В отсутствие алкоголя его чувства безмерно обострились. Он не уставал наслаждаться по-девичьи стройным телом Роуан и ее неиссякаемой энергией. Роуан была напрочь лишена самовлюбленности и ложной застенчивости, и Майкл иногда ловил себя на том, что иногда ведет себя с нею грубовато и властно, впрочем, ей это, кажется, даже нравилось. Случались моменты, когда их занятия любовью приобретали весьма жесткую форму, однако всегда завершались нежными объятиями и взаимными ласками. Трудно было понять лишь одно: как он мог столько лет спать без этих мягко обвивавших его рук?
      2
      Раннее утро по-прежнему принадлежало только ей. Независимо от того, как долго она читала накануне, ровно в четыре часа Роуан открывала глаза, в то время как Майкл - опять же вне зависимости от того, как рано он отправился в постель, - спал как убитый часов до девяти. Заставить его проснуться раньше могли только громкие вопли в самое ухо или жесткая встряска.
      Роуан, впрочем, такая ситуация вполне устраивала, ибо душа ее всегда нуждалась в тишине и покое. Она наслаждалась этими несколькими часами одиночества, хотя, надо признать, никогда еще рядом не было человека, который так понимал ее, как Майкл, и полностью принимал такой, какая она есть.
      Последние несколько дней, а главное - ночей, проведенные под одной крышей с ним, позволили Роуан во многом разобраться и, в частности, впервые осознать, почему всех прежних своих любовников она могла терпеть лишь в очень небольших дозах. Неизбывная страсть, непреходящее желание, возникавшие в ее душе при одном только взгляде на его гладкую кожу, на прямую, ровную спину и мощную шею, обвитую сверкающей золотой цепочкой, повергали ее в своего рода рабство. Стоило ей представить, как вот сейчас ее руки скользнут под одеяло и нащупают там завитки жестких волос и восстающую, твердеющую плоть, как внутри все сжималось и она изо всех сил, до скрежета, стискивала зубы, чтобы удержаться от такого порыва.
      Тот факт, что разница в возрасте обеспечивала ему определенные преимущества, а зачастую позволяла после второго раза нежно, но твердо шепнуть: "Все, моя радость, на сегодня я выдохся", - лишь усиливал ее чувства и придавал Майклу завораживающую притягательность в ее глазах, не шедшую ни в какое сравнение с дразнящей привлекательностью любого мальчика. Хотя, если говорить откровенно, сравнивать ей было трудно, поскольку как-то так получилось, что с мальчиками ей практически не приходилось иметь дело. И все же нежность, доброта, опыт и полное отсутствие юношеского эгоцентризма, по ее мнению, в полной мере компенсировали вызванный возрастом, а иногда и просто усталостью недостаток сексуальной энергии.
      - Я мечтаю провести с тобой весь остаток жизни, - тихо прошептала она этим утром, нежно поглаживая жесткую щетину, покрывшую его подбородок, щеки и даже шею, зная, однако, что он не слышит ее и не чувствует этих прикосновений. - Да, поверь, моя душа, тело, все мое существо нуждаются и всегда будут нуждаться только в тебе.
      Она коснулась губами его лица, уверенная, что даже поцелуй не способен нарушить сон любимого.
      И вот теперь наступило ее время. Майкл остался в спальне, и все мысли о нем - там же.
      Ах, как чудесно идти по пустынным улицам, видеть восход солнца, наблюдать за белками, снующими в ветвях дубов, прислушиваться к радостному птичьему гомону...
      Кое-где под ногами стелился туман, на металлических оградах поблескивали капельки росы, а небо постепенно теряло красновато-розовые рассветные тона и становилось все более прозрачным и ярко-голубым.
      В доме было холодно, но этим утром прохлада только радовала, поскольку нестерпимая дневная духота уже давно действовала на нервы. К тому же предстоящую задачу едва ли можно было назвать приятной.
      Сделать это нужно было давно, но она все оттягивала момент, словно надеялась, что необходимость каким-то образом отпадет сама собой.
