Дэвид, ты настоящая загадка.

Вот видишь, я начала не с летописи своей жизни, но с того, что произошло между нами за эти две ночи.

Позволь мне это, Дэвид. Позволь поговорить о нас с тобой, и тогда, может быть, я смогу восстановить свою потерянную жизнь.

Когда сегодня вечером ты пришел в кафе, я и не обратила особенного внимания на эти блокноты. Их было два. Оба толстые.

От них приятно пахло старой кожей. Но лишь когда ты положил их на стол, я смогла уловить посланный твоим всегда сдержанным и невозмутимым разумом импульс, свидетельствующий о том, что они имеют ко мне отношение.

Я выбрала столик в центре переполненного зала, как будто мне хотелось оказаться в середине водоворота смертных запахов и событий. У тебя был довольный вид, ты ничего не боялся и чувствовал себя как дома.

Ты был одет в очередной потрясающий костюм современного покроя и плащ из гребенной шерсти, сшитый со вкусом, но по моде Старого Света, а твоя золотистая кожа и светящиеся глаза вскружили голову всем до единой женщинам и даже некоторым мужчинам.

Ты улыбнулся. Должно быть, я показалась тебе улиткой – в этом-то плаще и капюшоне, в золотых очках, закрывавших половину лица, и со следами дешевой фиолетово-розовой – цвета синяков – помады на губах. В зеркале, в магазине, она произвела на меня соблазнительное впечатление – мне понравилось, что не придется прятать рот, ибо теперь губы мои практически лишены естественного цвета. С этой помадой я могла улыбаться.

На мне были эти перчатки из черного шелка с отрезанными концами, чтобы пальцы сохраняли чувствительность, а чтобы ногти не сверкали в кафе, как хрусталь, я намазала их сажей. Ты поцеловал протянутую мною руку.

В тебе остались прежняя смелость и приверженность внешним приличиям. А потом ты очень тепло улыбнулся, и в этой улыбке, по-моему, было больше от тебя прежнего – ты казался слишком мудрым для столь молодого и крепкого существа. Твоя поистине идеальная внешность привела меня в восхищение.

«Вы не представляете, как я рад, – сказал ты, – что вы пришли и позволили мне сесть к вам за столик».

«Я захотела этого только благодаря тебе, – ответила я, поднимая руки, и заметила, что, несмотря на сажу, сияние моих ногтей слепит тебе глаза.

Я потянулась к тебе, ожидая, что ты вот-вот отпрянешь, но вместо этого ты накрыл темной и теплой ладонью мои холодные белые пальцы.

«Вы воспринимаете меня как. живое существо?» – спросила я.

«О да, определенно, – как сияющее и совершенно живое существо».

Мы заказали кофе – ведь этого ожидали от нас смертные, – и, получая от его тепла и аромата больше удовольствия, чем они могут себе представить, даже поболтали ложечками в чашках. Передо мной поставили красный десерт.

Десерт, конечно, по-прежнему стоит на столе. Я заказала его просто потому, что он красный – клубника в сиропе, с резким сладким запахом, который понравился бы пчелам.

Твои льстивые речи вызвали у меня улыбку. Но они мне понравились. Я их игриво передразнила. Я сбросила капюшон и тряхнула головой, чтобы мои густыe, темно-коричневые волосы замерцали на свету.

Конечно, смертные не обратят на них такого внимания, как на светлые волосы Мариуса или Лестата. Но я люблю свои волосы, мне нравится, как они окутывают мои плечи, – и мне понравилось то, что я прочла в твоих глазах.

«Где-то глубоко во мне кроется женщина», – сказала я.

Писать все это здесь, в блокноте, оставшись в одиночестве, – значит придать чрезмерное значение вполне тривиальному моменту, и признание в этом кажется мне ужасным.

Дэвид, чем больше я пишу, тем больше меня увлекает концепция повествования, тем больше я убеждаюсь в важности согласованности и последовательности, которые возможны на бумаге, но не в жизни.

Но я ведь даже не предполагала, что вообще решусь прикоснуться к твоей ручке. Мы просто разговаривали.

