18

Я был вне себя от волнения и, как только мы оказались на тротуаре, схватил Луи за плечи и развернул к себе лицом.

– Мы не будем продолжать, – сказал я. – Сейчас мы вернемся в дом и скажем ей, что отказываемся от обряда.

– Нет, Дэвид, не отказываемся, – ответил он, не повышая голоса. – Тебе нас не остановить!

Впервые за все время нашего знакомства я увидел в нем столько страсти и гнева, хотя сердился он не только на меня.

– Мы не отказываемся, – повторил он сквозь зубы, лицо его окаменело от тихой ярости. – Мы сдержим слово и не навредим ей! Но обряд состоится.

– Луи, разве ты не понимаешь, что она чувствует? – спросил я. – Ведь она в тебя влюбляется! После всего ей никогда не быть прежней. Я не могу позволить ей страдать. Не могу позволить, чтобы все стало еще хуже, чем сейчас.

– Ты ошибаешься, она вовсе не влюбилась в меня, – страстно зашептал он. – Она думает только то, что думают все смертные в таких случаях. Мы им кажемся красавцами. Экзотическими личностями, утонченными и чувствительными! Я не раз с этим сталкивался. Чтобы излечить ее от романтических мечтаний, только и нужно, что насытиться жертвой в ее присутствии. Но до этого не дойдет, обещаю. А теперь, Дэвид, послушай. Этот час ожидания будет для меня длиннее всей ночи. Я испытываю жажду и намерен поохотиться. Отпусти меня, Дэвид. Уйди с дороги, не мешай.

Разумеется, я никуда не ушел.

– А как же твои чувства, Луи? – Я шагал рядом с ним, решив не отставать, – Ты можешь сказать, что совершенно ею не очарован?

– А если и очарован, что тогда, Дэвид? – отозвался он, не замедляя шага. – Рассказывая о ней, ты о многом умолчал. Говорил только о том, какая она сильная, ловкая и умная. Но, как оказалось, это далеко не все. – Он бросил на меня смущенный взгляд. – Ты ни разу не упомянул о том, какая она простая и милая. И безгранично добрая.

– Так вот, значит, какой ты ее видишь?

– Она такая и есть, мой друг. – Теперь он на меня не смотрел. – Таламаска воспитала вас обоих. У нее терпеливая душа и знающее сердце.

– Я хочу, чтобы все кончилось, – настаивал я. – Я не доверяю ни тебе, ни ей. Луи, послушай меня.

– Дэвид, неужели ты на самом деле веришь, что я могу причинить ей зло? – резко спросил он, продолжая идти вперед. – Разве я охочусь на тех, кого считаю безобидными по своей природе, праведными и сильными духом? Рядом со мной она будет в безопасности, Дэвид, неужели ты этого не понимаешь? Только раз за всю свою никчемную жизнь я превратил в вампира человеческое существо, но с тех пор прошло больше века. Для Меррик я не представляю никакой опасности. Поручи мне защищать ее до конца дней – и, скорее всего, я так и сделаю! Обещаю больше не видеться с ней после того, как все будет позади. Я найду способ отблагодарить ее, а потом оставлю в покое. Мы вместе это сделаем, Дэвид, ты и я. А теперь перестань изводить меня. Поздно поворачивать назад. Все зашло слишком далеко.

Я поверил ему. Безоговорочно поверил.

– Что же мне делать? – уныло спросил я. – Мне никак не разобраться в своих собственных чувствах и уж тем более в том, что чувствует она. Я терзаюсь страхом.

– Ничего, – сказал он, немного успокоившись. – Пусть все идет, как идет.

Мы вместе шагали по разоренному кварталу.

Наконец появилась вывеска бара в красных неоновых огнях, мигавших под раскидистыми ветвями старого умирающего дерева. Заколоченный досками фасад был расписан от руки зазывной рекламой, а свет внутри сиял так слабо, что сквозь грязную стеклянную дверь почти ничего не было видно.

Луи вошел внутрь, я последовал за ним, удивившись большой толпе белых мркчин, болтавших за рюмкой у длинной стойки бара и за грязными маленькими столиками. В толпе попадались и женщины, молодые и старые, одетые в джинсы, как и их спутники. Картину освещали вульгарные красные лампочки, свисавшие с потолка. Оглядевшись, я увидел повсюду обнаженные руки, грязные безрукавки, лица, оскаленные в циничных белозубых улыбках.