      Однако сейчас, поднимаясь по лестнице, она, к своему удивлению, вдруг почувствовала легкое возбуждение, внутреннюю готовность пройти все испытания до конца. Роуан вошла в спальню матери и направилась к мраморному столику у изголовья кровати. Бархатный кошелек и золотые монеты по-прежнему лежали там, где она их оставила. Шкатулка с драгоценностями стояла рядом. Несмотря на суету и беспорядок, царившие в доме в последнее время, никто не осмелился прикоснуться к этим сокровищам.
      Более того, пять или шесть человек из тех, что работали в доме, подходили к ней, чтобы сообщить о находке. "Надо что-то сделать с такими ценностями", - говорили они.
      Да, вот именно: что-то сделать...
      Она долго смотрела на темную кучку выпавших из кошелька золотых монет. Одному только Богу известно, откуда они взялись.
      В конце концов, словно решившись наконец, она затолкала золото обратно в кошелек, взяла в руки шкатулку и направилась вниз, в свою любимую комнату - в столовую.
      Мягкий утренний свет с трудом проникал сквозь грязные стекла давно не мытых окон. В той части, где работали лепщики и штукатуры, пол был застелен специальной тканью. Высокая, почти до самого потолка, легкая стремянка стояла в том месте, где мастера остановились накануне вечером.
      Сдвинув в сторону полотно, которым был покрыт стол, и сняв чехол со стула, она села и положила перед собой принесенные сокровища.
      - Ты здесь, - шепотом заговорила она. - Я уверена в этом и знаю, что ты следишь за мной.
      Едва она это произнесла, как на нее словно накатила волна холода. Достав из кошелька пригоршню монет, она разложила их на столе, чтобы получше рассмотреть. В столовой было уже достаточно светло. Не требовалось быть экспертом, чтобы с первого же взгляда определить, что перед ней римские монеты. А вот эта, с удивительно хорошо сохранившимися цифрами и буквами, испанская. Она достала из кошелька еще несколько штук. Греческие? Кажется, хотя в данном случае полной уверенности у нее не было - слишком уж грязные, надписи забиты слежавшейся пылью. Надо непременно их почистить.
      Вот, кстати, прекрасная работа для Эухении, с улыбкой подумала она.
      Едва эта мысль пришла ей в голову, как в доме послышался какой-то звук. Или ей только почудилось? Нет, действительно: не то шуршание, не то шелест... Звук был очень тихим. Будь здесь сейчас Майкл, он сказал бы, что поет дерево. Она не придала этому значения.
      Собрав снова в кучку все монеты, она положила их обратно в кошелек и взяла в руки шкатулку. Явно старинная, прямоугольная, с потускневшими от времени петлями. Внутри шкатулка была разделена на шесть глубоких, довольно больших отсеков, а сквозь протершийся бархат просвечивало дерево...
      Драгоценности - серьги, ожерелья, кольца, булавки и заколки - лежали в полном беспорядке, а на самом дне тускло поблескивали не оправленные в металл камни... Рубины? Изумруды? Неужели все они настоящие? Невероятно! Она едва ли смогла бы отличить настоящий камень от подделки. Или золото от дешевого желтого сплава. Однако в том, что все эти прекрасные ожерелья подлинные, сомнений быть не могло. Истинные произведения искусства. Охваченная благоговейной печалью, она осторожно провела по ним пальцами.
      Ей вдруг представилась Анта, торопливо идущая по улицам Нью-Йорка, чтобы продать ювелиру несколько таких же монет, и сердце пронзила боль... А через мгновение перед глазами возник образ матери - беспомощною существа, прикованного к креслу-качалке, со струйкой слюны, стекающей по подбородку, и огромным изумрудом, болтающимся на шее, словно детская погремушка... И все эти сокровища рядом...
