Утро Дня благодарения было кристально чистым и морозным. Здесь солнце всходило яркое, как раскаты молнии. Сара встала вовремя, чтобы застать рассвет. Она снова почувствовала, как холодок пробежал по всему телу, когда одевалась. Ее отец экономил топливо, поэтому не обогревал дом ночью. Стоя в холодной комнате, она чувствовала, что кожа у нее горячая. Она стояла у кровати со свитером в руках и пыталась вспомнить, что ей снилось. Сны были суетливые и быстротечные, они заставляли ее ворочаться в постели, путаясь всю ночь в простыни. Но когда она надела теплое белье, водолазку, джинсы и плотный свитер, снова почувствовала себя нормально.
      Все еще спали. Сара остановилась напротив двери в спальню Майка, прислушиваясь к его сопению. Зная, что он будет здесь к ее возвращению, она вышла из дома и побрела по заснеженной дорожке к заливу.
      Звездочки висели в глубоком синем небе, как фонарики, которые кто-то забыл выключить. Сара стояла у воды, спрятав руки в карманы. В сараях заголосили гуси, и тюлени зарычали на скалах. То, что она вернулась снова в место, которое так любит, куда она и не думала еще когда-либо вернуться, трогало ее до глубины души. Благодарная за рассвет, за Мэн, за ферму, за прекрасного сына, она распростерла руки, словно желая обнять все вокруг.
      Но она была не одна. В темноте она не заметила человека, сидящего на скале. Услышав ее шаги, он поднялся и подошел к ней. Посмотрев в его доброе лицо, в глаза, которые, видимо, не спали прошлой ночью, она улыбнулась.
      – Доброе утро, – сказал Уилл.
      – Ты рано встал.
      – Я решил, что если встану самым первым на этом дальнем востоке, то буду единственным человеком из Соединенных Штатов, который увидит рассвет.
      – Ты не против маленькой компании? – спросила она.
      – Нет, – сказал он, стоя позади нее, когда они оба повернулись к океану – Совсем не против.
      Они слушали звуки природы, которые нарастали по мере того, как солнце поднималось над горизонтом. Волны разбивались о скалы в пятидесяти ярдах от них и выбрасывали на берег омаров и крабов. Сара коснулась руки Уилла:
      – Смотри, тюлени.
      – На тех скалах?
      Животные явно любили скалы, гладкие и серые, а вода вздымалась вокруг них.
      – Целая стая, – сказала она, наблюдая, как эти создания выгибают спины, направляя носы к небу, – пятьдесят или шестьдесят взрослых и дюжина малышей. У вас в Нью-порте не было тюленей?
      – Может быть, один или два проводили зиму в заливе Наррагансет. Кто-то заметил одного, и понеслась молва, дети стали просить, чтобы мы отвезли их на Кастл-хилл или на Бевертэил посмотреть на животных. Посмотришь, что будет, когда Сьюзан увидит этих ребят.
      – Дети любят тюленей, – согласилась Сара. – Когда Майк был маленький, я не могла отвести его от скал. Он любил бегать за ними целыми днями.
      – Он хороший мальчишка, – сказал Уилл. – Отлично приготовил для нас посадочную полосу. И он рад видеть тебя.
      – Почему ты это говоришь?
      – Вспомни, как он говорил о починке той ступеньки на крыльце вчера вечером. Он хочет, чтобы ты видела его обязательным, самостоятельным. Это поведение хозяина в доме. Он хочет, чтобы ты гордилась им.
      – Я подумала… о другом.
      – О чем?
      – Он хотел показать, что я ему больше не нужна. Он привык к папе и Бэсс как к новой семье, он теперь – их.
      Солнце прорвалось сквозь океан и красным сияющим шаром поднималось над заливом, делая высокие сосны черными, тонкими, острыми на фоне золотого света. Воздух все еще был морозным. Думая о Майке и его новой жизни, Сара чувствовала, что ее руки цепенеют.
      – Почему он здесь? – тихо спросил Уилл.
      – Он сбежал.
      – Из дома?
      Сара замолчала, вспоминая их последнюю жуткую ссору.
      – От меня.
