8

К моему удивлению, возле дома толпилось множество людей. Они заполонили всю улицу, но вели себя тихо и сразу обратили на нас внимание. Я заметил, что из Обители приехал не один, а два маленьких грузовичка с высокими бортами, рядом с которыми в ожидании распоряжения выносить вещи из дома дежурили несколько служителей Таламаски.

Поприветствовав этих молодых мужчин, примкнувших к ордену, я заранее поблагодарил их за заботу и осторожность и велел спокойно ждать сигнала к началу работы.

Мы поднялись по лестнице и прошли по дому. Поглядывая в окна, я видел, что по всем дорожкам слоняются люди, а когда мы вышли на задний двор, то оказалось, что повсюду, и справа и слева, за низкими дубами тоже собрался народ. Насколько я мог разглядеть, никаких заборов там не было. Полагаю, их вообще не существовало в то время.

Под пышным пологом листвы все казалось тусклым, откуда-то доносилось тихое журчание неспешно льющейся воды. Там, где солнце сумело проникнуть сквозь чудесный зеленый мрак, разросся дикий красный гиацинт. Я увидел тонкие тисовые деревца – священное растение для покойной колдуньи – и множество лилий, затерянных в высокой траве. Наверное, японский сад не смог бы навеять более сонную, убаюкивающую атмосферу.

Когда глаза немного привыкли к свету, я понял, что мы вышли на открытый внутренний дворик, вымощенный плитами, довольно потресканными и заросшими скользким мхом; по периметру его росли немногочисленные деревья – не слишком красивые, но цветущие. Перед нами возвышалось высокое строение с центральной опорой под рифленой железной крышей.

Нижняя половина опоры, поднимавшейся от огромного валуна, сплошь заляпанного пятнами, была выкрашена в ярко-красный цвет, а верхняя – до самой крыши – в зеленый. В темной глубине строения скрывался непременный алтарь, заставленный фигурками святых, еще более многочисленными и великолепными, чем те, что хранились в комнате Большой Нанэнн.

На алтаре в несколько рядов выстроились зажженные свечи.

Центральная опора и валун неоспоримо указывали на то, что перед нами некое колдовское сооружение. Такие часто встречаются на острове Гаити. А площадку, вымощенную замшелым плитняком, какой-нибудь знахарь с Гаити назвал бы своим перистилем.

В стороне, среди тесно посаженных тисовых деревьев, виднелись два маленьких прямоугольных железных стола и тренога с закрепленным на ней огромным горшком – хотя, наверное, его правильнее было бы назвать котлом. Этот котел на треноге почему-то взволновал меня больше всего. Он показался мне каким-то зловещим.

Тут меня отвлекло какое-то гудение. Я даже испугался было, подумав, что это пчелы, которых очень боюсь. Как и у многих агентов Таламаски, мои опасения связаны с тайной, имеющей отношение к возникновению ордена, но сейчас не время пускаться в объяснения.

Позвольте мне продолжить рассказ.

В конце концов я догадался, что звуки эти производят колибри, поселившиеся в зарослях, а чуть позже, стоя рядом с Меррик, увидел, как они зависают над цветущими лианами, затянувшими всю крышу постройки.

– Дядюшка Вервэн любил их, различал птиц по цветам и давал им красивые имена, – негромко заметила Меррик. – Он даже выставлял для них специальные кормушки.

– Мне они тоже нравятся, дитя мое, – откликнулся я. – В Бразилии их называют красивым словом, которое в переводе с португальского означает «целующие цветы».

– Да, дядюшка Вервэн знал о таких вещах. Он объездил всю Южную Америку и постоянно видел вокруг себя парящих в воздухе призраков.

После этих слов Меррик замолчала, но мне вдруг стало ясно, что ей будет очень трудно попрощаться со всем этим – со своим домом, со своим прошлым. Что касается фразы о «парящих в воздухе призраках», то она произвела на меня впечатление – впрочем, как и многое другое. Разумеется, мы сохраним этот дом для нее – я лично этим займусь. Если Меррик пожелает, дом будет полностью восстановлен.

Меррик оглянулась и на секунду задержала взгляд на жаровне с котлом.

