Еще одна осень пришла в Форт-Кромвель, штат Нью-Йорк, и Сара Талбот встречала ее здесь. Она сидела на переднем крыльце своего небольшого белого дома, пила яблочный чай с корицей и думала, что делать дальше. Ребята из колледжа, живущие по соседству, мыли машину, и брызги из шланга попадали ей в лицо. Закутанная в красный плед, она откинула голову, подставив лицо солнечным лучам, и представила себе, будто это капли соленой воды, а она сама – дома на острове Элк.
      Голубой «седан» медленно ехал по дороге. Он был похож на муниципальный, принадлежавший какому-нибудь тайному сотруднику полиции или уличному инспектору. Сбоку было написано «Форт-Кромвеля ВНА». Автомобиль припарковался рядом с домом Сары, и из него вышла элегантная женщина невысокого роста, одетая в пальто белого цвета.
      Сара улыбнулась, увидев ее:
      – Что вы здесь делаете?
      – Ничего себе приветствие, – сказала приходящая медсестра.
      – Я думала, мы с вами все закончили, – смутилась Сара.
      Одной рукой поддерживая плед, другой она машинально взъерошила стриженые светлые волосы.
      – Закончили? Да моя дочь убила бы меня. Кроме того, я друзей не бросаю!
      – Я ваш пациент, Мэг.
      – Была им, Сара. Была. А сейчас мы приехали, чтобы взять тебя на прогулку.
      – Прогулку? Куда… – начала Сара.
      Взглянув на машину, она заметила на заднем сиденье Мими. Та водила рукой по стеклу, приклеивая один ярко-розовый знак к другому. На серебристом фоне появилась надпись: С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
      – С днем рождения! – сказала Мэг, наклоняясь, чтобы обнять ее.
      Сара встала навстречу и уловила аромат лимонного шампуня. В карманах Мэг позвякивали ключи, ручки и стетоскоп. Разноцветный пластмассовый медвежонок был приколот к халату над табличкой с именем медсестры.
      – Как вы узнали? – растроганно спросила Сара.
      Сегодня был ее тридцать седьмой день рождения, но не было гостей, открыток и телефонных звонков от родных.
      – Я читала твою медицинскую карту, – сказала Мэг, улыбнувшись. – Пойдем…

* * *

      Уилл Берк стоял в ангаре. На его голове красовался капюшон «Ацтека Пайпера». Осенний сезон был напряженным, поэтому все три самолета, которыми владел Уилл, должны были быть готовыми к полету. Он организовал пятнадцатиминутные экскурсии по району озер, которые были особенно популярны во время Кромвельской ярмарки. А в конце октября прилетали на уик-энды родители тех детей, которые обучались в близлежащих колледжах, и его самолеты совершали рейсы в Нью-Йорк и обратно.
      Услышав звук шин, скользящих по дороге, посыпанной гравием, Уилл вытер гаечный ключ синей тряпкой и положил его на высокий красный ящик для инструментов. На часах было ровно четыре. Подружка его дочери, Мими Фергюсон, заказала в честь дня рождения экскурсию с осмотром озер и гор. Ну что ж, тридцать долларов за пятнадцать минут – и он вновь займется моторами.
      Заправив рубашку в джинсы, Уилл вышел из ангара встретить посетителей. День был солнечный, свежий воздух бодрил, и он, улыбаясь, приветливо взмахнул рукой.
      Мэг и Мими вышли из машины и громко поздоровались, что заставило Уилла улыбнуться еще шире. Но у кого же день рождения? Насколько он помнил, Мими должно быть около десяти лет.
      Но тут из машины вышла женщина, которую Уилл не знал. Она была невысокого роста, худая, как подросток. Ее кожа была бледной и полупрозрачной, будто высокое облако, появившееся осенним днем, а пушистые волосы светились персиковым оттенком. Она смотрела на небо, словно никогда не видела его таким голубым и не верила, что ей предстоит в него подняться.
      – Познакомьтесь, это Сара Талбот, – сказала Мэг.
      – Очень приятно, – наклонился Уилл. – Ну как, готовы лететь?
      – На каком самолете, мистер Берк? – волнуясь, спросила Мими.
      – На том, – сказал он, указывая на Малыша Пайпера.
      – Но мы же все не войдем! – расстроилась девочка.
      – Извини, Мими, – ответил Уилл. – В большом самолете меняют масло. Если б я только знал…
      – Не волнуйся, Мими, – сказала Сара. – Ты полетишь обязательно!
      – Но это полет в честь твоего дня рождения, – возразила Мими. – Это была моя идея!
      – С днем рождения, – улыбнулся Уилл Саре.
      – Спасибо!
      И снова это выражение изумления, как будто она никогда не была такой счастливой. Уилл вдруг испытал то чувство, когда сталкиваешься с человеком давно знакомым, но изменившим внешность. Набранный или потерянный вес, другая прическа, перенесенная болезнь. Да, он видел эту женщину в городе, но тогда она выглядела совсем иначе.
      – Готовы? – спросил он.
      – Да, – ответила она.
      – Идемте. – Пытаясь скрыть неожиданное волнение, Уилл повернулся к Мими: – Сьюзан в офисе. Она будет рада повидаться с тобой.
      Отец привез ее в аэропорт. Когда начался приступ астмы, школьная медсестра пыталась дозвониться матери, но той, конечно, не было дома. Поэтому Сьюзан и попросила позвонить в «Авиацию Берка»: уж папа точно заберет ее. Девочка почувствовала себя лучше почти сразу же, как только они подъехали к аэропорту, но не было смысла возвращаться в школу: день был на исходе.
      Она сидела, ссутулившись, за столом и красила ногти. Вытянув шею, она могла видеть через большое окно, что происходило на улице. Мими, ее мама и их подруга стояли у взлетной полосы, разговаривая с отцом.
      Из всех детей, за которыми приглядывала Сьюзан, когда они оставались дома одни, Мими была лучшей. Она слушалась родителей, никогда не выпытывала тайны и хотела стать ветеринаром, когда вырастет. У нее были Мечты и Цели, она знала больше о жизни, чем Эмма Тернли. И они вместе учились в единственной школе этого захолустного городка.
      – Привет, Сьюзан! – крикнула Мими, влетая в дверь.
      – Сьюзан? – спросила Сикрит, едва подняв глаза. – Здесь нет никого по имени Сьюзан.
      – Ах да, я забыла, – сказала Мими с улыбкой. – Теперь ты Сикрит. Что ты делаешь?
      – Октябрь – месяц колдовства, а так как я ведьма, то крашу ногти соответствующим образом.
      Девочка говорила не торопясь, будто объясняла очевидное бестолковому, но нежно любимому ребенку. Повернувшись к Мими, она стала шевелить пальцами, словно пускала свои чары.
      – Ничего себе! – восхищенно произнесла Мими.
      Сьюзан использовала тушь и воронье перо, чтобы нарисовать изящную паутину на переливающихся бледно-голубых ногтях. Левую руку она разрисовала более витиевато, с микроскопическими паучками, прицелившимися к шелковым нитям.
      – Насколько я понимаю, эта дама, у которой сегодня день рождения, – сказала Сьюзан, выглядывая в окно. – Она рада?
      – Очень, – ответила Мими. – Спасибо тебе за хорошую идею.
      – Мм, – буркнула Сьюзан, воспринимая комплимент как должное.
      Она была известным мастером устраивать сюрпризы и подавать идеи по проведению праздников. Наблюдая, как женщина идет к самолету, девочка заметила, что та была очень худой и волосы ее выглядели ужасно. Но у нее было самое прекрасное лицо из тех, что встречались Сьюзан за последнее время.
      – Она и вправду больна?
      – Была больна, – сказала Мими. – Но сейчас она выздоравливает. Сара почти умирала, однако сейчас мама говорит, что она уже не умрет. Я действительно рада, хотя не все понимаю.
      – Ты слишком мала, чтобы понять, – ответила Сьюзан снисходительно, хотя Мими была сейчас старше, чем Сьюзан, когда умер ее брат.
      В горле Сьюзан защекотало, в груди появилась тяжесть, и она потянулась к верхнему ящику отцовского стола за ингалятором, который всегда там хранился.
      – Тебе помочь? – забеспокоилась Мими.
      Сьюзан страдала астмой. Однажды после сильнейшего приступа, во время которого ее с трудом удалось спасти, ей назначили дыхательную терапию, и в течение нескольких дней Мэг Фергюсон приходила к ней на дом. Так девочки и познакомились.
      – Все нормально.
      – Хорошо, что ингалятор под рукой.
      – У меня его не было с собой сегодня в школе, поэтому пришлось уйти пораньше.
      Как только Сьюзан сказала это, опять шевельнулась досада, что она солгала – сначала школьной медсестре, а теперь и Мими. У нее был ингалятор, но она спрятала его глубоко в сумку с книгами и принадлежностями для рисования. Ей всегда было скучно и одиноко, и когда представлялась возможность использовать приступ удушья как предлог, чтобы уйти, девочка просила позвонить отцу.
      Одиночество. Сьюзан чувствовала его до самых кончиков пальцев. Она скучала по ушедшему из жизни брату. Живя с матерью, она все больше нуждалась в ней. Но ей не хватало и отца. Добрую половину времени она скучала по людям, которые находились рядом. Совсем как сейчас: сидя с Мими и глядя на взлетную полосу, она наблюдала, как больная женщина с жуткими волосами, но с красивым сияющим взглядом садилась в самолет, и до боли в груди чувствовала необыкновенную потребность в ней, хотя никогда раньше ее не видела.
      Они летели на север. Пилот покружил над озером и западным водоразделом, где сияла оранжевая листва. Скалистые горы словно накалились докрасна, а само озеро было темно-синим, почти черным. Сара прижала лоб к холодному стеклу, наблюдая за краснохвостыми ястребами, кружившими под самолетом и отбрасывающими темную таинственную тень на ровную поверхность воды.
      – Когда-нибудь летали на маленьком самолете? – спросил Уилл.
      – Да.
      – А я почему-то подумал, что вы летите впервые. Мими и ее мама так волновались, заказывая для вас экскурсию.
      – Наверное, я упоминала при Мэг, что люблю летать, – сказала Сара. – Хотя теперь не делаю это так часто, как раньше. Множество уик-эндов я провела дома в штате Мэн, летая туда из Бостона.
      – Я тоже из Новой Англии, – кивнул он. – Это озеро красиво, но это не…
      – Не Атлантический океан, – улыбнувшись, сказала она.
      Он рассмеялся в ответ, как человек, у которого соленая вода течет в крови, но который по какой-то причине поселился в северной части штата Нью-Йорк, хотя родился и вырос на берегу океана.
      – А что за девочка смотрела на нас из окна в аэропорту? – поинтересовалась Сара.
      – Моя дочь Сьюзан, – ответил Уилл.
      – Сколько ей?
      – Пятнадцать.
      Сара взглянула на восток, как будто могла увидеть через четыре штата крохотный островок недалеко от побережья штата Мэн.
      Они все держали курс на север, хотя пробыли в воздухе уже семь с половиной минут и должны были повернуть обратно. Внизу расстилался сосновый лес. Он покрывал холмы, создавая непостижимое пространство зелени, а заходящее солнце отбрасывало золотистый мерцающий свет на высокие верхушки деревьев. Сара почувствовала, как глаза наполняются слезами. Уилл удивленно взглянул на нее.
      – Не думала, что у меня будет еще один день рождения, – смутилась Сара.
      – Но он наступил.
      Уилл откинулся назад к рычагам управления, и самолет взмыл высоко в небо. Сара почувствовала прилив радости, вновь ощутив полноту жизни. Сердце билось где-то в горле, сила тяжести прижимала плечи к кожаному сиденью. Самолет спикировал, делая одну петлю за другой. Рука Уилла была так близко, что Саре захотелось сжать ее. Но этот внезапный, полный безумия порыв прошел, как только самолет приобрел прежнее равновесие.
      Пятнадцать минут экскурсии давно истекли, но они еще долго летели на север, прежде чем повернуть домой…

      – Ей понравилась прогулка?
      Сидя за кухонным столом и читая газету, Уилл не расслышал вопроса. Он был на ногах с пяти часов, налаживая самолеты и пилотажный картограф по штату. Обновляя топографические карты, измеряя пригорки и вычерчивая линии железных дорог, он провел за штурвалом много часов, стараясь лететь как можно ближе к земле.
      – Извини, Сьюзан, – сказал он, зевая. – Ты что-то спросила?
      – Сьюзан? – нахмурилась дочь, заправляя салат…
      – Я хотел сказать… милая, – Уилл пытался вспомнить ее новое имя: – Септембер?
      – Папа, я уже давно не Септембер. Не могу поверить, что ты даже не знаешь имени своей дочери. Попробуй назвать меня Сикрит.
      – Точно, – сказал Уилл, складывая газету, чтобы больше не было соблазна ее читать.
      Ему была непонятна эта смена имен, она его беспокоила, но дочь была травмирована потерей Фрэда, затем разводом родителей, поэтому он пока продолжал ей подыгрывать. – Ладно, Сикрит, о чем ты спросила?
      – Ей понравилась прогулка? Ну, той женщине?
      – Саре? – спросил Уилл, припоминая сияющие глаза. – Думаю, да.
      – Вы отсутствовали слишком долго.
      – В самом деле? Мне так не показалось.
      – Да, долго. Я засекала время. Тридцать пять минут. Вместо пятнадцати.
      – Должно быть, у меня часы остановились, – сказал Уилл, сдерживая улыбку.
      Каждый раз, когда Сьюзан чувствовала с его стороны хоть слабый проблеск интереса к женщине, она становилась сверхбдительной. Вероятно, она боялась того, что сделали ее мать и Джулиан: уехали на уик-энд покататься на лыжах и вернулись женатыми.
      – Папа, твои часы никогда не останавливаются. Ты сам мистер Точность. Выбираешь точку отсчета и начинаешь считать. Ты и меня тренировал, еще тогда, в нашей прошлой жизни, когда служил на флоте, помнишь?
      – Помню, милая.
      – Поэтому я не верю, что твои часы остановились.
      – Ну, мы пролетели над озером, и лес был так ярок и красив, что мы все летели и летели. Думаю, я потерял счет времени.
      – Ты никогда не теряешь счет времени, папа. Я знаю это. Я просто думаю… – Сьюзан прервала начатую фразу – салат был готов.
      Она положила его в большую деревянную миску, которую брат Уилла подарил ему на их свадьбу с Элис, и которую Элис оставила ему, когда сошлась с Джулианом. Кроме помидоров и огурцов Сьюзан добавила в салат белый виноград и подала его застенчиво с выражением надежды во взгляде синих широко открытых глаз.
      – Ого! – воскликнул Уилл. – Выглядит потрясающе!
      – Спасибо. Ведь многие и не догадаются положить сюда виноград, но именно он придает салату особый вкус. Согласен?
      – Конечно, – кивнул отец, накладывая себе большую порцию, и подумал: «Остановлюсь у Макдоналдса и закажу двойной чизбургер, когда повезу ее домой».
      – Не привязывайся к ней сильно.
      – К кому? – спросил он, заранее зная ответ.
      – К той женщине. Саре.
      – Милая, я просто катал ее на самолете в честь дня рождения. И это все.
      – Она больна, папа. Это как одна из тех поездок в летний лагерь к умирающим детям. Она живет одна в Форт-Кромвеле, и Фергюсоны хотели доставить ей радость.
      – Но это не последний ее день рождения, – возразил Уилл, заглушая внезапную тревогу.
      – А я бы хотела спланировать свой последний день рождения и провела бы его великолепно. Мы бы поехали обратно на Род-Айленд по Эдевилльской железной дороге. Тортов было бы больше, чем мы смогли унести, и я бы раздала подарки. Мы бы кружили по рельсам, пока я не сказала бы все, что хотела. И звучала бы моя любимая музыка. Я бы хотела услышать все песни, которые мне нравятся. А их больше ста.
      – Это будет очень-очень не скоро, – сказал Уилл, приближаясь к опасной черте.
      – Что не произойдет?
      – То, что ты умрешь…
      – Но Фрэд умер.
      – Фрэд… – тихо произнес он имя сына.
      – Его последний день рождения прошел, а он даже этого не знал. И когда настал его последний день, он этого тоже не знал. Как же это может случиться, папа? Когда одним прекрасным утром ты просыпаешься счастливым и к двум часам тебя уже нет в живых?
      Сьюзан смотрела на отца в упор, но в ее глазах не было упрека.
      – Я не знаю, дорогая, – ответил он, потому что честность была лучшим, что он мог предложить ей на тот момент.
      – Мама пережила это…
      – Она никогда этого не переживет. Невозможно пережить потерю ребенка, милая.
      – Но она не хочет говорить о Фрэде. Каждый раз, когда я вспоминаю о нем, она велит мне замолчать, так как это расстраивает Джулиана, А он просто богатая свинья, которая тратит все свое время, гоняя на машине и посещая тусовки. Ведь они там сегодня вечером?
      – Не называй его свиньей, Сьюзан. Мама сказала, они на спектакле.
      – Тогда он ничтожество. Идиот. Тупица. Болван. Зануда. Отъявленный негодяй. Напыщенный индюк. Мерзавец. Засранец.
      – Сью… Сикрит! – взмолился Уилл устало. – Перестань, ладно?
      – Извини, пап, – сказала она, брызгая уксусом на салат.
      – Виноград здесь в самый раз! – Уилл решил сменить тему, отправляя очередную порцию в рот.
      – Спасибо… А она хорошо выглядит.
      – Кто, дорогая?
      – Сара.
      – Согласен.
      – Надеюсь, с ней все в порядке, – вздохнула Сьюзан. – Потому что смерть засасывает.
      Сара решила открывать магазин каждый день, но на несколько часов – обычно с десяти до двух. Ей нравилось, как солнечный свет пробивался сквозь высокие окна, отбрасывая тень на бледно-желтые стены. Чувствуя некоторую усталость, она представила, как хорошо прилечь вздремнуть, свернувшись калачиком, среди вещей, которые продавала: стеганых одеял и подушек, набитых гусиным пухом, с фермы отца в штате Мэн.
      Над дверью прозвенел колокольчик. Она оторвала взгляд от счетов и улыбнулась двум студенткам колледжа, вошедшим в магазин. Они уставились на Сару, выглядевшую чудно из-за всклокоченных белых волос.
      Та попыталась быстро привести их в порядок и сказала:
      – Привет! Я к вашим услугам.
      – Хорошо, спасибо, – ответила девушка повыше ростом.
      Ее подруга успела растянуться на кровати-образце, красиво заправленной взбитым стеганым одеялом в узорчатом пододеяльнике цвета сурового небеленого полотна. Пуховые подушки в наволочках с узкими полосками темно-коричневого цвета или золотистыми завитками и вручную набитые листьями дуба были разбросаны около передней спинки кровати.
      – Я хочу именно такую постель, – вздохнула девушка, обняв подушки.
      – Почему бы и нет? – спросила Сара.
      – У нас в школе нет хороших постельных принадлежностей.
      – Каждый заслуживает сладких снов.
      – У меня нет кредитной карты, – сказала девушка, – но если я позвоню родителям, они дадут вам номер своего счета. А вы сможете организовать доставку?
      – Конечно, – ответила Сара. – Я сама привезу вам все на серебряных санях.
      Девушка хихикнула и снова блаженно вздохнула.
      Сара вспомнила свои дни в колледже. Слишком тонкие простыни и старые шершавые одеяла вдохновили ее на открытие магазина «Девятое облако» в Бостоне, где она стала продавать изделия из пуха, сделанные на ферме отца.
      Ферма была на грани разорения. Мать умерла, когда Саре было четырнадцать. Она никогда не говорила с отцом на эту тему, но оба знали, что смерть матери спасла его. Встав на ноги, она пополнила свой ассортимент товарами из Франции и Италии. Первый магазин так и остался в Бостоне, а спустя восемь лет после череды нелепых любовных романов Сара обосновалась в северной части штата Нью-Йорк, изобилующей учебными заведениями. Она жила здесь уже десять лет, а отец выполнял всю посильную работу на ферме.
      Зазвонил телефон, и Сара сняла трубку:
      – Алло, «Девятое облако».
      – С днем рождения, – сказал человек низким голосом.
      – Спасибо!
      Сердце сжалось. Сара не могла говорить. У нее было такое чувство, что, если она сделает вдох или чихнет, линия перестанет работать.
      – Я опоздал на один день. Прошу прощения.
      – Да ничего, я даже не заметила, – солгала она.
      – Что ты вчера делала? Выходила поужинать?
      – Я летала на самолете. Деревья сверху выглядели так красиво: красные, оранжевые, желтые листья, как большая миска Трикса. И вспоминала тебя. Как твои дела?
      Сара могла представить себе, как он стоит в большой кухне цокольного этажа, где горит огонь в старом каменном камине. Закрыв глаза, она перенеслась на остров Элк, увидела темную бухту, аккуратный белый дом, поля со множеством белых гусей. Она слышала шум волн, чувствовала запах густых сосен.
      – Хорошо.
      – Правда? Тебе все еще нравится жить там? Ты действительно получаешь удовольствие от работы? Потому что…
      – А ты? – перебил он мрачно. – Как ты живешь?
      – У меня все хорошо.
      – Да?
      – Да. – Она отвернулась, чтобы девушки из колледжа не слышали ее. – Я закончила химиотерапию в прошлом месяце, и рентген показал хорошие результаты. Признаков опухоли нет. Сделали анализы, и доктор подтвердил, что у меня все чисто.
      – Так ты вылечилась?
      – Конечно, – сказала Сара, кусая губы.
      Она всегда была оптимистом, была полна надежды. Ее зачастую обвиняли в беспричинном веселье, но такова была ее натура. Она знала, что с ее заболеванием живут не более пяти лет, если болезнь протекает по худшему сценарию, а тут заявляет, что вылечилась, не зная, возможно ли это вообще.
      – Ну что ж, хорошо. – Последовало долгое молчание, затем он прокашлялся и повторил: – Очень хорошо.
      – Дедушка дома? – спросила Сара.
      – Он в конюшне, а я зашел пообедать. – Он снова прокашлялся. – Просто подумал, почему бы не позвонить и не сказать тебе: «С днем рождения».
      – Я рада, что ты это сделал, Майк. Я скучаю по тебе.
      – Угу.
      – Сильно скучаю. Мне хочется, чтобы ты был рядом. Я хочу, чтобы ты решил…
      – Когда ты приедешь в Мэн? Дедушка интересовался. Он велел спросить тебя об этом и передал свои поздравления. Я чуть не забыл.
      – Так это была его идея, чтобы ты мне позвонил? – Сара напряженно ждала ответа.
      – Нет, моя.
      – Ну, тогда еще раз спасибо! – Улыбка озарила ее лицо.
      – Когда ты все-таки собираешься приехать?
      – Не знаю, – ответила она.
      Сама мысль о поездке на остров вызывала у нее беспокойство, а доктор велел избегать стрессов. Душевный покой – лучшая защита от болезни. Думая о встрече с Майком и своим старым отцом, которого сын взялся опекать, Сара падала духом.
      – Может быть, на День благодарения? – спросил Майк.
      – Посмотрим.
      – Ты еще не уверена в своих силах?
      – Нет, я в порядке. Я же тебе сказала…
      – Тогда почему нет?
      – Посмотрим, Майк.
      Неловкая тишина повисла в воздухе. В голове проносились вопросы, обвинения, признания в любви. Как мог сын оставить ее здесь одну и уехать туда? Со дня смерти матери Сара не могла дождаться, когда покинет остров. Она подвела отца, и он своим молчанием не давал ей забыть об этом. Но потом Майк уехал к деду, чтобы работать на ферме, а заодно и разузнать что-нибудь о Зике Лоринге, своем отце, который умер еще до его рождения.
      – Извините, – напомнила о себе девушка, вставая с кровати – Я выбрала несколько вещей… Можно я позвоню маме?
      – А, у тебя кто-то есть, – резко сказал Майк, услышав незнакомый голос. – Я пойду. Дедушка ждет меня к обеду.
      – Дорогой мой, рада, что ты позвонил! Ты даже не можешь себе представить, насколько я счастлива! – заторопилась Сара. – Это лучший подарок, который я когда-либо получала, даже лучше, чем кукольный домик, подаренный мне в четыре года. Я не шучу, я любила этот домик, постоянно с ним играла, спроси у деда…
      – Пока, мам.
      – Пока, любимый!
      Когда Сара повернулась к девушкам, лицо ее было спокойно, на губах играла улыбка. Она кивнула, разрешая девушке позвонить. Ее бизнес развивался в первую очередь благодаря популярности среди студенток колледжа.
      Но сердце Сары было далеко – с сыном Майком Талботом, семнадцатилетним мальчишкой, которого она любила больше жизни, мальчишкой, который хотел сохранить семейные традиции по изготовлению одеял и поддержать ферму под покровительством ее отца, хмурого Джорджа Талбота, живущего на острове Элк, штат Мэн.
      Именно в такие моменты, выписывая чек на покупку одеяла стоимостью триста долларов, Сара жаждала, чтобы старая ферма развалилась.
      Находясь в воздухе второй день, Уилл и картограф облетели административный округ Алгонкуин одиннадцать раз. Они нанесли на карту реку Сетаукет, дикую местность Робертсон, озеро Кромвель, Эдж-пик и предгорье Эрроухед. Уилл провез его над маленькими городами и Уилсонией, усадьбой округа. Они пересчитали ветряные мельницы и силосные башни, рассмотрели разноцветье ферм и полей с оранжевыми крапинками тыкв. Он поднялся на высоту шесть тысяч футов, но по дороге в аэропорт сделал низкий круг над Форт-Кромвелем.
      Город выглядел как игрушка с миниатюрными домиками из макета железной дороги, какой был у Фрэда. Так как картограф уделял особое внимание рельсовым путям и знакам пересечения железнодорожных линий, Уилл сразу вспомнил об увлечении сына. Набор Фрэда выглядел точь-в-точь как Форт-Кромвель: чистые, утопающие в зелени краснокирпичные домишки, железнодорожные пути, закручивающиеся среди низких холмов. Уилл тогда служил в Ньюпорте, и жилье, предоставленное военно-морскими силами, не позволяло иметь детям много игрушек. Но железная дорога Фрэда была роскошной, наподобие той, которую всегда хотелось Уиллу, когда он был мальчишкой. Она занимала всю нишу, которая предназначалась для обедов.
      Элис была славной женщиной. Ее мать подарила им красивый стол вишневого цвета, и он вспомнил, как они просто откидывали его на одну сторону, собираясь обедать. Игрушечный домик Сьюзан и железная дорога Фрэда были тогда главнее, и это было здорово. И так как Уилл был часто в плавании, он не думал, что Элис часто пользовалась красивым обеденным столом в любом случае.
      Уилл увидел под крылом поместье Джулиана, расположенное среди деревьев на вершине холма Уиндермир. Это был каменный особняк с дуговой подъездной аллеей, с охраняемыми воротами, достойными кинозвезды или магната. Вот где они живут, подумал Уилл. Пока картограф обновлял записи, Уилл накренил самолет влево и направил его прямо на каменный дом, словно руку Господню. Этим, думал Уилл, он благословляет свою дочь и проклинает Джулиана. За то, что тот появился в нужное время в нужном месте и украл у Уилла семью в самое критическое для нее время – после потери Фрэда. Увидев, как дочь ставит велосипед рядом с каменным гаражом, и, чувствуя себя так, как будто проглотил рыболовный крючок, он прибавил скорость и помчался по небесным просторам. Картограф побелел от страха.
      – Извини, – вовремя спохватился Уилл.
      – С самолетом все в порядке?
      – Все хорошо. Просто небольшая турбулентность.
      По пути домой Уилл долго не мог успокоиться. Сердце билось в груди, словно он только что проплыл сто ярдов. Это было ею первой работой в военно-морских силах: пловец-спасатель на борту корабля «Л. П. Джеймз». Он мог проплыть сквозь волну высотой двадцать футов, которая обрушивалась на человека весом двести пятьдесят фунтов, и его дыхание при этом почти не менялось. А здесь нет и океана, нет береговой линии на горизонте. Как сказала вчера Сара Талбот – это не Атлантика.
      Он стал думать о Саре, и сердцебиение постепенно улеглось. Он представлял Сару доброй, мудрой и красивой совой с широко открытыми глазами и взъерошенными волосами, видел, как она пристально смотрит в небо, не мигая, а потом поворачивается к нему с выражением признательности… Уилл Берк снова мог свободно дышать.

      Сьюзан ехала на велосипеде по городу. Морозило, и ее пальцы окоченели в новых голубых перчатках. Высунув язык, она ловила первые снежинки этого года. Нос и щеки обжигало холодом. Хэллоуин только что прошел, и прозрачный лед начал появляться на озере. Нигде на земле не было так холодно, как в Форт-Кромвеле. Ньюпорт был тропиками по сравнению с ним.
      Магазины выглядели уютно. Уже пять дней, как стало темнеть почти сразу после окончания школьных занятий, поэтому отовсюду веяло теплом оранжевого света, который почему-то ассоциировался у нее с Англией. Сьюзан никогда не бывала там, но у нее было достаточно богатое воображение. Когда она была очень маленькой, мама читала ей книги Румера Годдена. Ей нравилось, как они пили чай с кексом, и в эти минуты она думала о далекой стране. После школы она сидела с ребенком Ньюманнов, но домой ей особо не надо было спешить: мать и Джулиан были приглашены на коктейль к Дину Шерри. Медленно крутя педали, она смотрела на магазины. На витринах некоторых из них еще оставались фонари из тыквы. Другие заблаговременно обвили белые лампочки вечнозелеными гирляндами, готовясь к Рождеству. Магазин в конце улицы выглядел особенно привлекательным, хотя там не было никаких праздничных украшений. На вывеске красовались воздушное облако и золотая девятка. Медные лампы сверкали, одеяла выглядели пышными и окутывающими. Решив погреться, Сьюзан поставила велосипед и вошла.
      – Привет, – поздоровалась женщина из глубины магазина.
      – Привет, – ответила Сьюзан.
      Пытаясь выглядеть настоящим покупателем, который действительно интересуется подушками и одеялами, она нахмурилась и начала рассматривать ценники.
      – Скажите, если понадобится моя помощь.
      – Хорошо.
      С серьезным видом Сьюзан подошла к корзине с шелковисто-бархатными подушечками. Она однажды сопровождала маму и Джулиана в антикварный магазин и поэтому знала, как выглядят люди, которые готовы потратить деньги. Где-то варился приправленный пряностями сидр. Ей очень захотелось нырнуть в эту мягкую горку покрытого бархатом пуха, а вместо этого надо было с небрежностью рассматривать красивые вещи.
      – Не хотите ли немного горячего сидра? – спросил голос.
      – Пожалуй, нет, – сказала Сьюзан, чувствуя себя виновной в том, что обманывает хозяйку. Она ведь не собиралась покупать абсолютно ничего.
      – Вы уверены? На улице очень холодно.
      Женщина подошла к девочке, и та, подняв глаза от подушечек, узнала в ней Сару Талбот.
      – О, привет! – не растерялась Сьюзан.
      – Привет, – сказала Сара. – А я тебя знаю. Ты ведь дочь Уилла Берка? Я видела тебя в аэропорту.
      – Да. Мой отец летчик.
      – И отличный летчик, поверь мне.
      – В самом деле?
      – В молодости я жила на острове, и летчики небольших самолетов летали даже тогда, когда туман был гуще, чем толщина этих одеял. Это были ковбои воздушного пространства.
      – Но половина из них, вероятно, не могут получить работу на главных авиалиниях, – вздохнула Сьюзан.
      – Может, все-таки выпьешь немного сидра?
      – Хорошо, но совсем чуть-чуть. – Сьюзан подождала, пока Сара наполнила кружки. – У моего отца были предложения от «ТВА», «Дельты». Он мог бы летать, куда угодно, но ему нравится работать на себя. Он научился летать, когда был немного старше меня. Потом служил в военно-воздушных силах. Он мог делать все, и они его очень ценили. Он отлично проявил себя во время маневров.
      – Маневров?
      – Да, таких, как в Персидском заливе. Он был там.
      – Ты гордишься им?
      – Конечно!
      – Однако северная часть штата Нью-Йорк далековато от океана для семьи военно-морского летчика, – заметила Сара.
      – Да, – кивнула Сьюзан, потягивая сидр.
      Она напряглась в ожидании следующих вопросов: почему вы здесь? есть ли у тебя братья или сестры? Но вопросов не последовало. Вместо этого Сара с улыбкой протянула руку:
      – Будем знакомы. Я – Сара Талбот.
      – А я – Сикрит Берк.
      – Какое красивое имя! – не смутилась Сара. Кажется, Уилл назвал девочку по-другому?
      Сикрит взглянула на нее, чтобы понять, было ли это притворством. Некоторые взрослые люди склонны вести себя снисходительно, когда слышат ее имя, но Сара была искренна. У нее была чудесная улыбка, обнажавшая чуть изогнутый передний зуб.
      – Спасибо, но я хочу его поменять.
      – Действительно? На какое?
      – Я подумываю об имени Сноу.
      Сара кивнула, дуя на сидр:
      – Отличное имя для зимы!
      – А Сара – ваше настоящее имя?
      – Да, и я волоку его всю свою жизнь. В седьмом классе я попробовала имя Сэдди, но оно оказалось не для меня.
      – Не для вас, – согласилась Сьюзан. – Вы определенно Сара.
      Волосы Сары отросли еще приблизительно на полдюйма, и их цвет стал чем-то средним между желтым и седым. Сьюзан знала, что люди, проходящие лечение от рака, часто почти лысеют. Советы по наведению красоты были одним из талантов девочки, и она оценивающе осмотрела Сару.
      – Что-то не так? – спросила Сара и покраснела, прикоснувшись к волосам.
      Сьюзан смутилась и чуть не пролила свой сидр. Она видела такой же подавленный взгляд у Марджи Дрейк, когда две крутые девчонки, шепчась и показывая на нее, подсмеивались над ее новой химической завивкой.
      – Ну… – Сьюзан стояла перед выбором: солгать, притвориться, что задумалась, или сказать правду и предложить помощь. – Я просто разглядывала ваши волосы, – сказала она наконец.
      – Да, я потеряла их, – вздохнула Сара. – Раньше они были каштановые, а теперь такого смешного цвета. Смесь старых носков и грязной воды после мытья посуды.
      – Их можно обесцветить, – предложила Сикрит. – Они растут такими миловидными и непослушными. А если станут белыми, вы будете выглядеть потрясающе!
      – Как Энни Леннокс, – улыбнулась Сара.
      – Кто?
      В этот момент над дверью зазвонили колокольчики, вошла группа студенток, жмущихся от холода. Сара предложила им сидра, а Сьюзан тем временем устроилась поудобнее на краю демонстрационной кровати. Она была похожа на игрушечную кровать спальни красивого кукольного домика. Такой домик был у Сьюзан, когда они жили в Ньюпорте. И все, что им было нужно тогда, это слышать пыхтение паровозика, движущегося по комнате и издающего веселый свист.
      Сара подала студенткам сидр и вернулась к Сьюзан. Кружки уже достаточно остыли, и можно было пить, не обжигаясь. Они сидели бок о бок и потягивали душистый напиток, в то время как на улице становилось все холоднее.
      Студентки между тем выбирали себе одеяла на зиму. Это были клиенты, которые собирались потратить деньги, но Сара не отходила от Сьюзан. Как будто та была ее подругой – ее единственной подругой.
      Ночью Сара стояла перед зеркалом ванной комнаты. Свет был ярким, и она выглядела как испуганная кошка. Желто-серые волосы торчали вверх, словно мягкие щетинки детской щетки. Весь вечер она думала над предложением Сьюзан обесцветить волосы. Но это означало радикальные перемены во внешности. Она никогда раньше не красила волосы, даже мысли такой не допускала. Она не любила макияж, а от помады чувствовала налет на губах и вечно их облизывала. Правда, делала это так выразительно, будто она намеренно привлекала к себе внимание. Нет, наводить красоту должны другие, более эффектные девушки, считала Сара.
      Но сейчас, взъерошивая свои волосы, она хотела сделать что-нибудь. Она ненавидела свой вид. Со дня начала химиотерапии она едва узнавала себя: то выглядела очень старой, то слишком молодой. Волосы поблекли и поредели, вокруг глаз и рта появились морщины, встревоженный, постоянно удивленный взгляд делал ее похожей на переросшего ребенка.
      Никто ей не говорил, как причудливо она сейчас выглядит. Ни друзья, ни медсестра Мэг Фергюсон. В больнице кто-то предлагал надеть парик, но Сара, попробовав, отвергла эту идею. С париком она почувствовала себя как с чулком на голове – было жарко и тесно. Сродни помаде на губах. Сара стойко преодолевала все этапы продолжительного лечения опухоли головного мозга, но абсолютно ничего не могла предпринять относительно своей внешности.
      Со вздохом Сара вошла в спальню, где пела Энни Леннокс. Она поставила этот диск для моральной поддержки. Энни и Сара. И Сикрит. Интересно, поняла ли девочка, что своей прямотой заставила ее сделать первый шаг в решении этого нелегкого вопроса?
      День благодарения. А что, если поехать? Помимо старой обиды на отца, страх вызывала одна мысль о том, что Майк увидит ее такой. Она не хотела, чтобы он испугался или почувствовал отвращение к собственной матери. И еще придется нанять помощника или закрыть магазин на долгий уик-энд.
      Сара вспомнила свой первый магазин. Она была девятнадцатилетней студенткой колледжа в Бостоне. Ей было чуть больше, чем Майку! Где она потеряла свою уверенность, свои амбиции? Магазин был крохотным, состоящим из одной комнаты с кирпичной стеной и паркетными полами, но Сара наполняла его своими мечтами. Вот она продает одеяла тети Бэсс и становится преуспевающей деловой женщиной, открывает новые магазины, организует продажи по каталогам… Стараясь спасти ферму, сделать отца счастливым на земле и заставить мать гордиться на небе, Сара назвала свой магазин «Девятое облако».
      Прислонившись к комоду, она вспомнила, как делала эскизы своего логотипа – золотую девятку на белом облаке, – накладывая на голубой овал пуховые перья, падающие вниз, как хлопья снега. Дэвид Уокер, резчик по дереву на острове Элк, изготовил ей вывеску. Выбор названия магазина доставил ей массу удовольствия, дал возможность поверить в себя. Она вновь испытала это чувство, когда родился сын.
      Майкл Эзекил Лоринг Талбот.
      Ей всегда нравилось имя Майкл. В нем была сила, и оно принадлежало архангелу, да и звучало поэтично. Это было имя лидера, который веселится и рискует.
      Сара хотела дать сыну фамилию его отца, но получилось так, что «Лоринг» стал лишь ее составной частью. Майкл, как и Сара, был Талботом. Возможно, именно поэтому он упорно держался острова и был верен деду, старой ферме и родному дому.
      Ее глаза наполнились слезами, но бесполезно плакать над тем, чего ты не в силах изменить. Майк принял свое решение. Она не могла даже сказать, что он убежал от нее, так как не скрывал своих планов. Однако ему лишь семнадцать, и он живет отшельником на острове Элк. И занимается поисками правды о своем покойном отце. Майкл возмутился бы, если бы узнал, что она все еще считает его ребенком, но это так и было.
      Сев у окна, Сара сделала глоток травяного чая. Она теперь ела только здоровую пищу, каждый день гуляла, насколько позволяли силы. Раньше, до болезни, она занималась бегом, но доктор велел увеличивать нагрузки постепенно, и она прислушивалась к его советам. Она хотела жить. Она привела сына в этот мир и хотела видеть, что он уверенно идет по светлой тропинке жизни.
      Элис фон Фроулич вошла в спальню дочери, чтобы убедиться, что та уже спит. Несколько шерстяных одеял и одно стеганое были стянуты к голове. Играло радио, но Сьюзан часто засыпала под музыку.
      Лампы были выключены, но свет из коридора позволял кое-что увидеть, и Элис окинула комнату взглядом. Бесспорно элегантная, как и весь дом Джулиана, она совсем не была похожа на комнату, где живет подросток. Отметив это в очередной раз, Элис вздохнула.
      Сьюзан нравилась Англия, поэтому Джулиан позволил ей выбрать две картины Гейнсборо из своей коллекции: маленькая девочка в голубом платье и два спаниеля на атласной подушке. Ее мебель и личные вещи тоже были английскими: кровать и столик королевы Анны, антикварное кресло-качалка с любимым цветом Сьюзан – розовым, серебряная расческа и дамское зеркальце. Джулиан подарил ей все это на прошлое Рождество вместе с серебряными рамками для фотографий.
      Нагнувшись, Элис взглянула на фотографии. Сьюзан, конечно, очень любила отца: Уилл был на каждой из них. Вот они в кабине пилота его Малыша Пайпера, когда Сьюзан было четыре года. Вот она сидит на его коленях под зонтом в «Черной Жемчужине» – любимом ресторане их семьи в Ньюпорте. Вот она стоит на пристани, перед тем как он отправился на Средний Восток. Элис помнила, когда были сделаны все эти снимки. Затем взгляд упал на четвертую фотографию.
      – Фрэдди, – прошептала она.
      Вот он в свое последнее Рождество стоит вместе с Уиллом перед елкой. Ее долговязый ленивый мальчик со скобами на зубах, такой красивый, высокий. На этом снимке Фрэд был почти одного роста с Уиллом. Как же Элис не замечала этого раньше? Может, просто так снято? Его ноги не видны; может, Фрэд стоит на ящике или стопке книг?
      – Мама? – спросила Сьюзан, ладошкой закрываясь от света.
      – Милая, ты проснулась. – Элис села на край кровати.
      – Тебя не было дома.
      – Ты не слышала мое сообщение? – встревожилась Элис. – Я оставила его на автоответчике.
      – Да нет, слышала.
      – Мы пили коктейли с Дином Шерри, а затем несколько друзей Джулиана решили поужинать вместе. Поэтому мы пошли в дом к Мартину и приготовили индонезийскую еду, потом слушали, как Армандо исполнял новые произведения на пианино.
      – Господи, какая скука, – сказала Сьюзан, хмурясь.
      – Ты ела?
      – Да.
      Элис пристально посмотрела на Сьюзан, будто хотела понять, что у той на уме. Голос девочки звучал напряженно и мрачно, словно она пыталась заставить мать почувствовать за собой вину.
      – Что ты ела?
      – Папа сводил меня в «Чеддерс». Я ела салат.
      – Зачем ты позвонила отцу? Ведь в кладовой полно еды. Пэнси купила все по твоему списку. Холодильник забит всем, что ты любишь. Сьюзан…
      – Сьюзан? – дочь нахмурилась. – Если ты ждешь ответа, то обратись ко мне правильно.
      Элис старалась не попадать в эту западню. Сьюзан придумала игру в имена после их женитьбы с Джулианом. Кроме того, Элис подозревала, что Уилл, с его беспечностью, позволяет дочери любые выходки. Он совсем расклеился со дня смерти Фрэда и никак не мог взять себя в руки.
      – Милая… – Элис постаралась говорить ровным голосом.
      Она никогда не упоминала о Фрэде при Сьюзан, чтобы не расстраивать дочь. Он был ее старшим братом, ее героем.
      Но сейчас спросила:
      – Фрэдди был одного роста с папой?
      Тишина. Она слышала, как внизу смеялись Джулиан и Армандо, разливая напитки. Раздавалось щелканье бильярдного кия. Полная гармония неспешного отдыха.
      – Сьюзан, ответь мне.
      – Здесь нет Сьюзан, – угрожающе ответила дочь из-под груды одеял.

      Ярмарка в Форт-Кромвеле проходила по субботам между Хэллоуином и Днем благодарения в честь собранного урожая и сезона плодородия. На праздник шли все. Старое ярмарочное место располагалось довольно далеко от города. Проезжая мимо него в любое другое время года, можно было увидеть одинокий трактор, движущийся с грохотом по дороге. Но во время ярмарки движение здесь растягивалось на мили. Уже убранные поля кишели дорогими импортными машинами горожан, отправившихся на поиск местного колорита.
      Сара приехала сюда с Мэг и Мими. Они гуляли по ярмарке, разглядывая поросят и молодых бычков для победителей конкурсов. Клейдесдальские тяжеловесы с топотом прошли к лошадиной упряжке. Кому-то пришла в голову идея посадить Санта-Клауса управлять лошадьми, и повозка с маленькими детьми, исполняющими песню «Звенящие колокольчики», с грохотом промчалась мимо.
      Мими на свой день рождения получила фотоаппарат и щелкала все вокруг. Но ей еще хотелось есть сахарную вату, кататься в повозке, бегать по дому с привидениями, крутиться на чертовом колесе. Ее разрывали желания, свойственные взрослеющему ребенку, и Сара вспомнила, каким был Майк в этом возрасте.
      – Не пойдешь с нами на чертово колесо? – спросила Мэг.
      – Нет, – сказала Сара. – Пойду выпью горячего шоколада.
      Они договорились встретиться у палатки для татуажа через час. Направляясь к закусочной, Сара была в приподнятом настроении. Ярмарки всегда так действовали на нее: толпы людей, животные, повсеместный звон колокольчиков. Она поздоровалась с нескольким знакомыми, в основном студентами, которые заходили к ней в магазин.
      На ней была шляпа-котелок, черные джинсы и старая кожаная куртка Зика. Сегодня Сара захотела надеть именно ее. Так как куртка принадлежала отцу Майка, она ее почти не носила, когда сын был рядом. Каждая из оставшихся у Сары вещей Зика побуждала Майка задать вопросы, на которые она не знала, как ответить. Однажды он спросил, почему отец подарил ей эту куртку, и Сара не смогла себя заставить сказать сыну правду, что он вообще ее не дарил. Она просто взяла ее поносить и больше не вернула, так сильно куртка ей понравилась.
      – Один горячий шоколад, – сказала она пожилому мужчине за прилавком.
      – Алтей добавить?
      – Нет, спасибо.
      Картонная чашечка была очень горячей. Оглядываясь в поисках салфеток, Сара увидела прилавок с бутылками кетчупа и горчицы, салфетками и трубочками. Но высокий широкоплечий мужчина, одетый в кожаную куртку, почти такую же, как у нее, преградил ей дорогу:
      – Привет, Сара!
      – Привет!
      Это был Уилл Берк. Они улыбнулись друг другу.
      – Рад видеть вас, – сказал он.
      – И я рада. Как ваши дела?
      – Да все в порядке. А вы как?
      – Прекрасно, – ответила Сара. – Действительно прекрасно. Что привело вас на ярмарку? Вы здесь с… Сикрит?
      – Сикрит? – Он нахмурился. – А, Сьюзан. Вы ее видели?
      – Она заходила ко мне в магазин.
      Он засмеялся:
      – Сикрит. Я все время попадаюсь на эту удочку. Мы дали ей вполне красивое имя: Сьюзан. Правда, мы подумывали и о более экзотическом имени. Мне, например, нравилось имя Дельфина. Мы не стали называть ее так, боясь, что она будет смущаться. Понимаете?
      Сара кивнула. Уилл рассмеялся, но в глазах его не было и тени улыбки. Он выглядел человеком, которого что-то угнетало, но Сара не знала его достаточно хорошо, чтобы спросить об этом. Может быть, у них с женой не ладится. Не будучи замужем, Сара не разбиралась в этих делах.
      – Она хорошая девочка, – сказала Сара. – И не важно, как она себя называет.
      – Вас бы это беспокоило?
      – Нет.
      – Понятно. – Он снова нахмурился, потеряв интерес к своему хот-догу, на котором громоздились соус, чили и лук. – Ее мать думает, что это дурной знак. Что-то вроде призыва о помощи. Но я не знаю.
      – Не могу спорить с вашей женой, – начала Сара.
      – Бывшей женой, – уточнил Уилл.
      – Но мне не кажется это опасным. Ей пятнадцать, и она пытается познать что-то новое. Могло быть и хуже.
      – Например, наркотики, – угрюмо сказал Уилл.
      – Именно. Она просто старается понять, кто она на самом деле. Понимаете?
      Уилл кивнул. Ему определенно стало легче, так как он снова принялся за хот-дог. Его лицо и руки были загорелыми, и это был загар человека, который любит бывать на воздухе. У него были кудрявые темные волосы с проседью и полностью седые у висков. Для человека, служившего в военно-морских силах, волосы были несколько длинноваты. А глаза были удивительного темно-синего цвета, как залив у штата Мэн.
      – Она здесь? – спросила Сара, оглядываясь.
      – Сикрит? – спросил он, улыбаясь. – Нет, она дома. Я здесь по работе – провожу воздушные экскурсии над Форт-Кромвелем. Такие же, как в ваш день рождения.
      – Да. Прогулка была великолепной. Я часто ее вспоминаю.
      – В самом деле?
      – Конечно. Благодаря ей я узнала, что… – Сара сделала глоток горячего шоколада, чтобы выиграть время и справиться с эмоциями.
      – Узнали что?
      – Что я снова в полном порядке.
      Улыбаясь, Сара чувствовала себя так, будто излучает здоровье и счастье, исходящие изнутри. Она дрожала, но это было совсем не от холода, а от осознания себя живой и того, что она находится среди людей в этот бодрящий осенний день.
      – Я рад, что это так, – сказал Уилл, дотронувшись до ее руки.
      И тут ее осенило. Должно быть, повлияла пьянящая атмосфера праздника, ведь последние несколько ночей она не спала, думая, поехать ей на остров Элк на День благодарения или нет и как ей попасть туда, если она соберется. Поэтому вопрос прозвучал как заранее запланированный:
      – А вы принимаете заказы на полеты на дальние расстояния? В штат Мэн, например?
      – Да, – сказал он. – Я делал это много раз. А куда в Мэн?
      – Остров Элк.
      Он закрыл глаза, будто пытаясь вспомнить карту местности. Сара помогла ему:
      – Это довольно далеко отсюда. Мимо бухты Пенобскот, почти до горы Дэзерт. Это крохотный остров.
      – А там есть аэропорт?
      – Нет, лишь полоса травы.
      – Моим самолетам это подходит, – улыбнулся Уилл. – Когда вы хотите лететь?
      – Я планирую отправиться туда на День благодарения. У вас, вероятно, свои планы, поэтому… Если вы будете работать в выходные…
      – Буду.
      – Тогда определите цену и дайте мне знать.
      – Звучит заманчиво, – сказал Уилл. – Но нам придется учесть погодные условия. У меня есть все нужные инструменты, но в это время года можно ожидать шторма. Такой полет обходится дороже.
      Она кивнула, с трудом проглотив подкативший к горлу комок. Разговоры о перелете приблизили ее на один шаг к поездке. И к встрече с Майком! И еще она поняла, что, вернувшись на остров Элк, увидит отца впервые за долгие годы разлуки. Он никак не мог пережить того, что она повзрослела, уехала учиться в колледж, а вернулась лишь, чтобы забеременеть и стать причиной скандала. Охваченный горем после смерти матери Сары, отец с годами становился все более суровым. Дочь сначала привозила к нему Майка на лето, но из-за постоянного мрачного настроения отца перестала делать и это.
      – Я вам позвоню, – улыбнулась она, пожав руку Уилла.
      – Хорошо. – Он взглянул на часы. Они были огромными и тяжелыми, достоинством в десять фунтов хрома, как хороший хронометр, но очень подходили к его сильной руке. – Мне пора работать.
      – Безопасного полета! – сказала она.
      – Спасибо!
      Сара стояла, обеими руками сжимая чашку с горячим шоколадом. Уилл уже смешался с толпой, но вдруг, обернувшись, крикнул:
      – Эй, Сара!
      И они пошли навстречу друг к другу, соединившись напротив палатки, украшенной ярко-красными шарфами, изогнутыми мечами и волшебными лампами. Из нее лилась таинственная музыка гитары. На вывеске было написано: ЦЫГАНСКИЕ СЕКРЕТЫ ВОСТОКА И ЧТЕНИЕ СУДЬБЫ СВЕТОМ ВЕЧНОГО ОГНЯ. Вдруг из дверей палатки вслед за молодым парнем выскочил цыган в тюрбане.
      – Остановите его! Он задул вечный огонь! Вечный огонь!
      – Ого! – воскликнул Уилл. – Это звучит серьезно.
      Сара улыбнулась, пожав плечами:
      – Мой сын задувал его в прошлом году. Думаю, это стало традицией у подростков.
      Они стояли среди толпы, и Сара пристально смотрела в его синие, как небо, глаза.
      – Что вы хотели мне сказать? – спросила она.
      – Сьюзан живет с матерью и отчимом и проводит День благодарения с ними. Так что мы без проблем можем слетать в Мэн.
      – Хорошо, – сказала Сара.
      Она пыталась собраться с мыслями, понимая, что должна сказать что-то еще. В это время мимо них пробегала толпа мальчишек. Вглядываясь в их лица, она хотела найти среди них друзей Майка, и заметила, что на них были командные куртки из соседнего города. И вдруг один из них стянул шляпу с ее головы. Поля задели шрам, боль вспыхнула в голове, и слезы хлынули из глаз. Дети смутились. «Извините!» – крикнул один из них.
      В какое-то мгновение Сара взглянула на Уилла и заметила недоумение в его глазах.
      Быстро наклонив голову, чтобы он не видел, как она покраснела, Сара вдруг почувствовала себя в его объятиях. Она свободно обходилась и без шляпы в последнее время, но постоянная мысль о том, что Майк увидит ее такой, да еще дерзость мальчишек заставили ее испытать невероятную неловкость из-за своих жутких волос.
      – А они выглядят симпатично, – прошептал Уилл. – Очень симпатично.
      – Они меня уродуют, – сказала она сквозь слезы. – Сын сбежал, когда я заболела. Он меня такой не видел, волосы не отрастут ко Дню благодарения.
      – Ну, вот и увидит. Я увезу тебя туда сам.
      – Если я решусь на это.
      – Решишься, – сказал Уилл. – Нет пути назад.
      – Почему? – спросила она, откинув голову и взглянув ему в глаза.
      – Потому что ты самая смелая женщина из всех, что мне когда-либо встречались.
      Сьюзан сидела на заднем сиденье «рейндж ровера» Джулиана, и все в ней кипело. Они уже отправились на ярмарку, но сейчас ехали со скоростью сто миль в час в противоположном направлении. По дороге мать с отчимом остановились у антикварного магазина и купили только что поступившую стойку для зонтов викторианской эпохи со свинцовым оформлением.
      – Не могу поверить, – наконец громко сказала Сьюзан.
      – Поверить чему? – спросил Джулиан.
      – Что из-за этой тупой стойки я пропущу ярмарку.
      Он усмехнулся, бросив взгляд на переднее сиденье, где сидела Элис. Разрываемая желанием поддержать мужа, с одной стороны, и желанием уступить дочери – с другой, она смотрела на него с натянутой улыбкой, будто говорила: вот такой у меня забавный ребенок, не сходи с ума. У Элис были золотистые волосы, идеальное лицо, и три или четыре раза в день она выглядела так, словно оно могло разбиться.
      – Это так несправедливо! – проворчала Сьюзан.
      – Мы поедем туда, потерпи, – сказал Джулиан, глядя на нее через зеркало заднего вида.
      Он зажег сигарету для себя и для Элис. Сьюзан ненавидела это в нем: под его влиянием мать снова закурила, бросив пять лет назад.
      – Это не просто стойка для зонтов, – стала объяснять мать, выпуская дым в сторону. – Нам очень жаль, что так получилось с ярмаркой, милая. Но это великолепная старинная резная вещь с крючками и огромным зеркалом и скамьей, а в южном фойе она будет выглядеть замечательно.
      – Это именно то, что нужно нашему большому дому, – поддержал ее Джулиан. – Его необходимо заполнить множеством красивых вещей. Теперь у меня есть ты и твоя мама, и я хочу, чтобы дом стал еще красивее.
      – Я не материалист, – сказала девочка. – Мне не нужны вещи.
      – Милая… – начала Элис.
      – Оставь ее, – сказал Джулиан, глядя на Элис глазами, говорившими «пусть поволнуется».
      Сьюзан погрузилась в сиденье, натянув кепку «Рэд Соке» так, что осталась лишь маленькая щель, чтобы смотреть в окно. Мимо проносились поля, фермы. Коровы, коровы, коровы. Ей так хотелось посмотреть на корабли, что к горлу подкатил ком. Ей хотелось подышать соленым воздухом, почувствовать, как морской бриз дует в лицо. Глядя на затылок Джулиана, ей хотелось, чтобы у нее были силы заставить его исчезнуть так же внезапно, как он появился. В течение года он был только начальником матери. Затем она развелась с отцом, чтобы выйти за него замуж.
      Джулиан был владельцем компании «Фон Фрелих Пресижн», которая конструировала гоночные машины для богачей. Боксеры-профессионалы и звезды рока прилетали отовсюду, чтобы заказать машины с желаемым дизайном, которые бы быстро ездили и выглядели круто. Мать работала у него секретарем, и все время приходила домой с рассказами о знаменитостях, о кинозвездах в старых джинсах и потертых туфлях, которые, казалось, нервничали по поводу крупных трат денег.
      Проработав несколько недель, она стала говорить о Джулиане фон Фрелихе без остановки, подчеркивая, какой он интересный. Он принимал участие в гонках в Лайм-Рок и Лагуна-Сека и однажды соревновался в Ле-Манс, он имел мировую известность в мире мотоспорта, но оставался таким скромным. Он ненавидел, когда люди спрашивали его о Поле Ньюмане, который был его другом. Ежегодно он спонсировал День Гранд-Прикс в местной средней школе и позволял детям посидеть в гоночной машине и порулить.
      Больше всего она говорила, какой он хороший начальник и как ценит Элис, называя ее отличным работником, членом его команды. Она была неотъемлемой частью «Фон Фрелих Пресижн», главным механиком Джулиана, главой заправочно-ремонтного пункта. И пока Уилл с головой уходил в чтение газет и просмотр телевизионных шоу, Элис строила новую сказочно шикарную жизнь на скоростной дороге. Сьюзан с отцом были целиком погружены в скорбь из-за смерти Фрэда и не замечали, как мать отодвигает семью на второй план. Через год Элис вышла замуж за Джулиана.
      – Ты знаешь, королева Англии водит такую же машину, – сказал Джулиан.
      Сьюзан подняла глаза и увидела, что он смотрит на нее через зеркало заднего вида.
      – Везет ей.
      – «Рейндж ровер». Я думал, тебе будет это интересно, ведь ты так любишь все, что связано с Англией.
      – Сейчас мне интересно лишь то, попадем ли мы на ярмарку, – буркнула девочка. Ей очень хотелось увидеть отца. Он проводил экскурсии до трех часов, и ей хотелось его застать. Она посмотрела на часы. – Уже почти два часа. Если бы я знала, что мы поедем искать стойку для зонтов, я бы пошла с друзьями…
      – Люди, которые мыслят немасштабно, обычно и умирают, ничего не приобретя.
      – Согласна, – сказала Сьюзан.
      – Ты слишком хороша для этой ярмарки. Там продается лишь груда дешевого тряпья и предлагаются плохо организованные экскурсии. В техническом смысле они даже опасны. Тебе совсем не обязательно ехать на эту ярмарку. Я хочу показать тебе поистине красивые вещи…
      – Но я думаю о другом…
      – О чем именно? – спросил Джулиан, поймав ее взгляд.
      У отчима были жаждущие понимания зеленые глаза, как у щенка, и от этого она чувствовала себя ужасно – он хотел завоевать ее расположение, а она все время сопротивлялась этому. Свои длинные светлые волосы он собирал в подогнутый хвост. Сьюзан знала, что он думает, будто выглядит сексуально, пытаясь стать одним из этих людей мира кинематографии и рок-звезд, но она считала, что это будет вычурно. Как бы он себя почувствовал, если бы узнал, что у него сзади есть небольшая лысина размером с серебряный доллар?
      – О чем? – настаивал Джулиан, вскинув голову и не отрывая от нее глаз. – О чем же ты думала?
      – О людях, которые все время покупают вещи, – сказала она тихо. – Мне их жаль.
      – Сьюзан, тебе же нравится делать покупки. Не…
      – Нет, пусть она говорит, – с обидой перебил жену Джулиан. – Я хочу послушать.
      – Я не хотела сказать ничего особенного, – ответила Сьюзан, поерзав. – Просто каждый раз, когда у тебя появляется свободная минута, ты мчишься покупать что-нибудь дорогостоящее. Сколько же бесценных предметов нужно человеку? – Она представила себе дом, наполненный до краев столами из красного дерева, комодами из розового дерева, скамьями из тика. – Ты бы уже мог открыть собственный магазин.
      – Да, но в этом нет необходимости.
      – Я знаю.
      Она вспомнила о Саре Талбот, которая тоже продавала красивые вещи, но еще хотела доставить людям удовольствие. Чтобы студенты чувствовали тепло и уют, укутываясь в толстые стеганые одеяла из гусиного пуха и в мягкие шерстяные пледы. Интересно, пошла ли Сара на ярмарку? Милая, Джулиан окружает тебя красивыми вещами, а ты не очень-то благодарна ему за это, – сказала Элис.
      – Все, что необходимо, мне дает папа.
      Джулиан буркнул что-то себе под нос.
      – Что? – спросила Сьюзан, почувствовав вдруг тяжесть в груди.
      Дыхание участилось, как всегда перед приступом.
      – Ты права, ты абсолютно права, – примирительно сказал Джулиан.
      – Тогда почему ты издал этот странный звук?
      – Просто так, без всякой причины. То, что ты сказала об отце, правда. Он тебя одевает, присылает деньги на питание. Но…
      – Что – но?
      – Я думаю, вопрос в том, откуда эти вещи. Если тебя устраивает магазин Кромвельской повседневной одежды, то тогда все в порядке.
      – Конечно, устраивает!
      – Ты еще совсем юная, Сьюзан. Но в один прекрасный день имена Армани и Прадо будут кое-что значить для тебя. И Дольче & Габбана, понимаешь? Я хочу, чтобы ты была как принцесса. У меня нет своей дочери. Вот ты повесила картины Гейнсборо в зале. Быть пилотом здорово, но зарплата не позволяет ему покупать дорогие картины. Понимаешь?
      – Джулиан, думаю, хватит об этом, – вмешалась Элис.
      – Я хочу, чтобы она поняла, как все в мире устроено.
      – Только не говори с ней об отце, – сказала Элис, понижая голос. – Не говори плохо об Уилле.
      Но было слишком поздно. У Сьюзан начался приступ астмы. Сидя одна на заднем сиденье, она старалась подавить рыдания. Грудь болела, в горле жгло, сердце сдавило так, как будто две руки схватили его и хотели разбить.
      Пошарив в кармане, она достала ингалятор, подставила его ко рту, нажала один раз и вдохнула. Струя аэрозоли издала шипящий звук, и легкие наполнились, как воздушный шар; она почти слышала, как они надувались. Мать оглянулась, взглядом задавая вопрос, в порядке ли она. Сьюзан кивнула, но глаза ее блестели от слез. Они посмотрели друг на друга, желая того, чего у них никогда не могло быть.
      Когда мать обратилась к Джулиану, чтобы поднять ему настроение, Сьюзан была уже далеко. За бухтой Нэрренгссетт, минуя белый шпиль церкви Троицы, вонзающийся в голубое сентябрьское небо, сторожевой корабль проносился, разрезая волны. Отец был у румпеля, Фрэд уравновешивал кливер, а Сьюзан с женщиной просто сидели сзади, с восторгом подставив лица ветру. Женщина была счастлива, глаза ее светились любовью. Девочка знала, что это должна быть ее мама, но в фантазиях это была совсем не она. Ведь мать где-то тратила деньги вместе с Джулианом.
      С закрытыми глазами, сидя на заднем сидении «рейндж ровера», мчащегося в противоположную от ярмарки сторону, Сьюзан сжала кулачки, чтобы ее фантазии не прекращались… День был прекрасный, в бухте было спокойно, отец и Фрэд смеялись над своими шутками. Женщина, сидевшая рядом, принесла термос с горячим сидром. Они плыли на остров, на секретный остров, где никто из них раньше не бывал, и они собирались устроить там пикник. Женщина улыбалась в лучах солнца, потом повернулась к девочке и взяла ее за руку, и та увидела доброе и приветливое лицо Сары Талбот.