      – Разве это не нормально в его возрасте? Мальчики проходят через такой период, когда не могут терпеть своих матерей. Правда, не всегда показывают это.
      – Он собрал свои вещи, – сказала Сара, закрыв глаза и вспоминая. – Хотел добраться в Мэн автостопом. Мы сцепились в конце. Я попросила его подумать о своем будущем, остаться со мной хотя бы до того, как он закончит школу. Он даже не стал меня слушать. – Она вздохнула. – Мне тогда казалось, что он ненавидит меня.
      – Почему?
      – По многим причинам…
      Уилл больше не стал ее расспрашивать. Он сделал вид, что наблюдает за тюленями. Чем выше поднималось солнце, тем лучше их было видно. Они кишели на скалах, едва различимые один от другого, как дети, которые прижимаются к своим матерям.
      – Он не ненавидит тебя, – наконец сказал Уилл.
      Сара посмотрела на него. Его лицо обросло щетиной, которая придавала ему сексуальность. Он выглядел так, будто хотел больше всего, чтобы его слова оказались правдой.
      – Откуда ты знаешь? – спросила она, молясь, чтобы он не сказал того, чего она не сможет вынести.
      – Тебя нельзя ненавидеть.
      У Сары будто что-то оборвалось. Она начала дрожать и не могла с собой совладать. Ей хотелось услышать что-то большее, какие-то выводы, заключения, к которым, должно быть, пришел Уилл Берк, наблюдая за отношениями между ней и Майком. Она ничего не ответила. Уилл между тем продолжал:
      – Сын, который ненавидит свою мать, никогда не попросит ее провести с ним День благодарения.
      – Но он не хотел быть со мной в прошлом году, хотя у меня обнаружили рак.
      – Он был напуган.
      Сара кивнула. Это была правда. В глубине души она знала, что любой сын испугался бы потерять мать, каким бы самостоятельным он ни был, сколько бы лет он ни приходил домой после школы, пока она зарабатывала им на жизнь, на содержание этой старой фермы.
      – Он никогда не захочет тебя потерять, Сара. Никто не захочет.
      – О боже, до чего же красивый рассвет, – прошептала она, глядя, как небо из серого превращается в голубое, как звезды исчезают в свете нового дня.
      – Счастливого Дня благодарения, Сара.
      – Счастливого Дня благодарения, Уилл.
      Готовые выпить чашечку кофе, позавтракать и посмотреть на своих детей, они медленно пошли по замерзшей тропинке к еще спящему дому.
      Пока взрослые были заняты приготовлением праздничного обеда, Сьюзан решила осмотреть остров. Она надела вязаную куртку и, выходя из дома, заглянула во все комнаты. Больше всего ей понравилась швейная комната тетушки Бэсс, полная крошечных перьев. Они торчали отовсюду, включая старую швейную машинку. Стопка готовых стеганых одеял лежала в углу, и она представила их на полках в магазине Сары, готовых для того, чтобы в любую минуту согреть жителей Форт-Кромвеля.
      С Майком она встретилась у залива. Он выходил из маленькой лачуги с корзиной, полной перьев, и смутился, увидев ее.
      – Что там, тайные сокровища? – спросила она, направляясь прямо к лачуге.
      – О, нет, – ответил он, преграждая ей дорогу.
      – Можно я туда загляну?
      – Поверь, тебе не понравится то, что ты там увидишь.
      Сьюзан наклонила голову, внимательно разглядывая его. Она не напрасно провела двадцать минут этим утром, продрогнув до костей, около зеркала в ванной. Накладывая тени, крася ресницы и губы здесь, в дикой лесной глуши, она все время думала о симпатичном Майке Талботе. А теперь она лицом к лицу с ним. Высокий, смуглый и просто «уау».
      – Почему? – спросила она. – Что это?
      – Склад.
      – И почему я не могу войти?
      – Это что-то вроде Брута.
      – Брута? Как это?
      – Это место, где мы ощипываем гусей.
      – Правда? – спросила она, и ее глаза засияли, когда она посмотрела в корзину. – Там бегают маленькие гусята?
      – Нет, они мертвые.
      – Мертвые?
      – Да.
      – Ты убиваешь их, чтобы собрать перья?
      – Ну да.
      – О боже!