Луи прошел в угол зала и опустился на деревянный стул рядом с большим небритым и косматым человеком, который сидел за столиком один, мрачно уставившись на бутылку с выдохшимся пивом.

Я двинулся следом, с отвращением вдыхая застоялый воздух, пропитанный запахом пота и густым сигаретным дымом. В зале стоял неприятный громкий гомон, заглушавший отвратительную песню, отвратительную по словам, ритму и агрессивному исполнению.

Я уселся напротив опустившегося смертного, а он в свою очередь посмотрел подслеповатыми светлыми глазами на Луи, а потом на меня, словно собираясь от души позабавиться.

– Итак, что понадобилось здесь джентльменам? – спросил он низким голосом. Огромная грудь вздымалась под ношеной рубашкой, застегнутой на все пуговицы. Он взял со стола темную бутылку и отпил несколько глотков золотистого пива. – Ну же, джентльмены, выкладывайте, – пьяно произнес он. – Когда мужчины, одетые, как вы, появляются в здешних краях, то им что-то нужно. Итак, что? Разве я говорю, что вы ошиблись адресом? Нет, черт возьми, кто-то другой может это сказать. Кто-то другой может сказать, что вы совершили серьезную ошибку. Но я этого не говорю, джентльмены. Я все понимаю. Внимательно вас слушаю. Что вы ищете – девочек или дозу? – Он улыбнулся, глядя на нас. – Я могу много чего предложить, джентльмены. Давайте представим, что сейчас Рождество. Просто откройте мне свое заветное желание.

Он засмеялся, гордясь самим собой, и снова отпил из грязной темной бутылки. Губы у него были розовые, а подбородок закрыт седой бородой.

Луи уставился на него, не отвечая. Я следил за происходящим как завороженный. Лицо Луи постепенно утратило какое-либо выражение, на нем нельзя было разглядеть ни малейших чувств. Такие лица бывают у мертвецов. Он сидел, уставившись на жертву, позволяя ей все больше терять человеческое обличье, и я понял, что убийство уже предрешено, миновав стадии возможности и вероятности.

– Я хочу убить тебя, – тихо сказал Луи. Он подался вперед и уставился в серые глазки с красными веками.

– Убить меня? – переспросил человек, приподняв бровь. – Ты думаешь, у тебя это выйдет?

– Думаю, да, – тихо ответил Луи. – Убедись сам.

Он склонился еще ниже и впился зубами в толстую небритую шею жертвы. Я увидел, как глаза человека на мгновение вспыхнули над плечом Луи, а потом остекленели и постепенно потухли.

Мертвец всем своим огромным неуклюжим телом навалился на Луи, его рука с толстыми пальцами еще несколько раз вздрогнула и обмякла рядом с бутылкой пива.

Спустя несколько секунд Луи отстранился и уложил голову и плечи жертвы на стол, ласково дотронувшись до густой седой шевелюры.

На улице Луи полной грудью вдыхал свежий ночной воздух. Его лицо порозовело от крови, наполнившей вены. Он взглянул на небо, пытаясь разглядеть далекие звезды, и улыбнулся печальной, горестной улыбкой.

– Агата, – тихо произнес он, словно молитву.

– Агата? – повторил я, испугавшись за друга.

– Мать Клодии, – пояснил он, глядя на меня. – Однажды она назвала это имя, в точности как об этом говорила Меррик. Назвала оба имени, отца и матери, как ее, наверное, учили отвечать незнакомцу. Имя ее матери – Агата.

– Понятно, – ответил я. – Меррик будет очень довольна. По традиции старых обрядов, когда вызываешь духа, нужно назвать имя его матери.

– Жаль, что он пил только пиво, – заметил Луи, когда мы пошли обратно к дому Меррик. – Капелька чего-то покрепче в крови мне бы не помешала, хотя, наверное, без нее все же лучше. Голова осталась ясной. Я верю, Меррик сможет сделать то, о чем я ее просил.

19

Когда мы шли вдоль дома, я обратил внимание на горящие свечи, а едва завернув за угол и оказавшись на заднем дворе, увидел огромный алтарь под навесом со всеми его благословенными святыми и девами, тремя волхвами и архангелами Михаилом и Гавриилом с яркими белыми крыльями и цветными одеждами.

