроена, – заметила Тобин.
      – Да. Ничего не могу с этим поделать.
      – Это оттого, что он снова в Бостоне, но не пригласил тебя посмотреть игру?
      Мэй кивнула, смотря на свой бутерброд.
      – Он говорит, что он хотел бы, чтобы я оказалась на стадионе, но он думает, что я внесла бы сумятицу в его чувства и это было бы безумием для него. Это напомнило мне о Гордоне, когда он отправлялся в деловые поездки, никогда не желая брать меня с собой.
      – Но Гордон не ездил в командировки, – напомнила ей Тобин. – Он ездил домой к жене.
      – Я знаю, – сказала Мэй. – Говорил мне, будто у него дела в Гонконге и в Лондоне, когда сам он фактически улаживал отношения с ней.
      – Мартин же тебя не обманывает, – заметила Тобин.
      – Откуда ты знаешь?
      – Потому что ты можешь наблюдать за ним по телевизору. Ты знаешь, что он именно там, где он говорит.
      – Тогда почему он не хочет, чтобы я была там?
      – Возможно, он сказал тебе правду, он боится, что твое присутствие там отвлечет его.
      – Я думаю, он понял, что я расстроилась, когда мы говорили по телефону вчера вечером. – Мэй посмотрела на «Брайдалбарн», покачав головой. – Человеческие отношения так сложны. Я едва начала и уже не могу выдержать сама себя.
      – Гордон действительно испортил тебя.
      – Это – не ошибка Мартина.
      – Так и скажи ему в следующий раз, когда будешь с ним разговаривать. Пожелай ему удачи и подумай о нем.
      – Я думаю, – несчастно произнесла Мэй.
      Но Мартин не позвонил в тот день, и тут она поняла, что у нее нет его номера телефона, чтобы позвонить самой. Она наблюдала игру по телевизору, видела, что Мартин выиграл игру номер 6 взрывным броском высоко в ворота, электризуя каждого зрителя во Флит-центре, заставив публику вскочить на ноги и обрушиться громом аплодисментов. Нильс Йоргенсен послал ему вслед проклятие, насколько хватило его глотки, едва сдерживаемый своими товарищами по команде. Мэй видела, как Мартин встретился с ним глазами, и ярость, закипевшую между ними. Она желала, чтобы он позвонил ей, но он этого не сделал.
      В синей бетонной комнате, воняющей потом, несвежим дымом сигарет и парами алкоголя, пронесенного тайком, заключенные столпились вокруг телевизора, поощряя хоккеистов и громко глумясь над ними, почти в равной мере.
      «Медведи» только что выиграли шестую игру. Тюремный блок был построен из бетона и стали, и в отсутствие эха мужские голоса были глухи. Старик думал о звуке шайбы, хлопающей о стены.
      – Мать его… да он – убийца, – сказал кто-то, наблюдая за Мартином Картье. – Такой же, как мы, чтоб мне дерьмом подавиться.
      – У «Медведей» кишка тонка. «Рейнджеры», видно, взяли у них взятку…
      – Ша, ты, парень, сынок Картье – что надо!
      – Следующий раз я воспользуюсь хоккейной клюшкой, больше проку будет.
      – Твой пацан – форменный убийца, – сказал кто-то и, хмыкнув, скорчил рожу Сержу. – И ты такой же, не так ли?
      – Заглохни, ты, кисейная барышня, – прорычал Серж.
      – Да он – герой, парень, – сказал кто-то еще. – Что б ему… но ведь национальный герой.
      – Никаких канадцев в героях. Это США!
      – Он еще сцапает Кубок Стэнли!
      – Эй, старик, ты-то как думаешь?
      – Сегодня вечером он уже его не сцапает, – отрезал Серж, глядя на лицо сына на экране телевизора.
      Он мог почти чувствовать отменный, свежий холод, поднимающийся ото льда. Он вдохнул этот морозный воздух и поду мал о северных лесах.
      – Цыплят по осени считают, там посмотрим. Приходите ко мне завтра.