      Сара сидела в тонкой сорочке и ждала, когда придет доктор Гудейкер, чтобы осмотреть ее. Ежемесячный визит к нему требовал особого терпения. Он был нейрохирургом, и его пациентами становились жертвы лобовых столкновений, мотоциклистов, которые кувыркались без шлемов, детей, которые ныряли в мелководье и ломали себе шеи, наездников, которые слетали с лошадей и травмировали позвоночники, людей, которые однажды просыпались с опухолью мозга.
      В кабинет ворвалась медсестра Вики со свирепым выражением лица и стала что-то искать в ящике стола. Она была невысокого роста, стройная, с темно-рыжими волосами и великолепной фигурой. Она была очень привлекательна, но работа у доктора Гудейкера сделала ее нетерпеливой и озлобленной.
      – Привет, Вики, – сказала Сара.
      – А, привет, – ответила та рассеянно.
      – Он заставил тебя побегать?
      – Ему нужен подготовительный комплект, а вы знаете, он нужен ему еще с прошлого Рождества.
      Сара рассмеялась. Она видела, как работает доктор Гудейкер, и поняла, что Вики имеет в виду. Чтобы спасти вашу жизнь, он требовал от персонала невозможного, и это, очевидно, превращало его в кошмарного начальника.
      Сара сидела на краю стола для осмотра пациентов и наблюдала, как Вики бегает по кабинету. Она хотела спросить, сколько ей еще придется ждать и можно ли немного проветрить, но воздержалась. Продолжительная болезнь заставила ее смотреть сквозь пальцы на многие вещи. Она приучила себя сосредоточиваться на самом важном, пропуская то, что не имело большого значения.
      Наконец пришел доктор Гудейкер. Он был высокий и очень худой, в черном костюме с накинутым белым халатом Его волосы были темными и короткими, и, несмотря на круглые очки в проволочной оправе и отсутствие бороды, он очень походил на Авраама Линкольна. С серьезным видом он подошел к шкафу, находящемуся за дверью, и достал карту Сары.
      – Здравствуйте, доктор.
      – Привет, Сара.
      – Кажется, сегодня напряженный день?
      – Угу.
      Нахмурившись, он приступил к чтению, но Сару не смущала его суровость. Она уже знала, что это был всего лишь способ самозащиты от проявления ненужных эмоций при осмотре особо тяжелых больных. Доктор Гудейкер спас ей жизнь, и она любила его всем сердцем.
      – Боли есть?
      – Только когда касаюсь шрама.
      – Онемение? Покалывание?
      – Нет.
      – Приступов больше нет?
      – Нет уже с июля. – Сара закрыла глаза и прочла молитву. Девять месяцев назад она была совершенно здоровой и пробегала по семь миль в день, готовясь к своему первому марафону. Однажды она очнулась на полу в душе. Она не помнила, как вошла туда и сколько времени там пролежала. Ей хватило сил добраться до телефона и набрать 911.
      Сначала решили, что ее парализовало. Она не могла двигаться и еле разговаривала. Конечности были тяжелыми, в глазах двоилось. Кардиологи столпились вокруг нее, подключая сердце к мониторам, делая электрокардиограмму, СТ-сканирование и ЭЭГ. ЭЭГ выявило активизацию приступов, и кардиологи передали Сару в отделение нейрохирургии для дальнейшего обследования. Так у нее обнаружили опухоль головного мозга.
      – Хорошо, – сказал доктор, положив карту, и наклонился к ней, чтобы посмотреть глаза.
      Она почувствовала пряный запах парфюма и улыбнулась.
      – Если бы у меня был друг, я бы хотела купить ему такой же одеколон.
      – Сядьте прямо и закройте глаза, – сказал он без тени улыбки на лице. – Держите руки вытянутыми прямо перед собой.
      Сара сделала так, как он ей велел.
      – Теперь разведите руки в стороны.
      Как крылья, подумала она, как самолет, летящий в Мэн.
      – Дотроньтесь до носа левым указательным пальцем. Теперь правым. Глаза закрыты! Очень хорошо.
      Сара чувствовала себя ребенком, которого проверяет школьная медсестра. С закрытыми глазами, ощущая знакомый запах доктора Гудейкера, она была в безопасности. Впервые она пришла к нему, чтобы получить еще одно заключение. Первый доктор из небольшой больницы на другой стороне города сказал, что у нее остеогенная саркома, худшая опухоль из всех возможных. Он предположил, что лечение лишь приблизит неизбежное, но даже при хирургическом вмешательстве у нее останется только десять недель жизни. Он предложил ей поехать в Париж, насладиться любимыми блюдами и попрощаться с людьми, которых она любит. Говоря об этом, он держал ее за руку. Он был пожилым и уважаемым человеком и произносил высокопарные слова, выражая сожаление.
      В шоке, думая о Париже и Майке и смерти через десять недель, Сара вернулась домой. Было ли это тем же самым, через что прошла ее мать? Плача, она обратила к ней свои молитвы. Слабая и больная, она нуждалась в услугах приходящей медсестры, за ней стала ухаживать Мэг Фергюсон. Через шесть дней после смертельного приговора Майк уехал в Мэн. Десять дней делясь с Мэг своими страхами, Сара в итоге последовала ее логичному, полному сострадания совету: показаться еще одному специалисту.
      Это был луч надежды. Ведь мать жила на маленьком острове и боролась с болезнью в одиночку, но у Сары все будет иначе. Да, ее сын сбежал в Мэн, но ей не хотелось ехать в Париж, и она не должна умереть от опухоли головного мозга. Не должна! Она почти слышала, как мать умоляла ее бороться. Мэг дала Саре координаты доктора Гудейкера, и она позвонила ему…
      – Я подумываю о поездке, – сказала она доктору Гудейкеру, отвлекаясь от воспоминаний.
      – В самом деле? – спросил он, осматривая ее затылок.
      – В Мэн. Навестить своего сына.
      – А, – сказал он, ощупывая шрам.
      Опухоль примыкала к синусному нерву, бросая вызов хирургическому вмешательству и угрожая Саре парализацией или летальным исходом. Но доктор Гудейкер сотворил чудо: он удалил 99 процентов опухоли. Чтобы проникнуть вовнутрь, он сделал большой надрез в черепе, в форме буквы U, и тот выглядел как широкая улыбка красного цвета.
      – Помните, я вам о нем говорила? О Майке? Он уехал в Мэн приблизительно в то время, когда мы с вами познакомились.
      – Поехал учиться? – спросил доктор.
      – Нет, он уехал к моему отцу.
      Сара закрыла глаза, пытаясь подавить обиду. Доктор Гудейкер много значил для нее, но зачем ему знать подробности ее жизни?
      – Ну что ж, не вижу причины для отмены поездки. – Он облокотился на низкую тумбочку и впервые за все время визита посмотрел на нее, как на обычного человека, а не как на пациента, предназначенного для изучения и оценки. – А доктора Боусвелла вы не спрашивали?
      – Нет, – сказала Сара. – А что, надо?
      Доктор Боусвелл была ее онкологом и сыграла важную роль в лечении Сары, но доктор Гудейкер был единственным, кому она доверяла свои надежды и страхи.
      – Я скажу Вики, чтобы она с ней связалась, – сказал доктор Гудейкер, делая запись в карте Сары. – Если она не будет возражать, то и я не против.
      – Я просто не хочу рецидива, – сказала Сара.
      – Я знаю. Мы не можем предсказать… ваша опухоль труднодоступна и довольно агрессивна для крупноклеточной лим… – Он прервал себя на полуслове.
      Доктор Гудейкер верил в ум и интуицию Сары, и не было необходимости озвучивать все свои опасения. Она может выжить, а может и нет. Сара знала, насколько рак мучителен: она видела, как умирала ее мать, прикованная к постели на острове Элк. Она видела, как отец практически высох от горя.
      – Я хочу повидать сына, – тихо сказала она, сдерживая эмоции. – Хочу съездить домой.
      Он кивнул:
      – Но будьте осторожны. Если появятся симптомы онемения или покалывания, позвоните мне немедленно.
      – Спасибо, – сказала Сара, просияв, как будто выиграла гонку.
      – Жду вас через месяц, – строго, как всегда, сказал доктор Гудейкер, собираясь выйти из кабинета.
      – Доктор Гудейкер, – остановила его Сара, набравшись смелости. Она никогда не спрашивала его ни о чем личном. – А как ваш отец? – Во время последнего визита она слышала от Вики, что у его отца был сердечный приступ.
      – Ему лучше. – Доктор удивленно взглянул на Сару, как будто спрашивая, откуда она узнала об этом. – Но он живет во Флориде, и за ним ухаживает мой старший брат. Он просто ангел! – Губы его растянулись в улыбке, а в глазах светилась любовь.
      Сара прекрасно знала, что такое любить на расстоянии, беспокоиться до изнеможения, доверять заботу другому человеку.
      – Рада, что у вас такой замечательный брат!
      Немного помедлив, доктор вышел, и дверь мягко закрылась за ним.
      Оставшись одна, Сара постаралась унять волнение. Упражнения успокаивали ее, поэтому она вытянула руки перед собой, затем развела их в стороны… У Сары никогда не было брата, как у доктора Гудейкера, никогда не было такого ангела в ее жизни. Но она вдруг подумала об Уилле Берке, который обнимал ее на ярмарке и который повезет ее домой. К Майку.
      Уилл ехал по длинной дороге, которая шла вверх по Уиндмер-хилл, петляя по дубово-сосновому лесу. Прошлой ночью выпал снег, и ветки низко клонились под его тяжестью. На самом верху взору открывалась широкая, покрытая снегом лужайка, окаймленная самшитами с шапками снега, которые образовывали живую изгородь. Была пятница, полуденное время, и он ехал за Сьюзан.
      Шикарный каменный особняк Джулиана стоял с важным видом, затмевая зимний пейзаж. Два старых «феррари» были припаркованы за поворотом, а в гараже виднелся «Порше 356». Уилл припарковал машину, пытаясь подавить досаду на то, что с этим человеком живут Элис и его дочь.
      Ожидая Сьюзан, он был удивлен, когда Элис вышла ему навстречу. При виде ее у него перехватило дыхание. Она все еще оставалась самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел: кремовый цвет кожи, голубые миндалевидные глаза, золотистые волосы, стройная женственная фигура. Она шла по снегу в коротких черных сапожках. На ней был надет серый облегающий тренировочный костюм.
      – Она попросила передать, что задерживается на несколько минут, – поспешно сказала Элис.
      – Нет проблем, – ответил Уилл.
      Он вышел из машины и облокотился на дверку. На нем были джинсы и старый зеленый свитер. Морозило, но он поборол порыв предложить Элис кожаную куртку, которая лежала на заднем сиденье.
      – У нее участились приступы астмы.
      – Почему? Что случилось?
      – Ничего особенного. Она доводит себя до приступа только для того, чтобы повлиять на окружающих. Я не обвиняю ее, она многое пережила, но ей необходимо всегда быть в центре внимания.
      – Я тоже этого хотел, когда мне было пятнадцать.
      – И так продолжается до сих пор, – сухо сказала Элис, пристально глядя на его ботинки.
      Это была пара старых ботинок фирмы «Дунхэм», коричневая кожа сильно износилась и потерлась, подметки были недавно заменены. Ему было интересно, помнит ли она, что они были куплены ею в первую зиму их пребывания в Форт-Кромвеле.
      – Я хотел сказать о Дне благодарения… – начал Уилл.
      Элис резко подняла голову:
      – О Дне благодарения? Сьюзан останется с нами. У нас есть планы…
      – Постой, – сказал Уилл, поднимая руку.
      Боже, простейший разговор становится таким напряженным, любой вопрос обсуждается, как на переговорах! Он не мог удержаться от воспоминаний прошлых лет, когда разговор о Дне благодарения вращался вокруг Фрэда и Джона Алдена, которого он играл в школьной пьесе, и Сьюзан, игравшей странницу, в родительский дом которой они должны были пойти. Они вместе решали, что подавать на ужин: сладкие или тыквенные пирожки или и то и другое.
      – Она ведь все праздники проводит со мной, Уилл! Это было частью нашего соглашения! – Жесткие ноты зазвучали в ее голосе.
      – Расслабься, Элис. Я просто хотел сказать, что меня не будет в городе на День благодарения.
      – Прекрасно! А куда ты едешь? – спросила она, подняв васильковые глаза, в которых промелькнуло новое чувство: беспокойство?
      Уилл слышал о женах, которые потеряли счет своим бракам, и у которых возникало непреодолимое любопытство в отношении образа жизни их бывших мужей. Может, именно это чувство пробудилось и в Элис?
      – У меня чартерный рейс в Мэн. Думаю, тебе следует знать это на тот случай, если я вдруг понадоблюсь. Понимаешь? Но я уверен: с Сикрит все будет в порядке.
      – С Сикрит? Боже, Уилл! – взорвалась Элис. – Мы назвали ее Сьюзан. Ты хотел дать ей имя, полное силы, в честь той, на кого она могла бы равняться…
      – Сьюзан Мэллори… – сказал он, вспомнив о своей бабушке.
      – Не потакай этой чепухе с «Сикрит». Если хочешь знать, я думаю, что это какое-то психическое нарушение. Джулиан полагает, ей нужна профессиональная помощь.
      – А разве ты не говорила ему, через что нам пришлось пройти с того момента, когда мы впервые появились в Форт-Кромвеле? – не сдержался Уилл.
      – Конечно, говорила. Он знаком с доктором Дэрроу…
      Элис в волнении стиснула пальцы, и на них сверкнули самое большое бриллиантовое кольцо, какое ему когда-либо доводилось видеть, и обручальное кольцо в изумрудно-бриллиантовом оформлении.
      – Привет! – крикнула Сьюзан, выбежав через парадную дверь со своим рюкзаком, спортивной сумкой и маленьким свертком.
      Она стояла там, как звезда, которая только что вышла на сцену: сияющая улыбка, театральная поза, безграничная энергия, распахнутые руки для приветствия обожающей публики. Ее родители были слишком расстроены, чтобы зааплодировать. Уилл слегка улыбнулся, протягивая левую руку, чтобы обнять ее, когда она бежала к нему по снегу.
      – Привет, Сикрит!
      – Господи, – пробормотала Элис.
      – Привет, пап. Мы можем поехать через город? Мне надо кое-что забросить подруге.
      – Командуешь ты!
      – Не забудь сообщить мне номер телефона, куда ты отправляешься на День благодарения, – резко сказала Элис. – На всякий случай.
      – А куда ты едешь? – забеспокоилась Сьюзан.
      – Это по работе.
      – Ты собираешься работать в День благодарения!
      – Я отвожу подругу Фергюсонов Сару Талбот в Мэн.
      – А, вот кого ты везешь! – задумчиво произнесла Сьюзан, уставившись на свой маленький сверток.
      – У тебя ингалятор с собой? – спросила Элис, потянув ее к себе, чтобы обнять.
      Увидев, что Джулиан выходит из гаража с человеком в синей форме механика, Уилл взял сумки:
      – Ты готова, Сикрит? Пора ехать!
      – Пожалуйста, играйте в свои игры, когда вы одни, без меня. Я в них не участвую! – разозлилась Элис.
      – Тебе и не нужно называть меня Сикрит, – сказала дочь. – Я все равно поменяла это имя. С двенадцати часов минувшей ночи я Сноу…
      – Сьюзан!
      – Привет, – перебил их подошедший к ним Джулиан.
      У него был равнодушно-усталый взгляд человека, который перезанимался в спортзале или много бегал. Волосы забраны в дурацкий хвост, который плохо сочетался с чертами его лица. Ему, должно быть, около пятидесяти, подумал Уилл. На нем была дорогая замшевая куртка с логотипом его гоночной машины на груди.
      – Привет, Джулиан! – Уилл пожал ему руку.
      – Вы знаете, почему меня зовут Сноу? – продолжала дочь высоким напряженным голосом. – Из-за Фрэдди. Он обожал зиму, это было его любимое время года.
      – Сьюзан, детка, прекрати… – попросила Элис.
      – Он любил кататься на санках, на лыжах. Помните, когда мы ездили к дяде Тому? Как же ему это нравилось! Он не хотел даже прерываться на обед, все катался и катался на лыжах, пока подъемники не останавливались вечером. Помните, как трудно его было найти?
      – Это невыносимо, – простонала Элис, густо покраснев.
      – В Ньюпорте он научил меня делать ангелов. Мы лежали в снегу у церкви Святой Троицы, глядя на гавань, лежали на спине с раскинутыми руками и ногами и махали ими, устремляясь в небо. Помните?
      – Я помню, – сказал Уилл, пристально глядя в ее блестящие глаза.
      – Милая, перестань, – сказала Элис, схватив девочку за руку. Слезы текли по ее щекам. – Изменив имя, ты не вернешь его.
      – Ему это так нравилось! – не останавливалась Сьюзан. – Не важно, падал ли снег или лежал на пристани. Ему было все равно. Главное, это был снег. Он умер в сентябре, поэтому мое имя было Сэптэмбэр, и он всегда хранил мои секреты, поэтому я назвала себя Сикрит, и он безумно любил снег, поэтому сейчас меня зовут Сноу…
      – О боже! – Элис закрыла лицо руками, пытаясь сдерживать рыдания.
      – Останови свою дочь! – резко сказал Джулиан, обнимая Элис и гневно глядя на Уилла.
      Уилл молчал взял руки девочки в свои ладони. Заглядывая ей в глаза, он попытался дать ей понять, что разделяет ее чувства. Она сходила с ума от горя и скорби по ушедшему Фрэду. И Уилл испытывал те же чувства, и Элис. Тяжесть потери нависла над ним с новой силой. Сердце сильно стучало. Он пытался обнять дочь, но она, сопротивляясь, смотрела на Джулиана ненавидящим взглядом.
      – Не говори таким тоном с моим отцом!
      – Послушай! – резко сказал Джулиан. – Ты совсем не уважаешь свою мать. Если тебе снова нужна помощь доктора Дэрроу, мы это устроим. Но сейчас же прекрати эту чепуху с изобретением имен!
      Уилл не помнил, как это произошло. Гнев зародился где-то внутри, и, когда перешел в кулак, Джулиан упал на дорогу. Кровь текла из его носа, окрашивая снег в розовый цвет. Элис кричала, механик стоял в нерешительности, Сьюзан плакала. Пальцы Уилла ныли так, как будто он их сломал. В голове стучало, словно все переживания прошлого хотели вырваться наружу.
      – Прошу прощения, – сказал он холодно, стоя над распластавшейся фигурой мужа своей бывшей жены. – Но я не позволю разговаривать с моей дочерью в таком тоне.
      – Маньяк ненормальный, – сказал Джулиан, с трудом приподнимаясь. – Неудивительно, что тебя выкинули из воздушно-морских сил.
      Уилл сначала хотел подать руку и помочь ему подняться, но понял, что это было бы унижением в дополнение к физической боли. Он лишь посмотрел на Джулиана, чтобы убедиться, что ничего ему не сломал. Ему было стыдно перед Элис, но он повернулся к дочери и, пытаясь ее успокоить, улыбнулся.
      – А Сара считает, что это красивое имя, – сказала дочь, глядя широко открытыми глазами, полными паники, будто мир предал ее, будто она только что вышла из монастыря и ужаснулась реалиям, которые поджидали ее снаружи.
      Но она произнесла имя Сары, и Уилл почувствовал некоторое облегчение. Весь гнев ушел. Он хотел быть рядом с этой женщиной, он хотел увезти ее туда, куда она пожелает.
      – Сара? Кто такая Сара? – спросила Элис, но ей никто не ответил.
      – Пойдем, Сноу, – сказал Уилл. – Нам пора! Больше не сказав ни слова, они забрались в старый синий джип Уилла и уехали прочь.
      Симфонический оркестр Кельнской филармонии выступал этим вечером в концертном зале колледжа Марселлус, и Джулиан должен был быть там. Но настроения не было никакого, поэтому он лежал на диване с пакетиком льда, приложенным к носу, и с бутылкой Курвойзьера, в то время как Элис пыталась читать. Они расположились в библиотеке. Звучала музыка Сибелиуса, в камине потрескивал огонь.
      Услышав, что Джулиан начал похрапывать, Элис положила книгу на низкий кленовый столик и посмотрела на спящего мужа. Он ее любил и поэтому старался сделать для нее все. Поцеловав его, она на цыпочках вышла из комнаты и побрела по огромному дому, слушая завывания ветра на улице. Это был ее дом. Она постоянно говорила себе это, проходя мимо портретов людей, которых никогда не видела, и надеялась, что станет здесь счастливой. Она нашла любовь, и это спасет ее.
      В трудные моменты жизни она научилась делать выбор. В свои тридцать пять, повидав многое и пообщавшись с разными людьми, она думала, что знает, как жить. Она вышла замуж за Уилла, вырастила детей, дав им его имя. Так и жила, не испытывая ни счастья, ни горя, но случилось непоправимое.
      Умер ее единственный сын. Прямо у нее на глазах. Это был кошмар, на который каждый отреагировал по-своему. Элис осталась у разбитого корыта. Дочь не переставая плакала, а муж просто потерял голову. Любил ли он ее когда-нибудь? Она не была уже в этом уверена. Он погрузился в себя, хотя она в нем так нуждалась! Уилл ушел в отставку, сорвал с места семью и увез их в неизвестность. Элис умоляла его победить горе, чтобы жить дальше, но он даже слышать об этом не хотел. Тогда она нашла работу, чтобы не сидеть дома. Ей нравилась новая работа, ей нравился ее босс.
      И Джулиан тоже полюбил ее. Он обращался с ней как с королевой, как с любовницей, как с женщиной. Сначала у них был просто роман, но вскоре Джулиан стал для нее целым миром, и слово «роман» уже не вмещало того, что они чувствовали по отношению друг к другу. Это было то, для чего она была рождена, это было Божьим предназначением. И еще ей хотелось разбить сердце своего мужа, отнять у него дочь. Она была уверена, что сын дал бы ей свое благословение, ведь он так хотел, чтобы его мать была счастлива!
      Правильно ли она поступила? Элис будет задавать себе этот вопрос всю оставшуюся жизнь. Она любила своего нового мужа, относилась к нему с большой нежностью и, лежа рядом с ним ночью, благодарила звезды. Она перестала работать, так как теперь была богата. Но боль накатывала на нее каждый раз, когда она заглядывала в глаза дочери. Элис видела в Уилле совсем разбитого человека и ругала себя за все его бессонные ночи. Ведь она знала его, как никто другой.
      Прогуливаясь по большому пустому дому, Элис не могла не думать о ярости Уилла, о гневе в его глазах, когда он ударил Джулиана. Он копил это в себе долгое время, ожидая подходящего момента. Она винила в этом себя, как и в том, что Сьюзан меняет имена. А Уилл – она знала это – винил себя в том, что случилось с Фрэдом.
      Ноги не мерзли в тапочках, обшитых овечьей шерстью, пока Элис бродила по темным залам, как измученный бессонницей полуночник. Сьюзан сейчас у Уилла, и можно заглянуть в ее ящики, чтобы посмотреть, какая одежда ей необходима. Приближалось Рождество, и Джулиан хотел купить девочке что-нибудь особенное.
      Подойдя к комнате Сьюзан, она остановилась. В коридоре стояли прислоненные к стенной панели из орехового дерева две картины Гейнсборо, которые ей подарил Джулиан. Элис смотрела на них, на эти две красивые картины в больших позолоченных рамках. Маленькая девочка, две маленькие собачки. Она вспомнила, что Джулиан сказал в машине по дороге на аукцион об Уилле, который не мог себе позволить такие приобретения.
      Элис понимала, что дочь несчастлива, и это тяжким грузом лежало на ее плечах. Она села, прислонившись спиной к стене. Холодный воздух скользил по полу. Обняв себя руками, она опустила голову. Мысли о Сьюзан подавляли ее, а она хотела быть именно той уверенной в себе женщиной, которую полюбил Джулиан. Иначе все будет потеряно: новый брак, уважение своей дочери.
      Сидя в каменном замке Джулиана, Элис прошептала лишь одно слово: «Помогите».

      Открыв магазин в субботу утром, Сара сразу же услышала звон колокольчика над дверью. В окно лился свежий желтовато-белый солнечный свет. На пороге стояли Уилл Берк и его дочь, держа в руках два белых пакета.
      – Мы приходили вчера вечером, но у вас было уже закрыто, – сказала девочка.
      – Я хотела пойти в кино в Уилсонию, поэтому и закрыла немного раньше.
      – Мы принесли тебе завтрак, – сказал Уилл.
      Зеленая охотничья куртка очень шла ему. Уши его покраснели от холода, солнечный свет играл в уголках серо-синих глаз.
      – Вы, должно быть, прочитали мои мысли, – улыбнулась Сара. – Я умираю от голода.
      – В самом деле?
      – Да, Сноу. У меня даже урчит в животе.
      Сьюзан театрально вздохнула, прикрыв рот рукой в варежке. Она выглядела бледной с темными кругами под глазами.
      – Как вы узнали, что я поменяла имя?
      – Ты же сказала, что зимой изменишь свое имя на «Сноу». А теперь посмотри на улицу.
      Снег уже покрыл улицы, крыши домов, ели, статую генерала Джеймсона Кромвеля.
      Сняв с шеи шотландский шарф, девочка провела им по кровати, заправленной узорчатым покрывалом.
      – Присаживайтесь, – сказала Сара, расчищая место на столе для пирожков, кофе и сока.
      Пирожки не входили в список здорового питания, они были слишком сладкими и пережаренными, но сейчас никакая сила не могла удержать ее от того, чтобы попробовать хоть один из них Гости наблюдали, как она остановила свой выбор на французском пирожке и наслаждалась каждым его кусочком. У нее был девиз: «Если вы решаете что-либо сделать, то делайте это с любовью». Не всегда такое решение дается с легкостью, но оно того стоит.
      – Я слышала, вы отправляетесь в Мэн? – спросила Сьюзан, ставя на стол маленькую белую коробочку.
      – Да.
      – Прогноз погоды на ближайшие пять дней вполне благоприятен: будет холодно, но ясно, – сказал Уилл. – Сильного ветра не предвидится.
      – А зачем в Мэн?
      – Чтобы повидаться с сыном.
      – У вас есть сын? – Сьюзан чуть не уронила пирожок.
      – Да. Майк. Он ненамного старше тебя.
      – Он с вами не живет? Как же так вышло? Он живет с отцом?
      – Сноу… – начал Уилл.
      – Все в порядке, – перебила его Сара. – Я люблю говорить о нем. Он человек строгих правил и убеждений, яркая индивидуальность. Год назад он бросил школу и уехал домой на остров Элк, чтобы помогать моему отцу на ферме.
      – Вы выросли на ферме? – спросила Сьюзан.
      – Да. – Сара указала на груду стеганых одеял, сложенных в углу: – Они все сделаны на нашей ферме. Около девятнадцати лет назад я открыла свой первый магазин в Бостоне, так как ферма практически погибала. Моя мама заболела, когда я была еще маленькой, а когда мне исполнилось четырнадцать, она умерла. Отец очень переживал ее смерть и ничем не мог заниматься. Он нашел покупателя гусей из Томастона и покупателя земли из Кэмдена. Но меня это не устраивало, поэтому я бросила колледж, чтобы заняться бизнесом и поддержать ферму.
      – Яблоко от яблони недалеко падает, – улыбнулся Уилл.
      – Да, и в этом некого винить, кроме самого себя. Ты это хотел сказать?
      – Нет, я хотел сказать, что твой отец счастливый человек.
      – И вы спасли ферму? – спросила Сьюзан.
      – Да, она все еще работает, – ответила Сара, вспоминая полуразрушенные дома, измученных старых гусей, тетю Бэсс со своей древней швейной машинкой с ножным приводом. – Отец и тетя Бэсс делают десять стеганых одеял в год, и я плачу им за них. И еще они продают гусей.
      – Ваш отец, должно быть, вас сильно любит! И он наверняка на седьмом небе от счастья, что Майк живет с ним, – сказала девочка.
      Она откусила от пирожка два кусочка и, разместив их за щеками, закрыла глаза, наслаждаясь осознанием чувства благодарности, которое мог бы испытывать пожилой отец.
      – Я не знаю, что он чувствует…
      – Так спросите его!
      Звучало-то это совсем просто. Но Сару и ее отца разделяли годы страданий и непонимания: разногласия по поводу лечения матери, ее смерть, тот факт, что дочь уехала с острова.
      Сара попыталась улыбнуться.
      – В чем проблема? – забеспокоилась Сьюзан.
      – Помнишь, я говорила насчет строгих убеждений Майка? У него это от деда. И большинство его убеждений совпадает с моими.
      – Да, непросто вам, – сказал Уилл, как будто все поняв.
      – Да уж.
      – Но это не причина, чтобы не спросить, – настаивала Сьюзан. – Он ведь тоже человек. Если бы я отказалась от тебя, папа, то не знаю, где бы мы были. Даже думать не могу об этом.
      – Отцам это нелегко дается, – вздохнула Сара.
      И вдруг вспомнила Зика. Когда она сообщила ему о своей беременности, он не захотел ее больше видеть, а отец просто взбесился.
      – Они не стараются относиться ко всему легко, – возразила Сьюзан.
      – Ты считаешь, я что-то не так делаю? – спросил ее Уилл.
      – Мне кажется, ты зря оставил военно-морские силы и утащил нас с мамой к черту на кулички в эти нелепые доки, – сказала Сьюзан, гневно сверкнув глазами. Испугавшись, что могла обидеть Сару, она дотронулась до ее руки: – Простите, они хороши для некоторых людей, но нам нужен океан.
      – Я тебя прекрасно понимаю. Мой сын раньше говорил то же самое, и он был прав. Из-за меня мы переехали из Бостона в эти, как ты их назвала, нелепые доки. Майк называл это место серединой неизвестности.
      – Если бы у меня была семейная ферма, куда можно было бы убежать, я бы так и сделала.
      – Не надо, не убегай! – Голос Уилла дрогнул.
      Сара поняла, что он чувствовал: страх, что его ребенок вдруг исчезнет.
      – Почему бы и нет?! – воскликнула Сьюзан. – Вон Майк уехал к деду, и Сара летит к ним на День благодарения. Вся семья в сборе – так и должно быть!
      – Но в действительности все будет несколько иначе, – сказала Сара. – Моего отца не интересует ничего, кроме приливов и отливов и фаз луны. Он не любит праздники с той поры, когда умерла моя мать.
      – Тогда почему они позвали вас?
      – Сын попросил ее приехать, – вмешался Уилл.
      – Да, он знает, что я люблю День благодарения больше других праздников, поэтому закрою магазин и устрою себе выходной.
      – Больше других праздников? Даже больше Рождества? – спросила Сноу.
      – Да.
      – Он всегда был самым любимым?
      – Нет, не всегда. Я полюбила его в год, когда родился сын, – сказала Сара, глядя в глаза Уиллу.
      Увидев его с дочерью, она прониклась к нему еще большей симпатией, разглядела в нем родительскую любовь и знала, что он ее поймет.
      – Я никогда не знала, что… – Сара сделала паузу, пытаясь подобрать нужные слова. – Это было невероятно. После рождения Майка я стала другим человеком. Я безумно влюбилась в него, а когда ты влюблен, мир выглядит таким красивым! Ты смотришь на закат и не можешь смириться с тем, что это не будет длиться вечно. И сердце готово вот-вот разорваться. Понимаете?
      Сьюзан сидела очень тихо, подтянув колени к подбородку, и наблюдала за отцом и Сарой. Уилл кивнул.
      – Я была счастлива, – сказала Сара с блеском в глазах. – Мир обрел смысл. Я смотрела на зябликов в птичьей кормушке и представляла себе, что Бог создал их для меня и Майка. Я была ему так благодарна! Поэтому День благодарения и стал моим любимым праздником.
      – Ты говорила об этом Майку? – спросил Уилл.
      – Конечно.
      – Значит, этого было недостаточно. Детям надо говорить, что ты их любишь, все время.
      – Поэтому я и еду в Мэн…
      Успокоившись, Сара продолжила:
      – Но боюсь, что ферма – не лучшее место для него. Она находится в уединенном месте, и там нет его сверстников. Отец Майка был родом с этого острова, но его нет в живых. А мой отец… – Она посмотрела на Сьюзан. – У него стал невыносимый характер после смерти матери, и годы так и не притупили эту боль.
      – Смерть всегда так действует, – по-взрослому произнесла Сноу.
      Сара кивнула:
      – Боюсь, его тоска скажется на Майке. Тетя Бэсс была самым веселым человеком на свете, когда жила в Провиденсе, но после смерти мужа вернулась на остров. Видели бы вы ее сейчас! Жизнь с моим отцом превратила ее в старую ворчунью.
      – Как интересно! – сказала Сноу.
      Сара пристально посмотрела на девочку. Что надо чувствовать, чтобы назвать этот унылый сценарий интересным?
      – Конечно, я виню себя за то, что уехала тогда, но я должна была это сделать.
      – Зато теперь возвращаешься, – успокоил ее Уилл, – ради Майка.
      – Да… – Рука непроизвольно коснулась шрама на голове. – Я хочу его увидеть, пока не поздно.
      – Пока он не превратился в старого ворчуна, – хихикнула Сьюзан.
      – И пока он не забыл, почему День благодарения – твой любимый праздник, – сказал Уилл.
      – Готовь большой самолет, пап, потому что я лечу с вами!
      – Нет! – выпалила Сара. – В доме беспорядок, холодно, от гусей ужасный запах.
      Она забеспокоилась, не желая превращать эту поездку в экскурсию. У нее была своя цель: ей нужно было вернуть сына. Мысли судорожно мелькали в голове в поисках необходимых слов, чтобы разговор не зашел слишком далеко. Но Уилл спас ситуацию:
      – Ты не сможешь с нами полететь, милая. Это моя работа, а не отпуск. И маме это не понравится. Она хочет, чтобы ты была с ними на День благодарения. Ты ведь знаешь.
      – У нее есть Джулиан, – сказала Сьюзан.
      – Да, но ты нужна ей.
      – Папа, я…
      – Нет, Сноу. Ты остаешься с мамой, и точка.
      Откинувшись на спинку стула, Сара с благодарностью смотрела на Уилла. Он был сильным, у него был низкий, спокойный голос, но он не мог скрыть свою любовь к дочери.
      Вечером Сара открыла коробочку, которую Сьюзан оставила для нее на столе. Это был осветлитель волос. Она стояла в ванной, разглядывая себя в зеркало. До Дня благодарения оставалось меньше недели. Она думала о красном сарае и белом гусином пухе, о свечах и одеялах, о таинственной связи между прошлым и настоящим. И Майк в холодном сарае. Она слышала гусиный гогот, видела, как разлетался пух по ветру. Будучи ребенком, он любил гусей. Однажды он заплакал, боясь, что дед делает им больно, ощипывая перья. Крепко держа его, Сара чувствовала запах его нежной шейки и шептала ему на ухо, что ощипать пух – это то же самое, что причесать ребенка.
      Ее слова были ложью, и сейчас, работая в сарае, Майк это хорошо понимал. Подставив голову под струю горячей воды, она задавала себе вопрос, что он сейчас думает об этом?
      Нащупав коробочку с осветлителем, Сара вспомнила о Сьюзан, надеясь, что та добра к своей матери так же, как к ней. Задавая себе вопрос, как будет смотреться с осветленными волосами, она поймала себя на мысли, что ей важно узнать мнение Уилла. Подумает ли он, что она выглядит глупо, пытаясь в свои годы быть моложе. Или он подумает, что она выглядит мило, как он сказал тогда на ярмарке.
      Замок был холодным и зловещим, каждая вещь давала Сьюзан понять, как она к ней относится. Большие уродливые баронские предметы мебели корчились вдоль стен, внимательно следя за каждым ее движением. Мать и Джулиан сидели на своем любимом диване у камина и пили вино. Предки Джулиана с мертвенно-бледными лицами с портретов зловеще смотрели на нее. Они не любили ее, но следили, чтобы она не убежала.
      – …Я хочу поехать, – повторяла Сьюзан.
      – Категорически нет! – сказала мать.
      – Бедный папа! Ты хочешь, чтобы он летел один в Мэн с малознакомой женщиной, и рядом с ним в День благодарения не будет никого, кто его любит!
      – Он взрослый человек, и чартерный рейс в праздник организовал по своей воле. Если бы он захотел остаться в Форт-Кромвеле, то забрал бы тебя после ужина в четверг, чтобы вместе провести весь уик-энд. Ничего, увидишься с ним после его возвращения.
      – Ужин – это важная часть праздника, – возразила Сьюзан. – На прошлый День благодарения отец съел целых шесть порций холодной индейки!
      – Мы хотим, чтобы ты была с нами, – сказал Джулиан, раскачав вино в бокале и оценивая его цвет в отблесках каминного огня.
      – Да уж, конечно, – зло буркнула девочка.
      – Правда, хотим. Я уже велел Пэнси приготовить сладкий картофель, такой, как ты любишь: с алтеем и пеканами…
      – С лесными орехами! Я люблю с лесными орехами!
      – Хорошо, мы скажем об этом Пэнси.
      Сьюзан захотелось пересечь комнату и стереть эту тупую улыбку с его лица. Он думает, что он замечательный отчим, и заботится о сладком картофеле, в то время как отец вынужден лететь чуть ли не в тундру спасать чужого ребенка.
      – Я им нужна! – настаивала Сьюзан.
      – Отец сказал мне другое, – возразила Элис.
      – Это потому, что он не хочет тебя расстраивать в праздник. Я им нужна, чтобы уговорить Майка вернуться домой.
      – Кто такой Майк? – спросил Джулиан.
      – Сын Сары Талбот. Он уехал в Мэн, чтобы спасти семейную ферму, он почти святой, ухаживает за старым дедом и тетей Бэсс, махнув рукой на собственную жизнь. Сара хочет забрать его от отца, пока не поздно, и я знаю, что могу помочь. Мы с ним скорее найдем общий язык, понимаете?!
      – Так это Майк Талбот, – усмехнулся Джулиан.
      Сьюзан вертела в руках каминные щипцы Их медная ручка была в форме головы рыси, и на ее кошачьем лице застыла точно такая же злобная улыбка, как и у Джулиана. Захотелось убежать наверх до того, как он заговорит, не доставив ему удовольствия в том, что его слушают, но любопытство оказалось сильнее.
      – Ты знаешь его? – спросила Элис, теснее прижимаясь к мужу.
      – Да, знаю. Он наркоман.
      – Наркоман?
      – Да. Он работал у меня уборщиком в прошлом году.
      Джулиан владел большим гаражом с гоночными машинами, где работали опытные механики, а расторопные мальчишки-старшеклассники брызгали раствором «Спиди-Драй» на пролитое масло и сметали все это широкой метлой.
      – Майк Талбот принимал наркотики. Мастер засек его, когда парень курил марихуану, и я уволил его сразу же. В моих правилах не потакать наркоманам.
      – Замечательно. – Элис умильно глядела на мужа, как будто он открыл лекарство против рака.
      – Спасибо, дорогая!
      Сьюзан не хотела признавать тот факт, что глаза Джулиана действительно светились любовью каждый раз, когда он смотрел на ее мать.
      – Хотя я чувствовал себя ужасно, когда увольнял Майка. Он был неплохим парнишкой. Немного нетерпеливый, но в принципе хороший. Его мать имеет магазин по продаже товаров из пуха.
      – «Девятое облако»? Магазин стеганых одеял? – спросила Элис.
      – Да. Я даже однажды назначил ей свидание, еще до того, как ты появилась, – сказал Джулиан, целуя ее в шею. – Она была красивой до болезни.
      – Не хочу ничего слышать о тех красивых женщинах, которым ты однажды назначал свидание! – сказала Элис, изобразив раздражение.
      Она отстранилась от Джулиана, но он притянул ее обратно.
      – Ей не сравниться с тобой в красоте. Она типичная представительница Новой Англии с высокими скулами и орлиным носом и густыми темными волосами, забранными наверх. Что-то наподобие настоящей бостонской аристократки. Я купил у нее несколько подушек, а потом повел ее в ресторан и все. И дал работу ее сыну.
      – Сара Талбот, – задумалась Элис. – Имя кажется знакомым. Возможно, я видела ее в больнице.
      Сьюзан поняла, что мать пытается вспомнить Сару. Выйдя замуж за Джулиана, Элис бросила работу и занялась благотворительностью. Два дня в неделю вместе с другими женщинами-общественницами из Форт-Кромвеля, она приносила в больницу цветы, помогала больным написать письма или сопровождала их в солярий. Сьюзан гордилась матерью, и ей было интересно, помогала ли та Саре. Но Элис, кажется, так ничего и не вспомнила.
      – Я поеду с ней и отцом в Мэн! – не отступала Сьюзан.
      – Доченька, ты будешь там лишней, – сказала Элис.
      – Нет, я поеду, – в тон ей ответила дочь.
      – Я слышал, тебе надоели картины Гейнсборо, – решил сменить тему Джулиан, наливая еще вина в бокал Элис. – Ты сняла одну из них в своей спальне.
      – Извини…
      – Делай все, что хочешь, – улыбнулся отчим. – Ты можешь выбрать другие картины, которые тебе нравятся. Все, что принадлежит мне, – твое. Если хочешь сладкий картофель на День благодарения, ты его получишь. А какое вкусное блюдо из клюквы ты приготовила в прошлом году! Но оно не будет таким же вкусным, если его приготовит Пэнси.
      – А я хочу быть с папой, – прошептала Сьюзан, пытаясь поймать взгляд матери.

      За день до праздника Сара проснулась в легкой лихорадке. Ей было жарко, но когда она откинула одеяло, то почувствовала озноб. Мышцы болели. Губы стали сухими, горло болело.
      – Пожалуйста, только не сегодня!
      Она не могла свалиться с гриппом именно сейчас, но, судя по симптомам, так оно и было. Сегодня Уилл Берк доставит ее на остров Элк. Сегодня вечером она увидит Майка.
      Сара медленно встала с постели, раздвинула шторы, и солнце хлынуло в окно. Небо было ясным, ярко-синего цвета.
      Приняв душ и выпив апельсинового сока, она почувствовала себя лучше. Жар немного спал. Грипп просто отступил, вместо того чтобы захватить весь организм. Она вспомнила о том времени, когда была очень больна, о тех людях, которым должна быть благодарна. И, расправив плечи, выпрямила спину. Сара выросла с верой в маленькие чудеса, и знала, что с ней произошло одно из них.
      Когда Мэг заехала за ней, чтобы отвезти в аэропорт, Сара была уже готова. На ней была дорожная одежда, джинсы, ирландский рыбацкий свитер, длинная военно-морская куртка из шерсти. Она упаковала две большие сумки, одна из которых была с вещами Майка. Она хотела надеть старую красную фетровую шляпу, но, когда увидела, что Мэг уже подъезжает к дому, сделала глубокий вдох и оставила шляпу на стуле.
      Переставляя в багажнике вещи, чтобы освободить место для сумок Сары, Мэг не сразу увидела ее. Но посмотрев, открыла рот от удивления:
      – Боже мой!
      – Нелепо? – спросила Сара, закрывая голову руками и не смея поднять глаз.
      – Очаровательно! Дай я как следует посмотрю на тебя.
      Мэг не особо разбиралась в прическах, но она сделала шаг назад и оценивающе посмотрела на подругу. У Мэг были прямые темные волосы с челкой, зачесанной набок. На ней была привычная форма из юбки и свитера, а поверх – медицинский халат. Стетоскоп позвякивал в левом кармане, пластмассовая индейка была приколота к лацкану пиджака. Но она смотрела на Сару, как будто была всемирно известным стилистом, а Сара являла собой редкий образчик женской красоты.
      – Не могу поверить своим глазам – ты так изменилась! – улыбнулась Мэг.
      – Не слишком вызывающе? Я похожа на себя?
      – Я не знала тебя раньше, – сказала Мэг, и Сара поняла, что раньше – это до болезни. – Но сейчас ты выглядишь – как будто из Парижа. С этими золотисто-белыми волосами… Здорово. Просто шикарно, Сара.
      – Шикарно? – Сара рассмеялась.
      – Уиллу Берку надо будет внимательнее смотреть в небо, – сказала Мэг. – Теперь, когда ты так выглядишь…
      Сара смутилась:
      – Уилл Берк? Какое это имеет для него значение? Он даже и не заметит.
      – Заметит!
      – Мэг, он просто пилот, который везет меня в Мэн.
      – Вздор, – сказала Мэг, улыбаясь. – Мими сфотографировала вас на ярмарке. Его взгляд…
      – Он просто был добр ко мне, когда какие-то дети смахнули мою шляпу. – Однако ей захотелось посмотреть на эту фотографию.
      – Ну, сегодня тебе не нужна шляпа. Ты выглядишь прекрасно. Готова ехать?
      – Все в порядке, – сказала Сара, садясь в машину.
      – Доктор Гудейкер дал тебе зеленый свет? – спросила Мэг, выезжая на дорогу.
      – Да, – ответила Сара, не зная, стоит ли упоминать о лихорадке.
      Она дотронулась до лба – он был прохладным.
      – Вики просто образец усердия. Я звонила ей спросить, надо ли продолжать тебе применять сильвадин, так она мне даже не перезвонила сначала, а потом, когда все же это сделала, то в разговоре была крайне сурова!
      – Она управляет сложным кораблем, – улыбнулась Сара, признав в этом описании истинную Вики. – Надеюсь, она счастлива.
      – В любом случае ты чувствуешь себя хорошо, и это главное.
      – Ну…
      Сара решила ничего не говорить Мэг об утреннем недомогании. Они были на полпути к аэропорту, день был ясным, и она скоро увидит Майка.
      – Что? – спросила Мэг, взглянув на нее.
      – Если болезнь вернется, – сказала Сара, задыхаясь от волнения, – я не вынесу этого.
      – Что ты, Сара!
      Они уже говорили об этом раньше: когда подобные опухоли повторяются и дают метастазы, шансы на выживание равны нулю. Мысль о том, что она будет медленно угасать, испытывая нестерпимые боли, наводила на Сару ужас, но она взяла себя в руки:
      – Мне выпал шанс, и я собираюсь крепко за него ухватиться.
      – Ухватись, Сара! – сказала Мэг, обняв одной рукой подругу – Именно это и нужно сделать!
      Сердце сильно стучало, но в объятиях подруги она успокоилась. Она была здорова, свободна и направлялась туда, где раньше был ее дом.
      Уилл заправил большой самолет и был готов к вылету. Он позвонил в Национальную службу прогноза погоды, где ему сообщили, что погода сегодня ожидается ясная с десятиузловым попутным ветром на всем пути следования. Небо было высоким, облака собирались лишь в западной части, готовя ненастье, но сегодня фронт высокого давления обеспечит им безопасный полет. Он бросил свою спортивную сумку в багажное отделение и положил запасную куртку на заднее сиденье. «Ацтек Пайпер» был старым самолетом, но мог облететь весь свет и в туманную погоду.
      Уилл вспомнил прошлый День благодарения. Тогда он решил бойкотировать праздник и провести день у телевизора, смотря футбол и попивая пиво, но к середине первой игры страшно захотел индейки. Он поехал в А&Р, набрал замороженных готовых индеек и, съев их, почувствовал такую глубокую тоску, какой не испытывал никогда раньше.
      Увидев, как голубой автомобиль Мэг Фергюсон едет по дороге, ведущей к аэропорту, Уилл вышел и запер за собой дверь офиса. Он взял кейс с картами, предварительно проверив карманы, чтобы убедиться, что ключи и бумажник на месте. С тех пор как умер Фрэд, он стал каким-то забывчивым. Элис, бывало, дразнила его ранней болезнью Альцгеймера. Иногда он удивлялся, как ей удается сохранять в памяти все факты и детали повседневной жизни на фоне глубокой печали.
      Дочь умоляла его взять ее с собой в Мэн, но он был непреклонен. Это было бы нечестно и по отношению к Саре, и по отношению к Элис. В конечном счете, это нечестно по отношению к дочери. Конечно, Уиллу хотелось, чтобы она была рядом, но он поступил так, как было нужно. Мысль о том, что придется провести праздник без обоих детей, ранила его в самое сердце. Вот такой у меня День благодарения, подумал он, наблюдая, как приближается машина. Везу малознакомую женщину на остров, чтобы она могла встретиться со своей семьей. Он жалел себя и ненавидел одновременно.
      Но вот Сара вышла из машины, и все изменилось. Она посмотрела на небо, на самолет, на Уилла. Потом раскинула руки в стороны и улыбнулась ему, как будто спрашивая: неужели этот день создан специально для меня?
      В первый раз за день Уилл посмотрел на ясное небо не с точки зрения условий для полета. Солнце блестело на наледи гудронированного шоссе, в полях белел снег. Через несколько часов он увидит Атлантику – океан, который он так любит.
      Наступает День благодарения. Его дочь не с ним, но она жива и здорова. Уилл пошел навстречу Саре в уверенности, что все будет хорошо. Она везет его к себе домой.
      Парные моторы громко жужжали. Небо окружало бесконечной голубизной. На солнце крылья самолета отливали серебром, и, несмотря на то, что на Саре были темные очки, она все время щурилась. Внизу простирались хвойные леса, покрытые снегом и расположившиеся на скалистых склонах холмов. Вдали возвышались горы.
      Ни Сара, ни Уилл не произнесли пока ни слова. Они летели, молча наблюдая за раскрывающимся ландшафтом. Рация трещала, голоса с земли говорили с ними. Время от времени Уилл отвечал, используя позывные. У Сары было ощущение, что ее перевозили из одной башни в другую, так как инспекторы воздушной навигации поддерживали порядок, великодушно сопровождая их на всем пути следования из Нью-Йорка в Мэн. В какой-то момент Уилл взял ее руку и подержал несколько минут, пока ему снова не пришлось воспользоваться рацией, чтобы вызвать Бостонский центр.
      – Посмотри, – сказал он наконец показывая на орла с белой отметиной на голове, который кружил внизу. Крылья его были длинными и широкими, и он пересек свою территорию, взмахнув ими лишь несколько раз.
      – У нас на острове тоже есть орлы, – откликнулась Сара, глядя, как он парит над своим гнездом.
      Она была патриотом и при виде орлов чувствовала гордость. Ее отец летал во Вторую мировую, и она росла в атмосфере торжественных песнопений. Это напомнило ей о словах Сьюзан, и она повернулась к Уиллу:
      – Ты служил в военно-морской авиации?
      – Да.
      – Но ведь тебя не там научили летать?
      – Нет. Я вырос в Ватерфорде, штат Коннектикут, около маленького аэропорта, и научился летать прежде, чем водить машину. Моей первой работой были чартерные рейсы на остров Блок.
      – Значит, для тебя нет ничего нового в полете на острова…
      – Нет, это для меня привычно, – рассмеялся он.
      – Сьюзан так тобой гордится.
      Уилл ответил не сразу:
      – Хотя я не знаю почему.
      Сара услышала ненависть к самому себе в его голосе. Все, что произошло раньше, сильно ранило каждого из них. Она видела это в Сьюзан, когда та шаталась бесцельно по дороге из школы домой, когда бродила по магазину и когда меняла имена. Она могла прочесть это в лице Уилла по глубоким складкам печали и по тому, как он проводит праздник, перевозя ее в Мэн вместо встречи с людьми, которые его любят.
      – Не важно, почему, – сказала Сара.
      – Нет, все имеет значение.
      – Кроме «почему». Почему они гордятся тобой, почему они любят тебя, почему так сильно нуждаются в тебе. Имеет значение только то, что они это чувствуют.
      – У тебя так с Майком? – спросил Уилл, повернувшись, чтобы видеть ее лицо.
      – Я делаю все, что могу, и стараюсь не обращать внимания на результат.
      – Если тебе удается это делать, ты счастливая, – вздохнул он.
      – Я далека от совершенства, – улыбнулась Сара. – Я помню слова, которые он мне говорил в день отъезда. Это была «всепоглощающая ярость».
      Уилл пристально вглядывался в небо, как будто впереди было оживленное шоссе.
      – Посмотри! – воскликнула Сара.
      Там вдалеке за последним холмом и высокими зданиями города виднелась полоса серебристого цвета.
      – Ого! – Он настолько погрузился в свои мысли, что сильно изумился внезапному появлению океана.
      – Знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз его видела? По меньшей мере, три с половиной года, это было в Марблхэде. А ты?
      Океан появился серебристой нитью на горизонте и начал превращаться в серебристо-голубое покрывало. Солнце было позади самолета. Оно поднялось довольно высоко и заставляло сиять воду яркими отблесками.
      – Когда мы переезжали из Ньюпорта пять лет назад. Сразу после того, как я ушел из военно-морских сил.
      При упоминании Ньюпорта черты его лица заострились от груза душевной боли. Он почувствовал, что Сара пристально смотрит на него, и взглянул на нее.
      Сара вспомнила один момент в больнице, когда она лежала на столе, охваченная ужасом и страдая от клаустрофобии б ожидании MRI. Молодая медсестра, которую она никогда раньше не встречала, гладила ее руку и смотрела прямо в глаза. Этот человеческий контакт так успокоил ее, что она никогда этого не забудет. Потянувшись к руке Уилла, она сняла очки, чтобы он видел ее глаза. И улыбнулась.
      – Но мне никогда не хотелось вернуться к нему, – сказал он.
      Сара почувствовала, как страх исходит от него.
      – Я вижу океан и представляю, что он был там.
      – Кто, Уилл?
      – Фрэд.
      – Что с ним произошло?
      – Он утонул. В Атлантическом океане.
      – Прости, – тихо сказала Сара.
      Уилл кивнул. Лицо его не было ни злым, ни суровым. Складки разгладились, в глазах была пустота…
      Даже сидя в самолете, Сара чувствовала запах соленого воздуха. Она видела волны, разбивающиеся о камни, их белоснежную густую пену. Корабли оставляли V-образные кильватеры позади. Маленькие города усеивали бухточки, и белые шпили, казалось, стояли на каждом холме.
      Уилл связался с новой вышкой, и знакомая ровная интонация голоса, принадлежащего жителю Новой Англии, поприветствовала их. Сообщив о планах приземлиться и заправиться, он получил добро. Они сделали круг над аэропортом в Портсмуте, штат Новый Гемпшир. Хотя штат Мэн находился через реку Пискатаква, до острова Элк лететь еще было довольно далеко.
      Сара закрыла глаза, когда Уилл повел самолет на посадку. Она погрузилась в свои мысли, чувствуя волнение от увиденного вновь океана и от предстоящей встречи с Майком. Какова цена человеческой жизни? Сделав глубокий вдох, она помолилась за Уилла и за мальчика, которого никогда не видела, переполняемая неловкой благодарностью, испытываемой каждой матерью, когда та слышит о смерти чьего-то любимого ребенка, что этот ребенок не ее.
      Сьюзан больше не могла держаться и вдохнула большую порцию аэрозоля на случай приступа астмы в воздухе. Она перенесла пару неприятных моментов около часа назад, когда в носу зачесалось. Достаточно было один раз чихнуть, и отец развернул бы самолет назад в Форт-Кромвель.
      Самолет плавно коснулся земли – еще одна отличная посадка отца. Спрятавшись в укромном месте за задним сиденьем и накрывшись старым зеленым одеялом, которое отец держал здесь для экстренных случаев и пикников, она потянулась, чтобы дать отдых затекшим конечностям. Затем высунула голову и осмотрелась.
      Сара шла по ангару в сторону туалета, а отец разговаривал с заправщиком. Ей тоже хотелось в туалет. Она прикинула, что сможет пробежать незамеченной за спиной отца и прошмыгнуть в другую кабинку.
      В туалете было холодно. Сьюзан чувствовала себя виноватой. Ей нравилась Сара, и она совсем не хотела прятаться от нее. Пытаясь во время полета подслушать их разговор с отцом, девочка ловила лишь бубнящие голоса на фоне работающих моторов.
      У нее было мало времени – нужно раньше других вернуться в самолет. Заглянув через щель в кабинку Сары, Сьюзан охнула от удивления: она увидела довольно молодую эффектную женщину.
      – Привет, Сноу, – сказала Сара через дверь.
      – Как вы узнали, что это я? – растерялась девочка.
      – По голосу.
      – Вы скажете отцу?
      – Думаю, мне следует это сделать, не так ли?
      – Нет, Сара. Пожалуйста!
      – И как долго ты думаешь скрываться?
      – Пока не будет слишком поздно, чтобы повернуть обратно.
      Сара лишь кивнула, но Сьюзан показалось, что женщина борется с собой, чтобы не заплакать или не закричать. Ее мать была в таком же состоянии после ссор с отцом. Девочка испугалась, но, когда Сара заговорила, ее голос звучал спокойно:
      – Мы не будем возвращаться.
      – Вы догадывались, что я на борту?
      – Такая мысль приходила мне в голову, но я ничего не подозревала, – сухо сказала Сара.
      – Извините меня! – Сноу медленно открыла дверь. – Я охнула, потому что глазам своим не поверила, так здорово вы выглядите, – сказала Сноу тихонько, так как не хотела, чтобы Сара подумала, будто она просто пытается ее к себе расположить.
      – Правда? – Сара с сомнением глядела в зеркало.
      – Прямо как на картинке журнала «Вог».
      – Спасибо, – сказала Сара, неожиданно крепко обняв девочку. Та зажмурилась и прижалась к ней, чувствуя, как слезы подступают к горлу. – Я бы никогда не осмелилась покраситься, если бы не ты.
      – Разве ваша мать не красила волосы, когда начала седеть?
      – Нет. И когда ты попадешь на остров, то поймешь почему.
      Сьюзан улыбнулась: она увидит остров!
      – Мы не будем вам мешать! – с мольбой в голосе произнесла Сьюзан.
      Сара, казалось, обдумывала сложившуюся ситуацию.
      – Ладно, пойдем посмотрим, где твой отец.
      Выйдя на яркий свет, Сьюзан засунула руку в карман в поисках солнцезащитных очков, которые всегда с собой носила, как истинная дочь авиатора. Надев их, она почувствовала себя увереннее, у нее даже появилась безумная идея, что отец не узнает ее. А вот и он, стоит возле «Ацтека Пайпера».
      – У нас на борту заяц, – тихо сказала Сара.
      Уилл повернулся и встретился лицом к лицу с дочерью. И не смог подавить первую реакцию – радость.
      – Сьюзан!
      – Папа, не отправляй меня обратно! Я просто хочу быть с тобой, вот и все. Я беспокоюсь о тебе!
      – Господи, девочка!
      – Папа, мы, должно быть, уже полпути преодолели, ты же не поступишь так с Сарой.
      Сара между тем чувствовала, как ее волнение перерастает в негодование. Она привыкла мириться с разными ситуациями. Будучи пациентом, она научилась жить по расписанию других людей, по непонятному графику собственной болезни. И всегда старалась быть вежливой. Вот и сейчас она была уже на пути к Майку, но теряла время, слушая этот спор. Абсурд какой-то! Гнев нарастал в ней. Пытаясь сохранить спокойствие, Сара стала глубоко дышать. Это было несправедливо, тем более что это вообще ее не касалось: Уилл знал, что правильнее отправить Сьюзан обратно, но, в то же время, ему хотелось взять ее с собой.
      – Пожалуйста, перестаньте, – сказала она тихо. – Нам надо лететь. Мы должны быть уже в пути.
      – Да, конечно, – смутился Уилл.
      Сара смотрела на Берков: то на отца, то на дочь. У нее были отцовские глаза. Лица обоих выражали надежду.
      – Если ты повезешь эту юную леди обратно в Форт-Кромвель, мы потеряем полдня. Я наняла тебя, потому что ты лучший пилот в округе. Мне нужно как можно быстрее попасть на остров, и я хочу увидеть своего сына!
      Сара отошла. Обхватив себя руками, чтобы согреться, она еле сдерживала слезы и не могла думать ни о чем другом, кроме встречи с Майком. Они были практически уже у границы со штатом Мэн, в двух часах от острова.
      – Мама поймет, – сказала Сьюзан, потянув отца за рукав. – Она поймет.
      – Тогда тебе лучше ей позвонить. Скажи ей, что произошло, и дай мне с ней поговорить.
      – Извини, папа.
      – Больше этого не повторится, – строго сказал Уилл, но в его глазах светилась радость.
      Они позвонили. Сноу набрала номер, но Уилл взял у нее телефон. Он знал, что эта выходка не останется безнаказанной, и хотел защитить дочь от худшего.
      – Алло.
      «Черт подери, это он», – подумал Уилл.
      – Джулиан? Элис дома?
      – Да. – Он замешкался, сразу поняв, что что-то не так. – Что случилось? Что-то со Сьюзан?
      – Да, она со мной, и мы на пути в Мэн, но я сам хотел бы поговорить с Элис.
      – Хорошо, – сказал Джулиан.
      Ответ был кратким и достойным уважения. Уилл слышал, что он прикрыл трубку и постарался как можно мягче разъяснить ситуацию Элис.
      – Уилл, что происходит? – нервно спросила Элис.
      – Не волнуйся, Сьюзан со мной.
      – А ты где?
      – В Новом Гемпшире. Я выполняю заказ, о котором тебе говорил, и она решила полететь со мной. – Понимая, что Сара и дочь наблюдают за ним, он следил за своей речью. – Мы уже преодолели полпути и не можем вернуться назад. И она все это время была с нами.
      – Ты специально сделал это! – возмутилась Элис. – Клянусь, Уилл, если ты…
      – Нет, нет, – возразил Уилл и, к своему удивлению, услышал, как Джулиан пытается успокоить ее, говоря, что ничего страшного не произошло. – Джулиан прав, – сказал Уилл, изумившись неожиданному появлению союзника. – И потом, она сама так решила.
      – Но ей попадет, когда она вернется домой!
      – Угу, – согласился Уилл, глядя на блеск в глазах дочери и улыбку, озарявшую ее лицо.
      – Я так взбешена, что мне не стоит говорить с ней сейчас. Просто дай ей трубку на одну секунду.
      – Будь хорошей девочкой, – громко сказала Элис.
      – Буду, – кивнула Сноу. – Скоро увидимся!
      Уилл хотел еще что-то сказать Элис, но та уже повесила трубку.
      Сьюзан бежала по шоссе, блестевшему на солнце. Ей было пятнадцать, но вела она себя как маленькая девочка: зная, что родители ее любят, с волнующей надеждой в сердце, на пороге фантастического путешествия вместе с отцом.
      Уилл и Сара шли к самолету, не глядя друг на друга. Она не знала, чего хочет больше – смеяться или плакать, и поэтому старалась держать себя в руках. Он понимал ее состояние, но слова здесь были лишними. Эта женщина платит немалые деньги за чартерный рейс, и они продолжат полет.