– Только дядюшка Вервэн мог вскипятить котел, – тихо сказала она. – Он сыпал под него уголь. До сих пор помню запах дыма Тогда Большая Нанэнн выходила на заднее крыльцо, опускалась на ступеньки и наблюдала за ним. Все остальные в страхе разбегались.

Меррик вошла в строение и остановилась перед святыней, разглядывая многочисленные подношения и мигающие свечи. Потом, быстро перекрестившись, двумя пальцами правой руки коснулась обнаженной ступни Девы Марии.

Мы с Эроном в нерешительности застыли поодаль за ее спиной, как два смущенных ангела-хранителя. Блюда, стоявшие на алтаре, были полны свежей снеди. В воздухе витали запахи сладких духов и рома. Очевидно; кто-то из тех, кто скрывался сейчас за деревьями, и принес эти таинственные подношения. Разглядев, что один из необычных предметов, сваленных горой в живописном беспорядке, был на самом деле человеческой рукой, я невольно попятился.

Отрезанная кисть высохла и съежилась, но это было еще не самое страшное. По ней ползали тысячи муравьев, устроившие себе настоящий пир.

Обнаружив, что омерзительные насекомые здесь были повсюду, я испытал тот особый ужас, который способны вызвать только муравьи.

К моему удивлению, Меррик очень ловко двумя пальцами подняла кошмарную руку и несколькими энергичными движениями стряхнула с нее наглых муравьев.

Я не слышал, чтобы собравшиеся зеваки шумели, но мне показалось, что они придвинулись плотнее. Гудение колибри завораживало, как гипноз. Снова тихо зашелестел дождь, но сквозь зеленый шатер не пробилось ни капли. Ни одна не упала и на рифленую крышу.

– Что нам делать с этими вещами? – мягко спросил Эрон. – Насколько я понимаю, ты не хочешь ничего оставлять.

– Мы заберем все это с собой, – решительно произнесла Меррик и тут же, спохватившись, добавила: – Если вы не возражаете. Эти предметы сослужили свою службу. А саму постройку следует запереть, если вы собираетесь держать данное мне обещание. Я хочу поехать с вами.

– Да, мы прикажем все здесь размонтировать.

Меррик вдруг взглянула на усохшую кисть, которую продолжала сжимать в пальцах. Муравьи теперь переползли на ее руку.

– Положи ее обратно, девочка, – резким от испуга тоном произнес я.

Она снова раз или два встряхнула кисть и послушно вернула ее на прежнее место.

– Все это должно уехать с нами, – сказала она. – Абсолютно все. Наступит день, и я достану каждую вещь, чтобы как следует ее рассмотреть. – Она снова смахнула назойливых муравьев.

Должен признать, ее невозмутимость несколько успокоила и меня.

– Разумеется, – вмешался в разговор Эрон. – Сейчас все упакуют.

Он повернулся и подал сигнал служителям Тала-маски, которые стояли в ожидании на краю дворика за нашей спиной.

– На этом дворе есть еще кое-что. Я сама должна это забрать.

Меррик переводила взгляд то на меня, то на Эрона. Было очевидно, что она вовсе не намерена нагнетать таинственность – ее действительно что-то беспокоило.

Отойдя в сторону, она медленно направилась к одному из сучковатых фруктовых деревьев, росшему в самом центре двора. Наклонив голову, чтобы вступить под низкую зеленую крону, она подняла руки, как будто собиралась обнять дерево.

В ту же секунду – хотя следовало бы догадаться и раньше – я понял, в чем, собственно, дело.

С дерева спустилась огромная змея и обвила кольцами руки и плечи Меррик. Удав!

Меня охватила непреодолимая дрожь отвращения. За все годы, проведенные на Амазонке, я не смог полюбить змей. Как раз наоборот. Но я знал, каковы они на ощупь, я знал, что значит ощутить в руках жуткий шелковистый груз и испытать странное чувство, когда змея быстро обвивается кольцами вокруг запястий.

Глядя на девочку, я все это вновь пережил.

Тем временем из густых зеленых зарослей донесся тихий шепот зрителей. Именно для этого они здесь и собрались. Это был самый главный момент. Змея, разумеется, олицетворяла собой божество вуду. Я знал это, но все равно не переставал поражаться.