«Пандора, тот, кто не способен видеть в вас женщину, попросту глупец», – сказал ты.

«Как разозлился бы Мариус, узнав, что мне приятно это слышать, – откликнулась я. – Нет. Он, скорее, использовал бы это как сильный аргумент в свою пользу. Я ушла от него, ушла, не сказав ни слова. Нашa последняя встреча произошла задолго до того, как Лестат устроил свою эскападу и бегал в человеческом теле, задолго до того, как он повстречался с Мемнохом-дьяволом… Я бросила Мариуса, а теперь мне вдруг захотелось, чтобы он был рядом! Захотелось поговорить с ним так, как разговариваю с тобой».

Ты явно беспокоился за меня, и не без причины. Каким-то образом тебе, вероятно, было известно, что вот уже много-много унылых лет ничто не приводило меня в такое сильное возбуждение.

«Не будете ли вы так добры, Пандора, написать для меня историю своей жизни?»

Твоя просьба застала меня врасплох и удивила до глубины души.

«Вот в этих блокнотах, – настаивал ты. – Напишите о тех временах, когда вы были действительно живы, когда встретились с Мариусом; напишите все, что сочтете нужным, о Мариусе. Но больше всего меня интересует ваша история».

Я застыла от удивления.

«Зачем тебе это могло понадобиться?»

Ты не ответил.

«Дэвид, ты, разумеется, не вернулся в этот человеческий орден, в Таламаску? Им слишком много известно…»

Ты поднял руку.

«Нет, и никогда не вернусь. Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, их раз и навсегда развеяли архивы Маарет».

«Она позволила тебе увидеть свои архивы, книги, которые она хранит в течение всего этого времени?»

«Да, это, знаете ли, было удивительно… целый склад табличек, свитков, рукописей – книг и стихов, созданных культурами, о которых, насколько мне известно, мир ничего не знает. Книги, затерянные во времени. Конечно, она запретила мне открывать другим то, что я в них обнаружил, или подробно рассказывать о нашей встрече. Она сказала, что было бы слишком опрометчиво вмешиваться, и подтвердила ваши опасения, что я могу обратиться к Таламаске– к своим старым смертным друзьям-экстрасенсам. Я этою не сделал. И не сделаю. Но эту клятву сдержать очень легко».

«Отчего же?»

«Пандора, увидев эти старые письмена, я понял, что больше не человек. Я понял, что лежащая передо мной история человечества больше мне не принадлежит! Отныне я не имею к нему отношения. – Ты обвел глазами комнату. – Конечно, вы, должно быть, тысячу раз слышали эти слова от молодых вампиров. Но поймите, я безоговорочно верил в то, что философия и разум построят мост, по которому я смогу переходить из одного мира в другой. Так вот, никакого моста нет. Он исчез».

Твои молодые глаза засветились печалью, ее источала вся твоя молодая плоть.

«Значит, ты понимаешь, – эти слова вырвались у меня сами собой, против моей воли. Я неслышно и горько усмехнулась и повторила: – Понимаешь».

«Да, понимаю. Я осознал это, когда держал в руках документы, сохранившиеся с ваших времен, много документов эпохи Римской империи и рассыпающиеся на куски камни, принадлежность которых я и не надеюсь установить. Я понял. Они меня не интересуют, Пандора! Меня волнует, кто мы такие, кем мы стали сейчас».

«Замечательно! – воскликнула я. – Ты даже не представляешь, как я тобой восхищаюсь, какой чудесный у тебя характер!»

«Счастлив это слышать, – сказал ты, а потом, склонившись ко мне, пояснил: – Я не хочу сказать, что мы не приносим с собой свои человеческие души, свою историю, – конечно приносим.

Я помню, давным-давно Арман рассказывал мне, как он задал Лестату вопрос: «Как же мне понять человеческую расу?» "Прочти или посмотри все пьесы

Шекспира, и ты узнаешь о человеческой расе все, что нужно знать" , – ответил ему Лестат.