      Майк Талбот все смотрел на небо. Он умчался из лачуги, прервав работу впервые за все время пребывания на острове. Дед был неугомонным человеком. Он мог работать двадцать четыре часа в сутки, включая воскресенье, до тех пор, пока тетя Бэсс не позвонит в колокольчик ровно в шесть, призывая мужчин снять обувь и пройти в кухню. Он, вероятно, и на День благодарения хотел поработать, как в обычный день, но у Майка были другие планы.
      – Что, черт побери, здесь происходит? – спросил дед, идя следом за двумя гусями по заснеженной тропинке.
      Лицо его было обветренным, со множеством морщин. Гелей, хромая колли, ковыляла рядом.
      – Заканчиваем работу.
      – Кто тебе сказал?
      – Я сам решил.
      Глаза старика сузились. Он достал трубку, но не закурил ее. Майк почувствовал, что краснеет: он поступил неправильно и понимал недовольство деда.
      – Раньше не замечал за тобой глупых поступков. Какой фермер, разводящий гусей, прекращает работу за день до Дня благодарения – наконец спросил дед.
      – Это ведь не индюки, дедушка. Кроме того, мама сегодня приезжает…
      – Птица есть птица, Майк, – ворча, сказал дед, уходя от темы приезда матери. – Людям нравится, когда птица выглядит упитанной и здоровой, не то, что эти сухопарые глупые индюки. Белое мясо! Тошнит меня от всего этого.
      – Да, но…
      – Я тебе когда-нибудь рассказывал о том времени, когда приходили те идиоты из Баттерболла и пытались убедить меня в том, чтобы я прекратил заниматься гусями и перешел на разведение индюков? Роуз пришлось меня удерживать, так как мой дробовик был уже наготове…
      Нахмурившись, дед сел на пень срубленного дерева и уставился на свои ботинки. Он задыхался из-за своего преклонного возраста и старых воспоминаний.
      – Ты в порядке, дедушка?
      – Конечно, в порядке, – мрачно ответил тот, снова поднимаясь на ноги, чтобы идти за гусями.
      Снег шел всю неделю, поэтому птицы почти не были видны на его фоне. Но Майк видел, как они клевали землю в поисках зерна, направляясь к бухте, и мечтал, чтобы они шагнули к воде и уплыли прочь. Волны разбивались о скалистый берег, восемь тюленей, изогнутых, как бананы, лежали на холодных камнях.
      Майк вспомнил истории, которые рассказывала ему мать. Он, бывало, лежал в кровати, разбуженный ночным кошмаром или чем-нибудь еще, и она сидела рядом с ним, гладя его по голове и рассказывая о том, как расчесывают гусей, чтобы взять их перья. Рассказы о ферме звучали прекрасно, а вычесывание пуха он представлял себе таким же спокойным, как прикосновение руки к волосам. Боже, какое вранье!
      – Я пригоню их, дедушка.
      Майк был в высоких сапогах, испачканных кровью, и поэтому поскользнулся на заледенелой дорожке, ведущей к бухте. Гуси громко гоготали. Майк подошел к ним сзади и стал погонять их вверх по тропинке.
      – Идите, – прошипел он так, чтобы дед его не услышал. – Улетайте, глупые птицы. Летите прочь.
      Конечно, они не улетели – они никогда не улетали. Они шагали доверчиво к своей хижине. Их маленькие черные глазки смотрели вверх на Майка. Он видел, как эти ребята вылупились прошлой весной, видел, как они отъедались летом.
      – Принимайся за работу, – приказал дед. – Один парень из гостиницы Уэйпорт приедет на лодке днем, чтобы их забрать.
      Деда немного шатнуло, он почти потерял равновесие, но Майк поддержал его. Он часто нуждался в помощи, но никогда не говорил спасибо и не смотрел в глаза Майку. Судя по фотографиям, Джордж Талбот был когда-то ростом около шести футов, но в силу своих немалых лет он усох и сгорбился. Он стал слабым, с белыми, как его гуси, волосами и кожей цвета древесной коры.
      Однако Джордж проворно схватил гуся, положил его шею на пень и одним ударом отрубил голову. Со следующим гусем всегда было сложнее, так как, видимо, он догадывался, что ему предстоит. Но дед был скор на руку, и все заканчивалось, прежде чем вы успели бы глазом моргнуть.
      Они отнесли мертвых гусей в хижину. Главная комната была маленькой и квадратной, совсем без окон, если не считать прорубленного отверстия в стене. Это было владение старого охотника: стены были покрыты шкурками убитых ондатр. Их продавали на материке, но до того прикалывали в распластанном виде к стене для просушки. Майку эти маленькие создания представлялись летающими белками, которые парили над каким-то полем.
      Майк завел генератор, и машина по переработке перьев запыхтела. Дед натянул сапоги, оба надели перчатки. Он работал так быстро, что внук едва успевал за ним. Вращая гуся над машиной, пальцы работали, словно волшебные. Расшатанные машиной, перья легко снимались руками. Майк пропускал их через небольшое отверстие в крохотный приемник. Хороший пух гуще всего рос на груди гусей, поэтому его нужно было извлекать полностью. Пальцы как бы расчесывали мертвого гуся, пытаясь сохранить перья в чистоте. Дед что-то ворчал, скрывая волнение перед приездом дочери.
      – У этого парня много пуха, дед.
      – Да.
      – Еще пара одеял для мамы.
      – Да.
      – Она уже в пути, скоро будет здесь.
      – Удивляюсь, зачем она вообще сюда едет, – буркнул дед, искоса поглядывая на руки внука. – Когда ее ждать?
      – До наступления темноты, как она сказала.
      – Она всегда так: может пообещать, но если что-то помешает, забудьте об этом.
      – Ну, не знаю… – Майк не хотел быть невежливым, не согласившись с дедом. – Главное, что она будет с нами. Только это имеет значение. – Он защищал мать, хотя сам чаще других нападал на нее.
      – Многое имеет значение в этом мире, Майк, – сказал дедушка, извлекая внутренности из гуся. – Как она могла так быстро уехать с острова после смерти матери?
      Майк боялся посмотреть на деда. Практически каждый раз, упоминая свою жену, старик начинал задыхаться. Когда тетя Бэсс исполняла на пианино любимые песни Роуз, он выходил из комнаты. И до сих пор навещал ее могилу.
      – Дедушка, ты в порядке?
      Старик лишь кивнул, пока сморкался, как будто мог скрыть тот факт, что задыхается от волнения.
      Майк не задумывался над тем, что будет, когда просил мать приехать. Он сам боролся с ней с восьмого класса, а она не ладила с дедом еще до рождения сына. Долгое время Майк думал, что он является причиной размолвки: родители его не были женаты, и он был внебрачным ребенком. Его появление на свет, должно быть, взбудоражило остров и его обитателей, дало повод для сплетен, возможно, поэтому дедушка держался с дочерью на расстоянии. Но со временем он стал понимать, что проблемы возникли гораздо раньше, приблизительно в тот момент, когда его бабушка заболела раком.
      – Так, хорошо, – сказал дед, рассматривая сохнущие шкурки ондатры, которые висели на стене. Сними-ка мне вон те две.
      Майк с неприязнью сдернул две затвердевшие тушки с крючков.
      – Мы ее откормим, пока она здесь, – сказал дед. – Рагу из мяса ондатры добавит ей сил и вернет здоровье в одно мгновение.
      – Но она здорова, – возразил Майк.
      Дед хмурился, кряхтел, его брови углом нависали над глазами. Он облил из шланга ощипанных гусей, положил их в деревянный ящик, поставил его у двери, чтобы позже забрать. Затем он обошел приемник и сгреб в целлофановый мешок для мусора перья, намереваясь отнести его тете Бэсс.
      – Она здорова, – повторил Майк, так как молчание деда ему не нравилось.
      – Это она тебе сказала?
      – Ну да.
      – То же самое твердила и ее мать.
      – Но… – начал Майк, глядя в чистое голубое небо в поисках приближающегося самолета.
      – Разве ты не такой? – возмутился дед. – Разве ты не веришь в то, чему хочется верить? Люди заболевают и умирают, вот и все. Разве время, проведенное здесь, не научило тебя быть реалистом?
      – Но я реалист!
      Дед ухмыльнулся.
      – Да, я реалист.
      – Тебе еще далеко до него.
      – Нет, я…
      – Тебе нужны сказки и больше ничего, – буркнул дедушка, направляясь к дому, и его было не остановить.
      Он вынул трубку из кармана и чуть не сломал ее ствол, пытаясь закурить.
      Майк чувствовал, как холод проникает сквозь ботинки. Высокие сосны окружали их имение, и солнце скрылось за ними. Черные тени уходили далеко в бухту. Дед ковылял по дорожке, от злости размахивая высушенными шкурками ондатры, как будто это были весла. Дом был старым и покосившимся. Дымок шел из накрененной трубы.
      – Эй! – крикнул Майк, но дед сделал вид, что не слышит, и постарался ускорить шаг, резко тряхнув головой.
      – Мне не нравится, что мы убиваем гусей! – сказал Майк, но только тогда, когда был абсолютно уверен, что дед не слышит его.
      Но даже если он и услышал бы его, то это было не самое главное что он хотел ему сказать. Его сердце сильно стучало в груди, ледяное дыхание вырывалось белыми клубами. Майк Талбот напрягал слух в надежде услышать звук двигателя самолета, приближавшегося с запада. Он всматривался в небо, силясь увидеть в нем свою мать.
      В доме было тихо. Бэсс лежала на диване, накрывшись до подбородка одним из своих старых шерстяных платков, и слегка похрапывала. Часы громко тикали. Кошки лежали, свернувшись клубком, по всей комнате и наблюдали за ней своими желтыми глазами. Бэсс не раздвигала шторы добрую половину дня, чтобы вещи не выцвели на свету, поэтому гостиная была довольно мрачной, с мебелью и обоями, подобранными в коричнево-бежевых тонах. Дым от трубки хорошо подходил к атмосфере комнаты.
      Джордж стоял над сестрой, глядя, как она спит. Бэсс сильно постарела. Она подсинила волосы по случаю приезда Сары, но это ничуть не помогло. Ее лицо было морщинистым, зубов не было совсем. Огонь погас, и Джордж был недоволен. Разве он не говорил ей, что хочет, чтобы в доме было тепло и красиво к приезду Сары! В доме плохо пахло, а обстановка напоминала похоронное бюро, у которого бывали и лучшие дни. Джордж вздохнул и решил разбудить Бэсс:
      – Вставай, лежебока!
      Бэсс пошевельнулась, а Джордж пошел через комнату. Он наклонился над пианино Роуз и почувствовал запах лимонной полировки. Никто не скажет, что его сестра плохая хозяйка. Все рамки для фото были начищены и аккуратно, словно солдатики, расставлены на пианино. Она постирала шторы, вычистила фланелевые постели кошек и собак, натерла воском полы. Но в комнате все равно пахло двумя стариками и подростком.
      Джордж зашел в закуток, где Бэсс шила одеяла, и поставил мешок с перьями в плетеную корзину. Закуток был таким тесным, что он чуть было все там не свалил. Из-за ревматизма он был неповоротлив, как слон в фарфоровой лавке. Он наступил на спящего кота, и тот взвыл. Джордж громко выругался и, чтобы удержаться, схватился за рулон белой ваты, испачкав его шкуркой ондатры, которую держал в правой руке.
      – Черт! – ругнулся он. – Ну, ничего не поделаешь!
      Три готовых стеганых одеяла, которые были сшиты уже после последней отправки Саре, были аккуратно свернуты и сложены на стуле, стоявшем в углу. При их виде Джордж нахмурился. Почему, черт побери, она не закроет свой магазин и не отдохнет немного? Чрезмерная работа может убить человека.
      Когда он вернулся в гостиную, то увидел, что Бэсс продолжает храпеть. Кровь ударила в голову. Он попытался разглядеть время на настенных часах, но при таком свете это было невозможно. Поэтому он достал из кармана часы своего деда: пятнадцать минут четвертого! Сара может появиться в любой момент. Он потер шкурки друг о друга над головой Бэсс, и они издали звук, похожий на тот, что издавали ластики, когда он был мальчишкой: громкий и пронзительный. Все кошки разбежались.
      – Подъем! – завопил он.
      – Что случилось? – подскочила Бэсс.
      – Посмотри на время! Ты хочешь, чтобы твоя племянница после долгого отсутствия увидела тебя спящей дни напролет?
      – Я просто дала отдых глазам, – сказала Бэсс, и ее хмурый вид обнажил еще миллион морщинок.
      – Рагу не будет готово, если ты будешь вести себя как королева Шебы. А что с огнем? Холодно, как в склепе!
      – То же, что и всегда, – ухмыльнулась Бэсс.
      Она сунула ноги в черные кожаные туфли с пряжкой, поправила волосы и сняла нарукавники. Джордж наблюдал за сестрой: она всегда вела себя как леди. Но встать на ноги было не так-то легко. Джордж подхватил ее под руки и попытался поднять.
      – Джордж, мне больно, – спокойно сказала она.
      Он отпустил ее, и сам плюхнулся на диван рядом с ней.
      – Черт побери, Бэсс! – воскликнул он, запутавшись в ее шерстяном платке, а она начала хихикать, приводя его в бешенство.
      Они тщетно пытались встать с дивана. Это выглядело как какая-то гонка, все раскачивалось при каждой попытке сдвинуться с места, и Джордж был готов взорвать это чертово судно.
      – Эй, дедушка… – Майк вошел в гостиную, но при виде этого спектакля прервал фразу.
      – Чего тебе надо? – вызывающе спросил Джордж, боясь, что парень станет смеяться.
      Но лицо Майка было серьезно, большие глаза слегка сузились. Он протянул руку, и Джордж поднялся с ее помощью, затем наклонился к Бэсс и нежно помог ей встать на ноги.
      – Спасибо, дорогой, – сказала Бэсс, взявшись за свои костыли, и с достоинством вышла из кухни.
      – Ох уж эта Бэсс! – проворчал Джордж. – Все равно, что тащить мешок с мукой. Никакой помощи от нее, только болтается под ногами.
      – Дед, появился тот парень из Уэйпорт-Инн. Мне оштрафовать его за тех двух гусей? – спросил Майк.
      – Черт возьми, нет! Просто возьми у него деньги. Только смотри не попадись на его уловки и не делай ему поблажки. Это еще тот мальчишка! Ты же не хочешь сказать, что твой дедушка не учит тебя простым истинам?
      – Нет, конечно.
      – Твоей матери не видать?
      – Нет еще, – сказал Майк, уходя.
      Все еще держа ондатр, Джордж Талбот подошел к пианино Роуз и присел. Джордж никогда не пытался научиться хорошо играть. В их семье музыкой увлекались только женщины. Сидя на этой старой лавочке, он всегда чувствовал, что становится ближе к жене.
      – Сара скоро приедет, – произнес он.
      Она заболела раком, совсем как Роуз. Эта мысль была столь ужасающей и безнадежной, ему было невыносимо думать об этом. Опустив руки на клавиши, он взял несколько аккордов. Как же люди могут жить друг без друга, после того как стали друг другу столь дороги?
      Потом появился Майк. Что бы Джордж делал без него? Джордж не любил полагаться на кого-либо, но был практичным человеком и предпочитал смотреть фактам в глаза. Мальчику было всего лишь семнадцать, и он спустился в их дом, как ангел с небес. Конечно, Джордж хорошо понимал, что не может рассчитывать на то, чтобы мальчик остался. Так же, как и его мать, как его бабушка. Они пришли и ушли.
      Внизу простирался океан, бесконечный лоскут темного атласа. Даже не голубой, а почти черный, он отражал таинственный северный свет. Снежные равнины островов очерчивали залив. Солнце садилось оранжевым пламенем позади самолета. Они погрузились в темнеющий вечер, наблюдая, как появляются первые звездочки.
      Уилл повернул вправо, на юго-восток. Самолет начал снижаться, и Сара увидела острова.
      – Вот, – только и сказала она, указывая на остров.
      Вид родного дома заставил трепетать ее сердце.
      – Который? – спросил Уилл. – Тот, что самый дальний?
      – Остров, лежащий сам по себе.
      С высоты Сара видела, каким отдаленным ее остров был на самом деле. На карте он располагался в дальнем конце смешанной группы островов, ограниченных Тамакидским полуостровом, как точка на конце вопросительного знака. Она не могла усидеть на месте, глядя на приближающуюся землю. Она любила этот остров больше, чем какое-либо другое место на земле.
      – Ты выросла здесь? – спросила Сьюзан, прильнув к окну.
      – Да, – сказала Сара. – Вон в том белом доме.
      Она увидела ферму, которая занимала половину юго-восточной стороны острова, две тысячи акров сосен и соляных лугов. Старый дом, красный сарай. Из трубы вился дымок.
      – Здесь все дома белые, – сказала Сьюзан, считая дома. – Все четырнадцать. Неужели на острове всего четырнадцать семей?
      – Немного больше, – сказала Сара, прижав лоб к стеклу, когда Уилл повернул вправо.
      Она, должно быть, тяжело дышала, потому, что почувствовала его руку на плече.
      – С тобой все в порядке? – спросил он.
      – Я так счастлива! – Ее глаза сияли, лицо озарила улыбка.
      Уилл повернул самолет для последнего захода. Крохотная гавань оказалась справа. Маяк светился то белым, то зеленым, то коротким, то дальним светом. Сосны стояли густо, как щетина в щетке. Они пролетели над вершинами, стараясь попасть на узкую посадочную полосу. Приземляющаяся машина уверенно двигалась к месту.
      – Это и есть настоящее доверие, – сказал Уилл. – Слепая вера.
      – Что ты имеешь в виду? – спросила Сара.
      – Садиться туда, где я никогда не бывал, полагаясь лишь на то, что кто-то пообещал расчистить посадочную линию.
      – Майк сказал, что позвонит…
      – Я уверен, что он позвонил, – сказал Уилл.
      Его взгляд зафиксировался на посадочной полосе. Это была узкая коричнево-зеленая колея на белом поле, а Сара знала, что если полоса сделана неправильно, то колеса могут застрять в снегу и самолет закрутит. Но она не боялась: если сын сказал, он сделает.
      – Майк встретит тебя? – спросил Уилл.
      – Не думаю. Он ведь не знает, когда мы точно прилетим. – А что?
      Уилл выпустил шасси, крепко держа штурвал. Позади них пролетали сосны, и Сара слышала, как ветки цепляются за колеса.
      – Потому что этот парень уже здесь, – сказал Уилл, концентрируясь на приземлении. – Выглядит так же ужасно, как и ты.
      – Майк! – воскликнула Сара.
      Она прильнула руками к стеклу и радостно улыбнулась. Молодой человек стоял на краю полосы, засунув руки глубоко в карманы, без шапки, вопреки наставлениям матери.

      Майк подался назад, наблюдая, как садится самолет. Мистер Блэкберн слег с подагрой, и ему пришлось вместо него прокладывать посадочную полосу. Он делал это дважды за день: один раз после последней ночной вьюги и снова после того, как полуденное солнце растопило лед. Его сердце бешено колотилось. Он никогда прежде не делал посадочную полосу и боялся, что может что-нибудь напутать. Самолет подпрыгивал, наезжая на неровности, оставленные Майком во время прокладки полосы, но вот, наконец, остановился.
      Вскочив в джип, он проехал по сугробам к самолету и вышел навстречу матери. Открыв дверцу, она махала ему рукой как сумасшедшая:
      – Привет, Майк!
      – Привет, мам! – крикнул он в ответ.
      Пилот небрежно махнул рукой в знак приветствия, обходя самолет, чтобы расстегнуть ремни на сиденье Сары. Он был высоким и широкоплечим, как настоящий летчик из кино. Майк наблюдал, как заботливо он помогал матери выйти из самолета, будто влюблен в нее. Другой мужчина. Большой сюрприз.
      Он ждал ее приезда целую неделю, но теперь почему-то у него вдруг появилось желание уйти. Его мать, должно быть, прочитала эти мысли у него на лице и остановилась.
      – Привет, мам, – снова повторил Майк.
      – Майк, ты вырос на целых три дюйма!
      – Возможно.
      Она разглядывала его глаза, волосы, кожу. Он ждал, скажет ли она, что теперь ему нужно бриться каждый день, и сам незаметно рассматривал ее. Все было бы в порядке, если бы мать сейчас обняла его. Но она не сделала этого. У него на губах застыло что-то наподобие улыбки. Она же стояла, наклонив голову и не говоря ни слова.
      – Что? – спросил он.
      – Смотрю на тебя, – ответила она. – Вот и все.
      Поднялся ветер и понес снег по полю. Ночь быстро наступала на севере: еще час, и будет совсем темно.
      Пилот закреплял самолет. Луч света от маяка сверкал в небе. Каждый стук молотка звучал резко и звонко.
      Майк кивком указал на Уилла:
      – Он остается?
      – Да, – сказала Сара. – Иначе ему придется опять прилетать сюда, чтобы меня забрать.
      Естественно, она не останется. Она думала, как сбежать отсюда, еще до того, как приехала. Его мать покинула этот остров много лет назад и сейчас приехала с этим парнем на несколько дней, чтобы тот поддержал компанию, а потом снова увез ее. Но Майк ничего не сказал и пошел к пилоту. Тот работал быстро, вбивая крепления в замерзшую землю, протягивая через крылья и колеса веревки и затягивая их морским узлом.
      – Нужна помощь?
      – Спасибо, – сказал пилот, бросая ему веревку, крепление и молоток. – Хочешь поуправлять этой штукой?
      – Конечно, – сказал Майк.
      – Я – Уилл Берк.
      – Майк Талбот.
      Они пожали друг другу руки. Уилл не был похож на еще одного претендента-идиота, желающего переспать с его матерью. Майку было интересно, как воспримет дед его присутствие.
      Майк рассчитал нужное расстояние, установил металлический прут и глубоко вбил его в ледяную землю. Затем он достал нейлоновую веревку, протянул ее через металлическое отверстие и туго завязал. Мать стояла неподалеку. У нее были те полные гордости глаза, будто она вот-вот запоет национальный гимн или что-то вроде того.
      – Ты что? – спросил Майк, приседая.
      – Я так… – она вздохнула. – …рада тебя видеть.
      – Я тоже.
      – Тогда обними меня.
      Они стояли не шевелясь, а ветер носился из стороны в сторону. Мать казалась маленькой, как птичка, фунтов на десять легче, чем тогда, когда он видел ее последний раз. Она плакала, и он чувствовал, как дрожит ее тело. Теплые слезы потекли и по его щекам. За последний год он с трудом верил, что сможет еще когда-либо увидеть ее снова.
      Сара потупилась и, отступив на полшага назад, начала шарить в кармане, но у нее никогда не было с собой салфеток. Когда Майк был маленьким ребенком с сопливым носом, она была единственной матерью без единого платочка в сумке. Он привык ухаживать за собой, поэтому достал ей свой платок.
      – Спасибо, – сказала она, сморкаясь, как гусь.
      Она протянула белый лоскут обратно ему. Платок был сильно накрахмален.
      – Не за что, – сказал он.
      Он положил платок обратно и уже хотел было предложить отвезти мать и Уилла домой, но тут у него перехватило дыхание.
      – Кто это? – спросил он, глядя через плечо матери.
      Из самолета вышла красивая девочка. У нее были большие глаза, яркие губы, светлая кожа. На ней была камуфляжная куртка, обтягивающие джинсы и новые кроссовки, а ногти покрашены в коричневый и оранжевый. Потягиваясь, она выглядела так, будто только что проснулась. Она поймала взгляд Майка, улыбнулась и подошла к ним.
      – Это Сноу, – сказала Сара.
      – А ты, должно быть, Майк, – сказала Сьюзан голосом певицы с музыкального диска.
      – Да, – ответил Майк. – Привет!
      – Мы друзья твоей мамы – мой папа и я.
      – И хорошие друзья, – сказала Сара, обхватив рукой узкие плечи Сьюзан.
      – Твоя мать не могла дождаться, когда мы прилетим сюда, – сказал Уилл.
      – Не могла! – воскликнула Сара, еще сильнее сжимая в объятиях Сьюзан и глядя на Майка.
      Ее глаза сияли радостно, будто в ее объятиях был он, а не эта девушка, будто расстояние между ними магическим образом исчезло.
      Майк шагнул к ней:
      – Ты выглядишь совсем по-другому.
      – Правда? – насторожилась Сара.
      Он не знал, как сказать ей, что она прекрасна, поэтому просто смотрел на нее.
      – Сара, можно я спрошу у него, любит ли он… – стоя на носочках, Сьюзан что-то шептала ей на ухо.
      Майк пытался показать, что ему безразлично, о чем его хотят спросить.
      – Попробуй, – сказала Сара.
      – Тебе нравятся ее волосы? – спросила Сьюзан.
      Он видел, что мать сделала со своими волосами что-то новенькое. Очень короткие и очень светлые. Выглядело неплохо, возможно, именно эта деталь делала ее такой красивой.
      – Да, здорово, – улыбнулся Майк.
      – Это моя идея!
      – На самом деле очень хорошо. Вносит какое-то разнообразие, правда же? – вставил Уилл.
      – Пап, ты что, слепой? Была куча времени, пока мы летели в Мэн, и ты только сейчас заметил? – спросила, шутя, Сьюзан. – Кстати, ты тоже, Майк. Совсем ничего не замечают!
      – Извини, – ответил Майк, чувствуя себя уязвленным.
      Он посмотрел на девушку, решив быть более внимательным в будущем. Ее глаза светились, каштановые волосы мягко вились по плечам. Он заметил, какая белая и нежная у нее шея, и покраснел.
      – Холодно, пора ехать домой.
      – Отлично! А то я замерзла, – сказала Сноу, сияя так, будто Майк был ее героем.
      – Я только возьму сумки, – сказал пилот, направляясь к самолету.
      Не сказав ни слова, Майк побежал помогать, оставив мать и прекрасную незнакомку в джипе.
      Наконец они остановились перед старым фермерским домиком. Уилл и Сара пошли впереди детей. Воспоминания нахлынули на нее. Она жила в этом домике до тех пор, пока не пошла в колледж. Ее мать умерла наверху в передней спальне.
      – Не могу поверить, что я здесь. – Ее голос дрожал.
      – Ты чего-то боишься, – прошептал он в ответ.
      – Да, боюсь!
      – Это же твой дом.
      – Поэтому-то и боюсь! – сказала она, и это прозвучало так глупо, что она засмеялась.
      Уилл обнял ее. Они стояли на каменной дорожке у дома и ждали, пока она успокоится. Это был старинный дом по производству соли, один из старейших в Мэне. Мемориальная доска давно упала со стены, а на ее месте остались лишь отверстия от гвоздей. Белая краска потемнела. Одна из ступенек на крыльце треснула в середине.
      – Я еще не нашел ей замену, – сказал Майк.
      – Ты? – спросила Сара удивленно.
      Починкой в доме всегда занимался отец. Она не видела его несколько лет и теперь испугалась того, как он сейчас выглядит.
      – Ты что, мастер? – спросила Сьюзан.
      – Да, – сказал гордо Майк.
      – Ты готова? – спросил Уилл, держа Сару за руку.
      – Да! – И она трижды постучала медной ручкой по двери, затем повернула кнопку и вошла внутрь.
      Джордж Талбот стоял в холле. Он, должно быть, видел свет фар и ждал, когда они войдут. Конечно же, он мог распахнуть дверь, громко поприветствовать их, но это было не в его стиле. Сара посмотрела на него. «Он постарел. Мой отец – старик».
      – Ну что ж… – сказал он, глядя на нее. – Ну, Сара… Сара почувствовала, как кровь прилила к лицу:
      – Здравствуй, папа.
      – Ты что, отряд с собой привела? – спросил он, поглядывая на гостей.
      – Я Уилл Берк, сэр. – Он пожал старику руку. – А это моя дочь Сноу.
      Сара улыбнулась тому, что Уилл сказал Сноу вместо Сьюзан.
      – Рад вас видеть. Вы ее новый друг?
      – Он пилот, дедушка, – сказал Майк, сделав шаг вперед.
      – Ваша дочь наняла меня, чтобы я отвез ее сюда, – объяснил Уилл.
      – Довольно дорого – частный рейс от штата Нью-Йорк до нашего острова.
      – Это значит, что она очень хотела попасть сюда, – улыбнулся Уилл.
      – Ну что ж…
      Сара видела неуверенность в глазах отца. Он так мало общался с чужими людьми, что не знал, как себя с ними вести. Он был очень скромным, но это всегда принимали за враждебность. Она подошла к отцу и взяла его за руки. Они были сухими и жилистыми, как корни старого дерева. Она нежно сжала их, глядя ему в глаза. Седые волосы, какими она их помнила на протяжении долгих лет, совсем побелели. Его бледно-голубые глаза, носящие печать долгой жизни, глубоко впали. А выдающийся вперед острый подбородок придавал ему вид уверенности, будто он бросал всем вызов. Теперь, когда они стояли рядом, она поняла, что он стал ниже ростом. Да, он не утратил твердость духа, но тело постарело.
      – Мои друзья отвезут меня домой в субботу, поэтому я решила, что целесообразнее будет, если они останутся. Я постелю для них…
      – Ты проделала такой путь, чтобы пробыть здесь четыре дня? – спросил Джордж.
      – Да. Мне пришлось закрыть магазин, чтобы вырваться сюда, поэтому я не смогу остаться надолго…
      Он посмотрел на нее, потом на Майка и шагнул к нему, будто соединившись с ним. Сара не могла отвести от них взгляд. Джордж толкнул его локтем, а Майк, притворяясь, что не понял жеста, толкнул в ответ.
      – Забей одну, Майк, – сказал Джордж серьезно. – Покажи, на что ты способен. Вы любите тушеных ондатр, юная леди?
      – Я вегетарианка.
      – Вы едите одни овощи?
      – Да. Я не представляю, как можно есть животных.
      Майк смутился, а Джордж был озадачен.
      – Вы не беспокоитесь, что она питается несбалансированно? – спросил он Уилла.
      Уилл засмеялся:
      – У нее своя голова на плечах. Она моя дочь, но путь у нее свой.
      – Я знаю, что это такое, мистер Берк, – сказал он, поглядывая на Сару. – У вас есть сыновья?
      – Нет.
      Сара не увидела ни на лице Уилла, ни на лице Сьюзан ни единого признака грусти при мысли о Фрэде.
      – С мальчиками легче, – сказал Джордж.
      У него никогда не было сыновей, но Сара увидела, как он посмотрел на Майка.
      – Что ж, пора ужинать. Бэсси глуха, как дверной косяк, но тоже хочет поприветствовать вас. Мы же не оставим ее там одну.
      – Хорошо, пап.
      Джордж остановился и взглянул на нее. Его глаза наполнились слезами. Он был невероятно сентиментальным, и Сара понимала, что напомнила ему о прошлом.
      – Кажется странным, что твоей матери нет с нами… Я никогда не свыкнусь с этой мыслью, даже много лет спустя.
      – Я тоже, папа.
      Сара подошла обнять его, но было поздно: он уже отвернулся и пошел к лестнице.
      – Она приготовит любые овощи, какие ты только пожелаешь, – говорил между тем Майк Сьюзан.
      – Я не хочу никому создавать проблемы, – сказала девочка, следуя за ним на кухню.
      Сара и Уилл остались одни Их сумки были свалены в кучу у двери. Сердце Сары колотилось от радости и печали, которые принесло ей возвращение домой.
      – Все в порядке? – спросил Уилл.
      Сара кивнула. Она хотела улыбнуться и что-нибудь ответить, но понимала, что если сделает сейчас лишний жест, то заплачет. Она слышала, как Майк представлял Сьюзан тетушке Бэсс, и делал он это так по-взрослому словно это был не тот самый мальчишка, с которым она пыталась справиться год назад.
      – Перестань скучать по нему, Сара, – сказал Уилл. – Он прямо перед тобой.
      – Я знаю. Спасибо.
      – За то, что довез тебя? Это…
      – За то, что ты со мной.
      Переполненная нахлынувшими чувствами, она схватила его за руки. Сердце бешено колотилось. Он поднес ее руку к своим губам, поцеловал и отпустил.
      – И тебе, – улыбнулся он, – спасибо.
      – Всегда пожалуйста, – рассмеялась она.
      Вместе они спустились по узкой лестнице к ужину.
      Кухня в подвальном этаже протянулась во всю длину дома. Пять огромных окон выходили на залив; перед ними располагалась кушетка, устланная длинными декоративными подушками и множеством маленьких подушечек, каждая из которых была покрыта яркой тканью и вырезанными звездочками. Дом был построен на гранитных подпорках, поэтому с одного конца был глубже на целый этаж. В большом каменном очаге потрескивал огонь. Набело вычищенные стены покрывали трофеи: головы боровов, лосей, оленей. Клыки теперь служили крюками для посуды Бэсс. А оленьи рога служили вешалкой для пальто.
      Стол был вырублен из цельного куска дуба, кольца на срезе таинственно выступали под многочисленными слоями сияющего лака. Кипятился огромный чугунный чайник. Тетушка Бэсс стояла возле плиты, наблюдая за Майком. Она была толстушкой, в то время как ее брат был тощ, и передвигалась по кухне, опираясь на палку. Сара наблюдала за ней и удивлялась, как же она спускается и поднимается по лестнице несколько раз за день. Бэсс была прекрасным примером трудной жизни на ферме. Надев голубое платье с белыми горошинами, прибереженное для особых случаев, она заняла место между Сарой и Сьюзан, мило улыбаясь. От нее пахло потом и нафталиновыми шариками.
      – Как же здорово, когда вокруг есть девочки, – сказала она. – Начинаешь чувствовать себя одинокой, когда разговариваешь с одними мужчинами.
      – Рада тебя видеть, тетушка Бэсс!
      – И я тебя, Сара, – ответил она, глядя то на Сьюзан, то на Уилла. – Сара мне как дочь, которой у меня никогда не было.
      – У Сары была мать, – нахмурился Джордж.
      Сара не могла заставить себя посмотреть на него, она не понимала, почему отец решил причинить тетушке боль. Та сдержала себя, сжав губы. Но когда Сара взглянула на нее, тетя приподняла брови и расправила плечи. Обстановка за столом была такой же напряженной, какой помнила ее Сара. Она взглянула на сына, удивляясь, как он это выносит.
      – Эта тушенка невероятно вкусная, – сказал Уилл.
      – Традиционное блюдо Мэна, – ответил Джордж.
      – Рада, что вам нравится, – отозвалась Бэсс на похвалу, которая вернула ей хорошее настроение.
      – Вы просто не представляете, от чего отказываетесь, юная леди, – сказал старик. – От тушеных ондатр на груди растут волосы.
      – У меня тоже неплохой ужин, – улыбнулась Сьюзан, поедая тушеные морковь, репу и капусту, которые принес для нее Майк, а тетя Бэсс приготовила.
      – Мясо – истинная еда Новой Англии, – не унимался Джордж.
      Сноу остановилась, склонив голову:
      – Мы никогда не едим тушеных ондатр, и мы из Новой Англии.
      – О, правда? Я думала, вы из Форт-Кромвеля, – сказала Бэсс.
      – Сноу родилась в Ньюпорте, на острове Род, – ответил Уилл, – когда я служил во флоте.
      – Ньюпорт? О, господи, я и мой муж жили в Провидансе и просто обожали Ньюпорт. Нашим любимым рестораном был «Пьер» – знаете такой?
      – Да, там готовили омаров, – сказала Сьюзан. – Я любила омаров, пока не стала вегетарианкой. И Фрэд любил эти морские штучки. Помнишь, пап, у него всегда с собой были запеченные омары?
      – Помню.
      – Мы ездили в Ньюпорт каждую субботу просто для того, чтобы посмотреть на особняки и сходить к «Пьеру». О, я…
      – Служивый, а? – перебил Джордж сестру на полуслове, и уже с новым интересом глядя на Уилла.
      – Да, сэр.
      – Участвовал в боевых действиях?
      – Некоторых.
      – Например?
      – Например, Персидский залив! – гордо сказала Сьюзан.
      – Правда? – спросил Майк.
      – Да, – сказал Уилл, глядя на Джорджа через стол. – А Сара рассказывала мне, что вы участвовали во Второй мировой войне.
      – Это так. Военно-воздушные войска, Восьмое воздушное подразделение Европы.
      – Дедушка управлял ведущим самолетом, – сказал Майк.
      – Он был лучшим летчиком во всей Нормандии. – Сара всегда испытывала гордость за отца – героя войны.
      Он удивленно посмотрел на нее:
      – Ты помнишь?
      – Конечно, – сказала она мягко.
      Она знала все истории, приключившиеся с ним. Большинство из них он рассказывал сам, но некоторые она слышала от матери. О том, как он взорвал башню, оставив невредимой церковь; о том, как вся команда, с которой он проходил предвоенную подготовку, погибла в Северном море, а он один выжил. Сара хранила его медали – медаль ВВС, Крест за выдающиеся полеты – в маленьком розовом атласном мешочке там, в Форт-Кромвеле.
      – Персидский залив, говоришь? – переспросил Джордж Уилла.
      – Да, сэр.
      – Какое же у тебя было звание?
      – Командор.
      Сара заметила, как радостное выражение на лице ее отца сменилось недовольным, он ненавидел быть ниже по рангу. Перед увольнением из армии он дослужился до звания старшего лейтенанта.
      Отодвинув стул, Джордж встал из-за стола, подошел к холодильнику и, достав большой кувшин, налил большой стакан молока себе и Майку.
      – Кто-нибудь еще будет?
      – Мне тоже, пожалуйста, сэр, – сказал Уилл.
      Джордж искоса посмотрел на него. Он услышал «сэр», уважительный тон, и решал, простить ли Уилла за то, что он был командором, наполняя еще один стакан молоком.
      Сара наблюдала за тем, как он ставил кувшин на место, а в глазах сверкали молнии. Почему жизнь так строга к ее отцу? Она никогда не могла этого понять.
      – Джордж был немного старше Майка, когда пошел на войну, – сказала Бэсс. – Он был очень смелым, а мы все так боялись за него. Мой отец был ловцом омаров, в своем деле он никогда не думал дважды, но когда мы провожали Джорджа на поезд, он рыдал, как ребенок.
      – Довольно, Бэсс, – попытался остановить ее брат.
      Но на этот раз у него не получилось разрушить ее ностальгическое настроение. На ее лице появилась легкая улыбка, она с любовью посмотрела на брата, который когда-то уходил на войну. Брат и сестра постарели с тех пор, но, наблюдая за тем, как они не отрываясь смотрят друг на друга, Сара уловила неразрывную связь между ними.
      – Она не хотела сказать этим ничего плохого, – вмешалась Сьюзан.
      – Что?
      Джордж недовольно вздохнул, и это прозвучало так, будто над головами пронесся зловещий свист. Он не любил, когда его оговаривали; когда бы это ни случалось, он принимал ответные меры. Но эта девочка была гостьей в его доме, поэтому он не стал ничего говорить, а лишь придирчиво нахмурился.
      Со страхом и восхищением Сара наблюдала за Сьюзан.
      – Вам повезло, что в такие года вы есть друг у друга, – продолжала та.
      – Повезло? – пробормотал Джордж. – О! Да она, как хомут, у меня на шее.
      Бэсс не выдержала:
      – Хорошо, что он еще работает каждый день. Я молюсь Богу, чтобы умереть до того, как он пойдет на пенсию.
      Уилл поймал взгляд Сары, которая пыталась не улыбнуться, а Майк открыто посмеивался.
      – Нет, вы не это хотели сказать, – возразила Сьюзан. – Вы же будете скучать по нему, когда его не станет.
      Бэсс подняла глаза на брата. Он стоял рядом, хмурясь на слова девушки-подростка. В очаге распалось полено, и в разные стороны полетели оранжевые искры.
      – Ты слышала, что она сказала? – спросил Джордж, взглянув на Бэсс.
      – Слышала.
      – Тебе следует начать относиться ко мне лучше.
      – Держи свои советы при себе. К тебе приехала родная дочь после шести лет разлуки, а ты ведешь себя так надменно, как бурый медведь в чаще. У нас гости в доме, а мы пререкаемся с тобой, как голубые сойки.
      – Ничего подобного, – сказал Джордж. – Разве мы похожи на соек, Майк?
      – Совсем нет, – рассмеялся внук.
      Они с дедом обменялись кивками, и Сара поняла, что ее сын стал частью жизни на острове и, судя по всему, хотел, чтобы все это поняли.
      Сара видела, как он избегает ее взгляда.

      Утро Дня благодарения было кристально чистым и морозным. Здесь солнце всходило яркое, как раскаты молнии. Сара встала вовремя, чтобы застать рассвет. Она снова почувствовала, как холодок пробежал по всему телу, когда одевалась. Ее отец экономил топливо, поэтому не обогревал дом ночью. Стоя в холодной комнате, она чувствовала, что кожа у нее горячая. Она стояла у кровати со свитером в руках и пыталась вспомнить, что ей снилось. Сны были суетливые и быстротечные, они заставляли ее ворочаться в постели, путаясь всю ночь в простыни. Но когда она надела теплое белье, водолазку, джинсы и плотный свитер, снова почувствовала себя нормально.
      Все еще спали. Сара остановилась напротив двери в спальню Майка, прислушиваясь к его сопению. Зная, что он будет здесь к ее возвращению, она вышла из дома и побрела по заснеженной дорожке к заливу.
      Звездочки висели в глубоком синем небе, как фонарики, которые кто-то забыл выключить. Сара стояла у воды, спрятав руки в карманы. В сараях заголосили гуси, и тюлени зарычали на скалах. То, что она вернулась снова в место, которое так любит, куда она и не думала еще когда-либо вернуться, трогало ее до глубины души. Благодарная за рассвет, за Мэн, за ферму, за прекрасного сына, она распростерла руки, словно желая обнять все вокруг.
      Но она была не одна. В темноте она не заметила человека, сидящего на скале. Услышав ее шаги, он поднялся и подошел к ней. Посмотрев в его доброе лицо, в глаза, которые, видимо, не спали прошлой ночью, она улыбнулась.
      – Доброе утро, – сказал Уилл.
      – Ты рано встал.
      – Я решил, что если встану самым первым на этом дальнем востоке, то буду единственным человеком из Соединенных Штатов, который увидит рассвет.
      – Ты не против маленькой компании? – спросила она.
      – Нет, – сказал он, стоя позади нее, когда они оба повернулись к океану – Совсем не против.
      Они слушали звуки природы, которые нарастали по мере того, как солнце поднималось над горизонтом. Волны разбивались о скалы в пятидесяти ярдах от них и выбрасывали на берег омаров и крабов. Сара коснулась руки Уилла:
      – Смотри, тюлени.
      – На тех скалах?
      Животные явно любили скалы, гладкие и серые, а вода вздымалась вокруг них.
      – Целая стая, – сказала она, наблюдая, как эти создания выгибают спины, направляя носы к небу, – пятьдесят или шестьдесят взрослых и дюжина малышей. У вас в Нью-порте не было тюленей?
      – Может быть, один или два проводили зиму в заливе Наррагансет. Кто-то заметил одного, и понеслась молва, дети стали просить, чтобы мы отвезли их на Кастл-хилл или на Бевертэил посмотреть на животных. Посмотришь, что будет, когда Сьюзан увидит этих ребят.
      – Дети любят тюленей, – согласилась Сара. – Когда Майк был маленький, я не могла отвести его от скал. Он любил бегать за ними целыми днями.
      – Он хороший мальчишка, – сказал Уилл. – Отлично приготовил для нас посадочную полосу. И он рад видеть тебя.
      – Почему ты это говоришь?
      – Вспомни, как он говорил о починке той ступеньки на крыльце вчера вечером. Он хочет, чтобы ты видела его обязательным, самостоятельным. Это поведение хозяина в доме. Он хочет, чтобы ты гордилась им.
      – Я подумала… о другом.
      – О чем?
      – Он хотел показать, что я ему больше не нужна. Он привык к папе и Бэсс как к новой семье, он теперь – их.
      Солнце прорвалось сквозь океан и красным сияющим шаром поднималось над заливом, делая высокие сосны черными, тонкими, острыми на фоне золотого света. Воздух все еще был морозным. Думая о Майке и его новой жизни, Сара чувствовала, что ее руки цепенеют.
      – Почему он здесь? – тихо спросил Уилл.
      – Он сбежал.
      – Из дома?
      Сара замолчала, вспоминая их последнюю жуткую ссору.
      – От меня.
      – Разве это не нормально в его возрасте? Мальчики проходят через такой период, когда не могут терпеть своих матерей. Правда, не всегда показывают это.
      – Он собрал свои вещи, – сказала Сара, закрыв глаза и вспоминая. – Хотел добраться в Мэн автостопом. Мы сцепились в конце. Я попросила его подумать о своем будущем, остаться со мной хотя бы до того, как он закончит школу. Он даже не стал меня слушать. – Она вздохнула. – Мне тогда казалось, что он ненавидит меня.
      – Почему?
      – По многим причинам…
      Уилл больше не стал ее расспрашивать. Он сделал вид, что наблюдает за тюленями. Чем выше поднималось солнце, тем лучше их было видно. Они кишели на скалах, едва различимые один от другого, как дети, которые прижимаются к своим матерям.
      – Он не ненавидит тебя, – наконец сказал Уилл.
      Сара посмотрела на него. Его лицо обросло щетиной, которая придавала ему сексуальность. Он выглядел так, будто хотел больше всего, чтобы его слова оказались правдой.
      – Откуда ты знаешь? – спросила она, молясь, чтобы он не сказал того, чего она не сможет вынести.
      – Тебя нельзя ненавидеть.
      У Сары будто что-то оборвалось. Она начала дрожать и не могла с собой совладать. Ей хотелось услышать что-то большее, какие-то выводы, заключения, к которым, должно быть, пришел Уилл Берк, наблюдая за отношениями между ней и Майком. Она ничего не ответила. Уилл между тем продолжал:
      – Сын, который ненавидит свою мать, никогда не попросит ее провести с ним День благодарения.
      – Но он не хотел быть со мной в прошлом году, хотя у меня обнаружили рак.
      – Он был напуган.
      Сара кивнула. Это была правда. В глубине души она знала, что любой сын испугался бы потерять мать, каким бы самостоятельным он ни был, сколько бы лет он ни приходил домой после школы, пока она зарабатывала им на жизнь, на содержание этой старой фермы.
      – Он никогда не захочет тебя потерять, Сара. Никто не захочет.
      – О боже, до чего же красивый рассвет, – прошептала она, глядя, как небо из серого превращается в голубое, как звезды исчезают в свете нового дня.
      – Счастливого Дня благодарения, Сара.
      – Счастливого Дня благодарения, Уилл.
      Готовые выпить чашечку кофе, позавтракать и посмотреть на своих детей, они медленно пошли по замерзшей тропинке к еще спящему дому.
      Пока взрослые были заняты приготовлением праздничного обеда, Сьюзан решила осмотреть остров. Она надела вязаную куртку и, выходя из дома, заглянула во все комнаты. Больше всего ей понравилась швейная комната тетушки Бэсс, полная крошечных перьев. Они торчали отовсюду, включая старую швейную машинку. Стопка готовых стеганых одеял лежала в углу, и она представила их на полках в магазине Сары, готовых для того, чтобы в любую минуту согреть жителей Форт-Кромвеля.
      С Майком она встретилась у залива. Он выходил из маленькой лачуги с корзиной, полной перьев, и смутился, увидев ее.
      – Что там, тайные сокровища? – спросила она, направляясь прямо к лачуге.
      – О, нет, – ответил он, преграждая ей дорогу.
      – Можно я туда загляну?
      – Поверь, тебе не понравится то, что ты там увидишь.
      Сьюзан наклонила голову, внимательно разглядывая его. Она не напрасно провела двадцать минут этим утром, продрогнув до костей, около зеркала в ванной. Накладывая тени, крася ресницы и губы здесь, в дикой лесной глуши, она все время думала о симпатичном Майке Талботе. А теперь она лицом к лицу с ним. Высокий, смуглый и просто «уау».
      – Почему? – спросила она. – Что это?
      – Склад.
      – И почему я не могу войти?
      – Это что-то вроде Брута.
      – Брута? Как это?
      – Это место, где мы ощипываем гусей.
      – Правда? – спросила она, и ее глаза засияли, когда она посмотрела в корзину. – Там бегают маленькие гусята?
      – Нет, они мертвые.
      – Мертвые?
      – Да.
      – Ты убиваешь их, чтобы собрать перья?
      – Ну да.
      – О боже!
      Сноу не понимала, как можно убивать животных. Она презирала женщин, которые носили меховые пальто. Ее передергивало, когда она думала о соболиной шубе, которую Джулиан подарил матери. Чем виноваты были эти гуси? Как могла Сара продавать свои одеяла?
      – Твоя мать знает об этом?
      – О чем?
      – Об убийстве гусей?
      – Ну конечно. Она же здесь выросла.
      – Я просто не могу поверить. Просто не могу.
      Сноу чувствовала, что ей сейчас станет плохо. По сравнению с другими взрослыми, даже с ее мамой, Сара была лучшим человеком в мире. И вот какой она оказалась: продает вещи, для производства которых нужно убивать прекрасных птиц! Пара гусей прохаживалась рядом с ботинками Майка, на которых Сноу заметила красно-коричневые пятна.
      – Это кровь? На твоих ботинках? – спросила она.
      – Да, – ответил он, посмотрев вниз.
      – Бегите!
      Она стала размахивать руками, гоня птиц по тропинке до края бухты, куда вливался стремительный поток. Они бежали вперед, оглядываясь на нее так, будто она была сумасшедшей женщиной с топором, но повернули обратно, как только добежали до воды. Сноу остановилась, глядя, как они бегут обратно к Майку.
      – Они не могут летать, – объяснил он. – У них подрезаны крылья.
      – Как жестоко! Я не могу поверить, что они умирают из-за пуха. Из-за стеганых одеял.
      – Мы убиваем их, чтобы питаться. Дед и тетя голодали бы, если бы мы не продавали гусей.
      – Конечно, никто не должен голодать, – сказала Сьюзан с достоинством. Ее нижняя губа задрожала, когда она посмотрела на гусей. – Но одеяла!
      – Когда я был маленьким, мама говорила, что гуси любят, когда их ощипывают. Я представлял себе эту процедуру, как расчесывание… но это не так.
      – Когда ты это понял?
      – Когда приехал сюда, – ответил Майк.
      Она почувствовала вдруг жалость к нему. Как, должно быть, ужасно было узнать такое. Теперь он был в ловушке на этом острове, заботясь о своем скупом, старом дедушке и убивая гусей. Глядя на Сьюзан, он понимал, какие чувства она испытывает, однако продолжил:
      – Однажды дедушка дал мне топор и объяснил, что делать. Но если бы нам не были нужны деньги, я бы никогда не стал убивать гусей.
      – Останови смерть, – сказала Сьюзан. – Надо придерживаться своих принципов.
      Майк пожал плечами. Он хотел рассмеяться, но сдержался:
      – Я это и делаю – сохраняю жизнь ферме.
      Он был похож на свою мать. У него были такие же красивые глаза, глубокие и печальные. Он словно чего-то ждал, и Сьюзан казалось, что она может проникнуть в его душу. Такое же ожидание жило на лице Сары, и это объединяло ее с сыном. Больше всего на свете Сьюзан хотела, чтобы они были вместе.
      – Ты больше не должен убивать гусей, – сказала она мягко.
      – Что?
      Солнце играло в ее глазах, и, глядя на него, она улыбнулась. Они стояли так близко друг к другу, что она чувствовала тепло его тела. По спине пробежала дрожь, и она захотела задержать эти мгновения.
      – Ты можешь уехать с нами в субботу. В самолете есть место.
      Майк усмехнулся и облизал губы. Сьюзан видела, что он нервничает, но ей было интересно, о чем он думает.
      – Я не могу поехать с вами.
      – Почему? – спросила она.
      – Потому что я нужен здесь…
      Корзина выскользнула у него из рук. И перья начали летать вокруг них, как вьюга, прилипая ко всему, что встретится на пути.
      – Извини, – прошептал Майк, не отводя от нее глаз.
      – За что? – прошептала она в ответ.
      Ее близость мешала ему говорить.
      – За то, что перья запутались в твоих волосах.
      – Прощаю…
      Они молча стояли, пока не услышали звонок тетушки Бэсс, звавший на праздничный обед.
      Главным блюдом был гусь, запеченный до золотой корочки. Сара начинила яблоки, как делала ее мать, а Уилл приготовил картофельное пюре. Бэсс сварила репу и начинила гусиной печенью.
      – Не очень ли это шикарно? – спросил Джордж, хмурясь.
      Он был недоволен свечами, которые Бэсс привезла с собой из Провиданса.
      – Праздник же, Джордж, – сказала Бэсс.
      – Я не люблю свечи. А что мы будем есть?
      – Паломники ели при свечах, – заметила Сьюзан.
      – У паломников электричества не было, а у нас есть, – ответил Джордж. – Есть за что быть благодарным.
      – Я думаю, это романтично, – сказала девочка, и Сара заметила, как Майк покраснел.
      – Лучше разрежь гуся, Джордж, – позвала Бэсс.
      – Давай предоставим эту честь гостю.
      – Спасибо, – сказал Уилл, когда Джордж вручил ему нож.
      Каждый облачился в свою лучшую одежду. Сьюзан надела короткий джемпер, Уилл – мягкие серые вельветовые брюки и голубой свитер. Тетушка Бэсс была все в том же голубом платье с жемчужинами, Майк надел брюки цвета хаки и голубую оксфордскую рубашку, а Сара была одета в длинное зеленое вельветовое платье.
      Ее отец надел брюки и белую рубашку, которая пожелтела от времени, но была жестко накрахмалена. Сара понимала, что он не носил ее уже очень давно, и была тронута его стараниями. Наверное, последний раз эту рубашку гладила ее мать. Сара наблюдала, как он суетится на кухне, подбрасывая поленья в огонь.
      – Проклятие! – вскрикнул он, когда обжег руку.
      – Иди сюда, – сказала Сара, ведя его к раковине и открывая кран.
      Потекла ледяная вода, и она подставила руку отца под струю.
      – Не вижу никакого смысла в этих дурацких свечах, – проворчал он.
      – Пап, сейчас только три часа. Если это порадует тетю Бэсс, почему бы их не оставить?
      – Она просто хочет показать, что привыкла жить шикарно там, в Провидансе, с этим старым… как его там.
      – Дядя Артур.
      – Наготовить столько этих начиненных реп! Можешь представить, как они их сервировали в клубе? Они соревновались, кто сохранит их до Рождества. Это сводит меня с ума. Задуй эти свечи, Сара, хорошо?
      – Мама любила свет от свечей.
      Она все еще держала его руку под краном, чувствуя силу и напряженность его мышц, и вдруг они ослабли при упоминании матери – злость ушла.
      – Да, любила, – сказал он.
      – Особенно в праздники, – продолжала Сара. – Мы всегда зажигали свечи на День благодарения и Рождество, помнишь? Красивые и толстые, совсем как эти.
      – И они обязательно были белыми. Корабли и свечи, как она говорила, должны быть белыми. Я скучаю по ней каждый день.
      – Знаю, папа.
      Джордж опять напрягся и взглянул в глаза дочери, словно хотел уличить ее во лжи. Когда она была подростком и иногда приходила поздно с танцев на большой земле, отец так же смотрел ей в глаза, будто в них видел отражение мальчиков, которых она целовала, и пива, которое пила.
      – Как твоя болезнь? – спросил он.
      – Все в норме.
      – Что это значит? Болезнь не может быть в норме. Ты здорова или нет?
      – Папа, медицина шагнула вперед, с тех пор как умерла мама.
      Она выключила воду, но все еще держала его руку над раковиной. Пытаясь убедить его, что с ней все в порядке, Сара не понимала, почему ее сердце бьется как бешеное. В это время Уилл разрезал гуся, а Сьюзан настаивала на том, чтобы Майк взял кусочек, понравившийся ему, но он смотрел мимо нее на свою мать и внимательно слушал их разговор с дедом.
      – Со мной все в порядке, – повторила Сара.
      Отец всплеснул руками:
      – Что за бестолковый разговор! Если ты не можешь ответить прямо, я не собираюсь утруждать себя вопросами. Потуши свечи, Бэсс! Сейчас же!
      Свечи еще горели. Все расселись за стол на те же самые места, которые занимали прошлым вечером. Уилл был удостоен чести разрезать гуся, и теперь, наблюдая, как Бэсс и Сара наполняли свои тарелки, он был доволен тем, что его хвалили за то, как аккуратно он поделил мясо на кусочки. Он боялся, что Сьюзан будет скучать по матери, но его беспокойство оказалось напрасным. Она была полностью поглощена Майком Талботом и не могла оторвать от него глаз.
      Сара выглядела потрясающе в своем красивом вельветовом платье, которое идеально облегало ее так, что Уиллу захотелось заключить ее в объятия и поблагодарить за то, какой необыкновенной она была. Наблюдая за тем, как она потянулась к полке за серебряной тарелкой, он залюбовался ее тонкой белокожей шеей и представил, как целует ее.
      Они сидели напротив друг друга. Уилл никогда не любил праздники, но сегодня был именно в том расположении духа, который соответствовал Дню благодарения. Он был счастлив. Сара успокаивала и волновала его одновременно – это чувство он не испытывал уже на протяжении многих лет. Ему казалось, что он ее знает лучше, чем кто-либо еще в этом мире, и она знает его не хуже.
      Джордж ушел в сарай за кувшином с крепким сидром, и все ждали, когда он вернется. Бэсс, казалось, была очень недовольна плохим настроением брата, а Сара не обращала на это внимание. Понимала ли она, что грубость отца – результат утраты ее матери? Понимал ли это сам Джордж? Скорее всего, да: у них было достаточно времени, чтобы понять это.
      Уилл помнил, как печаль по Фрэду переросла в боль, которая лишь пять лет спустя стала терпимой. Он увидел в глазах старика пустоту и помнил тот же пустой взгляд собственных глаз в отражении зеркала.
      Наконец Джордж хлопнул дверью и поставил кувшин на стол.
      – Надвигается шторм, – сказал он. – Небо заволокло тучами, вот-вот начнется снегопад.
      Зима в этом году рано началась, – отозвалась Бэсс.
      – Надвигается шторм? – спросила Сара. – Прекрасно! Мне очень хотелось, ребята, чтобы вы увидели настоящую бурю.
      – Похоже, разыграется к полуночи, – сказал Уилл.
      Шторм входил в его планы: снежная буря закончится к завтрашнему вечеру, уступив место сухому арктическому климату, который не будет препятствовать их полету домой. Хотя, сидя в теплой просторной кухне и глядя на Сару, он был бы не против задержаться здесь на несколько дней.
      – Сейчас только ноябрь, а мы уже пережили два сильных шторма, – сказала Бэсс.
      – А чего ты ждала? – спросил Джордж. – Ты в Мэне, а не во Флориде.
      – Не беспокойся, – улыбнулся Майк. – У нас есть электричество и достаточно дров, чтобы жить в тепле.
      – Наши прекрасные гуси замерзнут, – забеспокоилась Бэсс.
      – Давайте лучше есть, – предложил Джордж.
      – Я хочу произнести молитву, – сказала Сара.
      Джордж ссутулился, его лицо приняло угрюмый вид, в то время как остальные сложили руки и наклонили головы. Свечи потрескивали. Уилл закрыл глаза. Он слышал, как Сара прокашлялась и сделала глубокий вдох.
      – Благослови нас, Господи, – начала она. – Спасибо Тебе за пищу, которую мы едим, спасибо за наше здоровье. Спасибо за то, что мы все собрались на этом острове, спасибо Тебе за каждого. Спасибо за тех, кого мы любим, особенно за тех, кто не может быть сейчас рядом с нами.
      – Фрэд, – прошептала Сьюзан. – Фрэд, – повторил Уилл.
      – Мама, – сказала Сара.
      – О, – вздохнул Джордж, – моя Роуз.
      – Артур, – произнесла Бэсс.
      – Можно мне сказать? – Майк обратил на себя всеобщее внимание.
      – Конечно, дорогой, – улыбнулась Сара, глядя на него с надеждой и любовью.
      – Я благодарен за то, что с вами все в порядке. И что вы все здесь. – Он посмотрел на мать: – Все правильно?
      – Конечно, – поторопился Уилл, увидев, что Сара растерялась. – Аминь!
      Майк зло искоса посмотрел на Уилла из-за того, что тот ответил за его мать, но ответил:
      – Аминь.
      – Аминь, – сказали все.
      Стол был полон еды, огонь согревал уютную комнату, шесть человек разных поколений собрались вместе, и на мгновение Уиллу показалось, что они все члены одной семьи. Они были соединены какой-то необъяснимой безымянной любовью. Даже Фрэд был в этот момент рядом.
      Позже, когда в доме стало тихо, и все разошлись по спальням, Сара спустилась вниз посидеть у камина. Она была слишком взволнованна, чтобы спать. Дом был полон воспоминаний о матери, о семье, которой они когда-то были. И она вновь увидела Майка. Глядя на пламя, она чувствовала покой и умиротворение, оттого что находится с ним под одной крышей.
      – Я думал, что буду первым, кто просыпается, и последним, кто ложится спать, но ты всегда опережаешь меня, – сказал Уилл, удивив ее своим появлением.
      – Не можешь заснуть?
      – Я еще и не пытался.
      Когда он подошел ближе, она увидела, что он одет в пуховик, а ботинки занесены снегом.
      – Буря начинается. Я только что был на улице.
      – Погрейся, – сказала Сара.
      Уилл снял ботинки и поставил их возле двери, повесил куртку на вешалку. Сара видела, как он достал что-то из кармана куртки и переложил в джинсы. Она вдруг поняла, что ей нравится за ним наблюдать.
      – Я нарушил твое одиночество.
      – Это хорошо. Я в полной мере насладилась им в Форт-Кромвеле.
      За окном шел снег, морской ветер бил в окно, потрескивал угасающий огонь. Сара с улыбкой смотрела на Уилла.
      – Это здорово, – сказал он.
      – Я знаю. Я рада, что ты пришел.
      – Нет, я имею в виду все вместе. День благодарения с твоей семьей. Спасибо, что пригласила нас.
      – Тебе все рады, – сказала Сара, – а я чувствовала себя виноватой за то, что потащила тебя сюда. Ты, наверное, обычно на праздники куда-то ездишь?
      – Ездил.
      – Куда?
      – Ну, мы обычно проводили День благодарения с моими родителями. Мы жили в Ньюпорте, а они в Коннектикуте, поэтому к ним было легко добраться. Мы каждый год ездили туда.
      – Готовила твоя мама?
      Уилл кивнул:
      – Да, она хорошо готовила. У нее было такое представление о Дне благодарения – каждый должен иметь то, что хочет. Поэтому, если один любил клюквенный соус, а другому нравилось что-то еще, у нас на столе были оба блюда.
      – Здорово, – сказала Сара. – Как у старых паломников.
      Ему нравилось говорить с ней, и он продолжил:
      – Мой отец вырос в Мамаронеке – графство Уэсчестер, – и его семья коптила индеек. Поэтому, вместо того чтобы выбирать между жареной и копченой индейками, у нас были и та и другая. Когда я женился на Элис, моя мать выведала у нее все, что делает ее семья на День благодарения в Нортхемптоне. Сладкий картофель, кукуруза в креме, шоколадный пирог. Все эти блюда были нам незнакомы, но мы добавили и их.
      – Звучит замечательно.
      – Да. Я скучаю по тем временам. Мои родители умерли с разницей в шесть месяцев пять лет назад.
      – Совсем недавно, – сказала Сара, глядя на огонь.
      – Кажется, это случилось вчера. Мама ушла первой – внезапный сердечный приступ однажды весенним утром. Отец не мог жить без нее. Он перестал выходить на улицу, заниматься повседневными делами. Даже лодку не спускал на воду тем летом. Он просто уснул и не проснулся одной сентябрьской ночью.
      – Я слышала о таких парах, – вздохнула Сара. – Которые любили так, что не могли жить друг без друга.
      – Это про них, – кивнул Уилл.
      – Мой отец не умер после того, как умерла мама, – сказала Сара, но он изменился. Он не всегда был таким… грубым. И был невероятно зол на Господа за то, что тот забрал ее. Он никогда никого не прощал. Особенно меня.
      – Когда она умерла?
      – Когда мне было четырнадцать.
      – Почему он не простил тебя?
      – Я напоминаю ему о ней, – сказала она, хотя на самом деле это было не так.
      Несколько минут они слушали, как бушевал шторм. Огонь угасал, в комнате становилось холодно. Но Майк накануне принес вязанку дров, Сара выбрала поленце и бросила его в камин на горящие угли, поэтому кора сразу же затрещала в огне.
      – Элис готовила ко Дню благодарения после смерти твоей матери?
      Уилл покачал головой:
      – Элис не очень-то придерживается традиций. Она любит, когда все в сборе, но счастлива и с ростбифом вместо индейки. К тому времени как умерла моя мать, Фрэд уже погиб. День благодарения перестал быть для нас праздником. Он казался… бессмысленным без Фрэда.
      Сара поежилась. Она подумала о Майке, о том, что бы она делала, если бы с ним что-то случилось. Мысль о празднике была бы невозможна.
      – После этого мы недолго протянули, Элис и я. Я верил в браки. Верил. Я думал, что они предназначены для того, чтобы соединять людей. Но это не так, – вздохнул Уилл. – Наш просто распался.
      – И ты знаешь почему? – спросила Сара.
      – Я не смог спасти Фрэда.
      Она слышала, как тяжело он дышит. Снег заметал окна. Может ли все быть так просто? Могут ли эти четыре слова быть истинной причиной разрыва между двумя людьми?
      – Она тоже была там, – продолжил Уилл. – Она видела, как я не смог спасти сына.
      – Что же случилось?
      – Мы плыли, все четверо. Бревно оказалось поперек, а Фрэд не увидел его. Он сильно ударился, оно… оно вырубило бы кого угодно…
      – О, Уилл. – Сара взяла его за руку.
      – Он был необыкновенным ребенком.
      – Каким он был?
      – Он любил спорт. Бейсбол, хоккей. Он был великолепным моряком, любил воду. Мы жили в Ньюпорте, и его ноги были мокрыми каждый день. Знаешь, он прогуливал школу, чтобы порыбачить, и я даже не злился.
      – Я тоже прогуливала школу, чтобы порыбачить, – улыбнулась Сара, чувствуя, что она наверняка бы очень полюбила такого мальчика.
      – Всегда, когда меня не было рядом, Фрэд присматривал за матерью и сестрой. Я получал от него письма о том, как Сьюзан учится плавать или как она выиграла главный приз. Он слышал разговоры матери о нехватке денег и писал мне, что боится, как бы она что-нибудь не заложила.
      Сара посмотрела на огонь. Какая из себя Элис? Ей очень хотелось это знать. Она вдруг поняла, что ревнует к женщине, которую даже не встречала, бывшей жене мужчины, которого едва знала. Если Сьюзан похожа на свою мать, то Элис, должно быть, очень красивая. Эти большие глаза, шелковистые волосы. Сара представила себя – худую, с непонятно какими волосами, совиными глазами – и покраснела.
      – Я не специалист в браках, – сказала она, но, по-моему, супруги должны быть такими, как наши родители. Для тех, кто прошел через все вместе, смерть одного – конец света.
      – Да, это так, – согласился Уилл.
      – Утром ты спрашивал меня, почему я думаю, что сын меня ненавидит. Возможно, одна из причин – та, что я не вышла за его отца. Майк появился у меня, когда я была очень молода. Когда он был во втором классе, я пошла на родительское собрание и учительница спросила, когда мой муж вернется из плавания. Оказывается, Майк сказал ей, что его отец – исследователь и плавает по свету на корабле.
      – В таком возрасте они могут заставить учителей верить во что угодно, – улыбнулся Уилл.
      – Я тоже так думала.
      – Но в этом нет ничего такого, за что можно было бы тебя ненавидеть.
      – Ему было стыдно.
      – За что? В мире множество ребят, родители которых живут врозь.
      – Я знаю, но мы с Зиком и вместе-то никогда не были. Не говоря уже о браке.
      Она прижала колени к груди, крепко обхватив их, и вспомнила, как ей было больно тогда, как она выплакала все глаза. Ее отец стоял в этой самой кухне, размахивая кочергой, и намеревался убить Зика…
      Сара поежилась и попыталась улыбнуться.
      – Бедный мальчик… Он не любил, когда я оставляла его одного. Я много работала, и… я была молодая. У меня были парни. Его друзья жили в хороших, зажиточных домах, и он тоже так хотел. Он всегда увязывался за отцами своих друзей, когда те ходили по магазинам электротехники.
      – Он нуждался в мужском обществе.
      – Да, он искал себе отцов повсюду, но ему не нравились парни, с которыми я приходила. А если даже и нравились, то они не оставались надолго. Нам никак не улыбалась удача.
      Уилл засмотрелся на нее. Он протянул руку и нежно коснулся ее щеки так, будто поправил непослушный локон. В ответ она тоже прикоснулась к нему. Они улыбнулись друг другу, а за окном бушевал шторм.
      На лестнице послышались шаги, в кухню вошел Майк. Заметив, что огонь в камине все еще горит, он нахмурился.
      – Привет, – тихо сказала Сара, и сердце екнуло.
      Майк вздрогнул и вгляделся в тени:
      – Боже, вы меня напутали.
      – Привет, Майк, – сказал Уилл. – Я тут составил твоей маме компанию.
      – А-а, – угрюмо произнес юноша.
      – Что тебе нужно, милый? – спросила Сара.
      Он всегда был заядлым соней и каждый раз, ожидая ее, засыпал в гостиной на кушетке. Ей приходилось будить его, спрашивать, сделал ли он уроки, и укладывать спать. Ночью он так крепко спал, что не просыпался, даже если звонил телефон или кто-нибудь приходил к Саре. Тем не менее, сейчас он проснулся.
      – Зашел проверить огонь, – ответил сын. – Я слышал, как ветер поднялся, и что-то упало на пристани. Надо получше все закрепить.
      – Я помогу тебе, – сказал Уилл, поднимаясь.
      – Это нетрудно, – возразил Майк, я справлюсь.
      – Знаю, что справишься, – кивнул Уилл, натягивая ботинки. – Но я хочу подышать свежим воздухом, если не возражаешь.
      – Пожалуйста.
      Его голос звучал бесстрастно, но он не спускал глаз с Уилла. Сердце Сары заколотилось. Разговор с Уиллом о сыне еще был свеж в памяти.
      – В армии, – сказал Уилл, – мы всегда посылали на пристань двоих, особенно вечером, а в такой шторм и подавно.
      – Там совсем не опасно. Вы что думаете, одна из дедушкиных ондатр ожила? – спросил Майк довольно грубо. – Вылетит из норы и нападет на нас?
      Это было так ей знакомо: человек пытается наладить с Майком отношения, а он обращается с ним резко и грубо, и Сара между ними. И опять нахлынули прежние переживания, хотя у нее с Уиллом не было никаких романтических отношений.
      – Бедные создания! – вмешалась она. Все высушены, и шкуры растянуты. Он все еще охотится на них?
      – Когда может, – буркнул Майк. – Он же стал совсем хромой. Боюсь, он когда-нибудь заблудится в лесу и мы не будем знать, где его искать.
      – Поэтому ты и должен взять кого-то с собой, – спокойно сказал Уилл.
      – Ты сказал, тебе нужен свежий воздух, – сказал Майк. – Я тебя не держу.
      – Ты всегда такой заносчивый с друзьями своей матери? – спросил Уилл.
      Майк оторопел: годами он разговаривал в подобном тоне с мужчинами, и в основном они все предпочитали скорее исчезнуть, чем вступать в спор. Он посмотрел на мать, но та, еле сдерживая себя, притворилась глухой.
      – Не волнуйся. Я долго прослужил во флоте и не такие грубости слышал. Но ты хороший парень и преодолеешь это.
      Майк молча, захватив перчатки и фонарь, пропустил Уилла вперед.
      Сара все еще сидела у окна, когда мужчины исчезли в ночи. Она слышала, как завывает ветер и собственное дыхание в груди. Никто раньше так не говорил с Майком. Она чувствовала, как он напрягся и хотел даже ударить Уилла, но не сделал этого.
      Она думала о любви и преданности, о разрушении связей с прошлым. Ее сын вернулся на ее остров в поисках отца и стал заботиться о Джордже. А теперь Уилл ушел с ним в темноту, с ее грубым сыном, в то время как его любимый сын утонул.
      Огонь снова угас. Сара, поднявшись, подошла к камину и подбросила туда еще одно полено. Она хотела, чтобы в комнате было тепло и уютно, когда мужчины вернутся.

