10

Нелегко мне далась эта история, которую я поведал Луи, к тому же она не была закончена. Мне предстояло рассказать еще о многом.

Но я замолк, словно очнувшись и впервые осознав, что сижу в гостиной напротив Луи, внимательно ловящего каждое мое слово. Меня охватил покой и в то же время чувство тяжкой вины. Я потянулся и почувствовал, как по телу разливается вампирская сила.

Мы сидели и смотрели друг на друга – два крепких здравомыслящих существа, удобно устроившиеся в уютной гостиной, мягко освещенной лампами под стеклянными абажурами.

Впервые с момента начала рассказа я обратил внимание на висевшие на стенах комнаты картины. Это были сплошь шедевры импрессионизма чудесной колористики, давным-давно собранные Луи. Когда-то картины украшали небольшой дом в престижной части города, где Луи жил до пожара, устроенного Лестатом. После примирения Лестат уговорил Луи переехать сюда, к нему.

Я взглянул на картину кисти Моне, к которой давно успел приглядеться и потому в последнее время практически ее не замечал. На полотне, наполненном солнечным светом и зеленью, была изображена женщина за рукоделием, сидящая у окна, под сенью комнатных растений. Написанная выпуклыми мазками картина, как и большинство работ импрессионистов, отличалась глубиной мысли, рациональностью и в то же время была удивительно домашней. Ее, если так можно выразиться, здоровая обыденность успокоила мое страдающее сердце.

Здесь, на Рю-Рояль, я хотел ощущать именно обыденность нашей жизни, мечтал обрести душевный покой, хотя, конечно, понимал, что это недостижимо.

Моя душа была истерзана оттого, что пришлось возвратиться в те времена, когда я был обыкновенным живым смертным и воспринимал влажные жаркие дни Нового Орлеана как само собой разумеющееся, когда я считался, и по праву, надежным, верным другом Меррик – хотя Медовая Капля на Солнце была другого мнения, – когда рядом был мальчик по имени Джошуа, живший много-много лет тому назад.

Что касается Джошуа, ни Эрон, ни Мэри не обмолвились о нем ни словом. Но я понимал, что отныне их отношение ко мне уже не будет прежним. Ведь Джошуа был слишком юн, а я слишком стар для каких-либо отношений. Уже после смерти Джошуа я признался старшинам в своем грехе, откровенно поведав о нескольких ночах любви, проведенных рядом с этим мальчиком. Старшины осудили меня и велели впредь не позволять себе подобного.

Прежде чем меня назначили Верховным главой, старшины потребовали подтверждения, что я больше не осмелюсь нарушить законы морали, и я заверил их в своей непогрешимости, однако почувствовал себя униженным из-за того, что снова возник этот вопрос.

Что касается смерти Джошуа, то я действительно винил себя в том, что с ним случилось. Он упрашивал меня отправиться с ним в горы. Сама по себе поездка не была опасной: Джошуа собирался лишь посетить святые места в Гималаях, ибо изучал историю и культуру Тибета. Более того, он был не один, и все его спутники – другие служители ордена – благополучно вернулись домой. Насколько мне известно, Джошуа смела с горы внезапно сошедшая лавина. Его тело удалось обнаружить только через несколько месяцев.

Теперь, когда я рассказал обо всем Луи и размышлял над тем, что возобновил знакомство с Меррик уже в другом качестве, под темной и вечной личиной вампира, я почувствовал острейшую и глубочайшую вину. Прощения мне вовек не найти. Но и видеться с Меррик мне больше ничто не помешает.

Дело было сделано. Я попросил Меррик вызвать нам призрак Клодии. Мне предстояло еще о многом рассказать Луи, прежде чем эти двое встретятся, а еще больше проблем решить в самом себе.

Все это время Луи слушал меня, не произнося ни слова. Подперев пальцем подбородок и положив локоть на диванный валик, он просто смотрел на меня, пока я предавался воспоминаниям, и теперь ему не терпелось услышать продолжение истории.

– Я знал, что эта женщина обладает большой силой, – тихо произнес он, – но даже представить себе не мог, как сильно ты ее любишь.

Я в очередной раз поразился его обычной манере изъясняться: медоточивому голосу и манере произносить слова так, что казалось, будто даже воздух у рта остается неподвижным.

– Я тоже этого не знал, – ответил я. – Многие в Таламаске связаны между собой любовью, и у каждого своя история.

– Но ведь ты и вправду любил эту женщину, – мягко настаивал он. – А я обременил тебя такой просьбой, заставив пойти против сердца.

– О нет, ничего подобного, – поспешил заверить его я, но тут же умолк и лишь после некоторых колебаний продолжил: – Мой контакт с Таламаской был неизбежен. Правда, я действовал в обход старшин. Следовало бы обратиться к ним с письменной просьбой, а не так.

– Не кори себя за возобновление отношений с Меррик.

В голосе Луи прозвучали непривычные нотки самоуверенности. Он выглядел серьезным и, как всегда, молодым.

– Почему? – спросил я. – Неужели это говоришь ты, специалист по самобичеванию?

Он вежливо хохотнул и покачал головой.

