48

Прежде чем обдумывать то, что я узнал, я захотел услышать подтверждение от Большой Рамоны и Жасмин, поэтому спустился вниз и нашел их в кухне в компании Джерома, Томми и Нэша. Они сидели за дубовым столом, припозднившись с ужином. Сегодня это были красные бобы с рисом. Разумеется, меня тут же пригласили к столу.

– Мне кое-что нужно узнать, – сказал я, не опускаясь на выдвинутый стул. – Пэтси только что рассказала о моем брате-близнеце, похороненном на кладбище Метэри. Это правда?

Ответ я получил сразу. Он был написан на лицах обеих женщин, а еще я прочел его в их мыслях. Первой заговорила Большая Рамона:

– Ей не стоило рассказывать тебе это теперь. Совсем не стоило. – Она начала подниматься из-за стола.

Я велел ей жестом оставаться на месте.

– А Гоблин, – сказал я. – Неужели никто из вас никогда не думал, что Гоблин мог оказаться призраком того маленького брата-близнеца, Гарвейна? – спросил я.

– Да, мы так думали, – ответила Большая Рамона, – но что толку рассказывать об этом малышу, а потом подростку, а потом юноше, который собирался в Европу, чтобы хорошо провести время, если Гоблин исчез и больше никому не досаждал, а потом мужчине, который вернулся домой, где его ждали покой и уют?

Я кивнул.

– Понимаю, – сказал я. – Так это был близнец поменьше? Совсем крошечный?

– Ей не стоило тревожить тебя всем этим, – резко сказала Жасмин. – Вечно наша девочка находит оправдания. Одни только оправдания или ложь. Она все никак не могла успокоиться по поводу этого крошечного близнеца только по одной причине – ей хотелось, чтобы все ее жалели.

Нэш поднялся, собираясь увести Томми, но я махнул рукой, чтобы они продолжали ужинать. Я видел, мальчика разбирает любопытство, но счел, что большого вреда в этом нет. Какой толк хранить секрет на минуту дольше? Нэш, как часто бывало, встревожился.

– И никто не пожалел Пэтси? – спросил я.

Наступила тишина. И снова первой заговорила Большая Рамона:

– Эта самая Пэтси еще та лгунья. Конечно, она лила слезы в три ручья по этому маленькому близнецу. Она знала, что он умрет. Легко жалеть того, у кого нет ни шанса, зная, что он и недели не протянет. Гораздо труднее быть настоящей матерью. А тетушка Куин действительно ее пожалела и дала ей деньги, чтобы создать группу, а та тут же хвостом махнула...

– Понятно, – перебил я. – Я просто хотел знать.

– Тетушка Куин не хотела, чтобы ты когда-нибудь узнал, – мягко произнесла Большая Рамона. – Я сказала и еще раз повторю – никому не стоило тебе это рассказывать. Папашка и Милочка тоже не хотели, чтобы ты узнал. Папашка всегда говорил, что лучше всего все забыть. Уж больно дело неприятное, он и другое словечко прибавлял. Какое только, не помню.

– Абсурдное, – сказала Жасмин. – Он говорил, что дело неприятное и абсурдное, поэтому он и не собирался ничего тебе рассказывать.

– Просто он так и не дождался подходящего момента, чтобы тебе рассказать, – подхватила Большая Рамона.

– Конечно, мы думали, что Гоблин – призрак близнеца, – высказалась Жасмин, – по крайней мере иногда. Но бывали моменты, когда мы так не думали. Но чаще всего нам казалось, что это не имеет значения.

Большая Рамона поднялась с места и помешала в горшке с бобами, стоявшем на плите. Потом дала Томми добавки. Мой сынок, Джером, уплетал персиковое пюре, размазывая его по тарелке и лицу.

– Вот если бы, когда ты вернулся из Европы, Гоблин снова начал бы нам докучать, – сказала Большая Рамона, – мы, наверное, рассказали бы тебе о том маленьком близнеце... сам понимаешь, чтобы провести какой-нибудь обряд, вроде изгнания дьявола. Но ты больше ни разу не упомянул о Гоблине.

– А потом, откуда ни возьмись, он снова появился, – сказала Жасмин, с трудом переводя дыхание, – и толкнул тетушку Куин так, что она упала. – Жасмин расплакалась.

– Только не надо начинать все снова, – сказала Большая Рамона.