      Игра номер 7 была на подходе, и по всей стране все хоккейные болельщики были настроены на действо в Бостоне, штате Массачусетс. В сотне миль к югу, в Блэк-Холле, штате Коннектикут, Мэй и Кайли снова смотрели телевизор в спальне Мэй. Фиалка, черная домашняя кошка, свернулась клубком у них в ногах. Мэй была окружена рисунками, фотографиями, списками приглашенных и меню к большой свадьбе в субботу.
      – Почему мы не можем поехать туда? – нахмурившись, спросила Кайли. – Я хочу пойти на игру. Мы близки ему.
      – Лучше смотреть за игрой отсюда, – сказала Мэй. Но в глубине души она все задавала и задавала себе вопросы. Значили ли они что-нибудь для него, в конце концов? Он не звонил два дня. Мэй была занята работой и Кайли, которую мучили плохие сны прошлой ночью, крошечные немые существа, пытающиеся сообщить ей что-то важное, кружили вокруг ее головы подобно тысяче белых ба бочек моли. Мэй сделала детальную запись в своем дневнике.
      Телефон зазвонил, и Мэй взяла трубку, ожидая услышать невесту или ее мать или поставщика провизии.
      – Алло!
      – Чем ты сейчас занята? – спросил Мартин.
      – Смотрю на тебя, – ответила Мэй, сжимая трубку, поскольку она действительно смотрела, как «Медведи» начинают выкатываться на лед. – Почему ты не на льду?
      – Они позовут меня, – сказал он. – У меня всего одна минута.
      – О… – Она выдохнула и затихла, словно ветер с шумом вырвался из нее.
      – Сегодня вечером, – сказал Мартин, глубоко вздохнув.
      – Да.
      – Скажи, нам удастся выиграть? – вдруг спросил он. – Ведь мы выиграем, не так ли?
      Мэй нервно засмеялась, не понимая, почему он спрашивал ее.
      – Да, – ответила она, потому что знала, что именно такой ответ ему необходимо было услышать.
      Но она не обязательно подразумевала Кубок Стэнли.
      – В твоем голосе не слишком много уверенности, – заметил он.
      – Моя мать всегда говорила, – пояснила ему Мэй, – вопрос не в том, выигрываешь ли ты или проигрываешь, но как ты играешь и ведешь свою игру. – Слова эти вырвались невольно, прежде чем она успела сообразить, что толкует старую прописную истину профессиональному хоккеисту перед его выходом на финальную игру национального первенства.
      – Я уже слышал это и раньше, – засмеялся Мартин. – Только мне это не слишком помогало.
      – Мне тоже, – призналась Мэй. – Я вела себя как капризная девчонка тем вечером.
      – О чем ты? А, это когда хотела попасть на игру? Мне бы тоже хотелось этого.
      – Правда?
      – Уи (да).
      – Мартин выиграет, – бубнила Кайли. – Мартин выиграет.
      – Ты лучше иди на лед. – Мэй видела, как игроки его команды перекидываются тренировочными бросками.
      – Твоя бутылочка все еще со мной.
      – С розовыми лепестками?
      – Шш-шш. – Он засмеялся. – Мои товарищи по команде могли бы нас услышать.
      – Не хотелось бы этого, – засмеялась в ответ Мэй.
      – Я люблю тебя, Мэй, – сказал Мартин, заставив замереть ее сердце.
      – Мартин, – только и смогла произнести она, потрясенная услышанным.
      – Только еще одно, – сказал он, пытаясь смеяться, но, казалось, у него пересохло в горле.
      – Что?
      – Если мы выиграем, – произнес он, – я попрошу тебя выйти за меня замуж.
      – Теперь я знаю, что ты разыгрываешь меня.
      – Ты думаешь, я стал бы так шутить?
      – Я не знаю, что и подумать, – сказала недоверчиво Мэй.
      – Нет, Мэй Тейлор, ты знаешь, – сказал Мартин. – Только не хочешь в это поверить.
      – Ты же сейчас там, на стадионе, и вот-вот начнется игра, – прошептала она.
      – Какое имеет значение, где я?
      Мэй подумала о розовых лепестках, талисманах любви, и когда она посмотрела на Кайли и увидела дочь, напряженно смотрящую на нее, она задумалась, а действительно ли все это происходит или ей все это только снится.