      Майк лежал на спине. Все собрались в гостиной, пережидая шторм. Сара и Уилл собирали мозаику. Закрыв глаза, Майк притворился, будто спит, пытаясь свыкнуться с мыслью о том, что прошлым вечером его назвали грубияном.
      Сначала он был шокирован, потом возмущен. Он ждал, что его мать заступится за сына, но она промолчала. Это было что-то новое. То, как его мать относилась к Уиллу, заставило сына задуматься.
      Сара часто проводила время с мужчинами, которые при встрече пожимали ему руку и кивали, притворяясь, что согласны с каждой глупостью, которую он скажет, прощая ему любую жестокость. Они были весьма серьезными людьми: фармацевт и бухгалтер, адвокат и железнодорожник. Видимо, мать выбирала таких для того, чтобы ему было с ними интересно. Майк вспомнил, что, когда он спросил у нее, как строят мосты, она привела домой инженера по гражданскому строительству. Когда он заинтересовался созвездиями, она уже через месяц встречалась с профессором астрономии из Гарварда. Он думал, что она не хочет быть одна, а она хотела, чтобы у него был отец, таким образом пытаясь убить двух зайцев сразу. Это всегда раздражало Майка, и поэтому вошло в привычку вести себя враждебно по отношению к мужчинам, которых мама приводила в дом. Как он мог уважать этих скучных людей? Ведь еще ребенком он рассказывал своим друзьям, что его отец был как Жак Кусто, исследовавший мир на океанографическом судне для ловли омаров.
      Украдкой поглядывая на них, Майк пытался понять, было ли между Уиллом и Сарой что-то большее, чем просто дружба. Краем глаза он заметил, что Сноу тоже бросает взгляды в угол, где сидят их родители. Интересно, а что она думает о нем? Майк хотел посмотреть на нее, но для этого ему пришлось бы повернуть голову, и тогда все бы поняли, что он не спит.
      Уилл был тем мужчиной, который вызывал уважение. Пилот военно-морских сил. Приехав в Мэн, Майк узнал, что его отец не был таким уж героем-охотником за омарами, каким сын его себе представлял. Но юноша не хотел, чтобы кто-либо еще узнал об этом.
      Снег укрыл остров от утесов на севере до бухты и продолжал падать. Дворовые кошки пришли в дом, ища тепло у камина. Они лежали, свернувшись клубочком в самых укромных местах: на вершине книжных шкафов, внутри пианино, в шерстяных кальсонах, на пружинах старого дивана, в корзинах с пухом. Гелей, старая колли, лежала у ног Бэсс прямо на плетеном коврике, который та заканчивала.
      Все эти животные оставляли много шерсти, но у Сьюзан не было из-за этого еще ни одного приступа астмы. Ее дыхание было свободным и чистым. Она чувствовала, как покой и любовь разливаются по ее телу, и ей не хотелось покидать остров. Она бы жила здесь всю жизнь. Лежа на диване у камина, она наблюдала, как падает снег, и размышляла.
      Ее отец был с ней. Он и Сара быстро поладили друг с другом, к тому же он и Джордж служили в одних и тех же войсках. Тетушке Бэсс нравились все. Сара могла бы быть матерью для Сьюзан, кем-то вроде старшей подруги и, в конце концов, свекровью. Ей вдруг захотелось замуж за Майка.
      Он лежал посередине комнаты и, казалось, спал. Сьюзан разглядывала его сильные руки, представляла, как он нежно обнимет ее, поднимет на руки и перенесет через порог. И вся семья будет счастлива.
      Сара и ее отец собирали мозаику. Они сидели за карточным столом у окна, склонившись над появлявшейся картиной горного пейзажа. Один из котов продолжал тереться о щеку Сары, желая, чтобы его приласкали, и перемешивая кусочки мозаики. Ее отец шептал Саре что-то, что заставляло ее смеяться.
      Видела ли она когда-нибудь своих родителей такими счастливыми? Сьюзан напряглась, пытаясь вспомнить. Молчание, гнев, невысказанные обвинения и затем обвинения, высказанные вслух: такими были фрагменты, которые она помнила из родительской семейной жизни. Много лет назад, когда Фрэд еще был с ними, они любили друг друга и устраивали семейные праздники. Но детали того времени были смутные, уменьшающиеся, как земля, на которую смотришь с отплывающего корабля.
      Сноу вздохнула, вспомнив о матери.
      Сара мельком взглянула на нее и вопросительно улыбнулась.
      – Все в порядке?
      – Ну-у, – ответила девочка, улыбаясь в ответ.
      – Тебе скучно? – спросила Сара.
      – Вовсе нет.
      Знает ли Сара, как приятно жить на заснеженном острове с людьми, которые заботятся о тебе? Уютно устроившись под пледом из грубой шерсти с рисунком в клетку, окруженная грязными котами, Сьюзан размышляла, понимает ли Сара, что она – центр всего, человек, который собрал всех вместе. Она была мамой Майка, дочерью Джорджа, племянницей Бэсс, другом ее и ее отца.
      Мысли об Элис, думающей только о Джулиане и их благополучии, навели девочку на грустные размышления. Она съежилась и впервые после приезда на остров начала задыхаться.
      – Ты позвонила маме? – тихо спросила Сара, как будто прочла мысли Сьюзан.
      Как ей это удавалось? Разве присуща людям такая проницательность?
      Мысли путались. Сьюзан покачала головой. Ей захотелось увидеть прямо сейчас, что делает ее мать. Возможно, в Форт-Кромвеле тоже идет снег, и она сидит у себя в спальне, делая маникюр. Или, может, катается на снегоходе с Джулианом. Или, возможно, – и этот образ был самым четким, – она плачет, лежа на кровати, скучая по Сьюзан и Фрэду.
      – Почему ты не позвонишь? – спросила Сара.
      – Хорошая идея, дорогая, – сказал отец.
      – Телефон в холле.
      – Я покажу тебе, – сказал Майк, поднимаясь на локтях с пола.
      Он смотрел на нее, слегка приоткрыв чувственный рот, и у Сноу выровнялось дыхание. Она улыбнулась ему, каштановые волосы упали на глаза, и она надеялась, что выглядит привлекательно и загадочно.
      – Спасибо, – сказала будущая миссис Микаэль Талбот, и она вышла вслед за ним из комнаты, в саму неизвестность.
      Метель закончилась, но небо оставалось белым, и снег продолжал падать. Сидеть в доме было слишком утомительно, и все, за исключением Джорджа и Бэсс, тепло оделись и вышли на прогулку. Снег большими хлопьями лежал на темных соснах, завороженных стволах дубов. Крыша сарая провисла под тяжестью снега. Овсянки и воробьи взгромоздились на низкий кустарник за домом, тонкое облачко дыма тянулось из трубы. Океан был темным и гладким, словно шелк.
      Мужчины одели снегоступы, а Сара и Сьюзан взяли лыжи. По тропе они все отправились к вершине Грейт-Сауз-Хэд. Вдыхая свежий воздух, Сара слышала, как сильно бьется ее сердце. Прогулка на лыжах по глубокому снегу была тяжела для нее, но она знала, что справится с этим, и мысленно обратилась к доктору Гудейке, говоря себе, что остановится, если устанет.
      Майк прокладывал дорогу. Уилл шел рядом с ней, не позволяя ей уходить далеко вперед. Она взглянула на него мельком и улыбнулась из-под теплого шарфа, который был обмотан вокруг подбородка:
      – Я обгоню тебя.
      – Сколько тебе дать фору? – спросил Уилл.
      – Нисколько. Я выиграю пари честно и справедливо.
      Он рассмеялся. Они шли довольно быстро, позади своих детей, по нетронутому снегу. Скоро они пересекли широкое поле, добрались до конца гона, туда, где по левую сторону начинался сосновый лес, а с правой стороны стоял расшатанный забор. Там тропинка становилась узкой и начиналась возвышенность. Все расстегнули куртки, обливаясь потом, и, тяжело дыша, продолжали идти гуськом.
      Когда тропинка стала крутой, Сара и Сьюзан стали подниматься «лесенкой», держа лыжи перпендикулярно к тропинке. Уилл и Майк побежали вперед, ставя ноги носками врозь и поднимаясь вверх «елочкой». Старый забор требовал ремонта – в некоторых местах он был разрушен. Утес заканчивался обрывом к морю высотой в сто футов, поэтому Сара защищала Сьюзан, удерживая ее поближе к деревьям. Она боялась посмотреть на своего бесстрашного сына: он потерпел неудачу в гонке с Уиллом. Неожиданно он остановился.
      – Эй, мам! – Поджидая, пока она доберется до него, он указал на небо: – Он там.
      – Кто? – спросила Сьюзан.
      В небе над головами парил лысый орел. Он жил на утесах в отдаленной северной части острова, но спускался вниз, чтобы поймать рыбу в бухте. Сара стояла рядом с Майком, восстанавливая дыхание. Запрокинув головы, они пристально смотрели вверх, наблюдая за тем, как орел совершал большие круги, широко расправив крылья.
      – О, Майк! Ты помнишь… когда… – спросила Сара, немного отдышавшись.
      Ее тело болело, и в груди жгло от каждого глубокого вдоха.
      Майк понял, что она хотела сказать.
      – Когда мы впервые увидели его? Да.
      Майку было одиннадцать. Они приехали на остров на летние каникулы, и провели целую удивительную неделю, охотясь за омарами и наблюдая за орлом.
      – Вряд ли это тот самый, – сказала она.
      – Орлы долго живут.
      – Но он ли это? – Удивительно, но Саре хотелось, чтобы это был именно тот орел.
      – Конечно, – сказал Майк. – У него всегда недоставало нескольких перьев в крыле. Видишь?
      Большие, длинные, похожие на пальцы перья на конце крыльев. Майк был прав. Сара кивнула, заглатывая воздух. Она держала кулак правой руки под грудью, пытаясь остановить болезненные ощущения при каждом вздохе.
      – Что-то я не в форме, – виновато улыбнулась она.
      – Ты великолепна, мам!
      – Правда? – Она была довольна его похвалой.
      Отведя взгляд от орла, он посмотрел прямо ей в глаза. Его лицо раскраснелось от мороза и стало еще более красивым и взрослым. У нее сильнее захватило дух. Он уже не был ребенком. У него были выступающие скулы, мужественная нижняя челюсть, твердый, уверенный взгляд мужчины.
      – Да, – сказал он. – Милю по снегу?
      – Хорошо, – улыбнулась Сара, думая о том, как ей нехорошо.
      – Вы ходили когда-нибудь с отцом на лыжах? Или на снегоступах?
      Сара покачала головой:
      – Нет. Он всегда ловил омаров.
      – Здесь все помнят его.
      – Это маленький остров, – сказала Сара осторожно, пытаясь догадаться, что люди говорили Майку, вспоминая его отца.
      – Почему ты всегда унижаешь его? – спросил он раздраженно.
      – Извини, – сказала она быстро.
      Неожиданно Сьюзан пронзительно закричала. Указывая лыжной палкой по направлению к морю, она начала прыгать и попала в сугроб. Взглянув вниз, Сара увидела широкую, темную бухту. Она была глубокой, как неполированная сталь, не тронутая волнами и бурунами. По ней лишь расходились огромные круги, идущие, как из эпицентра землетрясения.
      Старожилы Мэна точно поняли, что они видят. Кит выпрыгнул из воды во второй раз. Его гладкое огромное тело с силой бросилось в небо и опять упало в воду с яростным ударом.
      – О боже! Что это?! – вскрикнула Сьюзан.
      – Горбатый кит, – сказал Уилл, широко улыбаясь. – Мы всегда наблюдаем за ними, когда пересекаем Северную Атлантику.
      – Пап, откуда ты знаешь, что это именно горбатый кит? – спросила она.
      – Видишь, у него белые плавники на хвосте, – ответил Майк.
      – Как крылья ангела, – вдруг сказала Сноу.
      – Крылья ангела, – тихо повторила Сара, пытаясь дышать ровно.
      Она стояла позади, удивляясь сама себе, но понимая, что любит этих трех людей, пристально смотрящих в море, чтобы увидеть кита, который уже исчез.
      – Мой отец ставил здесь свои ловушки, – сказал Майк, указывая на бухту.
      – Ловушки для омаров? – спросил Уилл.
      Майк кивнул, пристально глядя туда, где когда-то были бакены его отца. Он сам никогда не видел их, должно быть, кто-то рассказал ему об этом.
      – Только ловцы омаров выходят в море зимой, – сказал Майк.
      – Крепкие люди, – улыбнулся Уилл.
      Майк обернулся, его глаза сузились так, словно он подозревал, что военный летчик смеется над ним. Но лицо Уилла светилось открытостью и добротой. Видя это, Сара почувствовала, как ком подступает к горлу.
      – Самые крепкие ловцы омаров – в Мэне, – подтвердил Майк.
      На вершине Грейт-Сауз-Хэд они повернули вглубь острова. Уилл и Сара шли позади, позволив детям вести их туда, куда они хотят. Деревья сомкнулись, снежный покров стал тоньше. Уилл старался идти медленнее, чувствуя, что Сара устала.
      – Хочешь отдохнуть? – спросил он.
      Она покачала головой. Ее щеки разрумянились, глаза блестели. Она выглядела необычно в своих черных облегающих штанах, мешковатом красном свитере со снежинками, черным кашемировым шарфом вокруг шеи и черной повязкой на коротко стриженных белых волосах.
      – Нет, все отлично, – ответила она.
      – У меня тоже. – И он остановился, дав ей возможность отдышаться.
      – Вы с Майком наконец-то наладили контакт, – сказала она. – Спасибо тебе за то, что ты сказал о ловцах омаров.
      – Я действительно так думаю.
      – Он был не в себе прошлой ночью.
      – Он защищает тебя, и все.
      – Извини.
      – Не стоит, – сказал Уилл, желая ее успокоить.
      Скверное поведение семнадцатилетнего парня ничего не значило для него, он верил, что все наладится. Сейчас он мог думать только о Саре и был рад, что дети ушли далеко вперед. Он хотел побыть с ней наедине.
      Они пошли еще медленнее, поначалу слыша голоса детей, но через несколько минут голоса стихли. Сосновый запах был сильным, опьяняющим. Дойдя до сломанного дерева, Уилл остановился, даже не спрашивая, и стряхнул снег. Они сели. Сара развязала шарф, она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ее ресницы казались иссиня-черными на фоне бледной кожи. Лес стоял в тишине.
      – Ты всегда запасаешь орлов и китов для показа? – тихо спросил Уилл.
      – Только для тебя, – ответила она.
      Уилл взял ее лыжные палки и положил их рядом с бревном. Казалось, она улыбнулась, как будто зная, что он собирается сделать.
      Он незаметно коснулся ее и поцеловал. Она почувствовала себя маленькой, хрупкой как ребенок, но ее объятие было таким сильным, что он услышал, как ее сердце бьется сквозь толстый свитер. Ее губы были холодными, но поцелуй – страстным. В его сердце разгорелся огонь такой страсти, которую он никогда еще не испытывал в своей жизни. Ее ресницы трепетали, и он не мог на нее насмотреться. Они улыбнулись друг другу.
      – Орлы и киты ничто по сравнению с тобой, – сказал он.
      – Тот кит был ангелом.
      – Ты думаешь?
      – Я знаю.
      Он поцеловал ее снова, взяв руками за голову. Его пальцы ощутили длинный зарубцевавшийся шрам. Сердце забилось, но она не вздрогнула, не отступила. Сара Талбот ни от чего не пряталась. Ее сердце открылось ему, позволяя узнать о ней все…
      – Знаешь, – сказала она минуту спустя, – они спросили меня, кто ты, что ты делаешь здесь со мной, и я ответила им с предельной честностью и правдивостью, что ты мой друг.
      – Определенно твой друг, – улыбнулся Уилл, вытаскивая челку серебряно-золотистых волос из-под шерстяной повязки.
      – Но, – сказала Сара. – Уилл… мы ведь…
      – Больше чем друзья? – спросил он.
      – Разве ты так не думаешь?
      Обнимая Сару, Уилл знал: он никогда уже не вернется в прошлое. Шок от того, что Фрэд ушел из жизни, разделил его жизнь на две части. Он бродил сломленный все эти годы, ожидая какого-то объяснения, которое открыло бы ему деяния Бога и Вселенной, дало ключ к пониманию того, что значит быть человеком и жить с подобной болью.
      И ключом ко всему стала Сара. Уилл понял это. Сидя здесь, он позволил ее чувствам выйти наружу, только чтобы увидеть, сможет ли он вынести это. Ком снега упал с ветки дерева, и они посмотрели вдаль. Белая сова летела между деревьями, чтобы поймать полевую мышь, которая выскочила на тропинку. Уилл смотрел, как Сара наблюдает за совой, и знал, что они не забудут этот день до конца своей жизни.
      Пронзительный крик нарушил покой. Это была Сьюзан – она звала на помощь.

      Дети ушли на четверть мили вперед. Уилл спешил по тропинке, Сара не отставала, и скоро они выскочили из леса к белому полю. Сноу стояла на краю полыньи, которая образовалась в покрытом снегом, как и все вокруг, пруду.
      – Майк провалился под лед! – крикнула им Сьюзан.
      – Нет… – Сара задыхалась.
      Уилл прибавил шагу, затем сбросил снегоступы и подбежал к дочери. Она была в истерике, слезы лились по раскрасневшимся щекам, в глазах металась паника.
      – Я говорила ему, не ходи! Я говорила ему, не ходи…
      – Когда? Давно? – спросила Сара, с трудом добравшись до них.
      Уилл уже расшнуровывал ботинки, отбросил их в сторону, кинул куртку на снег. На флоте их учили спасать людей из ледяной воды. Он знал, что, прежде всего, нужно стать цепочкой, привязав спасательную веревку к прочному дереву. Их учили спокойно обдумывать свои действия, но сейчас его единственной мыслью был Майкл Талбот. Сбросив тяжелый свитер и оставшись в джинсах и рубашке капитан Уильям Берк, спасатель военно-морского флота США, нырнул в ледяную полынью.
      Первые десять секунд Майк думал, что это забавно… Красуясь перед Сьюзан и расчищая снег так, чтобы она могла легко идти на лыжах, он с грохотом свалился в пруд и сразу ушел с головой глубоко под воду. От невероятного холода сердце, казалось, остановилось, но затем снова начало биться, пыхтя в груди, словно ржавый старый мотор. Достигнув дна, Майк попытался всплыть, но намокшая одежда и снегоступы тянули его подобно якорю вниз. Тогда, скользя ногами по дну, он попытался дойти до края белевшей вверху полыньи.
      Это слегка развеселило его: он идет в снегоступах по пруду Талботов. Но через десять секунд он понял, что его сковывает ледяной холод, а легкие готовы были разорваться от напряжения. Десять секунд, одиннадцать, двенадцать…
      Майк умирал там, внизу.
      В воздухе повисла тишина. Звук брызг на минуту откликнулся эхом, но затем все стихло. Уилл исчез в пруду. Сара бегала вокруг полыньи как собака, ждущая мяч.
      – Сколько уже прошло, Сьюзан?
      – Думаю, около минуты.
      Сара попыталась проверить на крепость лед. Он казался твердым у нее под ногами. Она надавила сильнее, но лед затрещал, и она отступила.
      – Нужна ветка! – крикнула сквозь слезы Сьюзан. – Они схватятся за нее!
      Они подбежали к куче наваленных веток. Сара схватила толстый конец длинной дубовой ветки, и они изо всех сил выдернули ее. Сердце громко стучало, перехватывало дыхание. Они волоком притащили ветку к пруду.
      – Что теперь? Что теперь делать? – металась девочка.
      Сара шагнула по льду. Один шаг. Другой. Лед затрещал, но не поддался.
      – Толкай сюда!
      Сноу стала толкать ветку.
      – Еще! Быстрее! – командовала Сара, чувствуя приступ ярости.
      – Хорошо! – Сьюзан подтолкнула ветку, и та ударила Сару по ноге.
      Когда она прыгнула на нее, лед затрещал. Звук был громким, будто разорвалась ткань, и Сара оказалась по колено в воде. Она услышала стон: собственный стон.
      – Прости, прости! – всхлипывала Сьюзан.
      С трудом выбравшись из воды, Сара хотела накричать на нее, но девочка кинулась к ней, ее трясло, и Сара не заметили, как уже гладила ее по спине.
      – Ш-ш-ш, – прошептала она, дрожа.
      Они замерли у полыньи. Облачка их дыхания были белыми от мороза, и перед Сьюзан рисовались картины: как тонет Фрэд, как Майк уходит под воду, как ее отец умирает, пытаясь спасти Майка. Колени подкосились.
      – Ты молишься? Молись! – велела Сара.
      – Сара, помоги мне!
      – Молись!
      – Мне страшно, – плакала Сноу. – Я не знаю, что сказать.
      – Но ты должна! – Сара крепче обхватила ее. – Ты только думаешь, что не можешь.
      Сару трясло как в лихорадке, она пристально смотрела в черную полынью, будто один ее взгляд мог вытащить сына и Уилла из-подо льда. Ее мать стояла рядом с ней, появившись из холодной темноты, чтобы спасти мужчин, которые должны жить.
      – Пожалуйста, молись, – прошептала Сара. – Пожалуйста.
      – О, Фрэдди, – простонала Сьюзан.
      Как долго человек может находиться под водой при таком холоде? Сара не знала, но это не могло продолжаться вечно. Обнимая девочку и пытаясь успокоиться, она закрыла глаза. Уилл спасет ее сына.
      Она вспомнила, как они с сыном ходили в Бостоне за покупками на Рождество, когда Майку было шесть лет, и вокруг было полно народу. Крепко держа сына за руку, она повела его посмотреть на Санта-Клауса, но толпа все-таки расцепила их руки. Она услышала, как он закричал, но его голос уже отдалялся. Она все еще чувствовала его руку, но уже не держала ее. На секунду она почувствовала, что умирает.
      – Майк! – вскрикнула она, как тогда.
      – Сара, он не слышит тебя под водой, – всхлипнула Сьюзан.
      – Майк! – закричала Сара громче. – Майк!
      «Верни мне его! – молилась она тогда красочному Санта-Клаусу на Ньюбери-стрит. – Верни мне Майка, и я обещаю, что никогда не буду ничего больше просить».
      Но, конечно, с тех пор Сара просила еще о множестве вещей: о любви, об исключительном статусе поставщика определенного сорта полотна, о хорошей стоянке, о лишнем часе сна и о самой жизни. Тяжело заболев, она молилась, чтобы выжить, и Господь, по-видимому, решил, что так и должно быть. Ей многое удавалось в жизни с Божьей помощью, почему бы не удалось и сейчас? Стоя у пруда, Сара знала, что победит свою болезнь, если Уиллу удастся спасти Майка. Она отдала бы свою жизнь, чтобы увидеть Майка хоть на мгновение.
      Но Господь вернул ей сына в Бостоне – вернет и теперь.
      Глубоко дыша, она пристально смотрела на поверхность пруда. Рядом всхлипывала Сьюзан, обмякнув в ее руках.
      – Все хорошо, Сьюзан, – прошептала Сара.
      – Нет, слишком долго…
      – Подожди чуть-чуть… – Она была полна надежды, стараясь не думать о том, как проведет остаток жизни.
      На черной воде появилась рябь. Захватывая воздух, люди издают гораздо более громкие звуки, чем киты. Появилась одна голова, затем другая. Уилл тащил Майка за спасательную веревку к краю пруда, разбивая лед крепко сжатым кулаком.
      – Папа! Папа!..
      Но вот Уилл и Майк уже лежат на заснеженной земле. Майка рвало водой, он задыхался. Сьюзан пыталась снять снегоступы с его затекших ног.
      – Я спас его, – прошептал Уилл, глядя Саре в глаза.
      На его щеках блестел лед, а может быть, слезы.
      Сара наклонилась, чтобы сначала поцеловать сына, а затем Уилла Берка. Их губы были синими от холода, а лица – белыми. Она была совершенно спокойна – теперь у них все будет хорошо.
      – Я спас его для тебя, – повторил Уилл, а слезы катились из его глаз.
      – Я знаю. – Ее глаза сияли теплотой, радостью и бесконечной благодарностью, похожей на любовь. – Я никогда этого не забуду.
      Бэсс готовила горячий шоколад, а Джордж, достав тяжелые шерстяные попоны из дубового сундука в коридоре, принес их в кухню, где у камина лежал Майк. Сьюзан села у его ног.
      – Нужно отвести его в больницу, – волновалась Сара.
      – В какую больницу? – резко спросил Джордж.
      – На континент.
      – Не стоит легкомысленно относиться к гипотермии, – промолвила Бэсс дрожащим от паники голосом.
      – Поездка на пароме заморозит его еще больше, – возразил Джордж.
      Сара стояла около Майка, растирая его ледяные руки. Уилл был рядом. Он и сам промерз, но сейчас не думал о себе. Пока они несли Майка домой, он рассказал ей, что тот практически уже потерял сознание, когда он нашел его.
      – Я отвезу его на самолете, – сказал Уилл, пытаясь унять дрожь.
      – Вздор! – Джордж бросил ему попону. – Тебе необходимо высушиться и согреться.
      – Но эти старые грубые попоны… – запричитала Бэсс. – Дай им несколько мягких одеял.
      – Замолчи, – сказал Джордж, укрывая попонами Майка. – Одеяла слишком мягкие. Нужна тяжелая шерсть, чтобы удержать тепло. Как ты себя чувствуешь? – Он суетился вокруг внука.
      – Хорошо, дедушка, – прохрипел Майк.
      Они переглянулись, и у Сары защемило сердце. Этот взгляд был полон любви и доверия.
      – Дорогой, – сказала Сара, – дорогой, слава Богу, ты жив. Я была так…
      – Мам, – Майк устало взглянул на нее, – не надо, хорошо?
      – Пусть мальчик согреется, – поддержал внука Джордж. Сара никогда не слышала в его голосе такой нежности, когда он с ней разговаривал. – Почему ты не позаботишься об Уилле? Ему тоже досталось.
      – Нет, я… – начала Сара, но не смогла закончить фразу, потому что почувствовала руки Уилла на своих плечах.
      Его длинные пальцы были ледяными. Легонько потянув, он заставил ее сесть.
      В эти счастливые мгновения, когда Майк едва избежал смерти, она почувствовала, как внутри растет отчаяние: он был более мягок с дедом, чем с ней.
      – Он поправится, – успокоил ее Уилл.
      – Спасибо тебе, – снова сказала Сара. – Спасибо тебе за все.
      – Не за что.
      – У тебя синие губы.
      Он кивнул, и дрожь прокатилась по телу.
      Сара взяла попону и, стоя на носочках, накинула ее на плечи Уилла, поверх той, которую набросил на него Джордж. Уилл улыбнулся, кивнув головой. Сара потянулась за третьей попоной и набросила ее поверх других.
      – Так лучше? – спросила она.
      – Гораздо.
      Его волосы были все еще влажными. Сара пошла в прачечную и вернулась, неся несколько полотенец. Ей пришлось встать очень близко к нему, они почти соприкасались телами и смотрели друг другу в глаза.
      – Привет, – шепнул он.
      – Привет, Уилл.
      Все происходило как бы вдали от остальных. Ее отец, Сьюзан и тетя Бэсс суетились вокруг Майка, растирая ему все тело. Сара посмотрела на них, но Уилл взял ее за руки, и она выронила полотенце.
      – У тебя синяк под глазом, – сказала она.
      – Придется тебе поискать другого парня.
      Сара попыталась улыбнуться, но Уилл сжал ее руки еще сильнее. Теперь она чувствовала его теплое дыхание на своем лбу. Он бросился в ледяную воду, чтобы спасти ее сына, но сейчас она была единственной, кто нуждался в спасении. Она слышала, как отец выдал какую-то шутку и Майк рассмеялся. Ее глаза наполнились слезами. Уилл обнял ее и прижал к себе. Шерсть царапала ее щеку. Эти попоны предназначались для пикников, поездок на лодке, наблюдения за звездами. Сколько раз она лежала на них с Майком, когда он был ребенком?
      Воспоминания были такими приятными и сильными, что Сара вдруг расплакалась. Уилл держал ее в своих объятиях, а она вспоминала детство мальчика, которого чуть не потеряла. Голос его звучал все тверже, но он обращался не к ней, и это заставило Сару почувствовать, что сыну все равно, здесь она или нет.
      Когда опасность миновала, Майка перенесли наверх. Уилл ведь прошел медицинскую подготовку, когда был спасателем, и все были уверены, что мальчик поправится. Бэсс наконец-то добилась своего: она уложила мужчин в постель и укрыла их пуховыми одеялами.
      Уилл лежал на спине, и волны дрожи пробегали по его телу.
      – Папа, твое тело трясется, как у сумасшедшего, – обеспокоенно сказала Сьюзан, нахмурившись.
      – Так я согреваюсь, – ответил он, чувствуя, как еще одна волна дрожи пробежала по спине.
      – Ты сильно замерз? – Он только покачал головой. – А Майк?
      – Нет. – Мы были под водой меньше трех минут. Когда температура станет нормальной, мы поправимся. Сходи, проведай его.
      Она колебалась. Уилл чувствовал себя виноватым, что прогоняет дочь, но позади нее в дверях стояла Сара и загадочно улыбалась.
      – Загляни к Майку, – сказала она, выступая вперед. – Он будет рад тебя увидеть.
      – Привет, Сара, – смутилась Сьюзан. – Ты когда-нибудь простишь меня?
      – За что?
      – За то, что заманила Майка к пруду. За то, что стояла в безопасном месте, когда он провалился. За эту глупую идею с веткой. Я не знаю.
      Сара покачала головой.
      – Это не твоя вина, что Майк провалился под лед. А ветка была не такой уж глупой идеей.
      Сноу неуверенно посмотрела на нее.
      – Счастье, что с ним все в порядке.
      – Пойди посмотри, как он, – настаивала Сара.
      Поцеловав отца, Сьюзан немного помедлила, поцеловала Сару и затем ушла.
      – Ну что ж, это было приятно, – улыбнулась Сара.
      Уилл немного подождал, пока пройдет еще одна волна дрожи.
      – Что именно? – спросил он.
      – Этот поцелуй.
      Он был наполовину одет, лежа под одеялом, и ему приходилось бороться с тем, чтобы не схватить ее и потом целовать всю ночь.
      – Мне приходилось угрожать Майку, чтобы он подошел и поцеловал меня, или подкупать его. И подумать только, ничего не срабатывало! Но сейчас я так счастлива!
      – Я знаю, – он коснулся ее руки.
      – Ты ведь спас ему жизнь.
      Уилл улыбнулся, поглаживая ее по ладони.
      – Тебе приходилось прежде нырять в ледяную воду?
      – Однажды, из Мартаз-Вайнярд, – сказал он.
      – Ты герой.
      – Я не герой. Я старый морской волк. У меня не было выбора, я не мог поступить иначе. – И он подумал: «На этот раз я смог…»
      Вытаскивая Майка из воды, он знал, что мальчик будет жить. Парень боролся с ним не на жизнь, а на смерть, отчаянно колотил его, как все тонущие люди. Волоча его к берегу, Уилл думал о Фрэде. И сейчас, лежа в мягкой, теплой кровати, он закрыл глаза и увидел своего сына.
      Сара дышала на его руки, ее горячее дыхание доставляло его пальцам боль. Уилл чувствовал, что только одна она может спасти его. Всего лишь несколько часов назад он сидел на поваленном дереве, целуя ее, и она отвечала ему. Его тело тряслось от боли, возвращаясь к нормальному состоянию, а сердце, как насос, перекачивало тепло к замерзшим членам. Уилл Берк знал, что его сердце всегда работало хорошо, даже в критических ситуациях. Но сейчас оно билось так, как никогда прежде.
      – Я чувствую себя совсем разбитой. – Глаза Сары вновь наполнились слезами.
      – Почему?
      – Майк не хочет, чтобы я была рядом. Отец уже больше часа сидит в кресле и рассказывает ему о ките. Майк слушает, как будто не может наслушаться.
      – Не расстраивайся, Сара.
      – Я померила ему температуру, и он даже не взглянул на меня.
      – Парни не любят, когда их матери измеряют им температуру…
      – Он слушает деда, как будто это замечательная детская сказка, которую он никогда не слышал прежде.
      – О ките?
      – О ките, которого мы видели. Отец знает кучу преданий об острове. Старик и море. – Она шмыгнула носом.
      – Ты послала туда Сноу, чтобы он ушел? – спросил Уилл.
      – Нет. – Сара улыбнулась. – Я знаю, что Майку будет приятно увидеть ее. Он все время поглядывал на дверь.
      – Ей, вероятно, тоже понравятся истории о ките.
      – Думаю, отец уже рассказывает о селедке. Как селедки ходят в стаях, как они дружат, кто ест их, что они едят, как киты едят планктон вместо селедки. – Сара вздохнула.
      – Парень просто в растерянности, – сказал Уилл.
      – В растерянности? Откуда ты знаешь?
      – Поверь мне. Парни с характером просто так не проваливаются под лед. Майк хотел, чтобы его спасли. Чтобы я спас его. Он упрямый и теперь не знает, как себя вести.
      Сара улыбнулась. Уилл неожиданно успокоил ее.
      – С характером? – спросила она.
      – Да, – сказал Уилл. – В противоположность тряпке. У мачо всегда есть характер.
      – У тебя тоже есть характер. – И она улыбнулась.
      – Ты так думаешь? – спросил Уилл.
      Сердце оглушительно стучало. Во рту пересохло.
      – О, да, – сказала Сара, наклонившись, чтобы поцеловать его в губы.
      Но он прижал ее к себе, чувствуя ее тепло на своей груди. Он лежал неподвижно, но внутри все клокотало.
      Меньше чем через пять минут после того, как Сьюзан пришла в комнату Майка, Джордж встал и вышел.
      – Почему он так быстро ушел? – спросила Сноу.
      – Думаю, у него дела, – ответил Майк.
      – Наверняка он много знает о селедке.
      Сьюзан видела, как сильно он любит своего деда. Эта любовь читалась в его глазах, в том, как слушал он Джорджа, не перебивая, в том, как он нарушил свою сдержанность, которую выказывал при Саре.
      – Теперь ты в моей власти, – сказала Сьюзан, садясь к нему на кровать.
      – Да?
      – Я собираюсь помучить тебя.
      – Как это?
      У нее не было ответа. Просто она была счастлива, что сидит рядом с ним, наблюдая, как кровь приливает к его щекам, чувствуя, как его ноги двигаются под одеялом. Коты бродили вокруг, намереваясь забраться на одеяло между его левым коленом и животом.
      – Ты испугался? – спросила она.
      – Нет.
      – Ты думал о том, как выбраться?
      – Да, – он помедлил, – может быть, не в последнюю минуту. Но твой отец был действительно на высоте. Пилот, ныряльщик в ледяной воде… что еще он умеет делать?
      – Он мог бы стать секретным агентом, – рассмеялась Сьюзан, хотя не была уверена, что это было правдой. – Если бы не ушел из военно-морского флота.
      – А почему он ушел? У него полно качеств, подходящих для Джеймса Бонда?
      – Это из-за Фрэда.
      – Я все время хотел спросить тебя, кто такой Фрэд, – сказал Майк. – Ты упомянула его имя во время молитвы в День благодарения.
      – Это мой брат, он утонул. Я была с ним, когда это случилось.
      – Прости.
      – Мы все были вместе.
      – Было холодно, как сегодня?
      – Нет, это случилось не зимой, – ответила Сьюзан, восстанавливая в памяти тот день.
      Золотое небо бабьего лета, яркий сентябрьский день недалеко от гавани Нью-порта. И шторм, налетевший на них…
      – Он не умел плавать?
      – Он был прекрасным пловцом, – сказала Сьюзан.
      Она вспомнила, как ее брат учил ее держаться на воде, показывал, как делать удар ножницами.
      – Что же произошло?
      – Мы были на яхте, мои родители, Фрэд и я. Шторм усилился, но отец позволил брату управлять штурвалом. Он был почти твоего возраста. Довольно сильный, чтобы справиться, понимаешь?
      – Да.
      – Но вдруг налетел такой порыв ветра, что мы перевернулись.
      – Черт! – Майк вздрогнул, как будто представил, что произошло потом.
      – Наперерез нам плыло бревно, и все, кроме Фрэда, нырнули. Бревно ударило его прямо в голову, и он начал тонуть.
      – Ужасно! – Он протянул свою руку поверх одеяла, чтобы дотронуться до руки Сьюзан.
      Она давно ждала такого прикосновения, но ей показалось, что если оно произойдет в середине рассказа о Фрэде, то это будет неправильным. Поэтому Сьюзан сжала ладонь в кулак и отодвинула руку.
      – Мой отец нырнул за ним, как за тобой. Он плыл и плыл, а мама и я стояли, пытаясь увидеть, где Фрэд ушел под воду, но не смогли. Два дня спустя его… подняли. Мой отец чуть не умер, – сказала Сьюзан пустым голосом. Она все еще слышала, как он плакал за закрытой дверью своего кабинета, когда они пришли сказать ему, что нашли Фрэда. Ты можешь себе представить, что это значило для него, спасателя военно-морского флота.
      – Да уж, – сказал Майк, представляя себе эту картину.
      – Поэтому для него так важно было вытащить тебя сегодня.
      – Фрэд Берк, – произнес Майк его полное имя.
      Сьюзан вытерла слезы и кивнула, положив свою руку в руку Майка.
      – Фрэд Берк, – повторила она.
      – Я запомню его.
      – Но как же твоя мама была испугана, Майк!
      – Да, конечно. – Он помедлил, затем откашлялся: – Я очень благодарен твоему отцу.
      – Я думаю, тебе следует вернуться, – тихо сказала Сьюзан.
      Майк не ответил. Он закрыл глаза, как будто задумавшись о чем-то. Желая поцеловать его, Сьюзан лишь пристально посмотрела на него. Его губы больше не были синего цвета, а щеки порозовели. Она сжала его уже теплую руку, и он ответил на это пожатие.
      Сара сидела рядом с Уиллом, пока тот не заснул. Она разглядывала его, боясь шелохнуться: он выглядел таким умиротворенным! Его седеющие волосы слегка вились около ушей и шеи. Она хотела прикоснуться к нему, поцеловать его, но боялась разбудить.
      Как отблагодарить человека, который спас ее сына? Какие слова она должна сказать ему и сколько раз повторить их? Она была уверена: Майк утонул бы, если бы Уилл не прыгнул в воду вслед за ним. Это не было похоже на предрождественские дни в Бостоне, когда он пришел бы домой в любом случае. Это действительно был случай, когда один человек спасает жизнь другого.
      Сара огляделась. Когда-то ее мать спала в этой комнате. После того, как заболела, и ее кашель стал будить отца по ночам. Сара помнила, как сидела на этом же самом месте, держа мать за руку. Обои были те же самые, но совсем выцветшие: бледно-голубые с узором старомодных роз. На высоком сундуке из красного дерева стоял свадебный портрет матери в позолоченной рамке.
      Осторожно поднявшись, чтобы не побеспокоить Уилла, Сара подошла к фотографии. Рамка была довольно дешевой для такой прекрасной фотографии, но отец всегда заставлял мать покупать вещи в дешевых магазинах во время путешествий на материк. Сара вглядывалась в лицо матери. У Роуз Талбот вся жизнь была в глазах. Высокая и стройная, ее свадебное платье ниспадало до пола, темные волосы были спрятаны под кружевную вуаль, она держала маленький букет островных цветов. Она выглядела как живая, будто смотрела с любовью на свою повзрослевшую дочь. Часто в больнице, во время собственной болезни, Сара разговаривала с матерью, прося у нее силы, представляя, что та сидит рядом с ней. Когда Саре становилось легче, она знала, как счастлива была бы ее мама.
      Роуз никогда не видела своего внука, и Сара всегда жалела об этом.
      – Ты бы любила его, мам, – прошептала Сара. – Я думала, что потеряю его сегодня.
      Она закрыла глаза, прижимая портрет к груди. Это было невероятно, но она чувствовала, как любовь матери наполняет ее, будто та стоит здесь и обнимает свою дочь. Она хотела, чтобы ее мать узнала, что сделал Уилл, а главное – что она влюбилась.
      – Это действительно случилось, – прошептала Сара портрету.
      Она посмотрела на спящего Уилла и почувствовала себя еще сильнее: ей тридцать семь, она здорова и влюблена в этого человека. Эмоции переполняли ее. Вытерев пыль с портрета, она осторожно поставила его обратно и подошла к окну, глядя, как темнота опускается на бухту.
      Снегопад закончился, и ночь была полна очарования. Звезды мерцали, и Сара подумала, что где-то среди них светится созвездие Кита. Она вспомнила кита, которого они видели в бухте. Вытирая слезы, она перевела взгляд от Уилла к портрету матери. Люди всегда заботятся о тех, кого любят.
      Сара задернула старые шторы, чтобы холодный воздух ночи не проник в комнату. Она хотела уберечь Уилла от простуды. Если он проснется, она, наверное, возьмет его за руки, посмотрит ему в глаза и скажет все, что у нее на душе. Но он спал, и его дыхание было ровным.
      – Я люблю тебя.
      Уилл не пошевелился. На худом и угловатом лице мелькали тени. Под белым стеганым одеялом его тело было огромным и неподвижным. Сев рядом с ним, Сара смотрела, как он спит.