Арман так и сделал. Он проглотил стихи, посетил спектакли, даже посмотрел великолепные новые фильмы с участием Лоуренса Фишбурна, Кеннета Браны и Леонардо Ди Каприо. И вот что сказал Арман по вопросу своего обучения во время нашего последнего разговора: «Лестат был прав. Он дал мне не книги – он дал мне ключ к пониманию. Этот Шекспир пишет…» И я процитирую здесь и Армана, и Шекспира, прочту его вам так, как мне читал Арман, – как будто это говорит мое сердце:

«Вот что он пишет, – сказал мне Арман, – и все мы понимаем, что это истинная правда, и перед ее лицом рано или поздно падет любое откровение, но мы испытываем потребность любить эти слова, потре6ность услышать их снова! Потребность запомнить их! Потребность не забывать ни единого слова»«.

Мы оба помолчали. Ты опустил глаза и подпер рукой подбородок. Я знала, что на тебе лежит весь груз ответственности за уход Армана на солнце, и мне так понравились стихи и то, как ты их прочел.

Наконец я сказала:

«А я получаю удовольствие. Подумать только, удовольствие! От того, что ты читаешь мне эти стихи».

Ты улыбнулся.

«Я хочу узнать, чему можно научиться. Я хочу узнать, что можно увидеть! И вот я пришел к вам, к Дочери Тысячелетий, к вампиру, испившему крови самой царицы Акаши, к вам, пережившей две тысячи лет! И я прошу вас, Пандора, пожалуйста, напишите мне что-нибудь, напишите свою историю, напишите что хотите».

Я долгое время не давала никакого ответа. Потом решительно заявила, что не могу. Но что-то во мне шевельнулось. Я услышала и увидела споры и речи давно ушедших веков, увидела, как поднятая свеча поэта осветила те эпохи, которые были любимы мною и потому хорошо мне известны. Другие эпохи не были мне знакомы – я странствовала в неведении, как дух.

Да, мне было что написать. Было. Но в тот момент я не могла в этом признаться.

Ты страдал, вспоминая об Армане и о том, как он ушел на утреннее солнце. Ты оплакивал Армана.

«Существовала ли между вами связь? – спросил ты.– Простите мою дерзость, но я имею в виду тот факт, что оба вы получили Темный Дар от Мариуса, и меня интересует, появилась ли между вами связь, когда вы встретились? Я знаю, что о ревности не может быть и речи, это я чувствую. Возникни у меня хотя бы малейшее подозрение, что я причиню вам боль, я не стал бы упоминать даже имени Армана. Но я ничего не ощущаю – тишина. Связи не было?»

«Связь только в скорби. Он ушел на солнце. А скорбь – самая простая и надежная связь».

Ты тихо засмеялся.

«Что мне сделать, чтобы вы обдумали мою просьбу? Сжальтесь надо мной, Прекрасная Дама, вверьте мне свою песнь».

Я милостиво улыбнулась, но решила, что это невозможно.

«Слишком уж она нестройная, дорогой мой, – сказала я. – Слишком…»

Я закрыла глаза.

Я хотела сказать, что спеть эту песнь будет слишком больно.

Внезапно ты поднял глаза к потолку. Ты изменился в лице. И, казалось, намеренно старался сделать вид, что вошел в транс. Ты медленно повернул голову. Ты поднял палец, держа ладонь у самого стола, потом твоя рука упала.

«Что такое, Дэвид? – спросила я. – Что ты видишь?»

«Духов, Пандора, призраков».

Ты вздрогнул, словно пытаясь избавить от них свой разум.

«Неслыханно! – воскликнула я, уверенная тем не менее, что ты говоришь правду. – Темный Дар забирает у нас эту силу. Даже древние ведьмы, Маарет и Мекаре, говорили, что, получив кровь Акаши и став вампирами, они больше не видели и не слышали духов. Ты посетил их недавно. Ты рассказал им об этой способности?»

Ты кивнул. Очевидно, уважение к древнейшим не позволило тебе сказать, что они лишены этого дара. Но я знала, что они не видят духов. Я прочла об этом в твоих мыслях, но узнала еще раньше, когда встретилась с древними близнецами, сразившими Царицу Проклятых.