      Изумруд Мэйфейров... Она ни разу не вспомнила о нем с того самого первого дня, когда убрала футляр с глаз долой - в шкафчик с фарфором. Она встала и прошла в буфетную, которая - как, впрочем, и все остальные помещения в доме - оставалась все это время незапертой, открыла стеклянную дверцу и среди веджвудских чашек и соусниц увидела знакомую коробочку, лежавшую там, где она ее и оставила.
      Она осторожно взяла футляр, положила его на стол и подняла крышку. Уникальный камень - огромный, прямоугольной формы, оправленный в темное золото - сверкал, словно только что отполированный. Теперь, когда Роуан знала историю изумруда, ее отношение к семейной реликвии резко изменилось.
      Поначалу камень казался чем-то нереальным и даже вызывал своего рода отвращение. Однако сейчас она воспринимала его почти как живое существо со своей историей и судьбой, и сомневалась, стоит ли вообще вынимать его из футляра. Начать с того, что изумруд, конечно же, ей не принадлежал, ибо мог считаться лишь собственностью тех, кто верил в его силу, кто надевал и носил его с гордостью и с нетерпением ожидал прихода Лэшера.
      В какой-то момент Роуан вдруг охватило отчаянное желание стать одной из них. Она отказывалась признаться в этом даже перед собственной совестью и тем не менее отчетливо сознавала в себе стремление целиком и полностью принять семейное наследие - все, без исключения.
      Кажется, эти мысли заставили ее покраснеть. Она почувствовала, как лицо вдруг вспыхнуло. Возможно, впрочем, виной тому было солнце, поднявшееся уже довольно высоко и проникшее в комнату сквозь верхние стекла окон. Небо сияло голубизной, в ярком свете разгоравшегося дня постепенно просыпался и оживал сад.
      Как бы то ни было, Роуан стало стыдно. А что, если Майкл или Эрон каким-то образом узнают о том, что иногда приходит ей в голову?
      Вожделение к дьяволу! Словно она и впрямь ведьма... Роуан тихо рассмеялась.
      "А все же это несправедливо, - неожиданно подумалось ей. - Разве можно объявлять своим заклятым врагом того, с кем я даже ни разу не встречалась?"
      - Чего же ты ждешь? - вслух спросила она. - Неужели ты, подобно сказочному вампиру, ждешь от меня приглашения? Едва ли. Ведь этот особняк всегда был твоим домом. Уверена, ты и сейчас здесь - следишь за мной и слышишь мой призыв.
      Откинувшись на спинку стула, она обвела взглядом комнату, внимательно всматриваясь в настенные росписи, которые словно постепенно оживали в падавших на них лучах утреннего солнца. На одной из картин она впервые обратила внимание на крошечную фигурку обнаженной женщины в окне мрачного плантаторского дома. Еще одна нагая женщина была изображена сидящей на поросшем зеленой травой берегу маленькой лагуны. Роуан невольно улыбнулась. Это походило на подглядывание - как будто случайно ей открылась чья-то тайна. Интересно, заметил ли этих потускневших красоток Майкл? Да-а-а... Воистину этот дом был полон сюрпризов, равно как и окружавший его печальный, проникнутый меланхолией сад.
      За окном послышался шелест колышимых ветром темных ветвей лавровишни. Точнее, создавалось впечатление, будто легкий бриз ни с того ни с сего завладел ею и заставил исполнять странный, одному ему ведомый танец. Гибкие ветви то и дело царапали перила террасы, постукивали по ее крыше, и вдруг... все стихло - так же неожиданно, как и началось. Лавровишня неподвижно застыла, словно изменчивый ветерок потерял к ней интерес, оставил ее и помчался дальше - к стоявшему в отдалении миртовому дереву.
      Тонкие, покрытые розовыми цветами побеги затрепетали в экстатическом танце, дерево закачалось, ударилось о серую стену соседнего дома и обрушило на землю густое облако из листьев и лепестков - нежных частичек света...
      Взгляд Роуан затуманился, она ощутила легкую слабость во всем теле и как будто начала медленно погружаться в своего рода сон наяву. "Смотри, прозвучал в ее голове внутренний голос, - смотри, как танцуют деревья, как вновь раскачивается лавровишня, как падают на террасу зеленые листья, как тянутся к окнам гибкие ветви..."