      На следующее утро, когда Уилл проснулся, Сара еще спала в кресле-качалке, опустив подбородок на грудь, укрытая небольшим одеялом. Уилл пошевелился под одеялом, наблюдая за ней. Больше всего на свете ему хотелось позвать ее, хотелось, чтобы она подошла к нему. Он чувствовал себя как безумец, влюбленный, полный страстей, которых давно не испытывал.
      – Доброе утро, – тихо сказал он.
      – Что? – спросила Сара, мгновенно проснувшись.
      Поднявшись на локтях, Уилл пристально посмотрел на нее. Что бы она подумала, если бы он встал с кровати, подошел к креслу, наклонился и поцеловал ее, как прошлой ночью? Пуховое одеяло сделало свое дело: он полностью согрелся.
      – Ты всю ночь спала в этом кресле? – спросил он.
      – М-м-м, – сказала она, потирая глаза. – Думаю, да.
      – Наверное, не очень удобно. Шея не затекла?
      Она прогнулась в спине, пожала плечами. Не дожидаясь ответа, Уилл встал с постели и, подойдя к ней, поцеловал в макушку. В комнате было холоднее, чем он думал, когда лежал под одеялом. Он помассировал ей шею и плечи, и она прильнула к его руке.
      – Так гораздо лучше, спасибо.
      – Прошлой ночью мне снилось… – начал он, пытаясь что-то вспомнить.
      Сара молчала, ожидая, что он скажет дальше, и тихонько раскачивалась в кресле. Уилл вспомнил: чувства страха и любви, полеты над водой, мальчики, играющие на дне замерзшего пруда, он и Сара, обнимавшие друг друга.
      – Так что тебе снилось? – наконец спросила она.
      – Ты, – ответил он просто.
      – И мне тоже, – улыбнулась она, – снился ты.
      Уилл хотел сказать еще многое, но не мог подобрать правильные слова. Он боролся сам с собой, так как хотел поднять Сару на руки и отнести ее в кровать. И еще он хотел вместе с ней выйти на улицу и встретить восход солнца, как в День благодарения.
      Кресло-качалка заскрипела на старых дощатых полах. Уилл сплел свои пальцы с ее и поцеловал тыльную сторону ладони. Он не осмеливался признаться даже себе, что влюблен в Сару.
      Все позавтракали за кухонным столом, затем каждый занялся своим делом. Уилл и Джордж поехали ни джипе посмотреть, не причинил ли шторм вреда самолету. Майк отправился в сарай, и немного погодя Сара пошла вслед за ним. Услышав, что тетушка Бэсс в своей мастерской, Сьюзан тихонько постучалась к ней.
      – Входи, дорогая, – сказала Бэсс, сидя за огромной черной швейной машиной и сдвинув очки на кончик носа. Она была одета в шерстяное платье цвета вишни, поверх которого была накинута шаль темно-серого цвета.
      – Я не помешаю? – спросила Сьюзан.
      – Нет, нисколько. Ты что-то хотела?
      – Я думаю, нам нужно устроить вечеринку! – выпалила Сьюзан.
      – Вечеринку?
      – Да, это наш последний день здесь, и у нас есть что отпраздновать. Майк спасен, и…
      – Я тоже об этом думала, – улыбнулась Бэсс, оторвавшись от своей работы. – Я пошлю за лобстерами к Хиллеру Кроуфорду, и я уже приготовила все для пирога, осталось поставить его в печь. Я обожаю вечеринки, но мы никогда не устраивали их здесь.
      – Хорошо. Значит, она будет, – сказала Сноу, кивая, как опытный организатор вечеринок. – Ну, не буду вам мешать.
      – Пожалуйста, останься, – попросила Бэсс. – Я заканчиваю еще одно одеяло для Сары, которое она возьмет с собой. Можно сэкономить на расходах за провоз на пароходе, правда? Просто отодвинь эти журналы в сторону и садись у окна. Столкни этого котенка.
      – Хорошо, – сказала Сноу и, осторожно подняв спящего кота, положила его к себе на колени.
      Она наблюдала, как Бэсс разглаживает белое поле, ее пальцы ловко распределяли пух, и она так быстро строчила, что Сьюзан едва успевала следить за ее движениями.
      – Ты видела магазин Сары?
      – Да. А вы?
      – Только в Бостоне, много лет назад. Я никогда не была у нее в Форт-Кромвеле.
      – У нее замечательный магазин, – сказала Сьюзан. – Похожий на английские.
      – Я люблю Англию, – кивнула Бэсс. – Артур возил меня туда однажды, и мы были в Лондоне и в Стоунхендже… Это было великолепно.
      – Счастливая, – вздохнула Сьюзан. – Может быть, однажды вы опять туда поедете.
      – Я не люблю надолго уезжать с острова, – сказала Бэсс, слегка нажимая на ножной привод швейной машины.
      Внимательно посмотрев на свою работу, она увидела, что выехала за строчку. Она остановилась, сняла очки с носа. Они болтались у нее на цепочке, пока она доставала меленький поднос со шпульками.
      – Позвольте мне. – Сьюзан подхватила поднос.
      – Спасибо, – сказала Бэсс, выбирая маленькую металлическую шпульку с белой ниткой. – Хорошо, что ты и твой отец погостили у нас с Сарой. Особенно если учесть, что произошло вчера… Мы бы потеряли Майка, если бы не Уилл.
      – Да, это так.
      – Думаю, Сара хочет забрать его домой.
      – Не знаю, – пожала плечами Сьюзан, понимая, что тетушка Бэсс хочет вытянуть из нее что-нибудь.
      – Нам, конечно, нравится, что он живет здесь.
      Девочка почувствовала себя виноватой, потому что ей ужасно хотелось, чтобы Майк улетел с ними. Больше всего, конечно, из-за Сары, но еще и потому, что тогда они смогут встречаться.
      – Мы всегда смеемся, когда собираемся вместе.
      – Правда? – спросила Сьюзан.
      Она еще ни разу не слышала, чтобы Майк шутил. Он вообще говорил очень мало.
      – Он мальчик с острова, как и его отец.
      – Его отец? – Сьюзан распирало любопытство, с тех пор как Майк упомянул о своем отце позавчера.
      – Мне, наверное, не следовало упоминать о нем. Мы не очень жалуем Зика Лоринга, – сказала Бэсс, сосредоточившись на вдевании нитки в иголку.
      Она лизнула кончик нитки, закрутила его, затем нагнулась над лапкой машинки так, что ее щека коснулась одеяла, которое она шила.
      – Вам помочь?
      – Такая же заботливая, как и Майк, – улыбнулась Бэсс, отодвинувшись.
      Сьюзан быстро заправила нитку в ушко иголки с первой попытки: у нее всегда это получалось легко. Однажды она даже вдела нитку с закрытыми глазами.
      – Прекрасно, – сказала Бэсс, закладывая шпульку в маленькую серебряную коробочку.
      – Вы не любите отца Майка? – Сьюзан спросила тихим голосом, очень мягко, не желая нервировать тетушку Бэсс.
      – Да, но не потому, что он отец Майка. А из-за того, что он плохо поступил с Сарой. Бросил ее у алтаря.
      Сьюзан открыла рот от удивления:
      – Не может быть!
      – Да, – сказала Бэсс, поджав губы. – В день свадьбы, вернее, в тот, что должен был быть ее днем свадьбы. Она была беременна, никто из нас не знал об этом тогда. Я сама шила ей платье.
      – Она надела его, и он сразу же…
      – И больше никогда не показывался. – Бэсс покачала головой.
      – Это ужасно…
      – Сара была чудесной девочкой. Такой яркой, счастливой и доброй. Действительно необычный ребенок. Она потеряла мать в раннем возрасте и всегда заботилась о своем отце все эти годы. Затем она уехала в колледж в Бостон. Это был шанс начать настоящую жизнь, и что, ты думаешь, произошло?
      – Что?
      – Она приехала домой на каникулы и влюбилась в самого отъявленного смутьяна на острове.
      – Зика Лоринга.
      – Верно.
      – Если он был таким непутевым, почему Сара полюбила его?
      – Он был красивым и ужасно забавным. Сара приводила его сюда, и он заставлял нас смеяться часами над его историями. Но все имеет свой предел. Сара могла бы понравиться любому парню в Бостоне. Но я думаю, она выбрала Зика, потому что он был с острова. Это ее родина.
      – Она была беременна, и вы шили ей платье, и он бросил ее… А где должна была быть свадьба? В Бостоне?
      – Нет, дорогая. Прямо здесь. В церкви на острове.
      Сьюзан снова открыла рот от удивления. Такая ужасная история произошла прямо здесь, на этом романтическом острове! Гораздо великолепнее, чем Йоркшир, более мистический, чем Стоунхендж, ей понравился этот остров больше, чем до сих пор нравилась Англия.
      – Мы видели эту церковь, когда гуляли, – сказала Сьюзан.
      – Она в другой части острова, дорогая. Нужно идти на восток через вересковую пустошь. Крошечная маленькая церковь, стоящая фасадом к Атлантическому океану, – только он отделяет прихожан этой церкви от Франции.
      – Мне бы хотелось на нее посмотреть.
      – Довольно милое местечко, – промолвила Бэсс, взбивая одеяло, и кошка выпрыгнула из-под него.
      – Зик до сих пор живет на острове?
      – Нет, он умер. Врезался на машине в дерево в то самое лето, когда должен был жениться на Саре, с одной из отдыхающих девчонок с верхней части острова. Оба погибли на месте. Зик никогда не видел своего сына.
      – Бедные Сара и Майк.
      – Он похоронен во дворе церкви. Как его родители и мать Сары, и все другие жители острова. Там, где будет похоронен Джордж, когда придет его время. Меня похоронят рядом с Артуром на Род-Айленде, хотя иногда мне хочется перезахоронить его здесь.
      – Я вас понимаю, – сказала Сьюзан. – Мне нравится здесь.
      – А мне нравится, что ты с нами.
      – Но мы завтра уезжаем.
      – Слишком быстро, слишком быстро.
      – Мне хотелось бы остаться.
      – Мне тоже, – сказала Бэсс. – И Джорджу… Нам придется приходить в себя целую неделю, после того как вы улетите. Он опять начнет хворать. Ты не представляешь, что значит для него Сара. Он очень любит ее, хотя и не показывает этого. И если она заберет Майка с собой…
      Бэсс дернула плечами, пристально глядя сквозь заснеженное окно на бесконечно белые поля. Ее морщинистые старые руки разглаживали белоснежное одеяло, которое напоминало уличный пейзаж. Сноу подумала о белом свадебном платье, которое было немного старше, чем Майк, и ей стало интересно, наденет ли Сара его когда-нибудь снова.
      – Хорошо, что сегодня будет вечеринка, – сказала Бэсс. – Хотя грустно думать о том, что вы завтра уезжаете.
      – Но даже если мы уедем… – Сьюзан хотела, чтобы они остались на острове навсегда.
      Сара сидела на высоком ящике, наблюдая, как Майк разбирает по частям мотор от старой лодки для ловли омаров. Он установил печку в одном из сараев, и теперь там было очень тепло. Сара откинулась назад, пытаясь устроиться поудобнее. Уилл помассировал ей шею, но ничто в мире не заставило бы ее сказать, что это бесполезно и что на самом деле у нее болит поясница. Боль от крестца распространялась дальше в ноги.
      Пояс обшивки лодки занимал практически все место. Одетый в голубые рабочие штаны военно-морского флота, Майк был в машинном масле с головы до ног. Хмуря брови во время работы, он сильно напоминал Саре его отца, и то, что она видела Зика в своем сыне, совершенно не радовало ее.
      – Ты уверен, что достаточно тепло одет? – спросила Сара.
      – Мам…
      – Извини, но не каждый день мой сын проваливается под лед. Ты можешь схватить простуду.
      – А как насчет Уилла? Ты не беспокоишься о нем?
      – Он… – Сара замолчала.
      Стоит ли говорить об Уилле? Разговор прервался, но Майк, казалось, этого не заметил.
      Он был хорошим механиком, и ему нравилось возиться с моторами. Он был очень расстроен, когда его уволили из «Фон Фрелих Пресижн». По версии Майка, его поймали с другим механиком, когда они хотели попробовать марихуану. Он сказал, что ему не понравилось и он больше никогда не будет курить ее. Сара поверила ему. Она одобряла не все, что делал сын, но верила, что он честно рассказывает ей об этом.
      – Ты скучаешь по работе с гоночными машинами? – спросила Сара.
      – Нет. Они ненастоящие.
      – Почему?
      – Игрушки для богатых мальчиков, – ответил Майк.
      Сара спрятала улыбку, хотя всегда гордилась, что ее мальчик реалист. Все ребята из школы завидовали тому, что он работал по субботам с машинами, о которых большинство мужчин могли только мечтать.
      – Ты скорее будешь заниматься старой лодкой для ловли омаров?
      – Конечно.
      – Как твой отец.
      Майк кивнул, ничего не ответив, но пристально посмотрел на мать. Убирая волосы с глаз, он оставил черную полосу на лбу. Зная, что она не любит говорить о Зике, он просто ждал.
      – Ты из-за него сюда приехал? – задала она, наконец, вопрос, который давно мучил ее.
      Майк лишь пожал плечами, но она уже не хотели отступать:
      – Все последнее время я думаю о том, что ты ненавидишь меня…
      Сердце оглушительно стучало, как вчера, когда он погибал на дне пруда.
      Сын раздраженно вздохнули, взяв гаечный ключ, стукнул им по подносу с зажимными гайками. Согнувшись, он стал собирать гайки правой рукой и складывать их в левую руку, как в чашку. Его руки были грязными и казались Саре очень большими. Она хотела уже отказаться от тех слов, которые только что произнесла, и почувствовала, что ее глаза наполняются слезами.
      – Майк? – взмолилась она.
      – Я не испытываю ненависти к тебе, мам.
      – Почему же ты сбежал?
      – Я не убегал!
      – Ты бросил школу, оставил работу, взял рюкзак и ушел из дома, чтобы путешествовать автостопом. Ты не помнишь, как я нашла тебя на шоссе? Ты поднял руку и…
      – Я не убегал. – Он смотрел ей пристально в глаза.
      – А что же ты сделал?
      – Я добирался сюда.
      Идти куда-то – это не убегать откуда-то… Сара наконец поняла разницу. Сидя на ящике, она подтянула колени к груди, пытаясь согреться. Несмотря на работающую печку, ее бил озноб.
      – Из-за отца?
      – Он мертв, – сказал Майк. – Почему только из-за него?
      – Чтобы узнать о нем все?
      – Может быть…
      – Мне понятно твое желание узнать о нем побольше, я ведь никогда много не говорила о нем.
      – И я узнал, но это должна была сделать ты.
      Сара кивнула. Ей потребовались силы, чтобы перестать думать о Уилле, ведь Эзекил Лоринг был для нее солнцем, луной, звездами в течение ста дней. Она подсчитала однажды, что столько прошло со дня их первого свидания весной, когда она училась на первом курсе, до того дня, когда он случайно въехал в дуб на Бердсонг-роуд.
      – Зик мог починить все что угодно. Этим ты похож на него. Он был забавный, грубый и находчивый. Он был красивым парнем, красавчиком, как ты.
      – Мам…
      – Мы знали друг друга до этого целую вечность, но однажды встретились вечером в апреле. У меня были каникулы, и я прогуливалась около бухты. Было время растущей луны, и я смотрела на нее. Помню, как услышала звук мотора, это был Зик на своем мотоцикле. Он остановился, и я села к нему. Вот так. Он катал меня по всему острову, и мы смотрели на луну… Ты нашел его хижину? В низине, в пятидесяти акрах или около того от фермы его родителей? Я показывала ее тебе однажды, когда ты был маленький.
      – Я помню, – сухо сказал Майк, пытаясь не выдать своего волнения. Это маленькая рыбацкая лачуга, сейчас она заброшена. Внутри растут сорняки, и плющ оплел окна снаружи.
      – Правда? – спросила Сара, удивившись тем, что ей стало грустно от этой новости. – Мне нравилось жить там. Мы привели ее в порядок. Я сшила белые шторы на машинке тети Бэсс, и мы разбили там сад. Зик нашел большой полый камень, и мы использовали его как купальню для птиц.
      – Здорово! – не выдержал Майк.
      Ему всегда нравилось наблюдать за птицами, и теперь, возможно, его осенило, что этим он походил на своего отца.
      – Мы любили друг друга, Майк, – просто сказала Сара. – Мы ссорились как сумасшедшие, но мы хотели быть вместе. Однажды мы почти расстались. Я убежала из дома, но забыла там свой белый свитер. Когда я вернулась, Зика не было. Но он положил мой свитер рядом со своей кожаной курткой, как будто сидели два человека на небольшом диванчике, и рукав его куртки лежал на моем свитере.
      – Он хотел, чтобы ты осталась.
      Сара грустно улыбнулась, потому что это была еще не вся история.
      – И мы бы там жили, когда я родился?
      – Я хотела, чтобы он поехал со мной в Бостон, – продолжила Сара. – Я открыла там магазин, ты знаешь, но его это вообще не волновало. Ему нравилось здесь. Думаю, поэтому все случилось так, как случилось. – Она говорила спокойно, стараясь смягчить для своего сына потрясение от рассказанного.
      Она хотела взять с собой своего охотника за омарами и устроить его жизнь. Она вспомнила все планы и мечты: ее для него. Он был красив и умен; он мог бы пойти учиться в колледж, возможно, в бизнес-школу. Поскольку ему сопутствовала удача во всем, за что бы он ни брался, они могли бы купить домик в Бикон-хилле, коттедж на мысе Доброй Надежды, рыбачью плоскодонную лодку для детей, лицензию на отлов омаров в местах отдыха.
      – Значит, он хотел остаться здесь, – как бы подытожил Майк, – вместо того, чтобы переехать в Бостон?
      – Вместо того, чтобы жениться на мне.
      – Не понимаю…
      – Мы были слишком молоды, сынок, чтобы жениться, но мы уже ждали твоего появления.
      – Так он знал обо мне? – воскликнул Майк.
      Хотел ли он услышать ответ? Что Зик знал о том, что станет отцом, и все равно оставил их? Сара никогда не говорила ему об этом, но теперь она не могла лгать.
      – То, что я была беременна, – да. Но он не знал о тебе, дорогой. Он не знал, что у него будет Майкл Талбот.
      – Все равно!
      – Если бы он узнал тебя, все было бы по-другому. – Сара попыталась смягчить причиненную сыну боль.
      Но она не сомневалась, что любой ребенок, каким бы замечательным он ни был, не мог заставить Зика остаться.
      – Жизнь была бы лучше, если бы он был с нами, – сказал Майк. – Мы были бы счастливы, живя все вместе.
      – К сожалению, этого не произошло, – горько усмехнулась Сара. – У твоего отца были другие планы.
      – Это ты хотела покинуть остров!
      – Он не остался бы со мной в любом случае, Майк. Он не был готов к женитьбе.
      – И мы не можем ни о чем спросить его, потому что он умер. Я видел его могилу…
      Плечи сына были такими жесткими, а голос таким резким! Он повис на моторе, как будто хотел разрушить его. Боль пронзила ее спину, заставив вздрогнуть.
      – Сожалею, дорогой, – тихо сказала Сара.
      Ведь она никогда не водила Майка туда, где был похоронен Зик.
      – Во дворе церкви… Ты ходила к нему?
      – Да. – Она старалась, чтобы ее голос звучал ровно.
      – Ты тоже будешь там похоронена?
      – Конечно. – Она видела, как расстроен Майк.
      – Мам, – хрипло сказал он, роняя из рук гаечный ключ, – почему ты заболела?
      Сара встала и обошла вокруг старой разбитой лодки, зная, что Майк плачет, стараясь это скрыть.
      – Майк, – прошептала она, обнимая его.
      – Тебе сейчас лучше? – спросил он сквозь слезы, уткнувшись ей в плечо. – Дед сказал, что ты все еще больна.
      – Конечно, лучше! Посмотри на меня!
      – Это ничего не значит. Ты всегда выглядишь прекрасно.
      Сара не ответила. Он не видел ее после операции – изнурительной процедуры, которая подорвала ей спину, изуродовала голову. Он не был с ней рядом во время облучения и химиотерапии. Майк уехал сразу после того, как ей поставили диагноз, диагноз, который заставил ее лететь в Париж и обратно, который обрекал ее на смерть в течение десяти недель. Конечно, она знала, что он переживает за нее, но до этого момента не осознавала, насколько сильно. Ему было шестнадцать, и если бы Сара умерла, он остался бы круглой сиротой.
      – Посмотри на меня, сын!
      Он заморгал, пытаясь избежать ее взгляда. На его щеках смешались следы от слез и масла, а в глазах было то болезненное выражение, которое она помнила со времен его детства, и которое выражало самую глубокую печаль.
      – Видишь, я теперь платиновая блондинка, – улыбнулась Сара.
      – Ты что, шутишь? – взорвался он.
      – Нет, Майк! Я только… – «Только пытаюсь не думать о своей смерти», – не решилась закончить она.
      – Ты совсем меня не знаешь! И никогда не знала! Ты думаешь, что, принося мне индейку, заменяешь мне отца, а шутя о своей прическе, заставишь меня забыть о том, что у тебя рак?!
      Сара растерялась:
      – Я не…
      – Говори, что хочешь, но ты… Ты… – Он не мог совладать с собой.
      – Я хочу лишь прояснить все до конца, – сказала, наконец, она. – Я хочу, чтобы наши отношения наладились, чтобы ты вернулся домой, закончил школу и устроил свое будущее. Если бы ты знал, как сильно…
      – Я останусь здесь, мам, – перебил ее Майк.
      Может, она совершает ту же ошибку, что и тогда с его отцом? Мечтая о его будущем, планируя то, что нравится ей, а не ему? Сара не хотела в это поверить. Да, у Майка такая же сильная воля, как и у его отца, но ответственность за него несет она. Он ее сын, и ему только семнадцать.
      – Пожалуйста, прошу тебя, обдумай все как следует, – сказала она, стараясь унять боль.
      Ей хотелось кричать и выть, схватить его за плечи, вразумить его, но она собрала всю свою волю, чтобы голос не выдал ее и звучал спокойно.
      – Я остаюсь, – повторил он.

      Джордж Талбот наблюдал, как Уилл Берк сметает снег со своего самолета тем же самым способом, как некоторые парни чистят свои автомобили с кузовом, и знал, что смотрит на мужчину, который пришелся ему по сердцу. Настоящий мужчина, делает все как должно. Не извиняется и идет напрямик.
      Уилл любил свою машину. Он смел снег от носа до хвоста самолета, расчистил его лопатой вокруг крыльев, развязал чехлы и откатил самолет назад так, чтобы Джордж мог подготовить взлетную полосу. Затем Уилл проверил двигатель и винты, тщательно исследовал днище самолета.
      – У тебя хороший самолет, – похвалил Джордж.
      – Спасибо, сэр.
      – Полеты – твое хобби?
      – Это моя работа. Я владею маленькой авиакомпанией в Форт-Кромвеле. Главным образом корпоративные заказы. В долину около Уилсонии переезжают многие большие компании.
      Джордж кивнул, зажег трубку и закурил. Его ревматизм обострялся при холодной погоде, и ничто, за исключением хорошей трубки, не могло успокоить боль в суставах.
      – Счастливчик, тебе платят за то, чем тебе нравится заниматься. Было время, когда и я проводил много времени в воздухе.
      – Над Европой?
      – Да. У меня было сорок два боевых вылета. Кельн, Дрезден, Нормандия.
      – Сорок два – это много.
      Джордж никогда ни с кем не говорил о войне. Роуз была единственной. Она могла слушать его часами, в любое время, когда ему хотелось что-то вспомнить. Расчищая самолет с молодым офицером военно-морских сил, Джордж вдруг почувствовал, что с удовольствием расскажет ему обо всем.
      – Нам нужно было скинуть много бомб. Они накачивали нас кофе и рассказами о красных и посылали в воздух. Как только мы возвращались, нас отсылали снова.
      – Вас сбивали когда-нибудь?
      Джордж кивнул:
      – Над Эльзасом. Прыгнул с парашютом и приземлился на дерево. Но обошлось.
      – Вы потеряли друзей, – сказал Уилл. Это было утверждение, а не вопрос. Как солдат, он знал: даже если это случилось не с вами, вы знали кого-то, кто погиб на войне. Ваш лучший друг, напарник, ваш пилот, ваш врач убиты в бою.
      – Мой первый экипаж, – ответил Джордж. – Мы обучались вместе целый год, выполнили десять боевых вылетов, когда прилетели в Англию. Затем по какой-то безумной причине меня перевели на должность штурмана-бомбардира в ведущем самолете.
      – Сара рассказывала.
      – Дочь гордится мною.
      Джордж не чувствовал себя гордым за то, что произошло, как будто это была не его заслуга. Шла война, и он был там, где необходимо. Не по своей воле его новый экипаж должен был привезти его походную кровать, вещи и его самого на новое место.
      – В самый первый боевой вылет они полетели без меня, их сбили, и они приземлились на маленьком острове, не больше чем этот, в Северном море.
      – Такова война, – тихо сказал Уилл.
      – Да, – вздохнул Джордж, потягивая трубку.
      Эти воспоминания до сих пор вызывали слезы на глазах: он не мог поверить, что эти прекрасные парни, его лучшие друзья, погибли. Их потеря сильно ранила его. Смерть была окончательной точкой, она причиняла боль, тут все было бесповоротно. Потому-то ты и злишься, и становишься ожесточеннее…
      – Ты летал в Персидском заливе? – спросил он Уилла.
      – Да, летал.
      – Пилот?
      – Да, сэр.
      – Сара сказала мне, что ты ограничился работой спасателя.
      – Да, я обучался на базе морской авиации в Джексонвилле, служил немного на границе на военном корабле США «Джеймсе». Но затем перешел на авианосец, поэтому знаю, что вы чувствовали, когда покидали свой старый экипаж. У меня тоже такое было…
      Они уже управились с самолетом и сели в джип, чтобы ехать к дому. Джордж обернулся и посмотрел через сиденье на Уилла. В глазах у молодого человека была боль военного времени, а может быть, семейная боль, то, что пришло позже и с чем ты ничего не можешь поделать, потому что стал жестким после всего, что видел на войне.
      – Ты тоже кого-то потерял?
      – Да, сэр. – Уилл схватился за сиденье руками в кожаных перчатках, помолчал и затем сказал:
      – Я потерял своего сына.
      – Собственного сына? Боже правый!
      Уилл смотрел прямо перед собой, будто видел лицо погибшего мальчика. Джордж знал этот взгляд: он видел такой же иногда в собственных глазах, когда проходил мимо зеркала рано утром: в нем еще жили сны о Роуз и о его дружной команде.
      Он сидел, крепко держа руль. Не часто он бывал в ситуациях, когда не знал, что сказать. Ему хотелось спросить, где это произошло, при каких обстоятельствах. Но какой в этом смысл? Все, что ему хотелось, чтобы Уилл не страдал от боли потерь. В те дни мир смотрел на горе, как на нарыв. Им хотелось прооперировать вас, позволить гною выйти наружу, чтобы не инфицировать все вокруг. Но это слишком просто. Джордж знал, что горе и печаль – это то, что позволяет быть людям людьми, что связывает их навсегда с теми, кого они потеряли.
      Джордж прокашлялся, сплюнул в окно. Холодный воздух наполнил джип, выстрелив в позвоночник: ледяной и обжигающий. И потрепал Уилла по плечу.
      – Ты позволил своей старой команде на корабле «Джеймс» гордиться тобою, – сказал он. – Ты спас Майка.
      – Спасибо, сэр.
      – Мы тоже гордимся тобой. Не думаю, что Сара когда-нибудь забудет это. – И он пожал руку Уиллу. – Добро пожаловать на борт, командир!
      Джордж завел мотор, и они направились к дому.
      Когда Уилл и ее отец вернулись, Сара встретила их в холле. Она слышала, как тетя Бэсс разговаривает с Хиллером Кроуфордом, пытаясь убедить его привезти омаров самому. Расстроенная после разговора с Майком, она тем не менее пыталась выглядеть веселой.
      – Бэсс и Сьюзан устраивают вечеринку сегодня вечером, но Хиллер слишком занят, чтобы привезти омаров. Я могу взять джип, чтобы съездить за ними? – обратилась Сара к отцу.
      – Тормоза недостаточно жесткие, – ответил он с сомнением. – Майк заказал новые прокладки, их привезут на днях.
      Сара улыбнулась:
      – Я буду осторожна.
      – Я лучше поеду с тобой, – сказал Уилл.
      – Ты поведешь, Уилл, – приказал Джордж. – Она покажет тебе дорогу.
      – Хорошо, – сказала Сара.
      У нее с отцом было много споров, и этот едва ли стоило брать в расчет. Раньше ее бы оскорбило, что он не понимает того, что она может ездить по острову не хуже, чем любой мужчина. Ей потребовались годы, чтобы понять: таким образом он защищает ее, неуклюже показывая свою любовь. Поцеловав отца в лоб, она тем самым приняла его предложение.
      – Выбери самых хороших, – сказал Джордж сердито. – Если он скажет тебе, что они весят два фунта, попроси его взвесить их при тебе.
      – Отец, он не собирается тебя обманывать. Ты знаком с Хиллером всю жизнь. Вы вместе ходили в школу.
      – Поэтому я знаю, о чем говорю. Он самый большой обманщик здесь. Присматривай за ним: он специально оставляет ножницы для омаров в чашке весов, и таким образом те повышаются в цене на фунт. Проследите, командир!
      – Не волнуйтесь, сэр, – в тон ему ответил Уилл.
      Сев в джип, все еще прогретый после поездки к самолету, Сара и Уилл обнялись. Прошло всего несколько часов, в течение которых они не виделись, но им казалось, что прошло несколько дней. Уилл поцеловал ее в губы. Сара просунула руки под его куртку, и ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. Казалось, никто из домашних за ними не наблюдал, но даже если это было так, ей было все равно.
      Уилл сдал назад. Несколько гусей, выйдя из сарая и побродив вокруг в поисках еды, встали на дороге. Сара открыла окно, чтобы отогнать их рукой, и боль из спины ударила в ногу.
      – А-а-а! – вскрикнула она, и в глазах заплясали искры.
      – Что случилось? – испугался Уилл.
      Она с трудом выпрямилась:
      – Ничего…
      – И все-таки? – спросил он.
      – Наверное, я защемила нерв, – сказала Сара, молясь, чтобы это было так. – Или, может быть, это из-за Майка. У нас был тяжелый разговор.
      – И это вызвало боль в спине? – удивился Уилл.
      – Из-за перенапряжения, – попыталась она выкрутиться.
      – О чем был спор?
      – Обо мне. – И она улыбнулась, чтобы он не увидел, какую боль она испытывает.
      Они ехали на север, по единственному шоссе, которое разделяло остров на две части. Они проехали мимо пруда, где Майк провалился под лед, мимо соснового леса, мимо дома, где жили родители Зика. Сара знала здесь каждый дюйм. Она показала Уиллу школу, где она училась после сада до двенадцатого класса, лучшие места для сбора черники, дорогу, ведущую в Кестрель-Пойнт, где стояли большие летние дома и где жила девушка, с которой погиб Зик.
      Они свернули вниз по Харбор-роуд, ухабистой дороге, проложенной осенними штормами, прямо к причалу. На пристани не было видно ни одной лодки. Ловцы омаров рыбачили обычно с сентября по апрель, давая омарам возможность подкормиться за лето и набрать вес. Охотиться за омарами зимой былой очень рискованно. Рыболовецкая флотилия теряла по человеку каждые четыре года или около того, но их омары считались лучшими в Соединенных Штатах, и они продавали их по самым высоким ценам.
      Три траулера стояли в ряд в доках. Сотни плетеных корзин для омаров были сложены в огромную кучу. Яркие бакены и старые сети лежали в углу дока. Чайки летали кругами, надеясь на маленький кусочек пищи или забытого омара. В воздухе стоял острый запах соли и селедки. Припарковавшись на усеянной чешуей стоянке, Уилл и Сара вошли в одну из рыбацких хижин.
      Хиллер Кроуфорд был такого же возраста, как и отец Сары, но выглядел старше. На его обветренной коже было заметно множество морщин, артрит согнул его почти пополам. Жизнь на острове была нелегкой, но Джордж Талбот всегда говорил, что гусиная ферма – это каникулы в тропиках по сравнению с ловлей омаров. Глядя на старого Хиллера, понимаешь, что он прав.
      – Привет, Сара! – сказал Хиллер.
      На нем были высокие резиновые сапоги, точно такие, как надевал ее отец, когда собирался зарезать гуся. Куртка была в пятнах, а штаны цвета хаки сморщились на коленях. Сара улыбнулась, вспомнив его жену Софию. Она была красивой и элегантной и никогда не позволила бы Хиллеру выйти из дома таким помятым. Она крахмалила и гладила его вещи, отсылала его шерстяную одежду в химчистку на континент. Но она умерла прошлым летом.
      – Привет, Хиллер, – улыбнулась Сара, проходя мимо большого деревянного чана для омаров, чтобы поцеловать старика.
      Он крепко сжал ее в объятиях и долго не отпускал. От него немного пахло виски. Отцу повезло, что с ним живет Бэсс, подумала Сара. Этим бедным старикам одиноко на острове.
      – Мы потеряли Софию, Сара, – тихо сказал он ей.
      – Я знаю, Хиллер. Мне жаль.
      – Да, она была леди, как и твоя мать.
      – И любила тебя! Я помню, она всегда стояла на ступеньках крыльца, ожидая, когда твоя лодка причалит к берегу. Ты скучаешь по ней?
      – Еще как, – вздохнул Хиллер, вытирая глаза. – А ты, тот пилот, который вытащил Майка из пруда? – спросил он, пристально рассматривая Уилла.
      – Новости разлетаются быстро, – рассмеялась Сара. – Хиллер, это Уилл Берк. Уилл, это наш старый друг Хиллер Кроуфорд.
      Мужчины пожали руки, и Хиллер начал жаловаться: он рассказал о своей старой лодке, о своей язве, о сломанной спутниковой тарелке, о крушении планов по переезду во Флориду.
      – Это была скорее идея Софии, чем моя, – рассказывал он, подходя в чану с омарами. – Мы несколько раз провели отпуск в Нэпле, и ей там понравилось. Мы подумали, что, может быть, продадим бизнес и переедем туда к зиме. А здесь оставим дом для летнего отдыха.
      – Но ты все еще можешь это сделать.
      – Нет, – ответил Хиллер. – Без Софии это неинтересно.
      – Может быть, ей хотелось бы, чтобы ты переехал, – сказала Сара, наблюдая, как медленно он передвигается от шумного чана к висящей чашке весов.
      Он взвесил каждого омара, написал цену на бумажном пакете и положил омаров в деревянный ящик.
      – Может быть, и так, но я не хочу уезжать без нее, Сколько омаров вам нужно?
      – Шесть.
      – Пять, – сказал Уилл. – Сьюзан не будет есть.
      – Майк съест два.
      – Бэсс сказала, двухфунтовые, правильно? Хотите, я брошу вам несколько моллюсков? Они вкусные и толстые, я ел вчера на обед.
      – Конечно. Спасибо.
      – Не за что…
      Хиллер вручил Уиллу ящик, в котором скреблись омары. Сара забыла о предостережении отца, но подозревала, что он напрасно волновался. Казалось, Хиллера уже вообще ничего не интересовало.
      – Ты в порядке? – спросила Сара, беря Хиллера за холодные руки.
      – Старею, Сара.
      – Береги себя. – Он равнодушно кивнул.
      Уилл шагнул вперед, чтобы пожать ему руку:
      – Ваша жена была настоящей леди, и вы были счастливы вместе.
      – Был… – сказал Хиллер, и в его глазах появились огоньки.
      Сев за руль, Уилл не хотел ехать сразу домой. Не обсуждая это с Сарой, он повернул на восток, вместо того чтобы ехать в южном направлении к верхней части Харбор-роуд. Он хотел увидеть весь остров, перед тем как уедет, чтобы знать дорогу в следующий раз, когда они вернутся. Проехав через город, они миновали универсальный магазин, почту и два свободно стоящих бензонасоса.
      – А вот дом Хиллера и Софии, – сказала Сара, указывая на роскошный белый дом в колониальном стиле.
      Он был расположен близко к дороге, двор был окружен изгородью из самшита. Несмотря на то, что на улице были еще три дома, этот явно был городского стиля и чем-то вроде достопримечательности. Американский флаг развевался на высокой белой мачте на его фасаде. Но мертвые цветки герани и сухой плющ стояли в наружных ящиках для растений, не закрытых с самого лета. Одна из ставен висела на сломанной петле. Остатки выброшенного мусора лежали перед подъездом к дому.
      – Только посмотри на этот прекрасный дом, – сказала Сара. – В детстве мне всегда хотелось жить в нем больше, чем где-либо еще.
      – Но у вас замечательная ферма.
      – Этот дом такой элегантный и изысканный. В центре города, с клумбами. Мне нравилось приходить в гости к Софии с мамой. Но смотри… без Софии он разваливается. Кажется, она делала здесь все.
      – Это не дом, – сказал Уилл.
      – Что ты имеешь ввиду?
      – Это Хиллер. Без Софии он разваливается.
      – Ты прав.
      – Кажется он из тех, кто не хочет жить, когда уходит жена.
      – Хорошо, если бы он уехал во Флориду… – задумалась она, глядя в окно.
      Центр городка неожиданно кончился. Главная улица уступила место узкой дороге, на которой едва могли уместить два автомобиля. На протяжении нескольких миль ее окружали сосновые деревья, затем снова появилось море. Они миновали две маленькие бухты, узкий залив, изящный мост в виде арки.
      – Художники из Нью-Йорка и Бостона часто рисуют этот мост, – сказала Сара. – Есть известное полотно с его изображением в музее «Метрополитен».
      – «Ловля голубых крабов»? – спросил Уилл.
      – Да.
      – Мне нравится ловить крабов. Я знаю место под железнодорожным мостом в Южном Лиме. А здесь они большие?
      – Огромные, – улыбнулась она. – Мы используем бекон и мелкую рыбешку для приманки.
      – А я использую кости цыпленка, – сказал Уилл. – Моим рекордом был двадцать один краб за день.
      – Голубые крабы в Коннектикуте? – не поверила Сара.
      – Да еще какие! Довольно приличного размера. Моя мать готовила их на пару на обед, и это всегда было самое вкусное угощение.
      – Так же делала моя мама.
      – Покажи мне что-нибудь еще, – попросил ее Уилл. – Я видел школу, в которой ты училась, пристань, залив, где ловят крабов. Я хочу знать все главные места.
      – Давай навестим могилу моей мамы. – И Сара указала вдаль на восток.
      Они миновали северные скалы, высокие гранитные пики, на которых гнездились орлы. Пока Уилл вел машину, Сара вертела головой во все стороны, высматривая лысых орлов. Гнездо было видно: крыша из палочек и заросли ежевики на высоком уступе, – но птицы, скорее всего, улетели на охоту. Вскоре они повернули на узкую дорогу, недавно вспаханную, но покрытую остатками снега, выпавшего прошлой ночью. Дорога извивалась через поле, затем через дубовую рощу, где ветви смыкались над головой.
      Наконец, они выехали на берег Атлантического океана. Каменная часовня одиноко стояла, окруженная снежными полями. Рядом с церковью, огороженной кованым забором, находилось маленькое кладбище. Припарковав джип, Уилл подошел к Саре и взял ее за руку. Она задумчиво смотрела на воду, как будто пришла сюда с определенной целью…
      Часовня была сделана из темного камня, маленькая, в средневековом стиле. На прочной колокольне держался каменный крест, прикрепленный стальной проволокой к крыше, покрытой шифером, чтобы выдержать натиск ветров с Атлантики. Три гранитные ступени вели к деревянной двери, сделанной в форме арки. Кто-то повесил венок из пихты, украшенный сосновыми шишками, серебряными ягодами барбариса, сухой черникой и пурпурной лентой.
      – Отец недавно был здесь, – прошептала Сара.
      – Это он повесил венок?
      – Он вешает его каждый год, на следующий день после Дня благодарения. Он равнодушен к праздникам, но моя мама любила Рождество. Он делает это для нее.
      Они шли по кладбищу.
      – Это здесь, – сказала, наконец, Сара, указывая на могилу с ангелом на надгробии.
      Уилл поднял засов, и железная щеколда лязгнула позади них. Ветер, дующий с океана, приносил с собой запах соли и бросал снег прямо в лицо. Это было самое холодное место на всем острове, и Уилл снова продрог до костей, вспомнив ледяной пруд. Стоя среди могил, он подумал о Фрэде.
      Между тем Сара опустилась на колени перед могилой матери. Она была прекрасна, погруженная в воспоминания и молитвы, ее осветленные волосы были похожи на шапку снега. Памятник был сделан замысловато, со статуей ангела, летящей над водой. Имя «Роуз Талбот» было высечено над датами ее рождения и смерти. Рядом с ее могилой было надгробие с именем Джорджа без дат. А внизу надгробие с именем Сары.
      Увидев его, Уилл испытал благоговейный ужас. Он примерз ногами к земле не в состоянии шевельнуться. Он перевел взгляд с надписи на Сару – она была здесь, стоя на коленях рядом с ним и молясь о своей матери. Можно протянуть руку и дотронуться до ее плеча. Он снял перчатку и пальцем провел по ее шее. Кожа была теплой. Она пошевелилась в ответ на его прикосновение.
      – Сара… – Он опустился рядом с ней на колени.
      – Это Уилл, – сказала она, беря его за руку. – Мне хочется, чтобы ты знала о нем.
      – Привет, Роуз, – сказал Уилл, сжимая пальцы Сары.
      – Мам, я скучаю по тебе, я скучаю очень сильно.
      Уилл больше не мог этого выносить. Он много раз молился о Фрэде, с тех пор как тот утонул, но слышать, как Сара разговаривает с умершей мамой, видеть ее имя на надгробии было выше его сил. Он обнял ее и поднял на ноги.
      – Что? – встрепенулась Сара, и в ее голосе прозвучала тревога.
      Ее щеки зарумянились, в глазах стояли слезы.
      – Холодно, – сказал Уилл. – Я хочу тебя согреть.
      – Пойдем внутрь?
      – В машину?
      – В церковь.
      – Она не заперта? – спросил Уилл, нахмурившись.
      Он думал, что в таком безлюдном месте церковь закрывают.
      – Я знаю, где найти ключ, – улыбнулась Сара.
      В зарослях падуба, в двух футах над землей, из спрятанной ступки, сделанной из церковного камня, она вытащила старый железный ключ четырех дюймов длиной, с кружевными причудливыми узорами, он не выглядел настоящим, но Сара открыла тяжелую дверь одним поворотом.
      Внутри старой церкви было темно и пахло плесенью. Перед алтарем стояло шесть рядов высеченных скамеек из дуба. На витражах из синего и красного стекла были изображены сцены из жизни святых и лодки. Простой деревянный крест стоял за алтарем.
      Сара подошла к кафедре и пробежала пальцами по дереву. Уилл видел, что она чем-то смущена.
      – Что-то не так? – спросил он.
      – Не знаю.
      Он хотел прикоснуться к ней, но не знал как. Он даже боялся посмотреть ей в глаза, но, наконец, решился:
      – Надгробие… Почему на нем твое имя?
      – Имя моих родителей и мое, – поправила она.
      – Единственное, что я видел, – твое.
      – Но это семейное надгробие. Я привыкла видеть на нем свое имя, с тех пор как мама умерла. Так все поступают на острове. Мы здесь родились, здесь и будем похоронены.
      – Тебя крестили здесь? – спросил Уилл, стараясь думать о более радостных вещах и заставляя свое сердце успокоиться.
      Она посмотрела на алтарь:
      – Да. И Майка. С разницей в двадцать лет нас крестили здесь. Она указала на мраморную купель для крещения, сделанную в форме раковины моллюска. Уилл представил себе, как все дети острова плакали, когда их головы поливали водой. – Я почти вышла здесь замуж.
      – За ловца омаров? – спросил Уилл, не представляя, что Сара стоит перед алтарем с другим мужчиной.
      – Но он не пришел, – ответила Сара. – Он не хотел, чтобы я была его женой.
      – Идиот!
      Сара пожала плечами. Стоя у мраморной купели, она легонько прикоснулась пальцем к святой воде.
      – Он похоронен снаружи, – глухо сказала она. – Отец Майка. Из-за него Майк вернулся на остров.
      – Ты думаешь? – спросил Уилл, где-то в глубине души радуясь тому, что этот мужчина мертв, мужчина, от которого Сара забеременела, и который бросил ее перед алтарем.
      – Ему всегда нужен был отец, – вздохнула Сара, вспоминая ссору с Майком.
      – Он хороший парень, – успокоил ее Уилл. – И вырастет прекрасным человеком.
      – Да, но он сам не верит в это. Он хотел все узнать о своем отце и сделал это. Жизнь на острове, это сумасшествие… здесь нет будущего. Посмотри на моего отца, посмотри на Хиллера! Я хочу, чтобы он уехал со мной, Уилл. Я хочу, чтобы он вернулся домой.
      – Я знаю. – Уилл обнял ее.
      Сара всхлипнула. Она пыталась повлиять на своего сына, но тот сопротивлялся. Уилл не хотел думать о том, что произойдет завтра утром, он беспокоился о Саре. Она поставила на карту слишком многое.
      – Позволь ему быть самим собой. Это все, что ты можешь сделать.
      – Я говорю это себе, но как? – спросила она. – Ведь я его мать.
      Уилл погладил ее волосы, думая о Фрэде. Как он мог позволить своему ребенку умереть? Живой или мертвый, он всегда с ним. И Уилл понял: в действительности у тебя нет выбора. Они не принадлежат тебе, твои дети, никогда. Они вверяются тебе на короткое время. Ты стараешься, защищаешь их. Если они изменяют свои имена, ты спрашиваешь их, как они хотят, чтобы их звали. Если они хотят уйти в плавание, ты помогаешь им дождаться попутного ветра.
      – Ты будешь любить его, где бы он ни был, – сказал Уилл.
      – Правда?
      – Посмотри на себя и свою мать, – сказал Уилл.
      – Я люблю ее, где бы я ни была, – сказала Сара, хлюпая носом.
      – Ты это уже знаешь как дочь. – Он улыбнулся, вытирая ее слезы. – Теперь тебе надо понять это как матери.
      Сара кивнула. Уилл уже видел прежде, как она плакала, и ему было забавно, как быстро меняется ее настроение. Десять минут назад она была просто развалиной, рыдая в его объятиях. А теперь сияла, как невеста. Он представил, как она идет по этому самому проходу, стоит у алтаря, ожидая человека, который не собирался прийти. Слова застряли у него в горле. Сара вернула его к жизни, той, которую он покинул в тот день, когда умер Фрэд. Может быть, и он здесь для того, чтобы облегчить ее страдания?
      Посмотрев друг на друга долгим взглядом, держась за руки, они пошли прочь от алтаря.
      Идя обратно по проходу, Уилл вдруг остановился и посмотрел ей в глаза. Затем, обняв ее таким образом, как будто приподнимает вуаль, он поцеловал женщину, которая никогда не была невестой.
      Открыв дверь, они вышли на улицу, где дул холодный ветер.

      Сьюзан позвонила матери в Форт-Кромвель, но вместо нее услышала автоответчик. На фоне звуков песенки Джулиана «Спроси меня, смогу ли я сделать это» до нее доносились из трубки записи:
      – Нас с Элис нет дома, мы пробиваемся сквозь снег на улице… или смотрим гонки в Монза… или, может быть, катаемся в горах Саксон-хилл… или же, весьма вероятно, просто валяемся у камина и не отвечаем на звонки, поэтому окажите нам любезность и оставьте свое сообщение.
      – Привет, мам, это я, – сказала Сьюзан. – Мы все еще на острове, но завтра возвращаемся. Представляешь, папа привезет меня прямо домой. Так что тебе не придется за мной ехать. – Потом тихо добавила: – Я люблю тебя. Пока.
      Когда Сьюзан вешала трубку, то вдруг испугалась, что что-то случилось. Почему мама не подошла к телефону? Конечно, она была ужасно рассержена и обижена. Что это за дочь такая, которая встает рано утром и смывается из дома, не сказав ни слова в самый День благодарения? В среду Сноу обдумывала свой план, стараясь убедить себя, что мама и Джулиан не станут скучать по ней, и что она нужна отцу гораздо больше, чем им.
      Но сейчас, в субботу, вслушиваясь в тиканье часов, Сьюзан поняла, что ей придется держать ответ за свое поведение. Мысленно она представила себе, как грустит мама и как злится Джулиан. Возможно, что именно сейчас он шепчет ей на ухо, как эти «добрые» советчики из пьес Шекспира, которые передали смущенной королеве дурные новости. В прошлом году на Рождество Джулиан заплатил за театральный курс для старшеклассников, который проводили в колледже Марселлуса. Он назывался «Субботы с Бардом». Из этого курса она выяснила для себя только то, что в ее жизни много трагедий, измен и фарса, совсем как у Шекспира.
      Набирая номер во второй раз, она молилась, чтобы мама взяла трубку. Что, если случилось нечто ужасное? Что, если в дом проникли воры, чтобы украсть коллекцию картин Джулиана и старинные машины, и перерезали всем горло? А что, если это были серийные убийцы? Вцепившись в трубку, Сьюзан закусила губу. В голове ее отчетливо проступила картина: одинокий дом на горе, невменяемые преступники, страх в глазах матери и Джулиана. А что, если они убили Джулиана и оставили ее маму умирать, и только теперь она немного пришла в себя, услышав звонок телефона, который спас ее от отчаяния, звонок ее собственной единственной дочери…
      – Алло, – прозвучал голос мамы.
      – О боже! – выдохнула Сьюзан.
      – Сьюзан, это ты?
      – Да, привет, мам. Я звоню тебе уже несколько дней, я не разговаривала с тобой с того самого дня, как попала сюда.
      – Я помню, – сухо ответила мама.
      – Как вы поживаете? Как прошел День благодарения?
      – У нас все хорошо. Джулиан немного простужен.
      – Ох, – вздохнула Сьюзан, заставляя себя проявить сочувствие, – надеюсь, ему уже лучше?
      Мама ничего не сказала в ответ, и Сьюзан почувствовала, как в груди у нее нарастает беспокойство. Почему она всегда так нервничает, когда разговаривает с собственной матерью? Ее не покидало ощущение, что она постоянно разочаровывает свою мать, не оправдывает ее надежд, выводит ее из себя, каким-то образом встает между матерью и Джулианом.
      – Как… – начала мама и остановилась, закашлявшись. – А как у тебя прошел День благодарения?
      – Хорошо, – ответила Сьюзан, стараясь говорить спокойно.
      Ей не хотелось рассказывать матери, что это было просто великолепно, она чудесно провела время.
      – Я рада, – сказала мама, и Сьюзан буквально увидела, как ее губы сжались в тонкую-тонкую ниточку.
      – Мам, с тобой все в порядке?
      – Это… всего лишь… это наш первый праздник, который мы провели не вместе. – И Элис расплакалась. – С тех пор как ты… родилась… мы всегда были рядом на День благодарения и в Рождество.
      – Прости меня, – прошептала Сьюзан, пораженная горечью, которая прозвучала в словах матери.
      – Даже почти все дни Четвертого июля. Кроме одного, когда вы с Фрэдди были еще очень маленькими и Уилл повез вас на «Джеймс», чтобы вы могли посмотреть салют. У меня тогда была простуда или что-то такое, поэтому я не поехала с вами.
      – Но мы вернулись тогда домой к ужину. – Дочь попыталась посмотреть на все с точки зрения матери.
      – Дорогая, я… – начала она, но прервала фразу, потому что Джулиану вдруг что-то понадобилось в кладовке.
      – Что случилось? – спросила Сьюзан.
      – Ничего, – ответила Элис, но голос выдавал ее скованность в присутствии Джулиана. – И конечно, я очень расстроена тем, как ты все это устроила. Если бы ты попросила у меня разрешения по-хорошему… Но что сделано, то сделано. – В ее голосе послышалась угроза.
      – Я знаю, – ответила Сьюзан, заметив краем глаза Майка, который появился с другой стороны холла.
      – И это не останется без последствий, – как будто под диктовку сказала Элис, – когда ты вернешься домой.
      – Последствий? – растерялась девочка.
      – Мы еще поговорим об этом, когда ты вернешься домой. А сейчас не вешай трубку: Джулиан хочет поздравить тебя с праздником.
      – Мне пора идти, мама! Тут срочно понадобился телефон. Я люблю тебя, пока.
      Она опустила трубку на рычажки так, как будто та жгла ей руку. Все-таки ее мать – совершенно ненормальная. Сьюзан не могла припомнить ее в таком состоянии с момента развода с отцом.
      – Я вовсе не собираюсь звонить по телефону, – сказал Майк извиняющимся тоном.
      – Я знаю, – ответила Сьюзан. – Это была маленькая невинная ложь, чтобы не разговаривать с отчимом.
      – А у тебя есть отчим? – спросил Майк.
      Сноу кивнула, чувствуя себя просто ужасно. Она была подавлена, прекрасно осознавая, что ждет ее после возвращения в Форт-Кромвель. Картины жизни с матерью и Джулианом обрушились на ее голову. Элис казалась не столько ее мамой, сколько женой Джулиана – она всецело была предана ему. Она сразу становилась милой, уравновешенной, довольной жизнью, и у нее всегда было хорошее настроение, стоило только Джулиану появиться на пороге дома.
      – Ненавижу его, – прошептала Сьюзан, – я не должна никого ненавидеть, но его я ненавижу…
      – Бывает, с этим ничего нельзя сделать.
      – Если бы у меня был остров, куда я могла бы убежать, – вздохнула Сноу, – я бы сбежала. Как ты.
      – Ты и так здесь, – сказал Майк, – разве нет?
      Сноу постаралась улыбнуться. Он взял ее за руку и повел по черной лестнице. Там было темно и пыльно. Кошки и коты поднимались, уступая им дорогу. Когда они поднялись наверх, воздух стал холоднее. Сьюзан увидела свет дня, пробивающийся сквозь щели в стенах. Они подошли к двери, Майк повернул ручку и пропустил ее вперед.
      Они оказались на чердаке, где стояли старые кровати, сундуки и ящики. Майк стал рыться в дальней части чердака, проведя Сьюзан сквозь нагромождение сломанной мебели. Изорванные в лохмотья одеяла свисали с рыболовных сетей, создавая причудливый занавес. Отодвинув в сторону тонкое одеяло, Майк пропустил Сьюзан вперед.
      – Здесь так уютно! – воскликнула она.
      – Ага, – довольно подтвердил он.
      Обогреватель работал на славу, и стало тепло. Майк приволок сюда старый матрас, покрытый старыми лоскутными одеялами. Три полки были набиты книгами. Маленькое оконце располагалось на фасаде дома, из него были хорошо видны поля, которые спускались к бухте. Снег покрывал все вокруг. У нее было такое чувство, будто она вошла в игрушечный домик для взрослых.
      – Ты здесь спишь? – спросила она.
      – Нет, моя комната внизу.
      – Тогда для чего это?
      – Здесь я удаляюсь от всего.
      – Остров на острове?
      Он кивнул, не задумываясь о том, как странно это звучит, и прислонился лбом к стеклу, осматривая двор. Его дедушка стоял возле сарая и грел руки над жаровней. Снег был забрызган кровью гуся. Сьюзан отвела взгляд.
      – Почему ты сбежал сюда? – спросила она.
      – Я твержу всем, что не сбежал, – ответил он. – Я приехал сюда. Здесь мой дом, отсюда вся моя семья, понимаешь? Мои родители, дедушка и бабушка.
      – Тетя Бэсс рассказала мне о твоем отце.
      – Я ведь не знал его…
      Сьюзан попробовала представить себе, что один из ее родителей умер, и вдруг вспомнила о том, о чем почти забыла: ведь Сара очень серьезно больна.
      – Должно быть, ты очень беспокоишься о своей матери, – заметила она.
      – Конечно.
      – К счастью, ей уже лучше.
      Майк молча кивнул. Они стояли здесь, в его тайной комнатке, и Сьюзан подумала о них двоих, как о двух маленьких детях, которые уже многое пережили. Он никогда не видел своего отца, Сара растила его в одиночку, родители Сьюзан пережили ужасный развод, и она живет с отчимом. Они уже знали, что такое смерть.
      Вздрогнув от одной мысли обо всем этом, Сьюзан плюхнулась на матрас и с восторгом посмотрела на Майка.
      – И как только нормальные дети живут? Неужели им не скучно?
      – Ты о чем? – спросил он, удивившись резкому перепаду в ее настроении.
      – Мы с тобой можем задать кучу сверхурочной работы для двух психотерапевтов на ближайшие десять лет!
      Он рассмеялся:
      – Тебя когда-нибудь посылали к нему?
      – Конечно. Сразу после того, как утонул Фрэд, потом еще раз во время развода. А Сара водила тебя?
      – Она попыталась пару лет назад, после того как мы уехали из Бостона.
      – Я тоже иногда ходила туда, но старалась избежать этого при первой же возможности. У меня часто случались мнимые простуды.
      – Что?
      – Я притворялась, что заболела. – Страшно гордясь собой, она несколько раз покашляла: – Вот так… А кто твой психотерапевт?
      – Доктор Дэрроу – он принимает в одном из этих кирпичных домов возле Марцеллуса: сидит там часами с умным видом…
      – Доктор Дэрроу? Ты ходил к доктору Дэрроу?
      – Ну да.
      – Высокий такой? С булавкой в галстуке? Который никогда не говорит ни слова?
      – Все его дипломы развешаны на стене над столом, так что нельзя не заметить, что он учился в Принстоне и Корнеле все то время, когда мы, вероятно, писали в свои пеленки.
      – Фотография его с женой на отдыхе на Багамах с двумя безупречными сыновьями-близнецами?
      – Да, – сказал Майк. – Все улыбаются, так что нельзя не заметить, насколько семейство Дэрроу выглядит счастливее твоей собственной семьи.
      – Мы тоже так думали… – заметила Сьюзан.
      – Не могу поверить, что ты тоже знаешь доктора Дэрроу! – воскликнул Майк. – Встретив тебя здесь, я как будто забыл, что мы оба из Форт-Кромвеля.
      – Я приехала из Ньюпорта, с Род-Айленда, – поправила его Сьюзан.
      – А я из Бостона, – сказал Майк. – Но ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Мы оба ранены Форт-Кромвелем.
      – Я ненавижу там все, – сказала Сноу, заметив про себя, что уже второй раз за день произносит слово «ненавижу».
      Она терпеть не могла негативизма, ей казалось, что люди, которые постоянно на что-то жалуются, просто не ценят собственную жизнь.
      Майк сел рядом с ней на кровать, оперся спиной о стену, и ей пришлось сесть вполоборота, чтобы видеть его лицо. Он выглядел умиротворенным, он был рад, что она с ним. И оба рассмеялись.
      – Доктор Дэрроу…
      – Разве эти мальчики-близнецы не ужасны? – хихикая, спросила Сьюзан. – Эти их аккуратно прилизанные светлые волосики и одинаковые плавки?
      – А их надувные нарукавники, – добавил Майк. – Эти непотопляемые резиновые штуки на их тощих ручонках, которые должны удержать их на плаву. Я попробовал однажды воспользоваться такими же.
      – Представляешь, если бы один из них провалился под лед? – спросила Сноу. – Доктор Дэрроу быстро бы уложил его на свою кушетку! А ты был у него на кушетке?
      – Он хотел уложить меня, но я сказал, что ни за что не сделаю этого.
      – А почему Сара направила тебя к нему в первый раз? – спросила Сноу.
      – У меня были проблемы в школе.
      – Ты сдал уже выпускные экзамены?
      – Нет, – ответил Майк, – но собираюсь.
      – Ну, ты и сказанул!
      Они так хохотали, что у обоих закололо в боку. Они подталкивали друг друга, стукались плечами, им было смешно оттого, что они оба оказались веселенькими пациентами самого молчаливого доктора в Форт-Кромвеле.
      – А это тебе ничего не напоминает? – спросил Майк, приставив к носу большой палец и скосив на него один глаз. Пародия на доктора Дэрроу была исключительно хороша.
      – А его жена на фотографии, – сказала Сьюзан, встав в позу. Она практически видела перед собой рыжеволосую женщину в золотых украшениях и притворно-скромной позе.
      – Миссис Дэрроу! – воскликнул Майк, качая головой. – Ему пришлось принять множество пациентов, чтобы свозить ее на Багамы.
      – И купить ей золотишко.
      – А почему тебя направили к нему? – спросил Майк. – Что-то мешало в учебе?
      – Нет, это не из-за школы, – ответила Сьюзан. – Они просто хотели помочь мне пережить смерть Фрэда.
      – Старина Фрэд, – вздохнул Майк. А что заставило их думать, что тебе трудно смириться с этим?
      – Они – взрослые, – тонко заметила девочка.
      – Но должно было быть что-то еще…
      – Почему? Ты думаешь, что я ненормальная? – Сьюзан изобразила дурацкую гримасу на лице.
      – Да, – рассмеялся Майк и стал щекотать ее. Она возилась с ним на лежанке, как когда-то делала это с братом, увертываясь и хихикая.
      – С-зимптомы, – произнесла Сноу, подражая немецкому произношению, – они послать меня по целый ряд с-зимптом.
      – Какие симптомы?
      – Ну, ночные кошмары, смена имени каждые несколько месяцев, ношение носков брата…
      – Ты носишь его носки?
      Сьюзан приподняла штанину брюк, показывая носки в синие и малиновые ромбы. Это были любимые носки Фрэда, но она любила и его старые серые, и синие, и старые грязные белые. Некоторые из них были с дырками, но ей было все равно. Она штопала их и носила, и будет носить всегда.
      – Ух ты! – с восторгом выдохнул Майк.
      – Приехать на остров, – спросила она, – это все равно, что надеть старые носки твоего отца?
      – И моей матери, – засмеялся он, – по одному от каждого.
      – Доктор Дэрроу был совершенно прав насчет тебя, – заметила Сьюзан, с восторгом глядя на крышу над чердаком. Осы построили здесь свое гнездо прошлым летом, и теперь этот серый шар свисал с потолка, его густо обвивала паутина. Снизу он казался какой-то отрубленной от тела головой. – Ты сумасшедший.
      – А ты – ненормальная, – ответил он. – А какое имя было до Сноу?
      – Сьюзан, – ответила она, – я отзывалась на имя Сьюзан, но это было ДСФ.
      – А что такое ДСФ?
      – До смерти Фрэда, конечно.
      – Они не должны были умирать, – тихо сказал Майк.
      – Ладно, без шуток, – согласилась Сьюзан, похлопав его по плечу, как медсестра. – Если бы они не умирали, чем бы тогда зарабатывал на жизнь доктор Дэрроу? Вокруг было бы недостаточно грустных людей.
      – Точно, – подхватил Майк, откидываясь на спину и скрестив руки на груди.
      Это прозвучало так, будто ему не оставалось ничего другого, как только согласиться.

      Джордж стоял на кухне и ждал, когда Сара откроет деревянный ящик с омарами. Она была так же прекрасна, как и ее мать. Маленькая, но сильная, с длинными ногами и маленькими кистями рук. Лицо Сары могло заставить любого мужчину затаить дыхание. Взгляд ее голубых глаз был таким мягким, а голос таким ласковым, что казалось, она не умеет говорить неприятные вещи. Такие лица надо выпускать на рождественских открытках. А ее волосы. Джордж помнил, когда они были длинными, темными, переливались и стекали вниз, как шелк. А что теперь: какие-то клочья, торчащие во все стороны, как у лесорубов из глуши, которые не могут пользоваться услугами хорошего парикмахера. Цвет был слишком яркий, что-то такое серебристо-золотистое, напоминавшее ему фольгу для конфет. Он понимал, что волосы Сары стали такими из-за лечения, поэтому ничего ей не сказал.
      Наконец Сара открыла ящик. Джордж заглянул внутрь, пересчитал лобстеров. Затем вытащил одного наугад. Посмотрев на него, он сразу определил, что это самец.
      – Чертов Хиллер, – пробормотал он. – Он же знает, что у самочек омаров мясо более нежное, а он послал мне одних мужиков.
      – Не думаю, что он сделал это нарочно, – заметила Сара. – Я никогда не видела, чтобы он их осматривал или проверял.
      – Могу поспорить, что он это делает.
      Джордж терпеть не мог, когда последнее слово оставалось не за ним. Сердце зашлось, он схватился за грудь рукой и сел. Омары стоили очень дорого, а у него теперь так много расходов Новые тормоза, новая крыша, голодные рты. Он подумал о Майке, который ел, как лошадь.
      – Не надо так расстраиваться, – утешила его Сара.
      Она провела рукой по его запястью так, будто хотела проверить пульс. Джордж попытался отнять руку, но не хватило сил. У него невыносимо болело в груди, и это его беспокоило. Он посмотрел на дочь, которая сидела рядом. У нее были такие глубокие голубые глаза, но вокруг них уже залегла сеточка морщин.
      – Почему ты не вернешься в свой родной дом насовсем? – спросил он.
      – Мне надо заниматься бизнесом, папа.
      – Бизнес, – задумчиво произнес он. – Что значит бизнес по сравнению с твоей семьей?
      Она улыбнулась, на лице ее промелькнули воспоминания о других временах, когда он говорил то же самое. Много лет назад, после того как умерла Роуз, Сара хотела поступить в колледж. Потом он говорил то же самое, когда она решила открыть свой первый магазин.
      – Я ведь здесь, папа, разве не так?
      Он нахмурился, зная, к чему она клонит. Они отдалились друг от друга. Они стали чужими – только так и можно описать все эти ужасные месяцы молчания, годы, прошедшие с тех пор, как она вернулась домой. Бэсс пыталась вразумить его, уговаривала, чтобы он был помягче с дочерью, чтобы принимал ее такой, какая она есть. Но это было нелегко. После смерти Роуз Джорджу пришлось стать и матерью и отцом для дочери, и он сделал немало ошибок. Когда она призналась ему, что беременна, он почему-то решил, что она стремится отделиться от него и жить собственной жизнью.
      – Будет лучше, если ты останешься, – продолжал он твердить свое. – Тебе надо подумать и о Майке. Он здесь счастлив, и ты это знаешь.
      – Да, я заметила, – вздохнула Сара.
      – Я готов был убить Зика Лоринга, но я благодарен ему за Майка…
      Джордж похлопал себя по карманам в поисках курительной трубки. Он не знал, как говорить с дочерью, и так было всегда. За час полета на самолете вместе с Уиллом он разговаривал с ним так, будто они были знакомы всю жизнь. Но Сара требовала совершенно иного подхода, и с ней надо было следить за своим языком. Джорджу всегда казалось, что он плывет вслепую в незнакомых водах, когда приходилось говорить с ней.
      – Останься, – только и сказал он.
      – Не могу, – ответила она. – И я хочу, чтобы Майк вернулся вместе со мной.
      Джордж уставился на нее. Его сердце снова заколотилось, но ему было уже не так плохо, как в тот раз, когда она покидала его. Майк был достаточно взрослым, чтобы решать за себя, и Джордж был совершенно уверен в том, как тот поступит. Сара – вот о чем больше всего болело его сердце: эти морщинки вокруг глаз, странные волосы цвета металла. Его маленькая девочка смертельно больна. Все признаки налицо.
      – Ты стала очень похожа на мать, – пробормотал он.
      – Правда?
      Он протянул руку и коснулся ее щеки – ее кожа была такой мягкой! Она родилась в этом самом доме наверху. Джордж сам накипятил воды на плите, которая стояла здесь же, на кухне. Он принес ее сюда, держа одной рукой. Она была ничуть не больше маленького гуся. Их глаза тогда встретились, и это было незабываемо. Он оживился, вспоминая о прошлом. Как счастливы они были, все трое. Джордж, Роуз и Сара. Это был их остров.
      – А у тебя остались хорошие воспоминания о детстве? – вдруг, неожиданно для себя, спросил он.
      – О, папа, – улыбнулась она, – самые лучшие.
      – Правда?
      Она обняла его за шею и положила голову ему на плечо. Она делала так всегда, когда была маленькой девочкой: в джипе, на котором они объезжали остров, в лодке, когда ездили рыбачить. Сара всегда садилась рядом с ним, прижавшись головой к его плечу. Ком встал у него в горле. Он подумал о Роуз: рак быстро прибрал ее, раньше, чем они успели отвезти ее в какой-нибудь медицинский центр на континент.
      – На материке, наверное, тебе лучше. – Он услышал свой голос как будто со стороны.
      В штате Нью-Йорк были прекрасные больницы. Высококлассные доктора, все необходимые лекарства, университеты, проводящие научные исследования. Если она вновь заболеет, ей нужно быть именно там. Не здесь, в одиночестве, как ее мать. Доктор Миллер сделал все возможное, но этого оказалось недостаточно. Он давно умер, а на его место так никто и не приехал.
      – Да, – сказала она, – чтобы продавать стеганые одеяла тети Бэсс.
      – Ты думаешь, мне нужны деньги? – с жаром перебил ее Джордж. – Нет, все, чего мне надо, чтобы с тобой все было хорошо! Понимаешь, Сара?
      Ее глаза наполнялись слезами. Она кивнула и расплакалась. Джордж вздохнул: вот так всегда он заставляет женщин плакать у стола на кухне. Сару, ее мать… Он обнял ее за плечи и прижал к себе. Она прикрыла глаза рукой и продолжала тихо всхлипывать.
      – Ну не надо, дорогая, тише, все хорошо!
      – Папа, – выдохнула она.
      – Ш-ш, Сара. Не делай больше глупостей. Просто будь счастлива.
      Ее слезы намочили его шерстяную рубашку.
      – Если я понадоблюсь… – начал он, с трудом выжимая из себя каждое слово. – Я знаю о таких вещах, когда дочь больна, и им нужна печень или спинной мозг. Все… Все, что угодно. Все, что у меня есть, я хочу отдать тебе.
      Она прижималась к нему так, как когда-то, когда они вместе плыли на лодке и забрались довольно далеко от берега. Шлюпка сильно кренилась набок, Джордж сворачивал паруса и дергал румпель, а Сара все это время висела у него на шее, как маленькая испуганная обезьянка. Теперь она чувствовала себя так же: взрослая женщина, вцепившаяся в своего отца ради жизни.
      – Ш-ш-ш, Сара, – утешал он, – ш-ш-ш.
      Когда она успокоилась и осушила слезы, на щеках появился легкий румянец. Она была такая хрупкая, его Сара, для женщины, которая действовала так твердо, которая шла по жизни одна. Она была сама себе капитаном. Он по-своему гордился ею, но, с другой стороны, хотел, чтобы она познала в жизни то, что было у него с Роуз.
      Джордж поднялся. Они так и не решили вопрос с Майком, но время само все расставит по местам. Так всегда бывает. Если она думает, что заберет Майка с собой, то сильно ошибается. Парень не хочет никуда уезжать, но Джордж не хотел быть тем человеком, который сообщит ей об этом.
      Солнце садилось. Была суббота, их последний день на острове. Сара стояла у окна кухни и следила за тем, как лиловые тени ложатся на снежные поля вокруг бухты. Отец вышел во двор. Она видела, как он, прихрамывая, идет вместе с Гелей и машет руками, загоняя гусей в сарай.
      Гелей лаяла и хромала так же, как и ее хозяин. Гуси разбредались в стороны и громко гоготали. Сара наблюдала подобную сцену сотни раз, но не могла припомнить, чтобы раньше при этом плакала. Она дотронулась до холодного окна, слезы потекли по ее щекам. Ее отец только что предложил ей свою печень и спинной мозг. Ее отец, который никогда не понимал, как это у кого-то может болеть голова, думает о том, что ей понадобится пересадка.
      Но у нее не такой рак, при котором может помочь переливание крови или пересадка органов. Он рос внутри ее лимфатических узлов и устремлялся к мозгу. Доктор Гудейкер сделал все возможное. Она прошла все необходимые процедуры, и теперь была предоставлена своей судьбе или Богу.
      Стоя в это утро в церкви вместе с Уиллом, она молилась о здоровье. Она знала, что Его нельзя просить о помощи при лечении конкретного заболевания. Ей надо делать то, что велят доктора, и верить, что Он позаботится о ней. Ведь жизнь так прекрасна! Сердце Сары было наполнено любовью к людям на этой земле. Увидев могилу своей матери, она подумала о небесах, где когда-нибудь они встретятся, но сейчас Саре хотелось быть здесь, в этом мире.
      Именно здесь. Саре еще так много надо было сделать. Ей надо было воспользоваться наступающими холодами и кануном рождественских праздников, чтобы продать как можно больше одеял. Она хотела помочь Сьюзан наладить отношения с матерью, от которой та тайком сбежала. Отцу и тете Бэсс нужна ее финансовая помощь.
      Одна лишь мысль о Майке заставила ее тяжело вздохнуть. Она должна направить своего мальчика по правильному пути.
      И Уилл. Он нужен был ей, немедленно. Ее сердце забилось от волнения, а руки похолодели. Острые ледяные иглы стучали в окно старой кухни. На дворе ее отец запирал за гусями загон. Сара смотрела на него, прижавшись лбом к заиндевевшему стеклу, пока он не скрылся из виду. Первая звезда появилась на небе.
      Медленно Сара отвернулась от окна и направилась к лестнице. В доме было тихо. Тетя Бэсс ушла к себе вздремнуть после обеда. Дети были на чердаке. Сара слышала, как там играет музыка, и различала их смех. Она подошла к двери Уилла и тихонько постучала.
      Ответа не последовало, и Сара проскользнула внутрь. В комнате было темно, свет лился только от окон, выходящих на океан. Уилл лежал на кровати поверх покрывала. Возможно, он читал и незаметно заснул; раскрытая книга лежала рядом, но звук открывающейся двери разбудил его. Увидев Сару, он приподнялся на локте.
      – Все в порядке? – спросил он.
      Кивнув в ответ, Сара подошла совсем близко. Она не смогла бы объяснить, почему в горле у нее застрял комок, и ей хотелось плакать. Он заключил ее в свои объятия, и она прижалась к нему всем телом.
      – Ты знаешь, что самое удивительное? – спросил он, поглаживая ее спину.
      – Что? – прошептала она.
      – Я надеялся, что ты поднимешься ко мне.
      – Неужели?
      – Да, как раз перед тем, как задремать, я подумал: может быть, Сара разбудит меня. Правда.
      – Мне было очень смешно наблюдать за собой, когда я пробиралась в твою комнату.
      – Знаю, – улыбнулся он. – Мы ведем себя как маленькие.
      Наверху их дети-подростки прекрасно проводили время. Сара слышала, как Сьюзан визжит, а Майк смеется, как они гоняются друг за другом на чердаке и от топота их тяжелых ботинок скрипят старые доски.
      – Сколько времени у нас до ужина? – спросил Уилл, целуя ее лоб и щеки.
      – Несколько часов, – ответила она, поглаживая рукой его грудь, – по крайней мере, два.
      Он снял с нее свитер, а она расстегнула на нем рубашку. Уилл быстро справился с молнией на ее джинсах, а Саре пришлось возиться с пуговицами на его брюках. Оставшись в одном белье, они нырнули под покрывало. Постель нагрелась от тела Уилла, пока он дремал здесь. Они уютно устроились, и Сара почувствовала, как его пальцы гладят ей спину, стягивают с нее трусики. Они целовались, их губы искали друг друга, они соприкасались телами.
      Руки Уилла поднимались к ее плечам и вдруг нащупали шрам. Сара замерла на мгновение, раскрыв глаза. Он перестал целовать ее и тоже раскрыл глаза, как бы удивившись, что обнаружил что-то незнакомое. Саре стало стыдно, и она обрадовалась, что свет выключен.
      – Мне делали операцию, – наконец сказала она.
      – Это шрамы.
      – Да, я ненавижу их. Я стараюсь забыть, что они у меня есть.
      – Это часть тебя, и поэтому они прекрасны.
      – Если ты увидишь его, то поймешь, что это не так.
      – Тогда дай мне взглянуть.
      Она отрицательно покачала головой. Никто, кроме докторов и сестер, не должен видеть шрамы на ее теле. Во время проведения химиотерапии в кожу головы попала инфекция. Она распространилась по всему черепу и перешла в остеомиелит. Доктору Гудейкеру пришлось удалить часть кости черепа. Он вынужден был сделать очень большой разрез, чтобы восстановить кровообращение, и хотя позднее Саре сделали пластическую операцию, шрамы все равно остались. Она знала, что больше никогда не сможет появиться в купальнике. И полюбила кондиционеры, работавшие везде летом, потому что они позволяли ей одеваться в вещи, которые закрывали всю спину и плечи.
      – Покажи мне, – попросил он, – ты можешь, Сара.
      – Я хочу, но боюсь, – ответила она.
      – Не надо бояться.
      – Но это ужасно, – сказала она.
      – Не верю, – прошептал он, прижимая ее к себе.
      Но не успел он еще договорить, как Сара изогнулась, нащупала у него за спиной шнур и повернула на себя лампу. Она села прямо, подняла волосы вверх, чтобы он смог все разглядеть. Она чувствовала, как он старается не дышать, чтобы не выдать своей реакции. Когда Мэг Фергюсон первый раз сняла ее повязки, то расплакалась.
      – О, Сара… – произнес Уилл.
      Он не мог притворяться. Ее изуродованный затылок и плечи, эти жуткие швы были толстыми и отвратительными. Она чувствовала, как он дрожит и плачет, целуя ее спину, плечи, шею. Его лицо было мокрым от слез, их соленый вкус был у нее на губах, когда он целовал ее. Они слились в поцелуе и упали на старую кровать.
      – Но это ведь спасло тебе жизнь! – наконец прошептал он.
      – Да…
      – Тогда это прекрасно. Так, как я и говорил.
      Он ласкал ее тело, давая ей понять, как любит ее. Она чувствовала это. Его руки так нежно касались ее, как будто она была хрупкой, как стекло, и драгоценной, как будто бы он брал на себя обязательство позаботиться о том, чтобы ей больше никогда не было больно.
      Сара почувствовала, как медленно, буквально по сантиметрам, приоткрывается перед ним и начинает доверять ему. Она была так жестоко обманута Зиком, что с тех пор не верила никому. Сара опустилась на грудь Уилла, по телу ее пробежала дрожь. Все сомнения и все тяготы покинули ее. Она отдалась ему. Она действительно сделала это, чувства шли из самой глубины сердца. Такого с ней еще никогда не было.
      Шрам был ее секретом. Это был знак, метка ее болезни. Он напоминал ей о жизни и смерти, и она постоянно боялась этого. И вдруг жизнь предстала перед ней как драгоценный подарок, повернулась совершенно иной гранью. Она могла открыться перед Уиллом. Сара ощущала, что оживает, все чувства обострились. Она улавливала малейший шорох, дыхание, ощущения на своей коже.
      Их тела стали молодыми, сильными и полными страсти. У Сары были крутые бедра, тонкая талия и высокая небольшая грудь. Ее ноги были длинными и сильными. Уилл ласкал их, у нее появлялось странное ощущение, будто она бежит марафонскую дистанцию, и он будет ждать у финишной черты. Она покрывала поцелуями его тело, исследовала его. У него тоже было много шрамов, но ни одного такого страшного рубца, как у нее, и ей хотелось узнать, от чего они появились, услышать истории из его жизни.
      Саре еще никогда прежде не приходилось испытывать такого полного слияния и единения. Уилл не спрашивал ее, что ей нравится, – он просто знал это. Он взял на себя инициативу так мягко и осторожно, что она чувствовала себя в полной безопасности. Постепенно он подводил ее к самому пику страсти, и она полностью отдалась ему. Простыни сбились вокруг их тел, старые пружины матраца поскрипывали…
      Она всегда мечтала о чем-то таком. Она фантазировала, что когда-нибудь ей доведется испытать нечто подобное, что она будет так поглощена другим человеком, что не будет знать, где заканчивается ее тело и где начинается его. Его взгляд был преисполнен любовью, и, казалось, говорил, что это все для нее. Сара застонала и попыталась повернуть голову, чтобы укрыться от его взгляда, потому что чувства захлестывали ее. Но не смогла – взгляд Уилла заворожил ее.
      – Останься, – попросил он и улыбнулся.
      Он любил ее в ее собственном старом доме и старался, чтобы никто их не услышал. Никто. Она мысленно перечислила всех обитателей дома, всех, кто сейчас находился в нем и прислушивался к скрипу кровати, но Уилл прервал эти размышления.
      Приложив губы к ее уху, он шептал:
      – Останься со мной, Сара!
      Именно это ей хотелось услышать. Она забыла о доме. Теперь они были одни, вокруг них на сотни миль простирался океан, в небе сияли звезды, горячий песок был вокруг. Сара и Уилл сплелись в объятиях, которые нельзя было разъединить. Они любили друг друга. В их любви была твердость камня и нежность пены. Все эти годы ее тело было оболочкой и подпиткой для духа и не более того, но теперь оно стало свободным, легким и жило своей жизнью.
      Оно вибрировало, вздрагивало, отзываясь на все оттенки чувств, которые внезапно открылись ей и растекались по ее телу из какого-то таинственного источника, о котором она раньше и не подозревала.
      – Уилл, – произнесла она, просто чтобы услышать его имя, чтобы убедиться, что он все еще рядом.
      – Сара… – прошептал он.
      В его глазах горел жаркий огонь страсти, усмиренный чистой любовью. Их губы опять встретились, и все посторонние мысли ушли. Ее грудь касалась его сильной груди при каждом движении, и это заставляло ее стонать и гореть от страсти. Ощущения стали более отчетливыми, они шли из глубины ее тела, и ей казалось, что она просто не вынесет этого восторга. Они с Уиллом были едины, они любили друг друга и сердцем, и душой, и телом. Сара понимала теперь, что все это и есть слияние двух душ, которые, наконец, нашли друг друга после бесконечных поисков. Она сейчас страстно желала всего: любви, здоровья, жизни. Ей хотелось, чтобы она всегда могла обнимать любимого мужчину. Она полностью растворилась в экстазе, превратившись в необузданную дикарку, и едва осознавала, что повторяет то же, что бормочет Уилл:
      – Я люблю тебя, я люблю тебя!