– Это я виноват в том, что случилось, – сказал я. – Это я его вырастил и сделал сильным. И совсем не важно, кто он такой – призрак или дух.

– Значит, ты ни в чем не виноват, – сказала Большая Рамона. – Теперь нам всем вместе предстоит от него избавиться.

Потянуло легким ветерком. Лопасти вентилятора на потолке начали вращаться, хотя никто его не включал. Жасмин и Большая Рамона тоже что-то почувствовали.

– Держитесь вместе, – велел я, – не смотрите на него, не реагируйте на его трюки. Мне сейчас придется уйти и поговорить с друзьями. Мы должны обсудить, как от него избавиться.

С полки полетела тарелка и разбилась об пол. Жасмин, вся дрожа, пошла за метлой. Большая Рамона перекрестилась. Я тоже.

Нэш обнял одной рукой Томми. Мальчик выглядел взволнованным. А маленький Джером продолжал уписывать за обе щеки персиковое пюре, словно ничего не происходило.

Я повернулся и вышел.

А Гоблин уже вызванивал свою скорбную музыку на подвесках люстр.

Обгоняя меня на лестнице, вверх промчалась Большая Рамона, бормоча на ходу, что ей нужно быть рядом с Пэтси и Синди. До меня донесся истерический плач Пэтси.

Я долго простоял у ее закрытой двери, прислушиваясь, но так и не различил ни одного слова. Не знаю, какое лекарство вкатила ей Синди, но она так и не вышла из своего состояния. Только сейчас я понял, что весь охвачен холодом. Разумеется, я всегда знал, что Пэтси меня ненавидит, но она никогда не говорила об этом так ясно, так убедительно; а теперь ко всем чувствам добавилась и моя ненависть к самому себе, так что на какой-то момент мне показалось, что я больше не выдержу.

Я ушел в свою комнату и плотно прикрыл дверь.

Лестат и Меррик сидели за столом, два элегантных, стильных существа, напротив друг друга. Я присоединился к ним, сев спиной к двери. Тут же включился компьютер. Загрохотали окна. Взметнулись тяжелые бархатные портьеры. Бахрома на балдахине над кроватью заволновалась от ветра.

Меррик поднялась из-за стола, огляделась, тряхнув тяжелой копной каштановых волос Лестат внимательно в нее вглядывался.

– Покажись, дух, – тихо произнесла Меррик. – Давай, покажись тем, кто способен тебя увидеть. – Ее зеленые глаза осматривали всю комнату. Сначала она огляделась вокруг, потом перевела взгляд на потолок, на люстру. – Я знаю, ты здесь, Гоблин, – сказала она, – и я знаю твое имя, твое настоящее имя, то имя, которое дала тебе мать.

В ту же секунду из ближайшего к нам окна вылетели стекла. Осколки ударились в тюлевые занавески, но не сумели их прорезать и посыпались со звоном на пол. В комнату ворвался жар ночного бриза.

– Трусливый, глупый поступок, – сказала Меррик, едва слышно, словно нашептывала ему на ухо. – Я сама бы так сумела. Ты не хочешь, чтобы я назвала твое истинное имя?

Клавиши на клавиатуре застрекотали с сумасшедшей скоростью. По монитору побежала бессмысленная строка. Тогда я подошел поближе.

ЗАСТАВЬМЕРРИКИЛЕСТАТАПРЯМОСЕЙЧАСУЙТИИЛИЯПОРЕЖУВСЕВДОМЕОСКОЛКАМИНЕНАВИЖУТЕБЯКВИНН

Внезапно под потолком расползлось огромное аморфное облако, омерзительно напоминающее по форме человеческое тело, состоящее только из капелек крови, с широкой беззвучно орущей мордой; облако клубилось и колыхалось, то сжимаясь, то расплываясь вокруг Меррик и протягивая к ней свои щупальца.

Меррик упала спиной на ковер, вскинула руки и прокричала нам:

– Пусть все так и будет! – После чего обратилась к Гоблину: – Да, иди ко мне в объятия, дай мне познать тебя, иди ко мне, будь со мной, да, испей моей крови, познай меня, да, я знаю тебя, да. – Глаза у нее закатились, и она лежала как бесчувственная.

В конце концов, когда я не мог дольше этого выносить, Гоблин отлип от нее, снова поднявшись под потолок в виде кровавого порыва ветра, после чего сразу вылетел в разбитое окно, в тюлевые занавески опять ударили крошечные осколки. На руках, ногах и лице Меррик остались капельки свежей и засохшей крови. Пролетая сквозь тюль, Гоблин тоже оставил на нем кровавые следы.