      Она изо всех сил старалась сфокусировать взгляд, ошеломленно всматриваясь в неистовую пляску ветвей, которые то бились в стекла, то скользили по ним, словно умоляя впустить их в дом.
      - Это ты... - прошептала она. Там, в кронах деревьев, был Лэшер! Именно так он приходил и к Дейрдре, во времена ее учебы в пансионе. Рассказывая Лайтнеру о тех событиях, Рита Мей не понимала, что тогда происходило на самом деле.
      Роуан застыла на стуле. А дерево за окном продолжало яростно и в то же время грациозно раскачиваться взад и вперед, временами заслоняя солнечный свет и при каждом ударе о стекло роняя нежные зеленые листочки. В комнате, однако, было по-прежнему тепло и душно.
      Она с удивлением обнаружила, что стоит на ногах, хотя совершенно не помнила, как поднялась со стула. Да, он там... Только ему под силу заставить деревья вести себя таким образом. Она почувствовала, как поднялись крохотные волоски на руках, а по коже головы прошел холодок, словно кто-то гладил ее по волосам.
      Ей показалось, что даже воздух вокруг стал другим. И хотя сюда не проникал ветер, штора будто слегка колыхнулась и скользнула по ее телу. Роуан резко обернулась и бросила взгляд за окно, на Честнат-стрит. На краткий миг ей почудилась чья-то тень, точнее, некое уплотнение воздуха, которое сначала сжалось, а потом увеличилось в размерах и тут же исчезло, по форме оно напомнило ей диковинное морское животное с подвижными щупальцами. Нет, это просто обман зрения. За окном никого нет. Лишь старый дуб темнеет на фоне сияющего неба.
      - Почему же ты молчишь? - спросила она, обращаясь сама не зная к кому. - Ведь я здесь одна.
      В пустом доме собственный голос показался ей совершенно чужим.
      И тут же с улицы донеслись другие голоса. Возле дома остановился грузовик, послышался скрип отворяемых ворот и скрежет металла о каменные плиты дорожки. Приехали рабочие. Однако она по-прежнему не поднимала головы и все еще словно продолжала ждать чего-то. Щелкнула, поворачиваясь, ручка входной двери.
      - Эй! Есть здесь кто-нибудь? Доктор Мэйфейр, это вы?
      - Доброе утро, Дарт. Доброе утро, Роб. Здравствуйте, Билли...
      В доме зазвучали тяжелые шаги. Вздрогнула и пошла вниз кабина лифта, и через какое-то время раздался уже хорошо знакомый Роуан тихий щелчок, потом глухо звякнула решетка.
      Все. Теперь дом был в их распоряжении.
      Роуан медленно, словно заторможенная, вернулась к столу и собрала все разложенные на нем ценности. После этого она все так же вяло прошла в буфетную и убрала сокровища в просторный шкаф, где когда-то хранились льняные скатерти, многие из которых так и отправились на помойку ни разу не использованными, ибо ткань давно сгнила от времени. Старинный ключ по-прежнему торчал в замке. Роуан повернула его, вытащила и положила в карман.
      Неспешными шагами она направилась к выходу, с неохотой уступая территорию временным "хозяевам" особняка.
      Уже возле самых ворот она вновь обернулась и внимательно огляделась вокруг. В саду не было ни ветерка. Стремясь убедиться в реальности увиденного, она свернула на дорожку, которая огибала дом, проходила как раз под любимой террасой матери и затем вела к служебным террасам, тянувшимся вдоль столовой.
      Они были буквально усыпаны опавшими листьями, уже начинавшими засыхать и скручиваться. Вновь почувствовав чье-то легкое прикосновение, Роуан дернулась и даже вскинула руку, словно пытаясь отмахнуться от свисающей гигантской паутины, готовой вот-вот прилипнуть к лицу.