      Сноу не понимала, как можно убивать животных. Она презирала женщин, которые носили меховые пальто. Ее передергивало, когда она думала о соболиной шубе, которую Джулиан подарил матери. Чем виноваты были эти гуси? Как могла Сара продавать свои одеяла?
      – Твоя мать знает об этом?
      – О чем?
      – Об убийстве гусей?
      – Ну конечно. Она же здесь выросла.
      – Я просто не могу поверить. Просто не могу.
      Сноу чувствовала, что ей сейчас станет плохо. По сравнению с другими взрослыми, даже с ее мамой, Сара была лучшим человеком в мире. И вот какой она оказалась: продает вещи, для производства которых нужно убивать прекрасных птиц! Пара гусей прохаживалась рядом с ботинками Майка, на которых Сноу заметила красно-коричневые пятна.
      – Это кровь? На твоих ботинках? – спросила она.
      – Да, – ответил он, посмотрев вниз.
      – Бегите!
      Она стала размахивать руками, гоня птиц по тропинке до края бухты, куда вливался стремительный поток. Они бежали вперед, оглядываясь на нее так, будто она была сумасшедшей женщиной с топором, но повернули обратно, как только добежали до воды. Сноу остановилась, глядя, как они бегут обратно к Майку.
      – Они не могут летать, – объяснил он. – У них подрезаны крылья.
      – Как жестоко! Я не могу поверить, что они умирают из-за пуха. Из-за стеганых одеял.
      – Мы убиваем их, чтобы питаться. Дед и тетя голодали бы, если бы мы не продавали гусей.
      – Конечно, никто не должен голодать, – сказала Сьюзан с достоинством. Ее нижняя губа задрожала, когда она посмотрела на гусей. – Но одеяла!
      – Когда я был маленьким, мама говорила, что гуси любят, когда их ощипывают. Я представлял себе эту процедуру, как расчесывание… но это не так.
      – Когда ты это понял?
      – Когда приехал сюда, – ответил Майк.
      Она почувствовала вдруг жалость к нему. Как, должно быть, ужасно было узнать такое. Теперь он был в ловушке на этом острове, заботясь о своем скупом, старом дедушке и убивая гусей. Глядя на Сьюзан, он понимал, какие чувства она испытывает, однако продолжил:
      – Однажды дедушка дал мне топор и объяснил, что делать. Но если бы нам не были нужны деньги, я бы никогда не стал убивать гусей.
      – Останови смерть, – сказала Сьюзан. – Надо придерживаться своих принципов.
      Майк пожал плечами. Он хотел рассмеяться, но сдержался:
      – Я это и делаю – сохраняю жизнь ферме.
      Он был похож на свою мать. У него были такие же красивые глаза, глубокие и печальные. Он словно чего-то ждал, и Сьюзан казалось, что она может проникнуть в его душу. Такое же ожидание жило на лице Сары, и это объединяло ее с сыном. Больше всего на свете Сьюзан хотела, чтобы они были вместе.
      – Ты больше не должен убивать гусей, – сказала она мягко.
      – Что?
      Солнце играло в ее глазах, и, глядя на него, она улыбнулась. Они стояли так близко друг к другу, что она чувствовала тепло его тела. По спине пробежала дрожь, и она захотела задержать эти мгновения.
      – Ты можешь уехать с нами в субботу. В самолете есть место.
      Майк усмехнулся и облизал губы. Сьюзан видела, что он нервничает, но ей было интересно, о чем он думает.
      – Я не могу поехать с вами.
      – Почему? – спросила она.
      – Потому что я нужен здесь…
      Корзина выскользнула у него из рук. И перья начали летать вокруг них, как вьюга, прилипая ко всему, что встретится на пути.
      – Извини, – прошептал Майк, не отводя от нее глаз.
      – За что? – прошептала она в ответ.
      Ее близость мешала ему говорить.
      – За то, что перья запутались в твоих волосах.
      – Прощаю…
      Они молча стояли, пока не услышали звонок тетушки Бэсс, звавший на праздничный обед.
      Главным блюдом был гусь, запеченный до золотой корочки. Сара начинила яблоки, как делала ее мать, а Уилл приготовил картофельное пюре. Бэсс сварила репу и начинила гусиной печенью.