Лестат помог Меррик подняться. Он поцеловал ее в губы, пригладил длинные каштановые волосы, помог сесть на стул.

– Мне хотелось сжечь его! – сказал он. – Я едва сдержался, чтобы не метнуть в него пламя.

– И я тоже, – сказал я, поправляя на ней белую юбку. Потом я вынул носовой платок и начал промокать кровавые царапины, которые он везде на ней оставил.

– Нет, действовать огнем пока рано, – сказала Меррик, – сначала я должна была с ним встретиться. Я должна была во всем удостовериться.

– Так что, он действительно призрак моего близнеца? Это правда? – спросил я.

– Да, правда, – спокойно ответила Меррик и жестом показала, что не нужно больше хлопотать вокруг нее, потом взяла мою руку и поцеловала ее. – Он призрак младенца, похороненного на кладбище Метэри, вот почему он привязан к этому месту – объяснила она. – Вот почему ты не смог взять его с собой в Европу, как рассказывал мне Лестат. Вот почему он стал прозрачным и слабым, когда вы едва добрались до Нью-Йорка. Вот почему он становился еще сильнее, когда ты ездил в Новый Орлеан. Вот почему он казался таким сильным сегодня ночью рядом со склепом. Там покоятся его останки.

– Но ведь он сам этого не понимает? – спросил я. – Он ведь не знает, откуда взялся, каково его настоящее имя?

– Не знает, – подтвердила Меррик.

На моих глазах маленькие ранки начали исчезать, и Меррик вновь превращалась в очаровательную женщину, какой была. Ее длинные волнистые каштановые волосы были красиво спутаны, зеленые глаза все еще налиты кровью – в целом она пока не совсем пришла в себя.

– Но его можно заставить все это узнать, – продолжила Меррик, – и это наше самое сильное оружие. Потому что призрак, в отличие от чистого духа, связан со своими останками, а у этого призрака связь очень сильная. Он связан с тобой кровью, вот почему ему кажется, что у него есть право на то, чем обладаешь ты.

– Ну конечно, – воскликнул я, – конечно! – Я только сейчас это осознал. – Он считает, что у него есть какое-то право, раз мы вместе были в одной утробе.

– Да, и попытайся представить на секунду, чем явилась смерть для такого духа. Во-первых, он был близнецом, а нам известно о близнецах, что они ужасно переживают потерю своей пары. Пэтси говорила, что ты все время плакал на его похоронах. Тетушка Куин тогда еще умоляла ее успокоить тебя. Тетушка Куин понимала, что ты чувствуешь смерть Гарвейна. Гарвейн, в свою очередь, тоже чувствовал, что вас разделили, и когда попал в инкубатор, и когда умирал – несомненно, его дух пребывал в растерянности и поэтому не отправился к Свету, как ему следовало.

– Понятно, – ответил я. – Сейчас впервые за все эти месяцы я снова чувствую к нему жалость...

– Пожалей лучше себя, – сказала Меррик. То, как она по-доброму со мной говорила, очень напоминало мне манеру Стирлинга Оливера. – Но когда тебя принесли на те похороны, – продолжила Меррик, – когда тебя принесли на кладбище в день его погребения, его маленький несчастный дух, пущенный по течению, нашел в тебе, Тарквиний, своего живого близнеца и стал твоим двойником. Фактически он превратился в нечто, гораздо более сильное, чем обычный doppelganger. Он стал компаньоном, любовником, настоящим близнецом, который считал, что имеет право на твою вотчину.

– Да, так мы и начали наш длинный совместный путь, – сказал я, – два истинных близнеца, два истинных брата. – Я чертовски старался припомнить, что когда-то любил его. Не знаю, могла ли заглянуть в мою душу Меррик, но если все-таки заглянула, то наверняка почувствовала ту враждебность, которую я теперь к нему питал, ту рабскую зависимость от него, которая стала для меня невыносимой, весь этот длинный год, с тех пор как Петрония так грубо превратила меня в другое существо.

– А теперь, когда тебе дарована Темная Кровь, – сурово произнес Лестат, – он хочет получить то, что считает своей долей.

– Но происходит не только это, – продолжила Меррик тем же приглушенным голосом, внимательно вглядываясь в меня. – Я хочу, чтобы ты описал мне, если не возражаешь, что происходит, когда он нападает на тебя.