      Здесь все как будто застыло и царила абсолютная тишина. Густые заросли кустарника почти скрывали балюстраду террас.
      - Что мешает тебе поговорить со мной? - едва слышно прошептала Роуан. Неужели ты и вправду боишься?
      Ни звука, ни шороха в ответ. От каменных плит под ногами исходил жар. В тени кружилась и гудела мошкара. Крупные цветки белого имбиря склонялись к самому лицу Роуан. Неожиданно раздавшийся тихий треск заставил ее вздрогнуть и пристально всмотреться в глубину сада. Огромный цветок дикого ириса, похожий на разверстую пасть хищного животного, вдруг резко склонился и вновь вернулся на прежнее место, словно стебель его случайно задел и пригнул к земле осторожно выслеживающий свою добычу кот.
      Роуан видела, как затрепетали лепестки, а стебель еще несколько раз качнулся и замер. При виде этого невероятно огромного цветка ей вдруг стало жутко, и в то же время у нее возникло желание коснуться его, вложить пальцы в самую его сердцевину. Но что это? Что с ним происходит? Роуан изо всех сил напрягала зрение, но набрякшие от жары веки так и норовили опуститься, мешали смотреть. Она разогнала рукой мельтешивших перед лицом мошек. Неужели цветок растет прямо у нее на глазах?
      Нет, напротив. Кто-то сломал его, и теперь крупное, тяжелое соцветие падало вниз со стебля. И все-таки какой он устрашающе большой, просто ужасный!.. Хотя... Возможно, у нее просто разыгралось воображение. Жара, тишина и полная неподвижность в природе, неожиданный приезд рабочих, подобно завоевателям вторгшихся в ее владения, нарушивших ее душевный покой...
      Она уже не чувствовала себя уверенной ни в чем...
      Роуан достала из кармана носовой платок, тщательно промокнула им лицо и направилась обратно по той же дорожке в сторону ворот. Она была смущена, измучена и винила себя за то, что пришла в особняк одна, а главное - все больше сомневалась в том, что здесь действительно происходило нечто необычное.
      А ведь у нее на сегодня были такие грандиозные планы! Дел еще много, причем вполне реальных. Для начала ей следует побыстрее вернуться в отель. Майкл вот-вот проснется, и у нее есть возможность позавтракать вместе с ним. Если, конечно, она поторопится...
      3
      В понедельник утром Майкл и Роуан вместе поехали в центр города, чтобы получить водительские права штата Луизиана. Купить машину без лицензии на право ее вождения в этом штате было невозможно.
      Им пришлось сдать свои калифорнийские права - таково было непременное условие - и этот обмен стал для них весьма символичной и торжественной церемонией, сравнимой, пожалуй, например со сменой гражданства. Взглянув на Роуан, Майкл увидел, что она улыбается в душе и буквально светится от радостного возбуждения.
      Вечером они отправились на ужин в "Вожделенную устрицу" и отпраздновали это событие ледяным пивом и обжигающе горячим супом из стручков бамии, приправленным креветками и колбасой. Все двери ресторана, выходящие на Бурбон-стрит, были распахнуты настежь, вентиляторы под потолком работали вовсю, создавая в зале приятную прохладу, а из бара на противоположной стороне улицы доносились восхитительные звуки джаза.
      - Послушай, это настоящий новоорлеанский джаз, - сказал Майкл. Мелодичный и веселый, прославляющий радости жизни. Никакой печали, ни единой ноты скорби ты в нем не услышишь. Даже если ребята играют на похоронах.
      - Давай прогуляемся, - предложила Роуан. - Я хочу собственными глазами увидеть все эти старые заведения, самые злачные здешние места.
      Весь остаток вечера они провели во Французском квартале, постепенно удаляясь от ослепительно ярких огней Бурбон-стрит, от великолепно освещенных витрин самых фешенебельных и модных магазинов, а потом вновь вернулись к реке, к набережной напротив Джексон-сквер.