      – Не очень ли это шикарно? – спросил Джордж, хмурясь.
      Он был недоволен свечами, которые Бэсс привезла с собой из Провиданса.
      – Праздник же, Джордж, – сказала Бэсс.
      – Я не люблю свечи. А что мы будем есть?
      – Паломники ели при свечах, – заметила Сьюзан.
      – У паломников электричества не было, а у нас есть, – ответил Джордж. – Есть за что быть благодарным.
      – Я думаю, это романтично, – сказала девочка, и Сара заметила, как Майк покраснел.
      – Лучше разрежь гуся, Джордж, – позвала Бэсс.
      – Давай предоставим эту честь гостю.
      – Спасибо, – сказал Уилл, когда Джордж вручил ему нож.
      Каждый облачился в свою лучшую одежду. Сьюзан надела короткий джемпер, Уилл – мягкие серые вельветовые брюки и голубой свитер. Тетушка Бэсс была все в том же голубом платье с жемчужинами, Майк надел брюки цвета хаки и голубую оксфордскую рубашку, а Сара была одета в длинное зеленое вельветовое платье.
      Ее отец надел брюки и белую рубашку, которая пожелтела от времени, но была жестко накрахмалена. Сара понимала, что он не носил ее уже очень давно, и была тронута его стараниями. Наверное, последний раз эту рубашку гладила ее мать. Сара наблюдала, как он суетится на кухне, подбрасывая поленья в огонь.
      – Проклятие! – вскрикнул он, когда обжег руку.
      – Иди сюда, – сказала Сара, ведя его к раковине и открывая кран.
      Потекла ледяная вода, и она подставила руку отца под струю.
      – Не вижу никакого смысла в этих дурацких свечах, – проворчал он.
      – Пап, сейчас только три часа. Если это порадует тетю Бэсс, почему бы их не оставить?
      – Она просто хочет показать, что привыкла жить шикарно там, в Провидансе, с этим старым… как его там.
      – Дядя Артур.
      – Наготовить столько этих начиненных реп! Можешь представить, как они их сервировали в клубе? Они соревновались, кто сохранит их до Рождества. Это сводит меня с ума. Задуй эти свечи, Сара, хорошо?
      – Мама любила свет от свечей.
      Она все еще держала его руку под краном, чувствуя силу и напряженность его мышц, и вдруг они ослабли при упоминании матери – злость ушла.
      – Да, любила, – сказал он.
      – Особенно в праздники, – продолжала Сара. – Мы всегда зажигали свечи на День благодарения и Рождество, помнишь? Красивые и толстые, совсем как эти.
      – И они обязательно были белыми. Корабли и свечи, как она говорила, должны быть белыми. Я скучаю по ней каждый день.
      – Знаю, папа.
      Джордж опять напрягся и взглянул в глаза дочери, словно хотел уличить ее во лжи. Когда она была подростком и иногда приходила поздно с танцев на большой земле, отец так же смотрел ей в глаза, будто в них видел отражение мальчиков, которых она целовала, и пива, которое пила.
      – Как твоя болезнь? – спросил он.
      – Все в норме.
      – Что это значит? Болезнь не может быть в норме. Ты здорова или нет?
      – Папа, медицина шагнула вперед, с тех пор как умерла мама.
      Она выключила воду, но все еще держала его руку над раковиной. Пытаясь убедить его, что с ней все в порядке, Сара не понимала, почему ее сердце бьется как бешеное. В это время Уилл разрезал гуся, а Сьюзан настаивала на том, чтобы Майк взял кусочек, понравившийся ему, но он смотрел мимо нее на свою мать и внимательно слушал их разговор с дедом.
      – Со мной все в порядке, – повторила Сара.
      Отец всплеснул руками:
      – Что за бестолковый разговор! Если ты не можешь ответить прямо, я не собираюсь утруждать себя вопросами. Потуши свечи, Бэсс! Сейчас же!