В ноздри ударил сильный и приятный запах ладана. Над широкой, вымощенной неровным фиолетовым камнем террасой низко склонились деревья.

Вдалеке от навеса, у самого конца мощеной площадки возвышалась тренога со старым котлом, под которым уже мерцали угли. По обе стороны от жаровни вытянулись длинные железные столы, на которых с любовью были расставлены многочисленные предметы.

Я слегка поразился при виде этого зрелища, но потом разглядел на ступенях дома, всего в нескольких ярдах от столов и котла, фигуру Меррик. Лицо скрывала зеленая нефритовая маска.

Я испытал потрясение. Отверстия для глаз и рта в маске казались пустыми, только блестящий зеленый нефрит сиял отраженным огнем. Я едва мог разглядеть ореол волос над маской, да и вся фигура была едва видна, хотя я все же заметил, как Меррик подняла руку и жестом подозвала нас поближе к себе.

– Сюда, – сказала она слегка приглушенным маской голосом. – Вы будете стоять рядом со мной, позади котла и столов. Ты, Луи, – справа, а ты, Дэвид, – слева от меня. И, пока мы не начали, пообещайте, что не станете прерывать меня и постараетесь не вмешиваться в то, что я намерена совершить.

Меррик потянула меня за руку и поставила там, где нужно.

Даже на близком расстоянии маска внушала мне ужас Мне казалось, что она парит в воздухе перед исчезнувшим лицом Меррик, а возможно, перед ее потерянной душой. Я дотронулся до нее рукой и удостоверился, что маска прочно сидит на голове, накрепко привязанная прочными кожаными ремешками.

Луи отступил за спину Меррик и теперь стоял возле железного стола, справа от котла, внимательно всматриваясь в мерцающий свет множества свечей, установленных в стаканах на алтаре, и в жуткие, но прекрасные лица святых.

Я занял свое место слева от Меррик.

– Как это мы не должны вмешиваться? – спросил я.

Вопрос прозвучал крайне неуместно посреди начавшегося действа, отличавшегося возвышенной красотой благодаря гипсовым святым, высоким темным тисовым деревьям, обступившим нас со всех сторон, и низким переплетенным ветвям черных дубов, отрезавшим от нас звезды.

– А так, как я сказала, – тихо ответила Меррик. – Вы не должны прерывать меня, что бы ни случилось. Стойте оба за этим столом и не смейте выходить вперед, что бы вы ни увидели или что бы вам ни пригрезилось.

– Понятно, – кивнул Луи. – Ты хотела знать одно имя. Имя матери Клодии. Так вот, я абсолютно уверен, что ее звали Агата.

– Спасибо, – ответила Меррик и указала жестом перед собой. – Здесь, на этих камнях, появятся призраки, если, конечно, они захотят прийти, но вы не должны подходить к ним, не должны затевать с ними борьбу. Будете делать только то, что я велю.

– Понятно, – повторил Луи.

– Дэвид, а ты даешь слово? – спокойно спросила Меррик.

– Даю, – сухо ответил я.

– Дэвид, прекрати мне мешать, – заявила Меррик.

– Что мне еще сказать, Меррик? – возмутился я. – Как иначе могу я относиться к тому, что сейчас произойдет? Разве мало того, что я стою здесь? Разве мало того, что я тебе подчиняюсь?

– Дэвид, верь мне, – сказал она. – Ты пришел с просьбой совершить колдовство. Сейчас я собираюсь сделать то, о чем ты просил. Верь, что это будет на благо Луи. Верь, что я способна все контролировать.

– Одно дело – изучать магию, читать о ней и обсуждать ее, и совсем другое – участвовать в колдовском ритуале, находиться рядом с тем, кто верит в него и знает его, – мягко заметил я.

– Уйми свое сердце, прошу тебя, Дэвид, – сказал Луи. – Я ничего так в жизни не ждал, как этой встречи. Меррик, пожалуйста, продолжай.

– Дай мне слово чести, Дэвид, – вновь вмешалась в разговор Меррик, – что не попытаешься вторгнуться в то, что я скажу или сделаю.

– Ладно, Меррик, – сдался я.