– У каждого из нас ведь есть сердце, – заметил он, меняя позу и поудобнее устраиваясь на диванных подушках. – Ты говорил мне, что веришь в Бога, – ни от кого другого я не слышал такого признания. Поверь, ни от кого. Что, по-твоему, уготовил нам Бог?

– Не думаю, что Бог вообще утруждает себя чем-либо подобным, – ответил я резковато. – Я только знаю, что Он есть.

Я вдруг осознал, как сильно люблю Луи, с тех пор как стал темным созданием Лестата, как сильно от него завишу и на какие жертвы готов пойти ради него. Именно любовь к Луи временами ломала Лестата, именно она поработила Армана Но сам Луи совершенно не сознавал силу собственной красоты и непреодолимого природного обаяния.

– Дэвид, ты должен меня простить, – внезапно произнес он. – Я так отчаянно стремлюсь встретиться с этой женщиной, что подтолкнул тебя к действию, руководствуясь только собственными эгоистичными побуждениями. Но я не лукавил, когда сказал, что у нас тоже есть сердце – как в прямом, так и в переносном смысле этого слова.

– Я в этом и не сомневался, – ответил я. – Не знаю, правда, есть ли у ангелов сердце, – прошептал я. – Но это не важно – ты согласен? Мы такие, какие есть.

Луи промолчал, но его лицо на мгновение помрачнело, а затем вновь стало спокойно-задумчивым и на нем появилось привычное выражение любознательного интереса.

– Что касается встречи с Меррик, – продолжил я, – должен признаться, что я сам отчаянно в ней нуждался. Я не смог бы долго вытерпеть, делая вид, что ее не существует. Каждая ночь, проведенная мною в Новом Орлеане, наполнена мыслями о ней. Она преследует меня, словно призрак.

– Расскажи, что было дальше, – попросил Луи. – И если по окончании своей повести ты примешь решение покончить со всем этим, то есть больше не видеться с ней, я безоговорочно ему подчинюсь.

11

Я продолжил свой рассказ, еще раз вернувшись на двадцать лет назад, в то лето, когда Меррик исполнилось четырнадцать.

Как можно догадаться, члены ордена Таламаска с готовностью окружили заботой оставшуюся без друзей сироту.

После похорон Большой Нанэнн мы обнаружили, что у Меррик вообще нет никаких юридических документов, если не считать паспорта, полученного на основании свидетельства Холодной Сандры, что Меррик является ее дочерью. Девочке дали фамилию матери.

Несмотря на скрупулезные поиски, нам так и не удалось выяснить, где было зарегистрировано рождение Меррик и имела ли место такая регистрация вообще. Ни в одной из приходских церквей Нового Орлеана не нашлось записи о крещении Меррик Мэйфейр в год ее рождения. В тех коробках, что она привезла в Обитель, было лишь несколько ее фотографий.

Более того, отсутствовали и записи о Холодной Сандре или Медовой Капле, если не считать паспортов, выданных на вымышленные имена. Мы вычислили год смерти обеих несчастных, но не нашли в газетах Лафейетта, штат Луизиана, или соседних городах никаких сообщений об обнаружении жертв убийства.

В сущности, история жизни Меррик Мэйфейр началась в Таламаске с чистого листа. Вскоре старшины ордена, использовав все имевшиеся в их распоряжении огромные ресурсы и обширные связи, выправили для нее документы, необходимые в современной жизни. Что касается католического крещения, то Меррик стояла на своем, заявляя, что в детстве ее крестили: Большая Нанэнн «носила ее в церковь». Незадолго до того, как я покинул орден, Меррик продолжала настойчиво, но безрезультатно просматривать все церковные реестры в поисках доказательств совершения над ней обряда крещения.

Я никогда не мог до конца понять, почему для Меррик так важно это крещение. Впрочем, я многого в ней так и доконца не понял. Могу лишь с уверенностью утверждать, что колдовство и римский католицизм навсегда слились в представлении Меррик в одно целое.

Что касается одаренного добросердечного человека по имени Мэтью, то проследить его жизненный путь оказалось совсем нетрудно.

Мэтью был археологом, посвятившим себя изучению цивилизации ольмеков. Когда мы навели осторожные справки среди его родственников в Бостоне, то сразу выяснилось, что некая женщина по имени Сандра Мэйфейр завлекла его в Новый Орлеан, прислав лет пять тому назад письмо, в котором заявила, что у нее якобы есть старая карта, нарисованная от руки, где указано местонахождение сокровищ цивилизации ольмеков. Холодная Сандра писала, что о любительских экспедициях Мэтью узнала из статьи в журнале «Тайм», на которую случайно наткнулась ее дочь Меррик.

В то время мать Мэтью серьезно заболела, но он с ее благословения все равно отправился на юг и организовал частную экспедицию, маршрут которой начинался в Мексике. Больше никто из семьи живым его не видел.

Что касается подробностей экспедиции, то о них можно узнать из писем Мэтью, адресованных матери, – своеобразного путевого журнала, который он вел очень тщательно. На обратном пути в Штаты письма были отправлены из Мехико все разом.