      Камера прошла панорамой по зрителям: она поймала красивую блондинку с плакатом в руках: «Бриллиант Картье». Две девушки в коротеньких топах стояли у края площадки, дрожа и крича «Мартин!». Мэй моргнула.
      – Хорошо. Достаточно. Не по телефону, – сказал он. – Мы поговорим позже, при встрече.
      – Да, – согласилась Мэй, все еще не спуская глаз с экрана, но больше не улыбаясь.
      На стадионе прозвучала сирена.
      Но он уже отключил телефон, потому что внезапно она увидела его на экране своего телевизора, крепкого, сильного, красивого синеглазого мускулистого мужчину. Все на стадионе Флит-центра тоже увидели его. Зрители подскочили с мест, приветствуя его стоя. Мэй обняла дочь, не спуская глаз с Мартина. Не было ни унции лишнего в его шестифутовой фигуре. Интересно, а куда он спрятал ее розовые лепестки?
      – Он говорил, что думал, мамочка, – сказала сонно Кайли.
      – Говорил и думал что, детка? – переспросила Мэй, опустив глаза.
      – То, что он тебе сказал. Он действительно хочет, что бы мы стали его семьей.
      Мэй внимательно посмотрела на Кайли. Девочка ни как не могла услышать конец их беседы с Мартином. Особый склад видения? Она потянулась к дневнику, чтобы за писать слова Кайли, но тут же отложила тетрадь. Некоторые видения были слишком глубокими и личными, чтобы описывать их.
      Старик делал это сам, выигрывал Кубок Стэнли три раза, для двух разных команд НХЛ, так что он наблюдал игру с некоторым чувством ностальгии и какими-то будоражащими душу воспоминаниями. Дэйфо не мог тренировать стояще. Дерьмо. Старик мог читать по его губам, а тот все бубнил: «сконцентрируйся», «соберись» и «дисциплина». Какое там «бросай», когда надо «отдай Мартину»?
      – Бросай, – рычал Серж, ему не хватало дыхания. – Бросай, черт побери.
      Мартин поднял правую руку и бросил прямо в сетку. Йоргенсен блокировал удар. Рэй Гарднер получил шайбу.
      – Отдай ее Мартину, идиот! – крикнул Серж.
      Бог мой, он ненавидел тренерский стиль Дэйфо. Когда-то, сам тренируясь в НХЛ, Серж мог держать пари, что Дэйфо говорил одной стороной своего рта Мартину, чтобы тот де лал бросок, а другой стороной велел команде тянуть время, уводя Мартина вправо. Мартин-то не нуждался в этом, он нуждался только в подаче.
      – Получил деньги за игру? – спросил один из старых таймеров.
      – Заткнись, – сказал Серж.
      – Твой малый уже стар, – влез кто-то еще. – Слишком стар, куда ему до Кубка Стэнли? Ему надерут задницу.
      – Да будь я на месте Нильса Йоргенсена, я бы все его броски взял.
      – Ты молчи уж!
      – Эй, парень, не вздумай говорить, будто бросает Кувалда плохо. Не можешь такого сказать.
      – Но он стар для хоккея, парень.
      – Серьезно, Серж, берешь деньги на игре?
      Серж больше не слышал их. Нагнувшись вперед, он только смотрел на экран. Его окружили голоса, отзываясь эхом от бетонных блоков. Тюремные охранники стояли поблизости, столь же заинтересованные игрой, как и остальные. Один из них спросил Сержа, звонил ли ему Мартин, прося совета. Губы Сержа вытянулись в струнку.
      – Ты слышишь меня? – громче спросил охранник. – Мартин звонил папочке?
      Серж сузил глаза, сосредоточиваясь на экране. Казалось, что его сердце настолько сжалось, что стало совсем как маленький, жесткий комочек. Мартин не звонил и не навещал его очень и очень долгое время. Серж даже не мог вспомнить, когда это было в последний раз. Это была только его проблема, и никому не должно быть до этого никакого дела. Камера шумела, звуки рикошетом бились и отскакивали от стен. Охранник резко похлопал Сержа по плечу, но Серж только сурово взглянул на него. Старик подумал, слушал ли Мартин своего тренера.
      «Сконцентрируйся», – казалось, говорили губы Дэйфо. «Дисциплина». Серж игнорировал остальной мир вокруг себя, сконцентрировавшись на игре. «Медведи» и «Нефтяники» завязли, счет выровнялся – 1:1.