Только тогда я получил возможность внимательно осмотреть разложенные на обоих столах предметы. Там лежала жалкая старая кукла, некогда принадлежавшая Клодии, обмякшая, как крошечное мертвое тельце, а под ее фарфоровой головой – страница из дневника. Рядом находились четки, собранные горкой, и маленький дагерротип в темном футляре. Тут же лежал железный нож.

Я также увидел золотой, великолепно украшенный драгоценными камнями потир. Высокий хрустальный сосуд, наполненный, по-видимому, прозрачным желтым маслом. Ближе всех к котлу лежал нефритовый нож – зловещая, острая и опасная вещь. Среди этих предметов я даже не сразу заметил человеческий череп, но при виде его пришел в ярость.

Я быстро осмотрел предметы на втором столе, перед которым стоял Луи, и увидел реберную кость, покрытую письменами, и уже давно знакомую отвратительную сморщенную черную руку. На столе были выставлены три бутылки рома. Были там и другие предметы: прекрасный золотой сосуд с медом, благоухавший сладостным ароматом, и второй, из серебра, наполненный молоком, а еще там стояла бронзовая миска с крупной блестящей солью.

Что касается ладана, то я увидел, что он уже курится между фигурами ничего не подозревавших святых.

Кроме того, кусочки ладана были выложены перед нами широким кругом на каменных плитах, источая дым, поднимавшийся в темноту. Этот круг я тоже не сразу заметил.

Мне захотелось строго спросить у Меррик, откуда взялся череп. Неужели она разрыла чью-то могилу? Ужасная мысль кольнула меня, но я постарался ее отбросить. Вновь взглянув на череп, я увидел, что он покрыт письменами, придававшими ему зловещий вид.

Над всем этим витала красота – соблазнительная, мощная и бесстыдная.

Я решил оставить комментарии при себе и показал только на круг.

– Они появятся здесь, – пробормотал я. – И ты думаешь, что ладан их удержит?

– Если понадобится, я скажу им, что они подчиняются ладану, – холодно ответила Меррик. – И теперь ты должен прикусить свой язык, если не можешь укротить сердце. И не вздумай молиться, когда все произойдет. Я готова начать.

– А вдруг ладан закончится? – шепотом поинтересовался я.

– Его столько, что хватит на несколько часов. Убедись сам. Видишь эти маленькие кусочки? Ты ведь вампир – значит, должен видеть. И больше не задавай глупых вопросов.

Я смирился, поняв, что мне не остановить начатого. А смирившись, впервые ощутил заинтересованность. Оказалось, что меня привлекает сам процесс, готовый вот-вот начаться.

Меррик достала из-под стола небольшую вязанку хвороста и швырнула ее на угли жаровни под железным котлом.

– Пусть огонь жарко разгорится, служа нашей цели, – прошептала она. – Пусть все святые и ангелы вместе с Девой Марией смотрят на нас, пусть огонь разгорается жарко.

– Какие имена, какие слова, – пробормотал я, не сдержавшись. – Меррик, ты играешь с самыми могущественными силами, которые нам известны.

Но Меррик продолжала ворошить огонь, пока пламя не принялось лизать бока котла. Потом она взяла первую бутылку рома, открыла ее и вылила содержимое в котел, а следом вылила туда же чистое ароматное масло из хрустального сосуда.

– Папа Легба! – воскликнула она, объятая клубами поднявшегося дыма. – Я ничего не могу предпринять без твоей помощи. Взгляни сюда, на свою рабыню Меррик, услышь ее голос, зовущий тебя, отомкни двери в мир тайн, чтобы Меррик сумела осуществить свое желание.

Из железного котла поднялся тяжелый аромат нагретой смеси, от которого я почему-то вдруг резко опьянел.

– Папа Легба, – продолжала кричать Меррик, – открой мне путь.

Я перевел взгляд на стоявшую в отдалении от меня статуэтку святого Петра и только тогда заметил, что она находится в самом центре алтаря – великолепная деревянная скульптура, неподвижно смотрящая на Меррик и сжимающая темной рукой золотые ключи.

Мне показалось, что воздух вокруг нас внезапно изменился, но я сказал сам себе, что все дело в нервах. Став вампиром, я не только не утратил свою восприимчивость к малейшим переменам, но во много раз ее усилил. Тисовые заросли на задворках сада начали покачиваться, легкий ветерок пробежал по кронам деревьев, и на нас бесшумно посыпались крошечные легкие листья.