После смерти Мэтью, несмотря на упорные старания старой женщины, ни один из ученых, изучавших цивилизацию ольмеков, не заинтересовался находками и записями ее сына.

Мать Мэтью умерла, оставив документы своей сестре, которая решила, что для нее это «чересчур большая ответственность», и охотно продала нам все бумаги за кругленькую сумму. Была там и небольшая коробка с яркими цветными фотографиями, на многих из которых мы увидели двух женщин поразительной красоты – Холодную Сандру и Медовую Каплю на Солнце, – а также десятилетнюю девочку, совсем на них не похожую, – Меррик.

Наша подопечная к тому времени только-только вышла из недельного ступора и погрузилась в учебу, увлеченно постигая этикет, поэтому я без всякого удовольствия передал ей на хранение эти фотографии и письма.

Однако фотографии матери и сестры не вызвали у нее никаких эмоций: быстро просмотрев, она невозмутимо отложила их в сторону, вновь ни словом не обмолвившись о Медовой Капле на Солнце, которой на фотографиях было лет шестнадцать.

А я, напротив, внимательно изучил снимки.

Холодная Сандра была высокой, смуглой, с иссиня-черными волосами и светлыми глазами. Медовая Капля на Солнце оправдала все ожидания, порожденные этим именем. На фотографиях ее кожа действительно казалась медового цвета, глаза были желтые, как у матери, а светлые, слегка волнистые волосы лежали на плечах легким облаком: Черты лица она – как, впрочем, и Холодная Сандра – полностью заимствовала у англосаксов.

Зато Меррик на фотографиях была такой же, какой появилась впервые у наших дверей. Уже в десять лет в ней можно было разглядеть будущую красавицу. Она выглядела спокойной и скромной, тогда как обе другие, похоже, не давали прохода Мэтью. Во всяком случае, перед объективом они с радостными улыбками сжимали его в объятиях. Меррик почти на всех фотографиях была серьезной и, как правило, одна.

Разумеется, Мэтью запечатлел и джунгли, куда проникли путешественники, и даже сумел сделать несколько снимков – увы, некачественных – таинственной наскальной живописи, которая, на мой непросвещенный взгляд, не относилась ни к цивилизации ольмеков, ни к цивилизации майя. Впрочем, я мог ошибиться. Что же до точного маршрута, Мэтью намеренно не указал его, использовав такие термины, как «Первая деревня» и «Вторая деревня».

Принимая во внимание отсутствие досконального описания маршрута экспедиции и плохое качество снимков, нетрудно понять, почему археологи не заинтересовались открытиями Мэтью.

Заручившись согласием Меррик, мы, соблюдая секретность, увеличили все мало-мальски ценные снимки. Однако качество оригиналов не позволило получить конкретные сведения, достаточные для совершения путешествия по следам экспедиции. Но в одном я был абсолютно уверен: пещера находилась не в Мексике, хотя, возможно, начать поиски следовало именно с этой страны и прежде всего посетить Мехико.

Да, в нашем распоряжении имелась карта, нетвердой рукой выполненная черными чернилами на обычном листе пергамента, но она представляла собой только схему с пометками «Город» и уже упомянутыми «Первая деревня» и «Вторая деревня». Не было указано ни одного названия. Поскольку пергамент успел сильно обтрепаться по краям, мы ради сохранности скопировали карту, но назвать ее большим подспорьем я бы не отважился.

А читать полные энтузиазма письма Мэтью, которые он отослал домой, было больно.

Мне никогда не забыть первое из них, написанное матери сразу после сделанного открытия. Незадолго до этого бедная женщина узнала, что ее болезнь неизлечима, и эта новость каким-то образом дошла до Мэтью, застигнув его примерно на середине маршрута, хотя где именно, мы точно не знаем. Мэтью молил мать дождаться его возвращения. Именно поэтому он быстро свернул экспедицию, взяв только малую часть сокровищ.

"Если бы только я был рядом! – писал он. – Только представь, как я, твой долговязый, неуклюжий сын, продираюсь сквозь тьму в разрушенном храме и вдруг нахожу эту странную наскальную живопись, не поддающуюся никакой классификации! Разумеется, это не майя, но и не ольмеки. Тогда кто ее создал и для чего? И в самый решительный момент фонарик выскальзывает у меня из рук, словно его кто вырвал. И темнота окутывает великолепные рисунки – совершенно необычные, каких я в жизни не видел.

Только мы покинули храм, как сразу были вынуждены карабкаться по камням рядом с водопадом. Холодная Сандра и Медовая Капля шли впереди. За стеной водопада мы нашли пещеру, хотя я подозреваю, что когда-то это был туннель. Найти его не составило труда, так как вход в него сделан в виде раскрытого рта на огромном лице, вырезанном на вулканических глыбах.

К несчастью, у нас не было света – фонарик Холодной Сандры промок, – а жара внутри пещеры оказалась такой невыносимой, что мы чуть не потеряли сознание. Холодная Сандра и Медовая Капля испугались призраков и все время твердили, что чувствуют их. Меррик тоже высказалась на этот счет, обвинив призраков в том, что упала и чуть не разбилась о камни.