Я задумался на секунду, а потом заговорил, переводя взгляд с Меррик на Лестата и обратно.

– Это похоже на слияние, которого я никогда не знал, когда был жив. Конечно, он временами проникал в меня. Это мне говорила Мона Мэйфейр. Когда мы занимались с ней любовью, она чувствовала, что он во мне. Мона считает себя ведьмой, потому что хорошо чувствует духов.

– Ты любишь Мону Мэйфейр? – мягко спросила Меррик.

– Очень люблю, – с трудом ответил я. – Но я никогда ее больше не увижу. Стоит ей только взглянуть на меня, она сразу поймет, кто я теперь такой. Я и Роуан Мэйфейр избегал как мог на мессе и похоронах. И ее мужа, Майкла, тоже сторонился. Они оба, по мнению Таламаски, принадлежат к колдовскому племени. Кроме того, на ночное бдение явился призрак Джулиена Мэйфейра. Тетушка Куин была его дочерью. Так что я его потомок.

– В тебе течет кровь Мэйфейров? – спросила Меррик. – И ты видел Джулиена?

– Моя бесценная, я пил с дядюшкой Джулиеном горячий шоколад еще в те дни, когда я мог его пить, – сказал я. – К шоколаду он подал крекеры в виде фигурок животных на фарфоровой тарелочке, а позже все это исчезло вместе с ним.

Я торопливо рассказал ей, как было дело, не умолчал и об истории с маской и плащом. Меррик расплылась в красивейшей улыбке.

– Наш дядюшка Джулиен, – произнесла она с умиротворенным вздохом. – Сколько постелей он согрел, какой это был мужчина Удивительно, что в Новом Орлеане остался еще кто-то, в ком нет его генов! – Она просияла, глядя на меня. – Он явился во сне к моей Большой Нанэнн, когда мне было одиннадцать лет от роду, и велел ей отослать меня в Таламаску, которая стала моим спасением.

– О Святые Небеса! – воскликнул я. – Ты не знаешь, как я чуть не поступил со Стирлингом Оливером.

– Забудь об этом! – велел Лестат. – Я серьезно! Все в прошлом. – Он поднял руку и перекрестил меня. – Именем Отца и Сына и Святого Духа я освобождаю тебя от всех грехов. Стирлинг Оливер жив! Этот вопрос закрыт, поскольку я здесь глава Собрания.

Меррик тихо, мелодично рассмеялась. Смуглая кожа подчеркивала блеск ее зеленых глаз.

– Так ты у нас глава Собрания? – кокетливо взглянув на Лестата, поинтересовалась она. – Где бы ты ни появился, ты тут же становишься главой Собрания.

– Естественно, – пожимая плечами, ответил Лестат, словно и не думал шутить.

– Насчет этого мы могли бы поспорить, мой великолепный быстрокрылый друг, – ответила Меррик. – Но мы не можем сейчас терять время, пока Гоблин лишен сил. Мы должны вернуться к насущному вопросу. Итак, Гоблин твой близнец, Тарквиний. Ты собирался рассказать мне, каково это, когда вы вместе. Опиши слияние.

– Это похоже на электричество, – ответил я. – Словно его частицы, если предположить, что он из них состоит...

– Так и есть, – перебила Меррик.

– ...сливаются с моими, и я полностью теряю равновесие. А еще я погружаюсь в воспоминания, которые он либо порождает, либо тоже становится их жертвой, не знаю, но мы вместе возвращаемся в прошлое, когда лежали в колыбельке или играли в манеже, и я чувствую только одну любовь к нему, которую, должно быть, чувствовал, когда был младенцем или малышом, едва научившимся ходить. Я испытываю счастье, радость. Часто вообще не нахожу слов, кроме выражений любви, да и те очень примитивные.

– И как долго это длится?

– Минуты, секунды, – ответил за меня Лестат.

– Да, и с каждым разом он становится сильнее, чем прежде, – добавил я. – Прошлой ночью, например, он чуть не вырвал мне сердце, а еще оставил по всему телу крошечные разрезы – раньше ничего подобного не случалось. А ушел он сквозь окно, разбив все стекла, почти так же, как сегодня. Прежде он никогда не действовал так разрушительно.