– Определенно она безвредна, – поспешил успокоить меня Эрон. Можно подумать, он что-то знал! – Придется скармливать ей одну или двух крыс, полагаю, но для нас она совершенно...

– Не важно, – улыбнулся я, видя, что ему не по себе, и своими словами снимая с него ответственность. А затем, чтобы подразнить его немного, а заодно хоть как-то разрядить тоскливую обстановку, добавил: – Тебе известно, конечно, что корм должен быть живым.

Эрон пришел в ужас и с укоризной посмотрел на меня, словно говоря: «Об этом можно было бы и помолчать!» Но он был слишком благовоспитан, чтобы проронить хоть слово упрека.

Меррик что-то тихо говорила змее по-французски.

Затем она вернулась к алтарю и там отыскала черный железный ящик с зарешеченными окошками со всех четырех сторон – не знаю, как лучше его описать. Отворив одной рукой створку, громко заскрипевшую петлями, Меррик поднесла к отверстию рептилию, и та, к нашему облегчению, медленно и грациозно заползла в ящик и удобно устроилась внутри.

– Что ж, вот и посмотрим, найдутся ли среди вас смельчаки, готовые понести змею, – обратился Эрон к помощникам из ордена, которые, утратив дар речи, безмолвно взирали на происходящее.

Тем временем толпа начала редеть, люди потихоньку расходились. В деревьях что-то зашуршало, над нашими головами закружились, опускаясь на землю, листья. Но в глубине сада, скрываясь в густой листве, продолжали порхать неугомонные птицы, разрезая воздух крошечными крылышками.

Меррик долго стояла, задрав голову, словно нашла в зеленом пологе просвет.

– Думаю, я больше сюда не вернусь, – тихо сказала она нам обоим, – а может быть, самой себе.

– Почему ты так говоришь, дитя? – спросил я. – Ты можешь поступать, как тебе вздумается. Приезжай сюда хоть каждый день. Мы еще о многом должны с тобой поговорить.

– Все здесь в руинах, – Меррик тяжело вздохнула, – а кроме того, если Холодная Сандра когда-нибудь вернется, я не хочу, чтобы она нашла меня. – Взгляд Меррик, обращенный на меня, был спокоен. – Видите ли, она моя мать и вправе взять меня к себе, так что я не хочу с ней встречаться.

– Этого не случится, – ответил я, хотя никто на земле не мог бы дать ребенку гарантию, что мать перестанет его любить, и Меррик это знала.

Я мог лишь сделать все возможное, чтобы исполнить желание девочки.

– Идемте же, – сказала она, – на чердаке хранятся вещи, которые следует упаковать. И сделать это должна я.

Чердак представлял собой фактически второй этаж дома, имевшего, как я уже описывал, очень крутую крышу. Там было четыре слуховых окошка, по одному на каждую часть света, если предположить, что дом был правильно сориентирован. Лично я этого так и не понял.

Мы поднялись по узкой черной лестнице в два пролета, а затем вошли в помещение, благоухавшее такими тонкими ароматами древесины, что я опешил. Несмотря на пыль, здесь царил уют и создавалось впечатление абсолютной чистоты.

Меррик включила тусклую электрическую лампочку, и вскоре мы уже стояли в окружении чемоданов, старых сундуков и кожаных саквояжей. Классический багаж. Какой-нибудь антиквар пришел бы в восторг. А я, ознакомившись с одной колдовской книгой, с нетерпением ждал, что увижу другие экземпляры.

Но девочку интересовала только одна вещь, как она объяснила, когда вынесла ее под болтавшуюся лампочку и опустила на пыльную балку.

Это был гобеленовый чемодан с кожаными уголками. Меррик легко его раскрыла, так как он не был заперт на замок, и уставилась внутрь, на лежавшие там несколько свертков. Они были обернуты тканью, точнее – ветхими, отслужившими срок наволочками. Я сразу понял, что содержимое чемодана имеет особую важность, но какую именно – не догадывался.

Я был поражен, когда Меррик на моих глазах, шепча короткую молитву – «Радуйся, Мария», если не ошибаюсь, – взяла в руки один сверток и, размотав ткань, достала удивительный предмет: зеленое лезвие топора, с обеих сторон украшенное резными фигурками.