– Открой ворота, Папа Легба, – призывала Меррик, ловко откупоривая вторую бутылку рома и опорожняя ее в котел. – Пусть меня услышат святые на Небесах, пусть меня услышит Дева Мария, пусть ангелы не смогут закрыть от меня свои уши.

В ее голосе чувствовалась уверенность.

– Услышь меня, святой Петр, – требовала Меррик, – или я обращусь в своих молитвах к тому, кто послал своего единственного божественного сына нам во спасение. И тогда Он отвернется от тебя на Небесах. Я – Меррик. Мне ничто не помешает!

Я услышал, как Луи тихо охнул.

– А теперь вы, архангелы Михаил и Гавриил! – еще более властно произнесла Меррик. – Я приказываю вам открыть путь в вечную тьму, к тем самым душам, которые вы сами изгнали с Небес. Пусть ваши пламенные мечи послужат моей цели. Я – Меррик. И я вам приказываю. Мне ничто не помешает. Если вы засомневаетесь, я призову всех небесных хозяев отвернуться от вас. Я призову Бога Отца проклясть вас, я сама прокляну вас и оболью презрением, если вы не прислушаетесь к моим словам. Я – Меррик. И мне ничто не помешает.

От стоявших под навесом статуй разнесся гул – так обычно гудит земля, перемещая свои пласты; этот звук невозможно имитировать, но каждый его может услышать.

В котел полился ром из третьей бутылки.

– Испейте из моего котла, ангелы и святые, – призывала Меррик, – и пусть мои слова и жертва дойдут до Небес. Услышьте мой голос.

Я повнимательнее вгляделся в статуи. Неужели мне отказывает рассудок? Статуи словно ожили, а дым, поднимавшийся от ладана и свечей, стал гуще. Все вокруг переменилось: цвета стали ярче, расстояние между нами и святыми уменьшилось, хотя мы не сдвинулись с места.

Меррик подняла нож в левой руке. Одно молниеносное движение – и на внутренней стороне правой руки заалел порез. Кровь хлынула в котел. Над всем этим поднимался ее голос:

– Вы, сыны Божий, первые учителя магии, призываю вас или тех духов, что откликаются на ваше имя, послужить моей цели. Хам, сын Ноя и ученик сынов Божиих, призываю тебя или того сильного призрака, что откликается на твое имя, послужить моей цели. Мицраим, сын Хама, который передал секреты колдовства своим детям и другим людям, призываю тебя или того сильного призрака, который откликается на твое имя, послужить моей цели.

И снова она полоснула ножом по голой руке. Кровь потекла прямо в котел. И снова из-под земли донесся тихий гул, который услышал бы не всякий смертный. Я беспомощно взглянул себе под ноги, а потом перевел взгляд на статую и увидел, что весь алтарь слегка вздрагивает.

– Я дарю вам свою собственную кровь, призывая вас, – говорила Меррик. – Прислушайтесь к моим словам. Я – Меррик, дочь Холодной Сандры. И ничто не может мне помешать. Немврод, сын Мицраима, учивший магии своих последователей, унаследовавший мудрость сынов Божиих, призываю тебя или того сильного призрака, который откликается на твое имя, послужить моей цели. Зороастр, великий учитель и маг, передавший секреты Бодрствующих, навлекший на себя огонь со звезд, который разрушил его земное тело, призываю тебя или того духа, что откликается на твое имя. Слушайте меня все, кто ушел до моего рождения! Я – Меррик, дочь Холодной Сандры. И ничто не может мне помешать. Если вы попытаетесь противиться моей силе, то я призову Владыку Небесного и Он предаст вас анафеме. Я изменю свою веру и перестану восхвалять вас, если вы не исполните то желание, которое произносит мой язык. Я – Меррик, дочь Холодной Сандры. И вы приведете ко мне тех призраков, кого я назову.

И снова в воздухе мелькнул нож. Она нанесла себе новую рану. Блестящая струя крови хлынула в ароматное зелье. Пар от этой смеси щипал глаза.

– Да, я повелеваю вами, всеми до одного, самыми сильными и великолепными. Я приказываю вам помочь мне осуществить задуманное, чтобы я сумела вырвать из хаоса те потерянные души, которые отыщут Клодию, дочь Агаты. Приведите ко мне те души из чистилища, которые в обмен на мои молитвы доставят сюда призрак Клодии. Делайте, как я велю!