– Ему приходится теперь так себя вести, – сказала Меррик. – Он по глупости увеличил материальную составляющую своего существа. Раньше он почти весь состоял из одной энергии, теперь к ней прибавилась значительная часть материи, и поэтому он уже не может, как раньше, проходить сквозь стены. Теперь ему необходим дверной проем или окно.

– Ты абсолютно права, – сказал я. – Я видел это собственными глазами. Я чувствую движение в воздухе, когда он уходит.

Меррик кивнула.

– Нам только на руку, что он подчиняется силе притяжения, впрочем, с призраками всегда так. Сейчас он еще больше зависит от земной тяги, потому что развил в себе любовь к крови, после каждого насыщения он ограничен в движении. Что-нибудь еще можешь рассказать об этом слиянии?

Не сразу, но я все-таки признался:

– Оно доставляет удовольствие. Это как... как оргазм. Это как... как наше соединение с жертвой. Там тоже происходит слияние, только гораздо, гораздо более легкое.

– Легкое, говоришь? – переспросила она. – А ты теряешь равновесие, когда насыщаешься жертвой?

– Нет, никогда, – ответил я. – Я понимаю, к чему ты клонишь. Но там удовольствие не такое сильное, как с Гоблином. Я бы признался, если бы так было. Чаще всего с жертвой я испытываю смятение и легкое удовольствие.

– Очень хорошо. Ты ничего больше не хочешь добавить?

Я надолго задумался.

– Мне грустно, – сказал я, – ужасно грустно, потому что он мой брат, и он умер, и он никогда не жил настоящей жизнью, если не считать ту, что я ему подарил. А теперь еще случилось то, что случилось, и он не может дальше существовать. И мне кажется... то есть я знаю... мне следует умереть вместе с ним.

Меррик внимательно вглядывалась в меня несколько минут, как и Лестат. Он и заговорил первым, почему-то с более выраженным французским акцентом:

– Этого не требуется, Квинн, а кроме того, если бы ты действительно попытался повести его за собой, идя на смерть, совершенно необязательно, что он подчинился бы тебе.

– Вот именно, – подхватила Меррик. – Вполне возможно, он позволил бы тебе умереть, а сам остался бы здесь и прилепился бы к кому-то еще. В конце концов, он тебя выбрал, потому что ты его брат. Но он легко может перейти к другому. Ты сам говорил Лестату, что он очень хитер и быстро учится.

– Я не хочу, чтобы ты умер, братишка, – сказал Лестат.

Меррик заулыбалась.

– Глава Собрания не позволит тебе умереть, братишка, – сказала она.

– Так что теперь нам делать? – со вздохом поинтересовался я. – Какова дальнейшая судьба близнеца братишки?

– Через секунду я скажу, – ответила Меррик, – но сначала позволь мне объяснить то, что происходит, когда ты с ним сливаешься. Он связывается не только с тобой, а с духом вампира, живущим в тебе. Полагаю, тебе известны старые легенды о том, что мы все потомки одного родителя, в котором чистый дух слился со смертным, и до сего дня являемся частью этого одного чистого духа и несем в своих нетленных телах бессмертный дух, который оживляет нас, вызывает в нас жажду крови и дарует нам возможность жить дальше.

– Да, – сказал я.

– Так вот, твой братец, являясь призраком, очень похож на дух, и когда он сливается с тобой теперь, то в первую очередь сливается с тем духом, который живет в тебе, получая при этом гораздо большее удовольствие, чем тогда, когда ты был смертным.

– Понятно, – сказал я. – Конечно.

– Но сам он этого не понимает. Для него это как сладостный наркотик, и он пьет вампирскую кровь, чтобы еще и еще раз испытать сверхъестественное наслаждение, и отпускает он тебя, только достигнув изнеможения, и тогда он исчезает, растворяется, найдя успокоение в принятой крови.

– Куда он отправляется?

Меррик покачала головой.

– Не знаю. Он теряет свою форму, связь между частицами. Сравни его с огромным морским существом, состоящим в основном из морской воды, только в его случае это воздух, и он наслаждается кровью столько, сколько может, пока она вся не испарится, и тогда ему приходится ждать следующего раза. На все это нужно время, впрочем, как на появление и общение. Так всегда происходит со всеми духами.

Меррик замолчала на секунду, пристально меня разглядывая, словно хотела убедиться, что я все понял, потом продолжила:

– Чем лучше ты его поймешь, тем легче будет нам, когда я попытаюсь изгнать его из Земного Царства, ибо я ничего не сумею сделать без твоей полной поддержки.