      Мартин катался ради своей жизни, вот что он испытывал сейчас. Он забил одну шайбу, но Йоргенсен сумел блокировать все остальные броски. Эдмонтон снова выигрывал – вел 2:1, и Мартин читал победу в глазах своего противника, все его шрамы, изгибаясь, складывались в огромную ухмылку.
      Он мог слышать, как бостонские болельщики требовали шайбу. Они что-то кидали на лед, и полиция была не в силах с этим справиться. Глядя на трибуны, Мартин видел плакаты: «Проклятие Картье»; «Двойной или ничего», «Картье проигрывает». Мартин подумал об отце. Смотрит ли тот игру в тюрьме?
      «Боже, позволь мне победить». Он хотел сделать это для Мэй, для себя. Мартин слышал смешки болельщиков. Он думал обо всех новостях, о ставках отца на его собственную команду, как тот бросил играть, покинул спорт. Серж Картье, великий форвард НХЛ, троекратный победитель Кубка Стэнли. «Картье превратил золото в тюрьму» – гласил какой-то заголовок.
      Мартин хотел восстановить доброе имя. Он хотел доказать отцу, что сумеет, он хотел доказать миру, что имя Картье все еще стоило кое-что в хоккее. Даже на закате своей карьеры Мартин хотел, чтобы его отец гордился им. Но потом он подумал о Натали, о том, как склонность отца к азартным играм забрала ее жизнь, и он застонал.
      Стон вышел из самых тайных глубин его души, и он прозвучал настолько громко, что весь стадион слышал. Мартин застонал, как дикий зверь. Пытаясь сосредоточиться на броске, Мартин забрал шайбу у Рэя. Время шло. Он заскользил, подрезая с правого фланга, приближаясь к воротам.
      «Бей!» – вопила толпа.
      «Бей», – сказал себе Мартин.
      Йоргенсен стоял перед ним с ненавистью в глазах.
      «Бей», – приказал себе Мартин.
      Он представил себе, как мама смотрит за ним, как говорил ему тренер. Видел лицо Натали. Слышал скрипучий низкий голос отца: «Бросай». Он не мог сделать этого. Передав Рэю шайбу, он снова подошел к нему. Толпа видела его колебание и начала шикать. Расстройство болельщиков и ярость звучали в их воплях, каток отражал враждебное эхо. Часы тикали все быстрее. Мартин пришел в себя, поймав взгляд Рэя. Команда поднимала его.
      «Сконцентрируйся!» – слышал он крик тренера Дэйфо.
      Мартин видел седеющего мужчину с тюремной бледностью; он слышал маленькую девочку, плачущую от страха на балконе в Торонто. Он подумал о матери, мертвой, но вместо ее образа на небесах он видел ее холодную в земле. Он представил себе Мэй, сияющую и живую. Не возможно сконцентрироваться. Мартин поймал пас Рэя и нацелил шайбу на ворота.
      Нильс Йоргенсен блокировал удар. Прозвучала сирена; счет был 2:1.
      Катание Мартина шло на скорости двести девяносто две мили в час, бросок в ворота и скорость удара в 118, 2 мили в час. Об этом можно было бы прочесть в книгах рекордов, увековечивающих моменты, если бы он, Мартин Картье, выиграл Кубок Стэнли для «Бостон Брюинз».
      Но они проиграли.
      Голос Мэй охрип от возгласов, но внезапно она остановилась; Кайли скакала дико на кровати, но теперь она опустилась на колени, как будто кто-то отпустил нитку, держащую ее.
      – Мама, он не попал в ворота.
      – Нет, он не смог, – сказала Мэй.
      – Они проиграли?
      – Да, моя хорошая.
      – Ох. – Кайли смотрела на экран, ее лицо мрачнело на глазах.