      Размеры территории Французского квартала явно поразили Роуан, равно как и тот факт, что, несмотря на все новшества и реконструкции, он сумел сохранить свою историческую первозданность и атмосферу подлинности. На Майкла же, естественно, нахлынули воспоминания, и прежде всего - о воскресных днях, проведенных здесь вместе с матерью. Замена уличных фонарей и обновление бордюрных камней на тротуарах не испортили прежнего облика квартала, равно как и новая булыжная мостовая вокруг Джексон-сквер. Напротив, теперь Французский квартал выглядел еще более нарядным и полным жизни, чем во времена далекого прошлого, когда его обитатели в принципе жили намного беднее и в то же время беспечнее.
      Как приятно было после долгой прогулки просто присесть на стоящую на берегу реки скамейку и полюбоваться отблесками огней в темной воде и сверкающими, словно гигантские свадебные пироги, судами, которые проплывали мимо на фоне неясных очертаний противоположного берега.
      Смотровая площадка никогда не пустовала: даже в поздний час ее заполняли веселые компании туристов. С берега то и дело доносились обрывки разговоров, смех, радостные выкрики на разных языках. В укромных уголках миловались парочки. Одинокий саксофонист исполнял что-то душещипательное, и в стоявшую у его ног шляпу щедрым дождем сыпались четвертаки.
      В конце концов они все же ушли с берега и вновь влились в толпу пешеходов.
      Старое доброе Кафе дю Монд обветшало, но по-прежнему славилось своими посыпанными сахарной пудрой пончиками и знаменитым кофе с молоком, вкуснее которого не подавали нигде. За маленькими, неопрятными, липкими столиками вокруг них несколько раз сменились посетители, а они все продолжали сидеть, с наслаждением вдыхая теплый ночной воздух. Потом они бесцельно бродили по старому Французскому рынку, на территории которого за последнее время появилось множество сверкающих витринами магазинчиков, и по Декейтер-стрит с ее старинными особняками, украшенными изящными балкончиками, кружевные металлические решетки и стройные столбики которых можно по праву назвать шедеврами искусства.
      Уступив настойчивым просьбам Роуан, Майкл показал ей и места своего детства: Ирландский канал, микрорайон Сент-Томас, от которого остались практически только руины, заброшенные складские здания, тянувшиеся вдоль берегов. Эннансиэйшн-стрит ночью выглядела чуть лучше, чем днем, - быть может, жизнерадостный вид ей придавали светящиеся окна в домах. Оттуда они отправились в более респектабельные жилые кварталы. Майкл привел жену на одну из узких, обсаженных деревьями улочек. По обеим ее сторонам стояли особняки викторианской эпохи - вычурные, богато украшенные лепниной и всяческой архитектурной мишурой. Майкл ткнул пальцем в те из них, которые издавна нравились ему особенно и за реставрацию которых он с радостью готов был взяться в любой момент.
      Бродя по старым местам, он испытывал удивительное чувство. Приятно было сознавать, что теперь у него вполне достаточно денег, чтобы купить любой из этих домов и воплотить в жизнь мечту, казавшуюся недостижимой в тяжелые времена полунищего детства.
      Роуан живо интересовалась всем, что видела, она выглядела вполне счастливой и, казалось, ни о чем не жалела. Хотя... Ведь прошло так мало времени...
      Она то подолгу молчала, то вдруг начинала бурно выражать свое мнение по тому или иному поводу, но сам по себе звук ее низкого, хрипловатого голоса до такой степени завораживал Майкла, что он не всегда успевал вслушиваться в слова и вникнуть, о чем шла речь. Ее поражало удивительное, редкостное дружелюбие окружающих. Да, люди здесь вели размеренный образ жизни, делали все не спеша, но самое главное состояло в том, что все они были невероятно порядочны и напрочь лишены мелочности, скаредности или скупости. С другой стороны, манера речи многих членов семейства часто озадачивала ее и сбивала с толку. Беатрис и Райен, например, говорили с нью-йоркским акцентом, а выговор Луизы был совершенно иным, произношение молодого Пирса совершенно не походило на то, которое было свойственно его отцу, а время от времени все они начинали вдруг разговаривать точно так же, как Майкл.