– Я, конечно, тебя поддержу, – сказал я. – Что касается моего понимания, то я стараюсь.

– Ты готов его отпустить? – спросила она.

– Отпустить?! Меррик, он ведь убил тетушку Куин. Я презираю и ненавижу его! Ненавижу! Я ненавижу себя за то, что воспитал и вскормил его!

Меррик закивала.

Слезы заволокли мои глаза. Я вынул носовой платок, но потом передумал – пусть себе текут. Я ведь находился среди тех, кого не удивит зрелище кровавых слез.

– Так как мы от него избавимся? – спросил я. – Как мы выдворим его из Земного Царства?

– Сейчас расскажу, – ответила Меррик. – Но для начала позволь мне кое-что уточнить. Когда мы сегодня сюда прибыли, я увидела очень старое кладбище недалеко от болота. Лестат сказал, оно принадлежит тебе. И будто бы ты видел на нем призраков.

– Да, – подтвердил я. – Немых призраков, тех самых, что ничего не дают и не требуют. – Я вытер глаза, немного успокоился.

– Но ведь там не все могилы вровень с землей – найдутся две или три высоких, приподнятых фута на три.

– Есть одна примерно такой высоты. Буквы на камне все стерты.

– Широкая? Длинная?

– И то и другое. Прямоугольная.

– Хорошо. Я хочу, чтобы на этой могиле разложили уголь и дрова для большого костра. Понадобится много топлива. Костер должен гореть долго и жарко. Кроме того, мне понадобятся свечи, расставленные по всему кладбищу. Свечи должны гореть на каждой могиле. Ты знаешь, какие свечи я имею в виду – толстые, церковные. – Я кивнул. – Свечи зажгу я, и костер тоже. Просто приготовь все это для меня. Если хочешь, можешь отдать распоряжение своим людям – не важно, кто именно все исполнит.

– Наверняка ты не захочешь, чтобы на ферме кто-то был, – сказал Лестат.

– Да, конечно. Людям придется покинуть ферму Блэквуд. Всем до одного.

– А что я им скажу? – спросил я.

– Правду, – ответила Меррик. – Скажи им, что мы проведем ритуал изгнания, чтобы избавиться от Гоблина. Ритуал опасный. Гоблин в ярости может причинить вред кому угодно.

– Разумеется, – сказал я. – Остается одна проблема Пэтси. Пэтси единственная, кто, возможно, откажется уехать.

– Пэтси сама тебе раскрыла, с чем к ней можно подъехать, – сказал Лестат. – Держи. – Он вынул из кармана пухлую пачку тысячедолларовых купюр, скрепленных золотой денежной клипсой. – Отдай ей это. Пошли ее вместе с сиделкой в какой-нибудь хороший отель в Новый Орлеан.

– Разумеется, – повторил я.

– Большая Рамона проследит, чтобы она уехала, – сказала Меррик. – Ты сам проследи, чтобы все остальные уехали. Поселить их в "Виндзорском Дворе" или отеле "Ритц-Карлтон" – отличная идея. Жаль, не мне она пришла в голову.

– Я обо всем позабочусь, – сказал я. – Но вот сам ритуал изгнания... Как ты собираешься его провести?

– Самым верным способом, какой я только знаю, – ответила Меррик. – Мои любящие друзья, Отряд Возлюбленных, не зря называют меня ведьмой.

49

Я был один. Меня мучила жажда.

Я стоял под дубом на краю кладбища и смотрел на могилу, которой завтра ночью предстояло стать нашим алтарем.

Клем знал, где раздобыть дрова: на самой границе пастбища стоял старый мертвый дуб. Завтра Клем вернется и спилит его бензопилой, а уголь купит в Мейплвилле. Мне не нужно было ни о чем беспокоиться.

Пока он уехал с остальными. Они обрадовались переезду. Все возбужденно смеялись, разговаривали, собирая вещи и бегая к лимузину с чемоданами, ночь то и дело оглашалась радостными воплями.

Томми отчаянно просил, чтобы ему позволили посмотреть обряд изгнания. В конце концов Нэш отвел его к машине.

Только Пэтси отказалась уехать. Только Пэтси обругала меня и сказала, что не намерена подстраиваться под мои эгоистичные планы по избавлению от Гоблина, только Пэтси осталась в доме. Последней я отправил Синди, сиделку.