      На острове знали только один способ приготовления омаров: на пару с водорослями. Был отлив, и Майк вместе со Сьюзан предложили свои услуги: они пойдут в бухту и соберут водорослей и мидий. Все принялись поддразнивать Майка и советовать, чтобы он надел спасательный жилет и снял свои тяжелые башмаки, перед тем как снова решит поплавать. Сара была удивлена, что он так легко воспринимает подшучивание над собой. Ее сын мог вести себя как бесчувственное бревно, но он был очень раним.
      – Это новый вид спорта, – улыбнулся он. – Я собираюсь принять участие в следующей Олимпиаде.
      – Хождение по пруду! – добавила Сьюзан.
      – Да, не обязательно использование тяжелых зимних ботинок, но каждый должен провалиться сквозь лед и приземлиться на ноги. Тот, кто выберется живым, получает медаль.
      – Майк Талбот получает золотую медаль за победу в хождении по пруду! – громким голосом произнесла Сьюзан, подражая спортивным комментаторам и вместо микрофона поднеся ко рту солонку.
      – Возможно, – сказал Майк, глядя в пространство, – золотой медали заслуживает твой отец.
      – Но скоро наступит прилив, и если вы не поторопитесь, то не наберете для нас водорослей, – сказал Джордж.
      – Пойдемте с нами, – позвала его Сьюзан, дергая за руку, – вы покажете нам те места, где много мидий.
      – Майк их знает, он покажет тебе.
      – Пойдемте…
      Джордж и дети надели теплые ботинки и куртки и направились вниз к бухте. Тетя Бэсс вышла из комнаты.
      Уилл обошел плиту и обнял Сару. Он поцеловал ее в губы, а потом в шею. По телу прошла дрожь, и ей захотелось взять Уилла за руку и снова подняться вместе с ним по лестнице наверх. На нем были старые джинсы и мягкая замшевая рубашка. Ткань под ее рукой была мягкой, а его руки крепкими. Поцеловав его в губы, Сара прижалась к нему и закрыла глаза. Вдруг раздался какой-то посторонний звук – Бэсс вежливо кашлянула.
      – Давайте я помогу, – сказал Уилл, пересекая кухню, чтобы взять у нее из рук старую помятую коробку.
      – Спасибо, – ответила она. – Я вытащила ее, чтобы начать приготовления к Рождеству, но думаю, что могу доверить это вам двоим. Сара знает, куда это все развешивать.
      – Останься, тетя Бэсс.
      Но она лишь загадочно улыбалась, глядя на них.
      – Святая простота, – прокомментировал Уилл, обняв Сару, как только Бэсс исчезла в своей комнате для шитья.
      Каждое украшение имело свою историю. Здесь были стеклянные шары от тети ее матери из Англии, ангелы от ее бабушки, изящное ожерелье из ракушек, нанизанных на красную ленточку, которое она сама сделала, когда ей было десять лет.
      – Как давно я не видела всего этого, – произнесла она, прижимая к себе стеклянного ангела. Мать ее матери подарила его им в год, когда родилась Сара, незадолго до своей смерти.
      – Когда ты приезжала сюда на Рождество в последний раз? – спросил Уилл.
      Сара закрыла глаза, пытаясь вспомнить.
      – Много лет назад, до того, как родился Майк. Я не любила приезжать на остров на Рождество, – призналась она.
      – Почему?
      – Это напомнило бы мне обо всем, чего мы были с ним лишены. Острова, семьи. Мне было легче в Бостоне, где вокруг было много родителей-одиночек.
      – Печально, – заметил Уилл, обняв ее, – особенно если учесть, как сильно ты привязана к этому острову.
      – Да, я люблю его, – согласилась Сара. – Но долгое время я хотела быть подальше отсюда.
      – Я рад, что привез тебя назад.
      – Я тоже.
      Они вышли на улицу, чтобы нарезать зеленых веток. Ветер был резким, и изо рта пошел пар. Уилл срезал ветки пиний, а Сара собирала их в охапку. В глазах стояли слезы, но она ничего не могла с этим поделать. Она никак не могла поверить, что это происходит с ней. Неужели это она украшает дом к Рождеству вместе с мужчиной, который хочет помочь, мужчиной, которого она любит?
      – Столько хватит? – спросил он.
      – Да, достаточно, – сказала она, и он взял охапку… Они украсили ветками дом, развесили на них шары.
      Роуз всегда перевязывала все к Рождеству красными ленточками, она пропускала их сквозь ветки сосны, обвязывала ими подсвечники и плафоны, но Сару слишком переполняли чувства, чтобы она могла заняться такой кропотливой работой.
      – А что это такое? – спросил Уилл, доставая что-то из коробки.
      – Ах! – выдохнула Сара.
      Это была звезда Майка. Он сделал ее в первом классе. Они жили в Бостоне и хотели послать что-нибудь ее отцу на Рождество. Сара вырезала звезду из картона, а Майк раскрасил ее мелками пастели. Они поехали в Свемпскотт, чтобы собрать там морского песка, ракушек и немного водорослей, а он приклеил все это к звезде. Сара закрепила все лаком. Вместе они пошли на почту и отправили посылку.
      – Майк сделал это, когда ему было шесть лет.
      – Молодец, – улыбнулся Уилл.
      – Надо же, отец сберег ее.
      – А что тебя удивляет?
      – Он был так суров, – сказала Сара, – я всегда думала, что он выбрасывает наши подарки.
      – Почему? – удивился Уилл. – Судя по тому, как он живет здесь, сохранено все, связанное с прошлым, с тобой.
      Сара не ответила. Она осмотрелась вокруг, признавая, что Уилл был прав. Может быть, она думала так, потому что чувствовала себя выброшенной из жизни? Потому что ее отцу не понравилось, что она сбежала с острова в Бостон, что она забеременела, даже не успев предстать пред алтарем? Глядя на звезду Майка, она поняла: отец не вычеркивал ее из жизни. Она бросила все сама.
      – Я была слишком несправедлива к нему, – задумчиво произнесла Сара.
      – Нет, ты несправедлива к себе самой! – ответил Уилл.
      Она подняла голову и взглянула на него. Больше всего на свете ей хотелось слушать этого человека, который, казалось, так хорошо знает ее и может объяснить ей все о ней самой. Ее сердце забилось чаще, а боль в спине стала еще сильнее.
      – Мне кажется, что ты просто не веришь в любовь. Они любят тебя, но не умеют показать это так, чтобы ты поняла.
      – Но если я не замечаю этого, то как могу быть уверена в том, что это так? – спросила Сара.
      Уилл взял ее лицо в ладони и серьезно заглянул в глаза. Она улыбнулась ему. Медленно убегали секунды.
      – Ты что? – наконец не выдержав, засмеялась она.
      – Я только хотел убедиться, что ты это видишь, – ответил Уилл.
      – Что вижу?
      – Что я здесь, – шепнул он.
      Майк перешел вброд небольшую запруду, постепенно заполняя мешок водорослями. Холод проникал сквозь резину сапог, но это было мелочью по сравнению с купанием в замерзшем пруду. Его совсем не интересовали лобстеры, но иногда он подумывал о том, чтобы стать океанографом. Он хотел изучать приливы и отливы, течения, лобстеров и китов. Разобраться, почему побережье в Мэне каменистое, а во Флориде – песчаное. Он хотел воспользоваться информацией, которая нужна каждому ловцу лобстеров, но совершенно для других целей.
      Майк мечтал о многом. Дедушка выписывал журнал «Нэшнл Джиографик», и внук проводил за ним многие часы. Он узнал, что существует такая профессия, как культурная антропология, и она его очень увлекла. Ты изучаешь традиции и обычаи разных групп людей, выясняешь, почему они живут так, а не иначе. Майку казалось, что это будет круто – наблюдать за жизнью ловцов лобстеров на острове, а потом сравнивать их с такими же ловцами на Матиникусе.
      А может быть, ему стоит стать фермером и разводить гусей, работать на земле. Продавать птицу и одеяла, продлить жизнь семейного ремесла.
      – Эй! – окликнул его дед, опекающий Сьюзан. – Сюда!
      Она брела, как пьяная, прямо по покрытой ледком заводи и пыталась вытянуть шею, чтобы разглядеть, на что он указывает.
      – Мидии, – запыхавшись, сказала она.
      – Самая большая колония на острове. Никому не рассказывай, – предупредил ее дедушка.
      Майк улыбнулся. Его дед был просто замечательным. Он управлял своей землей, как король. Он знал, где что находится, и обихаживал каждую крупицу своего имущества как настоящий рачительный хозяин. Прошлой весной он показал Майку заросли папоротника в тенистой части болота. Они плотно свились между собой и были скрыты от постороннего взгляда. Они срезали несколько побегов, пожарили их на масле и вкусно пообедали. В октябре они отправились в лес на поиски лисичек, маленьких золотистых грибочков, которые Майк принял бы за поганки, если бы дед не показал, в чем их отличие.
      – Хорошая еда, – сказал дед, подавая ему лисички. Потом дал ему поганку и объяснил: – А от этой у тебя сведет живот, и ты умрешь.
      Когда они вернулись домой, тетя Бэсс пожарила лисички в сметане и подала их на горячих тостах. Теперь Майк знал, какой вкус у этих грибов.
      Мидии были сине-черные, цвета вечернего неба. Каждый взял по нескольку штук, и они положили их в отдельную корзину, чтобы не смешивать с водорослями.
      Майк знал, что все это может принадлежать ему. Сбор мидий на краю Атлантики, две сотни акров холмистой местности, поросшей соснами, белый дом, где жила его семья уже сотню лет.
      – Смотрите! – закричал дедушка, указывая на небо. Оно переливалось и сверкало всеми красками.
      – Что это? – благоговейно спросила Сьюзан.
      – Ты раньше никогда не видела? – спросил дедушка.
      Она молча помотала головой.
      Эти цветные всполохи были похожи на рождественские елки, качающие ветвями под порывами ветра. Если он станет океанологом, то сможет изучать и это явление природы. Он будет специалистом по течениям северного Мэна, по всякой морской живности и даже по атмосферным явлениям, и это будет честная игра. Интересно, а есть ли в колледже Марселлуса программы по океанографии? В Корнеле они точно есть.
      – Да что же это? – снова спросила Сьюзан.
      – Северные огни, – ответил Майк, глядя поверх крыши дома, – полярное сияние.
      – Не может быть! – возразила Сноу.
      – Да, – подтвердил дед.
      Его голос излучал довольство, будто он устроил это специально к их приезду. Если Майк станет антропологом, то сможет включить в свое исследование и деда. Старые фермеры штата Мэн и их образ жизни. Майк сможет написать целую книгу о своем деде.
      – Северное сияние! О господи! – потрясенно произнесла Сьюзан.
      Она отвернула обшлаг рукава куртки и взглянула на часы, но было уже довольно темно, чтобы разглядеть стрелки.
      – Что ты там разглядываешь у себя на руке? – спросил дедушка сердито. – Зрелище у тебя над головой!
      – Я хочу узнать, сколько сейчас… – сказала Сноу.
      Майк подошел к ней. Сара подарила ему «Таймекс Индиго» на пятнадцатилетие. Надо было всего лишь нажать на кнопку, и на циферблате загорались голубые цифры. Он подсунул руку с часами прямо ей под нос.
      – Восемнадцать сотен часов! – воскликнула она. Я впервые увидела северное сияние в восемнадцать сотен часов тридцатого ноября!
      Эта девчонка была просто невероятной. Когда Майк увидел ее впервые, ему показалось, что на голову рухнула кирпичная стена, и теперь это опять повторилось.
      – Восемнадцать сотен часов, – повторил он, и подумал, как это здорово, знать девчонку, которая говорит, как настоящий моряк.
      – Пойду, позову остальных, – сказал дедушка, направляясь к дому.
      Сьюзан осталась возле Майка, и он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она вцепилась в рукава его куртки своими тонкими руками и повисла на нем так, будто ее не держали ноги. Полярное сияние было забыто: Майк видел звезды.
      Вся семья вышла на улицу, чтобы посмотреть на северное сияние, но, к счастью, никто не умел читать чужих мыслей. А Сьюзан между тем думала: «Мой первый поцелуй, первый поцелуй! Майк Талбот, миссис Майкл Талбот». Она стояла между Сарой и своим отцом, всего в нескольких шагах от Майка, и на лице сияла улыбка.
      – О господи! – твердила тетя Бэсс, всплескивая руками. – Господи!
      – Мы ведь видели это уже много раз, – сказал Джордж.
      – Каждый раз – это как в первый раз, – добавила Бэсс, глядя в небо.
      – Но ты уже не маленькая девочка, Бэсс! – сердито укорял ее Джордж. – В первый раз – это, считай, что ничего не сказать. У вас-то там нет таких зрелищ на небе, в этом вашем Форте, правда, Майк?
      – Это неповторимо! – восторженно произнес внук.
      Сьюзан осторожно придвинулась к нему поближе и дотронулась до его пальцев. Он взял ее за руку, и они так стояли – прямо среди своей семьи! Она чувствовала, как краснеет.
      – Папа, – сказала Сара, – а помнишь, когда мы с тобой как-то раз возвращались с рыбалки, только причалили лодку в бухте, и…
      – Точно, совершенно точно, – подхватил Джордж, – сияние было красным в ту ночь. Мы видели его со стороны бухты, и нам казалось, что весь дом объят пламенем.
      – Мы так и подумали сначала. – Обращаясь к Уиллу, Сара запрокинула голову назад, с любовью глядя на него. Сьюзан смутилась, не зная, как ей отнестись к тому, что видела.
      – Северное сияние бывает здесь вплоть до апреля, правда, Майк? Или даже до мая? – спросил Джордж, пристально глядя на их сцепленные руки, будто взглядом хотел разрушить эту связь.
      – Мы видели его в середине мая в прошлом году, – ответил Майк.
      – И увидим его снова! – заволновался Джордж. – Черт возьми, придет весна! Мы будем гулять на свежем воздухе и смотреть на сияющее небо, в то время как все остальные люди в штате Нью-Йорк будут видеть вокруг только нечистоты и дышать испорченным воздухом. Так ведь, Майк?
      – Аврора – прекрасное имя, – быстро вклинилась Сьюзан, чтобы дать Майку время обдумать ответ. Ей понравилось имя Аврора, но, как бы прекрасно оно ни было, оно никак не связано с Фрэдом.
      – Я прав, Майк? – переспросил Джордж с нажимом.
      Тетя Бэсс хлопнула в ладоши:
      – Вот и хорошо! А теперь мы все пойдем готовить омаров. Давайте быстрее в дом!
      – Омары и северное сияние, – задумчиво произнес Джордж, переводя взгляд с рук детей на глаза своего внука, как будто бы понимал, что теряет связь с ним и не может удержать его. – Две вещи, которые лучше всего удаются в штате Мэн.
      – Я знаю, дед, – беспомощно произнес Майк, не зная, как приободрить его.
      Но он все же отпустил руку Сьюзан, чтобы похлопать старика по плечу.
      Сьюзан чуть не разобиделась. Ведь он снова возьмет ее за руку, в этом она была уверена. Потерять его, хотя бы и на короткий миг, было ужасно. Она не понимала, почему сразу почувствовала себя такой одинокой и брошенной. Стоя здесь среди людей, которых она так любит, Сьюзан почувствовала внутри какую-то пустоту. Эта пустота заставляла ее сердце болеть, от нее в груди разливался холод. Она постаралась сдержать слезы, которых не было. Но это не помогло. Она заметила, что отец держит Сару за руку, но так, чтобы никто не видел, так же, как всего минуту назад проделали они с Майком.
      Никто в точности не мог вспомнить, сколько надо варить омаров. Но это было не важно. Талботы варили их так часто, что уже инстинктивно знали, как это делать. Сначала в кипящую воду опускали моллюсков и мидий, затем их подавали на стол с кусочками сливочного масла. Следом варили омаров – они были ярко-алыми и выглядели очень празднично, украшая большое блюдо в центре стола. Для всех была приготовлена печеная картошка, а для Сьюзан еще и овощи. Сара убедилась, что у каждого достаточно масла.
      – Мэнские лобстеры, мэнская картошка. Вы были когда-нибудь в графстве Арусток? – спросил Джордж. – Они выращивают самую лучшую картошку в стране.
      – Я не была, – сказала Сьюзан.
      – Да и я не был, – добавил Уилл.
      – Большинство картофельных ферм расположено по дороге на Арусток, – продолжил Джордж, наклоняясь в сторону Майка. – Я свожу тебя туда будущей весной. Мы соберем вместе всех лишних котят и отвезем их туда. В Арустоке водится много крыс, им будет где поохотиться.
      – Какие из них – лишние котята? – вежливо спросила Сьюзан, оглядывая кухню.
      Кошки почуяли запах омаров и бродили кругами. Самые отчаянные подбирались ближе к столу, тянули лапы за пустыми раковинами, старались поддеть когтями пустые панцири. Более стеснительные прятались в тени у стен, за подставкой для дров, наверху буфета. Их было, должно быть, около тридцати.
      Сара улыбнулась:
      – Все эти кошки – потомки Дездемоны. Котенка, который был у моей мамы, когда она была девочкой.
      Она отломила кусочек омара и угостила тощего черного кота, который терся у ее ног.
      – Я все видел, – с укором произнес Джордж.
      – Извини, – сказала Сара.
      – Ты всегда подкармливала животных. Даже тогда, когда стала большой. Сколько раз мама говорила тебе, что в хороших семьях так не делают.
      – Я всегда забывала об этом, – заметила Сара, испытывая к своему отцу более теплые чувства после разговора с Уиллом.
      – И какие же из них все-таки лишние кошки? – в замешательстве переспросила Сьюзан.
      – Да они тут все лишние, – пробурчал Джордж. – Если какая-нибудь из них свалится в колодец, я буду только рад.
      Сара поняла, что у отца стремительно портится настроение. Это был их последний ужин вместе. Он взял немного мяса из клешни и состроил гримасу.
      – Гадость, – проворчал он и выплюнул все в салфетку.
      – Что-то не так, Джордж? – спросила Бэсс.
      – Отбросы, – сказал он. – Хиллер послал нам одних самцов. Он отлично знает, что у самок мясо нежнее. Вот, кис-кис. – Он поставил свою тарелку на пол, и две большие коричневые кошки стали драться за куски панциря.
      – Джордж… – призвала его к порядку Бэсс.
      – Я думал, что ты не занимаешься кормежкой кошек в этом доме, дед, – попытался пошутить Майк.
      – А тебе-то что за дело? – огрызнулся Джордж, отталкивая свой стул назад. – Ты всего лишь временный постоялец, нечего устанавливать в доме свои правила, если ты не собираешься в нем остаться!
      – Дед… – начал Майк и покраснел.
      – Что – дед?
      Стул упал, но он не наклонился, чтобы поднять его. Это сделал Уилл.
      – Папа, – мягко сказала Сара, – не надо, пожалуйста.
      – Что не надо? Что пожалуйста? – В голосе Джорджа прорывался еле сдерживаемый гнев, но взгляд был еще хуже.
      Она заметила, что он уставился на рождественского ангела, будто хотел разбить его.
      – Что на тебя вдруг нашло? – спросила она.
      – А что нашло на него? – спросил он, указывая пальцем на Майка. – Или это совсем другое дело?
      – Дед, – сухо произнес Майк, – садись, и давай закончим ужин.
      – В честь какого праздничка? В честь того, что это твой последний ужин здесь?
      Майк не ответил. Сара почувствовала, как у нее сильно забилось сердце. Он передумал. Она видела это по тому, как ее сын смотрел на деда с любовью и сожалением. Бэсс была права: она вырастила хорошего парня. Он умеет заботиться о людях, которых любит, он не хочет причинять им боль или разочаровывать. Сейчас он уже смотрел на Сару. Его губы дрожали, хотя он пытался улыбнуться.
      – Любовь для некоторых парней здесь становится источником неприятностей, – сказал Джордж, переводя взгляд с Майка на Сьюзан, а потом на Сару. – Разве не так? Скажи ему.
      – Папа, перестань. Майку надо завершить образование. Ты ведь хочешь, чтобы он это сделал, ради него самого? Ты знаешь, как это важно?
      Боль в спине внезапно вернулась, и Сара почувствовала, будто позвоночник стянуло тугим узлом, который не давал ей пошевелиться.
      – Ты ведь окончил колледж, Уилл? – спросил Джордж.
      – Да, Тринити-колледж! – неожиданно резко выкрикнула Сьюзан, сердито глядя на него, как на врага.
      – Это так, сэр, – подтвердил Уилл.
      – И ты этого хочешь, Майк? – Дед не отрываясь смотрел на внука. – Ты хочешь учиться дальше?
      Майк пожал плечами:
      – Возможно.
      – Ты действительно хочешь этого, дорогой? – уточнила Сара. Она была удивлена и обрадована настолько, что почувствовала сильное облегчение.
      – Да, – просто сказал он.
      На каждой тарелке лежало по половине недоеденного омара, но никто, кроме кошек, не интересовался едой. Джордж хмуро смотрел на огонь. Сара не могла отвести глаз от сына.
      – Но это же чудесно, – сказала тетя Бэсс. Никто по ее тону не смог бы понять, насколько она разочарована: ведь она-то надеялась, что Майк останется на острове. – Окончить высшую школу – это просто прекрасно, высшее образование – вещь бесценная. Не только для карьерного роста, но и для того, чтобы сделать жизнь богаче. Пройти по жизни, имея только знания о том, как надо работать руками… А искусство, музыка… литература! Артур всегда говорил, что никогда не достиг бы ничего в своей жизни, если бы не окончил Университет Брауна. Я закончила всего лишь восьмилетку, но путешествия с Артуром были прекрасным опытом. Как будто я сама выпустилась из Пемброка!
      Джордж посмотрел на нее, потом обернулся к Майку:
      – Когда ты надумал? Я был уверен, что ты счастлив здесь на ферме.
      – Это так, – подтвердил Майк. – Я хотел вернуться в штат Мэн, чтобы увидеть места, откуда вышли мои родители и предки. Я устал от школы, я устал от…
      – Чего? – спросил Джордж.
      – Жизни… – Майк бросил виноватый взгляд на Сару.
      Этот взгляд ранил ее в самое сердце: как вынести то, что ее сын устал от жизни и не хотел жить? И это в то время, когда все знают, как прекрасна и как быстротечна жизнь?
      – Да как можно жить, если рядом нет океана? – спросил Джордж.
      – Аминь, – вмешалась Сноу, глядя на него так, словно собиралась восстановить их дружбу, но Джордж даже не взглянул на нее.
      – Когда я приехал сюда, мне стало интересно жить, – продолжал Майк, обращаясь к деду. – Вот и все, что я знаю. Мы – всего лишь маленький островок посреди неизвестности, и это совершенно немыслимо. Но есть так много всего, что хочется узнать. Ты знаешь пути, по которым проплывают киты между островом Элк и Литтл-Галлом? Или почему мидии вырастают такими сочными именно здесь, на юге, но зато в Оттер-Коув или Кинг-Байте не найти ни одной? Тебе практически приходится быть специалистом по омарам и правилам вылова… А северное сияние… Все думают, что оно появляется, когда воздух становится холодным, но это не так. Когда мы видели его в мае, воздух был теплым. В тот день было девяносто градусов по Фаренгейту…
      – Оно связано с высокими широтами, – угрюмо произнес Джордж. – Сияние не имеет ничего общего с температурой воздуха. Чем ближе к полюсу, тем чаще его можно видеть.
      – Именно это я и имел в виду, – ответил ему Майк, как будто вокруг них больше никого не было. – Ты рассказывал мне обо всех этих вещах, и я захотел уехать и узнать больше. Со мной никто никогда не говорил так, как ты.
      Сара прикрыла глаза, боясь пошевелиться. Она сделала все, что могла. Она пробудила в Майке любознательность, тягу к знаниям, стремление изучить все, что можно, она давала ему все, что могла дать. Она любила его всей душой, она пыталась стать для него и отцом и матерью, но она всегда понимала, что этого недостаточно, что ее на все не хватит. Майк был таким же, как и все мальчишки, он рано вырвался из-под опеки своей матери. Слушая его речь, она не могла сдержать слез, которые наполняли ее глаза.
      – И эти твои «Нэшнл Джиографик» дед, – такие интересные журналы.
      – Рад, что они пригодились, – сказал Джордж, – залезай на свой чердак и читай их, сколько захочешь.
      – Я вернусь, – пообещал Майк – Вот мой план я хочу поступить в колледж, а потом вернусь и буду работать на ферме.
      – Примерно к тому времени, как мы тут помрем? – язвительно спросил Джордж.
      – Джордж мне кажется, что вы выглядите достаточно здоровым и крепким, – заметил Уилл.
      – Так было и с американскими вязами, – ответил Джордж – А потом пришла болезнь датских вязов – Он бросил взгляд на Сару.
      Этот взгляд напомнил ей о том насколько серьезно она больна, о том, как быстро ушла ее мать. Слезы текли по ее щекам Майк возвращается домой – это все, чего она хотела, но она не могла видеть, как больно это ранит ее отца, и наклонилась к нему.
      – Спасибо, папа.
      – За что?
      – За то, что помог Майку так, как только ты мог это сделать. Просто выслушал его и услышал. Он хочет учиться дальше, это все благодаря тебе. Спасибо.
      Она говорила это от всей души, от всего сердца, но ее отец даже не взглянул в ее сторону.
      – Проклятые животные – сказал он, когда кошки, подгоняемые голодом, стали влезать на стол и принюхиваться к тарелкам. Омары совсем остыли. Растопленное масло замерзло, лужица морской воды натекла на блюдо.
      Боль в спине переместилась в ногу, и та слегка затекла. Сара пыталась вернуть ноге подвижность и начала тихонько трясти ею под столом, но при этом случайно задела ногу Сьюзан. Взглянув на нее, чтобы извиниться, она заметила, как девочка смотрит на Майка.
      – Обидно, что все наши омары пойдут на помойку, – произнесла тетя Бэсс, качая головой – Оставить столько еды на тарелках – это просто непристойно.
      – Вот поэтому хорошо быть вегетарианцем, – заметила Сьюзан – Когда не доешь картошку, у тебя не возникает таких горьких сожалений.
      – Не плачьте по омарам, – с горечью произнес Джордж, засовывая трубку в рот и впиваясь в мундштук зубами – Здесь, в Мэне, у нас их много.

      Пришло время покидать остров. Это было первой мыслью Сары, когда она поднялась утром вместе с солнцем. Вторая ее мысль была: «У меня температура». Еще не успев окончательно проснуться и открыть глаза, она почувствовала озноб, ломоту во всех мышцах и костях. Сон не принес ей облегчения, спина болела по-прежнему. Боль пульсировала у самого основания позвоночника и отдавала в ноги, а потом в ребра. За ужином она чувствовала себя просто ужасно, и ее боль только усилилась от всего пережитого. Она сжала зубы и сделала глубокий вдох.
      Температура была высокой. Она сидела в ней всю эту неделю. Она таилась внутри ее тела, пока Сара принимала витамины, пила сок, дышала свежим воздухом и влюблялась. Неотвратимость отъезда ослабила ее сопротивляемость: Сара никогда не любила прощаний. Воскресные дни на острове всегда казались ей днями ее отъезда, она страшилась печали расставания, перспективы оставить отца и тетю Бэсс в одиночестве еще раз.
      Слава богу, Майк поедет вместе с ней. Поднявшись с постели, она нашарила тапочки на холодном полу. Ее живот скрутило, она дрожала в лихорадке и решила принять болеутоляющее. Они улетают всего лишь через два часа.
      Джордж стоял на кухне и ждал, когда сварится кофе. Огонь в камине за ночь погас, и было холодно, как в склепе. Если бы это был понедельник, то он был бы уже занят работой. Забивал бы птицу для ресторанов всей Новой Англии. И уже забыл бы обо всем этом дерьме с Сарой и Майком.
      Даже просто думать о них требовало таких же больших усилий, как когда он думал о Роуз. Джорджу пришлось сесть. Не было еще и шести утра, а он уже чувствовал себя уставшим. Впереди был целый день, занятый всякой бессмысленной ерундой. У ног мяукнула кошка. Джордж попытался проигнорировать ее, но она запрыгнула ему на колени.
      – Чего тебе? – спросил он.
      Это был один из шелудивых котов, на его светлой шерстке были залысины, глаза слиплись от гноя. Он мяукал и урчал, как моторчик. От такого больного кота странно было слышать урчание, как от совершенно здорового. Джордж сунул его под мышку и пошел к раковине. Он включил кран с водой и подождал, пока она согреется. Затем взял одну из чистых тряпочек Бэсс, намочил ее в воде и промыл коту глаза.
      Внезапно глаза кота широко раскрылись. Он посмотрел на Джорджа, и на его костлявой морде было написано удивление. Он прекратил мурлыкать и спрыгнул вниз. Джордж не заметил, куда тот направился, потому что он двигался очень быстро, но попутно успел поцарапать ему руку.
      Царапина была небольшой, но из нее вытекло немного крови. Джордж подержал руку под струей воды. Разогревшийся кофейник начал разбрызгивать кофе во все стороны по плите. Джордж схватил его в тот самый момент, когда кофе собрался убежать. Он испугал рыжую кошку наверху холодильника, та притаилась и стала следить за ним, но Джордж отвернулся.
      – Черт побери всех этих кошек, – выругался он.
      Год назад он был абсолютно счастлив, он занимался фермой, делил пищу с Бэсс, думал о Саре и ее сыне, которые были потеряны для него. И хотя они не были совершенно чужими друг другу, все же никто из них не находил достаточно причин, чтобы написать или позвонить. Они не ездили друг к другу в гости. Но потом вдруг приехал Майк, чтобы остаться, и жизнь сразу переменилась. Она стала лучше, должен был признать Джордж. У него была компания мальчишки, намеки на воссоединение с Сарой, ее живое присутствие в плоти и крови. После смерти Роуз он как будто замерз, но теперь отказался от своей привычной защитной маски. Его жизнь обрела смысл.
      Надо было проверить, как там гуси. Он не стал надевать пальто, открыл дверь кухни и вышел наружу. Термометр показывал двадцать пять градусов по Фаренгейту. Джордж неловко передвигался по замерзшей земле. Может быть, придется купить новые ботинки на более толстой подметке. Даже сама мысль, что во время долгой зимы будет обходиться без Майка, заставляла его двигаться медленнее. Подойдя к двери в сарай, он схватился за ручку.
      Щеколда примерзла.
      – Черт возьми! – выругался Джордж, сильно дергая дверь.
      Он уперся ботинком в стенку сарая, чтобы лучше ухватиться за ручку. Его тело стало таким старым и слабым, что ему пришлось напрячь все свои силы, и он упал спиной на землю.
      – Вот дерьмо! – снова выругался он, глядя в небо над головой.
      – С тобой все в порядке, дед? – подбежал Майк, глядя вниз на него.
      – Нормально, – буркнул Джордж.
      Майк протянул ему руку. Ухватившись за нее, Джордж поднялся. Майк стал внимательно смотреть на поднимающееся над горизонтом солнце, делая вид, что ничего не случилось. Джордж был зол на самого себя и чувствовал себя старым. Его кости ломило, даже царапина от кошки ужасно болела. Пока он отряхивался, Майк открыл дверь сарая, гуси громко загоготали.
      – А ты что здесь делаешь? – спросил Джордж.
      – Кормлю гусей, дедушка, – ответил Майк, входя в сарай без лишних объяснений.
      Друг за другом каждый из них приготовил себе завтрак. На дальней конфорке плиты стояла большая кастрюля с овсяной кашей, рядом – кувшин с апельсиновым соком и старый битый кофейник с кофе. Уилл ел в одиночку, присев на краю стола. Он уже давно поднялся, ему надо было подогнать джип, осмотреть взлетную полосу, очистить самолет от снега и подготовить площадку. Он ел медленно, глядя поверх занесенных снегом полей на океан. Он был темно-синим, катил большими округлыми волнами. Им улетать примерно через час, и все это останется у них за спиной. Он и раньше покидал берег Атлантики, но сегодня все было иначе.
      Сидя в одиночестве за столом, Уилл думал о Фрэде. Глядя на океан, он чувствовал, что сын рядом с ним. Он даже мог слышать его голос, видеть его глаза. Уилл представил себе, как его сын мог бы выглядеть теперь. После всех этих лет, когда он пытался запретить себе думать о сыне, сейчас он позволил себе вспоминать обо всем без ограничений.
      Приехав в Мэн, он влюбился в Сару Талбот, встретил с ней День благодарения, познакомился с ее семьей. Он провел вместе со Сьюзан целых четыре дня с момента развода, и ему не пришлось каждый день возвращать ее матери. Но в определенном смысле эта поездка в Мэн была больше связана с Фрэдом, чем с кем-то другим. Уилл нашел путь, как вернуть себе образ сына.
      Он отодвинул назад стул, вымыл миску и чашку и оставил их сохнуть рядом с фаянсовой мойкой. Все были заняты, все готовились к отъезду или расставанию, к прощанию. Он слышал шаги наверху, голос Сьюзан из холла внизу. Он еще не видел Сару этим утром. Она собирается в дорогу, обдумывает, что сказать отцу. И матери.
      Уилл взглянул на часы: семь тридцать. Они уедут из дома через полчаса и взлетят сразу же, как представится возможность поймать попутный ветер. Тетя Бэсс уложила стопку готовых одеял возле двери. Уилл заправил зеленую замшевую рубашку внутрь джинсов, надел кожаную куртку, подхватил несколько одеял каждой рукой, засунул их под мышки и понес к джипу. Самолет полетит с новым грузом – с Майком и одеялами, – но в нем все равно будет много места. Беспокоиться не о чем.
      Сьюзан сидела на краешке кровати и думала о том, когда снова сможет вернуться сюда. Она была рада, что пожила несколько дней в семье, у которой было еще больше проблем, чем в ее собственном доме. Мысленно возвращаясь к своему привычному образу жизни, она вспомнила друзей по школе и детей, с которыми сидела в качестве приходящей няни. Ее всегда не покидало ощущение, что у них в жизни все прекрасно. У всех были родители, которые жили вместе и не расставались. И братья, которые не умирали. И друзья Сьюзан никогда не меняли своих имен, а родители никогда не отправляли их к психотерапевту.
      День благодарения, проведенный вместе с Талботами, что-то ей доказал. Можно любить кого-то не слишком совершенного, но от этого любовь не становится меньше. Достаточно взглянуть на Сару, чтобы понять, как она любит Майка. Сьюзан видела это в ее взгляде, слышала в ее голосе. Было понятно, как сильно Джордж любит Сару, но их отношения были просто ужасными! У них накопилось столько взаимных обид, что это выглядело почти комично. В одиночку пробивающиеся в этой жизни, старающиеся ни от кого не зависеть и все делать самостоятельно, они причиняли друг другу боль тем сильнее, чем больше старались не обидеть другого.
      Бедняга Джордж! Сьюзан знала, как тяжело он станет переживать отъезд Майка. Она верила, что Майк захочет потом вернуться назад, но это будет нелегко. Трудно держаться того курса, который ты сам для себя наметил. И не всегда все идет по плану. Так же как и у Сьюзан, которая надеялась, что по возвращении в Форт-Кромвель он не забудет ее, а может быть, даже станет ее бой-френдом! Она была в таком восторге от этой идеи, от того, что они вместе полетят домой, что уже не могла спать. И ей не хотелось отказываться от своих надежд – люди, казалось, только и делают, что изменяют друг другу. Так получается.
      Кто-то постучал в дверь. В надежде, что это Майк, она взглянула на себя в зеркало, но когда открыла дверь, за ней стоял отец.
      – Ты готова?
      – Да, пап, – сказала она.
      Должно быть, ее голос прозвучал не совсем уверенно, потому что он остался стоять в дверях, глядя в окно у нее за спиной.
      – Ты будешь скучать по острову? – спросил он.
      – Очень!
      – У меня такое чувство, что мы сюда еще вернемся.
      Сьюзан кивнула. Она знала, что отец думает о Саре, и хотела спросить его об этом, и в то же самое время ей не хотелось ничего знать. Ей нравилась Сара, она хотела, чтобы ее отец был счастлив, так почему же она не приходит в восторг при мысли, что они будут вместе?
      – Мама собирается убить меня, когда я вернусь домой, – вдруг сказала она.
      – Я поговорю с ней, – пообещал отец.
      – Ты с ума сошел? Ведь я сама тайком забралась в самолет!
      – Мы прекрасно провели время, и я рад, что ты оказалась здесь! – Он обнял дочь.
      – Я тоже. Папа, а Джордж и Бэсс смогут прожить здесь без Майка? С ними все будет в порядке?
      Он попытался улыбнуться, но не смог.
      – Им будет тяжело. Ты же знаешь, как много надо времени, чтобы забыть о том, кого любишь, не так сильно скучать.
      – Ты уже можешь снова смотреть на океан, папа…
      Сьюзан никогда не рассказывала ему, как тревожилась за него, когда он больше не захотел плавать на корабле и перевез всю семью вглубь страны.
      Неожиданно ей захотелось, чтобы он вдруг передумал, и они остались на острове. Возвращение в Форт-Кромвель для нее означало, что она снова расстанется с отцом. И ей опять придется жить с Джулианом. Конечно, она может видеться с ним, когда захочет, но это совсем не то, что жить с ним бок о бок, вставать утром и знать, что он где-то внизу в холле. От этих мыслей у нее заболело сердце. Это была одна из тех вещей, о которых надо было бы поговорить с доктором Дэрроу, но она никак не решалась.
      – О чем ты думаешь? – спросил Уилл.
      – Да так… о том, что дом Джулиана такой холодный. В нем никогда не бывает тепло и уютно.
      – Надевай еще одни носки, – посоветовал отец. – Или они у тебя кончились?
      Сьюзан усмехнулась. Все, кроме отца, считали, что у нее крыша поехала, когда она стала носить носки Фрэдди. Это было одной из основных причин, по которой ее направили на лечение к доктору Дэрроу. Но Майк летит домой вместе с ними, и он тоже понимает ее.
      – Не бойся, – улыбнулась она, – носки Фрэда никогда не износятся.
      – Ты здорово обращаешься с иголкой и ниткой для девочки твоих лет, – похвалил ее отец.
      – Мама считает, что носить их – ненормально.
      – Я знаю, – сказал он.
      И по тому, как он это произнес, ей стало понятно, что он совершенно не согласен с ее матерью.
      – Ты знаешь, пап, Майк тоже ходил к доктору Дэрроу. Ты думаешь, Майк не в себе?
      – Нет, Сноу, да и ты тоже.
      – Пап, – выдавила из себя Сьюзан, пытаясь проглотить комок в горле, – а что, если мы начнем забывать его? Иногда я просыпаюсь и даже не вспоминаю о нем до завтрака или когда жду автобус. Раньше я думала о нем постоянно.
      – Мы никогда не забудем Фрэда. Обещаю тебе. А теперь нам пора, – сказал он, протягивая ей руку.
      Сноу Берк, хотя и была уже не такой маленькой, чтобы ходить с папой за ручку, особенно в доме парня, который, как она надеялась, станет ее бой-френдом, ухватилась за пальцы отца и спустилась с ним вниз.
      Сара вошла в комнату, где обычно спал Уилл. Он был внизу, загружал машину. Она прошла к комоду, чтобы еще раз взглянуть на фотографию матери. Ее знобило, но не только от температуры. У нее, конечно, были и другие фотографии матери, но что-то в этом портрете, сделанном во время свадьбы, заставляло Сару чувствовать их близость. Возможно, потому что мама умерла именно в этой комнате и именно эта фотография стояла тогда на комоде возле нее.
      – Мама, – сказала Сара вслух.
      Ждала ли она ответа? Она знала, что это все фантазии, но в воздухе витало что-то, будто здесь незримо присутствовал ее дух, возникали ни на что не похожие ощущения. Саре казалось, что она в этой комнате не одна.
      Она присела на краешек кровати и осмотрелась вокруг. Именно здесь лежала ее мама, она видела те же самые вещи, которые теперь разглядывала Сара. Здесь были все те же выцветшие обои, платяной шкаф из красного дерева, картины на стенах, белые занавески на окне. Лежа здесь, мама должна была поднимать голову, чтобы видеть, что происходит за окном, чтобы взглянуть на океан.
      Мама была такой слабой. Сара вспомнила, как приходила, чтобы посидеть возле нее, как боялась увидеть следы приближающейся смерти. Здесь все было пропитано особым запахом болезни, и он был таким сильным, что люди, которым раньше не доводилось ощущать его, сразу же понимали, что это такое. Ее мама всегда была такой чистюлей, и Сара вспомнила, как та была счастлива, когда дочь помогала ей умываться. Она наливала в тазик теплую воду, брала белое полотенце и кусочек любимого мыла мамы. Когда она ее умывала, то чувствовала в груди холод и боль. Мама улыбалась, она была так благодарна за этот знак внимания, а Сара хотела поскорее закончить и уйти. Оглядываясь назад на все эти годы, она понимала, что улыбка ее матери не имела ничего общего с самой процедурой умывания – она была рада видеть возле себя дочь. И теперь та испытала глубокое раскаяние и стыд за то, что не сделала для нее большего.
      – Прости меня, мама…
      Поднявшись, Сара подошла к окну, глядя на встающее из-за горизонта солнце, лучи которого освещали верхушки сосен, бросали оранжевые отсветы на снег. Морские тюлени копошились на камнях и поднимали вверх головы. День благодарения прошел. Всего лишь через несколько недель наступит Рождество – любимый праздник мамы. Сара вспомнила еще один эпизод.
      В последнее для ее матери Рождество, когда она была слишком слаба и уже не вставала с постели, не говоря уже о том, чтобы выйти из комнаты, Сара говорила с отцом о елке. С горечью и в страхе перед неотвратимой смертью он ответил, что Роуз не сможет спуститься, чтобы посмотреть на нее, поэтому они не станут украшать елку. Сара понимала, что по-своему он прав: мама умирает, им не до праздника. Но она очень хотела, чтобы у мамы была елочка. Весь день она провела в сарае, делая подсвечники из форм для небольших кексов, фольги и зажимов для проводки. Затем вышла на улицу и проложила тропинку через двор к небольшой изящной елочке, которая росла на полянке у леса.
      Ночью, как только стемнело, Сара вошла в эту комнату, помогла матери подняться, принесла халат, помогла надеть тапочки. Поставив стул у самого окна, она довела больную до него. Это было всего лишь десять шагов, но они давались ей невероятным усилием воли, и казалось, что их сотня.
      Сара помнила восхищенный вздох матери: тропинка, ведущая к рождественской елочке, сияла огнями, а на самом дереве сверкали пятьдесят подсвечников. Сара повязала красные банты на ветки, но было уже слишком темно, и их не было видно. Они с матерью стояли у окна, обнявшись и не говоря ни слова, пока одна за другой не догорели все свечи…
      – Это было наше Рождество, мама, – сказала она, стоя у окна и вспоминая обо всем.
      Ее мама так многому успела научить ее. Праздники были самым важным в жизни, их нельзя было не отмечать. Не важно, что тебе грустно, не важно, что ты чего-то боишься, праздники надо справлять с людьми, которых любишь. Потому что никогда не знаешь, память о каком может стать единственным, что у тебя останется.
      Отвернувшись от окна, Сара поцеловала фотографию в последний раз. Спина сильно болела, и она знала, что сейчас не смогла бы поднять свою мать. Она глубоко вздохнула и спустилась вниз, чтобы найти Уилла и своего сына, которого отвезет домой.
      Тетя Бэсс решила остаться дома, поэтому все попрощались с ней в прихожей. Она сохраняла чувство юмора и спокойствие, задержав Майка в объятиях всего лишь на минуту дольше, чем остальных, и сказав, чтобы он не забывал писать. Обняв Сару, она немного отклонилась назад и взглянула на нее с тревогой:
      – У тебя жар?
      – Небольшой, – шепотом ответила Сара.
      – Как только доберешься до дома, немедленно в постель, – так же тихо велела тетя Бэсс, и Сара испытала облегчение, оттого что та не стала привлекать внимание к ее состоянию и уговаривать остаться еще на денек, чтобы немного отлежаться.
      Теперь, когда настал момент расставания, она хотела, чтобы прощание поскорее закончилось, хотела попасть домой вместе с Майком как можно быстрее.
      Джордж в это утро был спокоен и тих. Он перенес вещи в джип, рассовал их в багажнике так, будто вывозил мусор на свалку. Гелей пришлось помочь взобраться на переднее сиденье, и Джордж подсадил ее. Сам он взобрался на колесо, и молча уселся за руль, как водитель, который хочет быстрее отделаться от пассажиров. Сара попыталась настоять на том, чтобы Уилл тоже сел вперед, но тот отказался и забрался назад к Майку и Сьюзан. Она села в машину, и Гелей немедленно забралась к ней на колени.
      Они ехали по острову, и Сара поймала себя на мысли, что за все эти годы здесь ничего не изменилось. Остров был слишком далеко от суши, чтобы привлечь строителей и предпринимателей. Конечно, во время штормов ветер выворачивал деревья, океан мог изменить береговую линию, но она знала, что, когда вернется сюда, остров будет выглядеть точно так же. Расставание с отцом очень опечалило ее, но она возвращалась домой вместе с Майком, и это было сейчас главным. Неужели она такая жадная, что хочет всего сразу: чтобы отец взглянул на все ее глазами и при этом был счастлив? Он вел джип и казался абсолютно отстранившимся от всего. О чем они станут говорить с тетей Бэсс?
      – Папа, – тихо окликнула она.
      – Хм, – буркнул он.
      – Он вернется.
      Джордж лишь еще сильнее вцепился в руль и нажал на газ. Сара старалась не думать о том, какой старой и ржавой была машина, как запущена ферма. Майк сделал все, что мог, поправил то, что можно было исправить, но он был бессилен перед суровой реальностью. Она постарается посылать старикам больше денег в надежде, что отец из гордости не откажется от них.
      – Вот и приехали! – воскликнула Сьюзан, как только впереди показался самолет.
      Джордж припарковал джип, а Уилл и Майк разгрузили его. Сара сидела на переднем сиденье, глядя, как девочка бежит к самолету, широко раскинув руки, будто хочет обнять его. Когда все вышли из машины, холод вновь пронзил ее, спина нестерпимо болела. «Тайленол, куриный бульон – и в кровать», – думала она, глядя на то, как остальные копошатся вокруг самолета. И все же, несмотря на простуду и жар, она была счастлива: «Мой сын со мной».
      Майк аккуратно уложил все вещи в багажное отделение. Он знал, что плохо закрепленный багаж может сорваться с места, если маленький самолет попадет в зону турбулентности. Ему очень хотелось испытать настоящее чувство полета, когда, как птица, паришь в облаках. Подумав о птицах, Майк взглянул вверх и заметил орла.
      – Мам, – окликнул он.
      Сара все еще сидела в джипе на переднем сиденье, гладила Гелей и смотрела, как остальные готовятся к старту. Майк ощутил беспокойство, но она улыбнулась, помахав ему рукой. И он успокоился, указывая на небо:
      – Вон он!
      Она посмотрела вверх, и на лице ее было такое выражение, будто она хотела сказать: «За что мне такое счастье, разве я заслуживаю такого прекрасного зрелища?» Она улыбнулась, глядя на небо, где летал орел, а потом слегка отклонилась назад. У Майка ком встал в горле. Мать выглядела бледной и уставшей, и он забеспокоился.
      Они встретили День благодарения, но разве они не проводили вместе сотни таких дней раньше: сидели у стола, ели какую-нибудь птицу, ждали, когда испечется пирог? Они отмечали этот праздник и одни, и с друзьями. Кроме традиционных блюд мама иногда смешивала репу и отварную картошку или вместо яблочного пирога готовила песочный торт. Таким же прекрасным был и День благодарения, проведенный на острове.
      – Майк, а разве орлы – не перелетные птицы?
      – Думаю, что да, – ответил Майк. – Может быть, он как раз и улетает.
      – Мой сын – ученый! – крикнула она.
      Майк покачал головой, и улыбка сползла с его лица. Он видел, как прошлым вечером, когда он говорил о том, что собирается окончить школу, изучать океанографию, пойти в колледж, мать светилась счастьем. Все, что ей было нужно, чтобы Майк не превратился в неудачника. И он это понимал.
      Родители любят своих детей и желают им только хорошего. Он видел это по Уиллу и Сьюзан; он наблюдал всю прошлую зиму, как дед беспокоится за его мать. Каждое не полученное ими письмо в те недели, когда мама была слишком слаба, чтобы писать, действовало на дедушку так, будто глубоко в сердце у него засела заноза. Майк видел, каким он становился замкнутым, как уходил в себя, как его тело плохо подчинялось ему. В страхе, что может потерять свою единственную дочь, дед еще сильнее привязывался к внуку.
      «Как люди делают это? Как так получается? – раздумывал Майк, внося последнюю сумку в самолет. – Как им удается любить своих детей? Как они не разрываются на две половинки?» Глядя на Уилла, он пытался представить себе, что значит видеть, как твой сын исчезает под водой. «Как можно допустить, чтобы кто-то близкий исчез из твоего поля зрения?»
      – Эй, а где твои вещи? – спросил Уилл, пересчитывая сумки.
      Майк не ответил. Они по-прежнему настороженно относились друг к другу.
      Сара тем временем медленно шла к самолету, немного прихрамывая. Сьюзан подбежала к ней и обняла за талию. Выражение лица матери было странным, испуганным, но Майк решил, что причиной тому ее нелюбовь к прощаниям. Она всегда ненавидела расставания.
      – Вам пора, – сказал дед.
      Это было первое, что он произнес за все утро. Он обращался ко всем, но слова его были предназначены Майку.
      День был чудесный. Небо было ярко-синим, солнце сияло. Майк понимал, что это будет прекрасный полет, но, глядя на деда, глубоко задумался. Он один не справится: он не всегда мог поймать гусей и загнать их в сарай, у него слабело зрение, и внук боялся, что однажды он отрубит себе руку. В это утро, когда Майк нашел его лежащим на льду, он понял, насколько все плохо.
      – В чем дело? – спросил Уилл, понизив голос.
      Майк встал вполоборота, чтобы остальные не услышали его:
      – Я не поеду, – сказал он.
      – Что?
      – Я не могу. Моему деду нужна…
      – Слушай, – резко оборвал его Уилл, – ты не можешь так поступить с матерью. Она уверена, что ты возвращаешься домой вместе с нами, а ты что делаешь?!
      – Я не могу, – твердо повторил Майк.
      Он не сможет жить в мире с самим собой, зная, что оставил дедушку и тетю Бэсс одних. Без него они умрут этой зимой, Майк был в этом уверен. Конечно, мать будет переживать, но у нее много друзей, которые помогут ей, ведь так было всегда.
      Уилл смотрел на Майка так, будто хотел убить. Его глаза метали молнии, на щеках перекатывались желваки.
      – Тогда скажи ей это, – жестко сказал он. – Не позволяй ей продолжать надеяться. Скажи прямо сейчас.
      Майк кивнул. Когда он повернулся, первым человеком, которого он увидел, была Сьюзан. Его мать стояла рядом, но он все еще не мог посмотреть на нее. Глаза Сьюзан были такими большими, а ее улыбка такой привлекательной! Она подняла на него глаза, и Майк вспомнил, как целовал ее прошлой ночью. Он зарделся, и Сьюзан, заметив это, улыбнулась еще шире. Уилл встал между Майком и Сарой, как будто мог каким-то образом защитить ее от того, что должно было произойти.
      – Я не поеду, – наконец произнес Майк.
      Сара слегка подняла голову, как будто не расслышала того, что он сказал. Улыбка сразу исчезла с лица Сьюзан.
      – Ты должен! – воскликнула она. – Я попрошу папу, чтобы он провез нас на самолете над Бостоном, и мы увидим, где ты жил.
      – Майк? – тихо обратилась к нему мать.
      – Прости меня, мама. – Он сделал шаг вперед, желая обнять ее, взять за руки или сделать что-нибудь еще, но не смог.
      – А что со школой? – спросила она дрожащим голосом. – Ты сказал, что хочешь окончить ее… А как насчет твоего будущего, дорогой?
      – Я окончу, мама.
      – Когда?
      – Скоро.
      – Ты по возрасту уже старше ученика выпускного класса, – выпалила Сьюзан.
      – Ты пускаешь свою жизнь на ветер, – срывающимся голосом сказала Сара, – разве ты этого не понимаешь? Жизнь так коротка! Ты думаешь, что тебе принадлежит все время в этом мире, но год пройдет, и ты никогда не вернешься. Это покажется тебе слишком большой проблемой, дорогой. Или ты почувствуешь себя слишком взрослым.
      – Нет, неправда, – сказал Майк.
      – Еще как почувствуешь, – настаивала она, морщась от боли.
      – Сара, – сказал Уилл, обнимая ее, – с ним все будет в порядке.
      – Не будет! – Она оттолкнула Уилла и протянула к сыну руки, пристально глядя ему в глаза. Слезы струились по ее щекам. – Возвращайся домой, – сказала она прерывающимся от волнения голосом. – Пожалуйста.
      – Послушай свою мать, – осторожно сказал Джордж, – закончи обучение.
      – Поедем с нами! – умоляюще воскликнула Сьюзан, – и тогда все будет хорошо!
      – Нет, – твердо сказал Майк. – Теперь я знаю, где моя земля, – я остаюсь на острове.
      Сара рыдала, спрятав лицо в ладонях. Уилл поддерживал ее, дед хмурился, Сьюзан стояла рядом, глядя себе под ноги. Между тем Майк осторожно извлек из дорожной сумки Сьюзан маленький мешочек:
      – Вот, это тебе.
      – Что это? – хрипло спросила она.
      – Посмотри!
      Сьюзан не могла сдержать любопытство, сунула руку в мешочек и вытащила черного котенка с белой манишкой и яркими голубыми глазами.
      – Bay! Она поцеловала котенка в нос. – Как его зовут?
      – Не знаю, – сказал Майк, – у тебя хорошо получается придумывать имена. Это мальчик.
      – Доктор Дэрроу, – сразу же сказала Сьюзан, и на ее лице снова заиграла улыбка.
      – Да, – улыбнулся Майк в ответ, – доктор Дэрроу. – Он взглянул на Сару, и улыбка сошла с его губ: казалось, жизнь оставила ее, лицо побледнело, тело вздрагивало.
      – Сара, ты можешь идти? – спросил Уилл, поддерживая ее.
      – У меня, – сказала она сквозь всхлипы, – немного болит спина.
      – Это легкий приступ ревматизма, – попытался успокоить ее Джордж, подходя с другой стороны.
      Они помогли Саре сесть в самолет и отошли в сторону. Майк остался один на один с матерью. Она выглядела так, будто потеряла то, что любила больше всего на свете, но сын не мог до конца понять ее чувств.
      – Мама, я окончу школу, я обещаю.
      – А как насчет того, чтобы стать океанографом? – тихо спросила она.
      – У какого океанографа были условия лучше, чем у меня? – спросил Майк. – Я буду жить этим, а не просто изучать. Ты думаешь, если я не пойду в школу сейчас, то не сделаю этого никогда. Но время еще есть. Много времени.
      Полными слез глазами Сара посмотрела на него так, будто хотела запомнить каждую черточку.
      – Надеюсь, ты прав…
      – Вам пора лететь, – сказал Майк Уиллу, словно передоверил ему заботу о матери.
      – Да, – сказал тот, пожимая руку мальчику.
      Сьюзан бросилась ему в объятия. Ее тело было таким хрупким и красивым, от нее пахло так приятно! Майк почувствовал, как земля покачнулась у него под ногами, и тихонько отстранился. Доктор Дэрроу мяукнул.
      – Одним котом меньше. Это хорошо, – между тем сказал Джордж.
      Он пожал руку Уиллу и Сьюзан, склонился, чтобы обнять дочь. Майк видел, как дед держал голову Сары в своих заскорузлых старых руках. Она смотрела на него, кивая всему, что он говорил. Отойдя от самолета, дед взглянул на Майка так, будто хотел убить за то, что он огорчает его дочь.
      Наступил черед Майка.
      – Пока, мам, – сказал он, целуя ее в щеку.
      Сара обняла его так крепко, что он едва мог понять, откуда у нее такая сила.
      – Дедушка сказал, что отправит тебя домой, когда ты захочешь. Только попроси, – тихо произнесла она.
      – О'кей, – улыбнулся Майк.
      – Я никогда… – начала она медленно, словно боялась, что не скажет именно то, что хотела, – никого не любила так сильно, как тебя.
      – Мама…
      – Никого, Майк.
      – А папу? И… – Он умолк, посмотрев на Уилла.
      – Никого… никогда… – повторила Сара. – Это началось с той минуты, как ты родился. Любовь навсегда. Ты изменил мой мир.
      – Да… – сказал Майк, и в горле у него запершило.
      – Я знаю, ты любишь меня, – перебила она. – Никогда не думай, что я не знаю этого.
      – Да… – Он хотел сказать ей гораздо больше, поблагодарить за то, что она чудесная мать, но никак не мог заставить себя произнести это вслух. Поэтому только кивнул.
      Вдруг в голове мелькнула мысль: а если это в последний раз? Что, если они больше никогда не увидят друг друга? Он быстро взглянул на небо, чтобы избавиться от этой мысли.
      – До свидания, – шепнула Сара, еще раз обняв его.
      – До свидания…