«Я могу видеть духов, Пандора, – сказал ты необычайно взволнованным тоном. – Если постараться, я вижу их повсюду, а иногда, если они того пожелают, в самых неожиданных местах. Лестат же видел призрак Роджера – своей жертвы, о которой шла речь в „Мемнохе-дьяволе“«.

«Но то было исключение, вызванное волной любви, затопившей душу того человека и позволившей ему бросить вызов смерти или отсрочить окончательный уход собственной души, – этого нам не понять».

«Я вижу духов, но я пришел сюда не для того, чтобы пугать вас или перекладывать на вас свое бремя».

«Ты должен рассказать мне все в деталях, – попросила я. – Что именно ты только что увидел?»

«Это был слабый дух. Он не причинит никому вреда. Один из тех несчастных смертных, которые не понимают, что умерли. Они витают в атмосфере, окружающей планету. Их называют „земными“ духами. Но, Пандора, помимо этого я обладаю и другими достойными пристального внимания свойствами.

Очевидно, – продолжил ты, – в каждом веке появляется новый вид вампиров, или же, скажем, ход нашего развития с самого начала был определен не яснее, чем у людей. Как-нибудь я, возможно, поведаю вам обо всем, что вижу. Расскажу о духах, невидимых мне, пока я был смертным, расскажу о тайне, доверенной мне Арманом, – о том, что каждый раз, когда он лишал человека жизни, он видел краски – перед его глазами душа покидала тело волнами лучащегося цвета».

«Никогда ни о чем подобном не слышала!»

«Нечто такое вижу и я».

Мне было ясно, что тебе слишком больно говорить об Армане.

«Но почему Арман поверил в легенду о Покрывале? – спросила я и неожиданно удивилась собственной страстности. – Зачем он ушел на солнце? Что именно в том же роде смогло разрушить разум и волю Лестата? Вероника. А они знали, что само ее имя означает vera ikon, что такого человека никогда не существовало, что ее невозможно было бы встретить, вернувшись в древний Иерусалим в день, когда Христос нес свой крест? Она не более чем выдумка священнослужителей. Разве они этого не знали?»

Наверное, я в тот момент схватила оба блокнота, так как, опустив взгляд, вдруг обнаружила их в своих руках. Точнее, я прижимала их к груди и внимательно смотрела на одну из ручек.

«Разум, – прошептала я. – О драгоценный разум! И сознание, пребывающее в вакууме. – Я покачала головой и улыбнулась тебе как можно доброжелательнее. – Вампиры, беседующие с духами! Люди, переходящие из тела в тело!

Вошедший в моду и быстро распространяющийся в нынешнее время культ ангелов, поклонение которому расцветает повсюду, – продолжала я с доселе незнакомой мне самой энергией. – Люди поднимаются с операционных столов, чтобы рассказать о жизни после смерти, о туннеле, о всепоглощающей любви! О, тебя создали в благоприятное время! Не знаю, что и подумать!»

Мои слова, а точнее, то, как они буквально вырывались из меня, явно произвели на тебя впечатление. На меня тоже.

«Я только начал, – сказал ты, – и собираюсь в равной степени общаться с блистательными Детьми Тысячелетий и с уличными предсказателями судьбы, раскладывающими карты Таро. Я стремлюсь заглянуть в хрустальные шары и темные зеркала. Я буду искать среди тех, кем пренебрегают остальные, считая их безумцами, или среди нас – среди тех, кто, подобно вам, не считает возможным поделиться с другими всем, что довелось увидеть! Дело ведь именно в этом – не правда ли? Но я прошу вас поделиться этим со мной. Я покончил с заурядной человеческой душой, я покончил с наукой и психологией, с микроскопами и, возможно, даже с нацеленными на звезды телескопами».

Ты меня заворожил. Ты говорил так убежденно. При взгляде на тебя лицо у меня вспыхнуло от нахлынувших чувств. Кажется, я даже раскрыла рот от удивления.