      - Только ни в коем случае не ляпни это при них, моя радость, предостерег ее Майкл. - Ведь я родился и вырос по другую сторону от Мэгазин-стрит, и им это отлично известно. Будь уверена, они успели выяснить всю мою подноготную.
      - Брось, они считают, что ты просто великолепен, - возразила она, отмахиваясь от его замечания. - Пирс говорит, что ты несколько несовременен - так сказать, человек старой закалки.
      - Ну-у-у, знаешь... - протянул Майкл и тут же рассмеялся: - А впрочем, черт побери, наверное, так оно и есть.
      После они еще долго не ложились, пили пиво и болтали. Их старый номер люкс в гостинице, состоявший из кабинета, спальни, кухни и столовой, ни в чем не уступал современным апартаментам. Майкл уже давно не напивался и знал, что Роуан это заметила. Однако она молчала - и правильно делала.
      Они говорили о доме, о том, что необходимо предпринять в первую очередь, о всяких мелочах...
      В ответ на вопрос Майкла, скучает ли она по клинике, Роуан ответила, что да, очень, но сейчас это не важно, потому что у нее есть грандиозные планы на будущее, о которых она скоро расскажет.
      - Но ты же не оставишь медицину? Надеюсь речь не об этом?
      - Конечно нет. - Она чуть понизила голос, что бы придать больше веса своим словам. - Как раз наоборот. Просто я сейчас смотрю на медицину с несколько иной точки зрения.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Пока еще рано говорить об этом. Я еще сама во многом не уверена Но наследство, условия легата многое меняют, и чем больше я узнаю о реальном положении дел, тем больше мне хочется изменить. В "Мэйфейр и Мэйфейр" я прохожу своего рода вторую интернатуру. Главный вопрос - это деньги. - Она махнула рукой в сторону разложенных на столе бумаг. - Хотя, мне кажется, все идет хорошо.
      - Ты действительно намерена сделать то, что за думала?
      - Майкл, все, что мы делаем в этой жизни, мы делаем в надежде на какой-то результат в будущем. Я выросла в обеспеченной семье и никогда не испытывала недостатка в деньгах. Это означало, что у меня была вполне реальная возможность поступить в медицинский колледж и потом продолжить учебу в ординатуре, чтобы стать нейрохирургом. У меня не было ни мужа, ни детей, о которых приходилось бы заботиться. У меня вообще не было поводов для волнения. Однако теперь в моем распоряжении совершенно другая сумма. И все радикальным образом изменилось. С такими деньгами, какие я имею благодаря Мэйфейрам, я могу финансировать исследовательские проекты, строить лаборатории. Можно даже создать целую специализированную нейрохирургическую клинику при каком-нибудь медицинском центре. - Роуан слегка пожала плечами. - Теперь ты понимаешь, что я имею в виду?
      - Ясно. Но если ты будешь этим заниматься, у тебя не останется времени на операции. Ты пере кроешь себе доступ к операционному столу. Превратишься в чистой воды администратора.
      - Возможно. Но суть в том, что полученное наследство рисует передо мной слишком уж много соблазнов. Оно, как говорится, должно стать для меня испытанием на прочность.
      - Понимаю, - кивнул головой Майкл. - Они что, собираются вставлять тебе палки в колеса?
      - Можно сказать и так... Да, пожалуй. Но это не важно. Как только я буду готова к действию, их сопротивление не будет иметь никакого значения. Я же, в свою очередь, постараюсь вести себя очень тактично и внести изменения в как можно более мягкой форме.
      - А какие именно изменения?
      - Об этом пока тоже рано говорить. Мой грандиозный план еще не готов, не продуман до конца. Но речь идет о создании здесь, в Новом Орлеане, неврологического центра, оснащенного по последнему слову техники, и лабораторий для проведения независимых исследований.
      - Господи Боже! Мне и в голову не могло прийти что-либо подобное!