      Полет проходил в молчании. Сьюзан на заднем сиденье играла с Доктором Дэрроу и жалела, что Майка нет рядом.
      День был солнечный, и океан был похож на золотое зеркало. Сьюзан надеялась, что они вместе будут любоваться этими видами. Она не отрываясь глядела на скользящие внизу рыболовецкие суда и танкеры, деревни, жители которых занимались ловлей омаров, курортные городки, сотни крошечных усыпанных соснами островов в огромных бухтах. Она видела доки и пристани, покрытые снегом, тени под водой, которые могли быть отмелями, рифами или даже китами. Майк наверняка знал бы, что это, и Фрэд тоже.
      «Такой большой океан, – подумала Сьюзан, видя, как тот простирается в бесконечность. – Я бы тоже могла стать океанографом»
      Доктор Дэрроу скакал по сиденью, исследуя дверные панели, окно, ногу Сьюзан. Утомившись, он плюхнулся подбородком ей на колени. Закрыв глаза, она взяла его на руки и поднесла к шее. Он устроился удобнее, стараясь попасть в изгиб под ее подбородком, и заурчал.
      Когда Сьюзан снова открыла глаза, они как раз оставляли позади береговую линию. Ей пришлось повернуться, чтобы еще раз увидеть Атлантический океан, уменьшившийся до тонкой золотой линии. Котенок спал, а взрослые так и не сказали ни слова.
      Они летели вглубь материка, и Сьюзан чувствовала, что ей становится трудно дышать. За дни, проведенные на острове, она ни разу не воспользовалась ингалятором. Элис наверняка сказала бы, что это из-за Доктора Дэрроу, что кошачья шерсть только усугубляет астму. Но Сьюзан знала, что коты тут ни при чем.
      У нее была аллергия на отсутствие моря. На материке сердце тяжелело, настроение было мрачным, и дыхание не могло справиться с этим. Сьюзан нужен был соленый воздух. Впрыснув ингалятором лекарство, она попыталась успокоиться.
      Скоро Рождество. Она сделает маленький чулок для Доктора Дэрроу и положит в него кошачью мяту и погремушки. Пришло время снова менять имя, и Рождество предоставляло много возможностей. Стар (Звезда), Бетлеем (Вифлеем), Блитцен (Сияние) и Крэчит (Кормушка) были лишь некоторыми из них. Хотя Крэчит звучало не так благозвучно, как остальные, оно, возможно, было самым подходящим. Фрэд любил рождественские гимны. Родители читали им их в течение всего декабря каждый год. И в Рождество, предшествовавшее его смерти, он исполнял роль Боба Крэчита в школьной пьесе.
      Летя над горами, обнимая котенка и пытаясь ровно дышать, Сьюзан постаралась думать о себе как о Крэчите. Нет, оно не совсем подходило – не звучало так спокойно, как должно звучать новое имя. Она приняла принцип имен на «С» и не видела повода менять его теперь. Новые имена приносили ей покой, а с возвращением в логово Джулиана и Элис ей необходимо полное спокойствие.
      Они остановились в Либане, чтобы пополнить запасы топлива, и решили выпить кофе и горячего шоколада. Сара чувствовала себя будто в тумане. Голова была тяжелой от всех тех слез, которые она выплакала. Ее лихорадило все больше, и боль в спине усиливалась.
      Уилл принес ей чашку кофе, и Сара улыбнулась ему, когда их пальцы соприкоснулись. С того момента, как они оставили остров Элк, она не произнесла ни слова. Почему решение Майка остаться так удручающе повлияло на нее? Ведь она даже не надеялась, что убедит его вернуться домой.
      – Прости, – тихо сказала она.
      – За что? – спросил Уилл.
      Она покачала головой, стараясь отхлебнуть кофе.
      – За то, что я такая кислая.
      – Я не виню тебя. Он не мой сын, но я хотел бы усадить его в самолет и привезти домой, нравится ему это или нет.
      Сара улыбнулась. У кофе был слишком сильный аромат, от которого ее тошнило. Не желая ранить чувства Уилла, она просто держала чашку в руках. От слабости у нее на лбу выступили капельки пота. Часом ранее она приняла еще одну таблетку тайленола, но не почувствовала себя лучше.
      – Как ты? – беспокоился Уилл.
      Он взял бумажный стаканчик у нее из руки и поставил на окно. Воздух был леденяще-холодным даже внутри ангара. Сара не могла унять дрожь, но заставила себя опять улыбнуться и взять руки Уилла в свои ладони. Они были такими сильными! Он крепко прижал ее к себе:
      – Пойдем! Чем раньше мы взлетим, тем скорее я привезу тебя домой.
      – Ты еще не устал от меня за это время?
      – Ни чуточки.
      Так они стояли обнявшись, пока кто-то не подошел к Уиллу и не сказал, что самолет заправлен и готов к полету. Но у Сары было чувство, что они могли простоять там час или даже больше, не думая ни о чем, кроме того, что все будет хорошо.
      Взлетев незадолго до полудня, они столкнулись с сильными встречными ветрами и сразу же попали в турбулентность.
      – Пристегнитесь, – велел Уилл. – Дорога будет тряской.
      – Папа… – предостерегающе сказала Сноу.
      – Не беспокойся, – ответил он через плечо. – Все будет в порядке.
      – Котенок боится.
      – Крепче держи его, – улыбнулась Сара. – Это поможет ему чувствовать себя в безопасности.
      Сьюзан никогда не нравилось летать при встречном ветре, как и не нравилось ходить под парусом, когда судно сильно накренялось. Она не доверяла чувству движения, ощущению земли, уходящей из-под ног, и качающегося горизонта. Она обычно крепко держалась за сиденье и прижималась к Элис. Фрэд был совершенно другим – ему постоянно не хватало скорости. Он любил ходить под парусом, опустив перекладину под воду и глядя прямо вглубь волн. Во время полетов ему нравилась турбулентность, которая так пугала его сестру. Он бы потешался сегодня над ее страхом и рассмешил бы так, что она почти забыла бы обо всем.
      – А-а! – вдруг воскликнула Сара.
      – Что случилось? – спросил Уилл.
      – Нет, ничего…
      Но когда он обернулся назад, ее лицо было совершенно белым, а руки вцепились в сиденье.
      – У меня просто болит спина, – сказала она тихо.
      – Ты растянула ее? Поднимая сумки или еще что-нибудь?
      – Не знаю…
      Она крепко сжимала зубы, потому, что сейчас он ничего не мог сделать для нее.
      Может, эта боль вызвана перенесенными ею переживаниями? Уиллу была известна разрушающая сила скорби. Он никогда не задумывался об этом до смерти Фрэда, но потом увидел собственными глазами. Скорбь заставила Уилла постареть на двадцать лет за одну ночь. Она превратила Сьюзан из легкого беззаботного эльфа в боязливого подозрительного ребенка, мучимого кошмарами и астмой. Вместо любящей жены и матери Элис стала женщиной, которую раздражало то, что ее муж был все еще парализован горем. Скорбь разорвала на кусочки семью Уилла.
      Все, что он мог сейчас сделать, это доставить Сару домой как можно скорее.
      Сара никогда не испытывала такой боли. Она закрыла глаза и постаралась делать упражнения, которые выручали ее раньше. Когда она рожала, ее учили дышать так, чтобы быть уверенной, что у нее будет достаточно кислорода, когда ей нужно будет задержать дыхание. Она могла концентрироваться на словах молитвы или на образе моря. Мэг научила ее медитативным практикам. Мантрой Сары было «Аллай-лу», и она попробовала применить ее сейчас.
      «Аллай-лу, – думала она. – Аллай-лу»
      Самолет задрожал на ветру, и Сьюзан вскрикнула. Сара услышала собственный голос, который говорил девочке, что все будет хорошо, если она вспомнит тюленей с острова.
      – А что с ними? – испуганно спросила Сьюзан.
      – Когда они ныряют, – сказала Сара, – они иногда плывут в бушующей воде, рушащихся волнах, пене, быстрых течениях. Но кожа у них гладкая, как наш самолет, и поэтому им ничего не грозит.
      – Я все равно боюсь, – хныкала девочка.
      – Знаю, дорогая.
      Боль была такой сильной, что искры посыпались из глаз. Сара слышала свой голос, но не могла поверить, что произносит какие-то слова. Бедро онемело, а ногу покалывало. Сильно сжимая руку Сьюзан, она вспомнила доктора Гудейкера. Во время последнего визита к нему она чувствовала себя так уверенно! Он попросил ее отслеживать онемения и покалывания, но не сказал зачем. И Сара боялась, что знает причину. Она проплакала все утро из-за Майка, а теперь глаза опять наполнились слезами. Она так упорно сражалась, так надеялась. Летя с Уиллом на остров несколько дней назад, она чувствовала себя здоровой и думала, что это будет продолжаться всегда.
      Желая придать силы ребенку, Сара сказала как можно спокойнее:
      – Не бойся, мы скоро будем дома.
      – Сара, а помнишь, как мы испугались, когда Майк провалился под лед? Помнишь, как мы думали, что он утонет? – нервно спросила Сьюзан. – Но он не утонул! Мы боялись, но зря: папа спас его. Сейчас то же самое?
      Пальцы Уилла гладили шею, и это приносило ей облегчение, как и пожатие руки Сьюзан. Девочка, видимо, почувствовала боль Сары, и ее собственный страх улетучился: она теперь дышала спокойнее.
      – Думаю, да, – ответила Сара, возвращаясь мыслями к тому ужасу у пруда три дня назад.
      Глядя на черную дыру в белом льду, она боялась, что Майк умрет под водой, и она больше никогда его не увидит. «Молись, – сказала она тогда Сьюзан, – молись»
      И сама тоже молилась, прося Господа пожалеть ее сына и позволить ему выжить. Именно тогда Сара предложила себя в качестве жертвы, если ее сын будет спасен. И все произошло так быстро, что она уже забыла об этом. Но она предложила свою жизнь за жизнь Майка, и это должно было свершиться. Стоя на берегу замерзшего пруда, Сара приняла смерть своего сына в свое тело.
      Знание не облегчило боли, но позволило легче переносить ее. Чувствуя близость Уилла и Сьюзан, Сара закрыла глаза и попыталась обрести покой. Она вспомнила еще одну медитацию, которую практиковала с Мэг: вдыхать слово «любовь» и выдыхать слово «страх». Попадая в воздушные ямы сквозь огонь боли в позвоночнике, она видела перед собой Майка и повторяла: «любовь»… «страх», «любовь»… «страх».

      Уилл посмотрел вниз – город был прямо под ними: и старый форт, и раскопки времен войны, которые хотел увидеть каждый, кого он поднимал в воздух для осмотра достопримечательностей. Поймав нужную радиоволну, он запросил вышку в Брилманн-Фильд:
      – Это 2132 Танго. Мы прилетаем в три часа, и нам нужно свободное место для посадки.
      – Мы принимаем вас, 2132 Танго. Воспользуйтесь дорожкой один, сегодня вторая закрыта в связи с сильным встречным ветром.
      – Здесь наверху тоже довольно ветрено, – сказал Уилл.
      Сара, казалось, успокоилась, но боль отражалась на ее лице, а губы почти посинели. Он подумал было попросить Куртиса на диспетчерской вышке, чтобы тот вызвал «Скорую помощь», но не стал этого делать. Он сам отвезет Сару в больницу.
      Получив место для посадки, Уилл стал снижаться. Зеленый сигнальный огонь зажегся на основном шасси, обозначая, что оно опустилось и замкнулось, но на носовом шасси сигнал не появился. Уилл уже видел аэропорт, взлетно-посадочная полоса сияла черным цветом в лучах солнца. Диспетчерская вышка, этот столп безопасности, всегда информировала его о том, что он был дома. По привычке и еще не испытывая беспокойства, он проверил топливный бак: тот был наполовину пуст. Измерительные приборы на «Ацтек Пайпер» были не особенно точны, но с поправкой в ту или иную сторону, у него была в запасе еще пара часов. Глядя на приборную панель, он ждал, но зеленый сигнал носового шасси все не включался. Глубоко вздохнув, он посмотрел на Сару:
      – Мы почти дома.
      – Быстрее, – простонала она, и он увидел в ее глазах животный страх. Она наконец-то выдала себя в надежде, что они почти прилетели и ей не придется долго ждать помощи.
      «О'кей, успокойся», – приказал Уилл себе.
      Существовал запасной способ выбрасывания шасси, хотя ему никогда прежде не приходилось им пользоваться. Он нащупал нужный рычаг. Боль Сары заставила его слегка поддаться панике, и пальцы сомкнулись на рычаге, немного дрожа. Он знал, что этот способ лучше срабатывает на минимальной скорости полета, и потянул назад дроссель, замедляя ход самолета.
      – Папа, приземляйся! – взмолилась Сьюзан, всхлипывая. – Саре плохо!
      – Знаю!
      Уилл снизил скорость насколько смог, но потянул ручку слишком рано – зеленый сигнал не появился.
      – Черт!
      – Что случилось, папа? Что?
      Кружась над аэропортом, Уилл пытался что-нибудь придумать. Ладони потели. Сьюзан задала еще какие-то вопросы, но вдруг замолчала. В самолете стало тихо, только гудели моторы.
      Наконец Уилл вызвал диспетчерскую вышку:
      – Брилманн-Фильд, говорит 2132 Танго. У нас проблемы с носовым шасси. Не загорается зеленый свет.
      – Пролети мимо вышки, Уилл. Мы посмотрим.
      У Уилла затеплилась искра надежды. Он нес ответственность еще за две жизни, самые дорогие для него, и был серьезно напуган. Накренив самолет вправо, он полетел обратно к аэропорту. Он увидел свой ангар и машину, припаркованную на автостоянке. А в диспетчерской вышке находились его друзья – Ральф и Куртис.
      – С главным шасси все в порядке, Уилл, – сообщил Куртис по радио, – а носовое прихрамывает, похоже, не полностью опустилось.
      – Что это значит? – еле дыша от волнения спросила Сьюзан.
      – Спасибо, Куртис, – сказал Уилл.
      – Папа! Что имел в виду Куртис?
      Уилл не ответил.
      Датчик горючего показывал меньше четверти бака, и стрелка быстро спускалась. Уилл не любил, когда оставалось слишком мало горючего. Ему нужно было израсходовать горючее почти полностью, но не до конца. Если садиться без носового шасси, существует вероятность возгорания. Все, чего он хотел сейчас, это приземлиться ради Сары, но чтобы спасти ее жизнь, необходимо было еще немного полетать.
      Каждая воздушная яма отдавалась болью в позвоночнике, ноги онемели. Сара ждала помощи, хотела поскорее увидеть доктора Гудейкера, но понимала, что может не пережить аварийную посадку, никто из них не переживет.
      Уилл сделал большую петлю на север, и теперь они снижались.
      – Приготовьтесь, – сказал он.
      – О, папа, папа… – скулила Сьюзан.
      Направляясь к посадочной полосе, Уилл смотрел вперед. Сара могла повсюду видеть вспыхивающие огни. Полицейские автомобили, пожарные машины, кареты «скорой помощи», красные вспышки. Снег покрывал землю, а белая пена укутала взлетную полосу.
      – О'кей, – сказал Уилл. – Опустите головы и согнитесь, чтобы стать как можно меньше.
      – Папа, Доктор Дэрроу, – всхлипывала Сьюзан, – он выскользнул у меня из рук, и я не могу поймать его.
      – Оставь его! – сказал Уилл резко и сильно стукнул по сиденью, чтобы привлечь ее внимание. – Оставь кота! Опусти голову! Руки прижми сверху. Ты слышишь?
      – Да…
      – Нас ждет жесткая посадка, но с нами все будет в порядке, в полном порядке. Мы выйдем из самолета, как будто ничего не случилось. О'кей?
      – Я боюсь… – плакала Сьюзан.
      – Все закончится через минуту, – сказал Уилл, стиснув зубы. – Слышишь меня? Как только мы остановимся, в тот момент, как я скажу, расстегни ремень безопасности и быстро выбирайся. Быстро, хорошо? Слышишь меня?
      – Быстро… – повторила Сьюзан. – Я слышу тебя.
      Сара, должно быть, тоже что-то сказала, но она не знала об этом. Она была как в тумане, изо всех сил стараясь вытянуться, чтобы унять боль, которая устремлялась все глубже и глубже, вызывая слезы. Она подумала о Майке и порадовалась, что он, в конце концов, не полетел с ними. Он был в безопасности, с ее отцом.
      – Сара, Сноу, я люблю вас, – сказал Уилл.
      – Я люблю тебя, папочка!
      «Я люблю тебя», – подумала Сара, но не смогла сказать ни слова. Самолет приземлился с ревом, поцарапав обшивку, качнулся влево и вправо, пытаясь выйти из-под контроля, но Уилл продолжал его удерживать. Сара слышала, как он чертыхался и молился, слышала, как металл рвется на части вокруг нее. Пропеллеры отломились, и их осколки ударились в окна, стекло разбилось вдребезги, во все стороны полетели искры.
      И после этого они остановились.
      Уилл выбрался из самолета, прежде чем Сара успела поднять голову. Сьюзан металась по бетонной площадке, ловя котенка. Уилл оттолкнул ее, закричав, чтобы она бежала, обогнул самолет со стороны Сары и открыл дверь. Она видела пену, распыляемую в воздухе, слышала, как пожарные кричали, чтобы все отошли от самолета.
      – Поторопись, Сара, – сказал Уилл, помогая ей расстегнуть ремень безопасности.
      – С дороги, парень! – скомандовал один из пожарных. – Мы берем это на себя.
      Но Уилл не обратил на них внимание. Зная, что Сьюзан уже далеко, он сосредоточился только на Саре.
      – Я не могу пошевелить ногами, – прохрипела она, глядя в его голубые глаза.
      – Все хорошо, дорогая, – сказал он мягко и быстро обвил ее руки вокруг своей шеи.
      Она не думала, что сможет удержаться, но смогла. Он поднял ее на руки, и она прижалась лицом к его груди.
      Около «скорой помощи» их ждала Сьюзан. Уилл положил Сару на носилки и смотрел, как ее пристегивали ремнями. «Скорая помощь» уехала, сверкая огнями и гудя сиренами, он не двинулся с места.

      Их показывали в вечерних новостях. Сьюзан сидела в библиотеке, укрытая покрывалом, и, держа Доктора Дэрроу, смотрела на все случившееся по телевизору. Третий канал заснял их с того момента, как самолет начал кружить над аэропортом. На земле были другие бригады репортеров, и Сьюзан слышала нотки волнения из-за случившегося несчастья в голосе корреспондента.
      – Они, должно быть, были абсолютно уверены, что мы погибнем, – сказала Сьюзан, устремив взгляд на экран.
      – Не говори так, – сказала Элис, – это было ужасно. Мы с Джулианом были как раз здесь, ожидая твоего возвращения домой, когда нам позвонили с диспетчерской вышки и сообщили, что происходит. Я не могла в это поверить.
      – Мы сразу переключили телевизор на третий канал, – сказал Джулиан. – И я приготовил подушку. Я был почти уверен в том, что мне придется бросать ее перед глазами твоей матери, чтобы она не видела, как вы падаете.
      – У нас была мягкая посадка, – тихо сказала Сьюзан, нежно поглаживая Доктора Дэрроу.
      Он лежал у нее на коленях, свернувшись клубком, и мурлыкал.
      – Слава Богу, – только и сказала Элис.
      – А мы думали, что нас ожидает долгое «Я же тебе говорила», – сказал Джулиан.
      – О чем это ты? – спросила Сноу.
      – Ты знаешь, если сбежать из дома, начинают случаться плохие вещи. Я же тебе говорил, – улыбнулся он.
      Сьюзан проигнорировала его, устремив взгляд в телевизор. Элис не наказала дочь, не сказала ничего дурного о котенке, но Джулиан явно хотел спровоцировать спор. Она почувствовала, что приближается приступ, и знала, что если не заговорит, то разразится кашлем.
      – Я не убегала, я была со своим отцом.
      – А вот и он, – сказала Элис.
      Ее голос звучал взволнованно, как будто она только что увидела кинозвезду.
      При помощи объектива с переменным фокусным расстоянием камера зафиксировала Уилла во время управления самолетом. Сьюзан не могла поверить, что он выглядел тогда таким спокойным.
      – Это так только кажется, – сказала она удивленно.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Это было жутко, ужасно… Я вопила, папе пришлось накричать на меня. Но посмотрите…
      Каждый раз, когда камера освещала лицо Уилла, он был сдержан и не показывал страха. Руки крепко сжимали штурвал, глаза устремлены вперед.
      – Уилл очень смелый, – мягко сказала Элис.
      – Конечно, – кивнула дочь.
      – Он знал, что вы можете разбиться, но сохранял самообладание.
      Камера перешла к Саре, и Сьюзан почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Саре было плохо: глаза бегали, рот искривлен гримасой.
      – А она в панике, – хихикнул Джулиан.
      – Сара такая же храбрая, как и папа. Ты бы послушал ее, – заступилась Сьюзан.
      – Она его возлюбленная? – спросила Элис.
      – Не знаю, – уклонилась от ответа дочь.
      – Должно быть, между ними что-то есть. Он не отходит от нее.
      Сьюзан только кивнула. Элис и Джулиан забрали ее в больнице, потому что Уилл хотел остаться с Сарой. У нее было защемление нерва или что-то в этом роде, и крушение самолета еще больше ухудшило ее состояние.
      Во время посадки самолета все, казалось, произошло в одну секунду, быстро и стремительно. Но показ аварии на телеэкране длился бесконечно. Каждый раз, когда показывали еле живую Сару, Сьюзан чуть не тошнило, но при виде отца она чувствовала облегчение и гордость.
      – Такой хладнокровный и собранный, – сказала Элис, когда камера перешла обратно к Уиллу.
      Он всегда был таким, в самых критических ситуациях.
      Дочери странно было слышать, что мать говорит так об отце в присутствии Джулиана. Почти так, как будто его не было рядом. И Сьюзан рискнула:
      – Как в тот день, когда погиб Фрэдди…
      – Но сегодня никто не погиб, – вставил Джулиан.
      Элис кивнула, не обращая на него внимание:
      – Как в тот день… Он должен был хоть немного нервничать, но посмотри… – Морщина пересекла ее лоб. Потянувшись через диван, она взяла Сьюзан за руку: – Я предала Уилла, – сказала она, все еще глядя на его лицо на экране. – Это так.
      – Но папа не бесчувственный, – тихо сказала Сноу, потому что однажды слышала, как это сказала Элис, описывая день гибели Фрэда.
      – Конечно. Просто он проходил специальный тренинг, когда служил во флоте. Не то что ты и я, правда, дорогая?
      – Да… – Сьюзан была удивлена, что сегодняшнее происшествие так повлияло на ее мать.
      Она часто хотела поговорить с ней о дне гибели Фрэда, но Элис никогда не шла навстречу. Это всегда оставалось закрытой темой.
      – Как ты чувствовала себя в самолете? Боялась? – спросила Элис. – Не знать, что случится, – самое страшное.
      – Да, мама.
      – Уилл наверняка был тоже напуган, – продолжала она, глядя в телевизор, – но он этого никогда не показывает.
      – Показывает, – возразила Сьюзан, – просто нужно знать, куда смотреть.
      – Некоторые, я знаю, падают в обморок в подобных ситуациях, – сказал Джулиан.
      Сьюзан чувствовала, как жар ударил ей в лицо. Джулиан был прав: это случилось однажды с ее отцом.
      – Депрессия может стать разрушительной силой, – продолжал он. – Если ты не можешь поддержать жену и дочь, когда они больше всего в тебе нуждаются, когда даже военно-морской флот увольняет тебя в запас…
      – Его не уволили в запас, – горячо возразила Сьюзан.
      – Нет, конечно, он ушел до того, как погиб Фрэд, – притворно сказал Джулиан.
      Он откинул волосы назад и завязал их в конский хвост.
      – Он был с нами! – настаивала Сьюзан.
      – Можно находиться вместе телом, но не душой, – сказал Джулиан мягко.
      – Он ведь был с нами, не так ли, мам? – Грудь болела, в горле пекло, и девочка чувствовала, как астма атакует легкие.
      Элис подняла голову, чтобы снова посмотреть на телеэкран, качаясь из стороны в сторону. И в глазах ее была такая печаль, что Сьюзан была готова провалиться сквозь землю.
      – Нет, доченька, к сожалению, не был…
      – Давайте не будем вдаваться в подробности. – Джулиан добился, чего хотел, и произнес эти слова тоном миротворца.
      Легкие Сьюзан горели огнем, но она не хотела, чтобы кто-нибудь заметил это. Глаза слезились слишком сильно, чтобы что-либо видеть, а маленькие коготки Доктора Дэрроу цеплялись за ее свитер, путаясь в пряже. Наконец она не выдержала и задышала, хватая ртом воздух.
      – О, господи, Сьюзан, – воскликнула Элис, хватая у нее котенка. – У тебя аллергия на это проклятое животное.
      – Отдай обратно, – прохрипела девочка.
      – Странно, – подключился Джулиан, – зачем тебе подарили кота? Неужели на острове не было взрослых? Или они были слишком заняты собой, чтобы заметить, что у тебя серьезное заболевание дыхательных путей?
      – Отдай… его… обратно… – умоляла Сьюзан.
      Этот теплый комок напоминал ей о самом счастливом времени, которое у нее когда-либо было в жизни. И она чувствовала, что не сможет жить без этого котенка.
      Мать протянула ей ингалятор.
      Между тем на телеэкране самолет уже приземлился, скрежетая и разбрызгивая пену и искры.
      Как они могли выжить после такого? Сьюзан смотрела, как она сама бежит от горящего самолета, а отец дергает дверь, чтобы вытащить Сару. Когда он нес ее по бетонированной площадке, то выглядел обезумевшим от беспокойства, точно так же, как когда они не смогли найти Фрэда. Лицо Сары было искажено болью.
      Сьюзан держала в руках черного котенка и скучала по острову. Она хотела вернуться обратно. Она хотела быть в больнице вместе с отцом, ожидая услышать что-нибудь о Саре.
      – Он влюблен в нее? – спросила тем временем Элис.
      – Мне кажется, да, – ответил ей Джулиан.
      – Да, – прошептала Сьюзан, но только Доктору Дэрроу.
      Они ждали доктора Гудейкера. Уилл еще не встречался с ним, но уже знал, что тот вызывает всеобщее уважение. У медсестер появлялось особое выражение на лицах, когда они произносили имя доктора, и Сара доверяла ему. Они ждали в отделении экстренной медицинской помощи, затем их отправили в рентген-кабинет и, наконец, наверх, в палату на третьем этаже.
      – Тебе все так же плохо? – спросил Уилл.
      – Уже лучше, – сказала Сара, лежа неподвижно в голубой больничной рубашке.
      «Говорит ли она правду?» – пытался понять Уилл, глядя на нее. Она была такой красивой, и он так сильно любил ее! Уилл хотел взять ее на руки и отнести домой прямо сейчас. Больничная обстановка действовала ему на нервы.
      – Его уже позвали? – нетерпеливо спросил Уилл.
      Медсестрам было необходимо разрешение доктора Гудейкера, чтобы отпустить Сару. Они обследовали ее, дали ей димедрол для облегчения боли в спине. Та была вызвана ущемлением нерва – так сказал рентгенолог. А лихорадка спровоцирована опухолью. Ничего серьезного.
      – Да, конечно, – ответила Сара.
      – Как долго приходится обычно ждать? – спросил Уилл, неспособный скрыть свое нетерпение.
      Сидя на краю кровати Сары и держа ее за руки, он поцеловал каждый суставчик на кистях ее рук. Потом поцеловал в губы и заметил, что она ему улыбается.
      – Иногда долго, – сказала Сара, обнимая его рукой за шею. – Он очень занят.
      – Я тоже очень занят, я хочу вытащить тебя отсюда и отвезти домой.
      – Звучит очень-очень приятно. Она поцеловала его в щеку. – Я была настолько уверена в том, что Майк вернется со мной! И когда он решил остаться, это повергло меня в шок. Но, поняв, что мы можем потерпеть крушение, я была только рада, что он остался на острове. Жаль, что Сьюзан тоже не осталась там. А ты просто герой! Как ты посадил самолет, приземлившись без колес… как ты умудрился сделать это?
      – Люди могут делать удивительные вещи, когда пытаются спасти тех, кого любят.
      – Любят? – кокетливо спросила Сара.
      – Да, – ответил Уилл, глядя ей в глаза.
      Глаза его дочери всегда странно блестели, когда у нее поднималась температура или она была слишком взволнованна. Так же выглядели сейчас и глаза Сары, но она упорно пыталась скрыть свое беспокойство.
      Дверь открылась, и вошел доктор Гудейкер. В темном костюме с желтым галстуком и золотой булавкой он больше походил на банкира, занимающегося инвестициями, чем на доктора. Подойдя к Саре, он даже не улыбнулся, но она была рада его видеть.
      – Доктор Гудейкер, это Уилл Берк. Вы, конечно, слышали об авиакатастрофе и пилоте, который посадил самолет и спас всех, находившихся на борту. Так вот, это он…
      Доктор Гудейкер поднял брови, в его глазах мелькнуло любопытство или восхищение, но он, как всегда, промолчал и не обменялся рукопожатием с Уиллом. Уилл запомнил это, чтобы потом шутить вместе с Сарой по поводу драгоценных рук хирурга, возможно, застрахованных у Ллойда в Лондоне, не желающего рисковать рукопожатием с таким костоломом, как Уилл.
      – Я выйду, – сказал Уилл.
      Доктор кивнул, но Сара ухватила его за запястье:
      – Нет, не уходи! – Ее голос звучал почти весело, но в глазах был испуг. – Пожалуйста, останься.
      – Конечно, – кивнул Уилл.
      – Сара, я посмотрел твои снимки… – начал доктор Гудейкер, но она перебила:
      – Простите, что побеспокоила вас из-за такой ерунды. Просто я перенервничала из-за своего сына и во время аварии… Возможно, я была так напряжена, что позвоночник сжался и сдавил нерв. Потому что у меня такое ощущение внизу, будто два позвонка давят на что-то… – Улыбаясь, она смотрела на доктора.
      Тот не собирался прерывать ее. Он стоял, скрестив руки, и ждал, когда она закончит. Уилл понял, что так происходит всегда: обеспокоенные пациенты сначала рассказывают ему свою версию произошедшего. Доктор Гудейкер выглядел бесстрастным, но сострадание и обычная человеческая доброта угадывалась в его взгляде, в его словах.
      – Рентген показал то, чего мы боялись, – вставил наконец он. – Это опухоль.
      Сара все так же улыбалась, глаза сверкали.
      – Конечно, они не должны были мне ничего говорить до вашего прихода, но рентгенолог однозначно сказал, что у меня ущемление нерва. Правда, Уилл?
      – Нерв ущемлен, потому что опухоль расположена в районе крестца, в нижнем отделе позвоночника.
      – Этого не может быть, – глухо сказал Уилл. – Как может опухоль мозга спуститься до основания позвоночника?
      – Она пустила метастазы, – сказала Сара. – На ее лице оставалась широкая улыбка, но глаза медленно наполнялись ужасом.
      Доктор Гудейкер кивнул:
      – Мне жаль…
      Уилл встал и посмотрел доктору в глаза.
      – Что нам делать?
      Доктор Гудейкер перевел взгляд на Сару:
      – Мы обсуждали такой вариант развития болезни. Снимки показывают ответвление к печени, лимфатической системе. Я хотел бы провести еще некоторые тесты, отправить вас на МРТ, чтобы проверить мозг.
      – Но что нам делать? – повторил Уилл.
      Ему необходим был план действий.
      – Опять операция? – спросила Сара.
      Доктор Гудейкер, казалось, медлил. Уилл всегда думал, что хирурги с удовольствием берутся за скальпель, и поэтому удивился, когда увидел, что тот отрицательно качает головой.
      – Нет, Сара, рак слишком агрессивен. Он разрастается быстро, как виноградная лоза, вокруг позвоночного столба.
      – Вы говорите ей «нет»? Она хочет, чтобы вы оперировали ее, а вы говорите «нет»?
      Уилл не мог поверить в это. Он чувствовал, как сердце бешено бьется, а ладони потеют. «Сохраняй спокойствие, – приказал он себе. – Ради Сары». По ее щекам текли слезы. Почему ей приходится так много плакать сегодня? Уилл хотел утешить ее, унести отсюда домой, но больница была тем местом, где ей нужно было лечиться, чтобы поправиться.
      – Сколько мне осталось?
      Вопрос шокировал Уилла, у него перехватило дыхание. Но даже при этом смешении ярости и отчаяния, чувствуя, как рука Сары дрожит в его руке, он смог увидеть надежду в ее глазах и понял, что она не хочет сдаваться. Это был не ее диагноз, не ее опухоль.
      – Две недели, – сказал доктор Гудейкер.
      – Две недели, – тихо повторила Сара.
      – Нет! – услышал Уилл, собственный голос.

      Ночь была долгой и, казалось, никогда не кончится. Медсестра заходила в палату, беспокоясь, что Сара не спит, и каждый раз они обменивались улыбками. Она показалась Саре знакомой: возможно, они виделись раньше, во время одной из предыдущих госпитализаций. Девушка была небольшого роста и худенькая, с темными вьющимися волосами и приятной улыбкой.
      Сара попросила воды. Медсестра могла наполнить пластиковую чашку из бутылки с теплой водой, стоящей рядом с постелью, но пошла в комнату отдыха медсестер и принесла высокий стакан ледяной воды. На стакане были узоры и Санта-Клаус.
      – Спасибо!
      – Всегда пожалуйста.
      Сара хотела поинтересоваться, знает ли медсестра что-нибудь о ее состоянии. Возможно, доктор Гудейкер сказал что-либо или пометил в ее истории болезни, чтобы обратить внимание на то, что показали тесты. Ведь медсестры были самыми добрыми людьми на свете!
      – Вы совсем не можете заснуть? – спросила медсестра.
      – Да, – ответила Сара.
      – Я могу дать вам чего-нибудь, чтобы вы поспали. Доктор Гудейкер оставил указания.
      Сара покачала головой. Обычно в качестве болеутоляющего она принимала димедрол, но от него сознание затуманивалось, а ей хотелось быть бодрой, пока это возможно.
      – Нет, спасибо. Как вас зовут?
      – О, извините. Меня зовут Луиза. Я забыла свой именной жетон, когда одевалась сегодня вечером.
      – Ничего страшного, – сказала Сара. – Я только хотела узнать.
      Луиза улыбнулась, ожидая, что больная попросит что-нибудь еще, но та закрыла глаза. Обращаться к человеку по имени – это значит ощущать связь друг с другом, ощущать, что ты живешь.
      Луиза вышла из палаты.
      Оставшись одна, Сара подумала о своем магазине. «Девятое облако». Ей нравилось название: оно было божественно и полно надежды. И еще напоминало ей о матери, посылающей благословение с небес. Сара сама придумала эмблему – золотая цифра «девять» на красивом летнем облаке, которая подразумевала вечную память о том, где была ее мать и как сильно она ее любила.
      Сара тоже будет всегда любить Майка. Майкл Эзекил Лоринг Талбот. Одно лишь его имя наполнило ее такой болью, что она крепко зажмурила глаза. Меньше чем двадцать четыре часа назад Сара была уверена, что он вернется домой вместе с ней. Меньше чем двадцать четыре часа назад она о многом мечтала…
      Луиза снова вошла в палату и, подойдя к кровати, остановилась, чтобы проверить приборы.
      – Луиза, у вас есть дети? – тихо спросила Сара.
      – Да, две дочери.
      – Девочки, – сказала она, подумав о Сьюзан. – Сколько им лет?
      – Шесть и восемь.
      – Это такой замечательный возраст! – Произнеся это, Сара поняла, что сказала бы это о любом возрасте.
      Какой возраст Майка не был замечательным? Даже последние годы, те, что были наполнены злобой, враждебностью…
      Дочери Луизы сейчас спят. Кто присматривает за ними? Есть ли у нее муж? Любит ли он девочек так же сильно, как она? Или она доверяет их бабушке? Или оставляет с нянями, как поступала Сара с Майком?
      – Когда заканчивается ваша смена?
      – В восемь часов утра.
      Девочки, должно быть, будут уже на пути в школу к тому времени, как Луиза придет домой. Сара тяжело вздохнула. У них с Майком все было не так уж плохо. По крайней мере, они провели большую часть времени вместе под одной крышей, просыпаясь и поедая на завтрак овсянку за одним кухонным столом. Она водила его в школу, пока ему не исполнилось семь лет…
      Слезы струились по ее щекам, когда Луиза присела на край кровати:
      – Я читала вашу историю болезни.
      Сара сглотнула, кивнув. Желтый свет струился из коридора. Ее знобило, и она натянула на себя одеяло. Луиза достала из тумбочки еще одно покрывало, укрыла им Сару и присела рядом.
      – Вы говорили с доктором Боусвелл о возможных для вас вариантах лечения? Химиотерапия сейчас дает все лучшие результаты.
      Сара могла почти слышать ветер, гудящий в соснах, обонять воздух своего родного острова. Она была островитянкой из штата Мэн. Медицина не смогла спасти ее тело, а она не хотела быть частью какого-нибудь эксперимента. Она хотела Уилла и соленой воды на губах.
      – Все это время я думала, что буду знать, когда придет время, – тихо сказала Сара.
      – Знать, что? – не поняла Луиза.
      – Как… уйти.
      Слезы стекли в уголки ее рта. Прошлым летом все казалось проще: Майк ушел, она была больна, и в ее жизни еще не было Уилла. Сара обсудила тогда свои прогнозы с доктором Гудейкером и доктором Боусвелл и решила: если будет рецидив опухоли, не будет продолжать лечение. Она представила свою болезнь как волну, которая может уйти в море, а может вернуться, чтобы забрать ее. И вот теперь знала, что ничего не смогла сделать против моря.
      – Как я уйду? – спросила Сара у доброй незнакомки.
      Прикусив губу, она думала о Майке и об Уилле.
      Луиза не поняла, что Сара задает вопрос ей. Она была лишь молодой медсестрой, которая скучала по своим детям, пытаясь успокоить больную женщину. А Сара страдала, испытывая страстное желание, чтобы кто-нибудь сказал ей, как следует поступить. Как попрощаться со своим сыном и мужчиной, которого она полюбила?
      Сьюзан проснулась рано. Доктор Дэрроу спал с ней всю ночь, свернувшись в тугой комочек под ее подбородком. Когда он почувствовал, что она потягивается, то начал мурлыкать, тыкаясь в нее своим холодным носом. Смеясь, девочка поцеловала его мордочку.
      Лежа в тепле под пуховым одеялом, Сьюзан пыталась представить, что она опять на острове. Слышать шум волн, свист холодного воздуха в щелях стен. Она была такой счастливой, чувствуя себя частью семьи Сары. В доме было тепло благодаря камину, кошкам и, главное, людям. Неудивительно, что Сара такая замечательная – она ведь родом с этого острова. Свернувшись калачиком, Сьюзан думала о Саре. Неужели она все еще в больнице? Отец должен был позвонить вчера вечером, чтобы рассказать, как обстоят дела, но телефон молчал.
      На улице было еще темно, когда прозвенел будильник. Время шесть тридцать, пора собираться в школу. Как там Майк? Сьюзан надеялась, что он все-таки решит вернуться в Форт-Кромвель, чтобы окончить школу, если все оставят его в покое и позволят принимать собственные решения. Это не значит, что Сьюзан обвиняла Сару. Та просто была хорошей матерью, желая лучшего для своего сына.
      Выбравшись из кровати, Сьюзан наблюдала, как Доктор Дэрроу, подскочив к окну, прислонил нос к стеклу, но, вздрогнув от холода, отпрыгнул назад. Потом он заметил овсянок около птичьей кормушки и начал подкрадываться к ним, однако снова на его пути возникло стекло. Громко засмеявшись, девочка взяла его на руки. Это был ее котенок. Ее и Майка, и он напоминал ей об острове. Он будет ее другом в этом замке наживы и навязчивой любви. Опять изо дня в день наблюдая, как мать смотрит на Джулиана, пытаясь определить, что он думает, доволен он или расстроен, она сойдет с ума, и ей снова понадобится настоящий доктор Дэрроу. Собираясь в школу, Сьюзан решила, что поедет на велосипеде, а на обратном пути заскочит в магазин Сары, чтобы узнать, как она. Кроме того, поездка на велосипеде позволяла спокойно думать о путешествии на остров, о своем новом имени, ведь лучшие из идей посещали ее, когда она крутила педали.
      Уилл долго не мог уснуть, думая о Саре. Она осталась одна в больнице. После того как доктор Гудейкер сообщил страшную новость, он был с ней, пока не закончилось время для посещений.
      Они посмотрели шестичасовой выпуск новостей, где показывали авиакатастрофу. Как самолет кружил в воздухе, крупный план неисправного носового шасси, их лица в иллюминаторах, посадка, объятый огнем самолет. Смотря это по телевизору, Уилл, наконец, понял, что им грозило: если бы что-либо пошло чуточку иначе, они все могли бы погибнуть. Держа его за руку, Сара восторгалась тем, каким он был героем.
      Но что значило аварийное приземление по сравнению с тем, перед лицом чего сейчас оказалась Сара! Он пристально смотрел в телевизор, будто все это происходило не с ними. Видя на экране себя, выносящего на руках Сару из горящего самолета, он так сильно сжал ее руку, что она вскрикнула.
      «Если бы все было так просто, – подумал он. – Если бы этого было достаточно для ее спасения».
      Когда медсестра вошла, чтобы ввести больной еще одну дозу демерола, она, казалось, удивилась, что Уилл все еще здесь. Секунду она колебалась, решая, позволить ли ему остаться. «Разве вы не знаете, – хотел спросить он. – У нас слишком мало времени…» Но правила победили. Медсестра попросила его уйти, а Сара не пыталась остановить его…
      Уилл проснулся, как только рассвело, и думал только о том, чтобы поехать в больницу и изменить ее решение. Две недели – это слишком мало. Им нужно гораздо больше времени провести вдвоем. Они могут вместе отметить их сорокалетия, пятидесятилетия, шестидесятилетия, семидесятилетия, если она будет бороться.
      Было шесть тридцать. Он приготовил кофе и выпил его за кухонным столом. Кухня была маленькая, безликая. Переезжая в эту квартиру, он не особенно беспокоился о ремонте, держа все в чистоте, как камбуз на «Джеймсе». Школьная фотография Сьюзан улыбалась ему с дверцы холодильника. Она нарисовала его портрет на субботних занятиях по рисованию, и тот висел на стене.
      «Сара сделала бы это место красивым», – подумал он, оглядев маленькую кухню. Он никогда не был у нее дома, но видел ее магазин и был на ее родном острове. У нее был свой стиль, непохожий на стиль ни одной из женщин, которых он когда-либо знал. Она любила природу и жизнь. Он представил, как они украшают эту квартиру к Рождеству, рубят сосновые сучки вдоль дороги, ведущей за город, устанавливают елку. Просто живут вместе.
      Единственное, чего хотел Уилл, – это прожить жизнь вместе с Сарой. Она не совершала чудес, не могла воскресить Фрэда, у нее не было нимба над головой, она не сделала Уилла лучше, чем он был. Она просто была, и он не мог позволить ей уйти.
      Было почти семь. Должно пройти еще четыре часа, прежде чем он сможет навестить Сару. Достигли ли новости о крушении самолета острова? Нуждаясь в Саре, он позвонил ее сыну:
      – Майк?
      – Да, – откликнулся Майк. – Уилл, это вы?
      – Да.
      Уилл понятия не имел, что им скажет, просто он хотел быть рядом с ее родными.
      Он вспомнил остров Элк, безмятежный под покровом снега, видел рассвет, разрезающий холодный металлический океан, слышал, как кричат гуси, а в небе парит орел. Держа телефонную трубку, он видел Майка на другом конце провода, в теплой кухне вместе с Джорджем и Бэсс.
      – Вы нормально добрались домой? – спросил Майк.
      – Да. – Значит, они еще ничего не слышали. – Были небольшие проблемы, но все обошлось.
      – Какие проблемы?
      – Носовое шасси заклинило, и у нас была жесткая посадка, – сказал Уилл, не желая их волновать. Комок застрял в горле. У него не было права говорить им о Саре. Если бы она хотела рассказать сыну и отцу о своем состоянии, то сама бы позвонила.
      – С мамой и Сьюзан все в порядке?
      Уилл колебался.
      – Сара в больнице, – наконец выдохнул он.
      – Что случилось? – спросил Майк.
      Уилл помедлил: он не мог сказать правду, но не мог и лгать.
      – У нее боли в спине.
      – Она повредила ее во время посадки?
      – Нет.
      Около телефона послышалась возня, резкие восклицания.
      – Дай мне трубку, – услышал Уилл голос Джорджа. Что, черт побери, происходит?
      – Привет, Джордж. У нее усилились боли, – ответил Уилл.
      – Это рак, – сказал тот резко.
      Шли секунды. Сара должна была сама сказать это своему отцу. Уилл держал телефонную трубку и чувствовал жгучую боль в глазах.
      – Да, Джордж, это рак.
      – Проклятие – воскликнул Джордж.
      – Рак? – Майк, должно быть, взял параллельную трубку в холле верхнего этажа.
      Трое мужчин, которые больше всего любили Сару, молчали. Пронесся глубокий и продолжительный вздох Уилл боялся, что Джордж разразится гневной тирадой, но тот лишь произнес долгое задумчивое «хм-м-м».
      – Они уверены? – спросил, наконец, Майк.
      – Да, уверены.
      Опять тишина. Уилл боялся услышать следующий вопрос. Стоя у окна своей кухни и глядя на серый задний двор, он чувствовал, как сердце бьется о грудную клетку.
      – Я поеду к ней, – сказал Майк. – Дедушка, мы должны сегодня сесть на паром.
      – Да, мой мальчик. Но у меня есть идея получше. Уилл, как насчет того, чтобы забрать нас? На самолете мы доберемся гораздо быстрее, и ты поведаешь нам по пути, что говорят доктора.
      – Нет, – сказал Уилл.
      – Почему нет? – Ярость Джорджа разлилась по проводам.
      – Уилл, – вмешался Майк, – прости, что я был резок с тобой. Если не хочешь прилетать за нами, мы сами приедем.
      – Я придумал кое-что еще, – успокоил обоих Уилл. – Я привезу Сару на остров. Покой, красота природы, любовь родных, память о матери помогут ей.
      – Но ей же нужны доктора и современное лечение! – волновался Джордж.
      – И доктор Гудейкер, – поддержал его Майк. – И миссис Фергюсон.
      – Ей нужен ты, Майк. Ты и Джордж. Я привезу ее домой.
      Уилл посмотрел на часы. Если он выедет прямо сейчас, то сможет быть в аэропорту через тридцать минут и успеет провести быстрый техосмотр своей «цессны». А к полудню будет уже в больнице.
      – Черт побери, – проворчал Джордж.
      – Поверьте мне, – сказал Уилл. – Я…
      – Дедушка, он пытается помочь.
      – Да я не ругаюсь… – В голосе Джорджа звучало бесконечное горе. – Дело не в тебе, Уилл. Я спрашиваю Бога. Почему Сара? Почему Роуз, а теперь моя Сара? Ты можешь объяснить мне это?
      – Не могу, сэр, – вздохнул Уилл.
      Следующий час прошел в приготовлениях. Уилл просмотрел свой блокнот и отменил половину чартеров. Он позвонил Стиву Дженкинсу, пилоту, который иногда подменял его, и попросил поработать. Стив сказал «да», и Уилл вышел из офиса, направляясь к самолету.