Топор был фута два в длину, не меньше, и довольно тяжелый, но Меррик держала его с легкостью. Мы с Эроном сразу подметили глубоко врезанную в камень голову, изображенную в профиль и увенчанную затейливым, великолепно выполненным головным убором, состоявшим, насколько я мог судить, из перьев и колосьев.

– Настоящий нефрит, – уважительно произнес Эрон.

Вырезанный портрет, или ритуальный образ, был выполнен в натуральную величину.

Меррик перевернула топор, и я увидел, что на обратной стороне изображена фигура в полный рост. Возле узкого края имелось небольшое отверстие – наверное, для того, чтобы подвязывать топор к поясу.

– Бог мой, – выдохнул Эрон, – это ведь эпоха ольмеков, не так ли? Должно быть, ему нет цены.

– Я тоже думаю, что ольмеков, – сказал я. – Впервые вижу такой большой и великолепно украшенный предмет не в музейной витрине.

Меррик не выказала никакого удивления.

– Не говорите того, чего не думаете, мистер Тальбот, – мягко произнесла она. – В ваших собственных подвалах хранятся такие же вещи. – Она посмотрела на меня долгим пронзительным взглядом.

У меня перехватило дыхание. Откуда ей это известно? Но потом я сказал себе, что, возможно, она узнала обо всем от Эрона. Правда, стоило бросить на него взгляд, чтобы убедиться в том, что я ошибаюсь.

– Во-первых, не такие красивые, – сказал я, ничуть не кривя душой, – а во-вторых, у нас хранятся лишь фрагменты.

Она никак не отреагировала, а просто стояла, держа на вытянутых руках сверкающее лезвие топора, словно хотела разглядеть его при свете.

Тогда я продолжил:

– Он стоит целое состояние, дитя. Никак не ожидал увидеть такую вещь в подобном месте.

Она подумала секунду, а потом кивнула с серьезным видом, словно прощая меня.

– По-моему мнению, он восходит к старейшей цивилизации Центральной Америки, – вновь заговорил я, словно стараясь оправдаться. – От одного взгляда на него у меня начинается сердцебиение.

– Возможно, он даже древнее цивилизации ольмеков. – Меррик сначала бросила взгляд на меня, потом неторопливо перевела его на Эрона Золотистый свет от лампочки падал на ее тщательно продуманный наряд. – Мэтью так и сказал, когда мы вынесли эту вещь из пещеры за водопадом. И дядюшка Вервэн так говорил, объясняя нам, где искать.

Я снова посмотрел на великолепно исполненное на блестящем зеленом камне лицо с пустыми глазницами и приплюснутым носом.

– Думаю, мне не нужно тебя убеждать, – сказал я, – что, скорее всего, это так и есть. Цивилизация ольмеков возникла ниоткуда – так, по крайней мере, говорится в учебниках.

Меррик кивнула.

– Предком дядюшки Вервэна был кто-то из тех индейцев, владевших древней магией. Метис и индианка родили дядюшку Вервэна и большую Нанэнн, а мать Холодной Сандры была внучкой Большой Нанэнн, так что эта магия внутри меня.

Я буквально лишился дара речи: не было слов, чтобы выразить охватившее меня удивление.

Меррик отложила лезвие топора в сторону и потянулась к другому свертку. На этот раз в ткань было завернуто что-то длинное и тонкое. А когда она с осторожностью развернула сверток, я буквально замер, безмолвно раскрыв рот.

Внутри оказалась высокая статуэтка изящной работы, изображавшая, очевидно, бога или короля – я точно не смог определить. Размер статуэтки производил впечатление, не говоря уже о выделке камня.

– Этого никто не знает, – произнесла девочка, отвечая на мой невысказанный вслух вопрос. – Взгляните на скипетр. Он волшебный. Значит, если перед нами король, то он еще и жрец и бог.

Я робко принялся рассматривать тонкую резьбу. Худая длинная фигура, красивый головной убор, надвинутый прямо на огромные свирепые глаза и ниспадающий до плеч. На голой груди украшение в виде круга, подвешенного к воротнику, закрывавшему шею и плечи.