      - До сих пор у меня не было ни единого шанса разработать и тем более осуществить собственную программу исследований. Ну, ты понимаешь... Всякие там нормы, цели, бюджет... - Взгляд ее сделался отстраненным. - Пойми, сейчас очень важную роль играют размеры наследства - вот с какой точки зрения следует все обдумать. И сделать это должна я. И только я сама.
      Майклу вдруг отчего-то сделалось не по себе. Он не мог понять причину, но почувствовал, как по спине пробежал легкий холодок. А то, что Роуан сказала дальше, только усилило его беспокойство.
      - Тебе не кажется, что это могло бы послужить своего рода искуплением? - спросила она. - Если наследие Мэйфейров будет использовано для исцеления больных? Уверена, ты понимаешь, о чем я говорю. Только представь! Какой путь! От Сюзанны и хирурга Яна ван Абеля до огромного, суперсовременного, передового медицинского центра, предназначением которого будет спасение человеческих жизней!
      Не дождавшись ответа и видя, что Майкл размышляет о чем-то, она приложила пальцы к вискам и продолжила:
      - Ты даже не представляешь, сколько проблем остаются до сих пор неисследованными! И как много нам еще только предстоит узнать и изучить! Но неужели ты действительно не улавливаешь связи, не понимаешь, как неразрывно все соединяется?
      - Да-да... Неразрывная связь... - вполголоса пробормотал он.
      Точно такая же неразрывная связь, какую он ощутил в тот момент, когда очнулся в клинике после своего морского приключения. "Все взаимосвязано... думал он. - Они выбрали меня не случайно - они знали, кто я... Все взаимосвязано..."
      - И все это вполне возможно. - Роуан смотрела на него, ожидая реакции. Щеки ее горели, в глазах плясали огоньки.
      - Твой план близок к совершенству, - сказал он.
      - Тогда почему ты сидишь с таким видом? Что случилось?
      - Не знаю.
      - Майкл, пожалуйста, прекрати зацикливаться на своих видениях. Забудь о невидимках, живущих на небесах и дарующих смысл нашей жизни. Нет ни каких призраков. Ты должен думать собственной головой.
      - Я думаю, Роуан, думаю. Именно это я и делаю. Не сердись. Это просто потрясающая идея, правда, почти совершенная. И я не могу понять, почему она так меня тревожит. Будь снисходительна ко мне, милая, прояви чуточку терпения. Ты же сама говорила, что наши мечты должны соответствовать нашим возможностям. А такая идея пока что выше моего понимания.
      - Все, что от тебя требуется, это любить меня, слушать меня и позволить мне иногда размышлять и мечтать вслух.
      - Я полностью на твоей стороне. И всегда буду. Мне кажется, все просто здорово придумано.
      - Понимаю, тебе трудно это представить. Я и сама еще только начинаю разбираться во всех хитросплетениях. Но, черт побери, Майкл, речь идет о колоссальных деньгах. О суммах, которые поистине можно назвать непристойными. Два поколения юристов корпорации холили и лелеяли это состояние, многократно умножали его, способствуя тому, чтобы со временем оно стало совершенно независимым. И теперь оно разрастается и плодится само по себе, подобно гигантскому монстру.
      - Это мне известно.
      - О том, что это гигантское состояние когда-то было собственностью одного человека, все давным-давно забыли, - продолжала Роуан. - Сейчас жуткий монстр как бы принадлежит сам себе и по своим раз мерам далеко превосходит все мыслимые пределы. Ни одно живое существо не имеет права ни обладать такой бездной денег, ни даже управлять ею.
      - Я думаю, что многие согласились бы с твоей точкой зрения, - кивнул головой Майкл.
      И тем не менее ему никак не удавалось изгнать из своей памяти воспоминание о времени, проведенном в больнице Сан-Франциско, о мыслях, посещавших его тогда. Он верил, что его жизнь, несмотря ни на что, имела смысл, свое предназначение, и что вскоре непременно настанет момент искупления и воздаяния по заслугам.