      В тот день у учителей была конференция по поводу успеваемости, поэтому занятия в школе закончились еще до обеда. Направляясь на велосипеде вниз по холму, Сьюзан недоумевала, зачем вообще их сегодня проводили. Если бы их не было, она могла бы провести это время на острове Элк.
      Бешено крутя педали, она видела, что во всех магазинах уже развесили рождественские украшения. Венки и гирлянды были повсюду, белые огни сверкали, как галактика. Снега не было уже несколько дней, а старый снег был серый и отвратительный из-за грязи и выхлопных газов автомобилей.
      Остановившись напротив магазина «Девятое облако», она уставилась на темное окно. Никаких огней, никаких гирлянд. Сьюзан удивилась: неужели Сара все еще в больнице? Лист белой бумаги был прикреплен изнутри. Подойдя ближе, она прочла: «Магазин будет закрыт до понедельника. До скорого, будьте счастливы, и приятных снов!»
      Сьюзан нахмурилась. Сара написала эту записку еще до того, как они отправились на остров. Неужели у нее так сильно разболелась спина? У Сьюзан осталось несколько синяков и ссадин после крушения самолета, но она про них уже и забыла. Прыгнув на велосипед, девочка помчалась домой.
      Взлетая на холм, Сьюзан молилась о том, чтобы у Сары все было хорошо. Она надеялась, что Джулиан будет на работе, тестируя автомобили на треке или что-нибудь еще, и мать сможет позвонить в больницу. Она опять пожалела, что отец не живет с ними, как раньше, и не ждет ее дома. Предчувствие надвигающейся опасности наполняло Сьюзан таким ужасом, что, поднявшись на холм, она начала терять сознание, но ингалятор спас ее.
      – Ты рано вернулась домой, – сказала Элис, открывая дочери дверь.
      – Привет, мама… – ответила Сьюзан, делая глубокий вдох. – Учительские… конференции…
      Мать скрестила на груди руки с выражением «я же тебе говорила» на лице.
      – А что? – спросила Сьюзан.
      – Ничего. – Элис заставила себя улыбнуться и, обнимая дочь, поцеловала ее в обе щеки. – Учительские конференции, точно. Мы забыли посмотреть в календарь сегодня утром.
      Сьюзан кивнула, пытаясь хорошенько продохнуть. Она хотела рассказать матери о своих страхах, но, чувствуя, что той Сара не нравится, решила не начинать с главного. Она вздохнула и сказала:
      – Мам, ты знаешь Сару Талбот?
      – Женщину, с которой ты провела День благодарения? – спросила Элис с неприязнью. – Да, знаю.
      – Я немного беспокоюсь о ней. Она должна была быть в своем магазине, но ее там нет. Может, она все еще в больнице?
      – Ты останавливалась около ее магазина по пути домой? – нахмурилась Элис, уходя от нужной темы. – Ты спрашивала разрешения, Сьюзан? Ты должна сообщать мне, где находишься! Мой бог! А если бы ты попала в аварию или если бы кто-то похитил тебя…
      – Но ничего не произошло, мама, – попыталась успокоить ее Сьюзан.
      Она уже поняла, что допустила ошибку. Нужно было самой позвонить в больницу, а не надеяться на мать. Странно, она так нуждалась в ней и в то же время хотела убежать от нее.
      – Ты под домашним арестом, Сьюзан. – Я собиралась подождать, пока Джулиан придет домой, чтобы сказать тебе об этом, но сейчас, кажется, самое подходящее время.
      – Под арестом?
      – Неужели ты не понимаешь, как много беспокойства мне причиняешь? – Лицо Элис пошло красными пятнами. – Когда ты не вернулась домой в прошлую среду? А каково было мне узнать, что ты отправилась на остров к семье, которую я никогда не знала?
      – Я была с папой, – ответила Сьюзан. Элис покачала головой:
      – Не дерзи! Иди в свою комнату и подумай об этом. Я хочу, чтобы ты поняла: я не наказываю тебя просто ради удовольствия сделать это. Я люблю тебя больше всего на свете, Сьюзан. И Джулиан…
      – Не продолжай! – Сьюзан попятилась назад.
      Девочка никогда не была под домашним арестом раньше. Она знала, что плохо вела себя, и ненавидела себя за то, что заставила мать волноваться. Но она не могла больше слышать: «Джулиан беспокоится о тебе» или «Джулиан тоже тебя любит».
      – Нет, я продолжу. Джулиан – твой отчим и мой муж. Ты можешь не любить его, но он беспокоится о тебе.
      – А-а! – закричала Сьюзан, закрыв ладонями уши.
      – Он действительно беспокоится! Ты знаешь, как много он заботится о нас, желая видеть тебя счастливой, пытаясь сделать так, чтобы мы были семьей! Возможно, он не идеален, но он старается наладить с тобой отношения. Знаешь, что он сказал об этом коте? «Разреши ей оставить его». Я чуть с ума не сошла, оттого что твой отец и Сара, кто бы она ни была, разрешили тебе взять кота, зная о твоей астме.
      – Доктор Дэрроу, где он?
      – Ты назвала его в честь твоего врача. – Глаза Элис наполнились слезами. – Мы все хотели хоть немного помочь тебе…
      – Где он?
      – Я отнесла его в приют. – У тебя же аллергия, дорогая. Ты знаешь, что не можешь…
      – Приют?! – воскликнула Сьюзан. – Он мой котенок и нуждается во мне!
      – Они пообещали, что пристроят его в хороший дом!.. – прокричала мать ей вслед, но Сьюзан не хотела слышать остальное.
      Взлетев вверх по ступенькам, она побежала в свою комнату.
      Сара ждала. За такое короткое время она уже привыкла рассчитывать на Уилла и знала, что он не бросит ее. Когда он вошел, она улыбнулась ему. Просто видеть его уже было для нее счастьем.
      – Привет, – сказал он, подходя и садясь рядом с ней.
      – Привет, Уилл.
      – Как ты сегодня?
      – Почти так же.
      – И боль все такая же сильная?
      – Нет.
      Ей давали лекарство, поэтому приступы были не такие резкие, похожие на ноющую зубною боль. Теперь пришел Уилл, и она могла думать. Он стал для нее так же важен, как воздух и солнечный свет. Пока он не вошел в ее жизнь, она прекрасно обходилась и сама, но теперь она стала нуждаться в нем, хотя бы для того, чтобы обрести ясность сознания.
      – Ты видела доктора? – спросил он.
      – Да. Он был сегодня утром. Мне сделали МРТ, и, думаю, он вернется позже. Я скучала по тебе.
      – Господи, а как я скучал по тебе! – Он как будто ждал, что она сделает первый шаг, и кинулся к ней с крепкими объятиями.
      Закрыв глаза, Сара наслаждалась его силой.
      – Не надо, – прошептала она, когда он попытался разжать ее руки.
      – Ты звонила Майку? – спросил он.
      – Тс-с-с, – сказала Сара, крепче закрывая глаза и сильнее обнимая его.
      Она не хотела, чтобы это заканчивалось, не хотела возвращаться в реальность.
      – Я позвонил ему, – не удержался Уилл.
      – Надеюсь, ты не… сказал ему? – спросила она, нехотя освобождаясь от его объятий.
      – Сказал.
      – Уилл! – Сара с трудом поднялась и села. – Ты не мог сделать этого! Скажи, что ты шутишь.
      – Зачем мне шутить, Сара? Я…
      – Не мог же ты просто так сказать Майку, что у меня рак! Это опять напугает его… Я не хочу вновь потерять его… – Отчаяние заполнило ее грудь, она не могла дышать.
      – Он хочет приехать, – поспешил сказать Уилл.
      – Что ты имеешь в виду? Приехать сюда? – Она не могла об этом даже мечтать. – Майк?
      – И Джордж.
      – О, Уилл, – сказала Сара, пряча в ладонях лицо.
      Подумать только, Майк возвращается домой, и что-то заставляет ее отца покинуть остров. Образ ее отца на материке, смущенное выражение на его старом лице, на расстоянии многих миль от единственного места, которое он когда-либо знал, наполнил ее сердце такой любовью, что тело сотрясалось от безмолвных рыданий.
      – Если ты хочешь, чтобы они приехали сюда, – тихо проговорил Уилл, – я привезу их. Но я придумал кое-что другое.
      – Что? – спросила она сквозь слезы.
      – Я знаю, у тебя сильные боли и тебе трудно сидеть, но если хочешь, я отвезу тебя на остров.
      – Правда?
      Сара подняла голову. Она видела голубое небо, бесконечный океан, парящего кругами орла, темные сосны, растущие у края бухты. Это было единственно правильное решение.
      – Отвези меня домой, Уилл, – сказала она, беря его за руку.
      Часом позже доктор Боусвелл дала свое согласие, увеличив дозу обезболивающего лекарства на время поездки и переведя Сару с демерола на морфий. Уилл выполнил свою миссию, четко запоминая все рекомендации. Он позвонил Мэг Фергюсон, и она пришла, в то время как больничная медсестра готовила Сару к полету.
      – Не беспокойся, что даешь ей слишком много лекарства, – сказала Мэг. – Если она просит, давай.
      – О'кей.
      – Когда вы приедете на остров, у вас будет медсестра? – Тетя Сары занимается сейчас этим.
      Она позвонила в хоспис в Мэне.
      – Хорошо. Хоспис, Уилл! Хоспис и Сара. Ты понимаешь, что это значит, не так ли?
      – Да, Мэг, – спокойно ответил Уилл.
      Слова Мэг звучали резко, но она сморкалась, вытирая глаза.
      – Жаль, что я не смогу быть с ней. Мне не с кем оставить Мими.
      – Сара это понимает.
      – Проклятие, я думала, что у нее все будет хорошо. Хочется свернуть Майку шею. Во время химиотерапии и облучения она только о нем и говорила, а его не было рядом. И теперь она должна мчаться в Мэн, только для того, чтобы увидеть своего сына последний раз.
      – Она летит не поэтому, – сказал Уилл.
      Но Мэг была зла на весь мир и не хотела разубеждаться в том, что сын Сары заставляет ее страдать. Мэг была не только приходящей медсестрой, но и подругой Сары.
      – Я носила это с собой весь месяц. – Мэг порылась в сумке и достала фотографию. – Я хотела отдать ее Саре. – На фото были запечатлены Уилл и Сара, стоящие вместе на ярмарке, между палаткой с хот-догами и вечным пламенем цыган.
      Они обнимались, как встретившиеся после долгого расставания возлюбленные, и выражение собственного лица изумило его. Он выглядел безумно влюбленным уже тогда. В тот день они могли пойти каждый своей дорогой и никогда больше не встретиться. Вместо этого они были связаны теперь навсегда.
      – Можно мне оставить ее? – спросил он.
      – Конечно.
      – Что еще необходимо мне знать?
      Они стояли в фойе больницы, и он не спускал глаз с двери палаты Сары, ожидая, когда выйдет медсестра и скажет, что она готова к поездке.
      – Будет нелегко, – сдерживая слезы, сказала Мэг.
      – Я теряю Сару, – неожиданно резким голосом сказал Уилл, – и я не хочу, чтобы это было легко.
      Дверь в палату открылась, и медсестра выкатила Сару в инвалидном кресле. Уилл попытался улыбнуться, но она выглядела такой уставшей, что трудно было представить, как они выдержат весь путь до острова. Мэг наклонилась, чтобы попрощаться с подругой, а Уилл воспользовался моментом, чтобы собраться с духом.
      – Мими желает тебе счастливого пути, – сказала Мэг.
      – Передай ей спасибо от меня, – тихо произнесла Сара. – Она нашла мне хорошего пилота.
      Мэг улыбнулась Уиллу:
      – Да, ничего.
      Уилл хотел сказать что-нибудь шутливое, но фотография в кармане жгла его сердце, и он побоялся выдать свои истинные чувства.
      – Ты прошла со мной через все, – сказала Сара, держа Мэг за руку.
      – У меня много пациентов, но не все становятся моими друзьями, как ты.
      – Твои пациенты просто счастливчики, – улыбнулась Сара.
      Мэг склонилась к ней, чтобы вытереть слезы. Стетоскоп свободно свисал из кармана ее нового лабораторного халата, полотняная сумка была набита результатами анализов пациентов, но сейчас она была просто женщиной, которая пришла в больницу, чтобы попрощаться с подругой.
      Разрыдавшись, она обняла Сару.
      Они были примерно одного возраста, обе матери, и одна из них медленно угасала. Сара зависела от Мэг все те месяцы, пока длилось лечение, но сейчас она выглядела более сильной рядом с медсестрой, которая дала волю слезам.
      По пути в аэропорт Сара сказала:
      – Я хочу попрощаться со Сьюзан.
      Они стояли перед светофором, и Уилл взял ее руки в свои. Лекарство начинало действовать. Встреча с Мэг далась ей трудно, но она не могла избегать людей, которых любила. Ее веки стали тяжелыми, а рот казался сухим, как хлопок. Она с трудом могла сосредоточиться.
      – Сьюзан захочет поехать с нами, – сказал он, – но Элис не разрешит.
      – Мы скажем, что на этот раз она не может поехать, но я должна попрощаться с ней.
      – Сара, полет обещает быть довольно трудным. Встреча с ней расстроит тебя. Она расстроит и ее.
      – Пожалуйста, Уилл. – У нее не было сил спорить. – Ей не удалось попрощаться с Фрэдом. Представь, как она себя чувствовала после этого.
      Крепко держа руль, он повернулся, чтобы посмотреть на Сару:
      – Ты права.
      Сьюзан позвонила, наконец, в больницу. Ей сказали, что Сара выписалась, но ее не было ни в магазине, ни дома. Она позвонила отцу, но у него работал автоответчик. Сьюзан охватила собственническая паника: а что, если они уехали куда-нибудь вместе, совершенно забыв о ней, когда она в них больше всего нуждалась?
      Доктор Дэрроу был в приюте. Как могли ее отец и Сара предаваться романтике, когда ее котенок находился в смертельной опасности! Воображая себе приют, она начинала плакать. Она представляла ужасное бетонное здание, наполненное ревущими брошенными животными. Точно как сиротский приют в Англии, без тепла и доброты. Доктор Дэрроу будет думать, что Сьюзан бросила его. Ей нравилось представлять его радость оттого, что он оказался ее любимчиком, а теперь он дрожал и был один, возможно, подвергаясь атакам больших кошек, а может, и собак, и думая, что ей больше нет дела до него. Она должна забрать его оттуда.
      – Сьюзан! – позвала Элис.
      Дверь в комнату была закрыта. Она сжалась в комок, обнимая подушку. Джулиан пришел домой рано, и они с матерью сидели внизу, ожидая, когда она выйдет. «Им придется долго ждать». Раздался резкий звук шагов ее матери, как будто они принадлежали какому-нибудь надсмотрщику в исправительном учреждении.
      – Сьюзан!
      Голос матери казался взволнованным. Она представила, как Элис стоит за дверью, увидела небольшую морщинку на переносице, которая появлялась у той всегда, когда кто-нибудь, кого она любила, попадал в беду или делал что-либо не так, как она хотела.
      – Меня зовут Сноу.
      – Да. Хорошо… дорогая. Отец ждет внизу. Поторопись!
      Открыв рот от удивления, Сьюзан споткнулась, спрыгивая с кровати. Что бы это значило? Отец никогда не приходил в этот дом, если не нужно было забрать или привезти ее. Может быть, он каким-то волшебным образом услышал о ее беде и привез ей Доктора Дэрроу? Пробежав мимо своей матери, даже не остановившись, когда та попросила подождать, так как хотела сказать что-то, девочка сбежала вниз по огромным мраморным ступеням. Джулиан стоял внизу, указывая на дверь библиотеки.
      – Папа! – выкрикнула Сьюзан, врываясь в библиотеку. – Они отнесли Доктора Дэрроу в приют!
      – Дорогая! – Он положил руки ей на плечи и глубоко заглянул в глаза. Сьюзан видела у него такой взгляд лишь однажды и выдохнула:
      – Что случилось, папа?
      Он молча указал на Сару. Она сидела на краю небольшого диванчика с обивкой из красного вельвета под портретом дедушки Джулиана. Сьюзан пересекла комнату:
      – Привет, Сара!
      – Привет!
      – Мы снова встретились! – сияя, сказала Сьюзан. Сара улыбалась ей своей красивой теплой улыбкой.
      – Ты слышала о Докторе Дэрроу? – спросила девочка, понизив голос. – Мама думает, что у меня на него аллергия, но это не так. Я собираюсь вернуть его.
      – Сьюзан, у тебя действительно аллергия, – резко сказал Джулиан, – и это всем известно.
      – У нее не нашли аллергию на котов, – вмешался Уилл. – Она знает, что я не разрешил бы ей принести домой кота, если бы у нее была аллергия.
      – Я заберу его обратно!
      Она хотела убедить Сару, что этого котенка здесь будут должным образом любить, несмотря ни на что, но неожиданно поймала себя на мысли о том, почему взрослые собрались сейчас в этой комнате.
      Улыбаясь, Сьюзан обвела всех взглядом и встретилась глазами с Сарой. Та тоже улыбалась, и девочка рассмеялась:
      – Фантастика?
      Сара покачала головой:
      – Не думаю.
      – Почему? – спросила Сноу.
      – Мы здесь из-за тебя.
      Действительно, почему бы им всем не собраться вместе, принимая во внимание, что единственное, что у них есть общего, это она! Сьюзан хотела опять засмеяться, но вдруг почувствовала: происходило что-то ужасное.
      – Вы здесь не из-за Доктора Дэрроу, не так ли? – спросила Сьюзан, садясь рядом с Сарой и, заметив, как та бледна. Ее кожа была почти прозрачной, а глаза грустными, чего никогда не было. Сара смотрела на нее не отрываясь и улыбалась.
      – Что же тогда? – спросила Сьюзан.
      – Я приехала попрощаться.
      – Куда ты уезжаешь?
      – Обратно на остров.
      – Одна?
      Саре потребовалось так много времени, чтобы ответить, что Уилл опередил ее:
      – Со мной.
      – Что? – воскликнула Сьюзан, оглядывая комнату. – Я тоже поеду! Я должна! Если ты едешь, папа, значит, и я тоже. Скажи ему, что мне можно, мама…
      Сара сжала руку девочки:
      – Нет, ты не поедешь.
      – Почему? А почему ты уезжаешь?
      – Сьюзан… – тихо позвала ее мать, а Джулиан, подойдя, обнял.
      – Я больна, – ответила Сара.
      – Нет… – выдохнула Сьюзан, прикрывая руками рот.
      Сара не может быть больна! Они же только недавно катались на лыжах! Глядя, как Майк свалился в пруд, они молились, чтобы он остался невредим, и он остался. У Сары были розовые щеки, она носила дрова, она ела за двоих и просила добавки.
      – Я хочу быть с Майком, и твой отец отвезет меня.
      – Это несправедливо, – сказала Сьюзан.
      Сара была единственной, кто знал, что она имеет в виду. Остальные стали говорить, что она должна ходить в школу, быть дома, со своей матерью. Сьюзан слышала каждое слово, но будто отгородилась от них. Она имела в виду не поездку на остров. Она назвала несправедливым то, что Сара больна.
      Сара протянула к ней руку. Взглянув на ее волосы, Сьюзан едва могла поверить, какими ужасными они были всего две недели назад. Теперь это была великолепная бело-золотая копна волос.
      – У тебя красивые волосы, – сказала она, переплетая свои пальцы с пальцами Сары.
      – Спасибо тебе.
      Опустив голову, Сьюзан почувствовала соленый вкус слез.
      – Я увижу тебя еще? – спросила она так тихо, что только Сара могла услышать ее, хотя все остальные стояли совсем рядом.
      – Не думаю…
      Сьюзан кивнула и закрыла глаза, наслаждаясь присутствием Сары: она рядом. Скоро она уйдет, но сейчас она здесь. С Фрэдом такого не было. Сьюзан не прочувствовала этот момент перехода, когда он ушел из ее жизни. Она сжала крепко руку Сары:
      – У меня есть кое-какие вещи брата.
      – Его носки, например, – улыбнулась Сара. Кивнув, девочка задрала штанину, чтобы показать коричневые «аллигаторы».
      – И еще имеют значение имена, – сказала Сьюзан ровным голосом.
      Элис застонала, но Джулиан удержал ее. Дочь услышала искреннюю боль в голосе матери, но, тем не менее, продолжала:
      – Имена напоминают мне о нем. Он любил снег, поэтому сейчас я – Сноу. Следующее имя тоже должно начинаться на букву «С», потому что это дает мне спокойствие. Оно будет напоминать мне о Фрэдди и о Рождестве.
      – Ты что-нибудь придумаешь, – сказала Сара.
      – Я уже придумала. Подняв голову, она посмотрела ей в глаза: – Сара.
      – О, Сьюзан… – не выдержав, всхлипнула Элис.
      – Ты не знала Фрэда, – продолжала девочка, крепче сжимая руки Сары. Она понимала, что скоро придется отпустить ее, и упрямо продолжала: – Но ты разговаривала со мной о нем, как будто хотела узнать его лучше. Когда мы увидели того кита, когда я сказала, что у него крылья ангела, ты знала, что я думала о Фрэде, не так ли?
      – Да, – шепнула Сара.
      – Ты бы полюбила Фрэда Я верю, что полюбила бы… Не болей, Сара! – Слова вырвались сами.
      Сьюзан ничего не могла сделать, чтобы вернуть их обратно. Они прозвучали глупо и могли только ранить Сару: конечно, она была бы здорова, если бы только могла! Расплакавшись, девочка крепко прижалась к ней.
      – Мне понравился тот кит, – прошептала Сара, гладя Сьюзан по голове.
      – Ты снова увидишь его… когда приедешь на остров…
      – Увижу…
      Пытаясь остановить слезы, Сьюзан чувствовала руку отца на своих волосах, слышала, как он шептал что-то. Понимая, что им пора уезжать и уже ничего нельзя сделать, она начала задыхаться, и Элис подбежала к ней с ингалятором.
      – Я хочу, чтобы меня называли Сарой, – шептала девочка. – Это твое имя, но оно связано с Фрэдом и с тем китом.
      Как ужасно то, что через несколько минут все, что у нее останется от Сары, будет ее имя! Ношение носок, имена не могли заменить человека. По всхлипываниям матери Сьюзан догадывалась, что ранит ее чувства. Джулиан произнес: «Мы займемся этим позже» громким театральным шепотом.
      – Ты оказала мне честь, – улыбнулась Сара. – Но я хочу тебе предложить другое имя.
      – Какое, например?
      – Сьюзан.
      Девочка пристально смотрела на нее.
      – Это красивое имя, – продолжала Сара, – и его дали тебе родители, когда ты родилась.
      – Но этого недостаточно, – возразила Сьюзан. – Это просто мое имя. Оно ничего не значит, не напоминает мне ни о чем.
      – И Фрэд знал тебя как Сьюзан, а не Сноу или Сара.
      – Как я тоскую по нему! И как я буду тосковать по тебе!
      – Именно поэтому я и хотела повидаться с тобой. Потому что тоже буду тосковать по тебе.
      Глаза Сары сияли, как в первый день их встречи, и Сьюзан захотелось, чтобы это продолжалось вечно, но вот в их глубине появились тучки. Сара выдержала ее взгляд; она не отвела глаз, пока Сьюзан не сделала это первой.
      – Нам пора, – сказал Уилл, положив руку на плечо дочери. Протянув другую руку, он ждал, что Сьюзан возьмет ее. Элис шагнула к ней и тоже протянула свою руку:
      – Дорогая? – На ее лице застыло нервное ожидание.
      Она не сердилась на Уилла за создавшуюся ситуацию, не ревновала к Саре, не думала о Джулиане. Она была наполнена только любовью, чистой и простой. К своей дочери.
      – Папа, полет пройдет нормально? – спросила Сьюзан.
      – Конечно!
      В этот момент можно было снова умолять своих родителей разрешить ей поехать, но что-то удержало ее. Покой опустился на плечи, как мягкая шаль тетушки Бэсс, и легкая дрожь пробежала по спине. Руки Сары были теплыми и крепкими. Взглянув ей в глаза, Сьюзан увидела темную бухту, северное сияние, Майка.
      – Дорогая, им пора ехать, – напомнила ей мать.
      – Меня зовут Сьюзан, – мягко сказала девочка, в последний раз обнимая Сару. Возможно, крепче и теплее она еще не обнимала никого…
      Сьюзан стояла рядом, закрыв глаза и покачиваясь, пока Сара собиралась. Когда она откроет глаза, то в последний раз увидит ее.
      – Спасибо, – услышала она, как ее мать сказала Саре.
      – У вас замечательная дочь, – ответила та.
      Сьюзан стояла, раскачиваясь на ослабевших ногах, держась за руки родителей.
      – Я люблю тебя, – сказала девочка, не обращая свои слова к кому-то одному из них.
      Не имело значения, кто их услышит. Она открыла глаза, и они по-прежнему все были рядом.

      Дом.
      Это слово позволяло Саре держать себя в руках и заполняло ее мысли всю дорогу из Форт-Кромвеля к острову Элк. Двигатели самолета жужжали подобно тихим голосам, подобно звуку МРТ, повторяя снова и снова одно и то же: «дом, дом».
      Лекарства одурманили ее. Больничные медсестры вставили ей в руку катетер, маленькую портативную капельницу, которая скрывалась под рукавом, а Мэг большим шприцом наполнила его морфием. Когда боль возобновлялась, Уилл делал то же самое. Это дало им возможность спокойно лететь над Нью-Йорком, Вермонтом, Нью-Гемпширом, дозаправиться в Портсмуте, оставить позади Мэн и направиться на восток к острову Элк.
      «Дом, – думала Сара, – родной дом».
      – Да, мы скоро будем дома, – сказал Уилл.
      «Разве я произнесла это вслух?»
      – Мы уже почти приехали? – спросила она, слыша звук собственного голоса.
      Одна рука покоилась на колене, другая на холодном окне. Она могла ощущать холод подушечками пальцев, но совсем не чувствовала боли в спине.
      – Да, Сара, – ответил Уилл.
      Голос его был низким, глубоким и звучным, он смешивался с шумом моторов, и все это было как во сне. Из-за наркотиков она не могла отличить реальность от воображаемого.
      – Это надо прекратить, – тихо сказала она.
      – Что? – Уилл встревоженно взглянул на нее.
      Сама Сара ничего не ощущала, будто была замотана в кокон. Язык ее был неповоротлив, веки отяжелели. Скоро появился океан, но из-за оцепенения, ей потребовалось приложить усилие, чтобы повернуть голову.
      – Больше никаких наркотиков…
      – Сара, боль замучит тебя, – возразил Уилл.
      – Я хочу быть в сознании и ощущать жизнь.
      Уилл не знал, что сказать. Он просто управлял самолетом. Решение прекратить прием лекарства заставило Сару очнуться. Боль таилась в пояснице, а без укола становилась острее. Но острее становились и чувства Сары.
      Когда они увидели заснеженные острова в темной бухте, Сара испытала волнение и потянулась к руке Уилла. Подсознательно она хотела, чтобы Сьюзан была с ними, как в прошлый раз, и чтобы после приземления выскочила из-за заднего сиденья самолета. Но на самом деле она была рада, что они с Уиллом оказались наедине.
      Подлетая к острову, самолет рисовал белые круги в ярком синем небе. Выглядывая из окна, Сара смотрела на северные утесы, южную бухту. Она видела маленькую часовню в южной части острова и искала глазами орла. Может быть, Майк ждет их на взлетно-посадочной полосе.
      – Мы здесь, – прошептала она, и ее глаза заискрились радостью.
      Уилл сжал ее руку.
      Уилл посадил самолет так мягко, как только мог, помня о том, что лекарство скоро перестанет действовать. Их встречали Джордж и Бэсс, их лица были столь же печальны, как у пары в «Американской готике». Майк стоял молча, без головного убора, и пытался улыбаться. Позади него стояла невозмутимая медсестра, в темно-синей куртке поверх белого платья, ее руки сжимали ручки инвалидного кресла.
      Помогая Саре выбраться из самолета, Уилл ощущал ее руки вокруг своей шеи и дыхание на своей щеке. Это не могло быть реальностью. Он был так увлечен этой женщиной! Они должны проводить ночи в объятиях друг друга, путешествовать и жить долго-долго. У него промелькнула мысль, что им лучше переехать из Форт-Кромвеля куда-нибудь поближе к океану. Опустив Сару в инвалидное кресло, он поцеловал ее волосы.
      – Сара, – только и смог сказать Джордж сиплым голосом. Он выглядел постаревшим на сто лет.
      – Привет, папа, – попыталась улыбнуться она. – Привет, Бэсс.
      – Сара, дорогая, – сказала тетя Бэсс, наклоняясь, чтобы коснуться ее.
      Когда она выпрямилась, Сара улыбнулась Майку:
      – Ну, как ты?
      – Привет, мам, – кивнул Майк, хмурясь.
      Уиллу захотелось встряхнуть его, и он крепко сжал ручки инвалидного кресла. Сара раскрыла свои объятья, и Майк, смущаясь, наклонился, но потом уже не хотел отпускать ее.
      – Как она реагирует на лекарства? – спросила медсестра Уилла.
      Ей было лет пятьдесят, низкорослая и полная, с копной седых волос. Ее лицо было морщинистым и спокойным, а голос – добрым.
      – Она не хочет принимать их, – ответил он, чувствуя тяжесть в своей груди.
      До приземления он один нес ответственность за Сару. Ее решение прекратить прием морфия напугало его, но теперь он мог разделить это бремя со специалистом.
      – Меня зовут Марта, – сказала женщина, наклоняясь к Саре. – Я сиделка, и если вам что-нибудь понадобится, сразу говорите мне об этом.
      Сара смотрела на нее не отрываясь, будто пыталась что-то вспомнить:
      – Я знаю вас? Вы с острова?
      – Я из Камдена, – сказала Марта. – Но я много езжу по Мэну. Наши пути могли пересекаться раньше, я работаю приходящей медсестрой.
      – О, приходящей медсестрой, – сказала Сара с верой в глазах.
      «Она, должно быть, вспомнила Мэг», – подумал Уилл.
      Закрыв глаза, Сара глубоко вдохнула холодный соленый воздух. Она казалась уставшей, утомленной поездкой. Уилл знал, что боль должна быть ужасной, и удивлялся, как она может быть такой спокойной.
      – Вам не пора ввести лекарство? – спросила Марта.
      – Я хочу отказаться от него, – отчетливо произнесла Сара, посмотрев Марте в глаза, как будто ожидала, что та начнет ее отговаривать.
      – Многие принимают такое решение, – согласилась Марта.
      – Ты уверена, дорогая? – забеспокоилась Бэсс.
      – Да, – ответила Сара, глядя на Майка.
      – Тогда пойдемте, – сказал Джордж угрюмо. – Слишком холодно, чтобы стоять здесь весь день.
      Дом был все таким же, каким они оставили его днем ранее. Сара мельком увидела кухню, рождественские украшения, которые они с Уиллом разложили на каминной полке. Огонь потрескивал, и коты разбежались, когда хлопнула дверь. Все собрались, и тетя Бэсс направилась прямиком к плите.
      – Жаркое из баранины, – сказала она, помешивая приготовленное блюдо в котелке.
      – Твое любимое, – с надеждой обратился к Саре отец.
      Она поняла, что он хочет, чтобы дочь поела, но она не могла.
      – Я хотела бы прилечь.
      Майк взял сумки, а Уилл поднял Сару на руки, она положила голову ему на грудь. Его сердце учащенно билось – она чувствовала его правой рукой. Лекарство почти не действовало, и тело опять наполнила боль, зато восприятие окружающего стало таким острым, что она замечала все.
      Запах детства витал повсюду. Тетя Бэсс вымыла окна, и они сверкали. Гелей прыгала на Марту, приветствуя нового гостя. Сьюзан забыла свой розовый свитер, и кто-то аккуратно сложил его и положил на оконный карниз.
      Майк был напутан. Сара видела это в его осанке, потерянном выражении глаз. Он повел их наверх, в комнату Сары.
      – Не сюда, – остановила она его. – Туда. – И указала на комнату, где была большая кровать, где Уилл останавливался во время их визита на День благодарения, на комнату, где умерла ее мать.
      – А я расположусь в твоей, – сказал Уилл.
      – Побудь со мной, пожалуйста, Уилл.
      Боль теперь стала очень сильной, казалось, позвоночник разрывало изнутри. Легкие болели от каждого вздоха.
      Марта приготовила постель в комнате Сары, но это не имело значения. Майк снял покрывало с большой кровати, и Уилл осторожно положил ее, помогая выпрямить ноги под одеялом. Он отошел, чтобы достать еще одно покрывало из дубового сундука у изножья кровати, и Сара мельком увидела лицо своего сына. Его глаза были наполнены ужасом.
      – Иди сюда, – сказала она.
      – Куда?
      Он стоял рядом с ней, словно парализованный.
      Она похлопала по кровати, и Майк осторожно опустился на краешек. Он был уже почти взрослым мужчиной, но Сара не могла свыкнуться с этой мыслью, глядя на него. Она вспомнила его шестилетним мальчиком, и это заставило ее засмеяться.
      – Что? – спросил он обиженно.
      – Я счастлива.
      – Как ты можешь быть счастлива? – спросил он сиплым голосом.
      – Ведь я с тобой.
      – Это… – с трудом начал он, – это из-за меня? Потому что я не поехал домой с тобой?
      – Что – это? – спросила она, не понимая.
      – То, что ты снова заболела.
      Сара покачала головой. Все, чего она когда-либо хотела, это видеть своего сына на правильном пути, но она не знала, что это будет за путь, а теперь поняла. В жизни всегда стоишь перед выбором, и ни один из них не может быть абсолютно правильным или абсолютно неправильным. Но пока ты заботишься о других, думаешь о них, ты поступаешь правильно. И она испытывала гордость за своего сына.
      – Нет, Майк. Ты был прав во всем. Это – наш дом, – прошептала Сара.
      Силы покинула ее, и она погрузилась в сон.
      Вечером к ней зашла Марта. Или это была ее мать? Улыбаясь во сне, Сара почувствовала холодную руку на своем теплом лбу. Тонкие пальцы успокаивали ее глаза, гладили волосы.
      – Мне больно, – заплакала Сара.
      – Я знаю, любовь моя, – сказала женщина.
      За окном светила полная луна. Она сверкала на снегу, проложила дорожку в темной бухте. Сосна, которую Сара украсила для своей матери на ее последнее Рождество, сияла светом свечей от макушки до основания. Орел во время ночной охоты пересек землю тремя быстрыми взмахами сильных крыльев. Это движение всколыхнуло воздух, создавая призрачный ветер, который гудел в обшивочных досках и заставлял дребезжать старинные оконные стекла. Боль была невыносимой. Она поселилась в позвоночнике Сары, но вытянула щупальца, сжимая ее кости и органы мертвой хваткой. Она плакала и тянулась за мягкой рукой.
      – Пожалуйста, – умоляла Сара, – останови это.
      – Я остановлю, дорогая. Я остановлю это, – пообещала женщина.
      Когда Уилл поднялся наверх после ужина, Сара стояла у окна в белой ночной рубашке и смотрела через освещенный луной двор в сторону океана. Уилл замер в дверях, его сердце учащенно забилось.
      – Сара?
      Она обернулась, такая же красивая, как когда он увидел ее в первый раз. Ее кожа казалась искрящейся в лунном сиянии. На мгновение ему показалось, что он видит приведение. Но она подошла к нему, прижалась к нему своим теплым телом, поцеловала его со всей силой страсти.
      – Что случилось? – спросил он.
      – Боль исчезла, – улыбнулась она. – Я не знаю, как или почему, но она исчезла.
      Подведя его к кровати, она мягко толкнула его на нее. Они разделись, сначала медленно, а затем, когда Уилл убедился, что не причинит ей боль, более стремительно. Ее кожа была горячей на ощупь, как будто у нее был жар. Уилл ласкал ее тело, целовал, чувствуя ее гладкую и шелковистую кожу кончиками своих пальцев. Он нежно касался ее, и она отвечала на прикосновения. Она застонала, когда он вошел в нее, и он испугался, что она плачет от боли. Но Сара своими поцелуями убедила его в том, что он ошибается. Они хотели друг друга со всем, что у них было. Уилл отдавал Саре все, что он чувствовал, из самой глубины своего сердца.
      Когда один из них засыпал, другой начинал шептать его имя.
      – Уилл!
      – Привет, – сказал он, снова проснувшись. Внизу дедушкины часы пробили четыре часа утра. Они не давали друг другу спать всю ночь.
      – Я не хочу спать, – прошептала она.
      – Я тоже не хочу. – Он не собирался терять ни минуты.
      – Знаешь, мне приснился вечером странный сон о маме, – сказала Сара.
      – Почему странный?
      – Он казался таким реальным… как будто она была со мной. Марта поднималась сюда наверх?
      – Один или два раза, – ответил Уилл, гладя ее волосы и не желая расстраивать ее или разрушать чары.
      Сара казалась такой довольной и беззаботной, будто не была больна никогда. Он закрыл глаза, чтобы удержать этот образ.
      – Возможно, это была Марта, – задумчиво произнесла Сара, – но мне казалось, что это мама.
      – Возможно, – кивнул Уилл, не желая рассказывать ей обо всех суперреальных снах, которые у него были о Фрэде. Она казалась такой красивой в его руках, такой теплой, такой спокойной! Сильнее прижавшись к нему, она растерла его грудь, поцеловала плечо. А что, если так будет продолжаться всегда? Что, если здоровье каким-то образом вернулось к ней?
      Уилл вспомнил, как увидел ее впервые, как они летали в день ее рождения над осенними холмами Форт-Кромвеля. Знал ли он тогда, что уже любит ее? К осенней ярмарке – фотография Мими доказывает это – он, конечно же, любил ее. С самого начала они были соединены вместе не случайно.
      Откинув покрывало, он притянул ее ближе:
      – Ты можешь стоять?
      – Да, почему ты спрашиваешь?
      Выбравшись из кровати, он стащил лоскутное одеяло с матраса, прижал к себе Сару и обернул их обоих. Сердце учащенно билось, когда он подвел ее к окну. Они молча стояли, чувствуя, как их окутывает холодный воздух.
      – Так красиво, – прошептала она, глядя на серебряную лунную дорожку в сине-черной бухте.
      – Ты красивая, – сказал он.
      – Видишь вон то дерево там? – спросила она, указывая на силуэт высокой черной сосны.
      – Да, – сказал он.
      – Это было рождественское дерево моей матери. Я зажгла свечки и повесила их на ветки.
      – Ей понравилось?
      – О, да! – Она нахмурилась, глядя на дерево, будто видела, что свечи горят и сейчас, невидимые для Уилла, как бы сильно он ни старался их рассмотреть.
      Почему он привез ее на остров? Она попрощалась со всеми в воскресенье, полет был ужасной идеей, принимая во внимание боль, которую она испытывала, и тот факт, что они потерпели крушение днем ранее. Оно не имело никакого смысла – и оно имело весь смысл в мире.
      – Сара…
      Она посмотрела на него широко открытыми сияющими глазами.
      – Ты выйдешь за меня замуж?
      – О, Уилл…
      – В островной часовне. Сегодня. Ты выйдешь за меня замуж?
      – Да, – сказала Сара, делая его самым счастливом человеком из всех живущих на земле. Вот зачем они вернулись на остров. – Я выйду за тебя замуж.
      – Мне бы так хотелось быть с ними, – прошептала Сьюзан потерянным голосом.
      – Я знаю, что тебе жаль Сару, – сказала Элис.
      – Но мы рады, что ты с нами, – вставил Джулиан.
      Они сидели за столом, накрытым к завтраку, глядя на свои миски с кашей и не притрагиваясь к еде. Маленький медвежонок, мама-медведица и дурацкий приемный отец-медведь. Он завязал на затылке конский хвост резиновой лентой, на которой был кусочек мишуры, и Сьюзан боялась думать, что он мог приклеить блестки специально.
      Посмотрев на часы, Сьюзан поняла, что пора бежать на автобус.
      – Мне нужно идти в школу, – сказала она, отодвигая назад стул.
      – Гм… нет, не нужно, – возразил Джулиан.
      – Прости, но я знаю, когда у меня занятия, – ответила Сьюзен заносчиво.
      – Мы решили оставить тебя сегодня дома, – тихо сказала Элис.
      Мать выглядела ужасно, будто не спала несколько дней. Маленькие полумесяцы у нее под глазами были темно-фиолетового цвета, почти как синяки. Но ее белокурые волосы сверкали, и ее высокие скулы пылали. Она была одета в рождественский свитер – красный кашемир с зелеными отворотами и золотыми пуговицами.
      – Почему? – спросила Сьюзан, чувствуя укол в желудке. – Вы услышали что-нибудь о Саре?
      – Нет, – быстро ответил Джулиан. – Мы бы сказали тебе.
      – Я договорилась о встрече, – сказала мать, – с доктором Дэрроу.
      – Пожалуйста, не надо! – ужаснулась Сьюзан.
      Она думала о Майке, представила этих ужасных близнецов, нарукавники для плавания на их коротеньких и толстых руках, их темно-рыжую мать, увешанную драгоценностями, фотографию семьи Дэрроу, висящую на стене.
      – Я была слепа, – сказала Элис. – Я не понимала, как тяжело тебе было…
      – …переехать сюда, – продолжил Джулиан. – Обрести нового отца. Мы знаем, это был не совсем Марди-Гра.
      – Не совсем? – пробормотала Сьюзан. Через десять секунд она уже меняла свое имя. Может, Слит (дождь со снегом)? – Ты не знаешь и половины из того, Джулиан.
      – Тогда расскажи мне, – попросил он.
      – СФ, развод. А еще я получила в подарок котенка, но вы отправили его в приют!
      Что такое СФ? – искренне поинтересовался Джулиан. Если бы Сьюзан не испытывала к нему такую сильную антипатию, это бы тронуло ее сердце.
      – Смерть Фрэда, – ответила она.
      – Жаль, что я не знал его, – сказал Джулиан.
      – Многие люди чувствуют то же самое, – сказала Сьюзан, глядя на свои носки.
      Они были в черно-желтую полоску, те, что Фрэд обычно носил со своими черными джинсами или коричневыми брюками из вельветовой ткани.
      – Ты никогда не рассказывала мне о нем.
      – Ты никогда не хотел слышать.
      – Откуда ты знаешь? Ты никогда не пыталась.
      – Он был классный, он был великолепный, он был Фрэд! – воскликнула Сьюзан.
      – А еще?
      – Он любил футбол и бейсбол. Он играл в догонялки и мог быстро бегать. Ужасно быстро. Он называл меня Зю-зи. То же, что Зевс.
      – Зевс, – повторила Элис, вспоминая.
      – Он смеялся над тем, что меня звали Сьюзан, постоянно.
      – Ну, он был старше тебя, – объяснила мать. – Он немного знал твою прабабушку Сьюзан. Она была… сказать, что она просто «сильная», значит, недооценить ее.
      – Он называл ее бой-баба, – сказала Сьюзан.
      – Ее домом была гора Олимп, – печально улыбнулась Элис – Я думаю, поэтому Фрэдди намекал на Зевса.
      – Он определенно никогда не называл меня Сьюзан с бесстрастным лицом.
      – Поэтому ты изменила свое имя? – спросил Джулиан.
      – Конечно, – ответила девочка, смахивая слезы.
      – Да… – сказал Джулиан, многозначительно постукивая ложкой. «Как тяжело девочке», – думал он.
      «Как плохо ты стараешься», – подумала Сьюзан, глядя на него.
      – Кстати а котенок был весьма сообразительным, – решил сменить тему Джулиан.
      – Доктор Дэрроу! – Сьюзан вспомнила Сару. – Он был из особенных кошек. Они оказали мне доверие. Его пра-пра-прабабушкой была Дездемона, кошка матери Сары.
      – Хорошая родословная, – улыбнулся Джулиан, размешивая овсянку.
      – Конечно! – сказала Сьюзан.
      – Возможно, мы поторопились, – вздохнула Элис.
      Сьюзан вскинула голову:
      – Что ты имеешь в виду?
      – Твой отец прав. У тебя нет аллергии на котов.
      – Я говорила тебе! Я могу взять его обратно?
      Элис кивнула:
      – Да.
      – О, мой бог! – Сьюзан заплакала от радости: как счастлива будет Сара, когда узнает, что потомок кошки ее матери возвращен своему законному владельцу. – Спасибо, мама!
      – Всегда пожалуйста, дорогая. Только боюсь, что приют закрыт сегодня. Я уже позвонила. Нам придется подождать до завтра.
      Джулиан улыбнулся:
      – Не бойтесь, леди, у меня есть друг…
      – И что? – перебила его Сьюзан.
      У Джулиана всегда был «друг», так как он был важной персоной. Если им был нужен столик в самом лучшем ресторане, у Джулиана был «друг», который мог организовать это. Когда «Роллинг Стоунз» давали концерт, все билеты на который были распроданы, «друг» Джулиана мог достать билеты. Если он хотел купить стул в стиле «чиппендель», «друг» в «Кристиз» готов был найти его.
      – У меня есть друг, который работает в городском гараже. Один из моих бывших механиков. Приют находится как раз там, в том же самом здании… у него должен быть ключ.
      – Так мы можем идти? – подпрыгнула Сьюзан.
      – По пути к настоящему доктору Дэрроу, – мягко сказала Элис.
      – Обязательно?
      Элис кивнула.
      – О боже! – простонала Сьюзан, – но если нужно…
      – Если мама говорит тебе, ты должна идти, – сказал Джулиан, осторожно обнимая ее за плечи. – Кстати, надень пальто.

      Сара проснулась. Она была частью маленького чуда и знала это. Сегодня был день ее свадьбы. Уилл проснулся уже час назад, если вообще спал. Он поцеловал ее, а потом спустился вниз, чтобы все подготовить. Потягиваясь, она проверяла свое тело. Боль ушла ночью и не возвращалась. Она пошла к окну и с каждым шагом понимала: «Сегодня я умру».
      Вчерашнее великолепие исчезло, и небо, казалось, было так близко, что его можно было коснуться. Это было снеговое небо, оплетенное кружевом красивых облаков. Сара чувствовала холод внутри и дрожала у окна.
      Она обернулась на стук – тетя Бэсс немного приоткрыла дверь. Увидев, что Сара встала, она, прихрамывая, вошла в комнату, неся большую коробку со смесью гордости и восторга на лице.
      – Сара, когда Уилл рассказал нам новость, я не могла поверить этому. Но мы так счастливы. Все мы. – Она поставила коробку на неубранную кровать и прошла через комнату.
      – Спасибо, тетушка Бэсс, – сказала Сара, позволяя тете заключить ее в объятия.
      Тело пожилой женщины было мягким и пухлым, и объятие было приятным.
      – Уилл славный, – улыбнулась Бэсс, – я люблю его.
      – И я люблю его, – сказала Сара.
      Отстранившись от племянницы, Бэсс, казалось, изучала ее. Сара поняла, что тетя встала рано: она помыла волосы и нанесла румяна и губную помаду. На ней было темно-зеленое платье, и Сара подумала, что оно вполне бы подошло к Рождеству. Она надела жемчужное ожерелье и жемчужные серьги, которые дядя Артур подарил ей на пятнадцатилетний юбилей их совместной жизни.
      – Я долго ждала этого дня, – сказала Бэсс, – возвращаясь к кровати, чтобы открыть коробку.
      Сара знала еще до того, как посмотрела внутрь, что там было ее старое свадебное платье.
      – Я не могу… – начала Сара, чувствуя былое горе и панику.
      «Надеть платье, которое ты сшила для моей свадьбы с Зиком», уже собиралась сказать она, но вдруг увидела, что это было совершенно другое платье, и у нее перехватило дыхание.
      – Твоя мать была такой красивой, – сказала Бэсс, доставая белый атлас из коробки. – Когда Джордж ввел ее в дом, я была вне себя от радости. Я полюбила ее как сестру. Как ты думаешь, оно подойдет?
      Сара прикоснулась к материи: атлас оказался бархатистым и ласкал кожу. Сара взглянула на любимую фотографию: ее мама была в этом платье, такая же счастливая, как всегда. Платье состояло из ярдов атласа, но было легким, как воздух.
      – Надеюсь, подойдет, – прошептала Сара, прикладывая платье к своему стройному телу.
      Это прикосновение платья и фотография матери, казалось, придали ей сил.
      – Оно будет тебе впору, – кивнула Бэсс, глядя на наряд наметанным взглядом портнихи.
      – Тетушка Бэсс, у меня прекратились боли, – неожиданно сказала Сара.
      – Я знаю, дорогая.
      – Как ты думаешь, что это значит?
      – Это значит, что ты должна сделать что-то важное, – мягко ответила Бэсс.
      – Выйти замуж за Уилла, – улыбнулась Сара.
      Гуси кричали и вразвалку ходили по двору. Джордж и Майк стояли около большого джипа, ожидая, пока выйдут Сара, Бэсс и медсестра. Уилл мерил шагами дорожку. Он не привез с собой костюм и был слишком крупным, чтобы на него подошло что-либо из одежды, имеющейся в доме. Майк и Джордж были одеты в одежду для посещения церкви, а Уилл выглядел как пилот военно-морских сил в своем коротком жакете с присобранными складками на талии.
      – Ты хорошо обдумал это? – спросил его Джордж…
      – Да.
      – Но недостаточно для того, чтобы привезти с собой костюм, – сказал Джордж, сузив глаза.
      – Я думал о другом, уезжая из Форт-Кромвеля. – Дедушка, – предостерегающе сказал Майк.
      – Она моя единственная дочь, – взорвался Джордж.
      – Она хочет выйти за него замуж.
      – Да ладно, – пробормотал Джордж. – Она всегда была неразумной в выборе мужчин.
      Знали бы они, что на нем был тот же костюм, в который он был одет, отдавая Сару замуж за Зика Лоринга! И посмотрите, как все обернулось…
      – Уилл хороший, – сказал Майк, вздернув подбородок.
      – Ворвался в нашу жизнь и перевернул все вверх дном.
      – Что перевернул вверх дном? – спросил Уилл, готовый перевести разговор в шутку.
      – Ну, взять хотя бы тот факт, что ты чуть не убил ее на своем самолете.
      – Просто носовое шасси не удалось выбросить.
      – А разве ты не проводишь техническую проверку своих самолетов? – не унимался Джордж.
      Стоя лицом к лицу с Уиллом Берком, он хотел сразиться с ним за свою дочь и мысленно просил, чтобы тот ударил его.
      – Да, я делаю это всегда, Джордж.
      – Чуть не разбился с Сарой на борту! Господи Иисусе!
      – Я сожалею, ладно?
      – Нет, не ладно. Ты думаешь, что небольшое извинение может все компенсировать?
      – Что еще?
      – То, что она опять заболела, – крикнул Джордж, – вот что!
      Уилл остолбенел.
      – Ей нужно было сохранять спокойствие, – кипятился Джордж, сверкая глазами. – Избегать стрессов. Возможно, она вернулась бы на остров, если бы не встретила тебя. Мы бы заботились о ней, я, и Майк, и Бэсс. Правда, Майк?
      – Дедушка, остановись, – попросил Майк.
      – Она вся… взбудоражилась. – Он с трудом подобрал нужное слово. – Вот что случилось! Ее организм уже не может справиться с этим. Проклятие, Уилл!
      – Да, проклятье, – повторил тот, глядя перед собой.
      Джордж отвернулся, чтобы они не видели, как он плачет. Он точно так же потерял Роуз. Он пытался заставить ее соблюдать постельный режим, избавить от волнений, но нет: она хотела вмешиваться во все. Она любила Джорджа до самого конца, деятельно, обнимая его всякий раз, когда у нее была возможность. Она была страстной по отношению к нему и к Саре, отдавая им последние силы. Вся эта страсть подстегнула рак, и они потеряли ее.
      – Сэр! – обратился к нему Уилл.
      – Что?
      – Я забыл кое о чем попросить вас.
      Джордж старался взять себя в руки. Воздух был очень холодным, горло болело так, что, казалось, слова расколют его. Поэтому он повернулся и вместо слов грубо кивнул Уиллу.
      – Джордж, я хотел бы попросить у вас руки вашей дочери.
      Джордж посмотрел на небо. Проклятие, начинался снегопад.
      – Пожалуйста, Джордж, – попросил Уилл примирительно.
      Джордж, помолчав, кивнул. Майк стоял рядом, ничего не говоря. Снег шел густой и белый-белый.
      – Да, – сказал Джордж. – Я даю тебе мое благословение на брак с Сарой.
      – Я люблю вашу дочь.
      Джордж искоса взглянул на Уилла. Шесть футов с чем-то, военно-морской офицер, который слишком давно оставил палубу. Седые волосы и уставшие глаза. Он выглядел так, будто не спал несколько дней. По крайней мере, он побрился. Джордж откашлялся, собираясь назвать его «командир», но слова прозвучали несколько иначе.
      – Я знаю, что ты ее любишь, сынок, – услышал Джордж собственный голос.
      Он притянул будущего зятя к себе и похлопал его по плечу как раз в тот момент, когда дверь открылась и вышла Сара. Ослепленная снегом, она стояла на верхней ступеньке, с удивлением наблюдая картину: Уилл плакал, и Джордж резко отвернул его в сторону.
      В конце концов, было дурной приметой видеть невесту перед свадьбой.
      Церковный двор был весь укрыт чистым снегом. К тому времени, когда они пересекли остров, снегопад усилился. Джордж провел Уилла в церковь. Бэсс основательно позаботилась о том, чтобы он все еще не видел Сару. Она сидела впереди, в то время как Сара была сзади.
      Она все еще была там, на заднем сиденье теплого джипа, рядом со своим сыном, в то время как остальные вошли внутрь. Майк молчал. Сара нервничала и знала почему. Ей было тридцать семь, у нее был сын, но она выходила замуж в первый раз. И от этого у нее сосало под ложечкой.
      – Все в порядке, мам? – наконец спросил Майк.
      Сара кивнула.
      – Тебе тепло?
      – Да, – ответила она, хотя сама вся дрожала.
      – В церкви тоже должно быть тепло.
      Сара повернулась к нему, улыбаясь:
      – Ты такой заботливый!
      – Ты не часто говорила мне это.
      – А должна была, – сказала она, вспоминая, как оставляла его одного, пока работала, или ходила на свидания. – Чаще.
      Майк только пожал плечами.
      – Сьюзан хотела приехать, но мы ее отговорили. – Думаю, она была бы рада получить от тебя весточку.
      – Может быть, я позвоню ей, – сухо сказал Майк.
      – Ты ей нравишься, – продолжала Сара, и в этот момент ее осенило: ее не будет рядом, чтобы узнать, что произойдет дальше. – О… – Она прикрыла рот рукой.
      – Что? – встревоженно спросил Майк.
      Она сидела рядом со своим семнадцатилетним сыном, зная, что не увидит, как ему исполнится восемнадцать. Она не узнает, пойдет ли он снова в школу или решит остаться на ферме. Если он влюбится в Сьюзан, если они поженятся, ее не будет рядом в качестве матери жениха, если у них будут дети, ее не будет там в качестве бабушки.
      – Майк…
      – Что, мам?
      Как она могла сказать ему? У нее не было права перекладывать эту боль на его плечи. Ее тело сгорало, и ее душа болела от скорби по поводу того, что должно было произойти. Она чувствовала, что конец быстро приближается. Она приняла смерть в свою плоть в тот день у замерзшего пруда, когда Майк боролся за свою жизнь, и Сара обратила свою молитву к Богу. Как могла она сказать своему сыну, что все, чего хочет, это узнать, каким он станет?
      – Дорогой, я хочу…
      – Знаю, мама, – прервал он ее.
      – Нет, ты… – Сара помедлила, чтобы восстановить силы. – Будь счастлив, Майк, – только и смогла сказать она.
      Это был второй, после дня рождения Майка, самый важный день в жизни Сары. Это был день, когда она выйдет замуж – и когда она умрет.
      Майк обошел машину, открыл дверь и помог ей выйти из джипа. Они пошли по дорожке, вымощенной камнями и запорошенной снегом. Помедлив у ступеней, Сара положила ладонь на руку сына. Церковный двор был справа от них. Взгляд Сары блуждал по могилам. Там была она.
      – Мама… – тихо сказала Сара. Майк ждал.
      – Она была такая красивая, твоя бабушка. Я рассказывала тебе истории о ней, чтобы ты понял, какой она была.
      – Да, мама. И я здесь, разве не так?
      – Что ты имеешь в виду?
      – На острове. Я с ней все время…
      Рыдания рвались в груди Сары, и она обняла своего сына. Он был молод, но уважал прошлое. Он чтил своих предков, и в голове Сары возник вопрос, от которого она не могла избавиться.
      – Ты будешь рассказывать?
      – Рассказывать, что? – спросил Майк.
      Она знала, что может оставить это при себе, чтобы не расстраивать сына, но что-то в его тоне, взгляде дало ей понять, что она может спросить.
      – Ты будешь рассказывать своим детям обо мне?
      – О, мама, – улыбнулся он.
      – Что? – спросила она, чувствуя необходимость знать, что заставило его улыбнуться.
      – Посмотри, где я нахожусь, мама. Я на нашем острове. Это то место, где я хочу жить. Мне нравится здесь, мам. Это…
      – Это – что? – Она схватила его за руку, высматривая в его глазах ответ.
      – Это наш дом, – сказал Майк.
      – Да, – выдохнула Сара, – дом…
      Такое знакомое и теплое, это слово заставило ее расплакаться.
      Все это время она искала верный путь для сына, его тайную дорогу, а он нашел ее сам. Дорогу домой.
      Майк обнял Сару, оглядывая церковный двор. Место, где покоится Роуз, придало ей силы, и она вытерла глаза, глядя на камень в изголовье. Могила Зика тоже была там, и она увидела, как сын бросил взгляд в ту сторону, задержавшись на мгновение.
      – Ты готова?
      – Да, – сказала она.
      – Тогда пойдем.
      Они открыли дверь церкви. Красивый венок пах сосной, и чувства Сары наполнились Рождеством. Войдя внутрь, она сделала глубокий вдох. Уилл стоял в передней части церкви, у алтаря. Его поза говорила о нетерпеливом ожидании. Сара испытывала то же самое.
      Преподобный Данстон стоял в одеждах черного с пурпурным цвета. Его волосы покрыла седина. Он крестил Майка, руководил похоронами Роуз. Сара знала его всю свою жизнь. Стараясь улыбнуться ему в ответ, она не отрываясь смотрела на Уилла.
      Единственными гостями были Марта и Бэсс. Они сидели в переднем ряду, просияв при виде невесты. Майк все время держался справа от нее, Джордж подошел и взял ее за левую руку.
      – Платье Роуз, – прошептал он.
      Сара кивнула, закрыв глаза, когда он склонил свою голову, чтобы коснуться ее.
      – Ты готова, дорогая?
      – Да, папа.
      Зазвучала музыка Баха, старинная и красивая. Сара слышала ее много раз и одобрила. Выбор тети Бэсс. Она звучала высокими глухими нотами из старого магнитофона, установленного на алтаре. Свечи мерцали в темноте, их дым смешивался с запахом ладана, и Сара жадно вдохнула. Чудо свершилось, и ей не нужно было идти куда-то дальше.
      Очень медленно, не сводя глаз с Уилла, Сара начала спускаться по проходу между рядами. Ее отец и сын шли рядом, крепко сжимая ее руки, чтобы она не могла упасть. Каждый шаг был благословением.
      Любовь. Сара Талбот чувствовала ее всем своим сердцем. Она родилась на этом прекрасном острове, была воспитана родителями, которые научили ее ценностям любви. Они боготворили ее, их единственного ребенка. Она была готова к рождению сына, потому что ее родители показали ей путь. Со всеми ошибками, которые она допустила как мать, знание того, как любить Майка, никогда не было для нее проблемой.
      – О! – Она споткнулась.
      – Осторожно, – сказал Джордж, – может, присядешь?
      Сара хотела дойти до передней части церкви, это было совсем недалеко, но она боялась, что не сможет сделать и шагу. Тусклый свет проникал сквозь голубое витражное стекло, святые и мученики смотрели на нее. По обе стороны от нее было два сильных мужчины.
      – Помогите мне, – прошептала она.
      – Хорошо, дорогая, – сказал отец голосом, полным спокойной силы.
      Оставалось пройти всего несколько ступеней. Сара продолжала смотреть вперед, на Уилла. Его глаза были темно-синими – острова любви и скорби.
      «Радуйся! – хотела крикнуть она. – Это день нашей свадьбы».
      Слезы струились по ее щекам. Жизнь так коротка, и каждая секунда ее драгоценна! Вообразите, что может вместиться в целую жизнь. Только представьте себе смех, веселье, путешествия, океаны, прогулки, сон, детей, внуков, ужины, праздники, полеты, круизы… Каждая минута жизни была подарком, и Господь дал ей и Уиллу время, достаточное для того, чтобы они нашли свою любовь, поняли, что принадлежат друг другу.
      Подойдя к алтарю, они остановились. Посмотрев на отца, Сара улыбнулась, поцеловала его и услышала, как он прошептал: «Моя замечательная девочка». Поэтому, когда она повернулась к Майку, чтобы получить его поцелуй и даровать свою любовь, она точно знала, что сказать. «Мой замечательный мальчик», – прошептала она.
      Наконец Уилл взял ее за руку, они взглянули друг другу в глаза, и Сара ощутила его любовь до глубины своей души. Ткань платья казалась одновременно прохладной и теплой, и ее тело пронимала дрожь. Обняв ее, Уилл ждал, пока она успокоится.
      – Сара, – начал преподобный Данстон, – Уильям, любите друг друга, но не делайте оков из любви. Пусть лучше она будет волнующимся морем между берегами ваших душ…
      «Время идет так быстро! И сколько любви, тревог и сияющей радости», – подумала Сара, преображенная чистой любовью, которую она испытывала к этому мужчине вне зависимости от краткости жизни или бесконечности смерти.
      Сара оторвала взгляд от Уилла лишь на мгновение и посмотрела на пятно за алтарем, где, как ей показалось, стояла ее мать. И вся ее семья собралась вокруг: Майк, отец, тетя Бэсс.
      Ее тело устало и болело, и она тяжело оперлась на Уилла. В его глазах читалась глубокая печаль.
      Преподобный Данстон перевел взгляд на Уилла и ровным голосом – как будто это была обычная свадьба, как будто мужчина не поддерживал в любимой женщине ускользающую жизнь – спросил:
      – Берете ли вы, Уильям, Сару, которую вы держите за руку, себе в жены, чтобы любить ее, почитать и боготворить в радости, в печали, в болезни и в здравии, отрекаясь ото всех остальных, пока смерть не разлучит вас?
      – Да, – сказал Уилл.
      – А вы, Сара, берете ли Уильяма, которого держите за руку, себе в мужья, чтобы любить его, почитать и боготворить в радости, в печали, в болезни и в здравии, отрекаясь ото всех остальных, пока смерть не разлучит вас?
      – Да, – прошептала Сара.
      Слезы струились по ее лицу, и она посмотрела на Уилла.
      – Не уходи, – прошептал он, еле сдерживаясь.
      Он должен быть сильным. Он герой дня, жених, притворяющийся счастливым ради Сары. Она умирала, а он должен улыбаться.
      Сара плакала, как когда-то плакала по своей матери. Она была молода, у нее было все, ради чего стоило жить. «Пока смерть не разлучит вас…»
      – Какие символы вашей любви у вас есть? – спокойно спросил преподобный Данстон.
      У них не было времени, чтобы купить кольца. Но Джордж взял с собой золотое свадебное кольцо Роуз из маленькой шкатулки слоновой кости, стоящей на его тумбочке, и Майк передал его Уиллу.
      Уилл надел кольцо на палец Сары. Повторяя за преподобным Данстоном и глядя ей в глаза, он сказал:
      – С этим кольцом я беру тебя в жены и одаряю тебя всей своей любовью.
      Тетя Бэсс сделала шаг вперед, пытаясь скрыть рыдания, которые сотрясали ее тело.
      – Дорогая, – прошептала она, кладя кольцо в руку Сары, – оно принадлежало твоему дяде Артуру. Я хочу, чтобы ты воспользовалась им сейчас…
      – Благослови тебя Господь, тетушка Бэсс, – сказала Сара.
      Затем, надев кольцо на палец Уилла, она взяла его за руку, повторяя вслед за священником:
      – С этим кольцом я беру тебя в мужья и одаряю тебя всей своей любовью.
      Все захлопали в ладоши, и Сара почувствовала, как у нее заболело сердце. Они улыбались и улыбались. Она никогда не собиралась уходить.
      – Сара и Уильям, – сказал преподобный Данстон, повышая голос, и прочитал:
      «Теперь вы не будете чувствовать боли, ибо каждый из вас будет убежищем для другого. Теперь вы не будете ощущать холода, ибо каждый из вас будет теплом для другого. Теперь вы не будете ощущать одиночества, теперь вас двое, но перед вами одна жизнь. Идите теперь в свой дом, чтобы начать дни вашей совместной жизни. И пусть ваши дни будут счастливыми и долгими на земле и на небе». Властью, данной мне церковью и штатом Мэн, я объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.
      Запрокинув голову, Сара почувствовала, как Уилл нежно целует ее. Их губы встретились, и его руки обняли ее – они стали мужем и женой.
      – Уилл, – сказала она, улыбаясь.
      – Муж и жена, – в ответ улыбнулся Уилл.
      Она вспомнила их первую встречу, полет в честь ее дня рождения. Полет продолжался долго – дольше, чем ожидалось, – но теперь почти закончился, их время вышло. Время было подарком, и они с Уиллом любили каждую минуту. Они совершили свое путешествие, и для Сары это была дорога домой.
      Ее сын был рядом, стоя позади них. «Сьюзан, – подумала Сара, – Сноу, где бы ты ни была, здравствуй, моя доченька». Ее сердце затрепетало, крылья ангела всколыхнули воздух. Ее мать и Фрэд были с ними. Сара задыхалась, слезы застилали ей глаза. Жизнь… о, жизнь!
      – Пока смерть не разлучит нас, – произнесла она.
      – Навсегда, – сказал Уилл.
      – Навсегда. – Она посмотрела на своего мужа, чтобы запомнить его лицо. Навсегда…

      Это был День труда. Островные травы золотились, колыхаясь на ветру и щекоча ноги Сьюзан, когда она шла по узкой тропинке. Она вышла из дома почти час назад, чтобы обойти места, которые впервые увидела в ноябре прошлого года, когда остров был покрыт снегом.
      Церковь стояла прямо перед ней. Она почувствовала, как сердце учащенно забилось. Рюкзак казался тяжелым, ударяясь о спину при каждом шаге, но это не беспокоило ее. Сьюзан носила потертые носки много лет и понимала, какие жертвы люди иногда приносят ради любви.
      Помедлив, она подошла ближе. Церковь была красивой, как на английских картинах: темный камень, шпиль, уходящий в голубое небо, облака, гонимые ветром через океан. Букет полевых цветов был привязан к ее двери.
      Гуляя вокруг, Сьюзан подошла к маленькому, окруженному стеной церковному дворику, открыла щеколду и тихо вошла в калитку. Она нервничала и испытывала робость, как будто впервые должна была встретиться с кем-то важным. Ладони ее стали влажными, и она вытерла руки о джинсы. Глаза блуждали по маленькому скоплению могил и вскоре нашли нужный камень. Медленно, не отрывая глаз, Сьюзан подошла к нему. Коснувшись пальцами гладкого гранита, девочка опустилась на колени, и слезы хлынули из глаз.
      – Привет, Сара.
      На камне было выгравировано:
       «Сара Талбот Берк, любимая островом».
      «Не только островом», – нахмурилась Сьюзан. Неужели они думали, что остров – единственное место, где Сара была любима? Сьюзан испытала обиду, но неожиданно будто услышала легкий смех Сары, который говорил ей, что она права.
      – Да, в Форт-Кромвеле тоже, – сказала Сьюзан в воздух, – там ты тоже любима.
      Она огляделась вокруг, чтобы посмотреть, не было ли поблизости кого-нибудь, кто мог ее услышать. Люди считают других эксцентричными или сумасшедшими, если те говорят с мертвыми, но Сьюзан уже несколько лет вела разговоры с Фрэдом.
      – Я тосковала по тебе, – сказала она, пристально глядя на имя Сары.
      Сентябрьское небо было темно-синим. Орел кружил над головой, как будто дежурил. Сьюзан верила в послания природы, например, как появление кита Фрэда в День благодарения. Она почувствовала себя лучше, зная, что птица присматривает за Сарой.
      Она села на землю, скрестив ноги, а рюкзак положила на траву рядом с собой. Букет, похожий на тот, что висел на двери церкви, лежал у подножия камня. Из-под охапки астр, золотарника и кружева королевы Анны выглядывала записка, написанная почерком ее отца. Сьюзан мельком глянула вниз:
      – Папа тоже здесь. Он ушел из дома еще рано утром. Он тоже по тебе тоскует, Сара. – При мысли об отце, о том, через что он прошел после смерти Сары, сердце Сьюзан сжалось, она согнулась и заплакала. Но сквозь слезы продолжала говорить: – Он отключился от всего, даже я не могла достучаться до него. Но, Сара… он должен был пройти через это. Он все рассказал мне по пути сюда… Это похоже на то, через что я прошла с Фрэдом. Любовь – величайшая благодать из всех, и когда ты любишь кого-либо так же сильно, как он любил тебя, ты не можешь избавиться от этого. Ты просто не можешь…
      Сотрясаясь от рыданий, Сьюзан не могла оторвать руку от имени Сары. Она осторожно проводила по выгравированным буквам пальцами, будто читала что-то очень важное.
      Они приехали, чтобы забрать Майка. Знает ли Сара уже об этом? Радуется ли она, что Майк решил закончить выпускной класс в Форт-Кромвеле, и будет жить с Уиллом до следующего лета?
      – Твоего отца чуть не хватил удар, – сказала Сьюзан улыбаясь. – Он и мой папа вели этот бой на большом расстоянии по телефону, крича друг на друга, бросая трубку, перезванивая… Это была настоящая неразбериха. Бедная тетя Бэсс! Она звонила, когда Джорджа не было поблизости, чтобы извиниться за него и сказать нам, что он был в бешенстве не из-за нас, а потому что Майк уедет с острова. Но, в конце концов, он согласился с этим. Старый добрый Джордж! Однажды Майк пошел в свою комнату и увидел там старые журналы «Нэшнл Джиографик», связанные в пачку с запиской: «Верни это обратно, когда получишь свой диплом». Что мог Майк ответить на это? Особенно… – Сьюзан грустно посмотрела на камень. – Особенно потому, что это было твое желание.
      Дрожащими руками девочка начала развязывать шнурок на рюкзаке. Она завязала его особенно туго, так как то, что находилось внутри, было очень ценно. У Сьюзан была сентиментальная привычка связывать вещи с людьми, которых она любила и потеряла. Она по-прежнему носила носки Фрэда. В течение многих лет она использовала имена, которые напоминали ей о нем, и все еще чувствовала себя немного странно каждый раз, когда откликалась на Сьюзан. Хотя Элис испытала облегчение, когда дочь вернулась к настоящему имени – и они должны были благодарить Сару даже за это.
      Сьюзан осторожно достала из рюкзака табличку, положила ее себе на колени и вздохнула.
      – Все любят тебя, – продолжила она. – Все. Джордж и тетя Бэсс, Майк, мой папа… мой папа любит тебя так сильно! Ты стала для него таким подарком. Ты не представляешь, сколь многому ты научила его… любить, и даже больше – надеяться. Он просыпается каждый день с надеждой, что живет для тебя. – Сьюзан перевела дух. – Он говорит, что должен, потому что жизнь прекрасна, это драгоценный дар, и мы не знаем, когда она закончится.
      Она подняла записку отца, тонкий кусочек бумаги с зелеными пятнами от полевых цветов.
      «Я люблю тебя, Сара. Навсегда» – было написано в ней.
      Словно задела что-что личное, она аккуратно положила листок обратно.
      – Помнишь, Сара, когда мы впервые встретились? Я увидела тебя еще в аэропорту в твой день рождения, но познакомились мы у тебя в магазине. Когда я зашла, дрожа от холода, притворясь, что хочу что-то купить, и ты дала мне чашку горячего сидра… помнишь?
      На могилу упала тень, и Сьюзан посмотрела вверх в надежде увидеть орла, но это было только низкое облако, закрывшее собой сияющее солнце.
      – Я хотела тогда, чтобы ты была только моей. Когда вошли те девушки из колледжа, я почувствовала ревность. Но, знаешь… – Крепче прижимая табличку, она на мгновение наклонила голову, беря себя в руки. – Ты моя. Ты моя приемная мать. Мой отец женился на тебе, и это сделало меня такой счастливой. Ты хорошо знала меня, Сара, а это так редко бывает – понимать и принимать все в другом человеке… Дома я думаю о том, с каким бы удовольствием вскочила на велосипед и поехала повидаться с тобой. Я знаю, ты бы поняла.
      Освободив место рядом с цветами отца, Сьюзан поставила свою табличку около могильного камня. Это был маленький голубой овал, магическое облако с золотой цифрой «девять», а перья падали, подобно снегу. Сьюзан вспомнила, как она впервые увидела эту эмблему на магазине Сары, в тот холодный вечер.
      – Папа помог мне сделать ее, – сказала Сьюзан. – Мы делали это в его мастерской в аэропорту всю прошлую зиму, после того как ты умерла.
      Вспоминая холодный ангар, тишину, в которой они обрабатывали дерево на длинном верстаке, оба чувствуя потерю Сары, Сьюзан опять заплакала. Но когда эмблема была уже готова, весна наполнила сады, окружающие летное поле, цветами яблонь и груш. Сьюзан и Уилл провели тогда долгие часы вместе, много смеясь и вспоминая о своей любви к Саре.
      Волны ударялись о скалы внизу, и морские чайки кричали с крыши церкви.
      – Ты все время со мной. И это счастье!
      Поднимался ветер. Подняв голову, Сьюзан снова увидела его: орла. Он сделал один виток, небольшой изгиб над головой. Затем он потянулся в сторону болот, по направлению к бухте, опускаясь вниз за рядом сосен, пока совсем не скрылся из виду, но это не имело значения. Сьюзан знала, что он вернется. Они с отцом заберут Майка домой в Форт-Кромвель, а на следующее лето все вернутся на остров. И орел будет здесь. Как и Сара.
      Поднявшись, Сьюзан стряхнула кусочки травы с ладоней и проверила, что табличка крепко прикреплена к могиле Сары, чтобы составить ей компанию, в то время как Сьюзан, Майк и Уилл будут далеко.
      – Любимая… – прошептала Сьюзан, еще раз касаясь букв, – …островом.