      Свечи еще горели. Все расселись за стол на те же самые места, которые занимали прошлым вечером. Уилл был удостоен чести разрезать гуся, и теперь, наблюдая, как Бэсс и Сара наполняли свои тарелки, он был доволен тем, что его хвалили за то, как аккуратно он поделил мясо на кусочки. Он боялся, что Сьюзан будет скучать по матери, но его беспокойство оказалось напрасным. Она была полностью поглощена Майком Талботом и не могла оторвать от него глаз.
      Сара выглядела потрясающе в своем красивом вельветовом платье, которое идеально облегало ее так, что Уиллу захотелось заключить ее в объятия и поблагодарить за то, какой необыкновенной она была. Наблюдая за тем, как она потянулась к полке за серебряной тарелкой, он залюбовался ее тонкой белокожей шеей и представил, как целует ее.
      Они сидели напротив друг друга. Уилл никогда не любил праздники, но сегодня был именно в том расположении духа, который соответствовал Дню благодарения. Он был счастлив. Сара успокаивала и волновала его одновременно – это чувство он не испытывал уже на протяжении многих лет. Ему казалось, что он ее знает лучше, чем кто-либо еще в этом мире, и она знает его не хуже.
      Джордж ушел в сарай за кувшином с крепким сидром, и все ждали, когда он вернется. Бэсс, казалось, была очень недовольна плохим настроением брата, а Сара не обращала на это внимание. Понимала ли она, что грубость отца – результат утраты ее матери? Понимал ли это сам Джордж? Скорее всего, да: у них было достаточно времени, чтобы понять это.
      Уилл помнил, как печаль по Фрэду переросла в боль, которая лишь пять лет спустя стала терпимой. Он увидел в глазах старика пустоту и помнил тот же пустой взгляд собственных глаз в отражении зеркала.
      Наконец Джордж хлопнул дверью и поставил кувшин на стол.
      – Надвигается шторм, – сказал он. – Небо заволокло тучами, вот-вот начнется снегопад.
      Зима в этом году рано началась, – отозвалась Бэсс.
      – Надвигается шторм? – спросила Сара. – Прекрасно! Мне очень хотелось, ребята, чтобы вы увидели настоящую бурю.
      – Похоже, разыграется к полуночи, – сказал Уилл.
      Шторм входил в его планы: снежная буря закончится к завтрашнему вечеру, уступив место сухому арктическому климату, который не будет препятствовать их полету домой. Хотя, сидя в теплой просторной кухне и глядя на Сару, он был бы не против задержаться здесь на несколько дней.
      – Сейчас только ноябрь, а мы уже пережили два сильных шторма, – сказала Бэсс.
      – А чего ты ждала? – спросил Джордж. – Ты в Мэне, а не во Флориде.
      – Не беспокойся, – улыбнулся Майк. – У нас есть электричество и достаточно дров, чтобы жить в тепле.
      – Наши прекрасные гуси замерзнут, – забеспокоилась Бэсс.
      – Давайте лучше есть, – предложил Джордж.
      – Я хочу произнести молитву, – сказала Сара.
      Джордж ссутулился, его лицо приняло угрюмый вид, в то время как остальные сложили руки и наклонили головы. Свечи потрескивали. Уилл закрыл глаза. Он слышал, как Сара прокашлялась и сделала глубокий вдох.
      – Благослови нас, Господи, – начала она. – Спасибо Тебе за пищу, которую мы едим, спасибо за наше здоровье. Спасибо за то, что мы все собрались на этом острове, спасибо Тебе за каждого. Спасибо за тех, кого мы любим, особенно за тех, кто не может быть сейчас рядом с нами.
      – Фрэд, – прошептала Сьюзан. – Фрэд, – повторил Уилл.
      – Мама, – сказала Сара.
      – О, – вздохнул Джордж, – моя Роуз.
      – Артур, – произнесла Бэсс.
      – Можно мне сказать? – Майк обратил на себя всеобщее внимание.
      – Конечно, дорогой, – улыбнулась Сара, глядя на него с надеждой и любовью.
      – Я благодарен за то, что с вами все в порядке. И что вы все здесь. – Он посмотрел на мать: – Все правильно?
      – Конечно, – поторопился Уилл, увидев, что Сара растерялась. – Аминь!
      Майк зло искоса посмотрел на Уилла из-за того, что тот ответил за его мать, но ответил:
      – Аминь.