      Вместе они смотрели телевизор, камера выхватывала крупным планом сердитых болельщиков Бостона, кидающих кружки и свернутые трубкой программки на лед. Камера показала ликующих и торжествующих «Ойлерзов», окруживших Нильса Йоргенсена, подхвативших его на руки и взгромоздивших его на плечи. Камера вернулась, прошлась по «Медведям». Судя по выражениям их лиц, они были в шоке. Когда камера нашла Мартина, его глаза ничего не выражали. Его лицо было начисто изможденным, обветренным, будто он играл под снегом и ветром, а не под огнями закрытого стадиона. Опустошенный взгляд синих глаз напомнил Мэй собаку, которую она однажды видела и которая проводила большую часть времени в клетке.
      – Ох, мамочка, – выдохнула Кайли.
      – Ох, Мартин, – прошептала Мэй, и слезы подступи ли к глазам.
      – Почему он такой?
      – Я думаю, потому что он слишком сильно хотел выиграть.
      – Но ты всегда говоришь мне, что главное, как ты играешь.
      – Я знаю. Это… – начала было Мэй, но запнулась.
      Поскольку существовало многое из того, в чем она совсем не разбиралась. И это касалось и спорта и мужчин. Кайли была утомлена и хотела спать. Мэй читала ей книжку, все время прислушиваясь, не зазвонит ли телефон.
      «Он позвонит, – думала она. – Он может рассказать мне о случившемся, что он чувствует, и я смогу его выслушать».
      Она думала, что скажет ему, какими словами утешения успокоит его, даст ему надежду. Где-то в глубине, на задворках ее памяти, позади Мартиновского разочарования от поражения «Медведей», были его слова: он собирался просить ее выйти за него замуж.
      Но только спустя час, когда Кайли уже спала, луна кружилась вокруг желтого сарая и окрасила поле и оранжерею серебряным светом, телефон зазвонил.
      – Они проиграли, – это была Тобин. – Он, должно быть, опустошен.
      – Он не позвонил.
      – Мужчины должны зализывать свои раны одни, – сказала ей Тобин. – Так уж устроен этот мир.
      – Он попросил меня… – начала было Мэй, желая сообщить Тобин о словах Мартина.
      Но некоторые вещи были слишком личными, чтобы сообщать даже лучшей подруге. Она прикусила губу и позволила словам затихнуть.
      – Он возвратится, – произнесла Тобин. – Только дай ему время. Когда Джон не вышел на продвижение по службе, он уехал на рыбалку один на целую неделю. Он не мог даже смотреть мне в глаза, пока не поладил сам с собой.
      – Что я делаю, затевая нечто вроде этого? – спросила Мэй.
      Она подумала о Говарде Дрогине, как он всегда звонил, когда обещал позвонить, как он никогда не казался чрезмерно разочарованным, когда Мэй говорила, что у нее другие планы.
      – Ты заслуживаешь большего в этой жизни, – сказала Тобин, – чем планирование чужих свадеб и мотания с дочерью по всяким там психологам.
      – Она только один раз видела дурной сон, с той авиакатастрофы, – сказала Мэй. – И ангелов видела только однажды. Но сегодня вечером она опять заговорила о том, что Мартин сказал мне… а она никоим образом не могла слышать его слов…
      – Она читает по твоим глазам, понимает по выражению твоего лица, – возразила Тобин. – Она делает это все время. Все эти особые возможности Кайли, если тебе нравится так их называть, идут от ее тесной связи с тобой.
      – Да, мы очень близки, – согласилась Мэй.
      – А вам от этого никуда и не деться, – напомнила ей Тобин. – Ты для нее и мать и отец. Она обожает тебя. Она читает твои мысли, потому что она великолепно знает тебя.
      – Я запишу это в дневнике, – сказал Мэй. – Когда мы поедем в Торонто в июле, я расскажу докторам твою теорию.
      – Хорошо.
      Мэй рассмеялась:
      – Моя тетрадь мало чем пополнилась за все эти дни. Я думаю, что они могут испытать разочарование. Психическая деятельность Кайли замедлилась.
      – Возможно, она не нуждается ни в каких воображаемых друзьях сейчас.
      – Почему?
      – Возможно, потому что ее мама стала счастливее.
      Но когда она повесила трубку, Мэй вообще не чувство вала себя счастливой. Розовые лепестки не сработали в конце концов. Мэй жалела, что Мартин не позвонил, но не столько из-за себя, сколько из-за него: ей бы хотелось утешить его.
      Ей бы этого очень хотелось.

Глава 5