– Я позабочусь о ней, – сказал я сиделке на прощание.

И вот настал момент. Было очень тихо, когда я закрыл за собой дверь в ее комнату.

– Зачем ты явился? – спросила Пэтси. – Избалованный паршивец.

Она напоминала маленькую девочку в своей кремовой ночной рубашке, с крашенными в салоне светлыми волосами, обрамлявшими ее лицо.

– Убирайся отсюда, – сказала она, – ты мне здесь не нужен. Ступай. Я ни за что не покину этот дом, что бы ты там ни творил, маленький ублюдок.

Я прочел в ее мыслях только злобу, только ревность, только ненависть, которую она и не пыталась скрыть.

– Я же сказала, мне не нужны твои деньги! Я тебя ненавижу.

И тут за ее спиной показалась полупрозрачная фигурка Ревекки, призрака из прошлого, зловредного, мстительного призрака. Зачем она сюда явилась, эта улыбающаяся Ревекка в своей безукоризненной кружевной блузке и пышной юбке из тафты? Прочь от меня, мстительный призрак. Как она вообще посмела сюда явиться? "Жизнь за мою жизнь". Я не стану тебя слушать!

Я подхватил на руки Пэтси и свернул ей шею – она даже не успела испугаться. Я убил свою мать, свою родную мать. Огромные пустые глаза. Губная помада. Мертвая Пэтси.

Я не выпил ни капли ее крови.

Кто-нибудь заметил, как я переносил ее через порог, словно невесту? Никто, кроме Ревекки, мстительной, зловредной Ревекки, парящей над кладбищем, Ревекки улыбающейся, ликующей, Ревекки в ее красивом наряде, Ревекки в виде тумана. "Смерть за мою смерть".

И ни одна душа не видела, как я положил Пэтси на дно пироги. Ни одна душа не видела, как я, выбрав место поглубже, сбросил обмякшее тело в болото. Она сразу ушла под мутную зеленую воду – и не стало больше Сладкой Пэтси. Не стало Барби. Не стало моей матери.

Никто, кроме меня, не почувствовал присутствия Ревекки. Никто, кроме меня, не услышал ее голоса: "Вот это я считаю настоящей местью: жизнь Пэтси за мою жизнь". Смех.

– Отойди от меня, сатана, – сказал я. – Я совершил это не для тебя, а для себя.

И не стало больше Ревекки, как не стало Пэтси.

Так необычно – исчез призрак, исчезла Пэтси, и вязкое смертоносное болото такое пустое. Сиротливое.

А в воде шевелились аллигаторы. Отведайте маму.

Я вернулся на пустое кладбище.

Прошло несколько часов.

И кровь моей матери застыла на моих руках, хотя они были чистые. И я солгу, когда придется объяснить, куда она подевалась, как лгал о многом другом. Квинн – убийца родной матери, Квинн – убийца утробы, которая его выносила, Квинн – убийца многих, Квинн – убийца невесты, Квинн, который перенес свою мать через порог, Квинн, который утопил Пэтси в заболоченных водах.

Я остался на ферме Блэквуд совершенно один.

Такого раньше никогда не случалось. Я стоял под деревом и, глядя на могилу, на которой будет разложен наш алтарь, спрашивал себя, сумеем ли мы заставить то злобное существо, в которое превратился мой маленький брат, сумеем ли мы заставить Гоблина, убийцу тетушки Куин, уйти к Свету.

Я закрыл глаза. Жажда становилась невыносимой. Но уже совсем скоро начнет светать. Мне нельзя было охотиться. Все равно не хватило бы выносливости. А завтра ночью разве я успею? И все же придется это сделать перед началом ритуала. Как все-таки глупо я поступил, что не отказался на время от своего горя и убийственной ненависти, чтобы успеть насытиться.

Почему мне никак не уйти с этого маленького кладбища? Что я пытаюсь здесь вспомнить? И где те безмолвные призраки, которые в моем невинном прошлом глазели на меня? Почему они сейчас не появились с приходом утра, когда небо окрашивается в фиолетовые и розовые тона, почему не говорят мне, что мое место с мертвыми?

Возможно, солнце не причинит мне столько боли, как огонь. Но как тогда я сумею сыграть свою роль в уничтожении Гоблина, если просто дождусь здесь утра? Мне не хватало смелости. Мне не хватало сил.

"Я дам их тебе. Приди ко мне в объятия".