      – Аминь, – сказали все.
      Стол был полон еды, огонь согревал уютную комнату, шесть человек разных поколений собрались вместе, и на мгновение Уиллу показалось, что они все члены одной семьи. Они были соединены какой-то необъяснимой безымянной любовью. Даже Фрэд был в этот момент рядом.
      Позже, когда в доме стало тихо, и все разошлись по спальням, Сара спустилась вниз посидеть у камина. Она была слишком взволнованна, чтобы спать. Дом был полон воспоминаний о матери, о семье, которой они когда-то были. И она вновь увидела Майка. Глядя на пламя, она чувствовала покой и умиротворение, оттого что находится с ним под одной крышей.
      – Я думал, что буду первым, кто просыпается, и последним, кто ложится спать, но ты всегда опережаешь меня, – сказал Уилл, удивив ее своим появлением.
      – Не можешь заснуть?
      – Я еще и не пытался.
      Когда он подошел ближе, она увидела, что он одет в пуховик, а ботинки занесены снегом.
      – Буря начинается. Я только что был на улице.
      – Погрейся, – сказала Сара.
      Уилл снял ботинки и поставил их возле двери, повесил куртку на вешалку. Сара видела, как он достал что-то из кармана куртки и переложил в джинсы. Она вдруг поняла, что ей нравится за ним наблюдать.
      – Я нарушил твое одиночество.
      – Это хорошо. Я в полной мере насладилась им в Форт-Кромвеле.
      За окном шел снег, морской ветер бил в окно, потрескивал угасающий огонь. Сара с улыбкой смотрела на Уилла.
      – Это здорово, – сказал он.
      – Я знаю. Я рада, что ты пришел.
      – Нет, я имею в виду все вместе. День благодарения с твоей семьей. Спасибо, что пригласила нас.
      – Тебе все рады, – сказала Сара, – а я чувствовала себя виноватой за то, что потащила тебя сюда. Ты, наверное, обычно на праздники куда-то ездишь?
      – Ездил.
      – Куда?
      – Ну, мы обычно проводили День благодарения с моими родителями. Мы жили в Ньюпорте, а они в Коннектикуте, поэтому к ним было легко добраться. Мы каждый год ездили туда.
      – Готовила твоя мама?
      Уилл кивнул:
      – Да, она хорошо готовила. У нее было такое представление о Дне благодарения – каждый должен иметь то, что хочет. Поэтому, если один любил клюквенный соус, а другому нравилось что-то еще, у нас на столе были оба блюда.
      – Здорово, – сказала Сара. – Как у старых паломников.
      Ему нравилось говорить с ней, и он продолжил:
      – Мой отец вырос в Мамаронеке – графство Уэсчестер, – и его семья коптила индеек. Поэтому, вместо того чтобы выбирать между жареной и копченой индейками, у нас были и та и другая. Когда я женился на Элис, моя мать выведала у нее все, что делает ее семья на День благодарения в Нортхемптоне. Сладкий картофель, кукуруза в креме, шоколадный пирог. Все эти блюда были нам незнакомы, но мы добавили и их.
      – Звучит замечательно.
      – Да. Я скучаю по тем временам. Мои родители умерли с разницей в шесть месяцев пять лет назад.
      – Совсем недавно, – сказала Сара, глядя на огонь.
      – Кажется, это случилось вчера. Мама ушла первой – внезапный сердечный приступ однажды весенним утром. Отец не мог жить без нее. Он перестал выходить на улицу, заниматься повседневными делами. Даже лодку не спускал на воду тем летом. Он просто уснул и не проснулся одной сентябрьской ночью.
      – Я слышала о таких парах, – вздохнула Сара. – Которые любили так, что не могли жить друг без друга.
      – Это про них, – кивнул Уилл.
      – Мой отец не умер после того, как умерла мама, – сказала Сара, но он изменился. Он не всегда был таким… грубым. И был невероятно зол на Господа за то, что тот забрал ее. Он никогда никого не прощал. Особенно меня.
      – Когда она умерла?
      – Когда мне было четырнадцать.
      – Почему он не простил тебя?
      – Я напоминаю ему о ней, – сказала она, хотя на самом деле это было не так.