«Я сам себе кажусь чудом, – сказал ты. – Я бессмертен и хочу узнать о нас как можно больше! Вам есть что рассказать – ведь вы из числа древнейших и душа ваша сломлена. Я питаю к вам любовь, и вы дороги мне такая, какая вы есть, ничего большего мне не нужно».

«Ты говоришь странные вещи!» «Любовь. – Ты пожал плечами и выразительно посмотрел на меня. – Миллионы лет шел бесконечный дождь, кипели вулканы, остывали океаны, а потом появилась любовь?»

Ты вновь пожал плечами в знак того, что посмеиваешься над этим абсурдом.

Я не могла не рассмеяться в ответ на твой жест. Слишком хорошо, подумала я. Но вдруг почувствовала себя совершенно растерянной.

«Это очень неожиданно, – сказала я. – Потому что если у меня и есть история, совсем маленькая история…»

«И что же?»

«Так вот, моя история – если она вообще есть – как раз подходит к ситуации. Она связана с тем, о чем ты говоришь. – Неожиданно на меня что-то нашло. Я опять тихо рассмеялась и продолжила:– Я тебя понимаю! Нет, не в том, что касается видения духов, – это отдельная и большая тема для разговора. Но я сознаю, в чем источник твоей силы. Ты прожил целую человеческую жизнь. В отличие от Мариуса, в отличие от меня тебя взяли не в период расцвета. Ты был захвачен почти в момент естественной смерти, и тебя не интересуют земные приключения и недостатки. Ты вознамерился пробиваться вперед с мужеством того, кто умер от старости и восстал из мертвых. Ты отбросил похоронные венки. И готов взобраться на Олимп – не так ли?»

«Или встретиться с Озирисом в глубинах мрака,—откликнулся ты. – Или с тенями Гадеса. Конечно, я готов встретиться с духами, с вампирами, с теми, кто видит будущее или утверждает, что помнит прошлую жизнь, с вами, обладающей потрясающим интеллектом, заключенным в прекрасную оболочку. Интеллектом, позволившим вам продержаться столько лет и едва не разрушившим ваше сердце».

Я охнула.

«Простите. Это было невежливо с моей стороны», – сказал ты.

«Нет, объяснись».

«Вы всегда забираете у жертв сердце, не так ли? Вам не хватает сердца».

«Может быть. Не жди от меня мудрости, как от Мариуса или древних близнецов».

«Вы меня очень привлекаете», – сказал ты.

«Почему?»

«Потому что за вашим безмолвием и страданием скрывается история; она вполне сформировалась и теперь живет и ждет, пока ее запишут».

«Ты чересчур романтичен дружок», – заметила я.

Ты терпеливо ждал. Наверное, ты почувствовал охватившее меня смятение, дрожь моей души перед лицом стольких неизведанных эмоций.

«История совсем короткая», – сказала я.

И перед моим мысленным взором замелькали образы, воспоминания, мгновения – все то, что побуждает души действовать и созидать. Я ощутила слабую-слабую надежду на веру.

Думаю, ты уже знал ответ. В то, время как сама я еще даже не предполагала, каким он будет.

Ты сдержанно улыбнулся, но не терял энтузиазма и продолжал ждать.

Глядя на тебя, я представила себе, как попробую написать… изложить все на бумаге…

«Вы хотите, чтобы я ушел, не так ли?» – спросил ты.

Ты встал, поднял свое пальто с еще не высохшими на нем пятнышками дождя и грациозно склонился, чтобы поцеловать мне руку.

«Нет, – сказала я, прижимая к себе блокноты. – Я не могу».

Ты не спешил с выводами.

«Возвращайся через две ночи, – продолжала я. – Обещаю, я верну блокноты, даже если они будут пустыми, даже если я всего лишь объясню на бумаге, почему мне не удастся восстановить свою потерянную жизнь. Я тебя не подведу. Но не жди ничего, кроме того, что я передам эти блокноты в твои руки».

«Две ночи, – сказал ты, – и мы встретимся снова».

Я молча следила, как ты выходишь из кафе. А теперь, как видишь, я начинаю, Дэвид. И прологом к повествованию, о котором ты просил, я сделала рассказ о нашей встрече.